История Хорватии

См. также: Список хорватских государств

На протяжении всей своей истории территория, на которой ныне находится Республика Хорватия, являлась местом соприкосновения различных народов, языков и религий, поочерёдно испытывая на себе политическое и культурное влияние различных центров. В VII веке, ко времени прихода сюда хорватов, эти земли находились на границе между Восточной и Западной Римскими империями. В IX веке здесь столкнулись интересы Византии и Франкского государства. В XI веке независимая Хорватия достигла своего расцвета, став одним из самых мощных королевств Балканского региона. Позже хорватские территории контролировали Венгерское королевство, Венецианская республика, Австро-Венгрия и Османская империя. На протяжении XX века Хорватия неоднократно становилась ареной конфликта между католиками хорватами, православными сербами и мусульманами боснийцами.

Территория Хорватии до появления на ней хорватов

Территория Хорватии была обитаема с доисторических времён. Орудия из нижнего слоя Шандалья I стоянки Шандалья (sr:Шандаља) датируются возрастом ок. 800 тыс. лет. В среднем палеолите (45—38 тыс. лет назад) в пещере Виндия в окрестностях Крапины обитали неандертальцы. Культуры раннего неолита обнаружены на Хваре и других хорватских островах, а также на континенте.

В доримский период вдоль побережья Адриатики существовало несколько важных доиндоевропейских археологических культур, самой древней из которых была «импрессо». В эпоху бронзового века на Адриатическом побережье существовали потомки культуры «импрессо», среди которых выделялась своей керамикой бутмирская культура, а позднее — кастельерская культура, от которой осталось несколько сот укреплённых поселений.

Первыми обитателями этих земель в исторический период были племена иллирийцев. Приблизительно в IV — III веке до нашей эры континентальные земли современной Хорватии были колонизированы кельтскими племенами; а побережье Далмации и острова — греками. Считается, что первая греческая колония на далматинских островах была основана на Висе (Иссе) в IV веке до н. э.

Во II веке до н. э. территория Хорватии была завоёвана Римом, сначала Истрия (177 г. до н. э.), а затем и прочие земли. На них были образованы две римские провинции — Паннония (континентальная часть современной Хорватии и часть современной Венгрии) и Далмация.

После падения Западной Римской империи регион переживал тяжёлое время — его отдельные части завоёвывали гунны, остготы, франки, лангобарды, авары, Византия. Появление на территории современной Хорватии славянских племён датируется VII веком. Считается, что переселение хорватов шло из района Кракова и Южной Галиции вместе с переселением аваров. Хорваты пришли на Далмацию и выселили аваров. Есть гипотеза, что именно василевс Ираклий попросил хорватов переселиться на Далмацию, так как его не устраивали нынешние соседи в лице аваров. Именно Ираклий начал процесс христианизации хорватов.

Средневековая Хорватия

Хорватами после расселения в Паннонии и Далмации было создано несколько княжеств. Тогда же начался процесс христианизации хорватов, который в целом закончился в IX веке.

На протяжении VII—VIII веков хорватские княжества в Далмации^{[какие?]} признавали власть Византии, а в континентальной (Посавской) Хорватии — власть франков. В начале IX века серия войн между франками и Византией опустошила Далмацию, ещё больший урон приморские земли понесли в ходе арабского нашествия 841—842 гг. Арабы сожгли г. Осор на острове Лошинь и ряд прибрежных городов.

Объединение хорватских земель в единое государство началось при князе Трпимире I (845—864), основателе династии Трпимировичей, который считается первым правителем независимой Хорватии. Трпимиром I было основано первое хорватское епископство — в Сплите.

Первым хорватским правителем, признанным папским престолом, стал Бранимир (879—892). Папа Иоанн VIII даровал ему титул «dux Chroatorum» и признал его законным правителем как паннонской, так и далматинской Хорватии. Резиденцией Бранимира был город Нин неподалёку от Задара.

Томислав I (910—928) стал первым хорватским королём. Его коронация в 925 г. стала важным событием в истории Хорватии. Томислав одержал ряд впечатляющих военных побед над болгарским царём Симеоном I Великим и над венграми. Победа над войском Симеона I Великого в битве на боснийских холмах подняла престиж молодого государства и его короля. Томислав создал мощную державу, территория которой простиралась от Кварнера до Дрины и включала в себя большую часть территории современной Хорватии (за исключением Истрии и Дубровника) и Боснии и Герцеговины.

В 998 г. было учреждено архиепископство в Задаре, а годом позже — в Дубровнике.

Пика могущества средневековая Хорватия достигла при короле Петаре Крешимире IV (1058—1074). Столица государства при нём была перенесена в Шибеник.

При последующих правлениях Звонимира и Степана II мощь хорватского государства понемногу начала ослабевать. На Степане II прервалась династия Трпимировичей.

XI веком датируют Башчанскую плиту — каменную стелу, которая является старейшим документом, написанном на хорватском языке с использованием глаголицы. Башчанская плита названа по месту находки — селению Башка на острове Крк.

В 1081—1085 гг. хорватские земли пережили нашествие норманнов. В то же время хорватское государство столкнулось с новым соперником, на этот раз с севера — усилившееся венгерское королевство стало претендовать на контроль над Хорватией.

В 1091 г. король Венгрии Ласло I Святой захватил значительную часть посавской Хорватии и поставил королём Славонии своего племянника Альмоша. Хорватская знать избрала на съезде королём Петара Свачича (его резиденция располагалась в г. Книн), который добился временного успеха, изгнав венгров из большей части страны. В 1097 году новый король Венгрии Кальман Книжник одержал над хорватами решающую победу в битве на горе Гвозд (рядом с современной Петриньей), что привело к ликвидации независимости страны.

В 1102 году по договору, обычно называемому Pacta Conventa, хорватское дворянство признало династическую унию с Венгрией. Договор подразумевал, что Хорватия и Венгрия управляются одним правителем, как два раздельных королевства. Король обязался не заселять хорватские земли венграми, гарантировать самоуправление под началом назначенного королём бана (правителя) и уважать привилегии хорватской знати. Кальман Книжник в том же 1102 г. короновался в Биограде, ставшему к тому времени хорватской столицей, как король Венгрии и Хорватии.

Венгерско-хорватское государство

В объединённом государстве хорваты пользовались большой автономией. Хорватией управлял бан и национальный парламент. На хорватских землях стремительно шёл процесс формирования феодальной знати. Такие семейства, как Франкопаны, Зринские и Шубичи завладели огромными землями.

В XIV—XV веках страной правили короли из Анжуйской династии. Во время их правления обширная территория хорватского государства начала стремительно сокращаться: в начале XV века Венеция — опаснейший соперник объединённого королевства на Адриатике — завладела почти всем Адриатическим побережьем и далматинскими островами. В XVI веке над Хорватией нависла серьёзнейшая угроза со стороны Османской империи, чьи границы в результате завоевания Болгарии, Сербии и Боснии вплотную приблизились к Хорватии.

Габсбурги, Венеция и Османская империя

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

В 1526 г. войско венгерского королевства потерпело серьёзное поражение от турок в битве при Мохаче, в которой погиб король Людовик II. Вскоре турки взяли под контроль Славонию, Западную Боснию и Лику. В критической ситуации хорватский парламент принял решение предложить хорватский трон Фердинанду Габсбургу, брату императора Священной Римской империи Карла V в надежде, что силы империи помогут сдержать турок. Так началось владычество Габсбургов над континентальной Хорватией, длившееся почти 400 лет.

Однако война между империей и турками продолжала идти достаточно успешно для последних, и к 1592 г. большая часть бывшего хорватского государства оказалась завоёванной. С целью обороны оставшейся территории австрийцами вдоль границы с турками была создана так называемая Военная граница (Vojna Krajina), особое административное образование, на котором располагались мощные фортификационные укрепления. Поскольку эти земли в ходе войны обезлюдели, на них расселялись беженцы с оккупированных турками территорий, главным образом, сербы. Военная граница пользовалась большой автономией и управлялась напрямую из Вены.

Турецкое наступление было остановлено в 1593 г. после битвы при Сисаке, в которой турки впервые потерпели поражение на Балканах. В начавшемся австрийском контрнаступлении вскоре была освобождена почти вся Хорватия, однако Босния осталась под турецким господством. Таким образом, к XVII веку сложилась следующая ситуация — территория современной Хорватии принадлежала габсбургской Австрии (континентальная Хорватия), Венеции (Истрия и Далмация) и Дубровницкой республике, которая, играя на противоречиях более мощных держав, сумела остаться независимой. Такое положение просуществовало до конца XVIII века.

В XVIII веке стабильное развитие обеих частей страны приводит к большому экономическому и культурному прогрессу. С этого периода до наших дней сохранилось значительное число архитектурных шедевров — дворцов в венецианском стиле на далматинском побережье и в стиле габсбургского барокко в континентальной Хорватии. Столицей последней во второй половине века был город Вараждин, однако в 1776 году после пожара столица была перенесена в Загреб, который начал быстро развиваться, превратившись в крупнейший город страны.

В 1797 г. после падения Венецианской республики Австрия присоединила к империи территорию Далмации; однако в ходе последовавших затем наполеоновских войн в 1809 г. Далмация вошла в состав Иллирийских провинций наполеоновской Франции, также как и Дубровницкая республика, прекратившая на этом своё существование. После поражения Наполеона в 1815 г. Далмация и Дубровник воссоединились с континентальной Хорватией в составе Габсбургской монархии, хотя после её преобразования в Австро-Венгрию в 1867 г. королевство Далмация оказалось в Цислейтании (Австрия), а остальная Хорватия в Транслейтании (Венгрии).

В середине XIX века в Хорватии началось национальное возрождение, во многом вызванное попытками германизации и мадьяризации хорватов. Видным явлением стало культурное и политическое движение, получившее название иллиризм, ставившее своей целью объединение всех славян на Балканах в одно государство, а также создание единого юго-славянского языка.

После поражения революции 1848 г. королевство Иллирия было упразднено и хорваты потеряли значительную часть своей автономии, невзирая на активное участие бана Иосипа Елачича в подавлении революции в Венгрии. Иллиризм был запрещён. Хорватская автономия в составе Венгрии была восстановлена в 1868 г.; приморские области вошли в состав коронной земли Австрийское Приморье. Однако атрибуты автономии были достаточно скромными. Были сохранены территория, границы, на местном уровне законотворчество и управление внутренними делами. Исполнительной властью для Хорватии являлись венгерские министерства, полностью контролировавшие хорватскую экономику. Бан назначался императором по представлению главы венгерского правительства. Хорватский Сабор должен был практически без обсуждения принимать законопроекты венгерского парламента.

В королевстве Югославия

После Первой мировой войны Австро-Венгрия распалась. Регион Юлийская Крайна (Истрия и острова Црес и Лошинь), а также Задар и остров Ластово отошли к Италии, а остальная территория Хорватии оказалась в составе новосозданного Государства словенцев, хорватов и сербов, которое, спустя месяц своего существования, объединилось с Королевством Сербия создав новое государство на Балканах — Королевство Сербов, Хорватов и Словенцев. Возглавляли новую страну короли из сербской династии Карагеоргиевичей. В Королевстве Югославия территория с хорватским населением была разделена между несколькими бановинами — Савской (Посавская Хорватия, Славония и северная Далмация), Приморской (Средняя и часть Южной Далмации) и несколькими соседними.

Как результат, в Хорватии возникло сильное движение за национальную независимость, или, по меньшей мере, реальную автономию в составе Югославии, которое возглавил лидер Хорватской крестьянской партии Степан Радич. Требования хорватов были отвергнуты Белградом, поскольку сербская правящая верхушка рассматривала все югославянские территории, вошедшие в состав Королевства сербов, хорватов и словенцев, как «военный приз». Великодержавная политика Белграда вызвала протест у народов, входивших в состав королевства. 20 июня 1928 г. сербские националисты убили Радича прямо в зале заседаний югославского парламента. В ответ на возмущение, охватившее страну, король Александр I Карагеоргиевич совершил государственный переворот и объявил чрезвычайное положение. Страну потрясали непрерывные конфликты, а в 1934 г. король Александр был убит в Марселе хорватскими усташами и македонскими националистами. В 1939 году в целях «смягчения остроты хорватского вопроса» в результате соглашения Цветковича — Мачека была создана автономная Хорватская бановина, объединившая Посавскую и Приморскую бановину и включившую в себя небольшие участки Дунавской, Дринской и Зетской бановин с преобладающим хорватским населением. Однако предоставление Хорватии желанной автономии в 1939 г. (на должность бана был назначен И. Щубашич) уже не могло спасти ситуацию.

Вторая мировая война

См. также: Независимое государство Хорватия, геноцид сербов (1941—1945) и Земельное антифашистское вече народного освобождения Хорватии

Югославия была оккупирована Германией и Италией в ходе блицкрига 6-17 апреля 1941 г. Король Пётр II бежал из страны. Страна была разделена между Германией, Италией и Венгрией, а на части хорватских и боснийских земель было создано марионеточное фашистское «Независимое государство Хорватия». Номинально во главе государства стоял король Томислав II, однако реальная власть принадлежала усташам и их лидеру, «поглавнику» Анте Павеличу. Усташи развернули в стране геноцид сербов, евреев и цыган. Точное число жертв усташей подсчитать сложно, по данным Мемориального музея Холокоста число жертв составило 330 000—390 000, по книге Р. Уэста «Иосип Броз Тито: власть силы» и Бранимира Станоевича «Усташский министр смерти» до 800 000 убитых, значительная часть которых были замучены в концентрационном лагере Ясеновац. Уэст говорит о 300 000 сербов, обращённых в католичество

Армия НГХ принимала активное участие в боевых действиях как против югославских партизан, так и на Восточном фронте. Хорватский легион под командованием полковника М. Месича был разгромлен под Сталинградом.

С момента начала оккупации в Хорватии родилось мощное партизанское антифашистское движение. Первый партизанский отряд был создан под Сисаком 22 июня 1941 г., в день нападения Германии на СССР. Антифашистская борьба координировалась Земельным антифашистским вече народного освобождения Хорватии, которое в 1944 году провозгласило себя высшим законодательным и исполнительным органом Хорватии. К 1945 г. силы партизан, возглавляемых коммунистом Иосипом Броз Тито, очистили Югославию, в том числе и Хорватию, от фашистов, нанеся поражение как усташам, так и сербскому националистическому промонархическому движению четников. После войны антифашистское вече было преобразовано в Народный парламент Хорватии, ставший национальным парламентом Социалистической Республики Хорватии, вошедшей в состав СФРЮ.

Многие хорватские города сильно пострадали за время войны в ходе бомбардировок, которым их подвергала авиация союзников. Сильнейший ущерб был причинён городу Задар, в котором было разрушено 75 % зданий.

В социалистической Югославии

После окончания войны Хорватия стала республикой в составе Социалистической Федеративной Республики Югославия, возглавляемой Тито. Частная собственность, кроме малых предприятий, была национализирована, в экономике введён плановый принцип. В области межнациональных отношений Тито, который прекрасно понимал сложность данного вопроса, проводил разумную и взвешенную политику, пресекая как сербский, так и хорватский национализм. Например, в 1950 году три хорватских министра (Жигич, Бркич и Опачич) выступили в защиту сербских районов Хорватии. После этого все трое были сняты с занимаемых постов и отправлены в лагерь на Голи Оток. Данная политика, однако, не распространялась на итальянское меньшинство, оказавшееся в СФРЮ после того, как Истрия, Задар, Црес, Лошинь и Ластово были переданы Югославии после войны. Во многом под давлением коммунистического правительства большинство итальянцев Адриатики эмигрировало в Италию в 50-х годах.

К 1971 году в Хорватии набрало обороты общественно-политическое движение, выступавшее за реформирование югославского социализма и большую самостоятельность Хорватии в составе Югославии и пользовавшееся поддержкой местных партийных лидеров. После личного вмешательства Тито основные лидеры движения были подвергнуты репрессиям, из хорватской секции КПЮ было изгнано более 1000 человек, около 400 человек отданы под суд, главным образом студенты и партийцы. События 1971 года получили в историографии наименование «Хорватская весна». В результате политической реформы 1974 г. республики Югославии получили большую автономию, таким образом движение в основном достигло своих целей.

Экономически Хорватия считалась в СФРЮ развитым регионом. Если в целом по СФРЮ в 1979 году уровень безработицы составил 15,52 %, то в Хорватии этот показатель был только 5,68 %. Уровень младенческой смертности в том же году в Хорватии составил 19,2 человека на 1000 (в целом по СФРЮ — 32,2 человека на 1000). Потому Хорватия должна была отчислять средства в специальный федеральный Фонд помощи недостаточно развитым регионам (Черногории, Косово, Македонии и Боснии). В 1981—1985 годах хорватские отчисления составили 25,5 % средств, перечисленных регионами СФРЮ в фонд, а в 1986—1990 годах — 23,3 %. При этом Загреб не получал из данного фонда средств. Стоит отметить, что разрыв в уровне развития Хорватии и отсталых регионов СФРЮ только увеличивался. Если в 1952 году ВВП на душу населения в отсталой Боснии и Герцеговине составил 391 динар, а в Хорватии — 554 динара, то в 1971 году эти показатели были 4622 и 8738 динаров соответственно.

В 1980-е смерть Тито и общий кризис в коммунистических странах спровоцировали затяжной политический и экономический кризис, который привёл к распаду Югославии в начале 90-х годов.

Война в Хорватии 1991—1995

В 1990 году на первых свободных выборах в Хорватии победу одержало Хорватское демократическое содружество, возглавляемое Франьо Туджманом. Новые власти сразу приступили к декоммунизации. В 1990 году ряд улиц и площадей Загреба получил новые названия (например, площади Ленина присвоили имя короля Петра Крешимира IV), в школах отменили преподавание марксизма как «пагубной коммунистической идеологии», а детям предписали обращаться к учителю «господин» или «госпожа», восстановили католический факультет Загребского университета.

В ответ на требования независимости страны и националистические меры хорватского правительства сербы, составлявшие большинство либо значительный процент населения в хорватских областях Далмация, Лика, Кордун, Бания, Славония, Баранья объявили о создании автономной Республики Сербская Краина. По мнению ряда исследователей, в Хорватии был быстро установлен авторитарный националистический режим Франьо Туджмана. Политические партии и организации Хорватии заявили о государственно-политическом устройстве республики на этнонациональной основе и провозгласили курс на её суверенитет. Идеологи хорватского национализма, широко публикуемые хорватскими СМИ, стремились обосновать исторические права хорватов на национально-этническую самобытность и собственную государственность. Идеология «Братства и единства» южнославянских народов была заменена на концепцию этнонационального возрождения и создания самостоятельного государства.

Вслед за провозглашением независимости Хорватии хорватским парламентом 25 июня 1991 года начались боевые действия между отрядами хорватов и местных сербов, в которые втянулась Югославская народная армия (ЮНА), большинство в которой составляли к тому моменту сербы.

Начало войны ознаменовалось также началом этнических чисток, проводившихся обеими сторонами. По утверждению Симона Визенталя, первыми этнические чистки начали хорватские войска, изгнав с подконтрольных территорий около 40 000 сербов. Всего за годы конфликта хорватскими войсками были изгнаны более 350 000 сербов.

С территории самопровозглашённой Республики Сербская Краина в ходе этнических чисток было изгнано по меньшей мере 170 000 хорватов и других жителей несербской национальности. После окончания войны лидеры Сербской Краины Милан Мартич и Милан Бабич были приговорены к длительным срокам тюремного заключения за военные преступления против мирного населения Хорватии, а их действия оценены как совместный преступный сговор, целью которого было насильственное изгнание несербского населения с третьей части территории Республики Хорватии.

Колоссальный патриотический подъём в Хорватии вызвала битва за Вуковар, в ходе которой хорватские части в городе Вуковар долгое время успешно сопротивлялись многократно превосходящим, но чрезвычайно плохо организованным, силам ЮНА. Город был взят сербами лишь после трёхмесячных боёв, разрушивших город до основания. В ходе войны обе стороны предпринимали наступательные операции. Наступление ЮНА и сил краинских сербов позволило последним поставить под свой контроль часть Славонии и Далмации, однако основную задачу — выход ЮНА на определённые рубежи и установление контроля над всеми сербскими областями в Хорватии выполнить не удалось. Хорватская армия смогла отбить у ЮНА и местных сербов некоторые области в Далмации и Западной Славонии. Начавшиеся вскоре под эгидой ООН переговоры привели к подписанию перемирия.

Неоднократно прерываемое хорватской армией перемирие сохранялось до мая 1995 года, когда в ходе операции «Молния» хорватские войска заняли Западную Славонию. В августе того же года в операции «Буря» хорватская армия за несколько дней полностью разгромила основную часть вооружённых сил Сербской Краины и реинтегрировала Книн и сопредельные территории в состав страны. Военная операция хорватов вызвала массовый исход сербского населения из края. После этой победы президенту Туджману было присвоено звание маршала. Оставшаяся часть Краины в Восточной Славонии, Баранье и Западном Среме была мирно возвращена в состав Хорватии в 1998 году, что привело к полному восстановлению границ Хорватии в том виде, в каком они существовали в СФРЮ.

За военные преступления против гражданских сербских лиц Международный трибунал по бывшей Югославии осудил хорватских генералов Готовину и Маркача, а действия хорватского политического и военного руководства расценил как совместный преступный сговор, целью которого было изгнание сербов с территории Сербской Краины и заселение её хорватами, однако оба генерала были полностью оправданы в 2012 году апелляционным вече трибунала.

По мнению ряда исследователей, боевые действия помешали естественному политическому развитию страны и способствовали усилению авторитарного режима.

Современная Хорватия

После смерти президента Туджмана в 1999 году в феврале 2000 года состоялись президентские выборы, которые выиграл Стипе Месич, лидер Хорватской Народной партии.

Главными задачами хорватского правительства были восстановление экономики страны после многолетней войны, а также интеграция в европейские структуры, в первую очередь в Европейский союз. C 2009 года страна является членом ОБСЕ, Совета Европы и НАТО.

Хорватские власти полагали, что последнее формальное препятствие на пути в ЕС было снято с арестом 8 декабря 2005 года генерала Анте Готовины. Однако процесс принятия Хорватии в Евросоюз растянулся на несколько лет. Предполагалось, что это событие произойдет в 2011 году, но в начале 2011 года Европарламент вновь отложил решение вопроса о включении Хорватии в Евросоюз под предлогом необходимости доработать антикоррупционное законодательство и разработать программу реформирования судебной системы страны. Тем не менее, в июле 2011 года лидеры стран Европейского союза одобрили вступление Хорватии в ЕС. 22 января 2012 года в Хорватии прошёл референдум, на котором большинство избирателей — 66,25 %, проголосовали за вступление страны в Европейский союз. Против евроинтеграции высказались 33,15 % граждан Хорватии. 1 июля 2013 года Хорватия стала членом ЕС.

Источники

• Летопись попа Дуклянина / Пер. С. В. Алексеева. — СПб.: ИЦ «Петербургское востоковедение», 2015—288 с. — Серия «Slavica Petropolitana».
• Орбини Мавро. Славянское царство / Пер. Ю. Е. Куприкова. — М.: Олма Медиа Групп, 2010. — 528 с. — ISBN 978-5-373-02871-4

Литература

• Акимова О. А. Формирование хорватской раннефеодальной государственности // Раннефеодальные государства на Балканах VI—XII вв. М., 1985.
• Бромлей Ю. В. Становление феодализма в Хорватии. М., 1964.
• Бромлей Ю. В. Крестьянское восстание 1573 г. в Хорватии. М., 1959.
• Романенко С. А. Югославия: история возникновения, кризис, распад, образование независимых государств. М., 2000.
• Смирнов, И. Н., [runivers.ru/lib/detail.php?ID=434383 Очерк истории Хорватского государства, Казань: Университетская типография, 1879]
• Фрейдзон В. И. Далмация в хорватском национальном возрождении XIX в. М., 1997.
• Фрейдзон В. И. История Хорватии. Краткий очерк с древнейших времён до образования республики (1991 г.) — СПб.: Алетейя, 2001.
• Budak, Neven: Kroatien. Landeskunde — Geschichte — Kultur — Politik — Wirtschaft — Recht. Wien, Köln & Weimar 1995. (= Österreichische Osthefte, Sonderband 13). ISBN 3-205-98496-X
• Crampton, Richard and Ben: Atlas of Eastern Europe in the Twentieth Century. London/New York 1996.
• Hilgraf, Jelica: Wenn der Krieg vorbei ist… ISBN 3-928028-98-7
• Klaić, Vjekoslav: «Povijest Hrvata» (История хорватов), в 5-ти томах, Nakladni zavod Matice hrvatske, Zagreb 1981.
• Putzger, Bruckmüller (Hg.): «Historischer Weltatlas» zur allgemeinen und österreichischen Geschichte, Verlag Hölder-Pichler-Tempsky, Wien, 1998, ISBN 3-209-02206-2
• Steindorff, Ludwig: Kroatien. Vom Mittelalter bis zur Gegenwart, ISBN 3-7917-1734-0

Ссылки

• Смирнов, И. Н., [runivers.ru/lib/detail.php?ID=434383 Очерк истории Хорватского государства на сайте «Руниверс»]
• [www.europa.km.ru/croatia/history.htm Краткая история Хорватии на сайте «Виртуальная Европа»] (рус.)
• [www.hr/darko/etf/etfss.html История, культура и наука Хорватии] (англ.)
• [vlib.iue.it/history/europe/croatia.html История Хорватии] (англ.)

См. также

• Дубровницкая республика
• Реконструкция Сплитского порта 1580—1592

Отрывок, характеризующий История Хорватии

И начиная с французской революции разрушается старая, недостаточно великая группа; уничтожаются старые привычки и предания; вырабатываются, шаг за шагом, группа новых размеров, новые привычки и предания, и приготовляется тот человек, который должен стоять во главе будущего движения и нести на себе всю ответственность имеющего совершиться.
Человек без убеждений, без привычек, без преданий, без имени, даже не француз, самыми, кажется, странными случайностями продвигается между всеми волнующими Францию партиями и, не приставая ни к одной из них, выносится на заметное место.
Невежество сотоварищей, слабость и ничтожество противников, искренность лжи и блестящая и самоуверенная ограниченность этого человека выдвигают его во главу армии. Блестящий состав солдат итальянской армии, нежелание драться противников, ребяческая дерзость и самоуверенность приобретают ему военную славу. Бесчисленное количество так называемых случайностей сопутствует ему везде. Немилость, в которую он впадает у правителей Франции, служит ему в пользу. Попытки его изменить предназначенный ему путь не удаются: его не принимают на службу в Россию, и не удается ему определение в Турцию. Во время войн в Италии он несколько раз находится на краю гибели и всякий раз спасается неожиданным образом. Русские войска, те самые, которые могут разрушить его славу, по разным дипломатическим соображениям, не вступают в Европу до тех пор, пока он там.
По возвращении из Италии он находит правительство в Париже в том процессе разложения, в котором люди, попадающие в это правительство, неизбежно стираются и уничтожаются. И сам собой для него является выход из этого опасного положения, состоящий в бессмысленной, беспричинной экспедиции в Африку. Опять те же так называемые случайности сопутствуют ему. Неприступная Мальта сдается без выстрела; самые неосторожные распоряжения увенчиваются успехом. Неприятельский флот, который не пропустит после ни одной лодки, пропускает целую армию. В Африке над безоружными почти жителями совершается целый ряд злодеяний. И люди, совершающие злодеяния эти, и в особенности их руководитель, уверяют себя, что это прекрасно, что это слава, что это похоже на Кесаря и Александра Македонского и что это хорошо.
Тот идеал славы и величия, состоящий в том, чтобы не только ничего не считать для себя дурным, но гордиться всяким своим преступлением, приписывая ему непонятное сверхъестественное значение, – этот идеал, долженствующий руководить этим человеком и связанными с ним людьми, на просторе вырабатывается в Африке. Все, что он ни делает, удается ему. Чума не пристает к нему. Жестокость убийства пленных не ставится ему в вину. Ребячески неосторожный, беспричинный и неблагородный отъезд его из Африки, от товарищей в беде, ставится ему в заслугу, и опять неприятельский флот два раза упускает его. В то время как он, уже совершенно одурманенный совершенными им счастливыми преступлениями, готовый для своей роли, без всякой цели приезжает в Париж, то разложение республиканского правительства, которое могло погубить его год тому назад, теперь дошло до крайней степени, и присутствие его, свежего от партий человека, теперь только может возвысить его.
Он не имеет никакого плана; он всего боится; но партии ухватываются за него и требуют его участия.
Он один, с своим выработанным в Италии и Египте идеалом славы и величия, с своим безумием самообожания, с своею дерзостью преступлений, с своею искренностью лжи, – он один может оправдать то, что имеет совершиться.
Он нужен для того места, которое ожидает его, и потому, почти независимо от его воли и несмотря на его нерешительность, на отсутствие плана, на все ошибки, которые он делает, он втягивается в заговор, имеющий целью овладение властью, и заговор увенчивается успехом.
Его вталкивают в заседание правителей. Испуганный, он хочет бежать, считая себя погибшим; притворяется, что падает в обморок; говорит бессмысленные вещи, которые должны бы погубить его. Но правители Франции, прежде сметливые и гордые, теперь, чувствуя, что роль их сыграна, смущены еще более, чем он, говорят не те слова, которые им нужно бы было говорить, для того чтоб удержать власть и погубить его.
Случайность, миллионы случайностей дают ему власть, и все люди, как бы сговорившись, содействуют утверждению этой власти. Случайности делают характеры тогдашних правителей Франции, подчиняющимися ему; случайности делают характер Павла I, признающего его власть; случайность делает против него заговор, не только не вредящий ему, но утверждающий его власть. Случайность посылает ему в руки Энгиенского и нечаянно заставляет его убить, тем самым, сильнее всех других средств, убеждая толпу, что он имеет право, так как он имеет силу. Случайность делает то, что он напрягает все силы на экспедицию в Англию, которая, очевидно, погубила бы его, и никогда не исполняет этого намерения, а нечаянно нападает на Мака с австрийцами, которые сдаются без сражения. Случайность и гениальность дают ему победу под Аустерлицем, и случайно все люди, не только французы, но и вся Европа, за исключением Англии, которая и не примет участия в имеющих совершиться событиях, все люди, несмотря на прежний ужас и отвращение к его преступлениям, теперь признают за ним его власть, название, которое он себе дал, и его идеал величия и славы, который кажется всем чем то прекрасным и разумным.
Как бы примериваясь и приготовляясь к предстоящему движению, силы запада несколько раз в 1805 м, 6 м, 7 м, 9 м году стремятся на восток, крепчая и нарастая. В 1811 м году группа людей, сложившаяся во Франции, сливается в одну огромную группу с серединными народами. Вместе с увеличивающейся группой людей дальше развивается сила оправдания человека, стоящего во главе движения. В десятилетний приготовительный период времени, предшествующий большому движению, человек этот сводится со всеми коронованными лицами Европы. Разоблаченные владыки мира не могут противопоставить наполеоновскому идеалу славы и величия, не имеющего смысла, никакого разумного идеала. Один перед другим, они стремятся показать ему свое ничтожество. Король прусский посылает свою жену заискивать милости великого человека; император Австрии считает за милость то, что человек этот принимает в свое ложе дочь кесарей; папа, блюститель святыни народов, служит своей религией возвышению великого человека. Не столько сам Наполеон приготовляет себя для исполнения своей роли, сколько все окружающее готовит его к принятию на себя всей ответственности того, что совершается и имеет совершиться. Нет поступка, нет злодеяния или мелочного обмана, который бы он совершил и который тотчас же в устах его окружающих не отразился бы в форме великого деяния. Лучший праздник, который могут придумать для него германцы, – это празднование Иены и Ауерштета. Не только он велик, но велики его предки, его братья, его пасынки, зятья. Все совершается для того, чтобы лишить его последней силы разума и приготовить к его страшной роли. И когда он готов, готовы и силы.
Нашествие стремится на восток, достигает конечной цели – Москвы. Столица взята; русское войско более уничтожено, чем когда нибудь были уничтожены неприятельские войска в прежних войнах от Аустерлица до Ваграма. Но вдруг вместо тех случайностей и гениальности, которые так последовательно вели его до сих пор непрерывным рядом успехов к предназначенной цели, является бесчисленное количество обратных случайностей, от насморка в Бородине до морозов и искры, зажегшей Москву; и вместо гениальности являются глупость и подлость, не имеющие примеров.
Нашествие бежит, возвращается назад, опять бежит, и все случайности постоянно теперь уже не за, а против него.
Совершается противодвижение с востока на запад с замечательным сходством с предшествовавшим движением с запада на восток. Те же попытки движения с востока на запад в 1805 – 1807 – 1809 годах предшествуют большому движению; то же сцепление и группу огромных размеров; то же приставание серединных народов к движению; то же колебание в середине пути и та же быстрота по мере приближения к цели.
Париж – крайняя цель достигнута. Наполеоновское правительство и войска разрушены. Сам Наполеон не имеет больше смысла; все действия его очевидно жалки и гадки; но опять совершается необъяснимая случайность: союзники ненавидят Наполеона, в котором они видят причину своих бедствий; лишенный силы и власти, изобличенный в злодействах и коварствах, он бы должен был представляться им таким, каким он представлялся им десять лет тому назад и год после, – разбойником вне закона. Но по какой то странной случайности никто не видит этого. Роль его еще не кончена. Человека, которого десять лет тому назад и год после считали разбойником вне закона, посылают в два дня переезда от Франции на остров, отдаваемый ему во владение с гвардией и миллионами, которые платят ему за что то.


Движение народов начинает укладываться в свои берега. Волны большого движения отхлынули, и на затихшем море образуются круги, по которым носятся дипломаты, воображая, что именно они производят затишье движения.
Но затихшее море вдруг поднимается. Дипломатам кажется, что они, их несогласия, причиной этого нового напора сил; они ждут войны между своими государями; положение им кажется неразрешимым. Но волна, подъем которой они чувствуют, несется не оттуда, откуда они ждут ее. Поднимается та же волна, с той же исходной точки движения – Парижа. Совершается последний отплеск движения с запада; отплеск, который должен разрешить кажущиеся неразрешимыми дипломатические затруднения и положить конец воинственному движению этого периода.
Человек, опустошивший Францию, один, без заговора, без солдат, приходит во Францию. Каждый сторож может взять его; но, по странной случайности, никто не только не берет, но все с восторгом встречают того человека, которого проклинали день тому назад и будут проклинать через месяц.
Человек этот нужен еще для оправдания последнего совокупного действия.
Действие совершено. Последняя роль сыграна. Актеру велено раздеться и смыть сурьму и румяны: он больше не понадобится.
И проходят несколько лет в том, что этот человек, в одиночестве на своем острове, играет сам перед собой жалкую комедию, мелочно интригует и лжет, оправдывая свои деяния, когда оправдание это уже не нужно, и показывает всему миру, что такое было то, что люди принимали за силу, когда невидимая рука водила им.
Распорядитель, окончив драму и раздев актера, показал его нам.
– Смотрите, чему вы верили! Вот он! Видите ли вы теперь, что не он, а Я двигал вас?
Но, ослепленные силой движения, люди долго не понимали этого.
Еще большую последовательность и необходимость представляет жизнь Александра I, того лица, которое стояло во главе противодвижения с востока на запад.
Что нужно для того человека, который бы, заслоняя других, стоял во главе этого движения с востока на запад?
Нужно чувство справедливости, участие к делам Европы, но отдаленное, не затемненное мелочными интересами; нужно преобладание высоты нравственной над сотоварищами – государями того времени; нужна кроткая и привлекательная личность; нужно личное оскорбление против Наполеона. И все это есть в Александре I; все это подготовлено бесчисленными так называемыми случайностями всей его прошедшей жизни: и воспитанием, и либеральными начинаниями, и окружающими советниками, и Аустерлицем, и Тильзитом, и Эрфуртом.
Во время народной войны лицо это бездействует, так как оно не нужно. Но как скоро является необходимость общей европейской войны, лицо это в данный момент является на свое место и, соединяя европейские народы, ведет их к цели.
Цель достигнута. После последней войны 1815 года Александр находится на вершине возможной человеческой власти. Как же он употребляет ее?
Александр I, умиротворитель Европы, человек, с молодых лет стремившийся только к благу своих народов, первый зачинщик либеральных нововведений в своем отечестве, теперь, когда, кажется, он владеет наибольшей властью и потому возможностью сделать благо своих народов, в то время как Наполеон в изгнании делает детские и лживые планы о том, как бы он осчастливил человечество, если бы имел власть, Александр I, исполнив свое призвание и почуяв на себе руку божию, вдруг признает ничтожность этой мнимой власти, отворачивается от нее, передает ее в руки презираемых им и презренных людей и говорит только:
– «Не нам, не нам, а имени твоему!» Я человек тоже, как и вы; оставьте меня жить, как человека, и думать о своей душе и о боге.

Как солнце и каждый атом эфира есть шар, законченный в самом себе и вместе с тем только атом недоступного человеку по огромности целого, – так и каждая личность носит в самой себе свои цели и между тем носит их для того, чтобы служить недоступным человеку целям общим.
Пчела, сидевшая на цветке, ужалила ребенка. И ребенок боится пчел и говорит, что цель пчелы состоит в том, чтобы жалить людей. Поэт любуется пчелой, впивающейся в чашечку цветка, и говорит, цель пчелы состоит во впивании в себя аромата цветов. Пчеловод, замечая, что пчела собирает цветочную пыль к приносит ее в улей, говорит, что цель пчелы состоит в собирании меда. Другой пчеловод, ближе изучив жизнь роя, говорит, что пчела собирает пыль для выкармливанья молодых пчел и выведения матки, что цель ее состоит в продолжении рода. Ботаник замечает, что, перелетая с пылью двудомного цветка на пестик, пчела оплодотворяет его, и ботаник в этом видит цель пчелы. Другой, наблюдая переселение растений, видит, что пчела содействует этому переселению, и этот новый наблюдатель может сказать, что в этом состоит цель пчелы. Но конечная цель пчелы не исчерпывается ни тою, ни другой, ни третьей целью, которые в состоянии открыть ум человеческий. Чем выше поднимается ум человеческий в открытии этих целей, тем очевиднее для него недоступность конечной цели.
Человеку доступно только наблюдение над соответственностью жизни пчелы с другими явлениями жизни. То же с целями исторических лиц и народов.


Свадьба Наташи, вышедшей в 13 м году за Безухова, было последнее радостное событие в старой семье Ростовых. В тот же год граф Илья Андреевич умер, и, как это всегда бывает, со смертью его распалась старая семья.
События последнего года: пожар Москвы и бегство из нее, смерть князя Андрея и отчаяние Наташи, смерть Пети, горе графини – все это, как удар за ударом, падало на голову старого графа. Он, казалось, не понимал и чувствовал себя не в силах понять значение всех этих событий и, нравственно согнув свою старую голову, как будто ожидал и просил новых ударов, которые бы его покончили. Он казался то испуганным и растерянным, то неестественно оживленным и предприимчивым.
Свадьба Наташи на время заняла его своей внешней стороной. Он заказывал обеды, ужины и, видимо, хотел казаться веселым; но веселье его не сообщалось, как прежде, а, напротив, возбуждало сострадание в людях, знавших и любивших его.
После отъезда Пьера с женой он затих и стал жаловаться на тоску. Через несколько дней он заболел и слег в постель. С первых дней его болезни, несмотря на утешения докторов, он понял, что ему не вставать. Графиня, не раздеваясь, две недели провела в кресле у его изголовья. Всякий раз, как она давала ему лекарство, он, всхлипывая, молча целовал ее руку. В последний день он, рыдая, просил прощения у жены и заочно у сына за разорение именья – главную вину, которую он за собой чувствовал. Причастившись и особоровавшись, он тихо умер, и на другой день толпа знакомых, приехавших отдать последний долг покойнику, наполняла наемную квартиру Ростовых. Все эти знакомые, столько раз обедавшие и танцевавшие у него, столько раз смеявшиеся над ним, теперь все с одинаковым чувством внутреннего упрека и умиления, как бы оправдываясь перед кем то, говорили: «Да, там как бы то ни было, а прекрасжейший был человек. Таких людей нынче уж не встретишь… А у кого ж нет своих слабостей?..»
Именно в то время, когда дела графа так запутались, что нельзя было себе представить, чем это все кончится, если продолжится еще год, он неожиданно умер.
Николай был с русскими войсками в Париже, когда к нему пришло известие о смерти отца. Он тотчас же подал в отставку и, не дожидаясь ее, взял отпуск и приехал в Москву. Положение денежных дел через месяц после смерти графа совершенно обозначилось, удивив всех громадностию суммы разных мелких долгов, существования которых никто и не подозревал. Долгов было вдвое больше, чем имения.
Родные и друзья советовали Николаю отказаться от наследства. Но Николай в отказе от наследства видел выражение укора священной для него памяти отца и потому не хотел слышать об отказе и принял наследство с обязательством уплаты долгов.
Кредиторы, так долго молчавшие, будучи связаны при жизни графа тем неопределенным, но могучим влиянием, которое имела на них его распущенная доброта, вдруг все подали ко взысканию. Явилось, как это всегда бывает, соревнование – кто прежде получит, – и те самые люди, которые, как Митенька и другие, имели безденежные векселя – подарки, явились теперь самыми требовательными кредиторами. Николаю не давали ни срока, ни отдыха, и те, которые, по видимому, жалели старика, бывшего виновником их потери (если были потери), теперь безжалостно накинулись на очевидно невинного перед ними молодого наследника, добровольно взявшего на себя уплату.
Ни один из предполагаемых Николаем оборотов не удался; имение с молотка было продано за полцены, а половина долгов оставалась все таки не уплаченною. Николай взял предложенные ему зятем Безуховым тридцать тысяч для уплаты той части долгов, которые он признавал за денежные, настоящие долги. А чтобы за оставшиеся долги не быть посаженным в яму, чем ему угрожали кредиторы, он снова поступил на службу.
Ехать в армию, где он был на первой вакансии полкового командира, нельзя было потому, что мать теперь держалась за сына, как за последнюю приманку жизни; и потому, несмотря на нежелание оставаться в Москве в кругу людей, знавших его прежде, несмотря на свое отвращение к статской службе, он взял в Москве место по статской части и, сняв любимый им мундир, поселился с матерью и Соней на маленькой квартире, на Сивцевом Вражке.
Наташа и Пьер жили в это время в Петербурге, не имея ясного понятия о положении Николая. Николай, заняв у зятя деньги, старался скрыть от него свое бедственное положение. Положение Николая было особенно дурно потому, что своими тысячью двумястами рублями жалованья он не только должен был содержать себя, Соню и мать, но он должен был содержать мать так, чтобы она не замечала, что они бедны. Графиня не могла понять возможности жизни без привычных ей с детства условий роскоши и беспрестанно, не понимая того, как это трудно было для сына, требовала то экипажа, которого у них не было, чтобы послать за знакомой, то дорогого кушанья для себя и вина для сына, то денег, чтобы сделать подарок сюрприз Наташе, Соне и тому же Николаю.
Соня вела домашнее хозяйство, ухаживала за теткой, читала ей вслух, переносила ее капризы и затаенное нерасположение и помогала Николаю скрывать от старой графини то положение нужды, в котором они находились. Николай чувствовал себя в неоплатном долгу благодарности перед Соней за все, что она делала для его матери, восхищался ее терпением и преданностью, но старался отдаляться от нее.
Он в душе своей как будто упрекал ее за то, что она была слишком совершенна, и за то, что не в чем было упрекать ее. В ней было все, за что ценят людей; но было мало того, что бы заставило его любить ее. И он чувствовал, что чем больше он ценит, тем меньше любит ее. Он поймал ее на слове, в ее письме, которым она давала ему свободу, и теперь держал себя с нею так, как будто все то, что было между ними, уже давным давно забыто и ни в каком случае не может повториться.
Положение Николая становилось хуже и хуже. Мысль о том, чтобы откладывать из своего жалованья, оказалась мечтою. Он не только не откладывал, но, удовлетворяя требования матери, должал по мелочам. Выхода из его положения ему не представлялось никакого. Мысль о женитьбе на богатой наследнице, которую ему предлагали его родственницы, была ему противна. Другой выход из его положения – смерть матери – никогда не приходила ему в голову. Он ничего не желал, ни на что не надеялся; и в самой глубине души испытывал мрачное и строгое наслаждение в безропотном перенесении своего положения. Он старался избегать прежних знакомых с их соболезнованием и предложениями оскорбительной помощи, избегал всякого рассеяния и развлечения, даже дома ничем не занимался, кроме раскладывания карт с своей матерью, молчаливыми прогулками по комнате и курением трубки за трубкой. Он как будто старательно соблюдал в себе то мрачное настроение духа, в котором одном он чувствовал себя в состоянии переносить свое положение.


В начале зимы княжна Марья приехала в Москву. Из городских слухов она узнала о положении Ростовых и о том, как «сын жертвовал собой для матери», – так говорили в городе.
«Я и не ожидала от него другого», – говорила себе княжна Марья, чувствуя радостное подтверждение своей любви к нему. Вспоминая свои дружеские и почти родственные отношения ко всему семейству, она считала своей обязанностью ехать к ним. Но, вспоминая свои отношения к Николаю в Воронеже, она боялась этого. Сделав над собой большое усилие, она, однако, через несколько недель после своего приезда в город приехала к Ростовым.
Николай первый встретил ее, так как к графине можно было проходить только через его комнату. При первом взгляде на нее лицо Николая вместо выражения радости, которую ожидала увидать на нем княжна Марья, приняло невиданное прежде княжной выражение холодности, сухости и гордости. Николай спросил о ее здоровье, проводил к матери и, посидев минут пять, вышел из комнаты.
Когда княжна выходила от графини, Николай опять встретил ее и особенно торжественно и сухо проводил до передней. Он ни слова не ответил на ее замечания о здоровье графини. «Вам какое дело? Оставьте меня в покое», – говорил его взгляд.
– И что шляется? Чего ей нужно? Терпеть не могу этих барынь и все эти любезности! – сказал он вслух при Соне, видимо не в силах удерживать свою досаду, после того как карета княжны отъехала от дома.
– Ах, как можно так говорить, Nicolas! – сказала Соня, едва скрывая свою радость. – Она такая добрая, и maman так любит ее.
Николай ничего не отвечал и хотел бы вовсе не говорить больше о княжне. Но со времени ее посещения старая графиня всякий день по нескольку раз заговаривала о ней.
Графиня хвалила ее, требовала, чтобы сын съездил к ней, выражала желание видеть ее почаще, но вместе с тем всегда становилась не в духе, когда она о ней говорила.
Николай старался молчать, когда мать говорила о княжне, но молчание его раздражало графиню.
– Она очень достойная и прекрасная девушка, – говорила она, – и тебе надо к ней съездить. Все таки ты увидишь кого нибудь; а то тебе скука, я думаю, с нами.
– Да я нисколько не желаю, маменька.
– То хотел видеть, а теперь не желаю. Я тебя, мой милый, право, не понимаю. То тебе скучно, то ты вдруг никого не хочешь видеть.
– Да я не говорил, что мне скучно.
– Как же, ты сам сказал, что ты и видеть ее не желаешь. Она очень достойная девушка и всегда тебе нравилась; а теперь вдруг какие то резоны. Всё от меня скрывают.
– Да нисколько, маменька.
– Если б я тебя просила сделать что нибудь неприятное, а то я тебя прошу съездить отдать визит. Кажется, и учтивость требует… Я тебя просила и теперь больше не вмешиваюсь, когда у тебя тайны от матери.
– Да я поеду, если вы хотите.
– Мне все равно; я для тебя желаю.
Николай вздыхал, кусая усы, и раскладывал карты, стараясь отвлечь внимание матери на другой предмет.
На другой, на третий и на четвертый день повторялся тот же и тот же разговор.
После своего посещения Ростовых и того неожиданного, холодного приема, сделанного ей Николаем, княжна Марья призналась себе, что она была права, не желая ехать первая к Ростовым.
«Я ничего и не ожидала другого, – говорила она себе, призывая на помощь свою гордость. – Мне нет никакого дела до него, и я только хотела видеть старушку, которая была всегда добра ко мне и которой я многим обязана».
Но она не могла успокоиться этими рассуждениями: чувство, похожее на раскаяние, мучило ее, когда она вспоминала свое посещение. Несмотря на то, что она твердо решилась не ездить больше к Ростовым и забыть все это, она чувствовала себя беспрестанно в неопределенном положении. И когда она спрашивала себя, что же такое было то, что мучило ее, она должна была признаваться, что это были ее отношения к Ростову. Его холодный, учтивый тон не вытекал из его чувства к ней (она это знала), а тон этот прикрывал что то. Это что то ей надо было разъяснить; и до тех пор она чувствовала, что не могла быть покойна.
В середине зимы она сидела в классной, следя за уроками племянника, когда ей пришли доложить о приезде Ростова. С твердым решением не выдавать своей тайны и не выказать своего смущения она пригласила m lle Bourienne и с ней вместе вышла в гостиную.
При первом взгляде на лицо Николая она увидала, что он приехал только для того, чтобы исполнить долг учтивости, и решилась твердо держаться в том самом тоне, в котором он обратится к ней.
Они заговорили о здоровье графини, об общих знакомых, о последних новостях войны, и когда прошли те требуемые приличием десять минут, после которых гость может встать, Николай поднялся, прощаясь.
Княжна с помощью m lle Bourienne выдержала разговор очень хорошо; но в самую последнюю минуту, в то время как он поднялся, она так устала говорить о том, до чего ей не было дела, и мысль о том, за что ей одной так мало дано радостей в жизни, так заняла ее, что она в припадке рассеянности, устремив вперед себя свои лучистые глаза, сидела неподвижно, не замечая, что он поднялся.
Николай посмотрел на нее и, желая сделать вид, что он не замечает ее рассеянности, сказал несколько слов m lle Bourienne и опять взглянул на княжну. Она сидела так же неподвижно, и на нежном лице ее выражалось страдание. Ему вдруг стало жалко ее и смутно представилось, что, может быть, он был причиной той печали, которая выражалась на ее лице. Ему захотелось помочь ей, сказать ей что нибудь приятное; но он не мог придумать, что бы сказать ей.
– Прощайте, княжна, – сказал он. Она опомнилась, вспыхнула и тяжело вздохнула.
– Ах, виновата, – сказала она, как бы проснувшись. – Вы уже едете, граф; ну, прощайте! А подушку графине?
– Постойте, я сейчас принесу ее, – сказала m lle Bourienne и вышла из комнаты.
Оба молчали, изредка взглядывая друг на друга.
– Да, княжна, – сказал, наконец, Николай, грустно улыбаясь, – недавно кажется, а сколько воды утекло с тех пор, как мы с вами в первый раз виделись в Богучарове. Как мы все казались в несчастии, – а я бы дорого дал, чтобы воротить это время… да не воротишь.
Княжна пристально глядела ему в глаза своим лучистым взглядом, когда он говорил это. Она как будто старалась понять тот тайный смысл его слов, который бы объяснил ей его чувство к ней.
– Да, да, – сказала она, – но вам нечего жалеть прошедшего, граф. Как я понимаю вашу жизнь теперь, вы всегда с наслаждением будете вспоминать ее, потому что самоотвержение, которым вы живете теперь…
– Я не принимаю ваших похвал, – перебил он ее поспешно, – напротив, я беспрестанно себя упрекаю; но это совсем неинтересный и невеселый разговор.
И опять взгляд его принял прежнее сухое и холодное выражение. Но княжна уже увидала в нем опять того же человека, которого она знала и любила, и говорила теперь только с этим человеком.
– Я думала, что вы позволите мне сказать вам это, – сказала она. – Мы так сблизились с вами… и с вашим семейством, и я думала, что вы не почтете неуместным мое участие; но я ошиблась, – сказала она. Голос ее вдруг дрогнул. – Я не знаю почему, – продолжала она, оправившись, – вы прежде были другой и…
– Есть тысячи причин почему (он сделал особое ударение на слово почему). Благодарю вас, княжна, – сказал он тихо. – Иногда тяжело.
«Так вот отчего! Вот отчего! – говорил внутренний голос в душе княжны Марьи. – Нет, я не один этот веселый, добрый и открытый взгляд, не одну красивую внешность полюбила в нем; я угадала его благородную, твердую, самоотверженную душу, – говорила она себе. – Да, он теперь беден, а я богата… Да, только от этого… Да, если б этого не было…» И, вспоминая прежнюю его нежность и теперь глядя на его доброе и грустное лицо, она вдруг поняла причину его холодности.
– Почему же, граф, почему? – вдруг почти вскрикнула она невольно, подвигаясь к нему. – Почему, скажите мне? Вы должны сказать. – Он молчал. – Я не знаю, граф, вашего почему, – продолжала она. – Но мне тяжело, мне… Я признаюсь вам в этом. Вы за что то хотите лишить меня прежней дружбы. И мне это больно. – У нее слезы были в глазах и в голосе. – У меня так мало было счастия в жизни, что мне тяжела всякая потеря… Извините меня, прощайте. – Она вдруг заплакала и пошла из комнаты.
– Княжна! постойте, ради бога, – вскрикнул он, стараясь остановить ее. – Княжна!
Она оглянулась. Несколько секунд они молча смотрели в глаза друг другу, и далекое, невозможное вдруг стало близким, возможным и неизбежным.
……


Осенью 1814 го года Николай женился на княжне Марье и с женой, матерью и Соней переехал на житье в Лысые Горы.
В три года он, не продавая именья жены, уплатил оставшиеся долги и, получив небольшое наследство после умершей кузины, заплатил и долг Пьеру.
Еще через три года, к 1820 му году, Николай так устроил свои денежные дела, что прикупил небольшое именье подле Лысых Гор и вел переговоры о выкупе отцовского Отрадного, что составляло его любимую мечту.
Начав хозяйничать по необходимости, он скоро так пристрастился к хозяйству, что оно сделалось для него любимым и почти исключительным занятием. Николай был хозяин простой, не любил нововведений, в особенности английских, которые входили тогда в моду, смеялся над теоретическими сочинениями о хозяйстве, не любил заводов, дорогих производств, посевов дорогих хлебов и вообще не занимался отдельно ни одной частью хозяйства. У него перед глазами всегда было только одно именье, а не какая нибудь отдельная часть его. В именье же главным предметом был не азот и не кислород, находящиеся в почве и воздухе, не особенный плуг и назем, а то главное орудие, чрез посредство которого действует и азот, и кислород, и назем, и плуг – то есть работник мужик. Когда Николай взялся за хозяйство и стал вникать в различные его части, мужик особенно привлек к себе его внимание; мужик представлялся ему не только орудием, но и целью и судьею. Он сначала всматривался в мужика, стараясь понять, что ему нужно, что он считает дурным и хорошим, и только притворялся, что распоряжается и приказывает, в сущности же только учился у мужиков и приемам, и речам, и суждениям о том, что хорошо и что дурно. И только тогда, когда понял вкусы и стремления мужика, научился говорить его речью и понимать тайный смысл его речи, когда почувствовал себя сроднившимся с ним, только тогда стал он смело управлять им, то есть исполнять по отношению к мужикам ту самую должность, исполнение которой от него требовалось. И хозяйство Николая приносило самые блестящие результаты.
Принимая в управление имение, Николай сразу, без ошибки, по какому то дару прозрения, назначал бурмистром, старостой, выборным тех самых людей, которые были бы выбраны самими мужиками, если б они могли выбирать, и начальники его никогда не переменялись. Прежде чем исследовать химические свойства навоза, прежде чем вдаваться в дебет и кредит (как он любил насмешливо говорить), он узнавал количество скота у крестьян и увеличивал это количество всеми возможными средствами. Семьи крестьян он поддерживал в самых больших размерах, не позволяя делиться. Ленивых, развратных и слабых он одинаково преследовал и старался изгонять из общества.
При посевах и уборке сена и хлебов он совершенно одинаково следил за своими и мужицкими полями. И у редких хозяев были так рано и хорошо посеяны и убраны поля и так много дохода, как у Николая.
С дворовыми он не любил иметь никакого дела, называл их дармоедами и, как все говорили, распустил и избаловал их; когда надо было сделать какое нибудь распоряжение насчет дворового, в особенности когда надо было наказывать, он бывал в нерешительности и советовался со всеми в доме; только когда возможно было отдать в солдаты вместо мужика дворового, он делал это без малейшего колебания. Во всех же распоряжениях, касавшихся мужиков, он никогда не испытывал ни малейшего сомнения. Всякое распоряжение его – он это знал – будет одобрено всеми против одного или нескольких.