История королей Британии

История королей Британии
Historia Regum Britanniae
Иллюстрация рукописи XV века с изображением Вортигерна и Амброса, наблюдающими за схваткой двух драконов
Жанр:	Псевдоистория
Автор:	Гальфрид Монмутский
Язык оригинала:	латинский
Дата написания:	1136
Дата первой публикации:	1136

«История королей Британии» (лат. Historia Regum Britanniae; также «История бриттов» в русском переводе) — псевдоисторическийК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан) труд по британской истории, написанный около 1136 года Гальфридом Монмутским. Он представляет собой хронику правления британских королей на протяжении двух тысячелетий, от заселения Британии троянцами и до захвата значительной её части англосаксами около VII века. «История королей Британии» стала одним из главных источников формирования британского мифологического цикла.

Хотя до XVI столетия работа Гальфрида воспринималась некритически, с XVII века стало считаться, что она представляет малую ценность с исторической точки зрения — когда описание событий, таких как вторжение Юлия Цезаря в Британию, может быть проверено по другим источникам, Гальфрид оказывается крайне неточным — однако она остается значительным произведением средневековой литературы, которое содержит первую известную версию истории короля Лира и его трех дочерей, а также первый последовательный рассказ о жизни легендарного короля Артура.

Содержание

Посвящение

Гальфрид начинает книгу с указания цели её написания: «…я не нашел ничего о королях, живших до воплощения Иисуса Христа, ничего об Артуре и многих других после воплощения Христова, хотя свершенные ими деяния достойны славы вовеки и многие народы их помнят и о них повествуют, как если бы они были тщательно и подробно описаны». Он утверждает, что получил от архидиакона Уолтера Оксфордского «некую весьма древнюю книгу на языке бриттов», которую и постарался перевести на латинский язык. Также он упоминает в качестве источников Гильдаса и Беду. Далее следует посвящение Роберту Глостерскому и Галерану, графу де Мёлан.

Книга первая

Непосредственно «История» начинается с троянца Энея, который, согласно римской легенде, после Троянской войны поселился в Италии. Его правнук Брут был изгнан из страны после того как случайно убил на охоте своего отца. За время своих скитаний Брут стал вождём троянцев; со своими людьми он нашёл в заброшенном городе храм Дианы, и богиня указала ему поселиться на острове в западном океане. Брут высадился на месте будущего Тотнеса и назвал остров, тогда носивший название Альбион, «Британией» по собственному имени. Он победил гигантов, бывших в то время единственными обитателями острова, и основал столицу, Новую Трою (лат. Troia Nova); в дальнейшем она была переименована в Лондон.

Книги вторая и третья

После смерти Брута страну разделили между собой его сыновья Локрин, Камбр и Альбанакт; их королевства были названы Лоегрия, Камбрия (Уэльс) и Альбания (Шотландия). Далее в хронике кратко описывается правление потомков Локрина, включая короля Бладуда, который владел магией и даже пытался летать.

Сын Бладуда Леир правил на протяжении шестидесяти лет. У него не было сыновей и, состарившись, Леир решил разделить королевство между тремя дочерьми Гонориллой (лат. Gonorilla), Реган (лат. Regan) и Кордейлой (лат. Cordeilla). Чтобы решить, кто получит лучшую часть королевства, он спросил каждую из дочерей, насколько она любит его. Старшие дочери в высокопарных выражениях заверили отца в своей любви, но Кордейла ответила просто и искренне; разозлившись, король ничего не оставил ей. Гонорилле и Реган, вышедшим замуж за герцогов Альбании и Корнубии (Корнуолла), он отдал половину острова. Кордейла вышла за Аганиппа, короля франков, и уехала в Галлию. Через некоторое время Гонорилла и Реган со своими мужьями восстали и захватили всё королевство. Оставшись без своей свиты, Леир стал сожалеть о том, как поступил с младшей дочерью, и отправился к ней в Галлию.

Кордейла приняла отца с сочувствием, вернула ему свиту и царское одеяние. Аганипп собрал армию галлов, с помощью которой Леир вернул себе власть над Британией. После этого он правил ещё три года, а затем умер. Кордейла унаследовала британский престол и правила пять лет, пока против неё не восстали сыновья её сестёр Марган и Кунедагий. Они заключили Кордейлу в темницу, где она покончила с собой. Марган и Кунедагий разделили королевство между собой, но вскоре поссорились и объявили войну. В конце концов Кунедагий убил Маргана, захватил всё королевство и правил им тридцать три года. Впоследствии ему наследовал его сын Риваллон, «юноша удачливый и миролюбивый».

У короля Горбодуга, потомка Кунедагия, правившего через несколько поколений, было два сына, Феррекс и Поррекс. Между ними возник спор из-за наследства, приведший к гражданской войне. Поррекс убил брата в бою, но вскоре сам был убит во сне собственной матерью, которая любила погибшего сына больше, чем оставшегося в живых. Война возобновилась, за её время королевство побывало в руках у пяти королей. Остановил её Дунваллон Молмуций, сын короля Корнубии, победивший остальных королей и захвативший единоличную власть над островом. Он дал бриттам «законы, которые прозвали Молмутовы и которые до сих пор блюдутся у англов», в его правление, длившееся сорок лет, прекратились грабежи и нападения разбойников, исчезли насильники. После смерти Дунваллона его сыновья Белин и Бренний вновь начали в Британии гражданскую войну, но в конце концов они примирились и вместе захватили Рим. После победы Бренний остался в Италии, а Белин вернулся в Британию и правил там до конца своих дней.

Далее кратко говорится о многочисленных королях, периоды правления которых были благополучными. В их числе Луд, который переименовал в честь себя город Триновант в Каэрлуд, в дальнейшем Лондон. Луду наследовал его брат Кассибеллан.

Книга четвёртая

После завоевания Галии Юлий Цезарь увидел с побережья остров Британию и решил заставить британцев платить дань и повиноваться Риму. Он изложил это в послании Кассибеллану, но получил отказ. Цезарь направил в Британию свой флот, но был побеждён армией Кассибеллана и вынужден вернуться в Галлию. Два года спустя он предпринял ещё одну попытку, но и она не увенчалась успехом. Затем Кассибеллан поссорился с Андрогеем, одним из своих военачальников, который обратился к Цезарю с просьбой о помощи в осуществлении мести. Цезарь вновь вторгся в Британию, и Кассибеллан оказался в осаде на вершине холма. После нескольких дней он вынужден был обратиться к Андрогею с просьбой примирить его с Цезарем. Сжалившись, военачальник помог заключить соглашение, обязывающее Кассибеллана ежегодно платить Риму дань.

Через семь лет Кассибеллан умер, после него правил брат Андрогея Тенуанций, затем его сын Кимбелин и сын Кимбелина Гвидерий. Гвидерий отказался платить дань императору Клавдию, после чего тот вторгся в Британию. Гвидерий был убит римлянами в бою. Его брат Арвираг возглавил оборону, но в конце концов он согласился подчиниться Риму и женился на дочери Клавдия Генвиссе. Император вернулся в Рим, оставив провинцию под управлением Арвирага.

Линия британских королей продолжилась под управлением Рима и включала Луция, первого христианского короля Британии, и нескольких римлян, в том числе императора Константина I, узурпатора Аллекта и правителя Корнубии Асклепиодота. После длительного периода римского правления римляне решили, что больше не хотят защищать остров, и покинули Британию. Бритты тут же подверглись атакам пиктов, скоттов, норвежцев и данов. В отчаянии бритты отправили римскому генералу послание с просьбой о помощи, но не получили ответа (этот эпизод в значительной мере заимствован из «О разорении Британии» Гильдаса).

Книги с пятой по двенадцатую

После ухода римлян к власти пришёл Вортигерн. Он пригласил саксов, возвлавляемых Хенгистом и Хорсом, сражаться на его стороне в качестве наемников, но они восстали против него, и Британия оставалась в состоянии войны во время правления Аврелия Амброзия и его брата Утера Пендрагона, которым помогал волшебник Мерлин. Сын Утера Артур одержал несколько побед над саксонцами, и до его смерти они больше не представляли угрозы. Артур завоевал большую часть северной Европы, и в стране начался период мира и процветания, который длился, пока римский император Луций Тиберий не потребовал, чтобы Британия снова платила дань Риму. Артур победил Луция в Галлии, но во время его отсутствия его племянник Модред соблазнил королеву Ганхумару (лат. Ganhumara), женился на ней и захватил престол. Артур вернулся и убил Модреда, однако сам был смертельно ранен и переправлен на остров Аваллон. Королевство наследовал родственник Артура Константин.

После ухода Артура вернулись саксы, они становились всё более и более могущественными. Линия британских королей продолжалась до смерти Кадвалладра, после которого Британией стали править саксы.

Источники

По словам Гальфрида, он перевёл «Историю» на латинский язык из «некой весьма древней книги на языке бриттов», данной ему Уолтером Оксфордским. Однако мало кто из современных учёных воспринимает это утверждение всерьёз. Многое в работе, по-видимому, заимствовано из «О погибели Британии» Гильдаса (VI век), «Церковной истории народа англов» Беды (VIII век), «Истории бриттов» Ненния (IX век), «Анналов Камбрии» (X век), средневековых валлийских генеалогий и списков королей, поэм Талиесина, валлийской повести «Килхух и Олвен» и некоторых средневековых валлийских житий святых, расширенных и преобразованных в последовательное повествование собственным воображением Гальфрида.

Влияние

При обмене материалами для их собственных исторических трудов Робер де Ториньи дал Генриху Хантингдонскому копию «Истории королей Британии», которую и Робер, и Генрих воспринимали некритически как подлинную историю и впоследствии использовали в собственных работах, благодаря чему некоторые из фактов, вымышленных Гальфридом, попали в популярную историю. «История» Гальфрида стала основой для многих британских исторических и художественных произведений, а также предоставила богатый материал для валлийских бардов. Она стала чрезвычайно популярной в течение Высокого Средневековья, коренным образом изменив представление о британской истории до и во время англосаксонского периода, несмотря на критическое отношение таких писателей как Вильям Ньюбургский и Гиральд Камбрийский.

«История» была быстро переведена на нормандский в стихах Васом («Роман о Бруте») в 1155 году. Версия Васа была переведена на среднеанглийский в стихах Лайамоном («Брут») в начале XIII столетия. Во второй четверти XIII века Вильям Реннский представил латинскую версию «Истории» в стихах («Gesta Regum Britanniae»). Материалы из Гальфрида были включены во множество англонормандских и среднеанглийских прозаических компиляций исторических материалов начиная с XIII века.

К концу XIII столетия существовало несколько различных прозаических переводов Гальфрида на валлийский, вместе известных как «Brut y Brenhinedd» («Хроника королей»). Археолог Уильям Флиндерс Питри выдвинул в 1917 году предположение, что один из вариантов «Brut y Brenhinedd», так называемый «Brut Tysilio», является той самой древней книгой на языке бриттов, на которую ссылается Гальфрид, однако в самой книге утверждается, что она была переведена Уолтером Оксфордским с латыни на основании его собственного более раннего перевода с валлийского на латынь. Труд Гальфрида имеет большое значение, так как он привнес валлийскую культуру в британское общество и сделал её приемлемой. Также он содержит первое упоминание короля Лира и первое подробное жизнеописание короля Артура.

В течение многих столетий «История» воспринималась как подлинная хроника. «Хроники» Холиншеда XVI века содержат много материалов из Гальфрида.

Современные историки воспринимают «Историю королей Британии» как по большей части художественную работу, содержащую некоторую фактическую информацию. Джон Моррис в своей книге «Век Артура» называет её «преднамеренной мистификацией», хотя он основывает это утверждение на том, что ошибочно идентифицирует архидиакона Уолтера Оксфордского с сатирическим писателем Уолтером Мапом, жившим на столетие позже.

Работа Гальфрида продолжает оказывать влияние на популярную культуру — например, романы о Мерлине Мэри Стюарт и телевизионный фильм «Великий Мерлин» содержат значительное количество элементов, заимствованных из «Истории».

Текстуальная история

Уцелело 215 средневековых манускриптов «Истории», несколько десятков из них были переписаны до конца XII столетия. Однако даже среди самых ранних рукописей может быть выделено большое количество текстуальных вариантов, например, так называемый «Первый вариант». Они различаются тремя разными предисловиями, а также наличием или отсутствием определённых эпизодов и фраз. Некоторые версии могут быть основаны на «авторских» дополнениях к ранним рукописям, но более вероятно, что они отражают ранние попытки изменять, дополнять и редактировать текст.

Восстановление исходного текста Гальфрида на основании различных вариантов — достаточно сложная задача, и степень трудностей, связанных с этим, была установлена лишь недавно.

См. также

• Список легендарных королей Британии

Ссылки

• [www.lib.ru/INOOLD/ENGLAND/br_history.txt «История бриттов»] в Библиотеке Мошкова
• [books.google.com/books?id=LBw2AAAAMAAJ Оригинальный латинский текст] на Google Books

Отрывок, характеризующий История королей Британии

Долохов держал за руку англичанина и ясно, отчетливо выговаривал условия пари, обращаясь преимущественно к Анатолю и Пьеру.
Долохов был человек среднего роста, курчавый и с светлыми, голубыми глазами. Ему было лет двадцать пять. Он не носил усов, как и все пехотные офицеры, и рот его, самая поразительная черта его лица, был весь виден. Линии этого рта были замечательно тонко изогнуты. В средине верхняя губа энергически опускалась на крепкую нижнюю острым клином, и в углах образовывалось постоянно что то вроде двух улыбок, по одной с каждой стороны; и всё вместе, а особенно в соединении с твердым, наглым, умным взглядом, составляло впечатление такое, что нельзя было не заметить этого лица. Долохов был небогатый человек, без всяких связей. И несмотря на то, что Анатоль проживал десятки тысяч, Долохов жил с ним и успел себя поставить так, что Анатоль и все знавшие их уважали Долохова больше, чем Анатоля. Долохов играл во все игры и почти всегда выигрывал. Сколько бы он ни пил, он никогда не терял ясности головы. И Курагин, и Долохов в то время были знаменитостями в мире повес и кутил Петербурга.
Бутылка рому была принесена; раму, не пускавшую сесть на наружный откос окна, выламывали два лакея, видимо торопившиеся и робевшие от советов и криков окружавших господ.
Анатоль с своим победительным видом подошел к окну. Ему хотелось сломать что нибудь. Он оттолкнул лакеев и потянул раму, но рама не сдавалась. Он разбил стекло.
– Ну ка ты, силач, – обратился он к Пьеру.
Пьер взялся за перекладины, потянул и с треском выворотип дубовую раму.
– Всю вон, а то подумают, что я держусь, – сказал Долохов.
– Англичанин хвастает… а?… хорошо?… – говорил Анатоль.
– Хорошо, – сказал Пьер, глядя на Долохова, который, взяв в руки бутылку рома, подходил к окну, из которого виднелся свет неба и сливавшихся на нем утренней и вечерней зари.
Долохов с бутылкой рома в руке вскочил на окно. «Слушать!»
крикнул он, стоя на подоконнике и обращаясь в комнату. Все замолчали.
– Я держу пари (он говорил по французски, чтоб его понял англичанин, и говорил не слишком хорошо на этом языке). Держу пари на пятьдесят империалов, хотите на сто? – прибавил он, обращаясь к англичанину.
– Нет, пятьдесят, – сказал англичанин.
– Хорошо, на пятьдесят империалов, – что я выпью бутылку рома всю, не отнимая ото рта, выпью, сидя за окном, вот на этом месте (он нагнулся и показал покатый выступ стены за окном) и не держась ни за что… Так?…
– Очень хорошо, – сказал англичанин.
Анатоль повернулся к англичанину и, взяв его за пуговицу фрака и сверху глядя на него (англичанин был мал ростом), начал по английски повторять ему условия пари.
– Постой! – закричал Долохов, стуча бутылкой по окну, чтоб обратить на себя внимание. – Постой, Курагин; слушайте. Если кто сделает то же, то я плачу сто империалов. Понимаете?
Англичанин кивнул головой, не давая никак разуметь, намерен ли он или нет принять это новое пари. Анатоль не отпускал англичанина и, несмотря на то что тот, кивая, давал знать что он всё понял, Анатоль переводил ему слова Долохова по английски. Молодой худощавый мальчик, лейб гусар, проигравшийся в этот вечер, взлез на окно, высунулся и посмотрел вниз.
– У!… у!… у!… – проговорил он, глядя за окно на камень тротуара.
– Смирно! – закричал Долохов и сдернул с окна офицера, который, запутавшись шпорами, неловко спрыгнул в комнату.
Поставив бутылку на подоконник, чтобы было удобно достать ее, Долохов осторожно и тихо полез в окно. Спустив ноги и расперевшись обеими руками в края окна, он примерился, уселся, опустил руки, подвинулся направо, налево и достал бутылку. Анатоль принес две свечки и поставил их на подоконник, хотя было уже совсем светло. Спина Долохова в белой рубашке и курчавая голова его были освещены с обеих сторон. Все столпились у окна. Англичанин стоял впереди. Пьер улыбался и ничего не говорил. Один из присутствующих, постарше других, с испуганным и сердитым лицом, вдруг продвинулся вперед и хотел схватить Долохова за рубашку.
– Господа, это глупости; он убьется до смерти, – сказал этот более благоразумный человек.
Анатоль остановил его:
– Не трогай, ты его испугаешь, он убьется. А?… Что тогда?… А?…
Долохов обернулся, поправляясь и опять расперевшись руками.
– Ежели кто ко мне еще будет соваться, – сказал он, редко пропуская слова сквозь стиснутые и тонкие губы, – я того сейчас спущу вот сюда. Ну!…
Сказав «ну»!, он повернулся опять, отпустил руки, взял бутылку и поднес ко рту, закинул назад голову и вскинул кверху свободную руку для перевеса. Один из лакеев, начавший подбирать стекла, остановился в согнутом положении, не спуская глаз с окна и спины Долохова. Анатоль стоял прямо, разинув глаза. Англичанин, выпятив вперед губы, смотрел сбоку. Тот, который останавливал, убежал в угол комнаты и лег на диван лицом к стене. Пьер закрыл лицо, и слабая улыбка, забывшись, осталась на его лице, хоть оно теперь выражало ужас и страх. Все молчали. Пьер отнял от глаз руки: Долохов сидел всё в том же положении, только голова загнулась назад, так что курчавые волосы затылка прикасались к воротнику рубахи, и рука с бутылкой поднималась всё выше и выше, содрогаясь и делая усилие. Бутылка видимо опорожнялась и с тем вместе поднималась, загибая голову. «Что же это так долго?» подумал Пьер. Ему казалось, что прошло больше получаса. Вдруг Долохов сделал движение назад спиной, и рука его нервически задрожала; этого содрогания было достаточно, чтобы сдвинуть всё тело, сидевшее на покатом откосе. Он сдвинулся весь, и еще сильнее задрожали, делая усилие, рука и голова его. Одна рука поднялась, чтобы схватиться за подоконник, но опять опустилась. Пьер опять закрыл глаза и сказал себе, что никогда уж не откроет их. Вдруг он почувствовал, что всё вокруг зашевелилось. Он взглянул: Долохов стоял на подоконнике, лицо его было бледно и весело.
– Пуста!
Он кинул бутылку англичанину, который ловко поймал ее. Долохов спрыгнул с окна. От него сильно пахло ромом.
– Отлично! Молодцом! Вот так пари! Чорт вас возьми совсем! – кричали с разных сторон.
Англичанин, достав кошелек, отсчитывал деньги. Долохов хмурился и молчал. Пьер вскочил на окно.
Господа! Кто хочет со мною пари? Я то же сделаю, – вдруг крикнул он. – И пари не нужно, вот что. Вели дать бутылку. Я сделаю… вели дать.
– Пускай, пускай! – сказал Долохов, улыбаясь.
– Что ты? с ума сошел? Кто тебя пустит? У тебя и на лестнице голова кружится, – заговорили с разных сторон.
– Я выпью, давай бутылку рому! – закричал Пьер, решительным и пьяным жестом ударяя по столу, и полез в окно.
Его схватили за руки; но он был так силен, что далеко оттолкнул того, кто приблизился к нему.
– Нет, его так не уломаешь ни за что, – говорил Анатоль, – постойте, я его обману. Послушай, я с тобой держу пари, но завтра, а теперь мы все едем к***.
– Едем, – закричал Пьер, – едем!… И Мишку с собой берем…
И он ухватил медведя, и, обняв и подняв его, стал кружиться с ним по комнате.


Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивой старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.
«Очень, очень вам благодарен, ma chere или mon cher [моя дорогая или мой дорогой] (ma сherе или mon cher он говорил всем без исключения, без малейших оттенков как выше, так и ниже его стоявшим людям) за себя и за дорогих именинниц. Смотрите же, приезжайте обедать. Вы меня обидите, mon cher. Душевно прошу вас от всего семейства, ma chere». Эти слова с одинаковым выражением на полном веселом и чисто выбритом лице и с одинаково крепким пожатием руки и повторяемыми короткими поклонами говорил он всем без исключения и изменения. Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправляя редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать. Иногда, возвращаясь из передней, он заходил через цветочную и официантскую в большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов, и, глядя на официантов, носивших серебро и фарфор, расставлявших столы и развертывавших камчатные скатерти, подзывал к себе Дмитрия Васильевича, дворянина, занимавшегося всеми его делами, и говорил: «Ну, ну, Митенька, смотри, чтоб всё было хорошо. Так, так, – говорил он, с удовольствием оглядывая огромный раздвинутый стол. – Главное – сервировка. То то…» И он уходил, самодовольно вздыхая, опять в гостиную.
– Марья Львовна Карагина с дочерью! – басом доложил огромный графинин выездной лакей, входя в двери гостиной.
Графиня подумала и понюхала из золотой табакерки с портретом мужа.
– Замучили меня эти визиты, – сказала она. – Ну, уж ее последнюю приму. Чопорна очень. Проси, – сказала она лакею грустным голосом, как будто говорила: «ну, уж добивайте!»
Высокая, полная, с гордым видом дама с круглолицей улыбающейся дочкой, шумя платьями, вошли в гостиную.
«Chere comtesse, il y a si longtemps… elle a ete alitee la pauvre enfant… au bal des Razoumowsky… et la comtesse Apraksine… j'ai ete si heureuse…» [Дорогая графиня, как давно… она должна была пролежать в постеле, бедное дитя… на балу у Разумовских… и графиня Апраксина… была так счастлива…] послышались оживленные женские голоса, перебивая один другой и сливаясь с шумом платьев и передвиганием стульев. Начался тот разговор, который затевают ровно настолько, чтобы при первой паузе встать, зашуметь платьями, проговорить: «Je suis bien charmee; la sante de maman… et la comtesse Apraksine» [Я в восхищении; здоровье мамы… и графиня Апраксина] и, опять зашумев платьями, пройти в переднюю, надеть шубу или плащ и уехать. Разговор зашел о главной городской новости того времени – о болезни известного богача и красавца Екатерининского времени старого графа Безухого и о его незаконном сыне Пьере, который так неприлично вел себя на вечере у Анны Павловны Шерер.
– Я очень жалею бедного графа, – проговорила гостья, – здоровье его и так плохо, а теперь это огорченье от сына, это его убьет!
– Что такое? – спросила графиня, как будто не зная, о чем говорит гостья, хотя она раз пятнадцать уже слышала причину огорчения графа Безухого.
– Вот нынешнее воспитание! Еще за границей, – проговорила гостья, – этот молодой человек предоставлен был самому себе, и теперь в Петербурге, говорят, он такие ужасы наделал, что его с полицией выслали оттуда.
– Скажите! – сказала графиня.
– Он дурно выбирал свои знакомства, – вмешалась княгиня Анна Михайловна. – Сын князя Василия, он и один Долохов, они, говорят, Бог знает что делали. И оба пострадали. Долохов разжалован в солдаты, а сын Безухого выслан в Москву. Анатоля Курагина – того отец как то замял. Но выслали таки из Петербурга.
– Да что, бишь, они сделали? – спросила графиня.
– Это совершенные разбойники, особенно Долохов, – говорила гостья. – Он сын Марьи Ивановны Долоховой, такой почтенной дамы, и что же? Можете себе представить: они втроем достали где то медведя, посадили с собой в карету и повезли к актрисам. Прибежала полиция их унимать. Они поймали квартального и привязали его спина со спиной к медведю и пустили медведя в Мойку; медведь плавает, а квартальный на нем.
– Хороша, ma chere, фигура квартального, – закричал граф, помирая со смеху.
– Ах, ужас какой! Чему тут смеяться, граф?
Но дамы невольно смеялись и сами.
– Насилу спасли этого несчастного, – продолжала гостья. – И это сын графа Кирилла Владимировича Безухова так умно забавляется! – прибавила она. – А говорили, что так хорошо воспитан и умен. Вот всё воспитание заграничное куда довело. Надеюсь, что здесь его никто не примет, несмотря на его богатство. Мне хотели его представить. Я решительно отказалась: у меня дочери.
– Отчего вы говорите, что этот молодой человек так богат? – спросила графиня, нагибаясь от девиц, которые тотчас же сделали вид, что не слушают. – Ведь у него только незаконные дети. Кажется… и Пьер незаконный.
Гостья махнула рукой.
– У него их двадцать незаконных, я думаю.
Княгиня Анна Михайловна вмешалась в разговор, видимо, желая выказать свои связи и свое знание всех светских обстоятельств.
– Вот в чем дело, – сказала она значительно и тоже полушопотом. – Репутация графа Кирилла Владимировича известна… Детям своим он и счет потерял, но этот Пьер любимый был.
– Как старик был хорош, – сказала графиня, – еще прошлого года! Красивее мужчины я не видывала.
– Теперь очень переменился, – сказала Анна Михайловна. – Так я хотела сказать, – продолжала она, – по жене прямой наследник всего именья князь Василий, но Пьера отец очень любил, занимался его воспитанием и писал государю… так что никто не знает, ежели он умрет (он так плох, что этого ждут каждую минуту, и Lorrain приехал из Петербурга), кому достанется это огромное состояние, Пьеру или князю Василию. Сорок тысяч душ и миллионы. Я это очень хорошо знаю, потому что мне сам князь Василий это говорил. Да и Кирилл Владимирович мне приходится троюродным дядей по матери. Он и крестил Борю, – прибавила она, как будто не приписывая этому обстоятельству никакого значения.
– Князь Василий приехал в Москву вчера. Он едет на ревизию, мне говорили, – сказала гостья.
– Да, но, entre nous, [между нами,] – сказала княгиня, – это предлог, он приехал собственно к графу Кирилле Владимировичу, узнав, что он так плох.
– Однако, ma chere, это славная штука, – сказал граф и, заметив, что старшая гостья его не слушала, обратился уже к барышням. – Хороша фигура была у квартального, я воображаю.
И он, представив, как махал руками квартальный, опять захохотал звучным и басистым смехом, колебавшим всё его полное тело, как смеются люди, всегда хорошо евшие и особенно пившие. – Так, пожалуйста же, обедать к нам, – сказал он.