История медицины в России

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

О состоянии медицины в средневековой России можно судить по лечебникам того времени. В них описываются операции черепосверления, чревосечения, ампутации. Для усыпления больного использовались настой мака или мандрагоры, а также вино. Врачеванием занимались костоправы, кровопуски, зубоволоки и другие «резалники». С целью дезинфекции инструменты обрабатывались на огне. «Раны обрабатывали березовой водой, вином и золой, а зашивали волокнами льна, конопли или тонкими кишками животных»[1].

Во время частых эпидемий и моровых поветрий правительство принимало карантинные меры. Царь Алексей Михайлович с 1654 по 1665 г. выпустил свыше 10 указов «о предосторожности от морового поветрия». Так, во время чумы 1654—55 гг. дороги на Москву были перекрыты заставами и засеками, через которые не разрешалось пропускать никого вне зависимости от звания, а за ослушание полагалась смертная казнь.

Центрами врачевания в провинциях служили монастырские лечебницы. До наших дней сохранились больничные палаты, выстроенные в XVII веке в Троице-Сергиевом, Кирилло-Белозерском, Новодевичьем и других крупных монастырях Русского государства.

С приездом в Москву в 1581 г. английского доктора Роберта Якоба (прозванного на русский лад Романом Елизаровым) при дворе Ивана Грозного была учреждена Государева аптека, которая обслуживала членов его семьи. Работали в аптеке англичане, голландцы, немцы и другие иноземцы. От более раннего времени сохранились имена царских лекарей Бомелия, Булева и Эренштейна, которых невежественные москвичи принимали за волхвов[2].

После Смутного времени (по другим сведениям, при Борисе Годунове) появилось первое государственное медицинское учреждение — Аптекарский приказ. В его ведении находились аптекарские огороды, где выращивались лечебные травы. Наиболее ценные лекарства импортировались из Европы. С 1654 г. при Аптекарском приказе действовала первая в стране лекарская школа.

Царь ввёл монополию на торговлю лекарственными средствами. Отпускать их разрешалось через Главную аптеку напротив Чудова монастыря или через Новую аптеку близ Посольского приказа на Ильинке. В продолжение XVII—XVIII вв. лейб-медиками, обслуживавшими царскую фамилию, по-прежнему были почти исключительно иностранные специалисты.

Восточные славяне из Речи Посполитой и великого княжества Литовского имели возможность обучаться в лучших университетах Европы. Так, Франциск Скорина из Полоцка получил в 1512 г. степень доктора медицины в Падуанском университете. Ещё раньше, в XV веке, в Болонском университете подвизался «доктор философии и медицины» Георгий из Дрогобыча. Из уроженцев Московского государства первым степень доктора (в Падуе) получил в 1696 г. Пётр Постников.

При Петре I по инициативе И. Л. Блюментроста была предпринята реформа медицинского дела в России. Вместо Аптекарского приказа была создана Медицинская канцелярия, которая в 1763 г. была преобразована в Медицинскую коллегию.

В 1707 г. Николай Бидлоо, выпускник Лейденского университета, открыл первую в России госпитальную школу. Она действовала при первом военном сухопутном госпитале за рекой Яузой. Как и в других европейских странах, анатомию преподавали на трупах. В 1718—1720 гг. открылись первые госпитали в Петербурге и Кронштадте. Уже в 1733 г. при этих госпиталях также имелись собственные школы. В 1758 г. упоминается о госпитальной школе в Барнауле.

С момента основания Российской империи государство делало упор на развитии военной медицины, тогда как крупнейшие гражданские лечебницы (Странноприимный дом, Голицынская больница) создавались по почину частных лиц. Наглядную картину эволюции военной медицины в России XIX века представляет Военно-медицинский музей в Петербурге. В 1798 г. в Петербурге была учреждена Военно-медицинская академия, которую возглавил шотландец Яков Виллие (Джеймс Уайли). В 1823 г. начал издаваться «Военно-медицинский журнал».

В 1804 г. в Москве было создано Физико-медицинское общество, в задачи которого входили ведение метеорологических наблюдений, статистики заболеваний, рождаемости и смертности в Москве, изучение профессиональных заболеваний.



Доктора и лекари

Врачей в России традиционно называли докторами. Это обусловлено тем, что большинство иностранных медиков, приезжавших в Россию, имели степень доктора медицины, полученную в европейских университетах. На докторские должности назначались иностранцы, представлявшие, как правило, рекомендательные письма от монархов своих государств.

Они подвергались экзамену в Аптекарском приказе, позднее — в Медицинской канцелярии и только после этого вступали в должность. Не все иностранные доктора выдерживали экзамен. Но в этих случаях они обычно не уезжали, а прельщенные высоким окладом оставались на лекарских должностях. В 1715 был издан указ о том, что доктора, занимавшие лекарские должности, впредь обязаны именоваться не по степени, а по должности — лекарями.

В функции докторов входило лечение царя, царского семейства и знатный людей. С XVII века доктора приглашались и в войска – полковыми лекарями. С XVIII века работали в лазаретах и госпиталях. Они лечили военнослужащих, проводили их освидетельствование с составлением «дохтурской сказки», содержащей вывод, можно ли данному лицу служить в армии. Доктора ежемесячно рапортовали (с 1716) архиатру (главному медику государства) о числе больных и умерших и о болезнях.

Доктора входили в штат Аптекарского приказа (затем Медицинской канцелярии и Медицинской коллегии), назначались штадт-физиками и т.д. При Медицинской канцелярии состояло некоторое число внештатных докторов для особых командировок и вакансий. К управленческой деятельности они первоначально не допускались. Только с 1716 года, когда к руководству медицинским ведомством пришли архиатры-иностранцы, началось активное проникновение иностранных докторов в управление медициной.

Поскольку первоначальное развитие медицины в России было связано с придворным и военным ведомствами, в этих направлениях и происходила должностная регламентация докторов.

В Морском уставе от 13 января 1720 года говорится о «докторе при флоте», который должен был дважды в день посещать больных и раненных в лазарете, следить за обслуживанием больных лекарями, контролировать деятельность корабельных и лазаретных лекарей, получать от последних рапорты об их деятельности.

В соответствии с Регламентом об управлении Адмиралтейства и верфи от 5 апреля 1722 года в госпитале полагался один доктор. Кроме перечисленного выше, он должен был смотреть за качеством лекарств, направляемых кораблями к местам дислокации флота, проверять «лекарские сундуки».

Генеральным регламентом о госпиталях от 24 декабря 1735 года была введена должность главного доктора военного госпиталя. Он должен был жить на казенной квартире при госпитале и иметь в подчинении главного лекаря, лекарей с подлекарями и лекарскими учениками и аптекаря с гезелем и аптекарскими учениками.

Функции доктора сводились к общему руководству госпиталем:

  • Контроль за деятельностью комиссара (осуществлявшему финансирование и матер.обеспечение), а также главного лекаря, аптекаря.
  • Лечебная деятельность: ежеутренний и ежевечерний осмотр больных (воинов или работников военного ведомства), назначение курса лечения, контроль за исполнением назначений.
  • Преподавательская деятельность и контроль за занятиями в хирургической госпитальной школе.
  • Главный доктор составлял рапорты архиатру о состоянии дел в госпитале и обращался к нему с госпитальными нуждами.

В конце XVIII века чаще употреблялся термин «старший доктор». В это же время появилась должность товарища старшего доктора.

В 1759 году была принята Инструкция из Медицинской канцелярии главного доктора Санкт-Петербургского Генерального госпиталя, которой была введена должность младшего доктора со следующими функциями:

  • Иметь 1 палату с разными больными и лечить их, в трудных случаях советоваться с главным доктором.
  • Ездить в госпиталь три раза в неделю, а при нужде и чаще.
  • О течении болезней, выздоровлении и смертях доносить главному доктору, с его разрешения производить вскрытия.
  • Младший доктор должен был присутствовать на докторских экзаменах, а также стараться обрести знание государственного права и приказного дела как чиновник Медицинской канцелярии.

До конца XVIII века русскому медику получить степень доктора и соответствующую должность было трудно. Иностранные доктора оплачивались в России чрезвычайно высоко, дорожили своими местами и боялись возникновения конкуренции со стороны русских. Несмотря на стремление высших правительственных чиновников к подготовке русских докторов, иностранные представители российской медицинской администрации противодействовали получению русскими полного медицинского образования. Поэтому в госпитальных школах преподавали в основном практическую сторону медицины и выпускали лекарей. И созданные в дальнейшем российские учебные заведения до 1791 года не имели права присваивать докторскую степень. Российские чиновники из иностранцев неохотно признавали даже степени, полученные русскими за границей. Известны сенатские разбирательства по этим вопросам.

Доктора имели чин в зависимости от занимаемой должности. Доктора, члены Медицинской коллегии – коллежского советника; городской и губернский доктора – подпоручика, дивизионный доктор – чин премьер-майора, равный коллежскому асессору.

Со 2-й половины XVIII века в управленческую сферу для обозначения докторских должностей начинает внедряться термин «врач», введенный архиатром Кондоиди. В гражданском ведомстве термин «врач» полностью вытеснил «доктора» в 1-й половине XIX века. В военном ведомстве – во 2-й половине XIX века. Звание доктора медицины, до 1917 года дававшее право занимать в медицинском ведомстве должности не ниже VIII класса, существует и по сей день.

Придворные доктора

Собственно с этой категории и начиналась история этой должности в России. Лекари и врачи всегда были при дворах русских царей и Великих князей. Сохранились даже имена многих из придворных лекарей, начиная с Владимира Крестителя.

Начиная со времени собирания Руси, Великие Князья стали прибегать к врачебным услугам иноземных лекарей, однако на постоянной основе иностранцы стали работать только при дворе Великого князя Василия Ивановича. Его придворный врач Николай Булев играл роль не только медицинского работника, возможно из-за своей публицистической активности, он оказался вовлечен в одну из политических интриг.

При дворе царя Ивана Грозного постоянно работали англичане, такие как Ральф Стендиш и Арнульф Линдсей. Среди его врачей был печально известный Елисей (Элизий) Бомелий. В смерти царя Ивана источники обличали голландца Иоганна Эйлофа, который был лечащим врачом также и царевича Ивана Ивановича[3]. Как правило, все придворные иностранные медики имели докторскую степень. Царские лекари, как правило, состояли в подчинении у главы Аптекарского приказа.

Вообще положение иностранцев в России, а медиков в особенности было неоднозначным. С одной стороны их ученость вызывала огромное уважение русских, однако с другой стороны их деятельность вызывало недоверие, раздражение, а подчас и злобу народа (нередки случаи в истории России, начиная с времен Смуты, и кончая революционными событиями 1905 года, когда сами доктора или их дома подвергались нападениям толпы). Докторов часто подозревали и иногда этому были подтверждения, в ведении подрывной деятельности по заказу западных властителей. Наиболее частые обвинения иностранных докторов – в ведовстве, «наведении порчи» и отравлениях, в том числе массовых. Причем, это было не всегда недоверие исходящее от народа. Иногда лекари, часто пользовавшиеся еретической и оккультной литературой, попадали под официальную борьбу, которая велась с местными знахарями, в чьем арсенале присутствовала магия и чернокнижие.

Указ царя Алексея Михайловича от 1653 года свидетельствует о масштабах явления, когда

многие люди мучатся разными болезнями и помирают... Таких злых людей и врагов Божиих велено в струбах сжечь безо всякия пощады и домы их велено разорить до основания[4]

Армейские доктора

Особое внимание на военно-медицинскую часть в России обращал Петр I. Многих молодых людей он отправлял за границу, в Италию, для изучения медицины, учреждал военные госпитали и при них хирургические училища, повелевал разводить аптекарские сады и положил основание началу вольных аптек в России, пригласил в казенную службу иноземных врачей и вызвал из-за границы повивальных бабок; Аптекарский приказ стал учреждением коллегиальным, под названием Медицинской Канцелярии, под главным начальством Архиатера; при этой канцелярии впоследствии был учрежден совет из медиков. Петр хотел из этого учреждения создать центральную медицинскую коллегию, которая должна была проводить новые медико-полицейские меры на целую Россию, но он встретил непреодолимое к тому препятствие — отсутствие врачей, с чем долго боролись и его преемники.

Это значительное число лекарей объясняется стремлением Петра I положить начало более или менее правильно организованному военно-полевому врачебному делу. С этою целью было выписано из-за границы в 1695 г,— 25, a в 1697 г.— 50 лекарей.

Служащий в армии доктор имел должность не ниже дивизионного лекаря. Он должен был ходить в заграничные походы. Закон запрещал военным врачам отказ от службы в военное время.

Военные доктора подчинялись генерал-штаб доктору армии. Направляясь в поход, дивизионный доктор мог получить дополнительное поручение – например, осмотреть в походе заграничные госпитали. В связи с созданием 19 января 1797 года Врачебных управ, взявших на себя часть военно-медицинских забот были уничтожены должности генеральных, дивизионных и корпусных докторов.

4 августа 1805 года (по Высочайше утверждённому докладу министра внутренних дел) медицинская часть была преобразована и введена должность генерал-штаб-доктора, возглавлявшего военно-медицинское ведомство и состоявшего при министре внутренних дел.

Каждым армейским госпиталем руководил главный доктор, при командующем флотом также находился главный доктор. Все медицинские чины назначались министром внутренних дел.

27 января 1812 года (в связи с Учреждением Большой действующей армии) в состав Главного полевого штаба входил полевой генерал-штаб-доктор, которому подчинялись, соответственно, корпусной штаб-доктор и дивизионный доктор.

Карантинные доктора

В России существовала должность пограничного (карантинного) доктора, введенная в 1742 году. Первый из них должен был жить в Киеве и надзирать за карантинными домами, расположенными в соответствии с расписанием, полученным из Медицинской канцелярии. В дальнейшем число карантинов и пограничных докторов было увеличено.

Гражданские доктора

Сенатским указом от 20 марта 1756 года в Москве были введены должности губернского и городского докторов. Городской доктор состоял при Магистрате, имел предоставленную им казенную квартиру и жалованье от доходов города. Он «пользовал» преимущественно лиц купеческого звания, а также магистратских чиновников. Кроме того, он должен был свидетельствовать внезапно умерших и «битых».

Губернский доктор осматривал дворян и чиновников губернских дворянских учреждений, а также освидетельствовал рекрутов. Главной же его задачей была борьба с эпидемиями в Московской губернии. Губернский доктор был также назначен в Астрахань.

Напишите отзыв о статье "История медицины в России"

Примечания

  1. Цит. по: Т. С. Сорокина. История медицины. М., 2008. ISBN 9785769557811.
  2. Судьбе одного из них посвящён один из первых русских исторических романов — «Басурман».
  3. Опарина Т.А. Иноземцы в России XVI – XVII вв. М., 2007. С. 169.
  4. Грамота царя Алексея Михайловича на Тулу о запрещении колдовства. 1653 г. Опарина. Т. А. Неизвестный указ 1653 г. о запрещении колдовства // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2002. №3 (9). С. 88-91.

Литература

  • Рихтер В. История медицины в России. СПб., 1820.
  • Загоскин Н. П. Врачи и врачебное дело в истории России. Казань. 1891.
  • Свод узаконений и распоряжений правительства по врачебной и санитарной части в Империи. Вып. 1. СПб., 1895.
  • Змеев Л. Ф. Чтениях по врачебной истории России. СПб., 1896.
  • Чистович Я. История первых медицинских школ в России. СПб., 1883.
  • Мирский М.Б. Медицина России XVI-XIX вв. М., 1996.
  • Черникова Т.В. Западные служилые иноземцы и придворные врачи во времена Ивана Грозного / Т.В. Черникова // Вестник МГИМО-Университета. - 2012. - № 4. - С. 33-41.
  • Большой медицинский словарь. 2000.
  • Историческое описанiе одежды и вооруженiя россiйскихъ войскъ. Т.13. М., 1901.

Ссылки

  • [www.imha.ru/1144523554-doktor.html#.U2kl8qKK5K8 Доктор медицины]

Отрывок, характеризующий История медицины в России

«Мясо, тело, chair a canon [пушечное мясо]! – думал он, глядя и на свое голое тело, и вздрагивая не столько от холода, сколько от самому ему непонятного отвращения и ужаса при виде этого огромного количества тел, полоскавшихся в грязном пруде.
7 го августа князь Багратион в своей стоянке Михайловке на Смоленской дороге писал следующее:
«Милостивый государь граф Алексей Андреевич.
(Он писал Аракчееву, но знал, что письмо его будет прочтено государем, и потому, насколько он был к тому способен, обдумывал каждое свое слово.)
Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тысячами более 35 ти часов и бил их; но он не хотел остаться и 14 ти часов. Это стыдно, и пятно армии нашей; а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну…
Что стоило еще оставаться два дни? По крайней мере, они бы сами ушли; ибо не имели воды напоить людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля скоро привести в Москву…
Слух носится, что вы думаете о мире. Чтобы помириться, боже сохрани! После всех пожертвований и после таких сумасбродных отступлений – мириться: вы поставите всю Россию против себя, и всякий из нас за стыд поставит носить мундир. Ежели уже так пошло – надо драться, пока Россия может и пока люди на ногах…
Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству; но генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества… Я, право, с ума схожу от досады; простите мне, что дерзко пишу. Видно, тот не любит государя и желает гибели нам всем, кто советует заключить мир и командовать армиею министру. Итак, я пишу вам правду: готовьте ополчение. Ибо министр самым мастерским образом ведет в столицу за собою гостя. Большое подозрение подает всей армии господин флигель адъютант Вольцоген. Он, говорят, более Наполеона, нежели наш, и он советует все министру. Я не токмо учтив против него, но повинуюсь, как капрал, хотя и старее его. Это больно; но, любя моего благодетеля и государя, – повинуюсь. Только жаль государя, что вверяет таким славную армию. Вообразите, что нашею ретирадою мы потеряли людей от усталости и в госпиталях более 15 тысяч; а ежели бы наступали, того бы не было. Скажите ради бога, что наша Россия – мать наша – скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдаем сволочам и вселяем в каждого подданного ненависть и посрамление. Чего трусить и кого бояться?. Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно и ругают его насмерть…»


В числе бесчисленных подразделений, которые можно сделать в явлениях жизни, можно подразделить их все на такие, в которых преобладает содержание, другие – в которых преобладает форма. К числу таковых, в противоположность деревенской, земской, губернской, даже московской жизни, можно отнести жизнь петербургскую, в особенности салонную. Эта жизнь неизменна.
С 1805 года мы мирились и ссорились с Бонапартом, мы делали конституции и разделывали их, а салон Анны Павловны и салон Элен были точно такие же, какие они были один семь лет, другой пять лет тому назад. Точно так же у Анны Павловны говорили с недоумением об успехах Бонапарта и видели, как в его успехах, так и в потакании ему европейских государей, злостный заговор, имеющий единственной целью неприятность и беспокойство того придворного кружка, которого представительницей была Анна Павловна. Точно так же у Элен, которую сам Румянцев удостоивал своим посещением и считал замечательно умной женщиной, точно так же как в 1808, так и в 1812 году с восторгом говорили о великой нации и великом человеке и с сожалением смотрели на разрыв с Францией, который, по мнению людей, собиравшихся в салоне Элен, должен был кончиться миром.
В последнее время, после приезда государя из армии, произошло некоторое волнение в этих противоположных кружках салонах и произведены были некоторые демонстрации друг против друга, но направление кружков осталось то же. В кружок Анны Павловны принимались из французов только закоренелые легитимисты, и здесь выражалась патриотическая мысль о том, что не надо ездить во французский театр и что содержание труппы стоит столько же, сколько содержание целого корпуса. За военными событиями следилось жадно, и распускались самые выгодные для нашей армии слухи. В кружке Элен, румянцевском, французском, опровергались слухи о жестокости врага и войны и обсуживались все попытки Наполеона к примирению. В этом кружке упрекали тех, кто присоветывал слишком поспешные распоряжения о том, чтобы приготавливаться к отъезду в Казань придворным и женским учебным заведениям, находящимся под покровительством императрицы матери. Вообще все дело войны представлялось в салоне Элен пустыми демонстрациями, которые весьма скоро кончатся миром, и царствовало мнение Билибина, бывшего теперь в Петербурге и домашним у Элен (всякий умный человек должен был быть у нее), что не порох, а те, кто его выдумали, решат дело. В этом кружке иронически и весьма умно, хотя весьма осторожно, осмеивали московский восторг, известие о котором прибыло вместе с государем в Петербург.
В кружке Анны Павловны, напротив, восхищались этими восторгами и говорили о них, как говорит Плутарх о древних. Князь Василий, занимавший все те же важные должности, составлял звено соединения между двумя кружками. Он ездил к ma bonne amie [своему достойному другу] Анне Павловне и ездил dans le salon diplomatique de ma fille [в дипломатический салон своей дочери] и часто, при беспрестанных переездах из одного лагеря в другой, путался и говорил у Анны Павловны то, что надо было говорить у Элен, и наоборот.
Вскоре после приезда государя князь Василий разговорился у Анны Павловны о делах войны, жестоко осуждая Барклая де Толли и находясь в нерешительности, кого бы назначить главнокомандующим. Один из гостей, известный под именем un homme de beaucoup de merite [человек с большими достоинствами], рассказав о том, что он видел нынче выбранного начальником петербургского ополчения Кутузова, заседающего в казенной палате для приема ратников, позволил себе осторожно выразить предположение о том, что Кутузов был бы тот человек, который удовлетворил бы всем требованиям.
Анна Павловна грустно улыбнулась и заметила, что Кутузов, кроме неприятностей, ничего не дал государю.
– Я говорил и говорил в Дворянском собрании, – перебил князь Василий, – но меня не послушали. Я говорил, что избрание его в начальники ополчения не понравится государю. Они меня не послушали.
– Все какая то мания фрондировать, – продолжал он. – И пред кем? И все оттого, что мы хотим обезьянничать глупым московским восторгам, – сказал князь Василий, спутавшись на минуту и забыв то, что у Элен надо было подсмеиваться над московскими восторгами, а у Анны Павловны восхищаться ими. Но он тотчас же поправился. – Ну прилично ли графу Кутузову, самому старому генералу в России, заседать в палате, et il en restera pour sa peine! [хлопоты его пропадут даром!] Разве возможно назначить главнокомандующим человека, который не может верхом сесть, засыпает на совете, человека самых дурных нравов! Хорошо он себя зарекомендовал в Букарещте! Я уже не говорю о его качествах как генерала, но разве можно в такую минуту назначать человека дряхлого и слепого, просто слепого? Хорош будет генерал слепой! Он ничего не видит. В жмурки играть… ровно ничего не видит!
Никто не возражал на это.
24 го июля это было совершенно справедливо. Но 29 июля Кутузову пожаловано княжеское достоинство. Княжеское достоинство могло означать и то, что от него хотели отделаться, – и потому суждение князя Василья продолжало быть справедливо, хотя он и не торопился ого высказывать теперь. Но 8 августа был собран комитет из генерал фельдмаршала Салтыкова, Аракчеева, Вязьмитинова, Лопухина и Кочубея для обсуждения дел войны. Комитет решил, что неудачи происходили от разноначалий, и, несмотря на то, что лица, составлявшие комитет, знали нерасположение государя к Кутузову, комитет, после короткого совещания, предложил назначить Кутузова главнокомандующим. И в тот же день Кутузов был назначен полномочным главнокомандующим армий и всего края, занимаемого войсками.
9 го августа князь Василий встретился опять у Анны Павловны с l'homme de beaucoup de merite [человеком с большими достоинствами]. L'homme de beaucoup de merite ухаживал за Анной Павловной по случаю желания назначения попечителем женского учебного заведения императрицы Марии Федоровны. Князь Василий вошел в комнату с видом счастливого победителя, человека, достигшего цели своих желаний.
– Eh bien, vous savez la grande nouvelle? Le prince Koutouzoff est marechal. [Ну с, вы знаете великую новость? Кутузов – фельдмаршал.] Все разногласия кончены. Я так счастлив, так рад! – говорил князь Василий. – Enfin voila un homme, [Наконец, вот это человек.] – проговорил он, значительно и строго оглядывая всех находившихся в гостиной. L'homme de beaucoup de merite, несмотря на свое желание получить место, не мог удержаться, чтобы не напомнить князю Василью его прежнее суждение. (Это было неучтиво и перед князем Василием в гостиной Анны Павловны, и перед Анной Павловной, которая так же радостно приняла эту весть; но он не мог удержаться.)
– Mais on dit qu'il est aveugle, mon prince? [Но говорят, он слеп?] – сказал он, напоминая князю Василью его же слова.
– Allez donc, il y voit assez, [Э, вздор, он достаточно видит, поверьте.] – сказал князь Василий своим басистым, быстрым голосом с покашливанием, тем голосом и с покашливанием, которым он разрешал все трудности. – Allez, il y voit assez, – повторил он. – И чему я рад, – продолжал он, – это то, что государь дал ему полную власть над всеми армиями, над всем краем, – власть, которой никогда не было ни у какого главнокомандующего. Это другой самодержец, – заключил он с победоносной улыбкой.
– Дай бог, дай бог, – сказала Анна Павловна. L'homme de beaucoup de merite, еще новичок в придворном обществе, желая польстить Анне Павловне, выгораживая ее прежнее мнение из этого суждения, сказал.
– Говорят, что государь неохотно передал эту власть Кутузову. On dit qu'il rougit comme une demoiselle a laquelle on lirait Joconde, en lui disant: «Le souverain et la patrie vous decernent cet honneur». [Говорят, что он покраснел, как барышня, которой бы прочли Жоконду, в то время как говорил ему: «Государь и отечество награждают вас этой честью».]
– Peut etre que la c?ur n'etait pas de la partie, [Может быть, сердце не вполне участвовало,] – сказала Анна Павловна.
– О нет, нет, – горячо заступился князь Василий. Теперь уже он не мог никому уступить Кутузова. По мнению князя Василья, не только Кутузов был сам хорош, но и все обожали его. – Нет, это не может быть, потому что государь так умел прежде ценить его, – сказал он.
– Дай бог только, чтобы князь Кутузов, – сказала Анпа Павловна, – взял действительную власть и не позволял бы никому вставлять себе палки в колеса – des batons dans les roues.
Князь Василий тотчас понял, кто был этот никому. Он шепотом сказал:
– Я верно знаю, что Кутузов, как непременное условие, выговорил, чтобы наследник цесаревич не был при армии: Vous savez ce qu'il a dit a l'Empereur? [Вы знаете, что он сказал государю?] – И князь Василий повторил слова, будто бы сказанные Кутузовым государю: «Я не могу наказать его, ежели он сделает дурно, и наградить, ежели он сделает хорошо». О! это умнейший человек, князь Кутузов, et quel caractere. Oh je le connais de longue date. [и какой характер. О, я его давно знаю.]
– Говорят даже, – сказал l'homme de beaucoup de merite, не имевший еще придворного такта, – что светлейший непременным условием поставил, чтобы сам государь не приезжал к армии.
Как только он сказал это, в одно мгновение князь Василий и Анна Павловна отвернулись от него и грустно, со вздохом о его наивности, посмотрели друг на друга.


В то время как это происходило в Петербурге, французы уже прошли Смоленск и все ближе и ближе подвигались к Москве. Историк Наполеона Тьер, так же, как и другие историки Наполеона, говорит, стараясь оправдать своего героя, что Наполеон был привлечен к стенам Москвы невольно. Он прав, как и правы все историки, ищущие объяснения событий исторических в воле одного человека; он прав так же, как и русские историки, утверждающие, что Наполеон был привлечен к Москве искусством русских полководцев. Здесь, кроме закона ретроспективности (возвратности), представляющего все прошедшее приготовлением к совершившемуся факту, есть еще взаимность, путающая все дело. Хороший игрок, проигравший в шахматы, искренно убежден, что его проигрыш произошел от его ошибки, и он отыскивает эту ошибку в начале своей игры, но забывает, что в каждом его шаге, в продолжение всей игры, были такие же ошибки, что ни один его ход не был совершенен. Ошибка, на которую он обращает внимание, заметна ему только потому, что противник воспользовался ею. Насколько же сложнее этого игра войны, происходящая в известных условиях времени, и где не одна воля руководит безжизненными машинами, а где все вытекает из бесчисленного столкновения различных произволов?
После Смоленска Наполеон искал сражения за Дорогобужем у Вязьмы, потом у Царева Займища; но выходило, что по бесчисленному столкновению обстоятельств до Бородина, в ста двадцати верстах от Москвы, русские не могли принять сражения. От Вязьмы было сделано распоряжение Наполеоном для движения прямо на Москву.
Moscou, la capitale asiatique de ce grand empire, la ville sacree des peuples d'Alexandre, Moscou avec ses innombrables eglises en forme de pagodes chinoises! [Москва, азиатская столица этой великой империи, священный город народов Александра, Москва с своими бесчисленными церквами, в форме китайских пагод!] Эта Moscou не давала покоя воображению Наполеона. На переходе из Вязьмы к Цареву Займищу Наполеон верхом ехал на своем соловом энглизированном иноходчике, сопутствуемый гвардией, караулом, пажами и адъютантами. Начальник штаба Бертье отстал для того, чтобы допросить взятого кавалерией русского пленного. Он галопом, сопутствуемый переводчиком Lelorgne d'Ideville, догнал Наполеона и с веселым лицом остановил лошадь.
– Eh bien? [Ну?] – сказал Наполеон.
– Un cosaque de Platow [Платовский казак.] говорит, что корпус Платова соединяется с большой армией, что Кутузов назначен главнокомандующим. Tres intelligent et bavard! [Очень умный и болтун!]
Наполеон улыбнулся, велел дать этому казаку лошадь и привести его к себе. Он сам желал поговорить с ним. Несколько адъютантов поскакало, и через час крепостной человек Денисова, уступленный им Ростову, Лаврушка, в денщицкой куртке на французском кавалерийском седле, с плутовским и пьяным, веселым лицом подъехал к Наполеону. Наполеон велел ему ехать рядом с собой и начал спрашивать:
– Вы казак?
– Казак с, ваше благородие.
«Le cosaque ignorant la compagnie dans laquelle il se trouvait, car la simplicite de Napoleon n'avait rien qui put reveler a une imagination orientale la presence d'un souverain, s'entretint avec la plus extreme familiarite des affaires de la guerre actuelle», [Казак, не зная того общества, в котором он находился, потому что простота Наполеона не имела ничего такого, что бы могло открыть для восточного воображения присутствие государя, разговаривал с чрезвычайной фамильярностью об обстоятельствах настоящей войны.] – говорит Тьер, рассказывая этот эпизод. Действительно, Лаврушка, напившийся пьяным и оставивший барина без обеда, был высечен накануне и отправлен в деревню за курами, где он увлекся мародерством и был взят в плен французами. Лаврушка был один из тех грубых, наглых лакеев, видавших всякие виды, которые считают долгом все делать с подлостью и хитростью, которые готовы сослужить всякую службу своему барину и которые хитро угадывают барские дурные мысли, в особенности тщеславие и мелочность.
Попав в общество Наполеона, которого личность он очень хорошо и легко признал. Лаврушка нисколько не смутился и только старался от всей души заслужить новым господам.
Он очень хорошо знал, что это сам Наполеон, и присутствие Наполеона не могло смутить его больше, чем присутствие Ростова или вахмистра с розгами, потому что не было ничего у него, чего бы не мог лишить его ни вахмистр, ни Наполеон.
Он врал все, что толковалось между денщиками. Многое из этого была правда. Но когда Наполеон спросил его, как же думают русские, победят они Бонапарта или нет, Лаврушка прищурился и задумался.
Он увидал тут тонкую хитрость, как всегда во всем видят хитрость люди, подобные Лаврушке, насупился и помолчал.
– Оно значит: коли быть сраженью, – сказал он задумчиво, – и в скорости, так это так точно. Ну, а коли пройдет три дня апосля того самого числа, тогда, значит, это самое сражение в оттяжку пойдет.