История Северной Ирландии

В XII в. норманны впервые появились в Ирландии и впоследствии основали колонию Пейл. Постепенно, к концу XVI века, английское господство было установлено на всей территории Ирландии. С того времени началось притеснение и ущемление прав коренного ирландского населения. В частности в 1366 году были приняты так называемые Киллкеннийские статуты, согласно которым всем англичанам под угрозой конфискации земель и заточения в тюрьму предписывалось говорить только на английском языке, одеваться только в английскую одежду, запрещалось продавать ирландцам лошадей и оружие, а в военное время и продукты питания. Запрещалось также на английских территориях допускать ирландцев к церковным должностям и предоставлять им помещения в религиозных целях. Ущемления ирландцев доходили до того, что за убийство ирландца англичанин не только не наказывался телесно, но даже не подвергался штрафу.

Реформация и конфискация монастырских земель в конце 30-х годов XVI века, сопровождались также конфискацией земель ирландцев и передачей их английским колонистам. В то время как религиозные гонения вызывали новые и новые восстания по всей Ирландии. Во время Английской буржуазной революции в Ирландии вспыхнуло восстание, продолжавшееся около 10 лет. В 1649 году для подавления восстания туда прибыл Оливер Кромвель. Борьба с восставшими сопровождалась жестоким террором в отношении католиков, массовым разграблением и истреблением населения. В 1652 и в 1653 годах актом «об устранении Ирландии» и актом «о поселении», О.Кромвель санкционировал конфискацию земли у всех, кто имел отношение к восстанию, все земли, отобранные у католиков, были поделены между членами парламента, предпринимателями и солдатами Кромвеля. Католическим духовным лицам запрещалось пребывание на территории Ирландии, а ирландский парламент был включен в состав английского. Все эти жесткие меры укрепили пошатнувшиеся позиции Англии на территории Ирландии. Религиозное господство официально было закреплено провозглашением протестантизма государственной религией, Вильгельмом Оранским после победы в «якобитских войнах» 1689—1691 годов. Он также лишил католиков права на покупку и аренду земель, права на образование для детей-католиков и обложил все население огромными налогами на содержание англиканской церкви. Во время его правления значительно ухудшилось экономическое положение во всей стране, так как намеренно были приведены в упадок наиболее значимые отрасли промышленности, которые могли составить конкуренцию Англии. Примерно с этого же времени начинается становление и развитие национального самосознания.

Борьба за автономию

В 1684 году было основано «философское общество», которое первым стало выступать против несправедливости англичан по отношению к ирландскому населению. С той же целью в 1775 году была основана «католическая лига», отстаивавшая права католиков. С этого времени начался рост оппозиции в парламенте, стали разрабатываться программы по предоставлению Ирландии экономической свободы и политической автономии. Первым автором такого рода программы стал Генри Граттан, ставший главой движения за автономию и независимость ирландского парламента. Эти настроения, а также объявление бойкота английским товарам с целью вынудить британское правительство снять торговые ограничения, привели к тому, что в 1782 ирландский парламент получил полную законодательную независимость. Были приняты акты, улучшившие положение католиков, в частности, им было предоставлено право голоса. Следующим шагом стало подписание билля об унии парламентов Ирландии и Великобритании. Ирландцы должны были теперь присылать в английский парламент своих членов Палаты общин. Но даже эти меры не предоставляли полной политической свободы в Ирландии, поэтому в 1823 году была создана «католическая ассоциация», целью которой являлась эмансипация католиков. Акт об эмансипации католиков, позволявший католикам занимать государственные должности, был подписан в 1829 году. После этого главной целью ирландцев стало достижение самоуправления (англ. Home Rule, буквально — самоуправление, автономия, в русской транскрипции — «гомруль»), а затем и независимости.

В 1870 была образована Ассоциация за местное управление, целью которой была пропаганда самоуправления Ирландии, для осуществления чего она активно выдвигала в парламент своих кандидатов. В 1873 году эта организация была преобразована в Лигу гомруля. В 1886 и в 1893 годах один из её членов — Гладстон дважды предлагал программу билля о предоставлении Ирландии собственного парламента и органов исполнительной власти для решения проблем провинции. По его программе, Соединенное Королевство продолжало осуществлять законодательную деятельность по ряду вопросов, таких, как оборона, внешняя политика и управление колониями и контроль за финансами. Но оба этих билля не были приняты. В 1912 году был предложен третий билль о гомруле, который после трехразового отклонения палаты лордов должен был считаться законом. В течение нескольких лет военные организации протестантов и католиков готовились к выступлениям, но их подготовка была прервана началом Первой мировой войны, в результате чего было принято решение об отсрочке введения гомруля до конца войны. В 1916 году группа под названием «Ирландское республиканское братство», при поддержке ирландской гражданской армии и членов профсоюзной милиции, организовала так называемое «Пасхальное восстание» в Дублине. В ходе мятежа было захвачено несколько зданий в центре города, и была выпущена «Прокламация о создании Ирландской Республики», но мятеж был подавлен силами британской военно-морской артиллерии. Это восстание дало толчок к дальнейшей и более масштабной борьбе за ирландскую независимость. На общих выборах 1918 года ирландские республиканцы получили большинство мест в парламенте. Они провозгласили Ирландию независимой страной и сформировали первый Дойл, то есть собственный парламент, под руководством Имона Де Валера. Эти события стали поводом к Англо — Ирландской войне, которая длилась с 1919 до 1921 года .

Англо-Ирландская война

Война завершилась подписанием в 1921 году англо-ирландского соглашения, по которому 26 ирландским графствам предоставлялась независимость, а 6 графствам предоставлялось право самостоятельного отделения от Великобритании, Северная Ирландия проголосовала за то, чтобы остаться частью Соединенного Королевства с собственным парламентом и правительством, что и легло в основу Ольстерского конфликта. На остальной территории острова было провозглашено создание Ирландского свободного государства, предшественника современной Республики Ирландии. В 1937 году там была принята новая конституция, в соответствии с которой бывший доминион стал суверенным государством Эйре. А в отношениях с Северной Ирландией наиболее важным пунктом конституции являлась статья о необходимости воссоединения единого ирландского государства. В 1949 года Ирландия объявила себя независимой республикой и вышла из содружества.

Северная Ирландия

После отделения Республики Ирландии и на протяжении всего века там происходили многочисленные теракты, осуществляемые Ирландской республиканской армией, с целью воспрепятствовать североирландскому правительству осуществлять свою власть на этой территории. Время от времени ИРА совершала нападения на Северную Ирландию, например в 1930-х годах, во время Второй мировой войны и в начале 1950-х годов. Наиболее значительная кампания против северных графств была развернута между 1956 и 1961.

Традиционное преобладание в парламенте протестантских сил обусловило постепенный рост недовольства со стороны католиков. В 1967 году активисты католического движения создали Североирландскую ассоциацию борьбы за гражданские права, которая требовала обеспечения гражданского равноправия для католиков и протестантов. Их митинги под лозунгами защиты прав католического населения привели к активизации деятельности радикальных религиозно-политических группировок и к новому обострению в межконфессиональных отношениях. Так начинался конфликт в Северной Ирландии.

Апогеем такого рода столкновений стали события в Лондондерри в августе 1969 г. (смотри статью Схватка за Богсайд), затем начались вооруженные беспорядки в Белфасте. Во избежание повтора подобных случаев в 1969 году на территорию Северной Ирландии были введены регулярные армейские части. Но эти меры не помогли улучшить ситуацию в этой части страны, и в 1972 в Северной Ирландии был введен режим прямого правления. Это привело к жесточайшим беспорядкам и восстаниям. Апогеем можно считать события «Кровавого воскресения» 30 января 1972 года, когда английские войска открыли огонь по восставшим католикам и убили 13 человек. В ответ восставшие ворвались в британское посольство в Дублине и сожгли его дотла. Всего с 1972 по 1975 годы в Северной Ирландии погибло 475 человек. Для снятия напряженности в стране британское правительство решилось на проведение референдума. Референдум был бойкотирован католическим меньшинством, и правительство решило действовать в обход мнения населения, и в 1973 году лидеры Великобритании и Ирландии подписали Саннингдейлское соглашение о создании Совета Ирландии — межгосударственного консультативного органа из министров и членов парламента Ирландской Республики и Северной Ирландии, но ратификация этого соглашения была сорвана выступлениями протестантских экстремистов. Аналогично завершились попытка воссоздания ассамблеи в 1974 и выборы в конвент 1976 года.

Первой удачной попыткой сотрудничества Великобритании и Ирландии в области урегулирования конфликта в Северной Ирландии стало Англо — Ирландское соглашение 1985 года, в котором подтверждалась принадлежность территории Северной Ирландии Великобритании, до тех пор, пока за это выступает большинство её жителей. Соглашение также предусматривало проведение регулярных конференций на уровне членов правительств двух стран. Первым положительным последствием данного соглашения стало принятие в 1993 году Декларации Даунинг-стрит, заявившей о принципе приглашения за стол переговоров всех заинтересованных сторон, при условии их отказа от насилия. В результате этих договоренностей сначала Ирландская республиканская армия заявила о прекращении огня, а вскоре её примеру последовали и протестантские военные организации. В том же году создается международная комиссия по управлению процессом разоружения. Однако ИРА от него отказалась, что резко осложнило переговорный процесс. Новый теракт, организованный членами Ирландской республиканской армии в Лондоне 9 февраля 1996 года, прервал перемирие.

Программа лейбористов по передаче власти

В предвыборной кампании 1997 года в отношении частей Соединенного Королевства лейбористская партия изложила следующий принцип: «Деволюция в целях укрепления содружества». В отношении Шотландии и Уэльса мерами для осуществления программы являлись проведение референдумов о децентрализации не позднее осени 1997 года. В Шотландии референдум касался введения полной законодательной инициативы, а в Уэльсе — вторичной законодательной инициативы. В отношении же Северной Ирландии у лейбористской партии была выработана отдельная программа. В частности, Лейбористская партия заявляла о том, что поддерживает все предыдущие документы и декларации, призванные урегулировать положение в Северной Ирландии, но также Лейбористы сделали акцент на сотрудничество и развитие двусторонних отношений Юнионистской партии и партии Шинн Фейн, в целях урегулирования конфликта, а также борьбы с терроризмом и соблюдением прав человека.

1 мая 1997 лейбористы одержали победу на парламентских выборах со следующими показателями: 43,55 % в Англии, 54,72 % в Уэльсе и 45,55 % в Шотландии. Первое действие лейбористов в отношении Североирландского конфликта было направлено на обеспечение всестороннего сотрудничества. Поэтому уже в июне 1997 года Шинн Фейн снова допустили к решению конфликта, после их недавнего отстранения от переговоров в 1996 году, в связи с очередным терактом ИРА. Ответным шагом стало объявление ИРА о прекращении военных действий 20 июля 1997 года.

Переговоры всех партий Северной Ирландии и правительств Великобритании и Ирландии завершились 10 апреля 1998 года, подписанием Соглашения Страстной Пятницы или Белфастского соглашения.

Отрывок, характеризующий История Северной Ирландии

Сказав дочери, что она заблуждается, что Анатоль намерен ухаживать за Bourienne, старый князь знал, что он раздражит самолюбие княжны Марьи, и его дело (желание не разлучаться с дочерью) будет выиграно, и потому успокоился на этом. Он кликнул Тихона и стал раздеваться.
«И чорт их принес! – думал он в то время, как Тихон накрывал ночной рубашкой его сухое, старческое тело, обросшее на груди седыми волосами. – Я их не звал. Приехали расстраивать мою жизнь. И немного ее осталось».
– К чорту! – проговорил он в то время, как голова его еще была покрыта рубашкой.
Тихон знал привычку князя иногда вслух выражать свои мысли, а потому с неизменным лицом встретил вопросительно сердитый взгляд лица, появившегося из под рубашки.
– Легли? – спросил князь.
Тихон, как и все хорошие лакеи, знал чутьем направление мыслей барина. Он угадал, что спрашивали о князе Василье с сыном.
– Изволили лечь и огонь потушили, ваше сиятельство.
– Не за чем, не за чем… – быстро проговорил князь и, всунув ноги в туфли и руки в халат, пошел к дивану, на котором он спал.
Несмотря на то, что между Анатолем и m lle Bourienne ничего не было сказано, они совершенно поняли друг друга в отношении первой части романа, до появления pauvre mere, поняли, что им нужно много сказать друг другу тайно, и потому с утра они искали случая увидаться наедине. В то время как княжна прошла в обычный час к отцу, m lle Bourienne сошлась с Анатолем в зимнем саду.
Княжна Марья подходила в этот день с особенным трепетом к двери кабинета. Ей казалось, что не только все знают, что нынче совершится решение ее судьбы, но что и знают то, что она об этом думает. Она читала это выражение в лице Тихона и в лице камердинера князя Василья, который с горячей водой встретился в коридоре и низко поклонился ей.
Старый князь в это утро был чрезвычайно ласков и старателен в своем обращении с дочерью. Это выражение старательности хорошо знала княжна Марья. Это было то выражение, которое бывало на его лице в те минуты, когда сухие руки его сжимались в кулак от досады за то, что княжна Марья не понимала арифметической задачи, и он, вставая, отходил от нее и тихим голосом повторял несколько раз одни и те же слова.
Он тотчас же приступил к делу и начал разговор, говоря «вы».
– Мне сделали пропозицию насчет вас, – сказал он, неестественно улыбаясь. – Вы, я думаю, догадались, – продолжал он, – что князь Василий приехал сюда и привез с собой своего воспитанника (почему то князь Николай Андреич называл Анатоля воспитанником) не для моих прекрасных глаз. Мне вчера сделали пропозицию насчет вас. А так как вы знаете мои правила, я отнесся к вам.
– Как мне вас понимать, mon pere? – проговорила княжна, бледнея и краснея.
– Как понимать! – сердито крикнул отец. – Князь Василий находит тебя по своему вкусу для невестки и делает тебе пропозицию за своего воспитанника. Вот как понимать. Как понимать?!… А я у тебя спрашиваю.
– Я не знаю, как вы, mon pere, – шопотом проговорила княжна.
– Я? я? что ж я то? меня то оставьте в стороне. Не я пойду замуж. Что вы? вот это желательно знать.
Княжна видела, что отец недоброжелательно смотрел на это дело, но ей в ту же минуту пришла мысль, что теперь или никогда решится судьба ее жизни. Она опустила глаза, чтобы не видеть взгляда, под влиянием которого она чувствовала, что не могла думать, а могла по привычке только повиноваться, и сказала:
– Я желаю только одного – исполнить вашу волю, – сказала она, – но ежели бы мое желание нужно было выразить…
Она не успела договорить. Князь перебил ее.
– И прекрасно, – закричал он. – Он тебя возьмет с приданным, да кстати захватит m lle Bourienne. Та будет женой, а ты…
Князь остановился. Он заметил впечатление, произведенное этими словами на дочь. Она опустила голову и собиралась плакать.
– Ну, ну, шучу, шучу, – сказал он. – Помни одно, княжна: я держусь тех правил, что девица имеет полное право выбирать. И даю тебе свободу. Помни одно: от твоего решения зависит счастье жизни твоей. Обо мне нечего говорить.
– Да я не знаю… mon pere.
– Нечего говорить! Ему велят, он не только на тебе, на ком хочешь женится; а ты свободна выбирать… Поди к себе, обдумай и через час приди ко мне и при нем скажи: да или нет. Я знаю, ты станешь молиться. Ну, пожалуй, молись. Только лучше подумай. Ступай. Да или нет, да или нет, да или нет! – кричал он еще в то время, как княжна, как в тумане, шатаясь, уже вышла из кабинета.
Судьба ее решилась и решилась счастливо. Но что отец сказал о m lle Bourienne, – этот намек был ужасен. Неправда, положим, но всё таки это было ужасно, она не могла не думать об этом. Она шла прямо перед собой через зимний сад, ничего не видя и не слыша, как вдруг знакомый шопот m lle Bourienne разбудил ее. Она подняла глаза и в двух шагах от себя увидала Анатоля, который обнимал француженку и что то шептал ей. Анатоль с страшным выражением на красивом лице оглянулся на княжну Марью и не выпустил в первую секунду талию m lle Bourienne, которая не видала ее.
«Кто тут? Зачем? Подождите!» как будто говорило лицо Анатоля. Княжна Марья молча глядела на них. Она не могла понять этого. Наконец, m lle Bourienne вскрикнула и убежала, а Анатоль с веселой улыбкой поклонился княжне Марье, как будто приглашая ее посмеяться над этим странным случаем, и, пожав плечами, прошел в дверь, ведшую на его половину.
Через час Тихон пришел звать княжну Марью. Он звал ее к князю и прибавил, что и князь Василий Сергеич там. Княжна, в то время как пришел Тихон, сидела на диване в своей комнате и держала в своих объятиях плачущую m lla Bourienne. Княжна Марья тихо гладила ее по голове. Прекрасные глаза княжны, со всем своим прежним спокойствием и лучистостью, смотрели с нежной любовью и сожалением на хорошенькое личико m lle Bourienne.
– Non, princesse, je suis perdue pour toujours dans votre coeur, [Нет, княжна, я навсегда утратила ваше расположение,] – говорила m lle Bourienne.
– Pourquoi? Je vous aime plus, que jamais, – говорила княжна Марья, – et je tacherai de faire tout ce qui est en mon pouvoir pour votre bonheur. [Почему же? Я вас люблю больше, чем когда либо, и постараюсь сделать для вашего счастия всё, что в моей власти.]
– Mais vous me meprisez, vous si pure, vous ne comprendrez jamais cet egarement de la passion. Ah, ce n'est que ma pauvre mere… [Но вы так чисты, вы презираете меня; вы никогда не поймете этого увлечения страсти. Ах, моя бедная мать…]
– Je comprends tout, [Я всё понимаю,] – отвечала княжна Марья, грустно улыбаясь. – Успокойтесь, мой друг. Я пойду к отцу, – сказала она и вышла.
Князь Василий, загнув высоко ногу, с табакеркой в руках и как бы расчувствованный донельзя, как бы сам сожалея и смеясь над своей чувствительностью, сидел с улыбкой умиления на лице, когда вошла княжна Марья. Он поспешно поднес щепоть табаку к носу.
– Ah, ma bonne, ma bonne, [Ах, милая, милая.] – сказал он, вставая и взяв ее за обе руки. Он вздохнул и прибавил: – Le sort de mon fils est en vos mains. Decidez, ma bonne, ma chere, ma douee Marieie qui j'ai toujours aimee, comme ma fille. [Судьба моего сына в ваших руках. Решите, моя милая, моя дорогая, моя кроткая Мари, которую я всегда любил, как дочь.]
Он отошел. Действительная слеза показалась на его глазах.
– Фр… фр… – фыркал князь Николай Андреич.
– Князь от имени своего воспитанника… сына, тебе делает пропозицию. Хочешь ли ты или нет быть женою князя Анатоля Курагина? Ты говори: да или нет! – закричал он, – а потом я удерживаю за собой право сказать и свое мнение. Да, мое мнение и только свое мнение, – прибавил князь Николай Андреич, обращаясь к князю Василью и отвечая на его умоляющее выражение. – Да или нет?
– Мое желание, mon pere, никогда не покидать вас, никогда не разделять своей жизни с вашей. Я не хочу выходить замуж, – сказала она решительно, взглянув своими прекрасными глазами на князя Василья и на отца.
– Вздор, глупости! Вздор, вздор, вздор! – нахмурившись, закричал князь Николай Андреич, взял дочь за руку, пригнул к себе и не поцеловал, но только пригнув свой лоб к ее лбу, дотронулся до нее и так сжал руку, которую он держал, что она поморщилась и вскрикнула.
Князь Василий встал.
– Ma chere, je vous dirai, que c'est un moment que je n'oublrai jamais, jamais; mais, ma bonne, est ce que vous ne nous donnerez pas un peu d'esperance de toucher ce coeur si bon, si genereux. Dites, que peut etre… L'avenir est si grand. Dites: peut etre. [Моя милая, я вам скажу, что эту минуту я никогда не забуду, но, моя добрейшая, дайте нам хоть малую надежду возможности тронуть это сердце, столь доброе и великодушное. Скажите: может быть… Будущность так велика. Скажите: может быть.]
– Князь, то, что я сказала, есть всё, что есть в моем сердце. Я благодарю за честь, но никогда не буду женой вашего сына.
– Ну, и кончено, мой милый. Очень рад тебя видеть, очень рад тебя видеть. Поди к себе, княжна, поди, – говорил старый князь. – Очень, очень рад тебя видеть, – повторял он, обнимая князя Василья.
«Мое призвание другое, – думала про себя княжна Марья, мое призвание – быть счастливой другим счастием, счастием любви и самопожертвования. И что бы мне это ни стоило, я сделаю счастие бедной Ame. Она так страстно его любит. Она так страстно раскаивается. Я все сделаю, чтобы устроить ее брак с ним. Ежели он не богат, я дам ей средства, я попрошу отца, я попрошу Андрея. Я так буду счастлива, когда она будет его женою. Она так несчастлива, чужая, одинокая, без помощи! И Боже мой, как страстно она любит, ежели она так могла забыть себя. Может быть, и я сделала бы то же!…» думала княжна Марья.


Долго Ростовы не имели известий о Николушке; только в середине зимы графу было передано письмо, на адресе которого он узнал руку сына. Получив письмо, граф испуганно и поспешно, стараясь не быть замеченным, на цыпочках пробежал в свой кабинет, заперся и стал читать. Анна Михайловна, узнав (как она и всё знала, что делалось в доме) о получении письма, тихим шагом вошла к графу и застала его с письмом в руках рыдающим и вместе смеющимся. Анна Михайловна, несмотря на поправившиеся дела, продолжала жить у Ростовых.
– Mon bon ami? – вопросительно грустно и с готовностью всякого участия произнесла Анна Михайловна.
Граф зарыдал еще больше. «Николушка… письмо… ранен… бы… был… ma сhere… ранен… голубчик мой… графинюшка… в офицеры произведен… слава Богу… Графинюшке как сказать?…»
Анна Михайловна подсела к нему, отерла своим платком слезы с его глаз, с письма, закапанного ими, и свои слезы, прочла письмо, успокоила графа и решила, что до обеда и до чаю она приготовит графиню, а после чаю объявит всё, коли Бог ей поможет.
Всё время обеда Анна Михайловна говорила о слухах войны, о Николушке; спросила два раза, когда получено было последнее письмо от него, хотя знала это и прежде, и заметила, что очень легко, может быть, и нынче получится письмо. Всякий раз как при этих намеках графиня начинала беспокоиться и тревожно взглядывать то на графа, то на Анну Михайловну, Анна Михайловна самым незаметным образом сводила разговор на незначительные предметы. Наташа, из всего семейства более всех одаренная способностью чувствовать оттенки интонаций, взглядов и выражений лиц, с начала обеда насторожила уши и знала, что что нибудь есть между ее отцом и Анной Михайловной и что нибудь касающееся брата, и что Анна Михайловна приготавливает. Несмотря на всю свою смелость (Наташа знала, как чувствительна была ее мать ко всему, что касалось известий о Николушке), она не решилась за обедом сделать вопроса и от беспокойства за обедом ничего не ела и вертелась на стуле, не слушая замечаний своей гувернантки. После обеда она стремглав бросилась догонять Анну Михайловну и в диванной с разбега бросилась ей на шею.
– Тетенька, голубушка, скажите, что такое?
– Ничего, мой друг.
– Нет, душенька, голубчик, милая, персик, я не отстaнy, я знаю, что вы знаете.
Анна Михайловна покачала головой.
– Voua etes une fine mouche, mon enfant, [Ты вострушка, дитя мое.] – сказала она.
– От Николеньки письмо? Наверно! – вскрикнула Наташа, прочтя утвердительный ответ в лице Анны Михайловны.
– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.