История Центральноафриканской Республики

Бассейн реки Убанги, составляющий сейчас территорию Центральноафриканской Республики, многократно входил в сферу влияния различных средневековых африканских государств, но никогда до французской колонизации не составлял единого государства. Французская колония Убанги-Шари, образованная в начале XX века. затем вошла в состав Французской Экваториальной Африки, а в 1960 году страна получила независимость. Дальнейшая её история представляет череду военных переворотов и диктаторских правлений, самое яркое из которых — самопровозглашённого императора Бокассы I. Лишь после 2005 года наметился переход к демократическому правлению, но это не помогло вернуть стабильность. С 2013 является самой бедной страной. За последнее деситилетие произошло две гражданские войны.

Доколониальная история

Территория Центральноафриканской Республики была заселена по крайней мере с VII века. Она поочерёдно попадала в сферы влияния средневековых субсахарских государств. Три из них, Канем-Борно, Вадаи и Багирми, были расположены к северу, на территории современного Чада, и были мусульманскими. В основном эти государства использовали бассейн реки Убанги как источник рабов, которых потом продавали на севере Сахары. В XVIII и XIX веках в регион мигрировали новые народы, занде, банда и гбайя.

Французская колонизация

С 1875 года бассейн Убанги, включая современную территорию Центральноафриканской Республики, находился под властью местного суданского правителя и работорговца Рабиха аз-Зубайра. Европейцы, главным образом французы и бельгийцы, начали проникать в регион с 1885 года. В 1887 году Франция подписала договор с Свободным государством Конго, по которому правобережье реки Убанги отходило под французский контроль (левый берег оставался за Бельгией). В 1891 году французы основали укрепление в Банги, а в 1894 году была формально образована французская колония Убанги-Шари. Однако Франция не контролировала территорию до 1903 года, когда французские войска победили силы Рабиха аз-Зубайра в битве при Куссери. После этого началось планомерное создание администрации на всей территории Убанги-Шари. В 1906 году Убанги-Шари была объединена с колонией Чад. В 1910 году она стала одной из четырёх территорий федерации Французской Экваториальной Африки (остальными тремя были Чад, Габон и Среднее Конго). Затем на территории Убанги-Шари планомерно развивалась экономика, основанная на плантациях. Периодически население поднимало локализованные восстания против французской администрации.

Достижение независимости

В 1940 году территория отказалась (вместе со всей федерацией, кроме Габона) подчиняться вишистскому правительству и последовала призыву генерала де Голля сражаться за свободную Францию. Это было связано главным образом с тем, что экономика Французской Экваториальной Африки была существенным образом завязана на соседние английские колонии (в первую очередь современную Нигерию), с которыми правительство Виши находилось в состоянии войны. После Второй мировой войны в 1946 году была принята новая конституция Франции, начавшая серию реформ. Результатом этих реформ в конце концов стало получение африканскими колониями независимости. В 1946 году все жители Французской Экваториальной Африки стали гражданами Франции и получили право избирать местные законодательные органы. Законодательное собрание в Центральной Африке возглавил Бартелеми Боганда, католический священник, известный своими выступлениями в пользу эмансипации африканского населения. В 1956 году французское законодательство было изменено, позволив начать образование органов самоуправления в колониях.

В 1958 году был проведён референдум, по результатам которого Французская Экваториальная Африка была упразднена. 1 декабря того же года законодательное собрание провозгласило создание Центральноафриканской Республики. Премьер-министром стал Боганда, погибший в марте 1959 года в авиакатастрофе. Вместо него премьер-министром стал его двоюродный брат, Давид Дако. 13 августа 1960 года была провозглашена независимость Центральноафриканской Республики. Дако стал первым президентом республики и оставался на этом посту до 1 января 1966 года.

Правление Бокассы

1 января 1966 года в Центральноафриканской республике был произведён государственный переворот, в результате которого к власти пришёл полковник Жан-Бедель Бокасса, ставший одним из самых эксцентричных диктаторов пост-колониальной Африки. Бокасса отменил конституцию 1959 года, распустил Законодательное собрание, и выпустил ряд указов, которые сосредоточили всю законодательную и исполнительную власть в стране в руках президента. 4 декабря 1976 года он провозгласил себя императором (Бокасса I), а страна стала называться Центральноафриканская Империя, что, впрочем, не было признано большинством государств мира. Правление Бокассы ознаменовалось необычно высоким даже для Африки уровнем коррупции и нарушений прав человека, за что он после свержения был заочно приговорён к смертной казни по целому букету обвинений (в том числе людоедство, последнее не было доказано), а шесть его сторонников расстреляны.

Вторая республика

20 сентября 1979 года, когда Бокасса находился за границей, Дако при помощи Франции организовал бескровный государственный переворот и вернулся к власти. Бокасса вынужден был остаться в Кот-д’Ивуаре, затем в 1986 году неожиданно вернулся в Центральноафриканскую республику и был приговорён к смертной казни, заменённой пожизненным заключением (в 1993 году был освобождён по амнистии).

Дако не смог восстановить экономику страны, и, в свою очередь, 20 сентября 1981 года был смещён в результате государственного переворота. Во главе страны стал генерал Андре Колингба, четыре года занимавший должность председателя Военного Комитета Национального Восстановления. В 1985 году Комитет был распущен, и Колингба начал переход к гражданскому правлению. В 1986 году была образована политическая партия, Центральноафриканская демократическая партия, затем на референдуме принята новая конституция страны. 29 ноября 1986 года Колингба вступил в должность президента, а в июле 1987 года был избран парламент из 52 депутатов.

Конституция предполагала однопартийное устройство страны, но под внешним давлением Колингба согласился её переписать, разрешив создание других политических партий. Для этого была создана Национальная комиссия, а в 1992 году проведены первые многопартийные выборы. На выборах правящая партия потерпела поражение, после чего, ссылаясь на якобы допущенные нарушения, Колингба отменил результаты выборов. Под международным давлением, в частности, со стороны Франции, в октябре 1993 года пришлось провести следующие выборы, которые Колингба снова проиграл. Президентом по результатам второго тура выборов был избран Анж-Феликс Патассе.

Правительство Патассе также испытывало трудности с оздоровлением экономики. Задержки с выплатой заработной платы и неравенство армейских офицеров из разных народностей привело к тому, что в 1996 и 1997 году было как минимум три попытки свержения Патассе. Беспорядки были подавлены при помощи французской армии, и африканские миротворческие силы (MISAB) были введены в Банги, где находились до 1998 года. Затем они были заменены на силы ООН (MINURCA). В сентябре 1999 года Патассе был переизбран на второй президентский срок, несмотря на обвинения в коррупции и растущее недовольство в стране. В марте 2000 года последние солдаты MINURCA были выведены из Банги.

Первая гражданская

15 марта 2003 года результатом давно идущего на периферии страны восстания стал переворот. В то время, как Патассе находился за границей, восставшие взяли Банги и провозгласили президентом Франсуа Бозизе. В результате началась гражданская война, в страну снова были введены войска ООН. 13 марта 2005 года были проведены президентские выборы, в которых принял участие Бозизе, несмотря на данные ранее обещания уйти в отставку после перехода к гражданскому правлению. Он и выиграл выборы, победив во втором туре бывшего премьер-министра Мартена Зигеле. Выборы в целом были оценены как проведённые без нарушений, хотя в них было запрещено участвовать Патассе. 8 мая того же года партия Бозизе, Национальная Конвергенция Ква На Ква, получила большинство мест на парламентских выборах.

В 2007 г. гражданская война завершилась соглашением с повстанцами.

На президентских выборах 23 января 2011 года Бозизе был переизбран на пост президента.

Вторая гражданская

В декабре 2012 г. повстанцы обвинили правительство в несоблюдении условий мирных соглашений, подписанных в 2007 году и захватили много крупных городов в центральной и восточной частях страны.11 января 2013 года в столице Габона, городе Либревиль было подписано соглашение о прекращении огня. Повстанцы отказались от требования отставки президента ЦАР Франсуа Бозизе, в свою очередь он до 18 января должен был назначить представителя оппозиции на пост премьер-министра страны.17 января премьер-министра Фостен-Аршанжа Туадера сменил Николас Тьянгайе — кандидат, названный оппозицией.

Мирное соглашение было нарушено в марте 2013 года, когда повстанцы возобновили боевые действия, обвинив Бозизе в невыполнении своих обещаний..24 марта повстанцы захватили президентский дворец, после чего Бозизе бежал в Камерун, а лидер повстанцев Мишель Джотодия объявил себя новым президентом страны. Он пообещал соблюдать январское соглашение о перемирии, нарушенное, по его словам, Бозизе, и сохранить пост премьер-министра за Тьянгайе..

Литература

• Pierre Kalck, Histoire centrafricaine : des origines à 1966, L’Harmattan, Paris, 1992 (2eme éd.), 353 p. ISBN 2-7384-1556-3 (texte abrégé d’une thèse d'État de Lettres, Paris, 1970)  (фр.)
• Yarisse Zoctizoum, Histoire de la Centrafrique, L’Harmattan, Paris, 1983—1984, 2 vol., tome I, 1879-1959, 300 p. ; tome II, 1959-1979, 382 p. (texte remanié d’une thèse de 3eme cycle soutenue à Paris 7 en 1981, sous le titre La formation socio-économique de la R.C.A. de 1879 à 1979)  (фр.)

Отрывок, характеризующий История Центральноафриканской Республики

– Connaissez vous le proverbe: [Знаете пословицу:] «Ерема, Ерема, сидел бы ты дома, точил бы свои веретена», – сказал Шиншин, морщась и улыбаясь. – Cela nous convient a merveille. [Это нам кстати.] Уж на что Суворова – и того расколотили, a plate couture, [на голову,] а где y нас Суворовы теперь? Je vous demande un peu, [Спрашиваю я вас,] – беспрестанно перескакивая с русского на французский язык, говорил он.
– Мы должны и драться до послэ днэ капли кров, – сказал полковник, ударяя по столу, – и умэ р р рэ т за своэ го импэ ратора, и тогда всэ й будэ т хорошо. А рассуждать как мо о ожно (он особенно вытянул голос на слове «можно»), как мо о ожно менше, – докончил он, опять обращаясь к графу. – Так старые гусары судим, вот и всё. А вы как судитэ , молодой человек и молодой гусар? – прибавил он, обращаясь к Николаю, который, услыхав, что дело шло о войне, оставил свою собеседницу и во все глаза смотрел и всеми ушами слушал полковника.
– Совершенно с вами согласен, – отвечал Николай, весь вспыхнув, вертя тарелку и переставляя стаканы с таким решительным и отчаянным видом, как будто в настоящую минуту он подвергался великой опасности, – я убежден, что русские должны умирать или побеждать, – сказал он, сам чувствуя так же, как и другие, после того как слово уже было сказано, что оно было слишком восторженно и напыщенно для настоящего случая и потому неловко.
– C'est bien beau ce que vous venez de dire, [Прекрасно! прекрасно то, что вы сказали,] – сказала сидевшая подле него Жюли, вздыхая. Соня задрожала вся и покраснела до ушей, за ушами и до шеи и плеч, в то время как Николай говорил. Пьер прислушался к речам полковника и одобрительно закивал головой.
– Вот это славно, – сказал он.
– Настоящэ й гусар, молодой человэк, – крикнул полковник, ударив опять по столу.
– О чем вы там шумите? – вдруг послышался через стол басистый голос Марьи Дмитриевны. – Что ты по столу стучишь? – обратилась она к гусару, – на кого ты горячишься? верно, думаешь, что тут французы перед тобой?
– Я правду говору, – улыбаясь сказал гусар.
– Всё о войне, – через стол прокричал граф. – Ведь у меня сын идет, Марья Дмитриевна, сын идет.
– А у меня четыре сына в армии, а я не тужу. На всё воля Божья: и на печи лежа умрешь, и в сражении Бог помилует, – прозвучал без всякого усилия, с того конца стола густой голос Марьи Дмитриевны.
– Это так.
И разговор опять сосредоточился – дамский на своем конце стола, мужской на своем.
– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!
– Спрошу, – отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери:
– Мама! – прозвучал по всему столу ее детски грудной голос.
– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
– Казак, – проговорила она с угрозой.
Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
– Вот я тебя! – сказала графиня.
– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.


Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.
И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.

Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.