История Фарерских островов

Фарерские острова были первоначально заселены ирландскими монахами, а впоследствии использовались как связующее звено в системе транспортных коммуникаций между Скандинавией и колониями викингов, которые размещались на территории Исландии, Гренландии и, в течение непродолжительного времени, Северной Америки. Фарерские острова входили в состав Норвегии до конца XIV века, после чего островами Норвегия владела вместе с Данией. В 1814 году Дания стала единоличным владельцем островов. Жители островов имеют скандинавские корни, а фарерский язык является потомком древнескандинавского языка. Во время Второй мировой войны Фарерские острова были оккупированы Великобританией. После войны в результате двух референдумов и длительных переговоров с Данией Фарерские острова получили ограниченный суверенитет, внешней политикой островов по-прежнему ведало датское правительство. Два представителя островов постоянно работают в датском парламенте.

До XIV века

Сведений о фарерской истории до XIV века существует мало, и они противоречивы. Традиционно открытие островов приписывается святому Брендану, легендарному ирландскому монаху, в VI веке совершившему плавание по Атлантическому океану. В «Путешествии Святого Брендана Мореплавателя», написанном в IX веке, утверждается, что он посетил «Овечий остров» и «Птичий рай». Эти острова отождествляются с Фарерскими на том основании, что на Фарерских островах много птиц и овец.

В конце VII и начале VIII на островах регулярно селились ирландские монахи-отшельники. Первый письменный источник, упоминающий Фарерские острова, был создан ирландским монахом Дикуилом, жившим во Франкском королевстве. Он написал книгу о северных странах, «Liber de Mensura Orbis Terrae», в которой упоминает о существовании островов в Северной Атлантике в двух днях плавания от Ирландии. Он сообщает также, что в течение около ста лет на островах жили лишь ирландские монахи, а затем норвежские разбойники выгнали их. Описание и местоположение островов совпадает с фарерскими реалиями. Недавние исследования пыльцы показывают, что овёс выращивали на Фарерских островах уже около 650 года, что также соответствует приведённым в книге датировкам.

Бо́льшая часть сведений об истории островов до XIV века известна нам из «Саги о фарерцах», которая дошла до нас в виде вставок в другие саги, которые к тому же отличаются по содержанию. Достоверность сообщаемых в ней сведений неизвестна. В наиболее полном из имеющихся тексте саги, который содержится в «Книге с Плоского острова», некий Грим Камбан, норвежец, поселился на островах в период правления конунга Харальда Прекрасноволосого (872—930). Это противоречит книге Дикуила. Не вызывает, однако, сомнения тот факт, что норвежцы селились на Фарерских островах. Так, в деревне Сандавагур на острове Воар был найден рунный камень с надписью

Þorkil Onundsson, austmaþr af Hrua-lande, byggþe þe(n)a staþ fyrst.

«Торкиль Онундссон, человек с востока из Ругаланна, поселился первым на этом месте». Людьми с востока, очевидно, называли норвежцев, в отличие от людей с запада — ирландцев и шотландцев. Корень «Vestman», означающий «человек с запада», также встречается в современных географических названиях.

Согласно «Саге о фарерцах», на мысу Тинганес в Торсхавне собирался Совет — Альтинг, разрешавший споры и принимавший законы. Участвовать в Альтинге имели право все свободные мужчины. Предположительно Альтинг возник в IX веке. Около 1000 года Сигмунд Брестиссон, выходец с Фарерских островов на службе конунга Норвегии Олафа Трюггвасона, был отправлен на Фарерские острова, чтобы завоевать их для Норвегии. Сигмунд Брестиссон справился с этой задачей, а также распространил на островах христианство. Хотя впоследствии он был убит, острова надолго попали под власть Норвегии.

Норвежский король Сверре Сигурдссон провёл своё детство на островах, так как его отчим Унос был фарерцем. Сверре получил на Фарерских островах хорошее образование и был рукоположён в священники.

После XIV века

До XIV века Фарерские острова были включены в систему скандинавской морской торговли. Все товары, предназначенные для экспорта и импорта, должны были проходить через Берген, где с них взимался таможенный налог. Вместе с тем, удобное положение островов привлекало набирающий силу Ганзейский Союз. Попытки сопротивления Норвегии закончились в 1348 году, когда в результате эпидемии чумы её население уменьшилось в десять раз.

Острова оставались владением Норвегии до 1380 года, когда они вместе с ней вошли в Датско-норвежскую унию. Альтинг, к тому моменту фактически выполнявший функции суда, был переименован в Лёгтинг. Он является предшественником современного фарерского парламента.

В 1390-е годы на короткий период острова отошли в подчинение оркнейского графа Генри Синклера, вассала Норвегии. В результате борьбы за престол королём Дании в 1536 году стал Кристиан III. Он вынужден был поддержать приведшую его к власти партию, и в результате была установлена монополия на фарерскую торговлю, которая формально принадлежала королю, а реально все торговые вопросы решал немецкий купец Томас Кёппен. Кристиан, который ввёл в Дании лютеранство, сделал его формально государственной религией также и на Фарерских островах. В течение пяти лет церковное имущество перешло государству, а датский стал языком богослужения. В XVI веке острова сильно страдали от набегов британских пиратов, так что в 1578 году датский король вынужден был послать на Фарерские острова Магнуса Хейнасона с целью наведения порядка в Северной Атлантике. В результате компромисса между островами и Данией монополия на фарерскую торговлю перешла от короля к назначенному им чиновнику, которым и стал сам Магнус. В дальнейшем торговая монополия сохранялась до 1 января 1856 года и существенно тормозила развитие фарерской экономики. Для улучшения ситуации 19 января 1661 года Фарерские острова были переданы в частное пользование Кристоферу Габелю, а затем по наследству отошли его сыну Фредерику. Правление Габелей сопровождалось столь масштабными злоупотреблениями, что в 1708 году король забрал острова обратно.

По Кильскому мирному договору 1814 года Дания уступила Норвегию Швеции, но сохранила за собой Фарерские острова.

За рамками сделки остались бывшие норвежские владения — Гренландия, Исландия и Фарерские острова — вероятно, потому, что шведские переговорщики просто не знали об их исторической связи с Норвегией.

— Улав Ристе

В 1816 году Лёгтинг был упразднён и заменён датским судом. Официальным языком островов был датский, употребление фарерского не приветствовалось. По конституции 1849 года острова получали право посылать двух представителей в датский парламент, а в 1852 году был восстановлен Лёгтинг, получивший совещательную функцию. Это дало толчок к появлению движений, выступавших за независимость островов от Дании. В 1890 году появилась стандартизованная форма фарерского языка.

Вторая мировая война

В апреле 1940 года Дания была оккупирована фашистской Германией. Чтобы предотвратить оккупацию Германией стратегически расположенных Фарерских островов, британские войска сами оккупировали острова. Великобритания построила базу авиации на острове Воар. Кроме этого, фарерские рыбаки поставляли рыбу Великобритании, в которой в это время действовало рационирование продуктов.

Лёгтинг получил законодательную власть, а бывший датский префект Карл Оге Хильберт (англ.) продолжил возглавлять исполнительную власть. Так как фарерские суда не могли ходить под датским флагом, британские власти признали фарерский флаг в качестве государственного. Хотя во время войны были попытки провозгласить независимость островов, британские власти не вмешивались во внутренние дела территории, ожидая освобождения Дании.

Британская оккупация, достаточно популярная среди населения островов, окончилась в мае 1945 года. Последний британский солдат оставил территорию Фарерских островов в сентябре того же года. Пятилетний период фактической независимости от Дании усилил сепаратистские настроения на островах и привёл к послевоенным событиям, результатом которых стало установление автономии Фарерских островов в составе Дании.

Новейшая история

До 1948 года Фарерские острова имели статус амта (территориальной единицы) Дании. В 1946 году был проведён референдум о полной независимости островов, на котором большинство населения проголосовало за независимость. Однако лишь две трети населения приняли участие в референдуме, и на этом основании правительство Дании признали его результаты недействительными, а король Дании распустил фарерское правительство. Последовавшие за этим выборы в Лёгтинг выиграли противники независимости, и в 1948 году был принят Акт о Фарерском самоуправлении, предоставивший островам частичную автономию в составе Дании. Фарерский язык получил статус основного официального, хотя датский входил в школьную программу в качестве обязательного. Датские власти также признали флаг Фарерских островов.

В 1973 году, когда Дания присоединилась к Европейскому экономическому сообществу, Фарерские острова отказались войти в ЕЭС, в основном из-за несогласия с европейской политикой в области рыболовства.

В 1980-е годы в экономике островов наблюдался значительный подъём, связанный с устойчивым спросом на рыбу на мировом рынке. В 1990-е годы, напротив, начался острый кризис, связанный, во-первых, с истощением запасов рыбы в Северной Атлантике, а во-вторых, с непропорционально большими расходами фарерского правительства. Национальный долг достиг 9,4 миллиарда датских крон. В октябре 1992 года Фарерский национальный банк (Sjóvinnurbankin) вынужден был просить Данию о введении непосредственного управления и выделения дотаций. Дания первоначально выделила дотацию в 500 миллионов крон, но затем повысила её размер до 1,8 миллиарда крон. Были введены меры экономии, сокращены расходы, увеличены налоги, и на 10 % снижена зарплата государственным служащим.

Первоначально меры негативно сказались на благосостоянии островов. По оценкам, 6 % населения островов эмигрировали, большинство в Данию. Безработица в Торсхавне достигла 20 %, а на малых островах ещё выше. В 1993 году Sjóvinnurbankin слился со вторым по величине банком Фарерских островов, Føroya Banki. Третий по величине банк обанкротился и прекратил своё существование.

Безработица достигла своего пика (26 %) в январе 1994 года, после чего экономическое положение Фарерских островов начало улучшаться в результате введённых жёстких мер. В апреле 2000 года безработица составляла около 5 %. Рыболовство мало пострадало в результате кризиса, улов рыбы увеличивался. Эмиграция к 1995 году сократилась до 1 %, и в 1996 году население островов слегка выросло. Кроме того, на шельфе была обнаружена нефть. К началу 2000-х годов фарерская экономика полностью вышла из кризиса, что усилило сепаратистские настроения. В 2001 году планировалось провести референдум о шагах к провозглашению независимости. Референдум, однако, был отозван после того, как премьер-министр Дании обещал, что отзовёт субсидии в случае положительного исхода.

Ссылки

• [www.historyofnations.net/europe/faroeislands.html History of Faroe Islands]

Отрывок, характеризующий История Фарерских островов

– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…


Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.

В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.