История Смоленской области

Смоленская область как административно-территориальная единица РСФСР была образована только в 1937—1938 годах. Однако территория области была одним из мест зарождения древнерусской государственности. В разные периоды территория региона входила в состав Смоленского княжества, Великого княжества Литовского, Московского царства, Речи Посполитой, пока по Андрусовскому перемирию окончательно не вошла в состав России.

Доисторический период

Смоленщина входит в лесистый регион Верхнего Днепра. На склоне коренного берега реки Катынки, севернее железной дороги, на пашне найдены патинированные кремнёвые ножевидные пластинки позднего палеолита. Финальный палеолита и ранний мезолит представлен на многослойной стоянке Вышегора I в верховьях Днепра. У деревни Ястребы Велижского района найдены кремнёвые отщепы и кости четвертичных животных. Финальный палеолит (ок. 12—10 тыс. лет назад) представлен значительным количеством находок кремнёвых изделий на берегах реки Сертейки в Велижском районе и отдельными находками на берегах озера Купринского и в других местах. В эпоху среднего каменного века Смоленщина была границей неманской и бутовской культур. Судя по материалам Вышегоры I и Вышегоры III, в верховьях Днепра родственные гренским комплексы существовали на всем протяжении мезолита и лишь в позднем мезолите здесь появляется население с постсвидерскими традициями. На берегу старого русла реки Вопец (правый приток Днепра) у деревни Ломейково при изучении неолитического поселения открыты остатки поздненеолитической кремнёвой мастерской. Свайная стоянка Сертея VIII датируется возрастом 5120±120 лет назад. Жижицкая археологическая культура позднего неолита (Сертея II) относится к середине III тыс. до нашей эры. До прихода славян здесь обитали племена среднеднепровской культуры или племена шнуровой керамики. Носителей этой культуры считают индоевропейцами. По-видимому, на Верхнем Днепре индоевропейцы вступили во взаимодействие с местными охотничьими племенами, стоящими на уровне технологий каменного века, и привели к образованию древних балтов. К эпохе бронзы относятся могильники скотоводов фатьяновской культуры. Гибридный характер характеризует распространившуюся на Смоленщине в I тыс. до н. э. днепро-двинскую культуру, отличительной особенностью которой было использование каменных топоров и мотыг с костяными наконечниками. Ряд историков полагает, что носителей этой культуры Геродот называл андрофагами, т. е. каннибалами. Действительно, отличительной особенностью этой культуры является полно отсутствие захоронений или какого-либо погребального обряда. Тем не менее, несмотря на некоторые пережитки каменного века, носители этой культуры жили в укреплённых деревнях, состоящих из землянок, умели изготавливать грубые глиняные горшки и занимались примитивным сельским хозяйством.

В начале средневековья (IV—VII вв.) на территории Смоленщины появляется тушемлинская культура, которая стала субстратом для переселившихся сюда из Прибалтики славян-кривичей. Формирование тушемлинской культуры связано с великим переселением народов и проникновением с юга кельто-славяно-германских элементов зарубинецкой культуры (киевская культура).

На рубеже VI—VIII веков на территории Смоленщины появляются славяне-кривичи, которые образуют единую субэтническую общность с восточной Белоруссией. Заселение славянами-кривичами региона шло с севера, с территории Псковщины. Погребальная обрядность присутствует в виде курганов.

Найденные в гнёздовских курганах луннические височные кольца «нитранского типа» свидетельствуют о знакомстве гнёздовских мастеров с великоморавской ювелирной традицией. Находки в Гнёздове колец с гроздевидной подвеской, лучевых височных колеца (рубеж IX—X вв.), ранней гончарной керамики (20—30-е гг. X в.) свидетельствуют о миграции в Верхнее Поднепровье групп славянского населения из дунайских земель (Моравии).

Древнерусский период

Город Смоленск возник как центр союза племен кривичей, первое упоминание встречается в Устюжном (Архангелогородском) летописном своде за 863 год, когда Аскольд и Дир в походе из Новгорода в Царьград обошли город стороной, так как город был сильно укреплён и многолюден. Посредниками интеграции кривичей в древнерусское государство были варяги, следы которых хранят Гнёздовские курганы. В 882 году город был захвачен и присоединён к Древнерусскому государству князем Олегом, передавшим его в удел князю Игорю, из малолетства которого власть в городе осуществлялась наместниками и дружиной, а общее управление осуществлялось из Киева. Благодаря славянско-варяжской аристократии кривичский союз племен оформился в Смоленское княжество. На севере оно граничило с Новгородской землей, на юге с Черниговскими, на западе - с Полоцкими, а на востоке - с Владимирской.

В районе улиц Школьной и Металлистов выявлены многочисленные артефакты, характерные для культуры длинных смоленских курганов. На Малой Школьной улице на Соборном холме находится культурный слой, датируемый IX — X веками. Находки лепной и раннекруговой керамики, встреченные в ряде шурфов на Соборной горе, в Заднепровье и на правом берегу Пятницкого ручья возле его устья указывают, что поселение существовало на этом месте в начале X — XI веках. При этом выявлен хронологический разрыв — в Смоленске практически нет материалов второй половины X века, на которое приходится расцвет Гнёздова.

Территория Смоленска второй половины XI века простиралась от Малой Рачевки на востоке до Пятницкого ручья на западе и верховьев Смолигова оврага на юге. Размер города этого времени, вытянутого вдоль Днепра, был 1×2 км. Новый Смоленск и масштаб его политического значения были довольно скромными по сравнению с раннегородским центром в Гнёздове. После учреждения Смоленского княжества в 1054 году на смоленский стол сажали одного за другим самых младших и быстро умиравших сыновей Ярослава Мудрого — Вячеслава и Игоря, которые не могли быть самостоятельными политическими фигурами, а после смерти Игоря в 1060 году в Смоленске не менее 15 лет вообще не было князя.

В XII век независимое Смоленское великое княжество переживает свой расцвет, занимая при этом большую часть территории Смоленской области. Татаро-монгольские полчища не дошли до Смоленска, однако он с 1274 года признает вассальную зависимость от Золотой Орды. В XIV веке смоленский князь Иван с помощью литовцев избавляется от татаро-монгольского ига. В результате в смоленские земли в 1340 году вторгается московско-рязанско-татарское войско. Смоленские князья колеблются между Литвой и Москвой. В 1348 году смоленские воины скрещивают мечи с крестоносцами в битве при Стреве. В 1368 и 1370 годах смоленские рати участвовали в походах Ольгерда на Москву, однако вмешательство православной церкви заставило смоленских князей принять промосковскую позицию. Смоляне плечом к плечу с москвичами сражались в Куликовской битве. В 1395 году Витовт в первый раз штурмом берет Смоленск и сажает на престол брянского князя Романа. В 1399 году смоленские полки совместно с литовцами громят монголо-татар на Ворскле.

В составе Литвы

В июле 1404 года литовский князь Витовт захватил Смоленск и положил конец его независимости. В 1410 году смоленские полки вместе с литовцами участвуют в сражении с немецкими рыцарями. В 1440—1442 годах Смоленск на время отложился от Литвы в событиях, известных как Смоленская замятня. В ходе Ведрошской битвы 1500 года на территории Смоленщины русские войска нанесли поражение литовцам. В 1514 году Смоленск, а позднее другие смоленские земли, перешли к Русскому государству.

В 1610 году на Смоленской земле происходит битва при Клушине, в результате которой польским войскам открывается путь на Москву. После освобождения Москвы от поляков, королевич Владислав не оставил попыток занять российский престол и в 1617 году он избрал Смоленск базой для своего похода на Москву. После Смутного времени, согласно Деулинскому перемирию 1618 года, смоленская земля перешла к Речи Посполитой. Начала формироваться смоленская шляхта. В ходе Смоленской войны (1632—1634) Россия не смогла вернуть себе смоленские земли.

В составе Российского государства

Окончательно Смоленская земля вошла в состав России в 1654 году в результате русско-польской войны.

Смоленская губерния образована в 1708 году. В XVIII веке на территорию Смоленщины переселяются евреи-хасиды и создают духовный центр Хабад. В 1812 году через Смоленск на Москву ринулись полчища Наполеона, поэтому здесь произошло одно из первых сражений на русской земле, в котором французам удалось одержать верх.

К моменту отмены крепостного права (1861 г.) губерния занимала I место в Российской Империи по процентному соотношению крепостного населения (69,07 %).

В конце XIX века край охватила индустриализация. В 1868 году в Рославле был создан вагоноремонтный завод, а в 1870 году Смоленск был соединен с Москвой железнодорожным сообщением.

Советский период

30—31 декабря 1918 года в Смоленске было создано белорусское Временное революционное рабоче-крестьянское правительство во главе с Д. Ф. Жилуновичем. 1 января 1919 года Временное революционное правительство опубликовало манифест, провозгласивший образование Советской Социалистической Республики Беларусь. 5 января 1919 правительство переехало в занятый красными частями Минск, который стал столицей республики, территория Смоленской области не вошла в её состав и осталась в РСФСР.

Решением ЦИК СССР с 1 октября 1929 года была образована Западная область с центром в Смоленске, в состав которой вошли территории Смоленской, Брянской и Калужской губерний, часть территории Тверской и Московской губерний и Великолукский округ Ленинградской области. В 1920-е гг. в Смоленске был построен завод по производству самолетов.

Постановлением ЦИК СССР 27 сентября 1937 года Западная область была упразднена. Из состава Западной и Курской областей были образованы Смоленская, Орловская и Курская области. Смоленская область с центром в городе Смоленске вновь стала самостоятельной территориально-административной единицей в составе РСФСР. Первоначально область имела 49 районов, затем до войны добавилось ещё 5 районов.

В 1940 году в области произошел Катынский расстрел пленных польских офицеров.

В июле 1941 года территория Смоленской области подверглась вторжению немецких войск была оккупирована. 16 июля 29-я моторизованная дивизия из группы Гудериана ворвалась в Смоленск, где завязались упорные бои с защитниками города. 25 сентября 1943 года в результате наступления Красной Армии территория Смоленской области была освобождена.

В 1944 году из Смоленской области были переданы 13 районов во вновь образованную Калужскую область и 3 района в Великолукскую область и Смоленская область приобрела современные границы.

После войны индустриализация продолжилась. Появились предприятия по производству электромоторов, а в 1976 году начато строительство Смоленской АЭС. Однако в области даже в конце 1980-х годов ведущей отраслью оставалось сельское хозяйство, а выходцы из сельской местности численно преобладали в органах власти. Так, 54,9 % избранных 26 марта 1989 года народных депутатов Смоленского областного совета работали в сельском хозяйстве.

Война в Афганистане оказала заметное влияние на регион — в Афганистане воевали тысячи смолян, десятки из них погибли. На 1988 год в Смоленской области проживали 37 инвалидов, 156 раненых на этой войне, 87 семей погибших военнослужащих, а также 2672 участника Афганской войны.

К началу Перестройки Смоленская область была спокойным регионом. В 1969—1987 годах область фактически возглавлял первый секретарь областного комитета КПСС И. Е. Клименко. Позиции КПСС в области были очень сильны. В 1986 году в Смоленской области в КПСС состояли 81800 чел., а в ВЛКСМ — 138 729 чел.. Под влиянием политики гласности лишь в 1988 году в Смоленской области появляются дискуссионные клубы, причем зачастую они создаются при партийных комитетах (например, в Десногорске). В декабре 1988 года при Смоленском государственном педагогическом институте возник дискуссионный клуб «Аргумент», в который вошли преподаватели вуза, а также студенты (в том числе из ГДР). С 1989 года в области появляются первые оппозиционные общественные неформальные организации. В июле 1989 года в Смоленске была создана инициативная группа «За Смоленский народный фронт». Эта организация в декабре того же года поддержала Межрегиональную депутатскую группу и раскритиковала смоленский обком КПСС. 25 февраля 1990 года Смоленский народный фронт провел митинг в областном центре под российским трехцветным флагом, на котором собрались около 8 тыс. человек. В апреле того же года Смоленский народный фронт начал издавать свою газету «Сход», но выпустить удалось только 6 номеров. 24 августа 1990 года Смоленский народный фронт был официально зарегистрирован. Это была первая общественная организация области, которая открыто заявила о своей оппозиционности КПСС. Однако Смоленский народный фронт оказался очень слаб. Уже в 1990 году из него вышел ряд членов, а в июне 1991 года он стал учредителем Смоленской городской организации «Демократическая Россия». 24 апреля 1991 года было зарегистрировано смоленское отделение «Демократическая Россия». В 1990—1991 годах в Смоленской области возникли небольшие отделения новых оппозиционных советских партий — Ершичская территориальная организация Социал-демократической партии России, смоленские отделения Свободной демократической партии России, Республиканской партии России, Российского христианско-демократического движения, Православно-патриотической партии России, сычевское отделение Партии конституционных демократов.

Выступление ГКЧП в августе 1991 года не было поддержано смоленскими организациями КПСС. Только два районных комитета КПСС (Холм-Жирковский и Ершичский) приняли решения в поддержку ГКЧП. При этом Смоленскому областному комитету КПСС ЦК КПСС 20 августа 1991 года перечислило 3,2 млн руб.. Вообще областной комитет располагал огромными денежными средствами по сравнению с подчиненными ему районными и городскими комитетами. Счета партийных органов находились в коммерческом банке «Днепр», где на 12 сентября 1991 года у Смоленского обкома было 7 млн 163 тыс. руб., а у городского комитета КПСС Смоленска менее 41 тыс. руб.

Не поддержали ГКЧП и областные органы власти. Их позиция была двойственной. Президиум Смоленского областного совета народных депутатов 20 августа 1991 года принял «Обращение президиума областного совета народных депутатов к населению области», в котором осудил ГКЧП. В тот же день Смоленский облисполком проинформировал Контрольное управление президента РСФСР о том, что он исполняет президентские указы. Однако Президиум Областного совета народных депутатов не стал пресекать распространение документов ГКЧП и некоторые районные газеты печатали их до 22 августа 1991 года.

Современность

После распада СССР в Смоленской области наметилась тенденция к вымиранию населения. Убыль населения в год составляет 8 тыс. человек. Приходит в упадок сельское хозяйство: около 60% пахотных земель не обрабатывается. Сельхозпродукция импортируется из соседней Белоруссии. Вместе с этим наблюдается процесс роста мусульманского населения. Появились на Смоленщине и мормоны

См. также

• Список смоленских наместников
• Русско-литовские войны
• Список войн, проходивших на территории Смоленщины

Ссылки

• [admin-smolensk.ru/~websprav/history/index.html История Смоленской области]
• [r67.ru/o-gorode/istoriya-smolenska.php История Смоленска и Смоленской области]

См. также

• Список переименованных населенных пунктов Смоленской области

Отрывок, характеризующий История Смоленской области

– Как видишь, – сказал он.
– Вот как, да, да! – улыбаясь, сказал Борис, – а мы тоже славный поход сделали. Ведь ты знаешь, его высочество постоянно ехал при нашем полку, так что у нас были все удобства и все выгоды. В Польше что за приемы были, что за обеды, балы – я не могу тебе рассказать. И цесаревич очень милостив был ко всем нашим офицерам.
И оба приятеля рассказывали друг другу – один о своих гусарских кутежах и боевой жизни, другой о приятности и выгодах службы под командою высокопоставленных лиц и т. п.
– О гвардия! – сказал Ростов. – А вот что, пошли ка за вином.
Борис поморщился.
– Ежели непременно хочешь, – сказал он.
И, подойдя к кровати, из под чистых подушек достал кошелек и велел принести вина.
– Да, и тебе отдать деньги и письмо, – прибавил он.
Ростов взял письмо и, бросив на диван деньги, облокотился обеими руками на стол и стал читать. Он прочел несколько строк и злобно взглянул на Берга. Встретив его взгляд, Ростов закрыл лицо письмом.
– Однако денег вам порядочно прислали, – сказал Берг, глядя на тяжелый, вдавившийся в диван кошелек. – Вот мы так и жалованьем, граф, пробиваемся. Я вам скажу про себя…
– Вот что, Берг милый мой, – сказал Ростов, – когда вы получите из дома письмо и встретитесь с своим человеком, у которого вам захочется расспросить про всё, и я буду тут, я сейчас уйду, чтоб не мешать вам. Послушайте, уйдите, пожалуйста, куда нибудь, куда нибудь… к чорту! – крикнул он и тотчас же, схватив его за плечо и ласково глядя в его лицо, видимо, стараясь смягчить грубость своих слов, прибавил: – вы знаете, не сердитесь; милый, голубчик, я от души говорю, как нашему старому знакомому.
– Ах, помилуйте, граф, я очень понимаю, – сказал Берг, вставая и говоря в себя горловым голосом.
– Вы к хозяевам пойдите: они вас звали, – прибавил Борис.
Берг надел чистейший, без пятнушка и соринки, сюртучок, взбил перед зеркалом височки кверху, как носил Александр Павлович, и, убедившись по взгляду Ростова, что его сюртучок был замечен, с приятной улыбкой вышел из комнаты.
– Ах, какая я скотина, однако! – проговорил Ростов, читая письмо.
– А что?
– Ах, какая я свинья, однако, что я ни разу не писал и так напугал их. Ах, какая я свинья, – повторил он, вдруг покраснев. – Что же, пошли за вином Гаврилу! Ну, ладно, хватим! – сказал он…
В письмах родных было вложено еще рекомендательное письмо к князю Багратиону, которое, по совету Анны Михайловны, через знакомых достала старая графиня и посылала сыну, прося его снести по назначению и им воспользоваться.
– Вот глупости! Очень мне нужно, – сказал Ростов, бросая письмо под стол.
– Зачем ты это бросил? – спросил Борис.
– Письмо какое то рекомендательное, чорта ли мне в письме!
– Как чорта ли в письме? – поднимая и читая надпись, сказал Борис. – Письмо это очень нужное для тебя.
– Мне ничего не нужно, и я в адъютанты ни к кому не пойду.
– Отчего же? – спросил Борис.
– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.
– Да, это славно, – улыбаясь, сказал Ростов.
Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа всё более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать всё, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, – или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать всё, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им всё это.
В середине его рассказа, в то время как он говорил: «ты не можешь представить, какое странное чувство бешенства испытываешь во время атаки», в комнату вошел князь Андрей Болконский, которого ждал Борис. Князь Андрей, любивший покровительственные отношения к молодым людям, польщенный тем, что к нему обращались за протекцией, и хорошо расположенный к Борису, который умел ему понравиться накануне, желал исполнить желание молодого человека. Присланный с бумагами от Кутузова к цесаревичу, он зашел к молодому человеку, надеясь застать его одного. Войдя в комнату и увидав рассказывающего военные похождения армейского гусара (сорт людей, которых терпеть не мог князь Андрей), он ласково улыбнулся Борису, поморщился, прищурился на Ростова и, слегка поклонившись, устало и лениво сел на диван. Ему неприятно было, что он попал в дурное общество. Ростов вспыхнул, поняв это. Но это было ему всё равно: это был чужой человек. Но, взглянув на Бориса, он увидал, что и ему как будто стыдно за армейского гусара. Несмотря на неприятный насмешливый тон князя Андрея, несмотря на общее презрение, которое с своей армейской боевой точки зрения имел Ростов ко всем этим штабным адъютантикам, к которым, очевидно, причислялся и вошедший, Ростов почувствовал себя сконфуженным, покраснел и замолчал. Борис спросил, какие новости в штабе, и что, без нескромности, слышно о наших предположениях?
– Вероятно, пойдут вперед, – видимо, не желая при посторонних говорить более, отвечал Болконский.
Берг воспользовался случаем спросить с особенною учтивостию, будут ли выдавать теперь, как слышно было, удвоенное фуражное армейским ротным командирам? На это князь Андрей с улыбкой отвечал, что он не может судить о столь важных государственных распоряжениях, и Берг радостно рассмеялся.
– Об вашем деле, – обратился князь Андрей опять к Борису, – мы поговорим после, и он оглянулся на Ростова. – Вы приходите ко мне после смотра, мы всё сделаем, что можно будет.
И, оглянув комнату, он обратился к Ростову, которого положение детского непреодолимого конфуза, переходящего в озлобление, он и не удостоивал заметить, и сказал:
– Вы, кажется, про Шенграбенское дело рассказывали? Вы были там?
– Я был там, – с озлоблением сказал Ростов, как будто бы этим желая оскорбить адъютанта.
Болконский заметил состояние гусара, и оно ему показалось забавно. Он слегка презрительно улыбнулся.
– Да! много теперь рассказов про это дело!
– Да, рассказов, – громко заговорил Ростов, вдруг сделавшимися бешеными глазами глядя то на Бориса, то на Болконского, – да, рассказов много, но наши рассказы – рассказы тех, которые были в самом огне неприятеля, наши рассказы имеют вес, а не рассказы тех штабных молодчиков, которые получают награды, ничего не делая.
– К которым, вы предполагаете, что я принадлежу? – спокойно и особенно приятно улыбаясь, проговорил князь Андрей.
Странное чувство озлобления и вместе с тем уважения к спокойствию этой фигуры соединялось в это время в душе Ростова.
– Я говорю не про вас, – сказал он, – я вас не знаю и, признаюсь, не желаю знать. Я говорю вообще про штабных.
– А я вам вот что скажу, – с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. – Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли, а кроме того, Друбецкой, который говорит, что он ваш старый приятель, нисколько не виноват в том, что моя физиономия имела несчастие вам не понравиться. Впрочем, – сказал он, вставая, – вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня; но не забудьте, – прибавил он, – что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий. Так в пятницу, после смотра, я жду вас, Друбецкой; до свидания, – заключил князь Андрей и вышел, поклонившись обоим.
Ростов вспомнил то, что ему надо было ответить, только тогда, когда он уже вышел. И еще более был он сердит за то, что забыл сказать это. Ростов сейчас же велел подать свою лошадь и, сухо простившись с Борисом, поехал к себе. Ехать ли ему завтра в главную квартиру и вызвать этого ломающегося адъютанта или, в самом деле, оставить это дело так? был вопрос, который мучил его всю дорогу. То он с злобой думал о том, с каким бы удовольствием он увидал испуг этого маленького, слабого и гордого человечка под его пистолетом, то он с удивлением чувствовал, что из всех людей, которых он знал, никого бы он столько не желал иметь своим другом, как этого ненавидимого им адъютантика.


На другой день свидания Бориса с Ростовым был смотр австрийских и русских войск, как свежих, пришедших из России, так и тех, которые вернулись из похода с Кутузовым. Оба императора, русский с наследником цесаревичем и австрийский с эрцгерцогом, делали этот смотр союзной 80 титысячной армии.
С раннего утра начали двигаться щегольски вычищенные и убранные войска, выстраиваясь на поле перед крепостью. То двигались тысячи ног и штыков с развевавшимися знаменами и по команде офицеров останавливались, заворачивались и строились в интервалах, обходя другие такие же массы пехоты в других мундирах; то мерным топотом и бряцанием звучала нарядная кавалерия в синих, красных, зеленых шитых мундирах с расшитыми музыкантами впереди, на вороных, рыжих, серых лошадях; то, растягиваясь с своим медным звуком подрагивающих на лафетах, вычищенных, блестящих пушек и с своим запахом пальников, ползла между пехотой и кавалерией артиллерия и расставлялась на назначенных местах. Не только генералы в полной парадной форме, с перетянутыми донельзя толстыми и тонкими талиями и красневшими, подпертыми воротниками, шеями, в шарфах и всех орденах; не только припомаженные, расфранченные офицеры, но каждый солдат, – с свежим, вымытым и выбритым лицом и до последней возможности блеска вычищенной аммуницией, каждая лошадь, выхоленная так, что, как атлас, светилась на ней шерсть и волосок к волоску лежала примоченная гривка, – все чувствовали, что совершается что то нешуточное, значительное и торжественное. Каждый генерал и солдат чувствовали свое ничтожество, сознавая себя песчинкой в этом море людей, и вместе чувствовали свое могущество, сознавая себя частью этого огромного целого.
С раннего утра начались напряженные хлопоты и усилия, и в 10 часов всё пришло в требуемый порядок. На огромном поле стали ряды. Армия вся была вытянута в три линии. Спереди кавалерия, сзади артиллерия, еще сзади пехота.
Между каждым рядом войск была как бы улица. Резко отделялись одна от другой три части этой армии: боевая Кутузовская (в которой на правом фланге в передней линии стояли павлоградцы), пришедшие из России армейские и гвардейские полки и австрийское войско. Но все стояли под одну линию, под одним начальством и в одинаковом порядке.
Как ветер по листьям пронесся взволнованный шопот: «едут! едут!» Послышались испуганные голоса, и по всем войскам пробежала волна суеты последних приготовлений.
Впереди от Ольмюца показалась подвигавшаяся группа. И в это же время, хотя день был безветренный, легкая струя ветра пробежала по армии и чуть заколебала флюгера пик и распущенные знамена, затрепавшиеся о свои древки. Казалось, сама армия этим легким движением выражала свою радость при приближении государей. Послышался один голос: «Смирно!» Потом, как петухи на заре, повторились голоса в разных концах. И всё затихло.
В мертвой тишине слышался топот только лошадей. То была свита императоров. Государи подъехали к флангу и раздались звуки трубачей первого кавалерийского полка, игравшие генерал марш. Казалось, не трубачи это играли, а сама армия, радуясь приближению государя, естественно издавала эти звуки. Из за этих звуков отчетливо послышался один молодой, ласковый голос императора Александра. Он сказал приветствие, и первый полк гаркнул: Урра! так оглушительно, продолжительно, радостно, что сами люди ужаснулись численности и силе той громады, которую они составляли.
Ростов, стоя в первых рядах Кутузовской армии, к которой к первой подъехал государь, испытывал то же чувство, какое испытывал каждый человек этой армии, – чувство самозабвения, гордого сознания могущества и страстного влечения к тому, кто был причиной этого торжества.
Он чувствовал, что от одного слова этого человека зависело то, чтобы вся громада эта (и он, связанный с ней, – ничтожная песчинка) пошла бы в огонь и в воду, на преступление, на смерть или на величайшее геройство, и потому то он не мог не трепетать и не замирать при виде этого приближающегося слова.
– Урра! Урра! Урра! – гремело со всех сторон, и один полк за другим принимал государя звуками генерал марша; потом Урра!… генерал марш и опять Урра! и Урра!! которые, всё усиливаясь и прибывая, сливались в оглушительный гул.
Пока не подъезжал еще государь, каждый полк в своей безмолвности и неподвижности казался безжизненным телом; только сравнивался с ним государь, полк оживлялся и гремел, присоединяясь к реву всей той линии, которую уже проехал государь. При страшном, оглушительном звуке этих голосов, посреди масс войска, неподвижных, как бы окаменевших в своих четвероугольниках, небрежно, но симметрично и, главное, свободно двигались сотни всадников свиты и впереди их два человека – императоры. На них то безраздельно было сосредоточено сдержанно страстное внимание всей этой массы людей.
Красивый, молодой император Александр, в конно гвардейском мундире, в треугольной шляпе, надетой с поля, своим приятным лицом и звучным, негромким голосом привлекал всю силу внимания.
Ростов стоял недалеко от трубачей и издалека своими зоркими глазами узнал государя и следил за его приближением. Когда государь приблизился на расстояние 20 ти шагов и Николай ясно, до всех подробностей, рассмотрел прекрасное, молодое и счастливое лицо императора, он испытал чувство нежности и восторга, подобного которому он еще не испытывал. Всё – всякая черта, всякое движение – казалось ему прелестно в государе.
Остановившись против Павлоградского полка, государь сказал что то по французски австрийскому императору и улыбнулся.
Увидав эту улыбку, Ростов сам невольно начал улыбаться и почувствовал еще сильнейший прилив любви к своему государю. Ему хотелось выказать чем нибудь свою любовь к государю. Он знал, что это невозможно, и ему хотелось плакать.
Государь вызвал полкового командира и сказал ему несколько слов.
«Боже мой! что бы со мной было, ежели бы ко мне обратился государь! – думал Ростов: – я бы умер от счастия».
Государь обратился и к офицерам:
– Всех, господа (каждое слово слышалось Ростову, как звук с неба), благодарю от всей души.
Как бы счастлив был Ростов, ежели бы мог теперь умереть за своего царя!
– Вы заслужили георгиевские знамена и будете их достойны.
«Только умереть, умереть за него!» думал Ростов.
Государь еще сказал что то, чего не расслышал Ростов, и солдаты, надсаживая свои груди, закричали: Урра! Ростов закричал тоже, пригнувшись к седлу, что было его сил, желая повредить себе этим криком, только чтобы выразить вполне свой восторг к государю.
Государь постоял несколько секунд против гусар, как будто он был в нерешимости.
«Как мог быть в нерешимости государь?» подумал Ростов, а потом даже и эта нерешительность показалась Ростову величественной и обворожительной, как и всё, что делал государь.
Нерешительность государя продолжалась одно мгновение. Нога государя, с узким, острым носком сапога, как носили в то время, дотронулась до паха энглизированной гнедой кобылы, на которой он ехал; рука государя в белой перчатке подобрала поводья, он тронулся, сопутствуемый беспорядочно заколыхавшимся морем адъютантов. Дальше и дальше отъезжал он, останавливаясь у других полков, и, наконец, только белый плюмаж его виднелся Ростову из за свиты, окружавшей императоров.
В числе господ свиты Ростов заметил и Болконского, лениво и распущенно сидящего на лошади. Ростову вспомнилась его вчерашняя ссора с ним и представился вопрос, следует – или не следует вызывать его. «Разумеется, не следует, – подумал теперь Ростов… – И стоит ли думать и говорить про это в такую минуту, как теперь? В минуту такого чувства любви, восторга и самоотвержения, что значат все наши ссоры и обиды!? Я всех люблю, всем прощаю теперь», думал Ростов.
Когда государь объехал почти все полки, войска стали проходить мимо его церемониальным маршем, и Ростов на вновь купленном у Денисова Бедуине проехал в замке своего эскадрона, т. е. один и совершенно на виду перед государем.
Не доезжая государя, Ростов, отличный ездок, два раза всадил шпоры своему Бедуину и довел его счастливо до того бешеного аллюра рыси, которою хаживал разгоряченный Бедуин. Подогнув пенящуюся морду к груди, отделив хвост и как будто летя на воздухе и не касаясь до земли, грациозно и высоко вскидывая и переменяя ноги, Бедуин, тоже чувствовавший на себе взгляд государя, прошел превосходно.
Сам Ростов, завалив назад ноги и подобрав живот и чувствуя себя одним куском с лошадью, с нахмуренным, но блаженным лицом, чортом , как говорил Денисов, проехал мимо государя.
– Молодцы павлоградцы! – проговорил государь.
«Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов.
Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.
Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.


На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
В то время, как взошел Борис, князь Андрей, презрительно прищурившись (с тем особенным видом учтивой усталости, которая ясно говорит, что, коли бы не моя обязанность, я бы минуты с вами не стал разговаривать), выслушивал старого русского генерала в орденах, который почти на цыпочках, на вытяжке, с солдатским подобострастным выражением багрового лица что то докладывал князю Андрею.