История евреев в Ливане

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
   История еврейского народа
     

Хронология еврейской истории
Библейская хронология
Библейская история
История антисемитизма
Христианство и антисемитизм

Периоды еврейской истории:

Категории:

История еврейского народа

Антисемитизм · Евреи
История иудаизма
Течения в иудаизме

История евреев в Ливане и присутствие евреев в Ливане, уходят корнями в библейские времена.





Евреи в Ливане сегодня

Ливанские евреи традиционно мизрахим. В основном проживают в Бейруте и его окрестностях, а также в Сидоне и Баальбеке. Почти вся община эмигрировала в Израиль и страны с уже хорошо развитой ливанской диаспорой, такие как Франция, Швейцария, США, Канада, Аргентина, Бразилия, Венесуэла, Австралия, Центральная и Восточная Европа (в частности, Россия и Болгария, в которых в основном поселились студенты, заключившие браки с местными жителями). Некоторые из этих ливанских евреев, эмигрировавших в Израиль позже вернуться в качестве оккупационных войск в 1982 году[1].

На данный момент только 50-100 евреев живет в стране[2][3]. Эмиграция из Ливана не была массовой, даже после первой гражданской войны в Ливане в 1958 году, так как ливанские евреи были тесно интегрированы в общество и не чувствовал необходимости отказаться от своей родины. Но эмиграция увеличилось после начала в 1975 году в Ливане гражданской войны, и еще больше возросла после того, как Израиль вторгся в Ливан в 1982 году[2].

Ранняя история

В до-библейские времена, регион между Газой и Анатолией (территория современных Ливана, Израиля/Палестины, Иордании и Сирии) был одной культурной единицей. Несмотря на отсутствие центральной политической власти, регион объединялся близостью языков (северозападносемитские языки, в частности финикийский, древнееврейский и арамейские), религии и образа жизни. Здесь находились некоторые из первых в мире постоянных поселений, расположенных вокруг ранних сельскохозяйственных общин и независимых городов-государств, многие из которых обладали широкой сетью торговых отношений по всему Средиземноморью и за его пределами.

Во времена Израильского царства, Ливан и Израиль (в том числе современная Иордания) уже могут быть признаны как полностью обособленные, хотя они оставались близкими союзниками. В течение этого периода, части современного Ливана находились под контролем Иерусалима, а евреи жили далеко на север в районе Ваал-Хермон на склонах горы Хермон (иногда отождествляется с современной Хасбайей, которая в свою очередь стала важным центром еврейской жизни в первой половине 20-го века[4]).

Согласно еврейской Библии, территории израильских колен Ашера и Нафтали включали ряд территорий современного Ливана, доходя до Сидона на севере. Эти колена входили в состав Объединённого Израильского царства, а затем Северного царства под тем же именем. Приблизительно в 732 г. до н. э., ассирийцы депортировали колено Нафтали, судьба, которая постигла остальную часть Северного царства в с. 723 до нашей эры. Новый Завет также ссылается на пребывание Иисуса в районе горы Хермон, возле которой, как само собой разумеющееся, отмечается еврейское присутствие. Иногда в данном аспекте упоминается и местность Каны (недалеко от Тира в Ливане), но Библия ясно позволяет избежать путаницы, указывая на местоположение Каны Галилейской.

После восстания Бар-Кохбы против римлян в 132 н. э., несколько еврейских общин были созданы в Ливане. Халиф Муавия (642—680), создал еврейскую общину в Триполи, Ливан. Другая община была основана в 922 году в Сидоне. Еврейская иешива была создана в Тире в 1071 году. В XIX веке враждебное отношение друзов и маронитов заставили многих евреев покинуть Дейр эль Камар, при этом большинство переехало в Хасбайю в конце века.

Начало XX века

В 1911 году евреи из Италии, Греции, Сирии, Ирака, Турции, Египта и Ирана переезжали в Бейрут, увеличив еврейскую общину города более чем на 5000 членов. Статьи 9 и 10 Конституции Ливана 1926 года гарантировали свободу вероисповедания любому религиозному сообществу, в том числе еврейской общине, право управлять своим гражданским делами, в том числе образованием, и, таким образом, еврейской общине было гарантировано конституцией, то, что не распространялось на другие еврейские общины в регионе[5]. Еврейская община процветала под французским мандатом в Великом Ливане, оказывая значительное влияние на всей территории Ливана и за его пределами. Евреи были сторонниками партии фалангистов Пьера Жмайеля (правая партия, представляющая интересы маронитов и заимствовавшая организационные формы у Национальной фашистской партии Италии и движения фалангистов Франко в Испании). Евреи сыграли важную роль в создании Ливана в качестве независимого государства.

В Ливане были основаны две еврейские газеты, на арабском языке «Аль-Алам аль-Исраили» (Израильский мир) и франкоязычная «Le Commerce du Levant», экономическое издание которые издаётся до сих пор (хотя теперь оно принадлежит не евреям).

Еврейская община Бейрута в своём развития прошла три этапа[6]. До 1908 года, еврейское население в Бейруте росло благодаря миграции из сирийского региона и из других османских городов, таких как Измир, Салоники, Стамбул и Багдад. Коммерческий рост в процветающем портовом городе, консульская защита, и относительная безопасность и стабильность в Бейруте все содействовало еврейской миграции. Таким образом, от нескольких сотен в начале XIX-го века, еврейская община выросла до 2500 к концу века, и к 3500 перед мировой войной. В то время как число евреев значительно возросло, община оставалась в основном неорганизованной. В течение этого периода, общине не хватало некоторых фундаментальных институтов, таких как коммунальные уставы, избранный совет, механизмы обеспечения и налогообложения. В этот период наиболее организованным и известным еврейским заведением в городе была, вероятно, частная школа-интернат Тиферет Израиль (Слава Израиля), основанная Заки Коэном в 1874 году. Еврейская школа привлекала студентов из обеспеченных семей, таких как Шлюш (Яффо), Мойяль (Яффо) и Сассун (Багдад). Её основатель, под влиянием османских реформ и местных культурных тенденций, стремился создать современную, но еврейскую школу. Он ввёл изучение как светских, так и сугубо еврейских предметов, а также изучение семи языков. Он также ввёл изучение коммерческих предметов. Школа была закрыта в начале XX-го века в связи с финансовыми трудностями.

Революция младотурок (1908) запустила процесс организации общины. Через шесть лет бейрутская община созвала общее собрание, избравшее общинный Совет из двенадцати членов, подготовившее общинный устав, назначившее главного раввина, и создавшее комитеты для администрирования налогообложения и образования. Этот процесс был связан с напряженностью и даже конфликтами внутри сообщества, но в итоге, совет общины был создан и принят в обществе. Главный раввин получал зарплату от общины, а де-факто властью Совета.

С созданием Великого Ливана (1920), еврейская община Бейрута стал частью нового политического образования. Французские правители мандата, по общепринятой местной политической традицией разделения власти, признал самостоятельность различных религиозных общин. Таким образом, еврейская община была одной из шестнадцати общин Ливана и пользовалась большей степенью автономии, более или менее по прежней системе османских властей. На третьем этапе своего развития, община, основывает два основных института: синагогу Маген Авраам (1925) и общественную школу изучения Торы (Талмуд-Тора) Селим Тарраб (1927). Община также оказывает социальные услуги, такие как содержание общественных благотворительных организаций Бикур-холим, Озер-Далим и Матан-бассетер. Финансирование всех этих учреждений шло из взносов обеспеченных членов общины, которые также вносили свой вклад в организацию еврейских праздников и торжеств, посредством подписки обеспеченных членов, мероприятий по сбору и лотерей организованных общиной. В общем, община была финансово независима и не полагалась на благотворительность европейского еврейства.

Развитие еврейского ишува в Палестине оказало влияние на еврейских лидеров, которые высказали сочувствие и активную поддержку сионизма. Интересно, что еврейское руководство в Бейруте в это время идеологически объединилась с базирующейся в США организацией Бнай Брит и создало свою локальную ложу (Ложа Азрей Ха-Леванон), которая была укомплектована лидерами местных общин. Ложа Бнай Брит в Бейруте привлекала социальную и экономическую элиты. Она влияла на еврейскую общину через развитие социальной активности, повышения роли еврейских солидарности и благотворительности. В отличие от Альянса, который в основном стремился к расширению возможностей отдельных евреев через получение ими современного образования, Бнай Брит стремилась расширить возможности как отдельного человека, и общины в целом. В Бейруте, в отличие от других еврейских общин, большинство из членов муниципального совета были также членами Бнай Брит, следовательно, существовала прочная связь между Советом и ложей. Конечно, школа Альянса была популярна в сообществе, поскольку она давала образование на французском языке и подготавливала учеников к получению высшего образования. До тех пор, пока не было никакой еврейской средней школы в Бейруте, многие еврейские студенты обучались в школах других религий (в основном в христианских), либо светских школах. Еврейская община была одной из самых маленьких религиозных общин страны, и, следовательно, не имела права на гарантированное представительство в парламенте. Будучи исключенными из ливанской политической жизни, еврейские руководители стремились улучшить общественный статус сообщества путём консолидации и развития общины в целом. В общем, период французского мандата характеризовался ростом, развитием и стабильностью еврейской общины в Ливане.

В 20-м веке еврейская община в Ливане принимала мало участия в политике и не выказывала к ней интереса. Евреи традиционно не были вовлечены в распри крупных религиозных групп в стране. Вообще говоря, евреи не были склонны поддерживать ливанский национализм и чувствовали близости к Франции. Французские власти отрицательно относились ко всем выражениям сионизма (в котором они видели политический инструмент своего британского конкурента), и община была по большей части безразлична к нему. Несколько лидеров сообщества, таких как Иоссиф Фархи, горячо поддержали сионистское движение, и стремились усилить уровень поддержки концепции еврейского государства в Палестине. Евреи в Ливане имели хорошие контакты с ишувом в Палестине и наносили регулярные визиты из Бейрута в Иерусалим. Сионистское Еврейское агентство сетовало на отсутствие национального чувства среди ливанских евреев. Всемирная сионистская организация была также разочарована отсутствием более активной поддержки, община даже не посылала делегацию на Всемирные сионистские конгрессы.

Организация Маккаби была официально зарегистрирована ливанскими властями и была активным центром еврейской культурной жизни в Бейруте и Сидоне. Маккаби обучала ивриту и еврейской истории, и была в центре внимания небольшого сионистского движения в стране. Были также просионистские элементы в маронитской общине Ливана.

После того, как в результате беспорядков в Иерусалиме 1929 года, великий муфтий Иерусалима был изгнан из Палестины и решил поселиться в Ливане, он продолжал провокационные выступления против британцев и сионистов. Во время беспорядков некоторые мусульманские националисты и редакторы основной греко-православной газеты (которые видели будущую судьбу ливанского государства в общем контексте арабского мира) стремились спровоцировать погромы в Ливане. По-видимому также это привело к уклончивым ответам, данным министром внутренних дел Хабибом Аби Шахлой Иосифу Фархи, когда тот от имени еврейской общины поднял вопрос о получении мест в недавно расширенном ливанском парламенте.

После 1947 года

Антисионистские демонстрации начались в 1947 и 1948 годах, но первоначально не наносили никакого вреда еврейской общине. По мере продолжения арабо-израильского конфликта, враждебность по отношению к евреям усилились, особенно со стороны мусульманского населения. Главная синагога в Бейруте была взорвана террористами в начале 1950-х, а ливанская палата депутатов стала местом острых дискуссий о статусе еврейских офицеров ливанской армии. Результатом обсуждений стало единогласное решение об отставке и исключении их из ливанской армии[7]. Два еврейских офицеров были уволены, но некоторые евреи продолжали работать на правительство.

Большинство ливанских евреев были сионистских взглядов и смотрели благосклонно на создание Израиля, но тем не менее они не хотели вмешиваться в политику и не обсуждали вопросы связанные с Израилем, чтобы их арабские соседи не обвиняли их в измене[8].

До 1958 года, когда в Ливане вспыхнула первая гражданская война, число евреев в Ливан оставалось на уровне около 9000, что делало Ливан единственной арабской страной, в которой еврейское население увеличилось после 1948 года. Только после 1958 начался массовый исход евреев из Ливана, в результате политических волнений в стране. Несколько сотен репатриировались в Израиль, а многие другие переехали в США и Европу.

В начале 1967 года число евреев, оставшихся в Ливане оценивалось примерно в 5000-6000, но после Шестидневной войны, эмиграция увеличилась и община уменьшилась примерно наполовину. К тому времени, почти все ливанские евреи проживали в Бейруте, наряду с несколькими семьями, оставшимися в Сидоне (община в Триполи прекратила своё существование до 1947 года). Было два еврейских банка в Ливане, Сафра банк и Société Bancaire (ранее Zilkhah банк). Только после войны 1967 года были введены ограничения, накладываемые на ливанских евреев, которые должны были обращаться к властям за получением разрешений на работу и просьбы далеко не каждого заявителя были удовлетворены. Это стало одной из причин увеличения еврейской эмиграции. Другая причина заключается в частичном параличе ливанской экономики, особенно в сфере туризма, так как христианские паломники больше не нуждались проезжать через Ливан для того, чтобы посетить Старый город Иерусалима и Вифлеем. Некоторые еврейские эмигранты, особенно молодые люди, уезжали в Израиль.

В конце 1960 и начале 1970-х годов, еврейская община в Бейруте по-прежнему содержала синагоги и другие общинные институты, а также были синагоги в Сидоне и в летних курортах Бхамдун и Алей. В этот период еще работали еврейские школы в Бейруте и Сидоне. Еврейские ученики также учились в христианских учебных заведениях, особенно в колледжах и институтах, так-как еврейские школы не проводили обучение на уровне всех классов средней школы, и из-за предпочтения ливанских евреев учиться на французском языке. Даже в еврейских школах акцент был сделан на изучении французского языка. Арабский изучался в меньшей степени, а иврит еще меньше, хотя изучение иврита не было ограничено со стороны властей. Сеть еврейских и христианских школ успешно боролась с неграмотностью среди молодого поколения, но очень мало кто продолжал обучение в высших учебных заведениях. Большая часть молодого поколения занялась бизнесом. К 1970 году община сократилась до около 1000—1800.

На ранних этапах второй гражданской войны в Ливане (1975—1990), и особенно после паралича институтов государства в 1975-76 и израильского вторжения в июне 1982 года, большинство евреев страны эмигрировали. Те, кто остался, особенно в охваченном войной Бейруте, сильно пострадали в связи с боевыми действиями, которые велись в и вокруг еврейского квартала. Израильско-палестинская борьба в Ливане, которая достигла своего пика в 1982 году, и борьба между шиитскими вооружёнными группировками и израильской армией на юге Ливана, также поспособствовали падению численности местной еврейской общины. К 1980 году только около 200 евреев оставались в Ливане, и к концу 1980-х и начале 1990-х их число сократилось до менее 100. В середине 2002 года сообщалось, что 67 ливанских евреев иммигрировали в Израиль в период 1990—2001 годов. В 2004 году число евреев, оставшихся в Ливане, по оценкам, не более нескольких десятков. Согласно докладу, в 2004 года, еврейская община в Ливане насчитывала только несколько десятков членов, в основном пожилых. Все эти евреи жили в Бейруте и его окрестностях.

В 2010 году начались работы по восстановлению старой синагоги в Бейруте, синагоги Маген Авраам. Синагога пришла в упадок. Крыша рухнула и деревья и кусты выросли под ней. Антисемитские граффити покрывали стены синагоги, и там сильно пахло мочой[9]. Хотя Солидер согласился предоставить средства на реконструкцию, потому что политические деятели полагали, что это покажет Ливан как открытое общество, терпимое к иудаизму[10], ни один из евреев, участвующих в проекте, не согласился быть идентифицирован, не нашлось и строителей, готовых назваться или сфотографироваться. Международные средства массовой информации и даже некоторые члены еврейской общины (в и вне Ливана) сомневаются, что кто-то будет молиться там[11][12][13][14].

Президенты еврейской общины

Среди глав еврейской общины Ливана были:[15]

  • Эзра Анзарух Приор до 1910
  • Иосиф Фархи 1910—1924
  • Иосиф Дихи-бей 1925—1927
  • Иосиф Фархи 1928—1930
  • Селим Харари 1931—1934
  • Иосиф Фархи 1935—1938
  • Деаб Саадия и Иосиф Дихи-бей 1939—1950
  • Иосиф Атиех 1950—1976
  • Иссак Сасон 1977—1985
  • Рауль Мизрахи 1985
  • Иосиф Мизрахи 1986—2003[16]
  • Иссак Арази 2005 — по настоящее время
  • Казначеем общины в 1920—1932 был Иосиф Балайла

Главные раввины

Между 1799 и 1978 годами, ряд главных раввинов стояли во главе религиозной жизни ливанских евреев[17]:

См. также

Напишите отзыв о статье "История евреев в Ливане"

Примечания

  1. [www.huffingtonpost.com/magda-abufadil/lebanons-jews-loyalty-to_b_739583.html Magda Abu-Fadil: Lebanon’s Jews: Loyalty to Whom? BBC Documentary Tracks Vanished Community]
  2. 1 2 [www.jewcy.com/religion-and-beliefs/jews_lebanon_another_perspective The Jews of Lebanon: Another Perspective]. [www.webcitation.org/65eRslKA7 Архивировано из первоисточника 23 февраля 2012].
  3. [www.ynetnews.com/articles/0,7340,L-3292543,00.html Beirut’s last Jews - Israel Jewish Scene, Ynetnews]. [www.webcitation.org/65eRtfyKx Архивировано из первоисточника 23 февраля 2012].
  4. [thejewsoflebanon.org/me/?m=200610 Bienvenue à www.thejewsoflebanon.com : un mouvement pour la coexistence « 2006» October]
  5. Schulze, Kirsten. The Jews of Lebanon: Between Coexistence and Conflict, page 33
  6. Tomer Levi, «The Formation of a Levantine Community: The Jews of Beirut, 1860—1939», Ph.D. diss. (Brandeis University, 2010), pp.78-133
  7. lcweb2.loc.gov/cgi-bin/query/r?frd/cstdy:@field(DOCID+lb0064)
  8. [english.al-akhbar.com/node/6236 Lebanese Jews in New York: Longing for Home]
  9. [news.bbc.co.uk/2/hi/8494183.stm Who will pray at Lebanon’s rebuilt synagogue?]
  10. [www.haaretz.com/jewish-world/beirut-synagogue-restored-to-glory-despite-tensions-with-israel-1.308626 Beirut synagogue restored to glory, despite tensions with Israel Israel News | Haaretz]
  11. [news.bbc.co.uk/2/hi/middle_east/8489739.stm New synagogue opens religious debate in Lebanon]
  12. [www.aljazeera.com/photo_galleries/middleeast/2010113011444886787.html Return to the Valley of Jews]
  13. [www.bloomberg.com/apps/news?pid=newsarchive&sid=aNOWKEnqxKdU Lebanon Jews Tap Diaspora to Rebuild Beirut’s Shelled Synagogue]
  14. [www.dw.de/beiruts-hidden-jewish-community/a-6654644 Beirut’s hidden Jewish community]
  15. [thejewsoflebanonproject.org Lebanese Jewish Community Council]
  16. [now.mmedia.me/lb/en/reportsfeatures/the_18th_sect NOW News.]
  17. History of the Jewish Community, [thejewsoflebanon.org/me/?page_id=124 The Jews of Lebanon]

Ссылки

  • [www.thejewsoflebanonproject.org/ The official site of the Lebanese Jewish Community Council]
  • [www.maghenabraham.com Jewish Lebanese community in Canada]
  • [www.bloomberg.com/apps/news?pid=newsarchive&sid=aNOWKEnqxKdU Lebanon Jews Tap Diaspora to Rebuild Beirut’s Shelled Synagogue] By Massoud A. Derhally of Bloomberg News-Sept. 18, 2008
  • [www.bloomberg.com/apps/news?pid=newsarchive&sid=am4VHZMiO0.k Restoration of Beirut’s Synagogue Begins With Help of Diaspora] By Massoud A. Derhally of Bloomberg News-Aug. 5, 2009
  • [www.maronite-heritage.com/html/lebanese_jewish_community.html Lament Lebanon’s lost tribe], The Daily Star (Lebanon).
  • [www.time-blog.com/middle_east/2007/02/the_jews_of_lebanon_the.html?xid=rss-mideast Time Blog:The Jews of Lebanon]
  • [www.jewishvirtuallibrary.org/jsource/anti-semitism/lebjews.html Jewish Virtual Library: The Jews of Lebanon]
  • [thejewsoflebanon.org/me/?m=200610 Review of the book, «The Jews of Lebanon» by Kirsten E. Schulze]
  • [www.daat.ac.il/daat/history/kehilot/bibel-2.htm A Biobliogrpahy on Lebanese Jewry (In Hebrew and English)]
  • [countrystudies.us/lebanon/56.htm Lebanon — Jews] Library of Congress Country Studies
  • [web.archive.org/web/20090921163754/afp.google.com/article/ALeqM5gSU4RDnqvZrcgPP9GfhOoAcTiDRA Beirut’s Jewish community faces slow decline] AFP Jul 20, 2008

Отрывок, характеризующий История евреев в Ливане

– Он серый был, помнишь, и белые зубы – стоит и смотрит на нас…
– Вы помните, Соня? – спросил Николай…
– Да, да я тоже помню что то, – робко отвечала Соня…
– Я ведь спрашивала про этого арапа у папа и у мама, – сказала Наташа. – Они говорят, что никакого арапа не было. А ведь вот ты помнишь!
– Как же, как теперь помню его зубы.
– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.


Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.