История вермахта

История вермахта — история вооружённых сил Германии (с 16 марта 1935 по 20 августа 1946 года), практически совпадает с годами существования нацистской Германии

Предыстория

Решив «железом и кровью» проблему объединения немецких государств вокруг Пруссии, Бисмарк встал перед необходимостью создания военной доктрины, адекватной сложившейся в Западной Европе международной обстановке:

Германия хочет, чтобы её оставили в покое и дали ей мирно развиваться. Для того, чтобы это развитие было гарантировано, Германия должна иметь сильную армию, поскольку никто не решится нападать на того, кто имеет меч, вложенный в ножны.

Бисмарк учитывал уязвимость положения Германии в центре Европы, происходящую от лёгкости, с которой может быть создана военная коалиция для ведения против неё затяжной войны на два фронта. В связи с этим он категорически заявлял, что, пока он занимает пост канцлера, Германия не будет иметь колоний и, тем самым, удастся избежать конфликтов с ведущими мировыми державами, вставшими на путь колониализма.

Тем не менее, общая логика исторического экономического развития привела к отказу руководства страны от этой доктрины. Правящие группировки государства, поддерживаемые амбициозным и склонным к авантюрам кайзером Вильгельмом II, встали на путь военного противостояния со своими соседями. Однако при том географическом положении, которое занимала Германия, она могла рассчитывать на успех лишь в молниеносной войне, в течение малого времени приводящей к победе. Так появилась концепция «блицкрига», нашедшая своё выражение в известном «плане Шлиффена», по своей сути являющейся воплощением идеи «превентивной войны», коротко сформулированной ещё Фридрихом Великим в своём афоризме: «лучше предупредить, чем быть предупреждённым»

После Первой мировой войны Версальский договор запретил Германии иметь полноценные вооружённые силы: численность армии была ограничена 100 000 военнослужащих плюс 15 000 военных моряков, не предусматривалось наличие тяжёлой артиллерии, танковых войск и военно-воздушных сил (флота). В 1921 году на этих условиях был создан так называемый рейхсвер (имперские силы обороны).

Законом об обороне от 23 марта 1921 года устанавливалось, что вооружёнными силами Германской республики является рейхсвер, состоящий из армии и морских сил (нем. «Die Wehrmacht der Deutschen Republik ist die Reichswehr. Sie wird gebildet aus dem Reichsheer und der Reichsmarine…» ).

Практически сразу Германия начинает активно наращивать свою военную мощь, выходя за рамки ограничений. Высшие офицеры, в том числе Сект, с одобрения рейхсканцлера Вирта вели тайные переговоры с Советами. Это стало явью после заключения 16 апреля 1922 года между Веймарской Германией и СССР дружеского соглашения (de. Freundschaftsvertrag) в Рапалло, которое вывело Германию из состояния международной изоляции. Особое значение для возрождения германской военной мощи сыграли последовавшие за договором соглашения, в которых Советский Союз обязался оказывать Германии помощь в возрождении её вооружённых сил за рамками Версальского договора (Школа военных лётчиков в Липецке, школа танкистов в Казани, школа химиков в Вольске, созданные на деньги и с использованием ресурсов Германии), а также предоставления территории (Украина) для совместных манёвров танковых соединений). С приходом Гитлера к власти военные контакты резко были свёрнуты и военнослужащие обеих стран даже неофициально принимали участие в военных действиях в Испании по разную сторону фронта. Союзнические взаимоотношения с СССР были внезапно, но ненадолго восстановлены осенью 1939 года посредством заключения пакта о не нападении (Молотова — Риббентропа).

Впрочем, сотрудничество с СССР не принесло сильных изменений в военной мощи Германии. За весь период существования школы военных лётчиков в Липецке были обучены 220 немецких лётчиков (из них 100 лётчиков-наблюдателей, для сравнения: к 1932 году Германия сумела подготовить в своих нелегальных военных авиашколах в Брауншвейге и Рехлине около 2000 будущих пилотов люфтваффе), а в школе танкистов в Казани прошло обучение 30 немецких офицеров танковых войск. Кардинальные изменения произошли уже после прихода Гитлера к власти. Именно при Гитлере условия Версальского мирного договора были нарушены и Германия открыто стала вооружаться, но это не встретило никакого противодействия со стороны западных держав, гарантов Версальского мира, которые, учитывая общественное мнение, помнившее ужасы Первой мировой войны, ценой любых уступок пытались не допустить начала новой бойни.

Создание вермахта

16 марта 1935 года на основе рейхсвера создаются вооружённые силы Германии, в стране вновь вводится всеобщая воинская повинность («Закон о строительстве вермахта»), что явилось грубым нарушением Версальского договора. С этого момента старые названия рейхсвер, рейхсмарине и т. д. не употребляются. Согласно «Закону о строительстве вермахта», число дивизий должно было возрасти до 36, а общая численность сухопутной армии достичь 500 тыс. человек. С 1936 по 1944 годы издаётся журнал «Die Wehrmacht». Большую роль в организации новой армии сыграл генерал-полковник Сект (Seeckt), которого иногда так же как генерал-полковника Фрича называют «основателем рейхсвера»

Вермахт как часть общества Германии

Офицерский корпус Германии во многом наследовал традиции прусской армии и её классовый менталитет, сложившиеся во время Освободительной войны против Наполеона, когда ряд выдающихся военных и политических деятелей Германии находились на российской территории и лично принимали участие в военных действиях русской армии против Наполеона (Клаузевиц). Офицерский корпус был главным защитником монархии и потому сознавал себя элитой среди прочих элит. Он рекрутировался из среды крупных помещиков-землевладельцев и вместе с ними и высшими слоями бюрократии образовывал весьма гомогенную структуру. В ней в сильной степени сохранялись свойственные вооружённым силам Пруссии взгляды на государственное устройство, с чем и было связано неприятие армией любых новаций социалистического толка и сопровождающей их демагогии. Между 1899 и 1913 годами от 74 % до 79 % офицеров были сыновьями лиц, принадлежащих к этой социальной группе. По мере развития буржуазного общества эта социальная группа пополнялась представителями из других слоёв населения. Но это приводило лишь к тому, что новички усваивали нормы, правила поведения, представления о чести и достоинстве и субординацию, характерные для своей новой среды (корни которых уходят в эпоху феодализма и свойственного ему сословия рыцарства). То же самое происходило и с представителями технической интеллигенции, поступавшей на службу в вермахт. Относительная численность представителей аристократии упала с 40 % в 1898 году до 20 % в годы Веймарской республики и с тех пор держалась приблизительно на этом уровне. Опыт Мировой войны объективно действовал в направлении возникновения своеобразного «военного социализма» (нем. Kriegssozialismus"), объединяющего офицеров и солдат, но ни в коем случае не влияющего на дисциплину.

Второй президент Веймарской республики Гинденбург, по отцу прусский аристократ, презирал «этого баварского ефрейтора» — Гитлера. Однако политическая обстановка и растущий авторитет последнего заставили его, (при наличии явной угрозы гражданской войны в Германии, вызванной ростом нищеты и влияния левых сил, создавших «Железный фронт» с одной стороны и намерением правых радикалов завершить ликвидацию гражданских свобод - с другой), пойти на его назначение канцлером, что и произошло 30 января 1933 года.

На решение Гинденбурга в значительной степени оказал Рейхенау. Именно он, находясь на посту начальника штаба размещённого в Восточной Пруссии контингента Рейхсвера совместно со своим шефом Бломбергом ввели Гинденбурга в заблуждение, убедив в том, что армия поддержит Гитлера, хотя они выражали лишь своё личное мнение, совершенно не совпадающее с мнением всего офицерского корпуса

В ответ на решение Гинденбурга о поручении Гитлеру сформировать правительство, его бывший начштаба генерал Людендорф, выражая мнение большинства немецкого офицерства, направил своему бывшему шефу письмо следующего содержания:

Своим назначением Гитлера на пост канцлера, вы передали нашу священную немецкую родину в руки одного из величайших демагогов всех времён. Я торжественно предсказываю, что этот никчёмный субъект ввергнет нашу страну в бездну и принесёт неописуемые страдания нашей нации. Будущие поколения проклянут вас в вашей могиле за этот поступок

«(en. By appointing Hitler chanselor you have handed over our sacred German faterland to one of the biggest demagogues of all time.I solemnly prophesy that this wretched man will plunge our country into the depths and will bring unimaginable suffering to our nation. Future generations will curse you in your grave for this action.)»

Германия начала Первую мировую войну и потерпела сокрушительное поражение. Уроки истории были учтены руководством вермахта, в среде которых авторитет Бисмарка всегда оставался чрезвычайно высоким. И это стало одной из причин начавшегося скрытого противостояния армии и партии, возглавляемой Гитлером, сделавшим военную агрессию в форме блицкрига основным содержанием своей внешней политики.

Но при этом вооружённые силы были едины с Гитлером в отношении необходимости реванша за поражение в Первой мировой войне, а также категорического неприятия для Германии коммунистического варианта государственного устройства.

В этом отношении вермахт наследовал негативное отношение к левым течениям, которая была свойственна рейхсверу, принимавшего участие в подавлении коммунистического путча спартаковцев.

После смерти Гинденбурга 2 августа 1934 года, Гитлер занял должности президента и канцлера, что не предусматривалось действующей конституцией. Более того, армия была приведена к присяге именно ему, а не конституции, как это было принято ранее. Это вызвало недовольство, а многие задумались о необходимости активного сопротивления.

Сильное, если не решающее, влияние на поведение и поступки немецкого офицера, как члена своего сословия, дорожащего своей причастностью к нему, оказывали архаичные представления о недопустимости нарушения данного слова, а, тем более, произнесённой клятвы. Это было одной из причин, заставлявших его выполнять приказы даже в ситуации, когда это потеряло смысл. За всё время войны известны лишь единичные случаи, когда немецкий офицер добровольно перешёл бы на сторону противника.

Принятый Гитлером единоличный метод руководства, и достигнутые им в начале своего пути успехи при решении сложных социальных проблем волюнтаристским способом (нем. «Führerprinzip») способствовали укреплению его популярности в массах, в том числе и на всех этажах армейской иерархии. Вместе с тем, со временем взаимоотношения между различными инстанциями госаппарата настолько обострились, что уже в 1942 году Борман докладывал Гитлеру о том, что междоусобная борьба в рядах тыловой администрации достигла угрожающих размеров.

Одновременно с ростом авторитета фюрера, достигшего апогея после разгрома Франции, шёл процесс падения популярности партии., функционеры которой погрязли в склоках и коррупции. В обществе и, особенно, армии о них сложилось представление как о трусах, использующих своё положение для того, чтобы избежать отправки на фронт. Фронтовые офицеры считали, что с ними, равно как и с начальниками и солдатами «Зондеркомманд», весьма редко появлявшихся вблизи линии фронта, следует разобраться после войны.

Традиции и ритуал

В армию Пруссии (которая, как государство, самим своим существованием обязана заступничеству России во времена Тильзита) были перенесены некоторые порядки русской армии, такие, как церемония отбоя. Её армия испытывала сильное влияние разработанной теории войны Клаузевица Эта армия имела свою мифологию, опирающуюся на древнегерманские сказания о Нибелунгах и свой фольклор. Песенная культура играла и играет до сих пор в жизни любого немца, в том числе и солдата, значительную роль, поднимая настроение и, что важнее, создавая ощущение единства нации. К числу таких песен относится «Песня о павшем товарище» текст которой написан в 1809 г. классиком немецкой романтики Людвигом Уландом (Ludwig Uland, 1787 −1862), музыка к которой была сочинена Фридрихом Зилкером (Friedrich Silher, 1789—1860) в 1827 г. на мотивы старых швабских народных песен. Текст этой песни пацифистичен, а мелодия отражает чувства скорби по погибшим на войне. Она представляет собой основу церемониала специфического немецкого вечернего армейского церемониала отбоя — Großen Zapfenstreich..

Офицерский корпус представляя собой корпоративную замкнутую организацию со своими представлениями об офицерской чести и моральными установками, весьма строго выполнявшимися, в особенности в кригсмарине. Так из состава флота за аморальное поведение был исключён Гейдрих, ставший впоследствии главой РСХА.

Офицерская солидарность ставилась выше политических убеждений, поэтому даже во время подготовки свержения власти нацистской верхушки, информация о готовящихся мероприятиях не вышла за пределы круга военных. В этом отношении характерна реакция генерал-фельдмаршала Эриха фон Манштейна — на предложение присоединиться к заговору по устранению Гитлера, Он лишь ответил: «Прусские фельдмаршалы не бунтуют»

Немецкий офицерский корпус, весьма скептически относился к Гитлеру и партийной идеологии. Офицеров раздражали плебейские черты, проявлявшиеся во всех проявлениях деятельности функционеров НСДАП и самого фюрера, а также его некомпетентность в вопросах военного строительства. В свою очередь Гитлер обвинял генералов в том, что они не понимают его экономической политики, и переубедить его было крайне сложно.

С другой стороны никто в вермахте не мог не признать заботы Гитлера и его партии о создании необходимых для строительства вооружённых сил условий.

Как отмечал в своих воспоминаниях Генрих фон Эйнзидель, к началу войны безусловные успехи Гитлера в области внутренней и внешней политики несколько смягчили у офицеров к нему отношение.

Также одной из черт, унаследованных вермахтом от прусской армии, был антисемитизм, который пропаганда связала с неприятием коммунистической идеологии. Так генерал-полковник Эрих Гепнер, командир 4-й Танковой группы, в своём приказе в начале мая 1941 года, призывал подчинённых к победе над «еврейским большевизмом» и безжалостному уничтожению «русской большевистской системы»

Действия айнзатцгрупп были поддержаны и Манштейном. Известны два его приказа от октября и ноября 1941 года, в которых он настаивает на уничтожении еврейско-большевистской системы, как источника и носителя большевистского террора, что является задачей каждого немецкого солдата. , Впрочем он, узнав о зверствах эсэсовцев и действующих под их руководством ренегатов в своём тылу, сказал, что « это настолько невообразимо, что в это невозможно поверить» Манштейн был фигурантом процесса над военнокомандующими Вермахта и был 19.12.1949 осуждён на 18 лет лишения свободы.Но в мае 1953 года по состоянию здоровья досрочно освобождён.

Подобный же приказ был составлен командующим 6-й армией генерал –полковником Вальтером фон Рейхенау. 10 октября 1941 года он указал , что « существенной целью похода на Восток против еврейско-большевистской системы является разрушение могущества и выкорчёвывание азиатского влияния на культурную территорию Европы». и его текст так понравился Гитлеру, что он дал указание командующему ОКХ Браухичу разослать текст в войска, как основу для издания аналогичных распоряжений.

Жупел большевизма

Жупел большевизма стал одним из излюбленных и, как показала история, действенных символов для нацистской антисоветской агитации, провоцирования недоверия к Советскому государству и оправдания подготовки войны против него.

В предвоенные годы Советский Союз своей активной внешней международной деятельностью, закреплённой официально в государственной символике, продолжал на деле осуществлять свою всемирно-историческую миссию по подготовке силового революционного преобразования мирового сообщества на принципах коммунизма.

Это нашло своё отражение уже в первой строфе текста государственного гимна (тогда — «Интернационал»), транслировавшегося в мировой эфир дважды в сутки государственной радиостанцией имени Коминтерна из Уфы.В качестве рабочего механизма при этом использовалась формально внегосударственная организация — Коммунистический Интернационал (Коминтерн), имеющий в Москве свою штаб-квартиру. Посредством этой организации оказывалось возможным через голову парламентов и правительств буржуазных государств и, минуя созданную для согласования международных отношений организацию в лице Лиги наций, обращаться непосредственно к наиболее восприимчивому к коммунистической идеологии общественному слою — рабочим промышленности. Через свои филиалы в виде зарубежных коммунистических партий, а также близкие по убеждениям общественные организации — КИМ, МОПР, антифашистские объединения и пр., Коминтерн готовил мировую пролетарскую революцию. Гимном Коминтерна была песня: «Наш лозунг — Всемирный Советский Союз!»

Конечные цели советской внешней политики были недвусмысленно выражены и геральдически в виде государственного герба, изображавшего земной шар, накрытый эмблемой свободного коммунистического труда - Серпом и Молотом - и призывом к объединению пролетариата под лозунгом: «Пролетарии всех стран — соединяйтесь!».

Офицеры вермахта были достаточно хорошо осведомлены о репрессиях, которым подвергался командный состав РККА, начиная с 1936 года. Среди жертв были и командиры, лично известные им по совместной боевой учёбе. Советский Союз они рассматривали как территорию, в которой царят моральный вакуум и полное беззаконие.

И этого в определённой степени было достаточно для поддержания в их среде уверенности в своей правоте и исторической обоснованности войны против Советской России, которую много позже президент Рейган назвал «Империей зла».

Что касается нижних чинов вермахта, то они считали, что «те, кто наверху», лучше знают, что нужно делать и были готовы подчиниться любому приказу. Столкнувшись на фронте с бойцами Красной Армии, немецкий солдат имел возможность убедиться в глубокой разнице в культуре, привычках и обычаях, а также мировоззрении между ним и его противником. Это различие интенсивно эксплуатировала пропаганда, одним из направлений которой было внушение представления о неполноценности их противников и, на этом основании, оправдывала крайне жестокие методы борьбы с ним.

Однако нацистская пропаганда к началу войны не нашла в солдатской массе всеобщей поддержки. Даже в последнюю перед пересечением границы ночь, до зачтения приказа, солдаты были настроены не враждебно, даже благодушно, говоря между собой:

"… Der Iwan tut uns doch nicht, ist unser Verbündeter, liefert Korn und ist gegen die Engländer."So sagen die meisten.

«Иван, однако, ничего против нас не имеет, потому, что он — наш союзник, снабжающий нас зерном и противник англичан». Так говорит большинство, которое терялись в догадках о цели их нахождения у границы.

Верховному командованию вермахта цель предстоящего похода на восток была сообщена Гитлером в марте 1941 года, как создание основы для достижения гегемонии на Европейском континенте, причём подчёркивалось, что предстоящая война с СССР будет войной идеологий, конечной целью которой будет уничтожение «еврейского большевизма» то есть войной на уничожение (нем. Vernichtungskrieg)

Для нижних чинов было разработано руководство «Richtlinien für das Verhalten der Truppe in Rußlahd», где дан образ врага: Большевик — Еврей — Партизан.

Вермахт и партия

Высшие слои офицерства рассматривали Гитлера, как инструмент, с помощью которого можно было бы освободиться от «позора Версаля». А после произвести «замену блюд» Молодые офицеры в первое время были беззаветно преданы Гитлеру и восторженно приветствовали его начинания. Среди них, в частности, были и Тресков и Штауффенберг. «Они ещё не были героями, чтобы стать таковыми требовалось время.»

С другой стороны в первые годы режима многие рассматривали своё поступление в вермахт как своего рода «внутреннюю эмиграцию», дающую некоторую возможность изолировать себя от партийной политики. И Гитлер, в первое время остро нуждавшийся в лояльности офицерского корпуса, не настаивал на ведении политической пропаганды нацизма в армии. Результатом стал скрытый конфликт, не позволявший перед лицом гибельной для страны авантюристической политики Гитлера ограничиться лишь исполнением своего чисто солдатского долга. Тем более, что принятый устав с учётом соответствующего пункта конституции недвусмысленно запрещал военнослужащим вермахта участие в какой бы то ни было политической деятельности.

Отношения вермахта к НСДАП были сильно попорчены в результате проведения силами СС операции, ставшей известной как «Ночь длинных ножей», в результате которой был убит в стиле чикагских гангстеров глава штурмовиков (СА) Рём, а заодно и некоторые явные или скрытые политические противники Гитлера.

Армия была против Рёма, который собирался преобразовать армию в вооружённую милицию, что никак не устраивало вермахт. Однако во время проведения этой операции были убиты бывший рейхсканцлер и военный министр Шлейхер и глава Абвера и министр обороны в кабинете Шлейхера генерал Бредов. И это рассматривалось как оскорбление армии, которого ей до сих пор ещё никто не смел нанести. Одним из первых внешних проявлением этого конфликта стало «Дело Фрича — Бломберга», завершившееся победой партийных функционеров и значительным увеличением влияния органов госбезопасности, созданных в противовес армии. Главнокомандующий вермахтом Бломберг, главнокомандующий ОКХ Фрич и министр иностранных дел Нейрат были отстранены от дел.

Официально поводом к их отставке стали обвинения морального плана. Но, поскольку эти лица определённо высказались против установки Гитлера, (зафиксированной в «Протокол Хоссбаха» от 10 ноября 1937 года)) на начало военной экспансии в ближайшее время, не дожидаясь окончания проведения мероприятий по подготовке армии к серьёзной войне, их отставка представляла собой очерёдной шаг к войне.

Их преемники оказались в состоянии скрытой войны по отношению к самому Гитлеру и его начальнику штаба ОКВ. При имевшем в то время разделению властей эта война могла бы закончиться либо в виде государственного переворота, совершаемого командованием ОКХ против Гитлера, либо уничтожением руководства сухопутными силами.

Дело закончилось неудавшимся заговором 20 июля 1944 года и физическим уничтожением заговорщиков, что было одобрено основной массой немецкого населения.

Командование сухопутными силами стремилось уберечь армию от разлагающего влияние авантюризма Гитлера с одной стороны, но не могло не признать заботы Гитлера и его партии о создании необходимых для строительства вооружённых сил условий. Результатом стал скрытый конфликт, не позволявший перед лицом гибельной для страны авантюристической политики Гитлера ограничиться лишь исполнением своего чисто солдатского долга.

Немецкий офицерский корпус, весьма скептически относился к Гитлеру и партийной идеологии. Офицеров раздражали плебейские черты, проявлявшиеся во всех проявлениях деятельности функционеров НСДАП и самого фюрера, а также его некомпетентность в вопросах военного строительства. В свою очередь Гитлер обвинял генералов в том, что они не понимают его экономической политики, и переубедить его было крайне сложно. (Примером явной некомпетентности Гитлера в военных вопросах является его указание на переквалификацию реактивного истребителя Ме-262 Schwalbe в бомбардировщик в дни, когда союзная авиация начала уничтожение ковровыми бомбардировками промышленности и жилого фонда.)

Вермахт и госбезопасность

Ещё 2 января 1934 года Гитлер в письме к Рёму чётко разделил функции: вермахт отвечает за внешнюю безопасность государства, а штурмовые отряды (СА) — за внутреннюю. После разгрома верхушки СА, начиная с 20 июля 1934 года войска СС переняли на себя защиту государства от врагов внутренних

С начала Второй мировой войны 1939 год в вооружённых силах страны совместно с армией принимали участие также соединения войск СС, которые, в отличие от прочих структурных подразделений организации СС, финансировались не из партийной кассы, а из госбюджета. Сюда входили подразделения — штандарты «Мёртвая голова» и военные школы, готовящие кадры для СС, а также система концентрационных лагерей.. Армейскому командованию (ОКВ) они подчинялись только оперативно и в пределах, определяемых рейхсфюрером СС Генрихом Гиммлером.

Между армейцами и военнослужащими войск СС установились натянутые отношения, поскольку последние принимали участие в политических акциях, а немецкая армия, как считалось, была традиционно вне политики (чего придерживался и Фрич), и её привлечение к политическим акциям встречало скрытый протест. Спровоцированное службами государственной безопасности Дело Фрича — Бломберга закончилось ликвидацией должности военного министра и существенным укреплением положения госбезопасности во властной вертикали, а верховным главнокомандующим стал Гитлер.

Однако его попытка поставить во главе армии Геринга встретила сопротивление офицерского сообщества. Не удалось сфабриковать против Фрича и политический процесс по причине отвода притязаний Гитлера министром военной и государственной юстиции (нем. Der Militärjustiz- und der Reichsjustiminister) Гюртнером (Gürtner). Принципиальные возражения вызывали и другие аспекты партийной внутренней политики.

Протест против складывающейся в армии ситуации некоторые офицеры выражали, предпринимая самоубийство. Так покончил с собой национальный герой, инспектор истребительной и штурмовой авиации Эрнст Удет (нем. Ernst Udet), который известен как изобретатель принципиально нового тактического приёма в авиации — бомбардировки с пикирования. После неудач Битвы за Англию и, особенно, после первых дней кампании на Восточном фронте, он пришёл к выводу об ошибочности проводимой линии на вооружение и тактику авиации.

19 августа 1943 покончил с собой начальник штаба люфтваффе генерал-полковник Ганс Ешоннек (нем. Jeschonnek, Hans), не нашедший поддержки своего требования значительно усилить противовоздушную оборону.

Вермахт на оккупированных территориях

После захвата территории и проведении мероприятий по прекращению вооружённого сопротивления, рычаги управления передавались вермахтом гражданской администрации.

В солдатской книжке каждого солдата Вермахта были внесены « Десять заповедей по ведению войны немецкими солдатами». На первом месте стояла запись: «Немецкий солдат сражается за победу своего народа, как рыцарь.Жестокость и ненужные разрушения позорят его»

В соответствии с теорией войны Клаузевица решающее значение для победы над врагом является моральное превосходство над ним и только во вторую очередь — превосходство материальное и численное.

Среди офицеров воюющей армии Германии существовало убеждение, что участие военнослужащих в карательных акциях против гражданского населения неизбежно ведёт к моральному разложению армии и утрате её боеспособности в связи с неизбежным падением дисциплины.

Так главнокомандующий сухопутными вооружёнными силами фельдмаршал фон Браухич, получивший незадолго до начала операции «Барбаросса» известное распоряжение Гитлера о неприменимости военно-уголовных законов и передаче инициативы на усмотрение командиров, приложил к нему обязательную инструкцию. В ней давалось разрешение не применять указание в случае, если оно ведёт к подрыву дисциплины .

В своих мемуарах после войны Гейнц Гудериан утверждал, что он вообще запретил рассылку этого документа в войсках и отослал его обратно в Берлин .

Армейцев любого звания возмущала неоправданная жестокость эсэсовцев Особенно в тех случаях, когда армию привлекали к проведению карательных операций (эта практика противоречила установкам, содержащимся в памятке из десяти пунктов, которой был снабжён каждый солдат вермахта и которая регламентировала его поведение в соответствии с международными соглашениями по ведению войны.).

Как отмечал в своём официально ведущемся военном дневнике Рудольф-Христоф фон Герсдорф, расстрелы гражданских лиц, евреев, комиссаров и военнопленных осуждались повсеместно в среде офицеров, как наносящие урон чести и достоинству немецкой армии. Именно знакомство с этими фактами оказало самое непосредственное влияние на эволюцию взглядов участников сопротивления, некоторые из которых не сразу пришли к мысли о необходимости путча. Кроме того, для его организации требовалось время, чтобы провести, соблюдая осторожность, весьма опасную работу

В ответ на критику в отношении Ваффен СС и СД, ещё во время германо-советской компании в Польше, Гиммлер заявил:

Во многих случаях значительно легче вести бой, чем участвовать в операции на местности, населённой враждебно настроенным населением, стоящим на значительно более низком уровне культурного развития. При этом принимать участие в экзекуциях, переселении людей, плачущих и вопящих женщин отталкивать, соотечественников из-за русской границы переправлять и потом устраивать… солдаты СС и полиции выглядят делающими работу, по своему значению столь же важную, как люди в зелёной форме.

18 ноября 1939 года Верховный главнокомандующий на Востоке (нем. Oberbefelshaber Ost) генерал-полковник Бласковиц доложил Гитлеру об акциях массового уничтожения поляков и евреев в Польше, проводимых СС. Гитлер ответил, что вермахт — это не армия спасения.

Фельдмаршал Кейтель (за глаза в офицерской среде называемый «Лакейтелем»), шеф объединённого командования (OKW), в свом секретном приказе от 16 сентября 1941 года предписал предпринимать самые жестокие меры против любого вида сопротивления оккупационным властям. Его аргументация выглядела так: «Следует иметь в виду, что на захваченной территории человеческая жизнь ценится намного дешевле. Поэтому в случае гибели лишь одного немецкого солдата следует расстреливать 50-100 коммунистов».

В среде командиров немецкой армии существовали и убеждённые сторонники партийной политики. К их числу, например, относился генерал-фельдмаршал Рейхенау, известный своим антиеврейским приказом от 10 октября 1941 года.

Действия айнзатцгрупп были поддержаны и Манштейном, который рассматривал их как « суровое возмездие еврейству, идеологическому вдохновителю большевистского террора и его осуществляющего».

Особое неприятие в рядах фронтового офицерства вызвал так называемый «Комиссарский приказ» (нем. Kommissar Erlaß). Этот приказ был направлен командованию сухопутных войск и ВВС ещё до начала кампании на Востоке — 6 июня 1941 года. Приказ предписывал расстреливать членов политсостава Красной Армии любого ранга на месте и евреев, а в случае их обнаружения на оккупированной территории — передавать командованию СД. До воинских частей приказ передавался в устной форме и сразу же вызвал протесты в их среде. Так генерал фон Тома — командир XVII танковой дивизии, докладывал 21 сентября 1941 г.о том, что в войсках этот приказ выполнять отказались. С подачи первого штаб офицера группы «Центр» обер лейтенанта Хеннинга фон Трескова, командующий группой фельдмаршал фон Бок послал в Берлин начальника конной службы барона фон Герсдорфа (риттмайстера) с целью выразить протест против этого приказа.

В мае 1942 года приказ «в порядке эксперимента» был сочтён потерявшим силу и его действие более не возобновлялось.

2 декабря 1941 направленный в инспекционную поездку на Украину генерал-лейтенант Лейкауф (Leykauf) в своём докладе в отдел вооружений ОКВ сообщал, что «массовые расстрелы на Украине приобрели гигантские размеры, которые по масштабам превосходят масштабы массовых убийств, осуществлявшихся здесь ранее большевиками» По его оценкам с июня по декабрь айнзатцгруппы СС уничтожили от 150 до 200т тысяч евреев. «К сожалению - добавляет Лейкауф - во многих случаях это происходило с добровольным участием военнослужащих Вермахта».

Вермахт и церковь

Национал-социализм рассматривался его приверженцами не просто как воплощённая в жизнь идеология, но и (по образцу конкурирующего с ним марксизма), как учение, (нем. Weltanschauung) определяющее мировоззрение, которое должно проникать во всё разделы общественной жизни.
Гитлер ненавидел и при том в тайне завидовал авторитету католической церкви, исторически всегда проявляющей склонность к сопротивлению светской власти. И, действительно, среди участников сопротивления было немало убеждённых католиков.

В то же время евангелическая церковь, к тому же имевшая большинство сторонников среди населения, оказалась более склонной к восприятию нацистской идеологии, нашедшей своё отражение в движении «Немецких христиан», принявших 26 мая 1932 своеобразный кодекс «Десять пунктов», представлявших собой смесь положений христианства и культа личности.

Создатель вермахта" Фрич был убеждённым монархистом и верующим не только в плане личном, но и считал необходимым воспитание военнослужащих, особенно молодого пополнения, в духе католицизма, насколько это допускала специфика военного ремесла. В этом он был последовательным носителем давней традиции консервативного прусского офицерства, с трудом воспринимавшего атеистические идеи нового времени.

Гитлер, напротив, считал национал-социализм «заместителем религии». Ещё в 1933 году он провозгласил: «Мы и есть также церковь» Была учреждена должность Государственного Епископа (нем. Reichsbischof), а в войсках появились армейские священники (нем. Wehrmachtspfarrer)

В определённой степени на поступки члена вермахта и, в особенности, немецкого офицера, оказывали его религиозные внутренние убеждения. Это создавало, например, участникам сопротивления трудности при необходимости принятия решения о физическом уничтожении Гитлера.

Принципы управления войсками и подготовка к войне

Эти принципы, противоречащие существующей тогда практике ведения боевых действий, начали входить в обиход в годы Освободительной войны. Они были разработаны Шарнхорстом и затем развиты и облечены его учеником Клаузевицем, считающимся создателем современных представлений о войне, в чёткую афористическую форму . В его работах была установлена сущность войны, как продолжения политики мирного времени. И, поскольку в современном обществе политика затрагивает все слои общества, война представляет собой общенациональное мероприятие. И вообще война по его мнению не относится к области искусств и наук, а только к области общественной жизни.

Поскольку главным средством достижения победы является бой, то на первый план выходят моральные факторы, определяющие поведение бойца в сражении, его веру в свои силы, способности своего командира и убежденность в правоте своего дела — «твёрдая воля гордого духа».

Согласно доктрине Клаузевица, сильнейшей формой ведения войны является оборона и не только благодаря значительному увеличению возможностей обеспечения армии и её пополнения, но, в первую очередь, благодаря моральному превосходству обороняющегося перед агрессором.

Облечь руководство военными действиями в строгую математическую форму невозможно, поскольку невозможно предусмотреть заранее не поддающиеся учёту факторы, разрушающие первоначальные планы. И в этой ситуации найти правильный выход из положения может лишь тот, кто имеет моральное превосходство над противником. В связи с этим при подготовке офицеров для германской армии большое внимание уделялось всемерному развитию у них способностей к самостоятельному принятию решений, инициативы и способности к импровизации.

Речь идёт, таким образом, о том, чтобы командир, отдающий приказ, заблаговременно и чётко определил цель, которую он хочет достичь, и предоставил бы подчинённому возможно большую свободу действий при реализации этого решения.

Эти принципы были с успехом применены Генерал — фельдмаршалом Мольтке, издававшим свои известные лаконизмом приказы во время войн с Австрией и Францией. Тогда же стало ясным, что для успеха боевых действий требуется значительно более основательная подготовка офицерского корпуса. В связи с этим в дальнейшем при подготовке нескольких поколений командиров обращалось внимание на :

1. Воспитание способности к единой оценке обстановки и принятия индивидуального боевого решения всеми командирами.
2. Устранения возможности появления схематизма в вопросах управления боем.
3. В максимальном развитии способностей командира любого ранга к проявлению самостоятельности мышления и действия.

В отличие от высших инстанций Верховного командования, в сухопутной армии последовательно проводился принцип единоначалия, не допускающий никаких побочных возможностей получения подчинённым приказов и указаний помимо своего командира.

В ходе боевых действий начального периода Второй мировой войны стало ясно, что офицерский корпус в своей массе усвоил эти принципы, определявшие их отношение к исполнению своих обязанностей и место в немецком обществе. Эти принципы обеспечили гармоничное взаимодействие родов войск и достижение ими ожидаемых успехов. Вместе с тем информация о состоянии и подготовке Красной Армии, проявившуюся в Зимней войне с Финляндией, но, тем не менее, намного превосходящей вермахт как по численности, так и материальному оснащению, давал надежду на успех в войне против Советского Союза.

При этом наиболее информированные и думающие военные трезво оценивали ситуацию и поначалу пытались не допустить начала новой войны на два фронта, используя силу убеждения. Так, в ответ на вопрос Гитлера о том, как относится армия к пакту Риббентропа-Молотова, Гудериан ответил:

Мы, солдаты, облегчённо вздохнули, когда в конце августа до нас дошло известие о заключении пакта. Благодаря этому пакту мы почувствовали, что тыл наш свободен, и были счастливы, что удалось избавиться от опасности ведения войны на два фронта, что в прошлой мировой войне вывело нас из строя на продолжительное время

Как отмечал в своих воспоминаниях Генрих фон Эйнзидель, к началу войны безусловные успехи Гитлера в области внутренней и внешней политики несколько смягчили у офицеров к нему отношение..

Вермахт в войнах

Во главе вермахта создаются соответствующие органы управления — верховные командования:

• Верховное командование вооружёнными силами Германии (нем. Oberkommando der Wehrmacht /OKW/) — ОКВ;К началу войны оно было представлено следующими лицами:
• Верховное командование сухопутных войск (нем. Oberkommando des Heeres /ОКН/) — ОКХ;
• Верховное командование ВМФ (нем. Oberkommando der Marine /ОКМ/) — ОКМ;
• Верховное командование ВВС (люфтваффе) (нем. Oberkommando der Luftwaffe /OKL/) — ОКЛ.

Во главе Верховного командования — главнокомандующий соответствующего вида вооружённых сил. Верховным главнокомандующим вермахта являлся рейхсканцлер Адольф Гитлер. Создававшаяся многочисленными поколениями организационная форма высшего армейского руководства после отставки главнокомандующего сухопутными силами фельдмаршала фон Браухича, вызванной несогласием с Гитлером, была ликвидирована 7 декабря 1941 года. Главное командование было разорвано на части и сухопутные силы стали частично подчиняться Гитлеру, как фюреру и верховному главнокомандующему вермахтом, так и, тоже частично, начальнику штаба ОКВ в лице фельдмаршала Кейтеля.

Эти нововведения особенно отрицательно сказались в тех вопросах, где требовалось влияние личности главнокомандующего. Вместо проникнутых доверием к опыту и знаниям высших офицеров приказов появились, приказы, крайне узко ставящие задачу и не допускающие под страхом санкций за невыполнение никакой инициативы. Нередки такие приказы были просто не выполнимы.

В декабре 1941 и январе 1942 были сменены командующие всеми тремя действующими на Востоке группами армий, а также ряд командующих армиями. Устранённых Гитлер заменял преданными личностями из рядов партии.Оппортунизм, протекционизм и несправедливость стали обычными. Это повело за собой разложение сухопутных сил, начавшееся с понесённых в коротком будущем поражений. Неоднократно Гитлер в последний момент отменял тщательно разработанную войсками операцию (так было под Дюнкерком, Ленинградом, осенью 1941 под Москвой и т. д.) что вело к порочной последовательности : «приказ → отмена → полный беспорядок»(нем. ordre → kontrordre → desordre)

Разведка

В наибольшей степени оппозиционные настроения против нацизма проявились в разведывательном ведомстве (de. Auslandsnachrichten und Abwehr), возглавляемом адмиралом Канарисом. Ещё накануне войны его начальник штаба -полковник Остер предупреждал правительство Голландии о готовящемся нападении. Однако, ввиду неоднократного изменения срока вторжения (29 раз,)его последнее предупреждение было оставлено без внимания.

Разведке, в особенности стратегической, Гитлер уделял слишком мало внимания и руководствовался, главным образом, интуитивными представлениями. В своё время Гудериан, составляя для Гитлера справку о танковом потенциале СССР, из цензурных соображений занизил данные о количестве советских танков с 17 000,которые были ему известны, до 10 000, но Гитлер этому верить отказался. Впоследствии Гитлер сетовал Гудериану:

Если бы я знал, что у русских действительно имеется такое количество танков, которое приводится в вашей книге, я бы, пожалуй, не начал бы эту войну

Идеология и стратегическое планирование

Основанная на ложных посылках авантюристическая идеология была распространена в Германии не только на общедоступные средства массовой информации, но на ту, которая распространялась по закрытым каналам и, тем самым, пагубно влияла на адекватную оценку обстановки при решении проблем государственной значимости. Варианты развития событий, не укладывающиеся в обусловленную идеологическими рамками схему, просто отбрасывались.

Так пренебрежительное отношение Гитлера к возможности вступления США в войну в немалой степени объясняло его оптимизм, основанный на убеждённости, что американский Сенат никогда не проголосует за участие в Европейской войне как по причине своих демократических убеждений и пацифизма, так и вследствие традиционной приверженности политике изоляционизма (Доктрина Монро). Это нашло своё выражение в его ответе от 14 апреля 1939 г.на обращение Рузвельта.

Роковой ошибкой Гитлера было предположение о том, что население не будет поддерживать большевистский режим и Советское государство, этот «колосс на глиняных ногах», развалится при первом же ударе.

Хотя в первые месяцы войны, когда немецкие войска шли по недавно «освобождённым» территориям, наблюдались эпизоды, когда население приветствовало оккупантов.То уже 14 марта 1943 в Берлине отмечают резкое изменение в настроениях населения на оккупированных территориях «Если в начале на нашей стороне было 94% населения, то сейчас 60% ждут Красную Армию, как освободителей.

В равной степени роковым для Гитлера и Германии стало представление о неполноценности славянской расы, когда он начал проводить свою политику по порабощению и планомерному уничтожению её представителей. Как заметил Гудериан:

Гитлер ухитрился объединить всех русских под сталинским знаменем

На оккупированной территории стихийно, но в большинстве случаев под руководством из Москвы, создавались вооружённые отряды из местного населения и по разным причинам оказавшихся во вражеском тылу военнослужащих РККА. В советской пропаганде за ними укрепилось название «народные мстители». К 1943 г. их диверсионная деятельность стала настолько эффективной, что немецкое командование было вынуждено снимать с фронта войсковые подразделения для проведения широкомасштабных войсковых операций против них. Так перед началом операции «Цитадель» OKW сообщил об уничтожении в своём тылу 207 укреплённых партизанских лагерей

Но основным результатом партизанской войны стало то, что узловые центры коммуникаций оказались забитыми тыловыми службами, опасавшимися оставаться вне крупных населённых пунктов. Это существенно снизило мобильность войсковых соединений, которая имело решающее значение в достижении военного успеха, из-за транспортных пробок на дорогах и невозможности в сезон распутицы организовывать передвижений вне дорог..

Если бы за годы советской власти в России была бы создана примерно такая же дорожная сеть, какой располагают Западные державы, то эта страна, возможно, была бы быстро завоёвана.

Стратегия и тактика сухопутных сил вермахта (de.Heer)

Географическое положение Германии приводило к тому, что сухопутные войска вермахта должны были стать самой многочисленной и самой важной составной частью вермахта и занять по отношению к военно-воздушным силам и Кригсмарине положение primus inter pares. Но этому категорически противился Геринг, занимавший не только должность главнокомандующего ВВС, но и уполномоченного по осуществлению четырёх-летнего плана. Гитлер также проводил политику по недопущению сосредоточения в чьих либо руках излишней, по его мнению, власти. В результате не было ясно определено, в какой степени главнокомандующие видами вооружённых сил были самостоятельны в осуществлении указаний главнокомандующего вермахтом.

Вермахт унаследовал от командования прусской армии и свойственные ему педантичность в реализации намеченных планов и формализм. Примером является кризис, созданный неожиданным рывком танков Гепнера, вышедших на оперативный простор в нижнем течении Луги в сентябре 1941 года. Ни войск, ни оборонительных сооружений на этом вновь созданном участке фронта у защитников Ленинграда не было. Однако Лееб пунктуально выполнял требование «основной удар — справа». И упустил время, которое было оперативно использовано для создания оборонительного рубежа.

При Втором наступлении (лето 1942 года) ОКВ запланировало создание котла в районе Воронежа. Операция была проведена и клещи сомкнулись, но в предполагаемом котле советских войск не оказалось, поскольку они были заблаговременно отведены.

В наступлении

Во многих случаях чёткая координация действий пехоты, танков и авиации обеспечивало немецким войскам успех. Так, в особом коммюнике, изданным 19 октября 1941 года после ликвидация двойного котла под Вязьмой и Брянском, в котором потери советской стороны с 2-го октября составляли по подсчётам немецкой стороны 673 000 попавших в плен, 1343 танка и 5412 орудий, ОКВ сообщало «…Под командованием генерал-фельдмаршала Фон Бока в тесном взаимодействии с воздушным флотом генерал-фельдмаршала Кессельринга была уничтожена группировка советских войск под командованием маршала Тимошенко.»

С самого начала боевых действий немецкие военачальники применили тактику быстрого удара собранными в единый кулак соединениями, в которых участвовали танки, моторизованная пехота, артиллерия, инженерно-технические подразделения и подразделения связи, действующие в тесном взаимодействии с фронтовой авиацией. Боевой единицей, решающей задачу победы над противником, попавшим в «котёл» (нем. Кессельшлахт") стала особая боевая единица — танковая дивизия, окончательное решение о создании и структуре которой было принято 12 октября 1934 года. При умелом и решительном руководстве такая дивизия была способна действовать независимо и автономно и решать не только тактические, но и стратегические задачи. В боевых действиях в Польше и Франции производилась доработка структуры таких соединений. Эта тактика, в разработку которой внесли большой вклад Манштейн и Гудериан, представляла собой революционный шаг в военном искусстве. Её использование позволяло быстро и неожиданно для противника в двух направлениях вклиниться в его оборону, затем сомкнуть клещи и в образовавшемся котле дать возможность наступающим следом частям довершить уничтожение противника. Такой прием был крайне рискованным, поскольку при быстрой реакции противника незащищенность флангов наступающих могла бы привести к их сокрушительному разгрому. Что и произошло сравнительно недавно под Варшавой с войсками Красной Армии под командованием Тухачевского.(Чудо над Вислой) и вошло в 18 самых значительных в военной истории Европы разгромов наступающего противника

Поэтому авторы идеи «бронированного кулака» в её осуществлении неуклонно придерживались принципа «Безопасность танковых соединений определяется скоростью их передвижения»

Успешность ведения боевых действий немецкой армии была основана на хорошо отработанном взаимодействии между родами войск при решении тактических задач, для решения которых было достаточно компетенции их руководителей. Тактика молниеносной войны («блицкрига»), требовала четкой дисциплины и исполнительности от всех командиров и солдат, точной работы штабов и согласованных действий всех принимающих участие в наступлении родов войск. А для этого требовалось иметь идеально работающую систему оперативной связи. Поэтому в немецкой армии была широко распространена достаточно надежная радиосвязь. Тем не менее немцы пользовались и посыльными, которые доставляли документы на мотоциклах и, даже, на велосипедах. В тактическом отношении немецкие войска всегда превосходили своих противников, и в том случае, если подразделения сохраняли в основном свой личный состав, технику, вооружение и не имели недостатка в боезапасе, они успешно вели боевые действия даже при соотношении сил 1:5.По мере приближения к концу войны на Восточном фронте их качественное превосходство снижалось, но всё равно в тактическом отношении русские всегда уступали.

Сильной стороной немецкого армейского командования была традиция, согласно которой генералитет и старшие офицеры стремились находиться в войсках, непосредственно принимающих участие в боевых операциях. Это позволяло им лично составлять представление о происходящем, принимать адекватные обстановке решения и следить за исполнением своих распоряжений. Кроме того это, благоприятно сказывалось на моральном состоянии войск, которые постоянно чувствовали, что командующие всегда с ними и в курсе их положения. Существующие технические средства связи, главным образом радио, устанавливаемые непосредственно в штабном автомобиле, позволяли начальникам постоянно контролировать ситуацию. Кроме того, в их распоряжении предоставлялся легкомоторный самолёт («Шторьх»).

Первые признаки морального и материального истощения в вермахте начали проявляться ещё при наступлении осенью 1941 г., когда непрерывные тяжёлые бои, грязь, а затем внезапно наступившие сильные холода довели войска до предела их возможностей. Появились панические настроения и танкобоязнь. В связи с этим Гудериан, вопреки запрету Гитлера, прекратил наступление на Москву и отвёл свои войска для отдыха, за что и был отстранён от командования.

В обороне

Немецкие войска проявляли неоднократно чрезвычайную стойкость в обороне, (котлы в Демянске, Сталинграде), сражаясь до полного истощения как физического, так и материального. Пользуясь погодными условиями и слабостью советской авиации им удалось обеспечить снабжение по воздуху окружённой Демянской группировки вплоть до её разблокирования. Снятие блокады произведено было извне под командованием генерал-лейтенанта Вальтера фон Зейдлиц-Курцбаха и одновременным ударом изнутри котла силами окружённой там дивизии Ваффен СС «Мёртвая голова».

Перенос полученного опыта на борьбу в Сталинграде привёл к катастрофе, связанной с упорным нежеланием Гитлера разрешить уход из города находящейся в нём 6-й армии Паулюса.

Окружённые в «Курляндском котле» части получили приказ от командования о прекращении военных действий 10 мая, но продолжали бои до 15 мая, став одними из последних, кто вёл войну на Европейском континенте. Вооружённые части националистов продолжали партизанскую войну как «лесные братья» до 1953 года.

Сильной стороной соединений вермахта было их умение не поддаваться панике при известии об окружении, но вести бой обратным фронтом. Примером тому является сражение у Старой Руссы 15 — 23 августа 1941 года, когда Х армейский корпус сдерживал нажим 34 советской армии, зашедшей с тыла до тех пор, пока не подоспел Манштейн со своей LVI танковой армией и, ударив в тыл войскам Ворошилова, не разгромил их.(страница 211)

В отступлении

Когда Мольтке услышал направленные в его адрес слова похвалы, сравнивавшие его с Наполеон, Фридрихом Великим или Тюренном, он ответил: «Ничего подобного, ибо я никогда не руководил отступлением». В плане практического использования умения отступать действовала хорошо отработанная немцами тактика «эластичной обороны», позволяющая путём сокращения в отступлении периметра фронта компенсировать всё возрастающие потери в личном составе и технике.

Эта тактика встречала ожесточённое сопротивление Гитлера, что вело к резкому ухудшению положения его войск на фронте и приближало конец. Гитлер не останавливался перед тем, чтобы отстранять от должности даже наиболее успешных военачальников за то, что они, реально представляя ситуацию, отказывались выполнять его приказы. Так с фронта был отозван Гудериан, остановивший по своей воле наступление на Москву осенью 1941, поскольку наступательные возможности наступающих были полностью исчерпаны. То же самое произошло с фельдмаршалом Клюге и самым крупным стратегом Манштейном, который был ещё и мастером проведения операций по отступлению. Он сумел после катастрофы под Сталинградом вывести зимой 1943 из почти неизбежного окружения более миллиона солдат. Тогда неудача могла бы привести к окончанию войны в том же году.

Значительно сложнее было наладить это взаимодействие при переходе к проблемам, имеющим стратегическую значимость. Тем более, что в государственном аппарате Германии с начала войны стал распространяться управленческий хаос, вызванный бюрократизацией государственного аппарата, усиливающейся по мере захвата новых земель, необходимости организации управления ими и постоянно усложняющейся военной обстановкой. Создавалось впечатление, что Германия вела одновременно три войны, поскольку её вооруженные силы подчинялись трем самостоятельным Главным штабам: сухопутных войск, авиации и флота. Таким образом централизованного командования не было, его роль выполнял Гитлер, решавший вопросы по наитию. При этом «Гитлер демонстрировал поразительное незнание истинного положения вещей…неверная оценка Гитлером ситуации приняла уже совершенно абсурдный характер» — так писал в своих воспоминаниях бывший министр военной промышленности Шпеер (цитируется по.)

Непоправимый ущерб стратегическому планированию вермахта, а также реализации тактических планов нанесло раскрытие союзниками секретных кодов, в результате чего им заранее известны были намерения противника.

Дезертирство

На протяжении всей войны вплоть до весны 1945 года подавляющее большинство военнослужащих вермахта исправно выполняло свои обязанности. В численном отношении сопротивление в офицерской среде было явлением исключительным. За время войны в вермахте отслужило около 17,3 миллионов человек. Общее число дезертиров приблизительно оценивается в 100 000 человек, что соответствует численности семи дивизий. Причинами дезертирства 15 % из них были моральными. К этому числу относятся верующие (преимущественно католики), а также сторонники социалистических течений, начиная от центристских, до коммунистических. Большинство (около 50 %) дезертировало в связи с «усталостью от войны», выражавшейся в признании очевидности её бессмысленности или личными мотивами. До 20 % оставшихся дезертировало с целью избежать наказания за совершённые преступления.

Как писал Гитлер в своей книге: « на фронте человек может быть убит, если же он дезертировал, он должен быть убит». За всё время войны полевыми судами рассмотрено 35 000 дел о дезертирстве, в 22 750 случаев был вынесен приговор о расстреле, который был приведён в исполнение в 15 000 случаев.

В первую же мировую войну, в которой участвовало 13,5 миллионов солдат, было обвинено в дезертирстве 130 000 человек. Из них на смертную казнь было осуждено 49 человек, из которых расстреляно 18.

Стратегия и тактика Военно-морских сил вермахта

Опыт участия германского флота открытого моря в борьбе с Большим флотом Англии убедительно опроверг идею Тирпица о достижении паритета военно-морских сил, тем более решающей победы над Англией. Однако безусловные успехи в подводной войне давали надежду на её использовании совместно с крейсерскими операциями надводного флота для организации успешной морской блокады своего главного соперника и вынудить Англию заключить мир на выгодных для Германии условиях. Эта идея и была положена в основу морской стратегии вермахта, которую должен был осуществлять гросс-адмирал Рёдер.

Заключённый между Германий и Англией 18 июня 1935 г. в Берлине договор по флоту сохранял за Англией значительное преимущество, но позволял Германии в ближайшие годы создать военно-морские силы, которые могли бы стать для Гитлера действенным инструментом шантажа.

Уже 17 ноября 1939 года немцы начали подводную войну постановкой минных полей у берегов Англии, а также на её традиционных морских путях снабжения. Участвовавший в операциях в Южной Атлантике карманный линкор «Адмирал граф Шпее» оттянул на себя значительные силы английского флота и успел потопить 9 судов с общим водоизмещением 50 000 BRT, после чего получил тяжелые повреждения в бою с тремя английскими крейсерами и был затоплен своей командой в устье Ла-Платы. Потеря флагмана германского флота -линкора «Бисмарк», остановленного атакой морской авиации, базировавшейся на авианосце и добитого затем превосходящими силами линейных кораблей Англии (к примеру: калибр 406 мм на «Rodney» против 380 мм на «Bismarck») не только положил конец надеждам на успех использования надводных сил Кригсмарине для достижения стратегического эффекта. Наступили последние времена тактики морского боя вообще, когда победа достигалась путём артиллерийской дуэли и исход боя решался в первые её минуты. На смену линкорам пришли авианесущие корабли.

В начале 1939 года Английский торговый флот имел общее водоизмещение около 18 миллионов BRT. И немцам не удалось полностью заблокировать Англию, но вплоть до июля 1942 потери судов союзников превышали объём вновь построенного флота Ситуация коренным образом изменилась, когда верфи США овладели технологией скоростной постройки судов упрощённого типа («Либерти»), что стало возможным после замены технологии соединения листов обшивки заклёпками на электросварку. Потери немецких подводных лодок начали свой счёт 14 сентября, когда глубинными бомбами была потоплена немецкая U-39. Но уже 14 октября Гюнтер Прин на своей U-47, проникнув на военно-морскую базу в Скапа-Флоу на Оркнейских островах, потопил устаревший линкор « Royal Oyk».

С середины июля 1940 г.началась подготовка к высадке десанта на Британские острова. Эта операция под кодом „Seelöwe” была крайне непопулярна в командовании Кригсмарине ввиду очевидного неравенства в военно морских силах. В то время у Германии в строю было всего 2 линкора против 15 английских. При этом Рёдер ставил обязательным условием для участия флота в высадке подавление английской авиации. Пришлось Гитлеру отменить и операцию против Гибралтара, поскольку Франко, первоначально склонный к поддержке держав Оси, узнав о том, что Муссолини, не поставив в известность своих союзников, самостоятельно начал боевые действия в Албании, категорически отказался от союза со столь непредсказуемыми членами.

Наибольшего успеха добились немецкие подводные силы путём использования применявшейся ещё в годы Первой мировой войны тактики «вольчьей стаи» (de. Rudeltaktik), в начале из-за нехватки лодок и использовании союзниками морских конвоев приносившей мало пользы. Однако, заменивший Рёдера Дёниц разработал и усовершенствовал эту тактику, установив постоянную связь с экипажами и обеспечил их с суши необходимым наведением на цель. В результате Англия оказалась на грани поражения.

Значительно возросли потери немецкого подводного флота с мая 1943 после того, как союзники начали использовать для поиска идущих под дизелями подводных лодок радиолокационные установки (радар), а также из-за раскрытия секретного немецкого кода. Это заставило немецких подводников, использовавших тактику «волчьей стаи», уходить под воду, что не только лишало их связи с базой и с друг-другом, но и значительно снижало их скорость. Немецким конструкторам удалось достичь существенного увеличения скорости лодок, но для массовой реализации этих достижений у Германии не оставалось ни времени, ни производственных возможностей.

Стратегия и тактика военно-воздушных сил вермахта

Специфика руководства ВВС Германии состояла в том, что во главе их стоял Герман Геринг, бывший лётчик, а в годы нацизма — второе лицо во властной вертикали. В связи с этим наиболее важные решения по их использованию принимались, главным образом, исходя из политических соображений, и нередко противоречили требованиям военной необходимости.

Именно ВВС, пополняемые молодежью, прошедшей предварительную обработку в системе «гитлерюгенда» стали наиболее поражённым нацистской идеологией родом войск в составе вермахта.

Геринг был одержим идеей иметь свою армию, что нашло своё выражение во второй фазе войны в создании подчинённых ему «полевых авиационных дивизий», не способных оказать существенного влияния на ход военных действий.

Существенным просчётом в строительстве ВВС было почти полное отсутствие дальних бомбардировщиков. Это обстоятельство сделало недоступными для немецкой авиации промышленные центры Урала, Сибири и Дальнего Востока, что имело решающее значение при переходе блицкрига в войну на истощение и лишило немецкие ВВС функции самостоятельного рода войск, способного выполнять задачи стратегического значения. Однако при поддержке наземных войск их роль была исключительно высока. Так при наступлении танкового подразделения офицер-корректировщик находился в командирской машине, хорошо заметной потому, что на ней был укреплён боевой штандарт, служивший ориентиром пилотам.

Стратегические задачи, решаемые советской авиацией, немцы считали примитивными, качество техники — невысоким, а лётное мастерство — недостаточным. Однако ограниченные задачи помощи наземным войскам советская авиация выполняла. А уникальный по своей конструкции бронированный штурмовик ИЛ-2 (нем. «Eisener Gustav» — броня до 13 мм), по числу выпущенных машин превзошедший все другие модели в мировом военном авиастроении (36 163 штуки), немецкой пехотой назывался за свою эффективность «чёрная смерть» Наиболее серьёзные потери немецкая авиация несла не от зенитной артиллерии или в воздушных боях, но от ошибок, систематически возникавших в организации технического и боевого обеспечения столь чувствительного к ним высоко-техничного рода войск.

В отличие от практики ВВС, где считалось необходимым ценой риска своей жизни спасти повреждённый самолёт, в люфтваффе жизнь пилота ценилась много выше стоимости самолёта.Так немецкий пилот Иоханнес Визе в день потерял 5 самолётов, но зато сбил 12 советских.Вообще напряжённость действия пилота Люфтваффе была намного выше, чем в ВВС.3-4 вылета в день было нормой.Так ас Хартман за время своей военной карьеры совершил 1400 боевых вылетов, провёл 800 воздушных боёв и сбил 350 самолётов противника.

По мнению Б. В. Соколова командование Люфтваффе даже в конце войны (1944—1945) рассматривало Восточный фронт как «учебный полигон», на котором выпускники лётных школ набирались опыта перед отправкой на Западный фронт. И, тем не менее, когда в конце 1944 года на вооружение поступил наиболее лёгкий (на европейском ТВД) в своём классе истребитель Як-3, командование Люфтваффе было вынуждено не рекомендовать своим пилотам вступать в бой с этими машинами на высотах, ниже 5 км.

Противники вермахта (кроме Советского Союза)

Начав войну, Гитлер сразу же нарушил заповедь Бисмарка, считавшего гибельным для Германии войны на два и более фронтов. В таком случае центральное положение Германии на Европейском континенте делало её военное положение в случае затяжной войны безнадёжным, как это показал опыт Первой мировой войны. Единственным возможным вариантом была короткая молниеносная и победоносная война — «блицкриг», которую можно было бы закончить на выгодных условиях. В принципе, это понимал и Гитлер, однако, находясь в плену своих притязаний на мировое господство, он терял способность адекватно оценивать реальную ситуацию и свои возможности.

К началу войны Франция располагала 94 дивизиями с общей численностью около 5 млн человек. В отношении численности, вооружения и материального обеспечения вооружённые силы Франции были в первом приближении эквивалентны немецким. Франция располагала 1735 боевыми самолётами, среди которых было 590 истребителей и 643 бомбардировщика. Флот Франции составлял 7 линкоров,1 авианосец,7 тяжёлых и 11 лёгких крейсеров, 61 эскадренный миноносец, 79 подводных лодок и 12 торпедных катеров.

На континент начали прибывать части английского экспедиционного корпуса, которые в мае 1940 года составили 13 дивизий численностью около 400 000 человек. Однако их формирование было не закончено. В целом в Англии в 1939 году находилось под ружьём 1,27 миллиона человек. Королевские военно-воздушные силы имели 1460 боевых самолётов, в том числе 536 бомбардировщиков и 608 истребителей. Королевский флот имел 7 авианосцев, 15 линкоров, 15 тяжёлых, 49 лёгких крейсеров, 192 эскадренных миноносца, 62 подводных лодки.

Движение сопротивления в вермахте и абвере

Перед самой войной начальник отдела военной экономики и вооружения полковник Томас подал Гитлеру докладную записку, в которой давал реалистичную сравнительную оценку экономического и военного потенциала Германии, стран Западной Европы и США, доказывая, что Германия к войне не готова. 27 августа 1939 года Гитлер ответил на полученное предупреждение, заметив, что он категорически не разделяет опасений в отношении риска, связанного с началом войны

После этого будущие организаторы покушения на Гитлера, в том числе офицер войсковой контрразведки Остер и его шеф адмирал Канарис потеряли всякую надежду на возможность предотвратить военную катастрофу и утвердились в мнении, что единственным выходом является путч.

Приходит время, когда каждый должен что-то совершить. Но тот, кто отважится на это, должен ясно представлять, что он войдёт в немецкую историю, как предатель. Если же он откажется, то станет предателем в собственной совести.

Перед участниками сопротивления стояла дилемма, каждый из выходов из которой приводил к трагедии. Ясно, что заручиться поддержкой населения при путче можно лишь после того, как большинство осознает критичность положения, то есть когда будет уже слишком поздно. Ясно было и то, что в условиях, когда сторонники сопротивления имелись во многих слоях общества, к успеху можно было прийти только при участии армии. Начинать надо было немедленно, без уверенности в успехе. В этой ситуации убеждение в необходимости доведения дела до конца имела в своём основании исключительно обострённое чувство долга идеалистов, сознательно идущих на самопожертвование. И при том добросовестно и безупречно выполняющих свой солдатский долг в войне против общего противника государства.

Персоналии

Бек, Людвиг, генерал-полковник (Beck, Ludwig, Generaloberst (1880—1944)). Был начальником ОКХ. В 1938 году подал в отставку в связи с протестом против политики Гитлера. В последних числах ноября 1941 года совместно с Вирмером и Кайзером пытался установить через руководителя берлинского бюро агентства "Ассошиейтед Пресс" Люиса Лохнера контакты с Президентом Рузвельтом. Однако после заявления Гитлера в Рейхстаге 11 декабря того же года об объявлении войны США, эти контакты стали невозможными

Рассматривался как лидер движения, в котором ему предлагалось стать главой государства. После 20 июля неудачно пытался покончить с собой, но был только ранен и окончательно убит по приказу генерала Фромма.

Витцлебен, Эрвин фон, генерал-фельдмаршал (Witzleben, Erwin von, Generalfeldmarschall (1881—1944). Один из старейших участников сопротивления, отошёл от службы в 1942 году. Рассматривался как верховный главнокомандующий вермахтом в случае удачи. 8 августа казнён..

Гальдер, Франц, генерал-полковник (Halder, Franz, Generaloberst (1884—1972). В 1938—1942 -начальник штаба ОКХ. Состоял в связи с движением, но с течением времени отошёл от него. В июле был арестован вместе со своей семьёй и содержался в нескольких концлагерях. Затем в 1944 г.попал в американский лагерь, из которого без суда освобождён в 1947 году.

Гепнер,Эрих Гёпнер (нем. Erich Hoepner; 14 сентября 1886 — 8 августа 1944) Генерал-полковник (с 1940 года). Один из создателей тактики глубоких танковых прорывов. Осенью 1941 года благодаря самостоятельно предпринятым решительным действиям имел шанс с хода ворваться в Ленинград. Командир 4-й танковой группы Во время битвы за Москву по собственной инициативе отвёл войска ввиду потери их боеспособности. Отправлен в отставку. Казнён в 1944 году за участие в заговоре 20 июля.

Герсдорф Рудольф-Христоф, барон фон (Rudolf-Christoph v. Gersdorff.(1905—1980) Вызвался взорвать себя бомбой в присутствии Гитлера,Кейтеля,Гиммлера и Деница при их посещении выставки трофейного советского оружия и привёл в действие химический взрыватель бомбы. Но Гитлер внезапно вышел и Герсдорф сумел в туалете предотвратить взрыв. При покушении 20 июля подготовил взрыватель, который был передан его коллеге. Благодаря тому, что сооучастники под пытками не выдали его, не был даже арестован и стал одним из немногих выживших участников заговора.

Канарис, Вильгельм, адмирал (Wilhelm Canaris, Admiral) (−1945) В значительной степени оппозиционные настроения против нацизма проявились в разведывательном ведомстве (de. Auslandsnachrichten und Abwehr), возглавляемом адмиралом Канарисом, имевшим весьма трезвое представление о последствиях начатой Гитлером войны и методах её ведения. Повешен в стальном ошейнике в лагере Флоссенбюрг.15.09.1941 он обращается в ОКВ с протестом против жестокого обращения с советскими военнопленными.

Клюге, Гюнтер, генералфельдмаршал (Kluge, Günther von, Generalfeldmarschall (1882—1944). В начале восточной кампании был командующим группы армий «Центр», попал в серьёзную автокатастрофу и был отозван. После тяжелого ранения Роммеля, занял его должность главнокомандующего немецкими войсками на Западном фронте. Под сильным влиянием члена своего штаба фон Трескова стал склоняться к участию в сопротивлении, но после неудавшегося покушения 20 июля отказался продолжить его план. После вызова в Берлин покончил с собой, приняв цианистый калий 19 августа .

Остер, Ганс, полковник (Hans Oster. Oberst) Ещё накануне войны начальник штаба Канариса -полковник Остер предупреждал правительство Голландии о готовящемся нападении. Однако, ввиду неоднократного изменения срока вторжения (29 раз,)его последнее предупреждение было оставлено без внимания. Повешен в лагере Флоссенбюрг вместе с адмиралом Канарисом и пастором Бонхёфером.

Ольбрихт, Фридрих, генерал от инфантерии (Olbrjcht, Friedrich, General der Infanterie (1886—1944). Заместитель командующего Резервной армией генерала-полковника Фромма. Ему прочили должность военного министра. Глубоко религиозный человек. Один из организаторов путча. Сразу же после получения о неудаче был без суда расстрелян по указанию своего шефа, пытавшегося скрыть своё участие.

Томас, Георг, генерал от инфантерии (Thomas, Georg, General der Infanterie (1890—1946). Начальник управления военного строительства и вооружений при ОКВ.Участник сопротивления. Арестован в июле 1944 и заключён. В 1946 освобождён союзниками.

Тресков, Хеннинг, фон, генерал-майор (Tresckow, Henning von, Generalmajor (1901—1944). Первый офицер в звании генерала при штабе группы «Центр». Начальник штаба Второй армии на Восточном фронте. Руководитель группы младших офицеров вермахта и разработчик операции «Валькирия». После провала путча подорвал себя 21 июля в окрестностях Орши ручной гранатой.

Шлабрендорф, Фабиан, старший лейтенант (Schlabrendorff, Fabian von, Oberleutnant (1907 −1980)). Адъютант Хеннинга фон Трескова и его связной с Берлином. После покушения арестован, но оправдан, оставался под арестом до конца войны. После войны опубликовал свою книгу воспоминаний Offiziere gegen Hitler, ставшую важным источником сведений о сопротивлении.

'''Штауффенберг, Клаус Шенк фон''', полковник (Stauffenberg, Claus Graf Schenk von, Oberst i. G. (1907—1944). Начальник штаба Резервной армии (командующий генерал Фромм).Один из сообщества молодых офицеров, после "Хрустальной ночи" превратившийся из почитателя Гитлера в его смертельного врага.Основной исполнитель разработанного Тресковым плана «Валкирия». Сделал попытку уничтожить Гитлера 20 июля 1944 года. Расстрелян в тот же день вместе с Олбрихтом по приказу Фромма.

Штюльпнагель, Карл Генрих, фон, генерал от инфантерии. (STÜLPNAGEL, Karl Heinrich von, General der Infanterie (1886—1944). С 1942 по 1944 Главнокомандующий войсковым контингентом во Франции, где сделал попытку поддержать путч. Узнав о неудаче попытался застрелиться, но лишь ослеп. Осуждён и казнён в августе 1944 г..

Шуленбург, Вернер фон дер Посол Германии в Советском Союзе.(1934—1941). Участник Битвы на Марне. 5 мая 1941 года , Шуленбург предупредил о готовящемся нападении и назвал точную дату . («Правда», 22 июня 1989) В сопротивлении рассматривался в качестве возможного кандидата на пост министра иностранных дел (наряду с Ульрихом фон Хасселем). Имел намерение перейти через линию фронта, чтобы от имени заговорщиков договориться с СССР о прекращении войны. 10 ноября 1944 года казнён через повешение.

Вермахт и движение сопротивления

Имеются сведения, что на последнем этапе боёв на Восточном фронте на стороне СССР участвовали немецкие боевые соенинения с отличительными знаками Веймарской республики.

Союз немецких офицеров «Свободная Германия»

Организация, созданная немецкими офицерами в июле 1943 года в городе Красногорске, находящимися в советском плену и пришедшими к выводу о необходимости скорейшего окончания безнадёжной войны. Председателем был избран писатель Эрих Вайнерт. В работе организации принимали участие и гражданские антифашисты, например Вальтер Ульбрихт.

Фольксштурм

Традиции народного ополчения в Германии берут своё начало во времена Освободительной войны в Германии против Наполеона. Тогда идеологом организации всенародного сопротивления противнику стал Шарнгорст, активно поддержанный Клаузевицем, Гнейзенау и Штейном. В дополнение к армии предполагалось создать Ландвер из мужского населения в возрасте от 18 до 40 лет и Ландштурм в возрасте от 16 до 60 лет, не вошедших, ни в ландвер, ни в регулярные войска. Эти формирования, совершая партизанские действия, оказывали посильную помощь при освобождении страны. Всякий, вступивший в связь с врагом, карался смертью. Не выполняющий приказа лишался гражданских прав.

После того, как осенью 1944 года советские войска вошли в Восточную Пруссию в Германии началось общенародное движение по созданию оборонительных сооружений и по образцу Ландштурма было создано народное ополчение, названное фольксштурмом. Фольксштурм был создан на основании приказа Гитлера от 15 сентября 1944 года. Ответственность за его военную подготовку нёс Гиммлер, а политическую — Борман. Подлежали призыву все ранее освобождённые по старости или по болезни, но работоспособные мужчины. Возраст призывников — от 16 до 60 лет. Число призванных — около 6 миллионов.

Однако, когда, с большими потерями, советские войска были изгнаны с территории Германии, на время создалось впечатление, что непосредственная опасность отступила и начатые мероприятия были отменены, как ненужные и порождающие панические настроения.

Когда же 12 января 1945 в излучине Вислы началось мощное советское наступление и Восточный фронт был взломан, стало ясно, что война безнадёжно проиграна.

В то время немецкий народ был втайне преисполнен ужаса, перед тем, что произойдет, когда Германия проиграет эту войну. И это ощущение испытывали не только верхи. Весь народ испытывал чувство, что все мосты сожжены и на милость невозможно рассчитывать. Именно неспокойная совесть, отягченная знанием преступлений, совершенных нацистами во имя Германии, была основой призрачной веры в окончательную победу с помощью «чуда оружия», вопреки здравому смыслу и политической и военной ситуации

— Heinrich Graf von Einsidel. Der Überfall. Hoffmann und Campe.

«Перед предвкушавшими близкую победу советскими войсками катилась волна панического страха», подтверждённого ранее докладами международной комиссии о зверствах советских солдат в Немерсдорфе и других населённых пунктах Восточной Пруссии.. Бернхард Фиш, принимавший участие в боях за Неммерсдорф, а впоследствии выпустивший несколько книг и статей, не исключает возможности провокации с немецкой стороны — использования диверсантов, переодетых в советскую форму.

Илья Эренбург в своих филиппиках взывал к мести:

И вот мы в Германии.. немецкие города горят и это меня радует… Немец — повсюду немец. Он уже подвергается наказанию, но еще недостаточно. И что может нас остановить? .. Нет, Германия, слишком поздно. Час мести пробил!

Выступления Эренбурга в массовом порядке, так же, как и подробности расследований военных преступлений, совершаемых советскими войсками, тиражировались всеми средствами массмедиа с целью мобилизации армии и населения на проведение «тотальной войны»

Отступающие на запад беженцы уничтожались союзниками штурмовой авиацией, давились танками, а пытавшиеся спастись морем расстреливались в портах погрузки и тысячами топились даже в том случае, когда суда несли явно видимые знаки Красного креста (Например — уничтожение госпитального судна «Позен» советскими штурмовиками.11.04.1945.г. На судне находились около 700 человек, среди них 544 раненых,12 медицинских сестер, остальные — беженцы, взявшие на себя труд по уходу за ранеными. Удалось спастись 400, около 300 сгорели заживо или утонули вместе с судном.).

В создавшейся обстановке подавляющее большинство немцев на Востоке страны не видело для себя иного выхода, кроме вооружённой борьбы. Даже явные противники нацистского режима становились теперь убеждёнными защитниками родины. За оружие брались старики, женщины и дети. При этом население на Востоке страны стремилось как можно дольше продолжить войну с тем, чтобы наступающие войска союзников смогли бы продвинуться как можно дальше на Восток. Плохо подготовленные бойцы фольксштурма несли большие потери при столкновении с советскими частями. Поскольку их униформа цветом отличалась от обмундирования вермахта, многие при попадании в советский плен расстреливались, как партизаны. Общее число пропавших без вести бойцов фольксштурма оценивается в 175 000 человек.

В своём первомайском выступлении по случае праздника рабочих — нем. Maifeier, (отмечаемого как в Германии, так и на некоторых оккупированных территориях, в частности в Украине) по радио адмирал Дениц, уже как руководитель государства, и Верховный главнокомандующий, заявил:

Я считаю своей первой задачей спасти немецких людей от уничтожения наступающими войсками большевиков. Вооружённая борьба продолжается сейчас только ради этой цели. Пока и поскольку англичане и американцы будут мешать нам выполнять эту задачу, до тех пор мы будем бороться и против них. При этом англо-американцы станут продолжать войну уже не ради собственных интересов, а за распространение в Европе большевизма

Капитуляция

7 мая 1945 года генерал-фельдмаршал Кейтель, начальник Штаба Верховного главнокомандования Германии, подписал от лица главы государства — адмирала Дёница в Реймсе в штабе главнокомандующего вооружёнными силами союзников Дуайта Эйзенхауэра в 2 часа 41 минуту акт о безоговорочной капитуляции Германии. В соответствие с ним с 23.01 8 мая военные действия на территории всей Европы должны быть прекращены. Однако, по настоянию Сталина, эта процедура была повторена в ночь с 8 на 9 мая 1945 года генерал-фельдмаршалом Кейтелем, генерал-адмиралом фон Фридебургом и генерал-полковником Штумпфом. Три этих высших офицера подписали акт о безоговорочной капитуляции от имени Верховного командования вооружённых сил Германии.

День 9 мая был назван днём официального прекращения огня. Последние воинские формирования вермахта были разоружены к сентябрю 1945 года. Вермахт распущен законом Контрольного совета союзников № 34 от 20 августа 1946 года. После войны и разделения Германии на две части были созданы вооружённые силы двух стран, называвшиеся соответственно «Национальная народная армия» (ГДР) и «Федеральные силы обороны» (бундесвер — ФРГ).

По советским данным на 26 июня 1944 года потери вермахта составили 7,8 миллионов убитыми и пленными. Так как число военнопленных тогда составляло не менее 700 000 человек, то немецкие потери убитыми составляли по советским данным 7,1 миллиона убитыми. Таким образом, можно предположить, что по советским данным, за всю войну пало не менее 10 миллионов солдат вермахта.

Военные преступления и их судебное преследование

Начиная войну, Гитлер с самого начала заявлял, что она ставит своей целью изменение международного порядка, уничтожение по всей Европе «большевистско-еврейского заговора» и потому будет вестись на уничтожение с выходом далеко за пределы установившихся нормативов традиционной войны. В связи с этим вермахт объективно стал основным инструментом реализации этой преступной политики. Вместе с тем по окончании войны встал ряд проблем по кодификации совершённых нарушений общепризнанных обычаев войны, определении виновников и их наказании.;;

В существовавших в то время договорённостях, достигнутых в Женеве допускалось применение репрессий в виде взятия заложников и убийства без суда лиц, даже не имеющих отношения к актам сопротивления. Ограничение состояло в том, что такие действия допускались исключительно, как средство принуждения, но никоим образом не как средство наказания или мести. Однако во время войны эти акты стали не исключением, но правилом и потому международное право требовало коррекции. В том числе и потому, что принявшая тотальный характер война в современных условиях вовлекла в вооружённую борьбу массы населения в форме, противоречащей действующим правилам.

Партизанское движение в большинстве случаев было организовано с нарушением 2-й Гаагской Конвенции о законах и обычаях сухопутной войны (IV Гаагская конвенция, 1907 г.). Партизаны уничтожали пленных. При этом, поскольку партизан в подавляющем большинстве случаев не имел явственно видимого и потому демаскирующего отличительного знака, а своё оружие носил скрытно, он не мог рассматриваться как комбатант.И потому действия против партизан рассматривались как борьба с организованным бандитизмом. Это вело к тому, что жертвами проводимых зачисток нередко становились мирные жители.

При отступлении войск с обеих сторон применялась «тактика выжженной земли». Так в Киеве при отступлении РККА был взорван Крещатик, под Ленинградом, Москвой и другими городами специальные диверсионные отряды уничтожали дома (эпизод с Зоей Космодемьянской), А немцы в Белоруссии, например, за период с июня 1941 года по июль 1944 года войсками СС уничтожили 209 городов и около 9200 деревень, их жители были большей частью убиты. На основании «Директивы о сотрудничестве армии с айнзатцгруппами СС» вермахт принимал участие прямо и косвенно в арестах и убийствах евреев.

На Нюрнбергском процессе международный трибунал признал преступными организации СС, СД, СА, гестапо и руководящий состав нацистской партии.
Генеральный штаб и Верховное командование вермахта (OKW) в целом преступными организациями признаны не были. Вермахт с самого начала процесса не был причислен к списку обвиняемых и к преступным организациям также причислен не был.

Однако, после главного, были проведены частные последующие Нюрнбергские процессы над армейским командованием, а именно: процесс над генералами Юго-Восточного фронта, (Case VII Generals on southeastern front), над командованием спецподразделений -«зондеркоманд» (Case IX Task forces) и Верховным командованием вермахта (Case XII Wermacht High Command)

Кроме того, значительное число немецких военнопленных долгое время содержалось в концентрационных лагерях на территории Советского Союза. Последние 40 000 пленных были репатриированы в 1955, когда канцлер Аденауэр добился их освобождения при своей встрече с Хрущевым.

Похоронное дело и память о павших

16 декабря 1919 года. был организован Народный союз Германии по уходу за военными захоронениями, как общественная организация. После 1933 года руководящий орган Народного Союза не избежал влияния национал-социалистической идеологии. Во время войны деятельность Союза носила ограниченный характер. Тогда организацию работ по закладке солдатских кладбищ переняла на себя похоронная служба вермахта.

Это гуманитарная организация задачами которой являются сбор и документирование информации о немецких военных захоронениях за рубежом, меры по их сохранению и уход за ними. Народный Союз оказывает помощь родственникам павших по вопросам ухода за военными могилами, консультирует общественные организации и частные лица, осуществляет поддержку международной деятельности в области ухода за военными захоронениями и способствует проведению встреч молодых людей на местах захоронений павших солдат. Народный Союз насчитывает 1,3 млн членов Союза и спонсоров. За счёт взносов и пожертвований, а также от средств, поступающих от добровольных сборов, проводящихся один раз в год по домам и на улицах, финансируется работа Народного Союза. Правительство Германии, в случае недостатка средств для проведения определённых работ, оказывает Союзу финансовую поддержку.

В этих целях Народный Союз организует поездки к местам захоронений, включая организацию национальных и международных молодёжных лагерей по уходу за военными кладбищами, проводит информационную работу со школьниками. Кроме этого, на четырёх зарубежных кладбищах организованы молодёжные центры, где созданы условия для осуществления педагогических проектов по воспитанию у школьников и молодёжи чувств мира.

Только в 1946 году Народный Союз смог восстановить свою гуманитарную деятельность. За короткие сроки удалось благоустроить в Германии более 400 военных кладбищ. В 1954 году канцлер Федеративной Республики Германии Аденауэр возложил на Народный Союз обязанности производить поиск немецких военных захоронений за рубежом и принимать меры по уходу за ними и сохранению.

Под его опекой на начало 21 века находятся более 630 военных кладбищ в 40 государствах с общим числом захоронений около 1,7 млн погибших. Около 13 тыс. добровольных и 520 штатных сотрудников выполняют сегодня работы, возложенные на Народный Союз. После политических перемен в Восточной Европе Народному Союзу удалось возобновить свою работу также и в государствах бывшего Восточного блока, где во время Второй мировой войны погибло около трёх миллионов немецких военнослужащих, что примерно вдвое больше, чем покоящихся на Западе.

На территории бывшего СССР многие из более чем ста тысяч захоронений разрушены, застроены или разграблены. Несмотря на это, за последние годы удалось восстановить и заложить более 150 кладбищ второй мировой войны и более 150 захоронений первой мировой войны в странах Восточной, Средней и Юго-Восточной Европы. К этому числу относятся 21 центральных сборных кладбищ. В настоящее время (На начало XXI века)около 50 кладбищ находятся в процессе строительства. Порядка 152 000 погибших во время войны, уже перезахоронены.

День народной скорби, проводимый Народным Союзом в ноябре месяце каждого года при активном участии всенародных политических и общественных организаций, является днем памяти павших и призывом к миру.

В 1994 году правительство Ленинградской области выделило под строительство немецкого кладбища 5 гектаров земли в деревне Сологубовка.

По согласованию с администрацией Ленинградской области было решено превратить кладбище немецких солдат в деревне Сологубовка в самое большое в мире военное кладбище. Сейчас на нём захоронено около 22 000 человек. К сроку окончания поисковых работ здесь найдут своё успокоение останки около 80 000 человек.

Здесь же предполагалось установить и памятник советским солдатам.

См. также

• Люфтваффе
• Панцерваффе
• Кригсмарине

Литература

•Laurence Rees. Hitlers Krieg im Osten Aus dem Englischen-Wilhelm Heyne Verlag- München 2000 ISBN 3-453-17289-2

•Günter Böddeker.Die Flüchtlinge. Die Vertreibung der Deutchen in Osten.by F.A.Herbig Verlagsbuhhandlung München.Berlin- 1980. ISBN 3-7766-1042-5

•Helmut Karschkes (Hrsg.) Mensclichkeit im Krieg. Soldaten der Deutschen Wermacht und ihre Gegner berichten, Graz; Stuttgart: Stocker; 2000 ISBN 3-7020-0884-5

•Catherine Merridale . Iwans Krieg. Die Rote Armee 1939 bis 1945/ Aus den Englischen / S.Fischer Verlag.GmbH .Frankfurt a/M. ISBN 978-3-10-048450-5; ISBN 3-10-048450-9

Отрывок, характеризующий История вермахта

Князь Николай Андреич знал через m lle Bourienne все слухи, ходившие по городу, и прочел ту записку к княжне Марье, в которой Наташа отказывала своему жениху. Он казался веселее обыкновенного и с большим нетерпением ожидал сына.
Чрез несколько дней после отъезда Анатоля, Пьер получил записку от князя Андрея, извещавшего его о своем приезде и просившего Пьера заехать к нему.
Князь Андрей, приехав в Москву, в первую же минуту своего приезда получил от отца записку Наташи к княжне Марье, в которой она отказывала жениху (записку эту похитила у княжны Марьи и передала князю m lle Вourienne) и услышал от отца с прибавлениями рассказы о похищении Наташи.
Князь Андрей приехал вечером накануне. Пьер приехал к нему на другое утро. Пьер ожидал найти князя Андрея почти в том же положении, в котором была и Наташа, и потому он был удивлен, когда, войдя в гостиную, услыхал из кабинета громкий голос князя Андрея, оживленно говорившего что то о какой то петербургской интриге. Старый князь и другой чей то голос изредка перебивали его. Княжна Марья вышла навстречу к Пьеру. Она вздохнула, указывая глазами на дверь, где был князь Андрей, видимо желая выразить свое сочувствие к его горю; но Пьер видел по лицу княжны Марьи, что она была рада и тому, что случилось, и тому, как ее брат принял известие об измене невесты.
– Он сказал, что ожидал этого, – сказала она. – Я знаю, что гордость его не позволит ему выразить своего чувства, но всё таки лучше, гораздо лучше он перенес это, чем я ожидала. Видно, так должно было быть…
– Но неужели совершенно всё кончено? – сказал Пьер.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на него. Она не понимала даже, как можно было об этом спрашивать. Пьер вошел в кабинет. Князь Андрей, весьма изменившийся, очевидно поздоровевший, но с новой, поперечной морщиной между бровей, в штатском платье, стоял против отца и князя Мещерского и горячо спорил, делая энергические жесты. Речь шла о Сперанском, известие о внезапной ссылке и мнимой измене которого только что дошло до Москвы.
– Теперь судят и обвиняют его (Сперанского) все те, которые месяц тому назад восхищались им, – говорил князь Андрей, – и те, которые не в состоянии были понимать его целей. Судить человека в немилости очень легко и взваливать на него все ошибки другого; а я скажу, что ежели что нибудь сделано хорошего в нынешнее царствованье, то всё хорошее сделано им – им одним. – Он остановился, увидав Пьера. Лицо его дрогнуло и тотчас же приняло злое выражение. – И потомство отдаст ему справедливость, – договорил он, и тотчас же обратился к Пьеру.
– Ну ты как? Все толстеешь, – говорил он оживленно, но вновь появившаяся морщина еще глубже вырезалась на его лбу. – Да, я здоров, – отвечал он на вопрос Пьера и усмехнулся. Пьеру ясно было, что усмешка его говорила: «здоров, но здоровье мое никому не нужно». Сказав несколько слов с Пьером об ужасной дороге от границ Польши, о том, как он встретил в Швейцарии людей, знавших Пьера, и о господине Десале, которого он воспитателем для сына привез из за границы, князь Андрей опять с горячностью вмешался в разговор о Сперанском, продолжавшийся между двумя стариками.
– Ежели бы была измена и были бы доказательства его тайных сношений с Наполеоном, то их всенародно объявили бы – с горячностью и поспешностью говорил он. – Я лично не люблю и не любил Сперанского, но я люблю справедливость. – Пьер узнавал теперь в своем друге слишком знакомую ему потребность волноваться и спорить о деле для себя чуждом только для того, чтобы заглушить слишком тяжелые задушевные мысли.
Когда князь Мещерский уехал, князь Андрей взял под руку Пьера и пригласил его в комнату, которая была отведена для него. В комнате была разбита кровать, лежали раскрытые чемоданы и сундуки. Князь Андрей подошел к одному из них и достал шкатулку. Из шкатулки он достал связку в бумаге. Он всё делал молча и очень быстро. Он приподнялся, прокашлялся. Лицо его было нахмурено и губы поджаты.
– Прости меня, ежели я тебя утруждаю… – Пьер понял, что князь Андрей хотел говорить о Наташе, и широкое лицо его выразило сожаление и сочувствие. Это выражение лица Пьера рассердило князя Андрея; он решительно, звонко и неприятно продолжал: – Я получил отказ от графини Ростовой, и до меня дошли слухи об искании ее руки твоим шурином, или тому подобное. Правда ли это?
– И правда и не правда, – начал Пьер; но князь Андрей перебил его.
– Вот ее письма и портрет, – сказал он. Он взял связку со стола и передал Пьеру.
– Отдай это графине… ежели ты увидишь ее.
– Она очень больна, – сказал Пьер.
– Так она здесь еще? – сказал князь Андрей. – А князь Курагин? – спросил он быстро.
– Он давно уехал. Она была при смерти…
– Очень сожалею об ее болезни, – сказал князь Андрей. – Он холодно, зло, неприятно, как его отец, усмехнулся.
– Но господин Курагин, стало быть, не удостоил своей руки графиню Ростову? – сказал князь Андрей. Он фыркнул носом несколько раз.
– Он не мог жениться, потому что он был женат, – сказал Пьер.
Князь Андрей неприятно засмеялся, опять напоминая своего отца.
– А где же он теперь находится, ваш шурин, могу ли я узнать? – сказал он.
– Он уехал в Петер…. впрочем я не знаю, – сказал Пьер.
– Ну да это всё равно, – сказал князь Андрей. – Передай графине Ростовой, что она была и есть совершенно свободна, и что я желаю ей всего лучшего.
Пьер взял в руки связку бумаг. Князь Андрей, как будто вспоминая, не нужно ли ему сказать еще что нибудь или ожидая, не скажет ли чего нибудь Пьер, остановившимся взглядом смотрел на него.
– Послушайте, помните вы наш спор в Петербурге, – сказал Пьер, помните о…
– Помню, – поспешно отвечал князь Андрей, – я говорил, что падшую женщину надо простить, но я не говорил, что я могу простить. Я не могу.
– Разве можно это сравнивать?… – сказал Пьер. Князь Андрей перебил его. Он резко закричал:
– Да, опять просить ее руки, быть великодушным, и тому подобное?… Да, это очень благородно, но я не способен итти sur les brisees de monsieur [итти по стопам этого господина]. – Ежели ты хочешь быть моим другом, не говори со мною никогда про эту… про всё это. Ну, прощай. Так ты передашь…
Пьер вышел и пошел к старому князю и княжне Марье.
Старик казался оживленнее обыкновенного. Княжна Марья была такая же, как и всегда, но из за сочувствия к брату, Пьер видел в ней радость к тому, что свадьба ее брата расстроилась. Глядя на них, Пьер понял, какое презрение и злобу они имели все против Ростовых, понял, что нельзя было при них даже и упоминать имя той, которая могла на кого бы то ни было променять князя Андрея.
За обедом речь зашла о войне, приближение которой уже становилось очевидно. Князь Андрей не умолкая говорил и спорил то с отцом, то с Десалем, швейцарцем воспитателем, и казался оживленнее обыкновенного, тем оживлением, которого нравственную причину так хорошо знал Пьер.


В этот же вечер, Пьер поехал к Ростовым, чтобы исполнить свое поручение. Наташа была в постели, граф был в клубе, и Пьер, передав письма Соне, пошел к Марье Дмитриевне, интересовавшейся узнать о том, как князь Андрей принял известие. Через десять минут Соня вошла к Марье Дмитриевне.
– Наташа непременно хочет видеть графа Петра Кирилловича, – сказала она.
– Да как же, к ней что ль его свести? Там у вас не прибрано, – сказала Марья Дмитриевна.
– Нет, она оделась и вышла в гостиную, – сказала Соня.
Марья Дмитриевна только пожала плечами.
– Когда это графиня приедет, измучила меня совсем. Ты смотри ж, не говори ей всего, – обратилась она к Пьеру. – И бранить то ее духу не хватает, так жалка, так жалка!
Наташа, исхудавшая, с бледным и строгим лицом (совсем не пристыженная, какою ее ожидал Пьер) стояла по середине гостиной. Когда Пьер показался в двери, она заторопилась, очевидно в нерешительности, подойти ли к нему или подождать его.
Пьер поспешно подошел к ней. Он думал, что она ему, как всегда, подаст руку; но она, близко подойдя к нему, остановилась, тяжело дыша и безжизненно опустив руки, совершенно в той же позе, в которой она выходила на середину залы, чтоб петь, но совсем с другим выражением.
– Петр Кирилыч, – начала она быстро говорить – князь Болконский был вам друг, он и есть вам друг, – поправилась она (ей казалось, что всё только было, и что теперь всё другое). – Он говорил мне тогда, чтобы обратиться к вам…
Пьер молча сопел носом, глядя на нее. Он до сих пор в душе своей упрекал и старался презирать ее; но теперь ему сделалось так жалко ее, что в душе его не было места упреку.
– Он теперь здесь, скажите ему… чтобы он прост… простил меня. – Она остановилась и еще чаще стала дышать, но не плакала.
– Да… я скажу ему, – говорил Пьер, но… – Он не знал, что сказать.
Наташа видимо испугалась той мысли, которая могла притти Пьеру.
– Нет, я знаю, что всё кончено, – сказала она поспешно. – Нет, это не может быть никогда. Меня мучает только зло, которое я ему сделала. Скажите только ему, что я прошу его простить, простить, простить меня за всё… – Она затряслась всем телом и села на стул.
Еще никогда не испытанное чувство жалости переполнило душу Пьера.
– Я скажу ему, я всё еще раз скажу ему, – сказал Пьер; – но… я бы желал знать одно…
«Что знать?» спросил взгляд Наташи.
– Я бы желал знать, любили ли вы… – Пьер не знал как назвать Анатоля и покраснел при мысли о нем, – любили ли вы этого дурного человека?
– Не называйте его дурным, – сказала Наташа. – Но я ничего – ничего не знаю… – Она опять заплакала.
И еще больше чувство жалости, нежности и любви охватило Пьера. Он слышал как под очками его текли слезы и надеялся, что их не заметят.
– Не будем больше говорить, мой друг, – сказал Пьер.
Так странно вдруг для Наташи показался этот его кроткий, нежный, задушевный голос.
– Не будем говорить, мой друг, я всё скажу ему; но об одном прошу вас – считайте меня своим другом, и ежели вам нужна помощь, совет, просто нужно будет излить свою душу кому нибудь – не теперь, а когда у вас ясно будет в душе – вспомните обо мне. – Он взял и поцеловал ее руку. – Я счастлив буду, ежели в состоянии буду… – Пьер смутился.
– Не говорите со мной так: я не стою этого! – вскрикнула Наташа и хотела уйти из комнаты, но Пьер удержал ее за руку. Он знал, что ему нужно что то еще сказать ей. Но когда он сказал это, он удивился сам своим словам.
– Перестаньте, перестаньте, вся жизнь впереди для вас, – сказал он ей.
– Для меня? Нет! Для меня всё пропало, – сказала она со стыдом и самоунижением.
– Все пропало? – повторил он. – Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире, и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей.
Наташа в первый раз после многих дней заплакала слезами благодарности и умиления и взглянув на Пьера вышла из комнаты.
Пьер тоже вслед за нею почти выбежал в переднюю, удерживая слезы умиления и счастья, давившие его горло, не попадая в рукава надел шубу и сел в сани.
– Теперь куда прикажете? – спросил кучер.
«Куда? спросил себя Пьер. Куда же можно ехать теперь? Неужели в клуб или гости?» Все люди казались так жалки, так бедны в сравнении с тем чувством умиления и любви, которое он испытывал; в сравнении с тем размягченным, благодарным взглядом, которым она последний раз из за слез взглянула на него.
– Домой, – сказал Пьер, несмотря на десять градусов мороза распахивая медвежью шубу на своей широкой, радостно дышавшей груди.
Было морозно и ясно. Над грязными, полутемными улицами, над черными крышами стояло темное, звездное небо. Пьер, только глядя на небо, не чувствовал оскорбительной низости всего земного в сравнении с высотою, на которой находилась его душа. При въезде на Арбатскую площадь, огромное пространство звездного темного неба открылось глазам Пьера. Почти в середине этого неба над Пречистенским бульваром, окруженная, обсыпанная со всех сторон звездами, но отличаясь от всех близостью к земле, белым светом, и длинным, поднятым кверху хвостом, стояла огромная яркая комета 1812 го года, та самая комета, которая предвещала, как говорили, всякие ужасы и конец света. Но в Пьере светлая звезда эта с длинным лучистым хвостом не возбуждала никакого страшного чувства. Напротив Пьер радостно, мокрыми от слез глазами, смотрел на эту светлую звезду, которая, как будто, с невыразимой быстротой пролетев неизмеримые пространства по параболической линии, вдруг, как вонзившаяся стрела в землю, влепилась тут в одно избранное ею место, на черном небе, и остановилась, энергично подняв кверху хвост, светясь и играя своим белым светом между бесчисленными другими, мерцающими звездами. Пьеру казалось, что эта звезда вполне отвечала тому, что было в его расцветшей к новой жизни, размягченной и ободренной душе.


С конца 1811 го года началось усиленное вооружение и сосредоточение сил Западной Европы, и в 1812 году силы эти – миллионы людей (считая тех, которые перевозили и кормили армию) двинулись с Запада на Восток, к границам России, к которым точно так же с 1811 го года стягивались силы России. 12 июня силы Западной Европы перешли границы России, и началась война, то есть совершилось противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие. Миллионы людей совершали друг, против друга такое бесчисленное количество злодеяний, обманов, измен, воровства, подделок и выпуска фальшивых ассигнаций, грабежей, поджогов и убийств, которого в целые века не соберет летопись всех судов мира и на которые, в этот период времени, люди, совершавшие их, не смотрели как на преступления.
Что произвело это необычайное событие? Какие были причины его? Историки с наивной уверенностью говорят, что причинами этого события были обида, нанесенная герцогу Ольденбургскому, несоблюдение континентальной системы, властолюбие Наполеона, твердость Александра, ошибки дипломатов и т. п.
Следовательно, стоило только Меттерниху, Румянцеву или Талейрану, между выходом и раутом, хорошенько постараться и написать поискуснее бумажку или Наполеону написать к Александру: Monsieur mon frere, je consens a rendre le duche au duc d'Oldenbourg, [Государь брат мой, я соглашаюсь возвратить герцогство Ольденбургскому герцогу.] – и войны бы не было.
Понятно, что таким представлялось дело современникам. Понятно, что Наполеону казалось, что причиной войны были интриги Англии (как он и говорил это на острове Св. Елены); понятно, что членам английской палаты казалось, что причиной войны было властолюбие Наполеона; что принцу Ольденбургскому казалось, что причиной войны было совершенное против него насилие; что купцам казалось, что причиной войны была континентальная система, разорявшая Европу, что старым солдатам и генералам казалось, что главной причиной была необходимость употребить их в дело; легитимистам того времени то, что необходимо было восстановить les bons principes [хорошие принципы], а дипломатам того времени то, что все произошло оттого, что союз России с Австрией в 1809 году не был достаточно искусно скрыт от Наполеона и что неловко был написан memorandum за № 178. Понятно, что эти и еще бесчисленное, бесконечное количество причин, количество которых зависит от бесчисленного различия точек зрения, представлялось современникам; но для нас – потомков, созерцающих во всем его объеме громадность совершившегося события и вникающих в его простой и страшный смысл, причины эти представляются недостаточными. Для нас непонятно, чтобы миллионы людей христиан убивали и мучили друг друга, потому что Наполеон был властолюбив, Александр тверд, политика Англии хитра и герцог Ольденбургский обижен. Нельзя понять, какую связь имеют эти обстоятельства с самым фактом убийства и насилия; почему вследствие того, что герцог обижен, тысячи людей с другого края Европы убивали и разоряли людей Смоленской и Московской губерний и были убиваемы ими.
Для нас, потомков, – не историков, не увлеченных процессом изыскания и потому с незатемненным здравым смыслом созерцающих событие, причины его представляются в неисчислимом количестве. Чем больше мы углубляемся в изыскание причин, тем больше нам их открывается, и всякая отдельно взятая причина или целый ряд причин представляются нам одинаково справедливыми сами по себе, и одинаково ложными по своей ничтожности в сравнении с громадностью события, и одинаково ложными по недействительности своей (без участия всех других совпавших причин) произвести совершившееся событие. Такой же причиной, как отказ Наполеона отвести свои войска за Вислу и отдать назад герцогство Ольденбургское, представляется нам и желание или нежелание первого французского капрала поступить на вторичную службу: ибо, ежели бы он не захотел идти на службу и не захотел бы другой, и третий, и тысячный капрал и солдат, настолько менее людей было бы в войске Наполеона, и войны не могло бы быть.
Ежели бы Наполеон не оскорбился требованием отступить за Вислу и не велел наступать войскам, не было бы войны; но ежели бы все сержанты не пожелали поступить на вторичную службу, тоже войны не могло бы быть. Тоже не могло бы быть войны, ежели бы не было интриг Англии, и не было бы принца Ольденбургского и чувства оскорбления в Александре, и не было бы самодержавной власти в России, и не было бы французской революции и последовавших диктаторства и империи, и всего того, что произвело французскую революцию, и так далее. Без одной из этих причин ничего не могло бы быть. Стало быть, причины эти все – миллиарды причин – совпали для того, чтобы произвести то, что было. И, следовательно, ничто не было исключительной причиной события, а событие должно было совершиться только потому, что оно должно было совершиться. Должны были миллионы людей, отрекшись от своих человеческих чувств и своего разума, идти на Восток с Запада и убивать себе подобных, точно так же, как несколько веков тому назад с Востока на Запад шли толпы людей, убивая себе подобных.
Действия Наполеона и Александра, от слова которых зависело, казалось, чтобы событие совершилось или не совершилось, – были так же мало произвольны, как и действие каждого солдата, шедшего в поход по жребию или по набору. Это не могло быть иначе потому, что для того, чтобы воля Наполеона и Александра (тех людей, от которых, казалось, зависело событие) была исполнена, необходимо было совпадение бесчисленных обстоятельств, без одного из которых событие не могло бы совершиться. Необходимо было, чтобы миллионы людей, в руках которых была действительная сила, солдаты, которые стреляли, везли провиант и пушки, надо было, чтобы они согласились исполнить эту волю единичных и слабых людей и были приведены к этому бесчисленным количеством сложных, разнообразных причин.
Фатализм в истории неизбежен для объяснения неразумных явлений (то есть тех, разумность которых мы не понимаем). Чем более мы стараемся разумно объяснить эти явления в истории, тем они становятся для нас неразумнее и непонятнее.
Каждый человек живет для себя, пользуется свободой для достижения своих личных целей и чувствует всем существом своим, что он может сейчас сделать или не сделать такое то действие; но как скоро он сделает его, так действие это, совершенное в известный момент времени, становится невозвратимым и делается достоянием истории, в которой оно имеет не свободное, а предопределенное значение.
Есть две стороны жизни в каждом человеке: жизнь личная, которая тем более свободна, чем отвлеченнее ее интересы, и жизнь стихийная, роевая, где человек неизбежно исполняет предписанные ему законы.
Человек сознательно живет для себя, но служит бессознательным орудием для достижения исторических, общечеловеческих целей. Совершенный поступок невозвратим, и действие его, совпадая во времени с миллионами действий других людей, получает историческое значение. Чем выше стоит человек на общественной лестнице, чем с большими людьми он связан, тем больше власти он имеет на других людей, тем очевиднее предопределенность и неизбежность каждого его поступка.
«Сердце царево в руце божьей».
Царь – есть раб истории.
История, то есть бессознательная, общая, роевая жизнь человечества, всякой минутой жизни царей пользуется для себя как орудием для своих целей.
Наполеон, несмотря на то, что ему более чем когда нибудь, теперь, в 1812 году, казалось, что от него зависело verser или не verser le sang de ses peuples [проливать или не проливать кровь своих народов] (как в последнем письме писал ему Александр), никогда более как теперь не подлежал тем неизбежным законам, которые заставляли его (действуя в отношении себя, как ему казалось, по своему произволу) делать для общего дела, для истории то, что должно было совершиться.
Люди Запада двигались на Восток для того, чтобы убивать друг друга. И по закону совпадения причин подделались сами собою и совпали с этим событием тысячи мелких причин для этого движения и для войны: укоры за несоблюдение континентальной системы, и герцог Ольденбургский, и движение войск в Пруссию, предпринятое (как казалось Наполеону) для того только, чтобы достигнуть вооруженного мира, и любовь и привычка французского императора к войне, совпавшая с расположением его народа, увлечение грандиозностью приготовлений, и расходы по приготовлению, и потребность приобретения таких выгод, которые бы окупили эти расходы, и одурманившие почести в Дрездене, и дипломатические переговоры, которые, по взгляду современников, были ведены с искренним желанием достижения мира и которые только уязвляли самолюбие той и другой стороны, и миллионы миллионов других причин, подделавшихся под имеющее совершиться событие, совпавших с ним.
Когда созрело яблоко и падает, – отчего оно падает? Оттого ли, что тяготеет к земле, оттого ли, что засыхает стержень, оттого ли, что сушится солнцем, что тяжелеет, что ветер трясет его, оттого ли, что стоящему внизу мальчику хочется съесть его?
Ничто не причина. Все это только совпадение тех условий, при которых совершается всякое жизненное, органическое, стихийное событие. И тот ботаник, который найдет, что яблоко падает оттого, что клетчатка разлагается и тому подобное, будет так же прав, и так же не прав, как и тот ребенок, стоящий внизу, который скажет, что яблоко упало оттого, что ему хотелось съесть его и что он молился об этом. Так же прав и не прав будет тот, кто скажет, что Наполеон пошел в Москву потому, что он захотел этого, и оттого погиб, что Александр захотел его погибели: как прав и не прав будет тот, кто скажет, что завалившаяся в миллион пудов подкопанная гора упала оттого, что последний работник ударил под нее последний раз киркою. В исторических событиях так называемые великие люди суть ярлыки, дающие наименований событию, которые, так же как ярлыки, менее всего имеют связи с самым событием.
Каждое действие их, кажущееся им произвольным для самих себя, в историческом смысле непроизвольно, а находится в связи со всем ходом истории и определено предвечно.


29 го мая Наполеон выехал из Дрездена, где он пробыл три недели, окруженный двором, составленным из принцев, герцогов, королей и даже одного императора. Наполеон перед отъездом обласкал принцев, королей и императора, которые того заслуживали, побранил королей и принцев, которыми он был не вполне доволен, одарил своими собственными, то есть взятыми у других королей, жемчугами и бриллиантами императрицу австрийскую и, нежно обняв императрицу Марию Луизу, как говорит его историк, оставил ее огорченною разлукой, которую она – эта Мария Луиза, считавшаяся его супругой, несмотря на то, что в Париже оставалась другая супруга, – казалось, не в силах была перенести. Несмотря на то, что дипломаты еще твердо верили в возможность мира и усердно работали с этой целью, несмотря на то, что император Наполеон сам писал письмо императору Александру, называя его Monsieur mon frere [Государь брат мой] и искренно уверяя, что он не желает войны и что всегда будет любить и уважать его, – он ехал к армии и отдавал на каждой станции новые приказания, имевшие целью торопить движение армии от запада к востоку. Он ехал в дорожной карете, запряженной шестериком, окруженный пажами, адъютантами и конвоем, по тракту на Позен, Торн, Данциг и Кенигсберг. В каждом из этих городов тысячи людей с трепетом и восторгом встречали его.
Армия подвигалась с запада на восток, и переменные шестерни несли его туда же. 10 го июня он догнал армию и ночевал в Вильковисском лесу, в приготовленной для него квартире, в имении польского графа.
На другой день Наполеон, обогнав армию, в коляске подъехал к Неману и, с тем чтобы осмотреть местность переправы, переоделся в польский мундир и выехал на берег.
Увидав на той стороне казаков (les Cosaques) и расстилавшиеся степи (les Steppes), в середине которых была Moscou la ville sainte, [Москва, священный город,] столица того, подобного Скифскому, государства, куда ходил Александр Македонский, – Наполеон, неожиданно для всех и противно как стратегическим, так и дипломатическим соображениям, приказал наступление, и на другой день войска его стали переходить Неман.
12 го числа рано утром он вышел из палатки, раскинутой в этот день на крутом левом берегу Немана, и смотрел в зрительную трубу на выплывающие из Вильковисского леса потоки своих войск, разливающихся по трем мостам, наведенным на Немане. Войска знали о присутствии императора, искали его глазами, и, когда находили на горе перед палаткой отделившуюся от свиты фигуру в сюртуке и шляпе, они кидали вверх шапки, кричали: «Vive l'Empereur! [Да здравствует император!] – и одни за другими, не истощаясь, вытекали, всё вытекали из огромного, скрывавшего их доселе леса и, расстрояясь, по трем мостам переходили на ту сторону.
– On fera du chemin cette fois ci. Oh! quand il s'en mele lui meme ca chauffe… Nom de Dieu… Le voila!.. Vive l'Empereur! Les voila donc les Steppes de l'Asie! Vilain pays tout de meme. Au revoir, Beauche; je te reserve le plus beau palais de Moscou. Au revoir! Bonne chance… L'as tu vu, l'Empereur? Vive l'Empereur!.. preur! Si on me fait gouverneur aux Indes, Gerard, je te fais ministre du Cachemire, c'est arrete. Vive l'Empereur! Vive! vive! vive! Les gredins de Cosaques, comme ils filent. Vive l'Empereur! Le voila! Le vois tu? Je l'ai vu deux fois comme jete vois. Le petit caporal… Je l'ai vu donner la croix a l'un des vieux… Vive l'Empereur!.. [Теперь походим! О! как он сам возьмется, дело закипит. Ей богу… Вот он… Ура, император! Так вот они, азиатские степи… Однако скверная страна. До свиданья, Боше. Я тебе оставлю лучший дворец в Москве. До свиданья, желаю успеха. Видел императора? Ура! Ежели меня сделают губернатором в Индии, я тебя сделаю министром Кашмира… Ура! Император вот он! Видишь его? Я его два раза как тебя видел. Маленький капрал… Я видел, как он навесил крест одному из стариков… Ура, император!] – говорили голоса старых и молодых людей, самых разнообразных характеров и положений в обществе. На всех лицах этих людей было одно общее выражение радости о начале давно ожидаемого похода и восторга и преданности к человеку в сером сюртуке, стоявшему на горе.
13 го июня Наполеону подали небольшую чистокровную арабскую лошадь, и он сел и поехал галопом к одному из мостов через Неман, непрестанно оглушаемый восторженными криками, которые он, очевидно, переносил только потому, что нельзя было запретить им криками этими выражать свою любовь к нему; но крики эти, сопутствующие ему везде, тяготили его и отвлекали его от военной заботы, охватившей его с того времени, как он присоединился к войску. Он проехал по одному из качавшихся на лодках мостов на ту сторону, круто повернул влево и галопом поехал по направлению к Ковно, предшествуемый замиравшими от счастия, восторженными гвардейскими конными егерями, расчищая дорогу по войскам, скакавшим впереди его. Подъехав к широкой реке Вилии, он остановился подле польского уланского полка, стоявшего на берегу.
– Виват! – также восторженно кричали поляки, расстроивая фронт и давя друг друга, для того чтобы увидать его. Наполеон осмотрел реку, слез с лошади и сел на бревно, лежавшее на берегу. По бессловесному знаку ему подали трубу, он положил ее на спину подбежавшего счастливого пажа и стал смотреть на ту сторону. Потом он углубился в рассматриванье листа карты, разложенного между бревнами. Не поднимая головы, он сказал что то, и двое его адъютантов поскакали к польским уланам.
– Что? Что он сказал? – слышалось в рядах польских улан, когда один адъютант подскакал к ним.
Было приказано, отыскав брод, перейти на ту сторону. Польский уланский полковник, красивый старый человек, раскрасневшись и путаясь в словах от волнения, спросил у адъютанта, позволено ли ему будет переплыть с своими уланами реку, не отыскивая брода. Он с очевидным страхом за отказ, как мальчик, который просит позволения сесть на лошадь, просил, чтобы ему позволили переплыть реку в глазах императора. Адъютант сказал, что, вероятно, император не будет недоволен этим излишним усердием.
Как только адъютант сказал это, старый усатый офицер с счастливым лицом и блестящими глазами, подняв кверху саблю, прокричал: «Виват! – и, скомандовав уланам следовать за собой, дал шпоры лошади и подскакал к реке. Он злобно толкнул замявшуюся под собой лошадь и бухнулся в воду, направляясь вглубь к быстрине течения. Сотни уланов поскакали за ним. Было холодно и жутко на середине и на быстрине теченья. Уланы цеплялись друг за друга, сваливались с лошадей, лошади некоторые тонули, тонули и люди, остальные старались плыть кто на седле, кто держась за гриву. Они старались плыть вперед на ту сторону и, несмотря на то, что за полверсты была переправа, гордились тем, что они плывут и тонут в этой реке под взглядами человека, сидевшего на бревне и даже не смотревшего на то, что они делали. Когда вернувшийся адъютант, выбрав удобную минуту, позволил себе обратить внимание императора на преданность поляков к его особе, маленький человек в сером сюртуке встал и, подозвав к себе Бертье, стал ходить с ним взад и вперед по берегу, отдавая ему приказания и изредка недовольно взглядывая на тонувших улан, развлекавших его внимание.
Для него было не ново убеждение в том, что присутствие его на всех концах мира, от Африки до степей Московии, одинаково поражает и повергает людей в безумие самозабвения. Он велел подать себе лошадь и поехал в свою стоянку.
Человек сорок улан потонуло в реке, несмотря на высланные на помощь лодки. Большинство прибилось назад к этому берегу. Полковник и несколько человек переплыли реку и с трудом вылезли на тот берег. Но как только они вылезли в обшлепнувшемся на них, стекающем ручьями мокром платье, они закричали: «Виват!», восторженно глядя на то место, где стоял Наполеон, но где его уже не было, и в ту минуту считали себя счастливыми.
Ввечеру Наполеон между двумя распоряжениями – одно о том, чтобы как можно скорее доставить заготовленные фальшивые русские ассигнации для ввоза в Россию, и другое о том, чтобы расстрелять саксонца, в перехваченном письме которого найдены сведения о распоряжениях по французской армии, – сделал третье распоряжение – о причислении бросившегося без нужды в реку польского полковника к когорте чести (Legion d'honneur), которой Наполеон был главою.
Qnos vult perdere – dementat. [Кого хочет погубить – лишит разума (лат.) ]


Русский император между тем более месяца уже жил в Вильне, делая смотры и маневры. Ничто не было готово для войны, которой все ожидали и для приготовления к которой император приехал из Петербурга. Общего плана действий не было. Колебания о том, какой план из всех тех, которые предлагались, должен быть принят, только еще более усилились после месячного пребывания императора в главной квартире. В трех армиях был в каждой отдельный главнокомандующий, но общего начальника над всеми армиями не было, и император не принимал на себя этого звания.
Чем дольше жил император в Вильне, тем менее и менее готовились к войне, уставши ожидать ее. Все стремления людей, окружавших государя, казалось, были направлены только на то, чтобы заставлять государя, приятно проводя время, забыть о предстоящей войне.
После многих балов и праздников у польских магнатов, у придворных и у самого государя, в июне месяце одному из польских генерал адъютантов государя пришла мысль дать обед и бал государю от лица его генерал адъютантов. Мысль эта радостно была принята всеми. Государь изъявил согласие. Генерал адъютанты собрали по подписке деньги. Особа, которая наиболее могла быть приятна государю, была приглашена быть хозяйкой бала. Граф Бенигсен, помещик Виленской губернии, предложил свой загородный дом для этого праздника, и 13 июня был назначен обед, бал, катанье на лодках и фейерверк в Закрете, загородном доме графа Бенигсена.
В тот самый день, в который Наполеоном был отдан приказ о переходе через Неман и передовые войска его, оттеснив казаков, перешли через русскую границу, Александр проводил вечер на даче Бенигсена – на бале, даваемом генерал адъютантами.
Был веселый, блестящий праздник; знатоки дела говорили, что редко собиралось в одном месте столько красавиц. Графиня Безухова в числе других русских дам, приехавших за государем из Петербурга в Вильну, была на этом бале, затемняя своей тяжелой, так называемой русской красотой утонченных польских дам. Она была замечена, и государь удостоил ее танца.
Борис Друбецкой, en garcon (холостяком), как он говорил, оставив свою жену в Москве, был также на этом бале и, хотя не генерал адъютант, был участником на большую сумму в подписке для бала. Борис теперь был богатый человек, далеко ушедший в почестях, уже не искавший покровительства, а на ровной ноге стоявший с высшими из своих сверстников.
В двенадцать часов ночи еще танцевали. Элен, не имевшая достойного кавалера, сама предложила мазурку Борису. Они сидели в третьей паре. Борис, хладнокровно поглядывая на блестящие обнаженные плечи Элен, выступавшие из темного газового с золотом платья, рассказывал про старых знакомых и вместе с тем, незаметно для самого себя и для других, ни на секунду не переставал наблюдать государя, находившегося в той же зале. Государь не танцевал; он стоял в дверях и останавливал то тех, то других теми ласковыми словами, которые он один только умел говорить.
При начале мазурки Борис видел, что генерал адъютант Балашев, одно из ближайших лиц к государю, подошел к нему и непридворно остановился близко от государя, говорившего с польской дамой. Поговорив с дамой, государь взглянул вопросительно и, видно, поняв, что Балашев поступил так только потому, что на то были важные причины, слегка кивнул даме и обратился к Балашеву. Только что Балашев начал говорить, как удивление выразилось на лице государя. Он взял под руку Балашева и пошел с ним через залу, бессознательно для себя расчищая с обеих сторон сажени на три широкую дорогу сторонившихся перед ним. Борис заметил взволнованное лицо Аракчеева, в то время как государь пошел с Балашевым. Аракчеев, исподлобья глядя на государя и посапывая красным носом, выдвинулся из толпы, как бы ожидая, что государь обратится к нему. (Борис понял, что Аракчеев завидует Балашеву и недоволен тем, что какая то, очевидно, важная, новость не через него передана государю.)
Но государь с Балашевым прошли, не замечая Аракчеева, через выходную дверь в освещенный сад. Аракчеев, придерживая шпагу и злобно оглядываясь вокруг себя, прошел шагах в двадцати за ними.
Пока Борис продолжал делать фигуры мазурки, его не переставала мучить мысль о том, какую новость привез Балашев и каким бы образом узнать ее прежде других.
В фигуре, где ему надо было выбирать дам, шепнув Элен, что он хочет взять графиню Потоцкую, которая, кажется, вышла на балкон, он, скользя ногами по паркету, выбежал в выходную дверь в сад и, заметив входящего с Балашевым на террасу государя, приостановился. Государь с Балашевым направлялись к двери. Борис, заторопившись, как будто не успев отодвинуться, почтительно прижался к притолоке и нагнул голову.
Государь с волнением лично оскорбленного человека договаривал следующие слова:
– Без объявления войны вступить в Россию. Я помирюсь только тогда, когда ни одного вооруженного неприятеля не останется на моей земле, – сказал он. Как показалось Борису, государю приятно было высказать эти слова: он был доволен формой выражения своей мысли, но был недоволен тем, что Борис услыхал их.
– Чтоб никто ничего не знал! – прибавил государь, нахмурившись. Борис понял, что это относилось к нему, и, закрыв глаза, слегка наклонил голову. Государь опять вошел в залу и еще около получаса пробыл на бале.
Борис первый узнал известие о переходе французскими войсками Немана и благодаря этому имел случай показать некоторым важным лицам, что многое, скрытое от других, бывает ему известно, и через то имел случай подняться выше во мнении этих особ.

Неожиданное известие о переходе французами Немана было особенно неожиданно после месяца несбывавшегося ожидания, и на бале! Государь, в первую минуту получения известия, под влиянием возмущения и оскорбления, нашел то, сделавшееся потом знаменитым, изречение, которое самому понравилось ему и выражало вполне его чувства. Возвратившись домой с бала, государь в два часа ночи послал за секретарем Шишковым и велел написать приказ войскам и рескрипт к фельдмаршалу князю Салтыкову, в котором он непременно требовал, чтобы были помещены слова о том, что он не помирится до тех пор, пока хотя один вооруженный француз останется на русской земле.
На другой день было написано следующее письмо к Наполеону.
«Monsieur mon frere. J'ai appris hier que malgre la loyaute avec laquelle j'ai maintenu mes engagements envers Votre Majeste, ses troupes ont franchis les frontieres de la Russie, et je recois a l'instant de Petersbourg une note par laquelle le comte Lauriston, pour cause de cette agression, annonce que Votre Majeste s'est consideree comme en etat de guerre avec moi des le moment ou le prince Kourakine a fait la demande de ses passeports. Les motifs sur lesquels le duc de Bassano fondait son refus de les lui delivrer, n'auraient jamais pu me faire supposer que cette demarche servirait jamais de pretexte a l'agression. En effet cet ambassadeur n'y a jamais ete autorise comme il l'a declare lui meme, et aussitot que j'en fus informe, je lui ai fait connaitre combien je le desapprouvais en lui donnant l'ordre de rester a son poste. Si Votre Majeste n'est pas intentionnee de verser le sang de nos peuples pour un malentendu de ce genre et qu'elle consente a retirer ses troupes du territoire russe, je regarderai ce qui s'est passe comme non avenu, et un accommodement entre nous sera possible. Dans le cas contraire, Votre Majeste, je me verrai force de repousser une attaque que rien n'a provoquee de ma part. Il depend encore de Votre Majeste d'eviter a l'humanite les calamites d'une nouvelle guerre.
Je suis, etc.
(signe) Alexandre».
[«Государь брат мой! Вчера дошло до меня, что, несмотря на прямодушие, с которым соблюдал я мои обязательства в отношении к Вашему Императорскому Величеству, войска Ваши перешли русские границы, и только лишь теперь получил из Петербурга ноту, которою граф Лористон извещает меня, по поводу сего вторжения, что Ваше Величество считаете себя в неприязненных отношениях со мною, с того времени как князь Куракин потребовал свои паспорта. Причины, на которых герцог Бассано основывал свой отказ выдать сии паспорты, никогда не могли бы заставить меня предполагать, чтобы поступок моего посла послужил поводом к нападению. И в действительности он не имел на то от меня повеления, как было объявлено им самим; и как только я узнал о сем, то немедленно выразил мое неудовольствие князю Куракину, повелев ему исполнять по прежнему порученные ему обязанности. Ежели Ваше Величество не расположены проливать кровь наших подданных из за подобного недоразумения и ежели Вы согласны вывести свои войска из русских владений, то я оставлю без внимания все происшедшее, и соглашение между нами будет возможно. В противном случае я буду принужден отражать нападение, которое ничем не было возбуждено с моей стороны. Ваше Величество, еще имеете возможность избавить человечество от бедствий новой войны.
(подписал) Александр». ]


13 го июня, в два часа ночи, государь, призвав к себе Балашева и прочтя ему свое письмо к Наполеону, приказал ему отвезти это письмо и лично передать французскому императору. Отправляя Балашева, государь вновь повторил ему слова о том, что он не помирится до тех пор, пока останется хотя один вооруженный неприятель на русской земле, и приказал непременно передать эти слова Наполеону. Государь не написал этих слов в письме, потому что он чувствовал с своим тактом, что слова эти неудобны для передачи в ту минуту, когда делается последняя попытка примирения; но он непременно приказал Балашеву передать их лично Наполеону.
Выехав в ночь с 13 го на 14 е июня, Балашев, сопутствуемый трубачом и двумя казаками, к рассвету приехал в деревню Рыконты, на французские аванпосты по сю сторону Немана. Он был остановлен французскими кавалерийскими часовыми.
Французский гусарский унтер офицер, в малиновом мундире и мохнатой шапке, крикнул на подъезжавшего Балашева, приказывая ему остановиться. Балашев не тотчас остановился, а продолжал шагом подвигаться по дороге.
Унтер офицер, нахмурившись и проворчав какое то ругательство, надвинулся грудью лошади на Балашева, взялся за саблю и грубо крикнул на русского генерала, спрашивая его: глух ли он, что не слышит того, что ему говорят. Балашев назвал себя. Унтер офицер послал солдата к офицеру.
Не обращая на Балашева внимания, унтер офицер стал говорить с товарищами о своем полковом деле и не глядел на русского генерала.
Необычайно странно было Балашеву, после близости к высшей власти и могуществу, после разговора три часа тому назад с государем и вообще привыкшему по своей службе к почестям, видеть тут, на русской земле, это враждебное и главное – непочтительное отношение к себе грубой силы.
Солнце только начинало подниматься из за туч; в воздухе было свежо и росисто. По дороге из деревни выгоняли стадо. В полях один за одним, как пузырьки в воде, вспырскивали с чувыканьем жаворонки.
Балашев оглядывался вокруг себя, ожидая приезда офицера из деревни. Русские казаки, и трубач, и французские гусары молча изредка глядели друг на друга.
Французский гусарский полковник, видимо, только что с постели, выехал из деревни на красивой сытой серой лошади, сопутствуемый двумя гусарами. На офицере, на солдатах и на их лошадях был вид довольства и щегольства.
Это было то первое время кампании, когда войска еще находились в исправности, почти равной смотровой, мирной деятельности, только с оттенком нарядной воинственности в одежде и с нравственным оттенком того веселья и предприимчивости, которые всегда сопутствуют началам кампаний.
Французский полковник с трудом удерживал зевоту, но был учтив и, видимо, понимал все значение Балашева. Он провел его мимо своих солдат за цепь и сообщил, что желание его быть представленну императору будет, вероятно, тотчас же исполнено, так как императорская квартира, сколько он знает, находится недалеко.
Они проехали деревню Рыконты, мимо французских гусарских коновязей, часовых и солдат, отдававших честь своему полковнику и с любопытством осматривавших русский мундир, и выехали на другую сторону села. По словам полковника, в двух километрах был начальник дивизии, который примет Балашева и проводит его по назначению.
Солнце уже поднялось и весело блестело на яркой зелени.
Только что они выехали за корчму на гору, как навстречу им из под горы показалась кучка всадников, впереди которой на вороной лошади с блестящею на солнце сбруей ехал высокий ростом человек в шляпе с перьями и черными, завитыми по плечи волосами, в красной мантии и с длинными ногами, выпяченными вперед, как ездят французы. Человек этот поехал галопом навстречу Балашеву, блестя и развеваясь на ярком июньском солнце своими перьями, каменьями и золотыми галунами.
Балашев уже был на расстоянии двух лошадей от скачущего ему навстречу с торжественно театральным лицом всадника в браслетах, перьях, ожерельях и золоте, когда Юльнер, французский полковник, почтительно прошептал: «Le roi de Naples». [Король Неаполитанский.] Действительно, это был Мюрат, называемый теперь неаполитанским королем. Хотя и было совершенно непонятно, почему он был неаполитанский король, но его называли так, и он сам был убежден в этом и потому имел более торжественный и важный вид, чем прежде. Он так был уверен в том, что он действительно неаполитанский король, что, когда накануне отъезда из Неаполя, во время его прогулки с женою по улицам Неаполя, несколько итальянцев прокричали ему: «Viva il re!», [Да здравствует король! (итал.) ] он с грустной улыбкой повернулся к супруге и сказал: «Les malheureux, ils ne savent pas que je les quitte demain! [Несчастные, они не знают, что я их завтра покидаю!]
Но несмотря на то, что он твердо верил в то, что он был неаполитанский король, и что он сожалел о горести своих покидаемых им подданных, в последнее время, после того как ему ведено было опять поступить на службу, и особенно после свидания с Наполеоном в Данциге, когда августейший шурин сказал ему: «Je vous ai fait Roi pour regner a maniere, mais pas a la votre», [Я вас сделал королем для того, чтобы царствовать не по своему, а по моему.] – он весело принялся за знакомое ему дело и, как разъевшийся, но не зажиревший, годный на службу конь, почуяв себя в упряжке, заиграл в оглоблях и, разрядившись как можно пестрее и дороже, веселый и довольный, скакал, сам не зная куда и зачем, по дорогам Польши.
Увидав русского генерала, он по королевски, торжественно, откинул назад голову с завитыми по плечи волосами и вопросительно поглядел на французского полковника. Полковник почтительно передал его величеству значение Балашева, фамилию которого он не мог выговорить.
– De Bal macheve! – сказал король (своей решительностью превозмогая трудность, представлявшуюся полковнику), – charme de faire votre connaissance, general, [очень приятно познакомиться с вами, генерал] – прибавил он с королевски милостивым жестом. Как только король начал говорить громко и быстро, все королевское достоинство мгновенно оставило его, и он, сам не замечая, перешел в свойственный ему тон добродушной фамильярности. Он положил свою руку на холку лошади Балашева.
– Eh, bien, general, tout est a la guerre, a ce qu'il parait, [Ну что ж, генерал, дело, кажется, идет к войне,] – сказал он, как будто сожалея об обстоятельстве, о котором он не мог судить.
– Sire, – отвечал Балашев. – l'Empereur mon maitre ne desire point la guerre, et comme Votre Majeste le voit, – говорил Балашев, во всех падежах употребляя Votre Majeste, [Государь император русский не желает ее, как ваше величество изволите видеть… ваше величество.] с неизбежной аффектацией учащения титула, обращаясь к лицу, для которого титул этот еще новость.
Лицо Мюрата сияло глупым довольством в то время, как он слушал monsieur de Balachoff. Но royaute oblige: [королевское звание имеет свои обязанности:] он чувствовал необходимость переговорить с посланником Александра о государственных делах, как король и союзник. Он слез с лошади и, взяв под руку Балашева и отойдя на несколько шагов от почтительно дожидавшейся свиты, стал ходить с ним взад и вперед, стараясь говорить значительно. Он упомянул о том, что император Наполеон оскорблен требованиями вывода войск из Пруссии, в особенности теперь, когда это требование сделалось всем известно и когда этим оскорблено достоинство Франции. Балашев сказал, что в требовании этом нет ничего оскорбительного, потому что… Мюрат перебил его:
– Так вы считаете зачинщиком не императора Александра? – сказал он неожиданно с добродушно глупой улыбкой.
Балашев сказал, почему он действительно полагал, что начинателем войны был Наполеон.
– Eh, mon cher general, – опять перебил его Мюрат, – je desire de tout mon c?ur que les Empereurs s'arrangent entre eux, et que la guerre commencee malgre moi se termine le plutot possible, [Ах, любезный генерал, я желаю от всей души, чтобы императоры покончили дело между собою и чтобы война, начатая против моей воли, окончилась как можно скорее.] – сказал он тоном разговора слуг, которые желают остаться добрыми приятелями, несмотря на ссору между господами. И он перешел к расспросам о великом князе, о его здоровье и о воспоминаниях весело и забавно проведенного с ним времени в Неаполе. Потом, как будто вдруг вспомнив о своем королевском достоинстве, Мюрат торжественно выпрямился, стал в ту же позу, в которой он стоял на коронации, и, помахивая правой рукой, сказал: – Je ne vous retiens plus, general; je souhaite le succes de vorte mission, [Я вас не задерживаю более, генерал; желаю успеха вашему посольству,] – и, развеваясь красной шитой мантией и перьями и блестя драгоценностями, он пошел к свите, почтительно ожидавшей его.
Балашев поехал дальше, по словам Мюрата предполагая весьма скоро быть представленным самому Наполеону. Но вместо скорой встречи с Наполеоном, часовые пехотного корпуса Даву опять так же задержали его у следующего селения, как и в передовой цепи, и вызванный адъютант командира корпуса проводил его в деревню к маршалу Даву.


Даву был Аракчеев императора Наполеона – Аракчеев не трус, но столь же исправный, жестокий и не умеющий выражать свою преданность иначе как жестокостью.
В механизме государственного организма нужны эти люди, как нужны волки в организме природы, и они всегда есть, всегда являются и держатся, как ни несообразно кажется их присутствие и близость к главе правительства. Только этой необходимостью можно объяснить то, как мог жестокий, лично выдиравший усы гренадерам и не могший по слабости нерв переносить опасность, необразованный, непридворный Аракчеев держаться в такой силе при рыцарски благородном и нежном характере Александра.
Балашев застал маршала Даву в сарае крестьянскои избы, сидящего на бочонке и занятого письменными работами (он поверял счеты). Адъютант стоял подле него. Возможно было найти лучшее помещение, но маршал Даву был один из тех людей, которые нарочно ставят себя в самые мрачные условия жизни, для того чтобы иметь право быть мрачными. Они для того же всегда поспешно и упорно заняты. «Где тут думать о счастливой стороне человеческой жизни, когда, вы видите, я на бочке сижу в грязном сарае и работаю», – говорило выражение его лица. Главное удовольствие и потребность этих людей состоит в том, чтобы, встретив оживление жизни, бросить этому оживлению в глаза спою мрачную, упорную деятельность. Это удовольствие доставил себе Даву, когда к нему ввели Балашева. Он еще более углубился в свою работу, когда вошел русский генерал, и, взглянув через очки на оживленное, под впечатлением прекрасного утра и беседы с Мюратом, лицо Балашева, не встал, не пошевелился даже, а еще больше нахмурился и злобно усмехнулся.
Заметив на лице Балашева произведенное этим приемом неприятное впечатление, Даву поднял голову и холодно спросил, что ему нужно.
Предполагая, что такой прием мог быть сделан ему только потому, что Даву не знает, что он генерал адъютант императора Александра и даже представитель его перед Наполеоном, Балашев поспешил сообщить свое звание и назначение. В противность ожидания его, Даву, выслушав Балашева, стал еще суровее и грубее.
– Где же ваш пакет? – сказал он. – Donnez le moi, ije l'enverrai a l'Empereur. [Дайте мне его, я пошлю императору.]
Балашев сказал, что он имеет приказание лично передать пакет самому императору.
– Приказания вашего императора исполняются в вашей армии, а здесь, – сказал Даву, – вы должны делать то, что вам говорят.
И как будто для того чтобы еще больше дать почувствовать русскому генералу его зависимость от грубой силы, Даву послал адъютанта за дежурным.
Балашев вынул пакет, заключавший письмо государя, и положил его на стол (стол, состоявший из двери, на которой торчали оторванные петли, положенной на два бочонка). Даву взял конверт и прочел надпись.
– Вы совершенно вправе оказывать или не оказывать мне уважение, – сказал Балашев. – Но позвольте вам заметить, что я имею честь носить звание генерал адъютанта его величества…
Даву взглянул на него молча, и некоторое волнение и смущение, выразившиеся на лице Балашева, видимо, доставили ему удовольствие.
– Вам будет оказано должное, – сказал он и, положив конверт в карман, вышел из сарая.
Через минуту вошел адъютант маршала господин де Кастре и провел Балашева в приготовленное для него помещение.
Балашев обедал в этот день с маршалом в том же сарае, на той же доске на бочках.
На другой день Даву выехал рано утром и, пригласив к себе Балашева, внушительно сказал ему, что он просит его оставаться здесь, подвигаться вместе с багажами, ежели они будут иметь на то приказания, и не разговаривать ни с кем, кроме как с господином де Кастро.
После четырехдневного уединения, скуки, сознания подвластности и ничтожества, особенно ощутительного после той среды могущества, в которой он так недавно находился, после нескольких переходов вместе с багажами маршала, с французскими войсками, занимавшими всю местность, Балашев привезен был в Вильну, занятую теперь французами, в ту же заставу, на которой он выехал четыре дня тому назад.
На другой день императорский камергер, monsieur de Turenne, приехал к Балашеву и передал ему желание императора Наполеона удостоить его аудиенции.
Четыре дня тому назад у того дома, к которому подвезли Балашева, стояли Преображенского полка часовые, теперь же стояли два французских гренадера в раскрытых на груди синих мундирах и в мохнатых шапках, конвой гусаров и улан и блестящая свита адъютантов, пажей и генералов, ожидавших выхода Наполеона вокруг стоявшей у крыльца верховой лошади и его мамелюка Рустава. Наполеон принимал Балашева в том самом доме в Вильве, из которого отправлял его Александр.


Несмотря на привычку Балашева к придворной торжественности, роскошь и пышность двора императора Наполеона поразили его.
Граф Тюрен ввел его в большую приемную, где дожидалось много генералов, камергеров и польских магнатов, из которых многих Балашев видал при дворе русского императора. Дюрок сказал, что император Наполеон примет русского генерала перед своей прогулкой.
После нескольких минут ожидания дежурный камергер вышел в большую приемную и, учтиво поклонившись Балашеву, пригласил его идти за собой.
Балашев вошел в маленькую приемную, из которой была одна дверь в кабинет, в тот самый кабинет, из которого отправлял его русский император. Балашев простоял один минуты две, ожидая. За дверью послышались поспешные шаги. Быстро отворились обе половинки двери, камергер, отворивший, почтительно остановился, ожидая, все затихло, и из кабинета зазвучали другие, твердые, решительные шаги: это был Наполеон. Он только что окончил свой туалет для верховой езды. Он был в синем мундире, раскрытом над белым жилетом, спускавшимся на круглый живот, в белых лосинах, обтягивающих жирные ляжки коротких ног, и в ботфортах. Короткие волоса его, очевидно, только что были причесаны, но одна прядь волос спускалась книзу над серединой широкого лба. Белая пухлая шея его резко выступала из за черного воротника мундира; от него пахло одеколоном. На моложавом полном лице его с выступающим подбородком было выражение милостивого и величественного императорского приветствия.
Он вышел, быстро подрагивая на каждом шагу и откинув несколько назад голову. Вся его потолстевшая, короткая фигура с широкими толстыми плечами и невольно выставленным вперед животом и грудью имела тот представительный, осанистый вид, который имеют в холе живущие сорокалетние люди. Кроме того, видно было, что он в этот день находился в самом хорошем расположении духа.
Он кивнул головою, отвечая на низкий и почтительный поклон Балашева, и, подойдя к нему, тотчас же стал говорить как человек, дорожащий всякой минутой своего времени и не снисходящий до того, чтобы приготавливать свои речи, а уверенный в том, что он всегда скажет хорошо и что нужно сказать.
– Здравствуйте, генерал! – сказал он. – Я получил письмо императора Александра, которое вы доставили, и очень рад вас видеть. – Он взглянул в лицо Балашева своими большими глазами и тотчас же стал смотреть вперед мимо него.
Очевидно было, что его не интересовала нисколько личность Балашева. Видно было, что только то, что происходило в его душе, имело интерес для него. Все, что было вне его, не имело для него значения, потому что все в мире, как ему казалось, зависело только от его воли.
– Я не желаю и не желал войны, – сказал он, – но меня вынудили к ней. Я и теперь (он сказал это слово с ударением) готов принять все объяснения, которые вы можете дать мне. – И он ясно и коротко стал излагать причины своего неудовольствия против русского правительства.
Судя по умеренно спокойному и дружелюбному тону, с которым говорил французский император, Балашев был твердо убежден, что он желает мира и намерен вступить в переговоры.
– Sire! L'Empereur, mon maitre, [Ваше величество! Император, государь мой,] – начал Балашев давно приготовленную речь, когда Наполеон, окончив свою речь, вопросительно взглянул на русского посла; но взгляд устремленных на него глаз императора смутил его. «Вы смущены – оправьтесь», – как будто сказал Наполеон, с чуть заметной улыбкой оглядывая мундир и шпагу Балашева. Балашев оправился и начал говорить. Он сказал, что император Александр не считает достаточной причиной для войны требование паспортов Куракиным, что Куракин поступил так по своему произволу и без согласия на то государя, что император Александр не желает войны и что с Англией нет никаких сношений.
– Еще нет, – вставил Наполеон и, как будто боясь отдаться своему чувству, нахмурился и слегка кивнул головой, давая этим чувствовать Балашеву, что он может продолжать.
Высказав все, что ему было приказано, Балашев сказал, что император Александр желает мира, но не приступит к переговорам иначе, как с тем условием, чтобы… Тут Балашев замялся: он вспомнил те слова, которые император Александр не написал в письме, но которые непременно приказал вставить в рескрипт Салтыкову и которые приказал Балашеву передать Наполеону. Балашев помнил про эти слова: «пока ни один вооруженный неприятель не останется на земле русской», но какое то сложное чувство удержало его. Он не мог сказать этих слов, хотя и хотел это сделать. Он замялся и сказал: с условием, чтобы французские войска отступили за Неман.
Наполеон заметил смущение Балашева при высказывании последних слов; лицо его дрогнуло, левая икра ноги начала мерно дрожать. Не сходя с места, он голосом, более высоким и поспешным, чем прежде, начал говорить. Во время последующей речи Балашев, не раз опуская глаза, невольно наблюдал дрожанье икры в левой ноге Наполеона, которое тем более усиливалось, чем более он возвышал голос.
– Я желаю мира не менее императора Александра, – начал он. – Не я ли осьмнадцать месяцев делаю все, чтобы получить его? Я осьмнадцать месяцев жду объяснений. Но для того, чтобы начать переговоры, чего же требуют от меня? – сказал он, нахмурившись и делая энергически вопросительный жест своей маленькой белой и пухлой рукой.
– Отступления войск за Неман, государь, – сказал Балашев.
– За Неман? – повторил Наполеон. – Так теперь вы хотите, чтобы отступили за Неман – только за Неман? – повторил Наполеон, прямо взглянув на Балашева.
Балашев почтительно наклонил голову.
Вместо требования четыре месяца тому назад отступить из Номерании, теперь требовали отступить только за Неман. Наполеон быстро повернулся и стал ходить по комнате.
– Вы говорите, что от меня требуют отступления за Неман для начатия переговоров; но от меня требовали точно так же два месяца тому назад отступления за Одер и Вислу, и, несмотря на то, вы согласны вести переговоры.
Он молча прошел от одного угла комнаты до другого и опять остановился против Балашева. Лицо его как будто окаменело в своем строгом выражении, и левая нога дрожала еще быстрее, чем прежде. Это дрожанье левой икры Наполеон знал за собой. La vibration de mon mollet gauche est un grand signe chez moi, [Дрожание моей левой икры есть великий признак,] – говорил он впоследствии.
– Такие предложения, как то, чтобы очистить Одер и Вислу, можно делать принцу Баденскому, а не мне, – совершенно неожиданно для себя почти вскрикнул Наполеон. – Ежели бы вы мне дали Петербуг и Москву, я бы не принял этих условий. Вы говорите, я начал войну? А кто прежде приехал к армии? – император Александр, а не я. И вы предлагаете мне переговоры тогда, как я издержал миллионы, тогда как вы в союзе с Англией и когда ваше положение дурно – вы предлагаете мне переговоры! А какая цель вашего союза с Англией? Что она дала вам? – говорил он поспешно, очевидно, уже направляя свою речь не для того, чтобы высказать выгоды заключения мира и обсудить его возможность, а только для того, чтобы доказать и свою правоту, и свою силу, и чтобы доказать неправоту и ошибки Александра.
Вступление его речи было сделано, очевидно, с целью выказать выгоду своего положения и показать, что, несмотря на то, он принимает открытие переговоров. Но он уже начал говорить, и чем больше он говорил, тем менее он был в состоянии управлять своей речью.
Вся цель его речи теперь уже, очевидно, была в том, чтобы только возвысить себя и оскорбить Александра, то есть именно сделать то самое, чего он менее всего хотел при начале свидания.
– Говорят, вы заключили мир с турками?
Балашев утвердительно наклонил голову.
– Мир заключен… – начал он. Но Наполеон не дал ему говорить. Ему, видно, нужно было говорить самому, одному, и он продолжал говорить с тем красноречием и невоздержанием раздраженности, к которому так склонны балованные люди.
– Да, я знаю, вы заключили мир с турками, не получив Молдавии и Валахии. А я бы дал вашему государю эти провинции так же, как я дал ему Финляндию. Да, – продолжал он, – я обещал и дал бы императору Александру Молдавию и Валахию, а теперь он не будет иметь этих прекрасных провинций. Он бы мог, однако, присоединить их к своей империи, и в одно царствование он бы расширил Россию от Ботнического залива до устьев Дуная. Катерина Великая не могла бы сделать более, – говорил Наполеон, все более и более разгораясь, ходя по комнате и повторяя Балашеву почти те же слова, которые ои говорил самому Александру в Тильзите. – Tout cela il l'aurait du a mon amitie… Ah! quel beau regne, quel beau regne! – повторил он несколько раз, остановился, достал золотую табакерку из кармана и жадно потянул из нее носом.
– Quel beau regne aurait pu etre celui de l'Empereur Alexandre! [Всем этим он был бы обязан моей дружбе… О, какое прекрасное царствование, какое прекрасное царствование! О, какое прекрасное царствование могло бы быть царствование императора Александра!]
Он с сожалением взглянул на Балашева, и только что Балашев хотел заметить что то, как он опять поспешно перебил его.
– Чего он мог желать и искать такого, чего бы он не нашел в моей дружбе?.. – сказал Наполеон, с недоумением пожимая плечами. – Нет, он нашел лучшим окружить себя моими врагами, и кем же? – продолжал он. – Он призвал к себе Штейнов, Армфельдов, Винцингероде, Бенигсенов, Штейн – прогнанный из своего отечества изменник, Армфельд – развратник и интриган, Винцингероде – беглый подданный Франции, Бенигсен несколько более военный, чем другие, но все таки неспособный, который ничего не умел сделать в 1807 году и который бы должен возбуждать в императоре Александре ужасные воспоминания… Положим, ежели бы они были способны, можно бы их употреблять, – продолжал Наполеон, едва успевая словом поспевать за беспрестанно возникающими соображениями, показывающими ему его правоту или силу (что в его понятии было одно и то же), – но и того нет: они не годятся ни для войны, ни для мира. Барклай, говорят, дельнее их всех; но я этого не скажу, судя по его первым движениям. А они что делают? Что делают все эти придворные! Пфуль предлагает, Армфельд спорит, Бенигсен рассматривает, а Барклай, призванный действовать, не знает, на что решиться, и время проходит. Один Багратион – военный человек. Он глуп, но у него есть опытность, глазомер и решительность… И что за роль играет ваш молодой государь в этой безобразной толпе. Они его компрометируют и на него сваливают ответственность всего совершающегося. Un souverain ne doit etre a l'armee que quand il est general, [Государь должен находиться при армии только тогда, когда он полководец,] – сказал он, очевидно, посылая эти слова прямо как вызов в лицо государя. Наполеон знал, как желал император Александр быть полководцем.
– Уже неделя, как началась кампания, и вы не сумели защитить Вильну. Вы разрезаны надвое и прогнаны из польских провинций. Ваша армия ропщет…
– Напротив, ваше величество, – сказал Балашев, едва успевавший запоминать то, что говорилось ему, и с трудом следивший за этим фейерверком слов, – войска горят желанием…
– Я все знаю, – перебил его Наполеон, – я все знаю, и знаю число ваших батальонов так же верно, как и моих. У вас нет двухсот тысяч войска, а у меня втрое столько. Даю вам честное слово, – сказал Наполеон, забывая, что это его честное слово никак не могло иметь значения, – даю вам ma parole d'honneur que j'ai cinq cent trente mille hommes de ce cote de la Vistule. [честное слово, что у меня пятьсот тридцать тысяч человек по сю сторону Вислы.] Турки вам не помощь: они никуда не годятся и доказали это, замирившись с вами. Шведы – их предопределение быть управляемыми сумасшедшими королями. Их король был безумный; они переменили его и взяли другого – Бернадота, который тотчас сошел с ума, потому что сумасшедший только, будучи шведом, может заключать союзы с Россией. – Наполеон злобно усмехнулся и опять поднес к носу табакерку.
На каждую из фраз Наполеона Балашев хотел и имел что возразить; беспрестанно он делал движение человека, желавшего сказать что то, но Наполеон перебивал его. Например, о безумии шведов Балашев хотел сказать, что Швеция есть остров, когда Россия за нее; но Наполеон сердито вскрикнул, чтобы заглушить его голос. Наполеон находился в том состоянии раздражения, в котором нужно говорить, говорить и говорить, только для того, чтобы самому себе доказать свою справедливость. Балашеву становилось тяжело: он, как посол, боялся уронить достоинство свое и чувствовал необходимость возражать; но, как человек, он сжимался нравственно перед забытьем беспричинного гнева, в котором, очевидно, находился Наполеон. Он знал, что все слова, сказанные теперь Наполеоном, не имеют значения, что он сам, когда опомнится, устыдится их. Балашев стоял, опустив глаза, глядя на движущиеся толстые ноги Наполеона, и старался избегать его взгляда.
– Да что мне эти ваши союзники? – говорил Наполеон. – У меня союзники – это поляки: их восемьдесят тысяч, они дерутся, как львы. И их будет двести тысяч.
И, вероятно, еще более возмутившись тем, что, сказав это, он сказал очевидную неправду и что Балашев в той же покорной своей судьбе позе молча стоял перед ним, он круто повернулся назад, подошел к самому лицу Балашева и, делая энергические и быстрые жесты своими белыми руками, закричал почти:
– Знайте, что ежели вы поколеблете Пруссию против меня, знайте, что я сотру ее с карты Европы, – сказал он с бледным, искаженным злобой лицом, энергическим жестом одной маленькой руки ударяя по другой. – Да, я заброшу вас за Двину, за Днепр и восстановлю против вас ту преграду, которую Европа была преступна и слепа, что позволила разрушить. Да, вот что с вами будет, вот что вы выиграли, удалившись от меня, – сказал он и молча прошел несколько раз по комнате, вздрагивая своими толстыми плечами. Он положил в жилетный карман табакерку, опять вынул ее, несколько раз приставлял ее к носу и остановился против Балашева. Он помолчал, поглядел насмешливо прямо в глаза Балашеву и сказал тихим голосом: – Et cependant quel beau regne aurait pu avoir votre maitre! [A между тем какое прекрасное царствование мог бы иметь ваш государь!]
Балашев, чувствуя необходимость возражать, сказал, что со стороны России дела не представляются в таком мрачном виде. Наполеон молчал, продолжая насмешливо глядеть на него и, очевидно, его не слушая. Балашев сказал, что в России ожидают от войны всего хорошего. Наполеон снисходительно кивнул головой, как бы говоря: «Знаю, так говорить ваша обязанность, но вы сами в это не верите, вы убеждены мною».
В конце речи Балашева Наполеон вынул опять табакерку, понюхал из нее и, как сигнал, стукнул два раза ногой по полу. Дверь отворилась; почтительно изгибающийся камергер подал императору шляпу и перчатки, другой подал носовои платок. Наполеон, ne глядя на них, обратился к Балашеву.
– Уверьте от моего имени императора Александра, – сказал оц, взяв шляпу, – что я ему предан по прежнему: я анаю его совершенно и весьма высоко ценю высокие его качества. Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre a l'Empereur. [Не удерживаю вас более, генерал, вы получите мое письмо к государю.] – И Наполеон пошел быстро к двери. Из приемной все бросилось вперед и вниз по лестнице.


После всего того, что сказал ему Наполеон, после этих взрывов гнева и после последних сухо сказанных слов:
«Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre», Балашев был уверен, что Наполеон уже не только не пожелает его видеть, но постарается не видать его – оскорбленного посла и, главное, свидетеля его непристойной горячности. Но, к удивлению своему, Балашев через Дюрока получил в этот день приглашение к столу императора.
На обеде были Бессьер, Коленкур и Бертье. Наполеон встретил Балашева с веселым и ласковым видом. Не только не было в нем выражения застенчивости или упрека себе за утреннюю вспышку, но он, напротив, старался ободрить Балашева. Видно было, что уже давно для Наполеона в его убеждении не существовало возможности ошибок и что в его понятии все то, что он делал, было хорошо не потому, что оно сходилось с представлением того, что хорошо и дурно, но потому, что он делал это.
Император был очень весел после своей верховой прогулки по Вильне, в которой толпы народа с восторгом встречали и провожали его. Во всех окнах улиц, по которым он проезжал, были выставлены ковры, знамена, вензеля его, и польские дамы, приветствуя его, махали ему платками.
За обедом, посадив подле себя Балашева, он обращался с ним не только ласково, но обращался так, как будто он и Балашева считал в числе своих придворных, в числе тех людей, которые сочувствовали его планам и должны были радоваться его успехам. Между прочим разговором он заговорил о Москве и стал спрашивать Балашева о русской столице, не только как спрашивает любознательный путешественник о новом месте, которое он намеревается посетить, но как бы с убеждением, что Балашев, как русский, должен быть польщен этой любознательностью.
– Сколько жителей в Москве, сколько домов? Правда ли, что Moscou называют Moscou la sainte? [святая?] Сколько церквей в Moscou? – спрашивал он.
И на ответ, что церквей более двухсот, он сказал:
– К чему такая бездна церквей?
– Русские очень набожны, – отвечал Балашев.
– Впрочем, большое количество монастырей и церквей есть всегда признак отсталости народа, – сказал Наполеон, оглядываясь на Коленкура за оценкой этого суждения.
Балашев почтительно позволил себе не согласиться с мнением французского императора.
– У каждой страны свои нравы, – сказал он.
– Но уже нигде в Европе нет ничего подобного, – сказал Наполеон.
– Прошу извинения у вашего величества, – сказал Балашев, – кроме России, есть еще Испания, где также много церквей и монастырей.
Этот ответ Балашева, намекавший на недавнее поражение французов в Испании, был высоко оценен впоследствии, по рассказам Балашева, при дворе императора Александра и очень мало был оценен теперь, за обедом Наполеона, и прошел незаметно.
По равнодушным и недоумевающим лицам господ маршалов видно было, что они недоумевали, в чем тут состояла острота, на которую намекала интонация Балашева. «Ежели и была она, то мы не поняли ее или она вовсе не остроумна», – говорили выражения лиц маршалов. Так мало был оценен этот ответ, что Наполеон даже решительно не заметил его и наивно спросил Балашева о том, на какие города идет отсюда прямая дорога к Москве. Балашев, бывший все время обеда настороже, отвечал, что comme tout chemin mene a Rome, tout chemin mene a Moscou, [как всякая дорога, по пословице, ведет в Рим, так и все дороги ведут в Москву,] что есть много дорог, и что в числе этих разных путей есть дорога на Полтаву, которую избрал Карл XII, сказал Балашев, невольно вспыхнув от удовольствия в удаче этого ответа. Не успел Балашев досказать последних слов: «Poltawa», как уже Коленкур заговорил о неудобствах дороги из Петербурга в Москву и о своих петербургских воспоминаниях.
После обеда перешли пить кофе в кабинет Наполеона, четыре дня тому назад бывший кабинетом императора Александра. Наполеон сел, потрогивая кофе в севрской чашке, и указал на стул подло себя Балашеву.
Есть в человеке известное послеобеденное расположение духа, которое сильнее всяких разумных причин заставляет человека быть довольным собой и считать всех своими друзьями. Наполеон находился в этом расположении. Ему казалось, что он окружен людьми, обожающими его. Он был убежден, что и Балашев после его обеда был его другом и обожателем. Наполеон обратился к нему с приятной и слегка насмешливой улыбкой.
– Это та же комната, как мне говорили, в которой жил император Александр. Странно, не правда ли, генерал? – сказал он, очевидно, не сомневаясь в том, что это обращение не могло не быть приятно его собеседнику, так как оно доказывало превосходство его, Наполеона, над Александром.
Балашев ничего не мог отвечать на это и молча наклонил голову.
– Да, в этой комнате, четыре дня тому назад, совещались Винцингероде и Штейн, – с той же насмешливой, уверенной улыбкой продолжал Наполеон. – Чего я не могу понять, – сказал он, – это того, что император Александр приблизил к себе всех личных моих неприятелей. Я этого не… понимаю. Он не подумал о том, что я могу сделать то же? – с вопросом обратился он к Балашеву, и, очевидно, это воспоминание втолкнуло его опять в тот след утреннего гнева, который еще был свеж в нем.
– И пусть он знает, что я это сделаю, – сказал Наполеон, вставая и отталкивая рукой свою чашку. – Я выгоню из Германии всех его родных, Виртембергских, Баденских, Веймарских… да, я выгоню их. Пусть он готовит для них убежище в России!
Балашев наклонил голову, видом своим показывая, что он желал бы откланяться и слушает только потому, что он не может не слушать того, что ему говорят. Наполеон не замечал этого выражения; он обращался к Балашеву не как к послу своего врага, а как к человеку, который теперь вполне предан ему и должен радоваться унижению своего бывшего господина.
– И зачем император Александр принял начальство над войсками? К чему это? Война мое ремесло, а его дело царствовать, а не командовать войсками. Зачем он взял на себя такую ответственность?
Наполеон опять взял табакерку, молча прошелся несколько раз по комнате и вдруг неожиданно подошел к Балашеву и с легкой улыбкой так уверенно, быстро, просто, как будто он делал какое нибудь не только важное, но и приятное для Балашева дело, поднял руку к лицу сорокалетнего русского генерала и, взяв его за ухо, слегка дернул, улыбнувшись одними губами.
– Avoir l'oreille tiree par l'Empereur [Быть выдранным за ухо императором] считалось величайшей честью и милостью при французском дворе.
– Eh bien, vous ne dites rien, admirateur et courtisan de l'Empereur Alexandre? [Ну у, что ж вы ничего не говорите, обожатель и придворный императора Александра?] – сказал он, как будто смешно было быть в его присутствии чьим нибудь courtisan и admirateur [придворным и обожателем], кроме его, Наполеона.
– Готовы ли лошади для генерала? – прибавил он, слегка наклоняя голову в ответ на поклон Балашева.
– Дайте ему моих, ему далеко ехать…
Письмо, привезенное Балашевым, было последнее письмо Наполеона к Александру. Все подробности разговора были переданы русскому императору, и война началась.


После своего свидания в Москве с Пьером князь Андреи уехал в Петербург по делам, как он сказал своим родным, но, в сущности, для того, чтобы встретить там князя Анатоля Курагина, которого он считал необходимым встретить. Курагина, о котором он осведомился, приехав в Петербург, уже там не было. Пьер дал знать своему шурину, что князь Андрей едет за ним. Анатоль Курагин тотчас получил назначение от военного министра и уехал в Молдавскую армию. В это же время в Петербурге князь Андрей встретил Кутузова, своего прежнего, всегда расположенного к нему, генерала, и Кутузов предложил ему ехать с ним вместе в Молдавскую армию, куда старый генерал назначался главнокомандующим. Князь Андрей, получив назначение состоять при штабе главной квартиры, уехал в Турцию.
Князь Андрей считал неудобным писать к Курагину и вызывать его. Не подав нового повода к дуэли, князь Андрей считал вызов с своей стороны компрометирующим графиню Ростову, и потому он искал личной встречи с Курагиным, в которой он намерен был найти новый повод к дуэли. Но в Турецкой армии ему также не удалось встретить Курагина, который вскоре после приезда князя Андрея в Турецкую армию вернулся в Россию. В новой стране и в новых условиях жизни князю Андрею стало жить легче. После измены своей невесты, которая тем сильнее поразила его, чем старательнее он скрывал ото всех произведенное на него действие, для него были тяжелы те условия жизни, в которых он был счастлив, и еще тяжелее были свобода и независимость, которыми он так дорожил прежде. Он не только не думал тех прежних мыслей, которые в первый раз пришли ему, глядя на небо на Аустерлицком поле, которые он любил развивать с Пьером и которые наполняли его уединение в Богучарове, а потом в Швейцарии и Риме; но он даже боялся вспоминать об этих мыслях, раскрывавших бесконечные и светлые горизонты. Его интересовали теперь только самые ближайшие, не связанные с прежними, практические интересы, за которые он ухватывался с тем большей жадностью, чем закрытое были от него прежние. Как будто тот бесконечный удаляющийся свод неба, стоявший прежде над ним, вдруг превратился в низкий, определенный, давивший его свод, в котором все было ясно, но ничего не было вечного и таинственного.
Из представлявшихся ему деятельностей военная служба была самая простая и знакомая ему. Состоя в должности дежурного генерала при штабе Кутузова, он упорно и усердно занимался делами, удивляя Кутузова своей охотой к работе и аккуратностью. Не найдя Курагина в Турции, князь Андрей не считал необходимым скакать за ним опять в Россию; но при всем том он знал, что, сколько бы ни прошло времени, он не мог, встретив Курагина, несмотря на все презрение, которое он имел к нему, несмотря на все доказательства, которые он делал себе, что ему не стоит унижаться до столкновения с ним, он знал, что, встретив его, он не мог не вызвать его, как не мог голодный человек не броситься на пищу. И это сознание того, что оскорбление еще не вымещено, что злоба не излита, а лежит на сердце, отравляло то искусственное спокойствие, которое в виде озабоченно хлопотливой и несколько честолюбивой и тщеславной деятельности устроил себе князь Андрей в Турции.
В 12 м году, когда до Букарешта (где два месяца жил Кутузов, проводя дни и ночи у своей валашки) дошла весть о войне с Наполеоном, князь Андрей попросил у Кутузова перевода в Западную армию. Кутузов, которому уже надоел Болконский своей деятельностью, служившей ему упреком в праздности, Кутузов весьма охотно отпустил его и дал ему поручение к Барклаю де Толли.
Прежде чем ехать в армию, находившуюся в мае в Дрисском лагере, князь Андрей заехал в Лысые Горы, которые были на самой его дороге, находясь в трех верстах от Смоленского большака. Последние три года и жизни князя Андрея было так много переворотов, так много он передумал, перечувствовал, перевидел (он объехал и запад и восток), что его странно и неожиданно поразило при въезде в Лысые Горы все точно то же, до малейших подробностей, – точно то же течение жизни. Он, как в заколдованный, заснувший замок, въехал в аллею и в каменные ворота лысогорского дома. Та же степенность, та же чистота, та же тишина были в этом доме, те же мебели, те же стены, те же звуки, тот же запах и те же робкие лица, только несколько постаревшие. Княжна Марья была все та же робкая, некрасивая, стареющаяся девушка, в страхе и вечных нравственных страданиях, без пользы и радости проживающая лучшие годы своей жизни. Bourienne была та же радостно пользующаяся каждой минутой своей жизни и исполненная самых для себя радостных надежд, довольная собой, кокетливая девушка. Она только стала увереннее, как показалось князю Андрею. Привезенный им из Швейцарии воспитатель Десаль был одет в сюртук русского покроя, коверкая язык, говорил по русски со слугами, но был все тот же ограниченно умный, образованный, добродетельный и педантический воспитатель. Старый князь переменился физически только тем, что с боку рта у него стал заметен недостаток одного зуба; нравственно он был все такой же, как и прежде, только с еще большим озлоблением и недоверием к действительности того, что происходило в мире. Один только Николушка вырос, переменился, разрумянился, оброс курчавыми темными волосами и, сам не зная того, смеясь и веселясь, поднимал верхнюю губку хорошенького ротика точно так же, как ее поднимала покойница маленькая княгиня. Он один не слушался закона неизменности в этом заколдованном, спящем замке. Но хотя по внешности все оставалось по старому, внутренние отношения всех этих лиц изменились, с тех пор как князь Андрей не видал их. Члены семейства были разделены на два лагеря, чуждые и враждебные между собой, которые сходились теперь только при нем, – для него изменяя свой обычный образ жизни. К одному принадлежали старый князь, m lle Bourienne и архитектор, к другому – княжна Марья, Десаль, Николушка и все няньки и мамки.
Во время его пребывания в Лысых Горах все домашние обедали вместе, но всем было неловко, и князь Андрей чувствовал, что он гость, для которого делают исключение, что он стесняет всех своим присутствием. Во время обеда первого дня князь Андрей, невольно чувствуя это, был молчалив, и старый князь, заметив неестественность его состояния, тоже угрюмо замолчал и сейчас после обеда ушел к себе. Когда ввечеру князь Андрей пришел к нему и, стараясь расшевелить его, стал рассказывать ему о кампании молодого графа Каменского, старый князь неожиданно начал с ним разговор о княжне Марье, осуждая ее за ее суеверие, за ее нелюбовь к m lle Bourienne, которая, по его словам, была одна истинно предана ему.
Старый князь говорил, что ежели он болен, то только от княжны Марьи; что она нарочно мучает и раздражает его; что она баловством и глупыми речами портит маленького князя Николая. Старый князь знал очень хорошо, что он мучает свою дочь, что жизнь ее очень тяжела, но знал тоже, что он не может не мучить ее и что она заслуживает этого. «Почему же князь Андрей, который видит это, мне ничего не говорит про сестру? – думал старый князь. – Что же он думает, что я злодей или старый дурак, без причины отдалился от дочери и приблизил к себе француженку? Он не понимает, и потому надо объяснить ему, надо, чтоб он выслушал», – думал старый князь. И он стал объяснять причины, по которым он не мог переносить бестолкового характера дочери.
– Ежели вы спрашиваете меня, – сказал князь Андрей, не глядя на отца (он в первый раз в жизни осуждал своего отца), – я не хотел говорить; но ежели вы меня спрашиваете, то я скажу вам откровенно свое мнение насчет всего этого. Ежели есть недоразумения и разлад между вами и Машей, то я никак не могу винить ее – я знаю, как она вас любит и уважает. Ежели уж вы спрашиваете меня, – продолжал князь Андрей, раздражаясь, потому что он всегда был готов на раздражение в последнее время, – то я одно могу сказать: ежели есть недоразумения, то причиной их ничтожная женщина, которая бы не должна была быть подругой сестры.
Старик сначала остановившимися глазами смотрел на сына и ненатурально открыл улыбкой новый недостаток зуба, к которому князь Андрей не мог привыкнуть.
– Какая же подруга, голубчик? А? Уж переговорил! А?
– Батюшка, я не хотел быть судьей, – сказал князь Андрей желчным и жестким тоном, – но вы вызвали меня, и я сказал и всегда скажу, что княжна Марья ни виновата, а виноваты… виновата эта француженка…
– А присудил!.. присудил!.. – сказал старик тихим голосом и, как показалось князю Андрею, с смущением, но потом вдруг он вскочил и закричал: – Вон, вон! Чтоб духу твоего тут не было!..

Князь Андрей хотел тотчас же уехать, но княжна Марья упросила остаться еще день. В этот день князь Андрей не виделся с отцом, который не выходил и никого не пускал к себе, кроме m lle Bourienne и Тихона, и спрашивал несколько раз о том, уехал ли его сын. На другой день, перед отъездом, князь Андрей пошел на половину сына. Здоровый, по матери кудрявый мальчик сел ему на колени. Князь Андрей начал сказывать ему сказку о Синей Бороде, но, не досказав, задумался. Он думал не об этом хорошеньком мальчике сыне в то время, как он его держал на коленях, а думал о себе. Он с ужасом искал и не находил в себе ни раскаяния в том, что он раздражил отца, ни сожаления о том, что он (в ссоре в первый раз в жизни) уезжает от него. Главнее всего ему было то, что он искал и не находил той прежней нежности к сыну, которую он надеялся возбудить в себе, приласкав мальчика и посадив его к себе на колени.
– Ну, рассказывай же, – говорил сын. Князь Андрей, не отвечая ему, снял его с колон и пошел из комнаты.
Как только князь Андрей оставил свои ежедневные занятия, в особенности как только он вступил в прежние условия жизни, в которых он был еще тогда, когда он был счастлив, тоска жизни охватила его с прежней силой, и он спешил поскорее уйти от этих воспоминаний и найти поскорее какое нибудь дело.
– Ты решительно едешь, Andre? – сказала ему сестра.
– Слава богу, что могу ехать, – сказал князь Андрей, – очень жалею, что ты не можешь.
– Зачем ты это говоришь! – сказала княжна Марья. – Зачем ты это говоришь теперь, когда ты едешь на эту страшную войну и он так стар! M lle Bourienne говорила, что он спрашивал про тебя… – Как только она начала говорить об этом, губы ее задрожали и слезы закапали. Князь Андрей отвернулся от нее и стал ходить по комнате.
– Ах, боже мой! Боже мой! – сказал он. – И как подумаешь, что и кто – какое ничтожество может быть причиной несчастья людей! – сказал он со злобою, испугавшею княжну Марью.
Она поняла, что, говоря про людей, которых он называл ничтожеством, он разумел не только m lle Bourienne, делавшую его несчастие, но и того человека, который погубил его счастие.
– Andre, об одном я прошу, я умоляю тебя, – сказала она, дотрогиваясь до его локтя и сияющими сквозь слезы глазами глядя на него. – Я понимаю тебя (княжна Марья опустила глаза). Не думай, что горе сделали люди. Люди – орудие его. – Она взглянула немного повыше головы князя Андрея тем уверенным, привычным взглядом, с которым смотрят на знакомое место портрета. – Горе послано им, а не людьми. Люди – его орудия, они не виноваты. Ежели тебе кажется, что кто нибудь виноват перед тобой, забудь это и прости. Мы не имеем права наказывать. И ты поймешь счастье прощать.
– Ежели бы я был женщина, я бы это делал, Marie. Это добродетель женщины. Но мужчина не должен и не может забывать и прощать, – сказал он, и, хотя он до этой минуты не думал о Курагине, вся невымещенная злоба вдруг поднялась в его сердце. «Ежели княжна Марья уже уговаривает меня простить, то, значит, давно мне надо было наказать», – подумал он. И, не отвечая более княжне Марье, он стал думать теперь о той радостной, злобной минуте, когда он встретит Курагина, который (он знал) находится в армии.
Княжна Марья умоляла брата подождать еще день, говорила о том, что она знает, как будет несчастлив отец, ежели Андрей уедет, не помирившись с ним; но князь Андрей отвечал, что он, вероятно, скоро приедет опять из армии, что непременно напишет отцу и что теперь чем дольше оставаться, тем больше растравится этот раздор.
– Adieu, Andre! Rappelez vous que les malheurs viennent de Dieu, et que les hommes ne sont jamais coupables, [Прощай, Андрей! Помни, что несчастия происходят от бога и что люди никогда не бывают виноваты.] – были последние слова, которые он слышал от сестры, когда прощался с нею.
«Так это должно быть! – думал князь Андрей, выезжая из аллеи лысогорского дома. – Она, жалкое невинное существо, остается на съедение выжившему из ума старику. Старик чувствует, что виноват, но не может изменить себя. Мальчик мой растет и радуется жизни, в которой он будет таким же, как и все, обманутым или обманывающим. Я еду в армию, зачем? – сам не знаю, и желаю встретить того человека, которого презираю, для того чтобы дать ему случай убить меня и посмеяться надо мной!И прежде были все те же условия жизни, но прежде они все вязались между собой, а теперь все рассыпалось. Одни бессмысленные явления, без всякой связи, одно за другим представлялись князю Андрею.


Князь Андрей приехал в главную квартиру армии в конце июня. Войска первой армии, той, при которой находился государь, были расположены в укрепленном лагере у Дриссы; войска второй армии отступали, стремясь соединиться с первой армией, от которой – как говорили – они были отрезаны большими силами французов. Все были недовольны общим ходом военных дел в русской армии; но об опасности нашествия в русские губернии никто и не думал, никто и не предполагал, чтобы война могла быть перенесена далее западных польских губерний.
Князь Андрей нашел Барклая де Толли, к которому он был назначен, на берегу Дриссы. Так как не было ни одного большого села или местечка в окрестностях лагеря, то все огромное количество генералов и придворных, бывших при армии, располагалось в окружности десяти верст по лучшим домам деревень, по сю и по ту сторону реки. Барклай де Толли стоял в четырех верстах от государя. Он сухо и холодно принял Болконского и сказал своим немецким выговором, что он доложит о нем государю для определения ему назначения, а покамест просит его состоять при его штабе. Анатоля Курагина, которого князь Андрей надеялся найти в армии, не было здесь: он был в Петербурге, и это известие было приятно Болконскому. Интерес центра производящейся огромной войны занял князя Андрея, и он рад был на некоторое время освободиться от раздражения, которое производила в нем мысль о Курагине. В продолжение первых четырех дней, во время которых он не был никуда требуем, князь Андрей объездил весь укрепленный лагерь и с помощью своих знаний и разговоров с сведущими людьми старался составить себе о нем определенное понятие. Но вопрос о том, выгоден или невыгоден этот лагерь, остался нерешенным для князя Андрея. Он уже успел вывести из своего военного опыта то убеждение, что в военном деле ничего не значат самые глубокомысленно обдуманные планы (как он видел это в Аустерлицком походе), что все зависит от того, как отвечают на неожиданные и не могущие быть предвиденными действия неприятеля, что все зависит от того, как и кем ведется все дело. Для того чтобы уяснить себе этот последний вопрос, князь Андрей, пользуясь своим положением и знакомствами, старался вникнуть в характер управления армией, лиц и партий, участвовавших в оном, и вывел для себя следующее понятие о положении дел.
Когда еще государь был в Вильне, армия была разделена натрое: 1 я армия находилась под начальством Барклая де Толли, 2 я под начальством Багратиона, 3 я под начальством Тормасова. Государь находился при первой армии, но не в качестве главнокомандующего. В приказе не было сказано, что государь будет командовать, сказано только, что государь будет при армии. Кроме того, при государе лично не было штаба главнокомандующего, а был штаб императорской главной квартиры. При нем был начальник императорского штаба генерал квартирмейстер князь Волконский, генералы, флигель адъютанты, дипломатические чиновники и большое количество иностранцев, но не было штаба армии. Кроме того, без должности при государе находились: Аракчеев – бывший военный министр, граф Бенигсен – по чину старший из генералов, великий князь цесаревич Константин Павлович, граф Румянцев – канцлер, Штейн – бывший прусский министр, Армфельд – шведский генерал, Пфуль – главный составитель плана кампании, генерал адъютант Паулучи – сардинский выходец, Вольцоген и многие другие. Хотя эти лица и находились без военных должностей при армии, но по своему положению имели влияние, и часто корпусный начальник и даже главнокомандующий не знал, в качестве чего спрашивает или советует то или другое Бенигсен, или великий князь, или Аракчеев, или князь Волконский, и не знал, от его ли лица или от государя истекает такое то приказание в форме совета и нужно или не нужно исполнять его. Но это была внешняя обстановка, существенный же смысл присутствия государя и всех этих лиц, с придворной точки (а в присутствии государя все делаются придворными), всем был ясен. Он был следующий: государь не принимал на себя звания главнокомандующего, но распоряжался всеми армиями; люди, окружавшие его, были его помощники. Аракчеев был верный исполнитель блюститель порядка и телохранитель государя; Бенигсен был помещик Виленской губернии, который как будто делал les honneurs [был занят делом приема государя] края, а в сущности был хороший генерал, полезный для совета и для того, чтобы иметь его всегда наготове на смену Барклая. Великий князь был тут потому, что это было ему угодно. Бывший министр Штейн был тут потому, что он был полезен для совета, и потому, что император Александр высоко ценил его личные качества. Армфельд был злой ненавистник Наполеона и генерал, уверенный в себе, что имело всегда влияние на Александра. Паулучи был тут потому, что он был смел и решителен в речах, Генерал адъютанты были тут потому, что они везде были, где государь, и, наконец, – главное – Пфуль был тут потому, что он, составив план войны против Наполеона и заставив Александра поверить в целесообразность этого плана, руководил всем делом войны. При Пфуле был Вольцоген, передававший мысли Пфуля в более доступной форме, чем сам Пфуль, резкий, самоуверенный до презрения ко всему, кабинетный теоретик.
Кроме этих поименованных лиц, русских и иностранных (в особенности иностранцев, которые с смелостью, свойственной людям в деятельности среди чужой среды, каждый день предлагали новые неожиданные мысли), было еще много лиц второстепенных, находившихся при армии потому, что тут были их принципалы.
В числе всех мыслей и голосов в этом огромном, беспокойном, блестящем и гордом мире князь Андрей видел следующие, более резкие, подразделения направлений и партий.
Первая партия была: Пфуль и его последователи, теоретики войны, верящие в то, что есть наука войны и что в этой науке есть свои неизменные законы, законы облического движения, обхода и т. п. Пфуль и последователи его требовали отступления в глубь страны, отступления по точным законам, предписанным мнимой теорией войны, и во всяком отступлении от этой теории видели только варварство, необразованность или злонамеренность. К этой партии принадлежали немецкие принцы, Вольцоген, Винцингероде и другие, преимущественно немцы.
Вторая партия была противуположная первой. Как и всегда бывает, при одной крайности были представители другой крайности. Люди этой партии были те, которые еще с Вильны требовали наступления в Польшу и свободы от всяких вперед составленных планов. Кроме того, что представители этой партии были представители смелых действий, они вместе с тем и были представителями национальности, вследствие чего становились еще одностороннее в споре. Эти были русские: Багратион, начинавший возвышаться Ермолов и другие. В это время была распространена известная шутка Ермолова, будто бы просившего государя об одной милости – производства его в немцы. Люди этой партии говорили, вспоминая Суворова, что надо не думать, не накалывать иголками карту, а драться, бить неприятеля, не впускать его в Россию и не давать унывать войску.
К третьей партии, к которой более всего имел доверия государь, принадлежали придворные делатели сделок между обоими направлениями. Люди этой партии, большей частью не военные и к которой принадлежал Аракчеев, думали и говорили, что говорят обыкновенно люди, не имеющие убеждений, но желающие казаться за таковых. Они говорили, что, без сомнения, война, особенно с таким гением, как Бонапарте (его опять называли Бонапарте), требует глубокомысленнейших соображений, глубокого знания науки, и в этом деле Пфуль гениален; но вместе с тем нельзя не признать того, что теоретики часто односторонни, и потому не надо вполне доверять им, надо прислушиваться и к тому, что говорят противники Пфуля, и к тому, что говорят люди практические, опытные в военном деле, и изо всего взять среднее. Люди этой партии настояли на том, чтобы, удержав Дрисский лагерь по плану Пфуля, изменить движения других армий. Хотя этим образом действий не достигалась ни та, ни другая цель, но людям этой партии казалось так лучше.