История испанского языка

Язык, известный в наше время как испанский, произошёл от диалекта народной латыни, который развился в центре северной части пиренейского полуострова после падения Западной Римской империи в пятом веке. Письменный стандарт разрабатывался в Толедо (XIII-XVI века) и Мадриде (с 1560-х годов). За последние 1000 лет язык распространился на юг к Средиземному морю и был позже перенесён в Испанскую колониальную империю, в особенности в испаноязычные страны Америки. Сегодня это официальный язык 21 страны и многих международных организаций. Также это один из шести официальных языков ООН.

Основные отличительные особенности языка

Развитие испанской фонологии отличается от фонологии других близких географически романских языков (например, португальского и каталанского) несколькими особенностями:

• дифтонгизация латинских ударных кратких, а также открытых E и O в закрытых слогах (tiempo, puerta, ср. португальские tempo, porta)
• оглушение и дальнейшее развитие средневековых испанских сибилянтов, вызывающее (1) велярный спирант [x] в таких словах, как caja, hijo, gente, и (2) — во многих диалектах Испании, включая престижные разновидности языка Мадрида, Толедо и т. д. — межзубной [θ] в таких словах, как cinco, hacer и lazo
• дебуккализация и окончательная потеря латинского начального /f/ в большинстве случаев, отмечаемая в современном написании глухим ⟨h⟩ в таких словах, как hablar, hilo, hoja (также в гасконском: hilh, huelha)
• ранняя фрикативизация палатального /ʎ/ (-LY-, -CL-, -GL- из народной латыни), сначала в палатальный /ʒ/ и, в конечном счете, в велярный /x/, например, filiu →hijo, *oc’lu → ojo, *coag’lare → cuajar; ср. португальские filho, olho, coalhar)
• развитие начальных PL-, CL-, FL- в палальное /ʎ/ во многих словах, например, plorare → llorar, clamare → llamar, flamma → llama; ср. португальские chorar, chamar, chama, каталанские plorar, clamar, flama)
• начальное /j/ из народной латыни (из J-, DY-, G(E)-, G(I)-) остаётся перед /a/, /e/ и /i/, впоследствии исчезая в безударном слоге (yace, yeso, helar, enero, echar, hinojo, ср. португальские jaz, gesso, gelar, janeiro, jeitar, joelho)

Следующие особенности характерны для испанской фонологии, а также для некоторых других иберо-романских, но не для всех романских языков:

• палатализация латинских -NN- и -LL- в /ɲ/ и /ʎ/ (año, caballo) (также в каталанском: any, cavall).
• фонематическое слияние /b/ и /v/, делающее, например, существительное tubo и глагол tuvo фонетически эквивалентными (во всех случаях, кроме гиперкоррекции или побуквенного произношения) (также в галисийском, северных диалектах португальского и некоторых разновидностях каталанского и окситанского языков)
• лениция /b/, /d/ и /g/ → [β̞], [ð̞] и [ɣ̞] — не только от изначальных латинских B, D и G (как в исп. probar, sudar, legumbre), но также от латинских P, T и C (как в исп. sabe, vida, lago) (также в галисийском, европейском португальском, каталанском и некоторых разновидностях окситанского)

Латинская система из четырёх спряжений глаголов в испанском языке сокращена до трёх. Латинские инфинитивы с окончаниями -ĀRE, -ĒRE и -ĪRE становятся испанскими инфинитивами с окончаниями -ar, -er и -ir, соответственно. Латинские глаголы третьего спряжения — инфинитивы с окончанием -ĔRE — перераспределены между испанскими классами глаголов -er и -ir (например, facere → hacer, dicere → decir). Испанская морфология глаголов продолжает использовать некоторые латинские синтетические формы, которые были заменены аналитическими во французском и (частично) итальянском (например, исп. lavó, фр. il a lavé), а испанское сослагательное наклонение сохраняет отдельными формы настоящего и прошедшего времени.

Испанский синтаксис предусматривает явное маркирование для некоторых прямых дополнений (так называемое «личное a», см. статью Дифференцированное маркирование объекта), и использует клитическое дублирование с косвенными дополнениями, в которых «избыточное» местоимение (le, les) возникает даже при наличии явной именной группы. (ни та, ни другая особенность не присутствует в других западно-романских языках, но обе особенности есть в румынском, где pe < PER соответствует испанскому a.) В отношении к объектным местоимениям испанский допускает опущение местоимений, это означает, что глагольная группа может часто стоять одна без использования объектного местоимения (или объектной именной группы). По сравнению с другими романскими языками испанский имеет в некотором роде более свободный синтаксис с относительно меньшим числом ограничений на счёт порядка слов подлежащее-сказуемое-дополнение.

Благодаря продолжительному языковому контакту с другими языками испанская лексика содержит заимствования из баскского, германского, арабского и индейских языков.

Ударения — используемые в современном испанском, чтобы обозначить гласный ударного слога в словах, где ударение ставится не по правилам — стали использоваться изредка в 15-м и массово в 16-м веке. Их использование начинает стандартизироваться с появлением Королевской академии испанского языка в 18-м веке. См. также статью Орфография испанского языка.

Внешняя история

Стандартный испанский язык также называется кастильским в своём изначальном варианте, чтобы отличаться от других языков в других частях Испании, таких как галисийский, каталанский, баскский и т. д. В своей самой ранней задокументированной форме, и вплоть до приблизительно 15-го века, язык обычно называется староиспанским. Приблизительно с 16-го века он называется современным испанским. Испанский 16-го и 17-го веков иногда называется «классическим» испанским со ссылкой на литературные достижения этого периода. В отличие от английского и французского, в отношении развития испанского языка не принято говорить о «средней» стадии.

Происхождение

Кастильский испанский произошёл, после падения Римской империи, как продолжение разговорной латыни в нескольких областях северной и центральной Испании. В конечном счете, разновидность, на которой разговаривали в Толедо около XIII века, стала основой для письменного стандарта. С Реконкистой этот северный диалект распространился на юг, где практически полностью заменил или поглотил местные романские диалекты, одновременно позаимствовав множество слов из арабского и оказавшись под влиянием мосарабского (романская речь христиан, живших на арабской территории) и средневекового еврейско-испанского языков (ладино). Эти языки исчезли с Пиренейского полуострова в конце XVI века.

Престиж Кастилии и её языка был частично распространён подвигами кастильских героев в битвах Реконкисты — среди них Фернан Гонсалес и Родриго Диас де Вивар (Сид Кампеадор) — и поэмами о них, которые рассказывались на кастильском даже за пределами первоначальной территории этого диалекта.

Традиционно считалось, что «первый письменный испанский» появился в «Эмилианских глоссах». Здесь есть «глоссы» (переводы изолированных слов и фраз в форму, больше похожую на испанский романский, чем латинский язык), добавленные между строк манускрипта, который был написан ранее на латыни. В настоящее время считается, что язык «Эмилианских глосс» ближе к наварро-арагонскому языку, чем к самому испанскому. Оценки времени их написания варьируются от конца X к началу XI века.

Первые шаги по направлению к стандартизации письменного кастильского были сделаны в XIII веке королём Альфонсо X Мудрым в его королевском дворе в Толедо. Он собирал писцов в своём дворе и наблюдал за их письмом, на кастильском, за обширными работами по истории, астрономии, юриспруденции и другим областям знаний.

Антонио де Небриха написал первую грамматику испанского, «Грамматику кастильского языка», и представил её в 1492 году королеве Изабелле, которая, как говорили, ранее признавала полезность языка как инструмента гегемонии, как будто бы она предвосхитила империю, которая должна была быть основана после плаваний Колумба.

Так как староиспанский язык похож на современный письменный язык в относительно большой степени, читатель современного испанского может научиться читать средневековые документы без особенных трудностей.

Королевская академия испанского языка была основана в 1713 году, главным образом, с целью стандартизации языка. Академия опубликовала свой первый словарь в шести томах в 1726—1739 годах, а свою первую грамматику в 1771 году, и время от времени она продолжает публиковать новые издания обеих книг. Сегодня, в каждой испаноговорящей стране есть аналогичная языковая академия, а в 1951 году была создана Ассоциация академий испанского языка.

Америка

В начале 16-го века испанская колонизация принесла язык в Америку (Мексика, Центральная Америка и западная и южная часть Южной Америки), где на нём говорят и по сей день, а также на несколько островных групп в Тихом океана, где он больше не используется каким-либо большим числом людей: Филиппины, Палау, Марианские острова (включая Гуам), и в современных Федеративных Штатах Микронезии.

В Америке использование языка было продолжено потомками испанцев, и испанскими креолами, и индейским большинством. После войн за независимость, проведённых этими колониями в 19-м веке, новые правящие элиты расширили свой испанский на всё население, чтобы усилить национальное единство, и сейчас это первый и официальный язык образовавшихся в результате республик, за исключением очень изолированных частей бывших испанских колоний.

В конце 19-го века всё ещё испанские колонии Куба и Пуэрто-Рико поддержали больше иммигрантов из Испании, и похожим образом в конце 19-го и начале 20-го веков другие испаноговорящие страны, такие как Аргентина, Уругвай и, в меньшей степени, Чили, Колумбия, Мексика, Панама и Венесуэла, привлекли волны европейской иммиграции, испанской и неиспанской. Там, большие (или значительных размеров меньшинства) группы населения стран потомков во втором и третьем поколении приняли испанский язык как часть официальной ассимиляционной политики своих правительств, чтобы включать в себя европейцев. В некоторых странах они должны были быть католиками и согласиться поклясться в верности правительству выбранной ими нации.

Когда Пуэрто-Рико стал владением США после Испано-американской войны, его население — практически полностью испанского и смешанного афро-карибско-испанского (мулаты и метисы) происхождения — сохранило свой унаследованный испанский язык как свой родной, в сосуществовании с английским как соофициальным. В 20-м веке более миллиона пуэрториканцев эмигрировали в континентальную часть США.

Похожая ситуация возникла на юго-западе США, включая штаты Калифорния, Аризона, Нью-Мексико и Техас, где испанцы, затем креолы (техано, калифорнио и т. д.) с последующими чикано (мексиканцами США) и позднее мексиканскими иммигрантами, сохранили ранее испанский язык живым, во время и после присвоения этих территорий США с последующей американо-мексиканской войной. Испанский продолжает использоваться миллионами граждан и иммигрантов в США из испаноговорящих стран Америки (например, многие кубинцы прибыли в Майами с началом Кубинской революции в 1959, с последовавшими за ними другими латиноамериканскими группами; локальное большинство теперь испаноговорящее). К испанскому теперь относятся как ко «второму языку» страны, а более 5 процентов населения США является испаноговорящим, но большинство американцев латинского происхождения двуязычны или также регулярно говорят на английском.

Африка

Присутствие испанского языка в Экваториальной Гвинее датируется концом 18-го века, и он был принят как официальный язык, когда страна обрела независимость в 1968 году.

Испанский широко распространён в Западной Сахаре, которая была колонией/протекторатом Испании с 1880-х по 1970-е года.

Еврейско-испанский

В 1492 Испания изгнала своё еврейское население. Их еврейско-испанский язык, названный «ладино», развился сам по себе, и на нём продолжает говорить сокращающееся число людей, главным образом в Израиле, Турции и Греции.

В Тихом океане

На Марианских островах испанский язык сохранялся до Второй мировой войны, но на нём больше не разговаривает какое-либо значительное число людей.

Испания

Языковая политика во франкистской Испании объявила испанский единственным официальным языком в стране, и по сей день это наиболее широко используемый язык в правительстве, бизнесе, общественном образовании, на рабочих местах, в культуре и искусстве и СМИ. Но в 1960-х и 1970-х годах Испанский парламент позволил провинциям использовать, разговаривать и печатать официальные документы на трёх других языках: каталанском для Каталонии, Балеарских островов и Валенсии, баскском для Страны Басков и Наварры и галисийском для Галисии. С 1975 года, после смерти Франко, Испания стала многопартийной демократией и децентрализованной страной, составленной из автономных сообществ. По этой системе некоторые языки Испании, такие как аранский (диалект окситанского языка в северо-западной Каталонии), баскский, каталанский/валенсийский и галисийский, получили статус второго официального языка в своих соответствующих географических зонах. Другие, такие как арагонский, астурийский и леонский, были признаны региональными правительствами.

Международная проекция

Когда в 1945 году была основана ООН, испанский был указан одним из пяти её официальных языков (вместе с китайским, английским, французским и русским; шестой язык, арабский, был добавлен в 1973 году).

Список лауреатов Нобелевской премии по литературе включает одиннадцать авторов, которые писали на испанском языке (Хосе Эчегарай-и-Эйсагирре, Хасинто Бенавенте, Габриэла Мистраль, Хуан Рамон Хименес, Мигель Анхель Астуриас, Пабло Неруда, Висенте Алейсандре, Габриэль Гарсиа Маркес, Камило Хосе Села, Октавио Пас и Марио Варгас Льоса).

Влияния

Упоминание о «влияниях» на испанский язык относится главным образом к лексическому заимствованию. На протяжении своей истории испанский язык принимал заимствования, сначала из дороманских языков (включая баскский, иберский и кельтиберский языки), и позднее из греческого, германских, соседних романских, арабского, индейских и английского языков.

Наиболее часто используемым словом, которое попало в испанский язык из (или через) баскский, является izquierda «лево». Баскский, возможно, наиболее очевиден в некоторых распространённых испанских фамилиях, включая Гарсия и Эчеверрия. Баскская топонимика также видна по всей Испании, потому что многие кастильцы, которые участвовали в Реконкисте, и заново заселившие мавританскую Иберию христиане имели баскское происхождение. Как полагают, иберский и кельтиберский также оставили след в топонимике Испании. Словами ежедневного пользования, которые имеют кельтские корни, являются camino «дорога», carro «телега» и cerveza «пиво».

Влияние баскской фонологии некоторыми исследователями приписывается к смягчению испанских губно-зубных согласных: превращая губно-зубной [v] в губно-губной [β], и, в конечном счете, приводя к исчезновению губно-зубного [f]. Другие отрицают или принижают баскское влияние на фонетику, заявляя, что эти изменения происходят в затронутых диалектах полностью в результате внутренних для языка факторов, а не внешних. Также возможно, что две силы, внутренняя и внешняя, действовали одновременно и усилили друг друга.

Некоторые слова греческого происхождения уже были представлены в разговорной латыни, которая стала испанским языком. Кроме того, многие греческие слова сформировали часть церковного языка. Испанский также заимствовал греческий словарь в областях медицинского, технического и научного языков начиная ещё с XIII века.

Влияние германских языков на развитие фонологии, по мнению большинства, очень мало, но обнаруживается главным образом в испанской лексике. Слова германского происхождения распространены во всех разновидностях испанского. Современные слова для сторон света (norte, este, sur, oeste), например, все взяты из германских языков (ср. современные английские north, east, south и west), после контакта с атлантическими моряками. Этих слов не было в испанском языке до XV века. Вместо этого, «север» и «юг» обозначались словами septentrion и meridion, соответственно (оба фактически устаревшие в современном испанском), в то время как «восток» был oriente (или levante), а «запад» — occidente (или poniente). Эти устаревшие формы слов для «востока» и «запада» продолжают иногда использоваться в современном испанском.

В 711 году в Испанию вторглись мавры, которые принесли на полуостров арабский язык. С того времени до падения Гранадского эмирата (1492), испанский заимствовал слова из арабского. Считается, что двуязычие мосарабов облегчило перенос словаря из арабского в кастильский.

Соседние романские языки — португальский/галисийский, каталанский, французский и окситанский — делали значительный вклад в испанский лексикон от Средних веков до настоящего времени. Заимствование из итальянского чаще всего происходило в XVI и XVII веках во многом благодаря влиянию Итальянского Возрождения.

С развитием Испанской империи в Новом свете началось лексическое заимствование из индейских языков, особенно это были слова, обозначающие флору, фауну и культурные концепты, характерные только для Америки.

Заимствование из английского стало особенно ощутимым начиная с XX века, когда слова стали заимствоваться из многих видов деятельности, включая спорт, технологии и коммерцию.

Включение в испанский язык научных или «книжных» слов из своего собственного языка-предка, латинского, спорно является другой формой лексического заимствования. На протяжении Средних веков и вплоть до раннего современного периода большинство образованных испаноговорящих были также образованы в латинском; таким образом, они с лёгкостью приняли латинские слова в своё письмо — и, в конечном счете, в речь — на испанском.

Внутренняя история

С другими романскими языками испанский язык имеет большинство фонетических и грамматических изменений, которые были характерны для народной латыни, такие как отказ от характерной длины гласных, потеря системы падежей существительных и потеря отложительных глаголов.

Синкопа

В истории испанского языка синкопа относится к потере безударного гласного в слоге, непосредственно предшествующем или следующим после ударного слога. Ранее в истории испанского языка такие гласные утрачивались, когда они предшествовали или шли после R или L, и между S и T.

Ранняя синкопа в испанском языке

Контекст	Латинские слова	Испанские слова
_r	aperīre, humerum, litteram, operam	abrir, hombro, letra, obra
r_	eremum, viridem	yermo, verde
_l	acūculam, fabulam, insulam, populum	aguja, habla, isla, pueblo
l_	sōlitārium	soltero
s_t	positum, consūtūram	puesto, costura

*Solitario, которое происходит от sōlitārium, научное слово; ср. альтернативная форма soltero.

Позднее, после времени интервокального озвончения, безударные гласные были утеряны между другими комбинациями согласных:

Поздняя синкопа в испанском языке

Контекст	Латинские слова	Испанские слова
b_t	cubitum, dēbitam, dūbitam	codo, deuda, duda
c_m, c_p, c_t	decimum, acceptōre, recitāre	diezmo, azor, rezar
d_c	undecim, vindicāre	once, vengar
f_c	advērificāre	averiguar
m_c, m_n, m_t	hāmiceolum, hominem, comitem	anzuelo, hombre, conde
n_c, n_t	dominicum, bonitāte, cuminitiāre	domingo, bondad, comenzar
p_t	capitālem, computāre, hospitālem	caudal, contar, hostal
s_c, s_n	quassicāre, rassicāre, asinum, fraxinum	cascar, rascar, asno, fresno
t_c, t_n	masticāre, portaticum, trīticum, retinam	mascar/masticar, portazgo, trigo, rienda

Слова capital, computar, hospital, recitar и vindicar являются научными словами; ср. capitālem, computāre, hospitālem, recitāre и vindicāre и альтернативные формы caudal, contar, hostal, rezar и vengar.

Элизия

В то время как глухие интервокальные гласные часто озвончались, многие звонкие интервокальные взрывные (d, g и, иногда, b) все вместе просто вылетали из слов через процесс, названный элизией.

Примеры элизии в испанском

Согласный	Латинские слова	Испанские слова
b → Ø	vendēbat	vendía
d → Ø	comedere, vidēre, cadēre, pede, quō modō	comer, ver, caer, pie, cómo
g → Ø	cōgitāre, digitum, legere, ligāre, lēgāle	cuidar, dedo, leer, liar, leal

Многие формы с d и g сохранились, например, ligar, legal, crudo являются научными словами (латинизмами); ср. альтернативные формы liar, leal и староиспанское cruo.

Озвончение и спирантизация

Фактически во всех западно-романских языках, латинские глухие взрывные — /p/, /t/ и /k/, которые представляются орфографически как P, T и C, соответственно, — где они возникают в «интервокальном» контексте (квалифицировано ниже), претерпевают одну, две или три последовательные стадии лениции, от озвончения до спирантизации и до, в некоторых случаях, элизии (исчезновения). В испанском языке эти три согласных обычно претерпевают и озвончение, и спирантизацию, превращаясь в звонкие фрикативы: [β]^?, [ð]^? и [ɣ]^?, соответственно. Считается, что это изменение возникло под влиянием фонологий кельтского и баскского языковых субстратов, которые были географически близки к иберской народной латыни (см. Языковой союз). Интервокальные /p/, /t/ и /k/, заново появившиеся в испанском языке через научные слова из классической латыни и также появившиеся в испанском языке через упрощение стечения согласных (см. ниже), и латинские звонкие взрывные — /b/, /d/ и /g/, которые представлены орфографически как B, D и G, соответственно, — также появляющиеся в интервокальных позициях, также претерпевают леницию: [β]^?, [ð]^? и [ɣ]^?, но также появляются в испанском языке, хоть и являются научными словами из классической латыни.

Эти изменения происходят не только между гласными, но также после гласных и перед сонорными согласными, такими как /r/ (лат. patrem > исп. padre) — но не наоборот (лат. partem > исп. parte, не *parde).

Примеры озвончения и спирантизации в испанском языке

Согласные	Латинские слова	Испанские слова
p → b [β]	aperīre, cooperīre, lupum, operam, populum, capram, superāre1	abrir [aˈβrir], cubrir [kuˈβrir], lobo [ˈloβo], obra [ˈoβra], pueblo [ˈpweβlo], cabra [ˈkaβra], sobrar [soβˈrar]
t → d [ð]	cīvitātem, latum, mūtāre, scūtum, petram	ciudad [θjuˈðað], lado [ˈlaðo], mudar [muˈðar], escudo [esˈkuðo], piedra [ˈpjeðra]
c → g [ɣ]	focum, lacum, locum, pacāre, sacrātum	fuego [ˈfweɣo], lago [ˈlaɣo], luego [ˈlweɣo], pagar [paˈɣar], sagrado [saˈɣraðo]

¹Производными от латинского superāre являются и испанское sobrar, и его научный дублет superar.

Глагол decir в своих различных спряжённых формах служит примером различных фонетических изменений, в зависимости от того, стоит ли после <c> (латинский /k/) передний гласный или нет. Латинский /k/, в конечном счете, превращается в испанский /θ/, когда после него стоят передние гласные (/i/ или /e/ — поэтому, dice, decimos и т. д.), но в других формах, перед задними гласными, /k/ озвончается до /ɡ/ и, в современном языке, возникает как спирант [ɣ] (как в digo, diga). Это также образец нескольких других испанских глаголов, оканчивающихся на -cer или -cir, как в таблице ниже:

Формы с /k/ → /θ/			Формы с /k/ → /ɣ/
Русский	Латинский	Испанский	Русский	Латинский	Испанский
Говорить, рассказывать Он/она/оно говорит, Он/она/оно рассказывает	dīcere /ˈdiːkere/ dīcit /ˈdiːkit/	decir /deˈθiɾ/ dice /ˈdiθe/	Я говорю, я рассказываю Мог бы он/она/оно говорить	dīcō /ˈdiːkoː/ dīcat /ˈdiːkat/	digo /ˈdiγo/ diga /ˈdiγa/
Делать Он/она/оно делает	facere /ˈfakere/ facit /ˈfakit/	hacer /aˈθeɾ/ hace /ˈaθe/	Я делаю Мог бы он/она/оно делать	faciō > *facō /ˈfakoː/ faciat > *facat /ˈfakat/	hago /ˈaγo/ haga /ˈaγa/

Дифтонгизация в открытых и закрытых слогах

Латинские ударные короткие E и O претерпевают дифтонгизацию во многих западно-романских языках. В испанском языке это изменение происходит вне зависимости от формы слога (открытой или закрытой), в отличие от французского и итальянского, где это происходит только в открытом слоге, и, в особенности, от каталанского и португальского — соседних языков на Пиренейском полуострове — где дифтонгизация не происходит вообще. В результате, испанская фонология представляет систему из пяти гласных, а не из семи, что характерно для большинства других западно-романских языков. Ударные короткие [e] и [o] снова появляются в испанском языке через научные слова из классической латыни и появляются в испанском, что развилось из коротких гласных /i/ и /u/ и сохранения длинных гласных [eː] и [oː] из народной латыни.

Испанская дифтонгизация в открытых и закрытых слогах

Форма слога	Латинский	Испанский	Французский	Итальянский	Португальский	Каталанский
Открытый	petra, focus	piedra, fuego	pierre, feu	pietra, fuoco	pedra, fogo	pedra, foc
Закрытый	festa, porta	fiesta, puerta	fête, porte	festa, porta	festa, porta	festa, porta

Упрощение научных слов и стечения согласных

Научные слова — то есть, «книжные» слова, переданные частично через письмо и, таким образом, изменившиеся под влиянием их латинской формы — стали все чаще и чаще встречаться в работах Альфонсо X Мудрого в середине-конце 13-века. Многие из этих слов содержали стечения согласных, которые, в устной передаче, были сокращены до более простых стечений согласных или одиночных согласных в предыдущих столетиях. Тот же самый процесс повлиял на многие из этих новых, более академичных, слов, особенно когда эти слова продолжили употреблять в староиспанский период. Некоторыми из стечений согласных, которые подверглись влиянию, были -ct-, -ct[i]-, -pt-, -gn-, -mn-, -mpt- и -nct-. Большинство упрощённых форм с тех пор вернулось в научные слова или не считается научными.

Сокращение стечений согласных

Стечение согласных	Латинская форма	Научная форма	Староиспанская форма	Современная испанская форма
ct → t	effectum, perfectum, respectum, aspectum, sectam	efecto, perfecto, respecto, aspecto, secta	efeto, perfeto, respeto, aspeto, seta	efecto, perfecto, aspeto/aspecto, respeto/respecto, secta
ct[i] → cc[i] → c[i]	affectiōnem, lectiōnem, perfectiōnem	affección, lección, perfección	afición, lición, perfeción	afición/afección, lección, perfección
pt → t	acceptāre, baptismum, conceptum	aceptar, baptismo, concepto	acetar, bautismo, conceto	aceptar, bautismo, concepto
gn → n	dignum, magnificum, significāre	digno, magnífico, significar	dino, manífico, sinificar	digno, magnífico, significar
mn → n	columnam, solemnitātem	columna, solemnidad	coluna, solenidad	columna, solemnidad
mpt → nt	promptum, exemptum	prompto, exempto	pronto, exento	pronto, exento
nct → nt	sanctus	sancto	sancto	santo

У большинства этих слов есть современные формы, которые больше похожи на латинские, чем староиспанкие. В староиспанском языке упрощённые формы были допустимыми формами, которые сосуществовали (и иногда соперничали) с научными формами. Испанская образовательная система, а позднее Королевская академия испанского языка, со своим требованием о том, что все согласные слова должны произноситься, постоянно приводила самые упрощённые формы, какие только существовали. Многие из упрощённых форм использовались в литературных работах в Средние века и Возрождение (иногда намеренно как архаизмы), но с тех пор перешли главным образом в общественную и речь необразованных людей. Иногда, обе формы существуют в современном испанском с различными нюансами значений или в фразеологизмах: например afición означает 'любовь (к чему-то)' или 'пристрастие (к чему-то)', тогда как afección означает 'болезнь'; современное испанское respeto означает '(относиться с) уважение(м)', тогда как con respecto a означает 'в отношении к'.

Вокализация

Термин «вокализация» относится к изменению согласного звука в похожий на полугласный звук. Некоторые согласные, стоящие в конце слога, несмотря на то, стояли ли они уже в конце слога в латинском или перешли на эту позицию из-за синкопы, стали полугласными. Губные согласные (b, p) уступили круглому полугласному [w] (который, в свою очередь, был поглощён предыдущим круглым гласным), тогда как заднеязычный c ([k]) давал палатальный полугласный [j] (который мог палатализировать идущий после него [t] и поглотиться производным палатальным аффрикатом). (Формы debda, cobdo и dubdar зафиксированы в староиспанском; но гипотетические формы *oito и *noite уже преобразовались в ocho и noche с того момента, как кастильский стал письменным языком.)

Вокализация на конце слога

Изменение	Латинское слово	Промежуточная форма	Современная испанская форма
p → w	baptistam	—	bautista
b → w	dēbitam	debda	deuda
b → w → Ø	cubitum, dubitāre	cobdo, dubdar	codo, dudar
ct → ch	octō, noctem	*oito, *noite	ocho, noche

Слияние /b/ и /v/

Большинство романских языков сохранило различие между фонемами /b/ и /v/ — звонкий губно-губной взрывной согласный и звонкий, обычно губно-зубной фрикативный согласный, соответственно. Фонема /b/ могла быть унаследована напрямую от латинского /b/ (когда не стоит между гласными), или образоваться после озвончения латинского /p/ между гласными. Фонема /v/, как правило, возникла или от латинского /b/ между гласными, или от латинской фонемы, соответствующей букве ⟨v⟩ и произносимой [w] в классической латыни (но позднее «укрепилась» в статусе фрикативного согласного). В большинстве регионов /v/ имеет губно-зубную артикуляцию, но в староиспанском языке (который по-прежнему различал /b/ и /v/) /v/ на самом деле был губно-губным фрикативным согласным [β]. (Кажется, что часто цитируемый латинский каламбур, Beati Hispani quibus vivere bibere est, то есть «Блаженны испанцы, для которых жить — значит пить», который мог бы доказать раннюю путаницу между 'v' и 'b' в Испании, происходит на самом деле не из римских времён, а из Средних веков или даже Возрождения. Это высказывание имеет другие версии, например Beati Hispani, dum bibere dicunt vivere.) Сходство между взрывным [b] и фрикативным [β] привело к их полному слиянию к концу староиспанского периода. В орфографии современного испанского буквы ⟨b⟩ и ⟨v⟩ представляют одну и ту же фонему, обычно транскрибируемую как /b/ — которая, главным образом, понимается как фрикативный [β], за исключением произношения — в начале слова или после носового согласного, когда она понимается как взрывной [b]. Выбор орфографического ⟨b⟩ или ⟨v⟩ зависит в основном от этимологии слова и скорее делает попытку сымитировать латинское написание слова, чем сохранить староиспанское произношение. (Следовательно, староиспанские bever «пить», bivir/vivir «жить» превратились в beber и vivir, соответственно, следуя латинскому написанию bibere, vīvere.)

От латинского f- к испанскому h-

F почти всегда была начальной в латинских словах, и большинство этих слов в испанском языке стало писаться с начальной ⟨h⟩, сейчас по большей части немой. Считается, что буква ⟨f⟩ первоначально представляла губно-зубной [f]^? в латинском языке, и этот звук, через серию «смягчающих» изменений, стал, последовательно, губно-губным [ɸ]^? и затем глоттальным [h]^? (отсюда современное написание), пока не был утрачен повсеместно в большинстве разновидностей; <h> совершенно немая в народной латыни. Первые письменные записи этого процесса датируются 863-м годом, когда латинское имя Forticius писалось как Ortiço, которое могло произноситься с начальным /h/, но определённо не /f/. (То же самое имя появляется как Hortiço в документе, датируемым 927 годом.) Замена ⟨f⟩ на ⟨h⟩ в написании происходила не так часто до 16-го века; однако, считается, что это не отражает сохранение /f/. Скорее, ⟨f⟩ последовательно использовался, чтобы представить /h/, до того как фонема /f/ снова не появилась в языке (около 16-го века, в результате заимствований из классической латыни), в такой момент стало необходимым различать их на письме.

Изменение /f/ на /h/ возникало исторически в романской речи Старой Кастилии и гасконском языке, но больше нигде поблизости. Так как обе эти территории исторически были билингвальны с баскским, а в баскском исторически был [h], но не было [f], часто говорится о том, что это изменение возникло под баскским влиянием. Однако, это оспаривается многими лингвистами.

Большинство современных примеров использования ⟨f⟩ являются скорее научными словами (то есть словами, на которые оказало влияние их письменная латинская форма, такие как forma, falso, fama, feria), заимствованные слова арабского происхождения, или слова, после чьей начальной ⟨f⟩ в староиспанском шли не-гласные—⟨r⟩, ⟨l⟩ или полугласные элементы дифтонга — как в frente, flor, fiesta, fuerte. Это причина, почему существуют современные варианты написания Fernando и Hernando (Ferdinand), ferrero и herrero (оба означают «кузнец»), fierro и hierro (оба означают «железо») и fondo и hondo (оба означают «глубокий», но fondo означает «глубина», тогда как hondo — «глубокий»); hacer («делать») является однокоренным словом для satisfacer («удовлетворять»), а hecho («сделанный») — однокоренным для satisfecho («удовлетворённый»).

Примеры преобразования латинского 'f-' в испанское 'h-'

Согласные	Латинское слово	Староиспанская форма	Современное испанское слово
f- → h-	fabulāri, facere, faciendam, factum, faminem, farīnam, fēminam, fīcatum, fīlium, foliam, fōrmōsum, fūmum, fungum, furcam	fablar, fazer, facienda, fecho, fambre, farina, fembra, fígado, fijo, foja, formoso, fumo, fongo, forca	hablar, hacer, hacienda, hecho, hambre, harina, hembra, hígado, hijo, hoja, hermoso, humo, hongo, horca

Современное развитие староиспанских сибилянтов

В течение 16-го века три звонких сибилянта — зубной /d͡z/, апико-альвеолярный /z/ и палато-альвеолярный /ʒ/ (как в староиспанских fazer, casa и ojo, соответственно) утратили своё звонкое произношение и слились со своими глухими парами: /t͡s/, /s/ и /ʃ/ (как в caçar, passar и baxar, соответственно. Символ ⟨ç⟩, названный ⟨c⟩ седильей, возник в староиспанском, но был заменён на ⟨z⟩ в современном языке.

Кроме того, аффрикат /t͡s/ утратил свой взрывной компонент и стал ламинальным фрикативным [s̪]. В результате система звуков тогда включала в себя два фрикативных сибилянта, чей контраст зависел полностью от тонкого различия между их местами образования согласных: апикальный, в случае с /s/ и ламинальный, в случае с новым фрикативным сибилянтом /s̪/ произошедшим от аффриката /t͡s/. Различие между этими звуками было расширено в диалектах северной и центральной Испании парадигматической диссимиляцией, тогда как те же звуки в Андалусии и Америке слились в один.

Диссимиляция в северных и центральных диалектах происходила, когда ламинальный фрикатив смещался в межзубную позицию артикуляции, теряя своё шипение, и становился [θ]^?. Этот звук представлен в современном письме буквой ⟨c⟩ перед ⟨e⟩ или ⟨i⟩, и ⟨z⟩ во всех позициях. На юге Испании и в Америке фонемы /s/ и /s̪/ слились, а новая фонема произносится и как [s] («seseo» — в Америке и части Андалусии), и как [θ] («ceceo» — в немногих частях Андалусии). В целом, прибрежные регионы Андалусии предпочитали [θ], в то время как более удалённые регионы предпочитали [s]. Во время колонизации Америки большинство поселенцев пришло с юга Испании; в результате, как верят историки языка, подавляющее большинство испаноговорящего Нового Света сегодня разговаривает на разновидности языка, которая произошла в значительной степени от языка Андалусии.

Тем временем, альвеопалатальный фрикатив /ʃ/ — результат слияния глухого /ʃ/ (записывался буквой ⟨x⟩ в староиспанском) со звонким /ʒ/ (записывался буквой ⟨j⟩ в некоторых словах, а в других буквой ⟨g⟩ перед ⟨e⟩ или ⟨i⟩) — во всех диалектах переместился назад, став (в зависимости от географической разновидности) велярным [x], увулярным [χ] (в части Испании) или глоттальным [h] (в Андалусии и части Америки, особенно в Карибском регионе).

Взаимообмен плавных согласных /l/ и /r/

Одной необычной особенностью испанской этимологии является способ, при помощи которого плавные /r/ и /l/ иногда заменяют друг друга в словах, происходящих из латинского, французского и других источников. Например, испанское слово milagro, «чудо», произошло от латинского miraculum. Ещё реже этот процесс вовлекал в себя носовые согласные, такие как /n/ (как alma, от латинского anima). Ниже представлен неполный список таких слов:

• ancla, «якорь», лат. ancora
• albedrío, «воля, прихоть, вкус», лат. arbitrium, «суждение, решение, воля»
• algalia, «катетер», др.-греч. εργελεία ergaleía, «инструмент»
• alimaña, «вредитель», лат. animalĭa, «животные»
• alma, «душа», лат. anima
• alondra, «жаворонок», лат. alaudula
• árbol, «дерево», лат. arbor
• Argelia, «Алжир (страна)»
• azul, «синий», араб. لازورد‎ lāzaward «лазурит» (ср. средневек. лат. azura, фр. azure)
• blandir, «размахивать», фр. brandir
• bolsa, «мешок, кошелёк», лат. bursa
• cárcel, «тюрьма», лат. carcer (ср. англ. incarcerate «заключать в тюрьму»)
• calambre, «судорога, поражение электрическим током», фр. crampe
• Catalina, лат. Catharina (личное имя)
• cilantro, «кориандр», лат. coriandrum
• cimbrar, «трясти (палкой), колебать, размахивать», лат. cymula, «прорастать, пускать ростки»
• coronel, «полковник», фр. colonel, от итал. colonnello
• Cristóbal, герм. Christoffer, от лат. Christopherus (личное имя)
• escolta, «эскорт», итал. scorta
• espuela, «шпора», готский *spaúra (ср. фр. éperon)
• flete, «груз, фрахт», фр. fret
• fraile, «монах», провансальский fraire, от лат. frater, «брат»
• franela, «фланель», фр. flanelle
• frasco, «фляжка», герм. flasko
• guirnalda, «гирлянда», уст. исп. guirlanda, ср. фр. guirlande
• golondrina, «ласточка», лат. hirundo
• lirio, «лилия, ирис», лат. lilium
• mármol, «мрамор», лат. marmor
• miércoles, «среда», лат. Mercuri [dies], «[день] Меркурия»
• milagro, «чудо», лат. miraculum
• papel, «бумага», кат. paper, лат. papyrus
• palabra, «слово», лат. parabola
• peligro, «опасность», лат. periculum (ср. англ. peril «опасность, риск»)
• plática, «разговор, беседа», лат. practica
• quilate, «карат», араб. قيراط‎ qīrāṭ «карат» < др.-греч. κεράτιον «рожковое дерево» (ср. итал. carato)
• recluta, «рекрут», фр. recrute
• regaliz(a), «лакрица», Late лат. liquiritia
• roble, «дуб», лат. robur, «сильный»
• silo, «силос», лат. sirus от греч. siros, «яма для хранения зерна»
• surco, «жёлоб, борозда», лат. sulcus
• taladro, «дрель», лат. tarātrum < кельт. tarātron
• temple, «температура, характер, настроение», лат. tempus, -oris, «время, сезон»
• tiniebla(s), «темнота», лат. tenebrae

Йеизмо

Документы от начала 15-го века показывают редкие доказательства случайной путаницы между фонемой /ʝ/ (обычно записываемой буквой ⟨y⟩) и палатальным латеральным /ʎ/ (записываемым сочетанием ⟨ll⟩). Хотя при записи и сохраняется различие, в большинстве диалектов современного испанского два этих звука слились в один, нелатеральный палатальный звук. Таким образом, например, большинство говорящих на испанском одинаково произносят haya (от глагола haber) и halla (от hallar). Это фонетическое слияние называется йеизмо, по названию буквы ⟨y⟩.

Так как большая часть ранних поселенцев Испанской Америки пришла из Андалусии, большинство испаноговорящих регионов Америки имеют «Йеизмо», хоть здесь и есть места, где звуки всё ещё различаются. Люди, для которых испанский не является родным, такие как португало-, галисийско-, астурлеонско-, баскско-, арагоно-, окситано- и каталаноговорящие, обычно не используют «Йеизмо» (так как эти языки исторически — и фактически — различают фонему /ʎ/).

Похожей чертой, которая также иногда фиксировалась в течение нескольких сотен лет, является «реиламьенто» (буквально «свист»), произношение /ʝ/ как фрикативный сибилянт /ʒ/ или даже аффрикат /dʒ/, который также распространён среди тех, для кого испанский не является родным. (То же самое происходит в еврейско-испанском языке, но в другой ситуации: еврейско-испанском сохраняет старое произношение «j», например, в «hijo», где в современном испанском произносится [x]). Нынешнее произношение сильно изменяется, в зависимости от географического диалекта и социолекта. Риоплатский испанский (в Аргентине и Уругвае) особенно известен по произношению /ʒ/ и /ʝ/, и первоначального /ʎ/. За прошедшие 50 лет, однако, глухое произношение /ʃ/ стало доминировать в столице Аргентине Буэнос-Айресе, и распространяется за его пределы из-за престижа столицы.

См. также

• «Песнь о моём Сиде»
• Иберский язык
• Иберо-романские языки
• Влияния в испанском языке
• Романские языки
• Диалекты испанского языка
• Испанская фонология
• Староиспанский язык
• Средневековый испанский язык
• Народная латынь

Литература

• Boyd-Bowman, Peter.  Índice geobiográfico de cuarenta mil pobladores españoles de América en el siglo XVI. Vol. I. — Bogotá: Instituto Caro y Cuervo, 1964.
• Corominas, Joan.  Breve diccionario etimológico de la lengua castellana. — Madrid: Gredos, 1973.
• Hammond, Robert M.  The Sounds of Spanish: Analysis and Application (with Special Reference to American English). — Somerville, Massachusetts: Cascadilla Press, 2001. — ISBN 1-57473-018-5.
• Lapesa, Rafael.  Historia de la lengua española. 9th edition. — Madrid: Gredos, 1981. — ISBN 84-249-0072-3.
• Lathrop, Thomas A.  The Evolution of Spanish. — Newark, Delaware: Juan de la Cuesta, 2003. — ISBN 1-58977-014-5.
• Lloyd, Paul M.  [books.google.com/books?id=_QkNAAAAIAAJ&dq=%22latin+to+spanish%22+lloyd&pg=PP1#PPP9,M1 From Latin to Spanish]. — Philadelphia: American Philosophical Society (Memoirs, vol. 173), 1987. — ISBN 0-87169-173-6.
• Navarro Tomás, Tomás.  Manual de pronunciación española. 21st edition. — Madrid: Concejo Superior de Investigaciones Científicas, 1982. — ISBN 84-00-03462-7.
• Ostler, Nicholas.  Empires of the Word: A Language History of the World. — New York: Harper Collins, 2005. — ISBN 0-06-621086-0.
• Penny, Ralph.  [books.google.com/books?id=ZjcrhyQlFa0C&dq=%22history+of+the+spanish+language%22+penny&cad=0 A History of the Spanish Language]. — Cambridge: Cambridge University Press, 2002. — ISBN 978-0-521-01184-6.
• Spaulding, Robert K[ilburn].  [books.google.com/books?id=Vl8lFy4qQX4C&printsec=frontcover&dq=%22how+spanish+grew%22+spaulding#v=onepage&q&f=false How Spanish Grew]. — Berkeley: University of California Press, 1973. — ISBN 0-520-01193-7.

Ссылки

• [kluna.bol.ucla.edu/Development%20of%20Medieval%20Spanish%20Sibilants.html Объяснение развития средневековых испанских сибилянтов в Кастилии и Андалусии.]
• [www.humnet.ucla.edu/santiago/osppron.html Запись сибилянтов, как бы они должны были звучать в средневековом испанском языке.]
• [assets.cambridge.org/052180/5872/sample/0521805872ws.pdf История испанского языка] (пример из 2-го издания, 2002), автор Ральф Пенни
• [www.molinarium.com/maquinatiempo.html Linguistic Time Machine] Историческая эволюция от латинских слов до современных испанских.
• Erichsen, Gerald (n.d.), [spanish.about.com/od/spanishlanguageculture/a/spainlanguages.htm "Spain's Linguistic Diversity"] 

Отрывок, характеризующий История испанского языка

Проголодавшийся с утра m r de Beausset, любивший путешествовать, подошел к императору и осмелился почтительно предложить его величеству позавтракать.
– Я надеюсь, что теперь уже я могу поздравить ваше величество с победой, – сказал он.
Наполеон молча отрицательно покачал головой. Полагая, что отрицание относится к победе, а не к завтраку, m r de Beausset позволил себе игриво почтительно заметить, что нет в мире причин, которые могли бы помешать завтракать, когда можно это сделать.
– Allez vous… [Убирайтесь к…] – вдруг мрачно сказал Наполеон и отвернулся. Блаженная улыбка сожаления, раскаяния и восторга просияла на лице господина Боссе, и он плывущим шагом отошел к другим генералам.
Наполеон испытывал тяжелое чувство, подобное тому, которое испытывает всегда счастливый игрок, безумно кидавший свои деньги, всегда выигрывавший и вдруг, именно тогда, когда он рассчитал все случайности игры, чувствующий, что чем более обдуман его ход, тем вернее он проигрывает.
Войска были те же, генералы те же, те же были приготовления, та же диспозиция, та же proclamation courte et energique [прокламация короткая и энергическая], он сам был тот же, он это знал, он знал, что он был даже гораздо опытнее и искуснее теперь, чем он был прежде, даже враг был тот же, как под Аустерлицем и Фридландом; но страшный размах руки падал волшебно бессильно.
Все те прежние приемы, бывало, неизменно увенчиваемые успехом: и сосредоточение батарей на один пункт, и атака резервов для прорвания линии, и атака кавалерии des hommes de fer [железных людей], – все эти приемы уже были употреблены, и не только не было победы, но со всех сторон приходили одни и те же известия об убитых и раненых генералах, о необходимости подкреплений, о невозможности сбить русских и о расстройстве войск.
Прежде после двух трех распоряжений, двух трех фраз скакали с поздравлениями и веселыми лицами маршалы и адъютанты, объявляя трофеями корпуса пленных, des faisceaux de drapeaux et d'aigles ennemis, [пуки неприятельских орлов и знамен,] и пушки, и обозы, и Мюрат просил только позволения пускать кавалерию для забрания обозов. Так было под Лоди, Маренго, Арколем, Иеной, Аустерлицем, Ваграмом и так далее, и так далее. Теперь же что то странное происходило с его войсками.
Несмотря на известие о взятии флешей, Наполеон видел, что это было не то, совсем не то, что было во всех его прежних сражениях. Он видел, что то же чувство, которое испытывал он, испытывали и все его окружающие люди, опытные в деле сражений. Все лица были печальны, все глаза избегали друг друга. Только один Боссе не мог понимать значения того, что совершалось. Наполеон же после своего долгого опыта войны знал хорошо, что значило в продолжение восьми часов, после всех употрсбленных усилий, невыигранное атакующим сражение. Он знал, что это было почти проигранное сражение и что малейшая случайность могла теперь – на той натянутой точке колебания, на которой стояло сражение, – погубить его и его войска.
Когда он перебирал в воображении всю эту странную русскую кампанию, в которой не было выиграно ни одного сраженья, в которой в два месяца не взято ни знамен, ни пушек, ни корпусов войск, когда глядел на скрытно печальные лица окружающих и слушал донесения о том, что русские всё стоят, – страшное чувство, подобное чувству, испытываемому в сновидениях, охватывало его, и ему приходили в голову все несчастные случайности, могущие погубить его. Русские могли напасть на его левое крыло, могли разорвать его середину, шальное ядро могло убить его самого. Все это было возможно. В прежних сражениях своих он обдумывал только случайности успеха, теперь же бесчисленное количество несчастных случайностей представлялось ему, и он ожидал их всех. Да, это было как во сне, когда человеку представляется наступающий на него злодей, и человек во сне размахнулся и ударил своего злодея с тем страшным усилием, которое, он знает, должно уничтожить его, и чувствует, что рука его, бессильная и мягкая, падает, как тряпка, и ужас неотразимой погибели обхватывает беспомощного человека.
Известие о том, что русские атакуют левый фланг французской армии, возбудило в Наполеоне этот ужас. Он молча сидел под курганом на складном стуле, опустив голову и положив локти на колена. Бертье подошел к нему и предложил проехаться по линии, чтобы убедиться, в каком положении находилось дело.
– Что? Что вы говорите? – сказал Наполеон. – Да, велите подать мне лошадь.
Он сел верхом и поехал к Семеновскому.
В медленно расходившемся пороховом дыме по всему тому пространству, по которому ехал Наполеон, – в лужах крови лежали лошади и люди, поодиночке и кучами. Подобного ужаса, такого количества убитых на таком малом пространстве никогда не видал еще и Наполеон, и никто из его генералов. Гул орудий, не перестававший десять часов сряду и измучивший ухо, придавал особенную значительность зрелищу (как музыка при живых картинах). Наполеон выехал на высоту Семеновского и сквозь дым увидал ряды людей в мундирах цветов, непривычных для его глаз. Это были русские.
Русские плотными рядами стояли позади Семеновского и кургана, и их орудия не переставая гудели и дымили по их линии. Сражения уже не было. Было продолжавшееся убийство, которое ни к чему не могло повести ни русских, ни французов. Наполеон остановил лошадь и впал опять в ту задумчивость, из которой вывел его Бертье; он не мог остановить того дела, которое делалось перед ним и вокруг него и которое считалось руководимым им и зависящим от него, и дело это ему в первый раз, вследствие неуспеха, представлялось ненужным и ужасным.
Один из генералов, подъехавших к Наполеону, позволил себе предложить ему ввести в дело старую гвардию. Ней и Бертье, стоявшие подле Наполеона, переглянулись между собой и презрительно улыбнулись на бессмысленное предложение этого генерала.
Наполеон опустил голову и долго молчал.
– A huit cent lieux de France je ne ferai pas demolir ma garde, [За три тысячи двести верст от Франции я не могу дать разгромить свою гвардию.] – сказал он и, повернув лошадь, поехал назад, к Шевардину.


Кутузов сидел, понурив седую голову и опустившись тяжелым телом, на покрытой ковром лавке, на том самом месте, на котором утром его видел Пьер. Он не делал никаких распоряжении, а только соглашался или не соглашался на то, что предлагали ему.
«Да, да, сделайте это, – отвечал он на различные предложения. – Да, да, съезди, голубчик, посмотри, – обращался он то к тому, то к другому из приближенных; или: – Нет, не надо, лучше подождем», – говорил он. Он выслушивал привозимые ему донесения, отдавал приказания, когда это требовалось подчиненным; но, выслушивая донесения, он, казалось, не интересовался смыслом слов того, что ему говорили, а что то другое в выражении лиц, в тоне речи доносивших интересовало его. Долголетним военным опытом он знал и старческим умом понимал, что руководить сотнями тысяч человек, борющихся с смертью, нельзя одному человеку, и знал, что решают участь сраженья не распоряжения главнокомандующего, не место, на котором стоят войска, не количество пушек и убитых людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска, и он следил за этой силой и руководил ею, насколько это было в его власти.
Общее выражение лица Кутузова было сосредоточенное, спокойное внимание и напряжение, едва превозмогавшее усталость слабого и старого тела.
В одиннадцать часов утра ему привезли известие о том, что занятые французами флеши были опять отбиты, но что князь Багратион ранен. Кутузов ахнул и покачал головой.
– Поезжай к князю Петру Ивановичу и подробно узнай, что и как, – сказал он одному из адъютантов и вслед за тем обратился к принцу Виртембергскому, стоявшему позади него:
– Не угодно ли будет вашему высочеству принять командование первой армией.
Вскоре после отъезда принца, так скоро, что он еще не мог доехать до Семеновского, адъютант принца вернулся от него и доложил светлейшему, что принц просит войск.
Кутузов поморщился и послал Дохтурову приказание принять командование первой армией, а принца, без которого, как он сказал, он не может обойтись в эти важные минуты, просил вернуться к себе. Когда привезено было известие о взятии в плен Мюрата и штабные поздравляли Кутузова, он улыбнулся.
– Подождите, господа, – сказал он. – Сражение выиграно, и в пленении Мюрата нет ничего необыкновенного. Но лучше подождать радоваться. – Однако он послал адъютанта проехать по войскам с этим известием.
Когда с левого фланга прискакал Щербинин с донесением о занятии французами флешей и Семеновского, Кутузов, по звукам поля сражения и по лицу Щербинина угадав, что известия были нехорошие, встал, как бы разминая ноги, и, взяв под руку Щербинина, отвел его в сторону.
– Съезди, голубчик, – сказал он Ермолову, – посмотри, нельзя ли что сделать.
Кутузов был в Горках, в центре позиции русского войска. Направленная Наполеоном атака на наш левый фланг была несколько раз отбиваема. В центре французы не подвинулись далее Бородина. С левого фланга кавалерия Уварова заставила бежать французов.
В третьем часу атаки французов прекратились. На всех лицах, приезжавших с поля сражения, и на тех, которые стояли вокруг него, Кутузов читал выражение напряженности, дошедшей до высшей степени. Кутузов был доволен успехом дня сверх ожидания. Но физические силы оставляли старика. Несколько раз голова его низко опускалась, как бы падая, и он задремывал. Ему подали обедать.
Флигель адъютант Вольцоген, тот самый, который, проезжая мимо князя Андрея, говорил, что войну надо im Raum verlegon [перенести в пространство (нем.) ], и которого так ненавидел Багратион, во время обеда подъехал к Кутузову. Вольцоген приехал от Барклая с донесением о ходе дел на левом фланге. Благоразумный Барклай де Толли, видя толпы отбегающих раненых и расстроенные зады армии, взвесив все обстоятельства дела, решил, что сражение было проиграно, и с этим известием прислал к главнокомандующему своего любимца.
Кутузов с трудом жевал жареную курицу и сузившимися, повеселевшими глазами взглянул на Вольцогена.
Вольцоген, небрежно разминая ноги, с полупрезрительной улыбкой на губах, подошел к Кутузову, слегка дотронувшись до козырька рукою.
Вольцоген обращался с светлейшим с некоторой аффектированной небрежностью, имеющей целью показать, что он, как высокообразованный военный, предоставляет русским делать кумира из этого старого, бесполезного человека, а сам знает, с кем он имеет дело. «Der alte Herr (как называли Кутузова в своем кругу немцы) macht sich ganz bequem, [Старый господин покойно устроился (нем.) ] – подумал Вольцоген и, строго взглянув на тарелки, стоявшие перед Кутузовым, начал докладывать старому господину положение дел на левом фланге так, как приказал ему Барклай и как он сам его видел и понял.
– Все пункты нашей позиции в руках неприятеля и отбить нечем, потому что войск нет; они бегут, и нет возможности остановить их, – докладывал он.
Кутузов, остановившись жевать, удивленно, как будто не понимая того, что ему говорили, уставился на Вольцогена. Вольцоген, заметив волнение des alten Herrn, [старого господина (нем.) ] с улыбкой сказал:
– Я не считал себя вправе скрыть от вашей светлости того, что я видел… Войска в полном расстройстве…
– Вы видели? Вы видели?.. – нахмурившись, закричал Кутузов, быстро вставая и наступая на Вольцогена. – Как вы… как вы смеете!.. – делая угрожающие жесты трясущимися руками и захлебываясь, закричал он. – Как смоете вы, милостивый государь, говорить это мне. Вы ничего не знаете. Передайте от меня генералу Барклаю, что его сведения неверны и что настоящий ход сражения известен мне, главнокомандующему, лучше, чем ему.
Вольцоген хотел возразить что то, но Кутузов перебил его.
– Неприятель отбит на левом и поражен на правом фланге. Ежели вы плохо видели, милостивый государь, то не позволяйте себе говорить того, чего вы не знаете. Извольте ехать к генералу Барклаю и передать ему назавтра мое непременное намерение атаковать неприятеля, – строго сказал Кутузов. Все молчали, и слышно было одно тяжелое дыхание запыхавшегося старого генерала. – Отбиты везде, за что я благодарю бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской, – сказал Кутузов, крестясь; и вдруг всхлипнул от наступивших слез. Вольцоген, пожав плечами и скривив губы, молча отошел к стороне, удивляясь uber diese Eingenommenheit des alten Herrn. [на это самодурство старого господина. (нем.) ]
– Да, вот он, мой герой, – сказал Кутузов к полному красивому черноволосому генералу, который в это время входил на курган. Это был Раевский, проведший весь день на главном пункте Бородинского поля.
Раевский доносил, что войска твердо стоят на своих местах и что французы не смеют атаковать более. Выслушав его, Кутузов по французски сказал:
– Vous ne pensez donc pas comme lesautres que nous sommes obliges de nous retirer? [Вы, стало быть, не думаете, как другие, что мы должны отступить?]
– Au contraire, votre altesse, dans les affaires indecises c'est loujours le plus opiniatre qui reste victorieux, – отвечал Раевский, – et mon opinion… [Напротив, ваша светлость, в нерешительных делах остается победителем тот, кто упрямее, и мое мнение…]
– Кайсаров! – крикнул Кутузов своего адъютанта. – Садись пиши приказ на завтрашний день. А ты, – обратился он к другому, – поезжай по линии и объяви, что завтра мы атакуем.
Пока шел разговор с Раевским и диктовался приказ, Вольцоген вернулся от Барклая и доложил, что генерал Барклай де Толли желал бы иметь письменное подтверждение того приказа, который отдавал фельдмаршал.
Кутузов, не глядя на Вольцогена, приказал написать этот приказ, который, весьма основательно, для избежания личной ответственности, желал иметь бывший главнокомандующий.
И по неопределимой, таинственной связи, поддерживающей во всей армии одно и то же настроение, называемое духом армии и составляющее главный нерв войны, слова Кутузова, его приказ к сражению на завтрашний день, передались одновременно во все концы войска.
Далеко не самые слова, не самый приказ передавались в последней цепи этой связи. Даже ничего не было похожего в тех рассказах, которые передавали друг другу на разных концах армии, на то, что сказал Кутузов; но смысл его слов сообщился повсюду, потому что то, что сказал Кутузов, вытекало не из хитрых соображений, а из чувства, которое лежало в душе главнокомандующего, так же как и в душе каждого русского человека.
И узнав то, что назавтра мы атакуем неприятеля, из высших сфер армии услыхав подтверждение того, чему они хотели верить, измученные, колеблющиеся люди утешались и ободрялись.


Полк князя Андрея был в резервах, которые до второго часа стояли позади Семеновского в бездействии, под сильным огнем артиллерии. Во втором часу полк, потерявший уже более двухсот человек, был двинут вперед на стоптанное овсяное поле, на тот промежуток между Семеновским и курганной батареей, на котором в этот день были побиты тысячи людей и на который во втором часу дня был направлен усиленно сосредоточенный огонь из нескольких сот неприятельских орудий.
Не сходя с этого места и не выпустив ни одного заряда, полк потерял здесь еще третью часть своих людей. Спереди и в особенности с правой стороны, в нерасходившемся дыму, бубухали пушки и из таинственной области дыма, застилавшей всю местность впереди, не переставая, с шипящим быстрым свистом, вылетали ядра и медлительно свистевшие гранаты. Иногда, как бы давая отдых, проходило четверть часа, во время которых все ядра и гранаты перелетали, но иногда в продолжение минуты несколько человек вырывало из полка, и беспрестанно оттаскивали убитых и уносили раненых.
С каждым новым ударом все меньше и меньше случайностей жизни оставалось для тех, которые еще не были убиты. Полк стоял в батальонных колоннах на расстоянии трехсот шагов, но, несмотря на то, все люди полка находились под влиянием одного и того же настроения. Все люди полка одинаково были молчаливы и мрачны. Редко слышался между рядами говор, но говор этот замолкал всякий раз, как слышался попавший удар и крик: «Носилки!» Большую часть времени люди полка по приказанию начальства сидели на земле. Кто, сняв кивер, старательно распускал и опять собирал сборки; кто сухой глиной, распорошив ее в ладонях, начищал штык; кто разминал ремень и перетягивал пряжку перевязи; кто старательно расправлял и перегибал по новому подвертки и переобувался. Некоторые строили домики из калмыжек пашни или плели плетеночки из соломы жнивья. Все казались вполне погружены в эти занятия. Когда ранило и убивало людей, когда тянулись носилки, когда наши возвращались назад, когда виднелись сквозь дым большие массы неприятелей, никто не обращал никакого внимания на эти обстоятельства. Когда же вперед проезжала артиллерия, кавалерия, виднелись движения нашей пехоты, одобрительные замечания слышались со всех сторон. Но самое большое внимание заслуживали события совершенно посторонние, не имевшие никакого отношения к сражению. Как будто внимание этих нравственно измученных людей отдыхало на этих обычных, житейских событиях. Батарея артиллерии прошла пред фронтом полка. В одном из артиллерийских ящиков пристяжная заступила постромку. «Эй, пристяжную то!.. Выправь! Упадет… Эх, не видят!.. – по всему полку одинаково кричали из рядов. В другой раз общее внимание обратила небольшая коричневая собачонка с твердо поднятым хвостом, которая, бог знает откуда взявшись, озабоченной рысцой выбежала перед ряды и вдруг от близко ударившего ядра взвизгнула и, поджав хвост, бросилась в сторону. По всему полку раздалось гоготанье и взвизги. Но развлечения такого рода продолжались минуты, а люди уже более восьми часов стояли без еды и без дела под непроходящим ужасом смерти, и бледные и нахмуренные лица все более бледнели и хмурились.
Князь Андрей, точно так же как и все люди полка, нахмуренный и бледный, ходил взад и вперед по лугу подле овсяного поля от одной межи до другой, заложив назад руки и опустив голову. Делать и приказывать ему нечего было. Все делалось само собою. Убитых оттаскивали за фронт, раненых относили, ряды смыкались. Ежели отбегали солдаты, то они тотчас же поспешно возвращались. Сначала князь Андрей, считая своею обязанностью возбуждать мужество солдат и показывать им пример, прохаживался по рядам; но потом он убедился, что ему нечему и нечем учить их. Все силы его души, точно так же как и каждого солдата, были бессознательно направлены на то, чтобы удержаться только от созерцания ужаса того положения, в котором они были. Он ходил по лугу, волоча ноги, шаршавя траву и наблюдая пыль, которая покрывала его сапоги; то он шагал большими шагами, стараясь попадать в следы, оставленные косцами по лугу, то он, считая свои шаги, делал расчеты, сколько раз он должен пройти от межи до межи, чтобы сделать версту, то ошмурыгывал цветки полыни, растущие на меже, и растирал эти цветки в ладонях и принюхивался к душисто горькому, крепкому запаху. Изо всей вчерашней работы мысли не оставалось ничего. Он ни о чем не думал. Он прислушивался усталым слухом все к тем же звукам, различая свистенье полетов от гула выстрелов, посматривал на приглядевшиеся лица людей 1 го батальона и ждал. «Вот она… эта опять к нам! – думал он, прислушиваясь к приближавшемуся свисту чего то из закрытой области дыма. – Одна, другая! Еще! Попало… Он остановился и поглядел на ряды. „Нет, перенесло. А вот это попало“. И он опять принимался ходить, стараясь делать большие шаги, чтобы в шестнадцать шагов дойти до межи.
Свист и удар! В пяти шагах от него взрыло сухую землю и скрылось ядро. Невольный холод пробежал по его спине. Он опять поглядел на ряды. Вероятно, вырвало многих; большая толпа собралась у 2 го батальона.
– Господин адъютант, – прокричал он, – прикажите, чтобы не толпились. – Адъютант, исполнив приказание, подходил к князю Андрею. С другой стороны подъехал верхом командир батальона.
– Берегись! – послышался испуганный крик солдата, и, как свистящая на быстром полете, приседающая на землю птичка, в двух шагах от князя Андрея, подле лошади батальонного командира, негромко шлепнулась граната. Лошадь первая, не спрашивая того, хорошо или дурно было высказывать страх, фыркнула, взвилась, чуть не сронив майора, и отскакала в сторону. Ужас лошади сообщился людям.
– Ложись! – крикнул голос адъютанта, прилегшего к земле. Князь Андрей стоял в нерешительности. Граната, как волчок, дымясь, вертелась между ним и лежащим адъютантом, на краю пашни и луга, подле куста полыни.
«Неужели это смерть? – думал князь Андрей, совершенно новым, завистливым взглядом глядя на траву, на полынь и на струйку дыма, вьющуюся от вертящегося черного мячика. – Я не могу, я не хочу умереть, я люблю жизнь, люблю эту траву, землю, воздух… – Он думал это и вместе с тем помнил о том, что на него смотрят.
– Стыдно, господин офицер! – сказал он адъютанту. – Какой… – он не договорил. В одно и то же время послышался взрыв, свист осколков как бы разбитой рамы, душный запах пороха – и князь Андрей рванулся в сторону и, подняв кверху руку, упал на грудь.
Несколько офицеров подбежало к нему. С правой стороны живота расходилось по траве большое пятно крови.
Вызванные ополченцы с носилками остановились позади офицеров. Князь Андрей лежал на груди, опустившись лицом до травы, и, тяжело, всхрапывая, дышал.
– Ну что стали, подходи!
Мужики подошли и взяли его за плечи и ноги, но он жалобно застонал, и мужики, переглянувшись, опять отпустили его.
– Берись, клади, всё одно! – крикнул чей то голос. Его другой раз взяли за плечи и положили на носилки.
– Ах боже мой! Боже мой! Что ж это?.. Живот! Это конец! Ах боже мой! – слышались голоса между офицерами. – На волосок мимо уха прожужжала, – говорил адъютант. Мужики, приладивши носилки на плечах, поспешно тронулись по протоптанной ими дорожке к перевязочному пункту.
– В ногу идите… Э!.. мужичье! – крикнул офицер, за плечи останавливая неровно шедших и трясущих носилки мужиков.
– Подлаживай, что ль, Хведор, а Хведор, – говорил передний мужик.
– Вот так, важно, – радостно сказал задний, попав в ногу.
– Ваше сиятельство? А? Князь? – дрожащим голосом сказал подбежавший Тимохин, заглядывая в носилки.
Князь Андрей открыл глаза и посмотрел из за носилок, в которые глубоко ушла его голова, на того, кто говорил, и опять опустил веки.
Ополченцы принесли князя Андрея к лесу, где стояли фуры и где был перевязочный пункт. Перевязочный пункт состоял из трех раскинутых, с завороченными полами, палаток на краю березника. В березнике стояла фуры и лошади. Лошади в хребтугах ели овес, и воробьи слетали к ним и подбирали просыпанные зерна. Воронья, чуя кровь, нетерпеливо каркая, перелетали на березах. Вокруг палаток, больше чем на две десятины места, лежали, сидели, стояли окровавленные люди в различных одеждах. Вокруг раненых, с унылыми и внимательными лицами, стояли толпы солдат носильщиков, которых тщетно отгоняли от этого места распоряжавшиеся порядком офицеры. Не слушая офицеров, солдаты стояли, опираясь на носилки, и пристально, как будто пытаясь понять трудное значение зрелища, смотрели на то, что делалось перед ними. Из палаток слышались то громкие, злые вопли, то жалобные стенания. Изредка выбегали оттуда фельдшера за водой и указывали на тех, который надо было вносить. Раненые, ожидая у палатки своей очереди, хрипели, стонали, плакали, кричали, ругались, просили водки. Некоторые бредили. Князя Андрея, как полкового командира, шагая через неперевязанных раненых, пронесли ближе к одной из палаток и остановились, ожидая приказания. Князь Андрей открыл глаза и долго не мог понять того, что делалось вокруг него. Луг, полынь, пашня, черный крутящийся мячик и его страстный порыв любви к жизни вспомнились ему. В двух шагах от него, громко говоря и обращая на себя общее внимание, стоял, опершись на сук и с обвязанной головой, высокий, красивый, черноволосый унтер офицер. Он был ранен в голову и ногу пулями. Вокруг него, жадно слушая его речь, собралась толпа раненых и носильщиков.
– Мы его оттеда как долбанули, так все побросал, самого короля забрали! – блестя черными разгоряченными глазами и оглядываясь вокруг себя, кричал солдат. – Подойди только в тот самый раз лезервы, его б, братец ты мой, звания не осталось, потому верно тебе говорю…
Князь Андрей, так же как и все окружавшие рассказчика, блестящим взглядом смотрел на него и испытывал утешительное чувство. «Но разве не все равно теперь, – подумал он. – А что будет там и что такое было здесь? Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю».


Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.
– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.
Князь Андрей не мог удерживаться более и заплакал нежными, любовными слезами над людьми, над собой и над их и своими заблуждениями.
«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам – да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!»


Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
Не в один только этот день, объезжая поле сражения, уложенное мертвыми и изувеченными людьми (как он думал, по его воле), он, глядя на этих людей, считал, сколько приходится русских на одного француза, и, обманывая себя, находил причины радоваться, что на одного француза приходилось пять русских. Не в один только этот день он писал в письме в Париж, что le champ de bataille a ete superbe [поле сражения было великолепно], потому что на нем было пятьдесят тысяч трупов; но и на острове Св. Елены, в тиши уединения, где он говорил, что он намерен был посвятить свои досуги изложению великих дел, которые он сделал, он писал:
«La guerre de Russie eut du etre la plus populaire des temps modernes: c'etait celle du bon sens et des vrais interets, celle du repos et de la securite de tous; elle etait purement pacifique et conservatrice.
C'etait pour la grande cause, la fin des hasards elle commencement de la securite. Un nouvel horizon, de nouveaux travaux allaient se derouler, tout plein du bien etre et de la prosperite de tous. Le systeme europeen se trouvait fonde; il n'etait plus question que de l'organiser.
Satisfait sur ces grands points et tranquille partout, j'aurais eu aussi mon congres et ma sainte alliance. Ce sont des idees qu'on m'a volees. Dans cette reunion de grands souverains, nous eussions traites de nos interets en famille et compte de clerc a maitre avec les peuples.
L'Europe n'eut bientot fait de la sorte veritablement qu'un meme peuple, et chacun, en voyageant partout, se fut trouve toujours dans la patrie commune. Il eut demande toutes les rivieres navigables pour tous, la communaute des mers, et que les grandes armees permanentes fussent reduites desormais a la seule garde des souverains.
De retour en France, au sein de la patrie, grande, forte, magnifique, tranquille, glorieuse, j'eusse proclame ses limites immuables; toute guerre future, purement defensive; tout agrandissement nouveau antinational. J'eusse associe mon fils a l'Empire; ma dictature eut fini, et son regne constitutionnel eut commence…
Paris eut ete la capitale du monde, et les Francais l'envie des nations!..
Mes loisirs ensuite et mes vieux jours eussent ete consacres, en compagnie de l'imperatrice et durant l'apprentissage royal de mon fils, a visiter lentement et en vrai couple campagnard, avec nos propres chevaux, tous les recoins de l'Empire, recevant les plaintes, redressant les torts, semant de toutes parts et partout les monuments et les bienfaits.
Русская война должна бы была быть самая популярная в новейшие времена: это была война здравого смысла и настоящих выгод, война спокойствия и безопасности всех; она была чисто миролюбивая и консервативная.
Это было для великой цели, для конца случайностей и для начала спокойствия. Новый горизонт, новые труды открывались бы, полные благосостояния и благоденствия всех. Система европейская была бы основана, вопрос заключался бы уже только в ее учреждении.
Удовлетворенный в этих великих вопросах и везде спокойный, я бы тоже имел свой конгресс и свой священный союз. Это мысли, которые у меня украли. В этом собрании великих государей мы обсуживали бы наши интересы семейно и считались бы с народами, как писец с хозяином.
Европа действительно скоро составила бы таким образом один и тот же народ, и всякий, путешествуя где бы то ни было, находился бы всегда в общей родине.
Я бы выговорил, чтобы все реки были судоходны для всех, чтобы море было общее, чтобы постоянные, большие армии были уменьшены единственно до гвардии государей и т.д.
Возвратясь во Францию, на родину, великую, сильную, великолепную, спокойную, славную, я провозгласил бы границы ее неизменными; всякую будущую войну защитительной; всякое новое распространение – антинациональным; я присоединил бы своего сына к правлению империей; мое диктаторство кончилось бы, в началось бы его конституционное правление…
Париж был бы столицей мира и французы предметом зависти всех наций!..
Потом мои досуги и последние дни были бы посвящены, с помощью императрицы и во время царственного воспитывания моего сына, на то, чтобы мало помалу посещать, как настоящая деревенская чета, на собственных лошадях, все уголки государства, принимая жалобы, устраняя несправедливости, рассевая во все стороны и везде здания и благодеяния.]
Он, предназначенный провидением на печальную, несвободную роль палача народов, уверял себя, что цель его поступков была благо народов и что он мог руководить судьбами миллионов и путем власти делать благодеяния!
«Des 400000 hommes qui passerent la Vistule, – писал он дальше о русской войне, – la moitie etait Autrichiens, Prussiens, Saxons, Polonais, Bavarois, Wurtembergeois, Mecklembourgeois, Espagnols, Italiens, Napolitains. L'armee imperiale, proprement dite, etait pour un tiers composee de Hollandais, Belges, habitants des bords du Rhin, Piemontais, Suisses, Genevois, Toscans, Romains, habitants de la 32 e division militaire, Breme, Hambourg, etc.; elle comptait a peine 140000 hommes parlant francais. L'expedition do Russie couta moins de 50000 hommes a la France actuelle; l'armee russe dans la retraite de Wilna a Moscou, dans les differentes batailles, a perdu quatre fois plus que l'armee francaise; l'incendie de Moscou a coute la vie a 100000 Russes, morts de froid et de misere dans les bois; enfin dans sa marche de Moscou a l'Oder, l'armee russe fut aussi atteinte par, l'intemperie de la saison; elle ne comptait a son arrivee a Wilna que 50000 hommes, et a Kalisch moins de 18000».
[Из 400000 человек, которые перешли Вислу, половина была австрийцы, пруссаки, саксонцы, поляки, баварцы, виртембергцы, мекленбургцы, испанцы, итальянцы и неаполитанцы. Императорская армия, собственно сказать, была на треть составлена из голландцев, бельгийцев, жителей берегов Рейна, пьемонтцев, швейцарцев, женевцев, тосканцев, римлян, жителей 32 й военной дивизии, Бремена, Гамбурга и т.д.; в ней едва ли было 140000 человек, говорящих по французски. Русская экспедиция стоила собственно Франции менее 50000 человек; русская армия в отступлении из Вильны в Москву в различных сражениях потеряла в четыре раза более, чем французская армия; пожар Москвы стоил жизни 100000 русских, умерших от холода и нищеты в лесах; наконец во время своего перехода от Москвы к Одеру русская армия тоже пострадала от суровости времени года; по приходе в Вильну она состояла только из 50000 людей, а в Калише менее 18000.]
Он воображал себе, что по его воле произошла война с Россией, и ужас совершившегося не поражал его душу. Он смело принимал на себя всю ответственность события, и его помраченный ум видел оправдание в том, что в числе сотен тысяч погибших людей было меньше французов, чем гессенцев и баварцев.


Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.
Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской армии, сказал бы, что французам стоит сделать еще одно маленькое усилие, и русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады французов, сказал бы, что русским стоит сделать еще одно маленькое усилие, и французы погибнут. Но ни французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.
Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что они потеряли только одну четверть людей и что у них еще есть двадцатитысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию, все равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.
Не один Наполеон испытывал то похожее на сновиденье чувство, что страшный размах руки падает бессильно, но все генералы, все участвовавшие и не участвовавшие солдаты французской армии, после всех опытов прежних сражений (где после вдесятеро меньших усилий неприятель бежал), испытывали одинаковое чувство ужаса перед тем врагом, который, потеряв половину войска, стоял так же грозно в конце, как и в начале сражения. Нравственная сила французской, атакующей армии была истощена. Не та победа, которая определяется подхваченными кусками материи на палках, называемых знаменами, и тем пространством, на котором стояли и стоят войска, – а победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага и в своем бессилии, была одержана русскими под Бородиным. Французское нашествие, как разъяренный зверь, получивший в своем разбеге смертельную рану, чувствовало свою погибель; но оно не могло остановиться, так же как и не могло не отклониться вдвое слабейшее русское войско. После данного толчка французское войско еще могло докатиться до Москвы; но там, без новых усилий со стороны русского войска, оно должно было погибнуть, истекая кровью от смертельной, нанесенной при Бородине, раны. Прямым следствием Бородинского сражения было беспричинное бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой Смоленской дороге, погибель пятисоттысячного нашествия и погибель наполеоновской Франции, на которую в первый раз под Бородиным была наложена рука сильнейшего духом противника.