История Тринидада и Тобаго
История Тринидада и Тобаго начинается с заселения островов индейцами. Оба острова открыл Христофор Колумб в своём третьем рейсе в 1498. После этого Тобаго переходил из рук в руки. Им владела Британия, Франция, Голландия и Курляндия, но в конечном счете оказался в британских руках. Тринидад оставался в испанских руках до 1797, но был заселен французскими колонистами. В 1888 оба острова были объединены в британскую колонию. Тринидад и Тобаго получили независимость от Британской империи в 1962 году и стали республикой в 1976.
Содержание
История Тринидада
Предыстория
Человеческие поселения на Тринидаде появились 7 000 лет назад. Самые ранние поселенцы прибыли на Тринидад из северо-восточной Америки в 5 000 году до н. э. На Тринидаде обнаружено двадцать девять поселений. Архаичное население не имело керамики.
Приблизительно 250 до н.э первые использующие керамику люди появились на Тринидаде. Они прибыли из дельты реки Ориноко. Из Тринидада они, как полагают, двинулись на север к островам Карибского моря. На Тринидаде было обнаружено тридцать пять их поселений. После 250 н. э. третья группа, названная людьми Барракуда обосновалась в южном Тринидаде. После краха племени Барракуды около 650 н. э. на остров прибыло новое племя: Аракъюнойды.
Приблизительно в 1300 новая группа обосновалась в Тринидаде и принесла с собой новые культурные признаки, которые в значительной степени заменяли предыдущие культуры. Их назвали культурой Мейод, эти племена застали на Тринидаде европейцы. Они выжили до 1800, но после этого, они в значительной степени ассимилировались с европейскими колонистами. Эта группа включала в себя: Непойя и Суппойя (были Аравак-говорящим), и (были Карибско-говорящим). Испанцы заставили индейцев работать на них в обмен на свою «защиту». Также индейцы перешли в христианство. Оставшиеся в живых были сначала организованы в Миссии капуцинскими монахами, и затем постепенно ассимилировались.
Испанский период
Христофор Колумб прибыл на острова 31 июля 1498. Колумб назвал Тринидад островом святой Троицы. Аборигены встретили его дружественно.
Тринидад был плотно населен в начале колониального периода. Хотя в 1510 на Тринидаде, как говорили, были единственные «мирные индейцы», но недостаток рабов для добывания жемчуга на острове Маргарита привёл к тому, чтобы они были объявлены «Карибами» (и таким образом, оправдать охоту на рабов) в 1511. Вследствие этого Тринидад стал центром испанских набегов с целью захвата рабов, особенно для добывания жемчуга на Маргарите.
В 1532 Антонио Седено основал на Тринидаде первое поселение, но был изгнан туземцами. В 1534 вернулся, но его попытка привлечь поселенцев к Тринидаду провалилась. В 1569 году был основан ещё один город, но был оставлен в 1570. В 1592 был основан первый город доживший до наших дней: [es.wikipedia.org/wiki/San_Jos%C3%A9_%28Trinidad_y_Tobago%29 Сан-Хосе] (исп.).
Также на острове появились миссии. В 1687 капуцинским монахам передали ответственность за образование местного населения Тринидада. В 1713 миссии были переданы светскому духовенству. Напряженные отношения между священниками и индейцами привели к Резне Арены, где индейцы убили священников.
Хотя испанское заселение острова началось в шестнадцатом столетии, население в 1783 было меньше чем три тысячи, большинство, являлось индейцами. В 1783 испанской короной начала предоставлять 32 акра каждому католику, который обосновался в Тринидаде. 16 акров предлагались каждому свободному индейцу или негру. После гаитянской и французской революций много людей мигрировали с французских островов на Тринидад.
В переписи 1777 на острове жило только 2 763 человек, из них 2 000 индейцев. К тому времени, когда остров был отдан британцам в 1797, население увеличилось до 17 643: 2 086 белых, 1 082 свободных негров, 1 082 америнда, и 10 009 африканских рабов. К 1960, население было 827 957 и среди них не было индейцев.
Испанское правление островом, которое началось в 1498, закончилось 18 февраля 1797, когда испанский губернатор сдал остров британскому флоту.
Конец рабства
С отменой работорговли в 1807, у владельцев плантаций на Тринидаде появилась серьёзная нехватка рабочих рук.
На Тринидаде рабы были де-юре освобождены в 1833. Но они должны были остаться на плантациях ещё на шесть лет, как «ученики». Но Тринидад продемонстрировал успешное использование ненасильственного протеста и пассивного сопротивления. 1 августа 1834, невооруженная группа рабов вышла к резиденции правительства. Мирные протесты продолжались, пока не приняли решение о фактической отмене рабства. 1 августа 1838 освобождение, которую теоретически предоставили рабам в 1834, стало действительностью.
В 1830—1917 население острова стремительно увеличивалось. На Тринидад переселилось большое количество индийцев и бывших рабов с малых Антильских островов.
Сельскохозяйственное развитие
Сахарные плантации, которые доминировали в экономике Тринидада в девятнадцатом веке, постепенно дали основание культивированию какао. Тринидадский шоколад стал дорогостоящим. Колониальное правительство открыло землю поселенцам, заинтересованным в выращивании какао.
Открытие нефти
В середине 1850-х на Тринидаде была обнаружена нефть. Первой добычу организовало предприятие «Merrimac Company»: у озера Питч была вырыта 61-метровая скважина, первая на острове. В середине 1860-х нефтедобычей занялся Уолтер Даруэнт (англ. Walter Darwent), однако созданные им компании «Trinidad Petroleum Company» и «Pariah Petroleum Company» долго не просуществовали и развалились после смерти Даруэнта. Более успешным было предприятие Рандольфа Раста (англ. Randolph Rust) и Ли Лама (англ. Lee Lum), начавшее своё существование в 1893 году[1].
История Тобаго
В то же время, меньший из двух остров Тобаго в XVII веке стал объектом борьбы между сразу четырьмя державами — Англией, Францией, Голландией и Курляндией. Несмотря на такой интерес со стороны европейцев, Тобаго тоже оставался почти незаселённым. В 1704 остров был объявлен нейтральной территорией и стал базой пиратов; в 1763 Тобаго перешёл под контроль Великобритании.
История Тринидада и Тобаго в ХХ столетии
В 1888 году Тринидад и Тобаго были наконец объединены в одну колонию. Центр этого заморского владения Великобритании оказался на Тринидаде, а Тобаго стал зависимой территорией.
В начале XX века в стране появились первые выборные органы власти (на Тобаго ранее выбиралась Ассамблея, но она была упразднена после объединения островов в одну колонию). В 1925 году прошли первые выборы в Законодательную ассамблею. 7 из 13 её членов были избраны путём голосования, остальные 6 — назначены губернатором. В выборах могли участвовать мужчины старше 21 года и женщины старше 30 (первые универсальные выборы состоялись в 1946).
1930-е стали неудачным для Тринидада и Тобаго десятилетием. На Тринидаде была почти полностью уничтожена индустрия какао — из-за двух эпифитотий и Великой депрессии (остававшиеся плантации на Тобаго были уничтожены в 1963 ураганом «Флора»). С этих пор основой экономики Тринидада и Тобаго стало природное сырьё. В конце 1930-х по стране прокатилась серия забастовок, вдохновителем которых был Тубал Уриа Бутлер (англ. Tubal Uriah Butler). В результате этого были сформированы профсоюзы. Бутлер организовал рабочую партию, которая получила большинство голосов на выборах 1950. На выборах 1956 победила консервативная партия Народное Национальное Движение (англ. People's National Movement) под руководством Эрика Уильямса (англ. Eric Williams).
Значительные изменения принесла Тринидаду и Тобаго Вторая мировая война. Она вызвала подъём нефтедобывающей промышленности (страна была поставщиком нефти для войск союзников) и стала причиной появления на северо-западе Тринидада американской военно-морской базы (Великобритания отдала США в аренду территорию Чагуарамаса). Впрочем, несмотря на то, что аренда была заключена сроком на 99 лет, уже в 1956 году американцы приостановили стройку базы, а в 1963 Чагуарамас был возвращён Тринидаду и Тобаго.
В 1958—1962 годах столица Тринидада и Тобаго Порт-оф-Спейн являлась центром Вест-Индской федерации, государственного образования, которое, по изначальному замыслу организаторов, должно было позже получить независимость от Великобритании как единое целое. Этого, однако, не произошло — федерация просуществовала всего четыре года, после чего распалась 31 мая 1962. Ровно через три месяца, 31 августа, Тринидад и Тобаго заявил о своей независимости.
Напишите отзыв о статье "История Тринидада и Тобаго"
Примечания
- ↑ [www.gstt.org/history/chronology.htm Геологическое общество Тринидада и Тобаго: хронология развития нефтедобывающей промышленности.] (англ.)
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
|
|
Отрывок, характеризующий История Тринидада и Тобаго
Данила скакал молча, держа вынутый кинжал в левой руке и как цепом молоча своим арапником по подтянутым бокам бурого.Николай не видал и не слыхал Данилы до тех пор, пока мимо самого его не пропыхтел тяжело дыша бурый, и он услыхал звук паденья тела и увидал, что Данила уже лежит в середине собак на заду волка, стараясь поймать его за уши. Очевидно было и для собак, и для охотников, и для волка, что теперь всё кончено. Зверь, испуганно прижав уши, старался подняться, но собаки облепили его. Данила, привстав, сделал падающий шаг и всей тяжестью, как будто ложась отдыхать, повалился на волка, хватая его за уши. Николай хотел колоть, но Данила прошептал: «Не надо, соструним», – и переменив положение, наступил ногою на шею волку. В пасть волку заложили палку, завязали, как бы взнуздав его сворой, связали ноги, и Данила раза два с одного бока на другой перевалил волка.
С счастливыми, измученными лицами, живого, матерого волка взвалили на шарахающую и фыркающую лошадь и, сопутствуемые визжавшими на него собаками, повезли к тому месту, где должны были все собраться. Молодых двух взяли гончие и трех борзые. Охотники съезжались с своими добычами и рассказами, и все подходили смотреть матёрого волка, который свесив свою лобастую голову с закушенною палкой во рту, большими, стеклянными глазами смотрел на всю эту толпу собак и людей, окружавших его. Когда его трогали, он, вздрагивая завязанными ногами, дико и вместе с тем просто смотрел на всех. Граф Илья Андреич тоже подъехал и потрогал волка.
– О, материщий какой, – сказал он. – Матёрый, а? – спросил он у Данилы, стоявшего подле него.
– Матёрый, ваше сиятельство, – отвечал Данила, поспешно снимая шапку.
Граф вспомнил своего прозеванного волка и свое столкновение с Данилой.
– Однако, брат, ты сердит, – сказал граф. – Данила ничего не сказал и только застенчиво улыбнулся детски кроткой и приятной улыбкой.
Старый граф поехал домой; Наташа с Петей обещались сейчас же приехать. Охота пошла дальше, так как было еще рано. В середине дня гончих пустили в поросший молодым частым лесом овраг. Николай, стоя на жнивье, видел всех своих охотников.
Насупротив от Николая были зеленя и там стоял его охотник, один в яме за выдавшимся кустом орешника. Только что завели гончих, Николай услыхал редкий гон известной ему собаки – Волторна; другие собаки присоединились к нему, то замолкая, то опять принимаясь гнать. Через минуту подали из острова голос по лисе, и вся стая, свалившись, погнала по отвершку, по направлению к зеленям, прочь от Николая.
Он видел скачущих выжлятников в красных шапках по краям поросшего оврага, видел даже собак, и всякую секунду ждал того, что на той стороне, на зеленях, покажется лисица.
Охотник, стоявший в яме, тронулся и выпустил собак, и Николай увидал красную, низкую, странную лисицу, которая, распушив трубу, торопливо неслась по зеленям. Собаки стали спеть к ней. Вот приблизились, вот кругами стала вилять лисица между ними, всё чаще и чаще делая эти круги и обводя вокруг себя пушистой трубой (хвостом); и вот налетела чья то белая собака, и вслед за ней черная, и всё смешалось, и звездой, врозь расставив зады, чуть колеблясь, стали собаки. К собакам подскакали два охотника: один в красной шапке, другой, чужой, в зеленом кафтане.
«Что это такое? подумал Николай. Откуда взялся этот охотник? Это не дядюшкин».
Охотники отбили лисицу и долго, не тороча, стояли пешие. Около них на чумбурах стояли лошади с своими выступами седел и лежали собаки. Охотники махали руками и что то делали с лисицей. Оттуда же раздался звук рога – условленный сигнал драки.
– Это Илагинский охотник что то с нашим Иваном бунтует, – сказал стремянный Николая.
Николай послал стремяного подозвать к себе сестру и Петю и шагом поехал к тому месту, где доезжачие собирали гончих. Несколько охотников поскакало к месту драки.
Николай слез с лошади, остановился подле гончих с подъехавшими Наташей и Петей, ожидая сведений о том, чем кончится дело. Из за опушки выехал дравшийся охотник с лисицей в тороках и подъехал к молодому барину. Он издалека снял шапку и старался говорить почтительно; но он был бледен, задыхался, и лицо его было злобно. Один глаз был у него подбит, но он вероятно и не знал этого.
– Что у вас там было? – спросил Николай.
– Как же, из под наших гончих он травить будет! Да и сука то моя мышастая поймала. Поди, судись! За лисицу хватает! Я его лисицей ну катать. Вот она, в тороках. А этого хочешь?… – говорил охотник, указывая на кинжал и вероятно воображая, что он всё еще говорит с своим врагом.
Николай, не разговаривая с охотником, попросил сестру и Петю подождать его и поехал на то место, где была эта враждебная, Илагинская охота.
Охотник победитель въехал в толпу охотников и там, окруженный сочувствующими любопытными, рассказывал свой подвиг.
Дело было в том, что Илагин, с которым Ростовы были в ссоре и процессе, охотился в местах, по обычаю принадлежавших Ростовым, и теперь как будто нарочно велел подъехать к острову, где охотились Ростовы, и позволил травить своему охотнику из под чужих гончих.
Николай никогда не видал Илагина, но как и всегда в своих суждениях и чувствах не зная середины, по слухам о буйстве и своевольстве этого помещика, всей душой ненавидел его и считал своим злейшим врагом. Он озлобленно взволнованный ехал теперь к нему, крепко сжимая арапник в руке, в полной готовности на самые решительные и опасные действия против своего врага.
Едва он выехал за уступ леса, как он увидал подвигающегося ему навстречу толстого барина в бобровом картузе на прекрасной вороной лошади, сопутствуемого двумя стремянными.
Вместо врага Николай нашел в Илагине представительного, учтивого барина, особенно желавшего познакомиться с молодым графом. Подъехав к Ростову, Илагин приподнял бобровый картуз и сказал, что очень жалеет о том, что случилось; что велит наказать охотника, позволившего себе травить из под чужих собак, просит графа быть знакомым и предлагает ему свои места для охоты.
Наташа, боявшаяся, что брат ее наделает что нибудь ужасное, в волнении ехала недалеко за ним. Увидав, что враги дружелюбно раскланиваются, она подъехала к ним. Илагин еще выше приподнял свой бобровый картуз перед Наташей и приятно улыбнувшись, сказал, что графиня представляет Диану и по страсти к охоте и по красоте своей, про которую он много слышал.
Илагин, чтобы загладить вину своего охотника, настоятельно просил Ростова пройти в его угорь, который был в версте, который он берег для себя и в котором было, по его словам, насыпано зайцев. Николай согласился, и охота, еще вдвое увеличившаяся, тронулась дальше.
Итти до Илагинского угоря надо было полями. Охотники разровнялись. Господа ехали вместе. Дядюшка, Ростов, Илагин поглядывали тайком на чужих собак, стараясь, чтобы другие этого не замечали, и с беспокойством отыскивали между этими собаками соперниц своим собакам.
Ростова особенно поразила своей красотой небольшая чистопсовая, узенькая, но с стальными мышцами, тоненьким щипцом (мордой) и на выкате черными глазами, краснопегая сучка в своре Илагина. Он слыхал про резвость Илагинских собак, и в этой красавице сучке видел соперницу своей Милке.
В середине степенного разговора об урожае нынешнего года, который завел Илагин, Николай указал ему на его краснопегую суку.
– Хороша у вас эта сучка! – сказал он небрежным тоном. – Резва?
– Эта? Да, эта – добрая собака, ловит, – равнодушным голосом сказал Илагин про свою краснопегую Ерзу, за которую он год тому назад отдал соседу три семьи дворовых. – Так и у вас, граф, умолотом не хвалятся? – продолжал он начатый разговор. И считая учтивым отплатить молодому графу тем же, Илагин осмотрел его собак и выбрал Милку, бросившуюся ему в глаза своей шириной.
– Хороша у вас эта чернопегая – ладна! – сказал он.
– Да, ничего, скачет, – отвечал Николай. «Вот только бы побежал в поле матёрый русак, я бы тебе показал, какая эта собака!» подумал он, и обернувшись к стремянному сказал, что он дает рубль тому, кто подозрит, т. е. найдет лежачего зайца.
– Я не понимаю, – продолжал Илагин, – как другие охотники завистливы на зверя и на собак. Я вам скажу про себя, граф. Меня веселит, знаете, проехаться; вот съедешься с такой компанией… уже чего же лучше (он снял опять свой бобровый картуз перед Наташей); а это, чтобы шкуры считать, сколько привез – мне всё равно!
– Ну да.
– Или чтоб мне обидно было, что чужая собака поймает, а не моя – мне только бы полюбоваться на травлю, не так ли, граф? Потом я сужу…
– Ату – его, – послышался в это время протяжный крик одного из остановившихся борзятников. Он стоял на полубугре жнивья, подняв арапник, и еще раз повторил протяжно: – А – ту – его! (Звук этот и поднятый арапник означали то, что он видит перед собой лежащего зайца.)