История почты США

Соединённые Штаты Америки
англ. United States of America
Почтового департамента США
История почты
Почта существует	с 1692
Член ВПС	с 1 июля 1875
Этапы истории	колониальная почта (1692—1775), независимая государственная почта (с 1775)
Первые почтовые марки
Стандартная	1847
Маршрут почтовой службы «Пони-экспресс»

История почты Соединённых Штатов Америки (США) ведёт свой отсчёт с XVII века. В 1775 году возникло Почтовое ведомство США (англ. United States Post Office), преобразованное в 1792 году в Почтовый департамент США (United States Post Office Department). В 1971 году департамент был реорганизован и приобрёл теперешнее название — Почтовая служба США (United States Postal Service). Развитие почтовой связи и знаков почтовой оплаты США в современных условиях ознаменовано использованием новых технологий на рынке почтовых услуг.

Ранняя история почты

В американских колониях неофициальные самостоятельные почтовые маршруты появились в Бостоне уже в 1639 году, а почтовое сообщение между Бостоном и Нью-Йорком открылось в 1672 году.

Официально разрешённая почтовая служба берёт начало в 1692 году, когда король Вильгельм III выдал «патент» на доставку почты одному английскому дворянину, который прибыл в Америку с эксклюзивными правами на создание и эксплуатацию почтовой службы. К следующему году были проложены маршруты между Нью-Йорком, Филадельфией, Бостоном и Портсмутом (штат Нью-Гэмпшир). Конные гонцы не передавали почту по эстафете, а проезжали весь маршрут самостоятельно. Доставка из Нью-Йорка в Бостон письма с одним листом бумаги стоила 9 пенсов.

К 1707 году королевское правительство выкупило патент обратно, и принятым парламентом в 1711 году законом была учреждена королевская почта. Бенджамин Франклин был назначен почтмейстером Филадельфии в 1737 году, а позднее, в 1753 году, был назначен королём Георгом III одним из двух колониальных заместителей британского генерального почтмейстера (вместе с Уильямом Хантером).

Почтовые тарифы были высокими, поэтому колонисты считали их ещё одной формой налогообложения. Британским законом о гербовом сборе для Америки 1765 года был введён формальный налог на официальные документы любого рода, который вызвал Американскую революцию. Налог был отменён через год. В тринадцати колониях было очень мало случаев применения этих гербовых марок, но они применялись в Канаде и на принадлежащих Великобритании островах Карибского моря.

В 1774 году Франклин был смещён с поста заместителя почтмейстера вследствие открытых сочувствий колонистам, однако по решению Континентального конгресса от 26 июля 1775 года он стал первым генеральным почтмейстером Соединённых Штатов, во главе организованного Почтового ведомства (сокращённо U.S.P.O.). При этом он был освобождён от оплаты почтовых сборов: франкировкой на его письмах служила его собственная подпись.

Франклин находился в этой должности до осени 1776 года. К этому моменту в стране имелось 75 почтовых учреждений, общая длина почтовых дорог составляла 1875 миль, доход за 15 месяцев — $27 985, при годовых затратах в $32 142.

Основанное на почтовой статье Конституции США, уполномочивающей Конгресс создавать почтовые отделения и дороги, Почтовое ведомство стало в 1792 году Почтовым департаментом США (U.S.P.O.D.). Департамент был частью президентского кабинета, а глава почтовой службы — генеральный почтмейстер — был последним должностным лицом в кабинете преемников президента.

Департамент почты США был значительно укрупнён во время президентства Эндрю Джексона. Вместе с расширением почтового ведомства появился ряд трудностей в связи с нехваткой работников и транспорта. В то время работники почтового ведомства получали свои должности благодаря коррупционной системе, когда люди, осуществлявшие политическую поддержку исполнительной власти, назначались в почтовую и другие правительственные службы в качестве награды за их лояльность. Эти лица очень редко имели какой-либо опыт в почтовой сфере. Подобная система политического покровительства была заменена в 1883 году после принятия Акта Пендлтона (Pendleton Civil Service Reform Act) ю

Городская курьерская почта

1 февраля 1842 года частный перевозчик Александр Грейг (Alexander M. Greig) из города Нью-Йорка открыл «Городскую курьерскую почту» (City Despatch Post), которая охватывала Нью-Йорк на север до 23-й Стрит.

Через несколько месяцев после основания Городской курьерской почты Грейг продал её правительству США, и она стала известной как «Городская курьерская почта США» (United States City Despatch Post). Правительство начало эксплуатацию этой местной почты 16 августа 1842 года в соответствии с принятым Конгрессом несколькими годами ранее законом, который разрешил такую местную доставку.

Развитие почты в XIX веке

Утверждённым 3 марта 1845 года Конгрессом законом (вступил в силу 1 июля 1845 года) были установлены единые и сниженные почтовые тарифы для всей страны, с единой ставкой в размере 5 центов за расстояния менее 500 км (300 миль). Начиная с 1847 года в США был организован официальный выпуск почтовых марок. Работа почты стала настолько эффективной к 1851 году, что Конгресс смог снизить простой тариф до 3 центов (который не изменялся более ста лет). Штемпельные бандероли появились в Соединённых Штатах в 1857 году, причём впервые в мире.

Гражданская война в США нарушила функционирование почты, хотя в войну значительно возрос объём пересылаемой на Севере почты.

По инициативе США, осознававших необходимость выработки общих почтовых правил для всех стран, в 1863 году в Париже состоялся первый международный почтовый конгресс, но, кроме обмена мнениями, конкретных решений на нём принято не было. В 1874 году состоялся I Всемирный почтовый конгресс в Берне, на котором присутствовали представители 22 государств, в том числе Соединённых Штатов. 9 октября на этом конгрессе была подписана Всеобщая почтовая конвенция, которая распространялась и на США. С 1 июля 1875 года США неизменно входят в состав этой международной почтовой организации.

На рубеже XX века

В конце XIX века почта в США являлась, согласно Конституции, прерогативой федерального правительства. Заведование ей было сосредоточено в Post Office Department, глава которого — генеральный почтмейстер — входил в состав кабинета. С переменой кабинета большей частью выходили в отставку и четыре состоявших при генеральном почтмейстере заместителя (assistants). Расширение почтовых сообщений рассматривалось как могущественное средство к культивированию неосвоенных земель; дело это велось с величайшей энергией, невзирая на издержки. Данные о росте почтовых сообщений в Соединённых Штатах за первые двести лет приведены в нижеследующей таблице:

Годы	Число почтовых учреждений	Почтовые тракты (в километрах)
1789	75	3 661
1800	900	33 501
1850	18 589	289 758
1880	48 012	530 103
1890	62 401	688 780
1895	70 096	733 883

В 1894 году в Соединённых Штатах одно почтовое учреждение приходилось на 887 жителей (третье место в мире после Люксембурга и Швейцарии). Общее число отправлений за год составило 5 018 734 000 (первое место в мире), в том числе:

• 2 568 612 000 писем,
• 473 906 000 открытых писем (открыток),
• 2 159 905 000 произведений печати и
• 15 583 000 почтовых переводов.

На одного жителя приходилось 100 почтовых отправлений. При этом характерной особенностью американской почтовой службы того времени являлась её огромнейшая затратность, выражавшаяся в наибольшем в мире превышении расходов почты над доходами (17 626 742 рубля в пересчёте на рубли Российской империи).

В 1897 году общее число почтовых учреждений достигло 71 022. Но из этой массы почтовых учреждений, которые все были подчинены непосредственно центральному управлению и подразделялись на четыре класса, большинство производило почтовые операции в ограниченных размерах. Функции окружных отделений сводились лишь к надзору за перевозкой почты по железных дорогам.

Почтовых учреждений первых трёх классов — так называемых президентских (Presidential Offices) — в 1897 году насчитывалось 3762. Их начальники назначались генеральном почтмейстером на четыре года по соглашению с Сенатом и обыкновенно менялись вместе с переизбранием президента США.

Основная ставка за пересылку простых закрытых писем достигала в США максимума нормального тарифа Всемирного почтового союза (5 центов). Одной из самых распространённых почтовых операций стало осуществление платежей посредством почты, а именно в форме почтового перевода и почтового ордера (postal order, money order). Почтовые переводы на всякую сумму принимались в 1897 году в 20 031 учреждении. Учреждений, принимавших переводы на сумму не свыше пяти долларов и вовсе не имевших права выплачивать деньги по переводам, было 1051. Международные переводы принимались в 3011 учреждениях. В числе прочих международных соглашений, в 1900 году было заключено соглашение о взаимном обмене денежных почтовых переводов между США и Россией.

По закону, во всех городах с 10 000 или более жителей, а равно в городах, дававших 10 000 долларов почтовых доходов и предъявлявших соответствующее требование, была установлена бесплатная доставка посылок; она была введена в 627 городах. Однако США оставались в тот период вне международного соглашения об единообразном, независимо от расстояния и действительного веса посылки, дешёвом тарифе по отношению к маловесным посылкам.

Почта в Соединённых Штатах продолжала давать казне убыток. В 1897 году (финансовый год оканчивался 30 июня) получился дефицит в 11,4 млн долларов, при общей сумме доходов в 82,66 млн долларов. Этот неблагоприятный финансовый результат объяснялся обилием правительственной корреспонденции, но ещё более тем обстоятельством, что чрезвычайно низкий тариф, установленный первоначально для газет (1 цент с фунта), был затем распространён на сборники и новые издания книг под бандеролью, которые были означены как «повременные издания» (periodicals), равно как на обратную пересылку непроданных изданий, газет и книг. Тем не менее, Конгресс не соглашался на изменение тарифа. Кроме того, очень велико было число отправлений, которые по вине отправителей были не доставлены (свыше 9 млн писем в год), что обуславливалось многочисленностью одноимённых городов. С другой стороны, с помощью почтовых учреждений Соединённые Штаты насаждали культуру на своих окраинах, не останавливаясь при этом даже перед доплатами из других источников государственных доходов.

В 1897 году в Вашингтоне был проведён Всемирный почтовый конгресс, на котором была принята поправка к «Условию об обмене пакетов и ящиков с объявленной ценностью», согласно которому ни одно из государств, присоединившихся к «Условию», не могло установить для таких международных отправлений более тесных пределов, нежели для своей внутренней корреспонденции. В случае пропажи, похищения или повреждения ценного отправления, отправитель получал от правительства страны отправления вознаграждение в размере действительно понесённого убытка, но не свыше объявленной ценности. Со своей стороны, это правительство сохраняло право обратного требования по отношению к правительству, на территории которого пропажа, похищение или повреждение имело место.

По данным Международного бюро Всемирного почтового союза за 1903 год, Соединённые Штаты Америки имели к тому времени 75 570 почтовых учреждений, то есть больше, чем Германия и Англия вместе взятые, но в отношении густоты почтовой сети стояли позади этих и ряда других европейских стран, имея лишь одно учреждение на 129,3 кв. км. При этом на каждые 72,6 км² приходилось по одному почтовому ящику. Тем не менее, США имели самый большой в мире штат почтовых чиновников и служащих — 242 тыс. человек, наибольшее протяжение почтовых курсов — 800 тыс. км, наибольшее общее число пройденных почтой в год километров — 793 млн, а также самое большое число письменных отправлений внутренней корреспонденции — 8,8 млрд. В отношении учащённости почтовых сношений, на каждый километр железнодорожного почтового курса приходилась годовая работа менее, чем в 1700 км. В 1903 году из Соединённых Штатов было послано в другие страны 232 млн письменных отправлений, а получено 125 млн (третье место в мире после Германии и Австрии; об Англии нет данных).

Почта США в XX и XXI веках

Тариф 3 цента за почтовые отправления первого класса не изменялся с 1933 года, но к 1958 году никакие повышения эффективности работы не могли сдерживать цены, и тариф был повышен до 4 центов, став началом постоянного роста тарифов, который достиг 44 центов по состоянию на 2009 год.

В 1971 году была проведена реорганизация американского почтового ведомства в независимое агентство Федерального правительства США, которое стало называться Почтовой службой США (USPS). Однако его деятельность по-прежнему подвергается жёсткому регулированию со стороны официального органа — Комиссии по регулированию почтовой связи и вышестоящего министерства — Государственного департамента США.

Рост популярности электронной почты и других технологий в 1990-е годы привёл к снижению объёмов пересылки почтовых отправлений первого класса, несмотря на увеличение объёмов безадресной массовой рассылки почтовых отправлений по сниженным тарифам. К 2011 году финансовое положение Почтовой службы США значительно ухудшилось.

Основные даты. Память

• 1639 — учреждено первое американское почтовое ведомство в Бостоне.
• 1672 — открыто почтовое сообщение из Нью-Йорка в Бостон.
• 1674 — основана почтовая служба в Коннектикуте.
• 1683 — Уильям Пенн начал еженедельную доставку почты в города и деревни Пенсильвании и Мэриленда.
• 1693 — в Вирджинии открыто почтовое обслуживание между колониями.
• 1775 — Континентальным конгрессом основано почтовое ведомство; первым главным почтмейстером назначен Бенджамин Франклин.
• 1785 — первая трансатлантическая доставка почты из Америки во Францию (Бенджамину Франклину) на воздушном шаре.

• 1799 — Конгресс США принял закон, предусматривавший смертную казнь за ограбление почты.
• 1813 — доставлена пароходом первая почта.
• 1832 — открыта первая официальная железнодорожная почтовая служба.
• 1847 — введены в обращение первые почтовые марки США.
• 1860 — организована почтовая служба «Пони-экспресс».
• 1913 — начата доставка посылок.
• 1920 — трансконтинентальная почта между Нью-Йорком и Сан-Франциско.
• 1963 — введены почтовые индексы (ZIP-коды).

В честь 200-летия со дня назначения Бенджамина Франклина на должность первого генерального почтмейстера США 26 июля 1975 года в Филадельфии производилось памятное гашение специальным штемпелем; выпускался также памятный конверт.

Чуть позднее, 3 сентября 1975 года, к 200-летию американской почтовой службы был издан квартблок из 10-центовых марок, на котором были представлены различные средства доставки почты.

См. также

• Авиапочта США
• Генеральный почтмейстер США
• История почты
• История почты и почтовых марок Конфедеративных Штатов
• История США
• Национальный почтовый музей (США)
• Пони-экспресс
• Предварительное гашение
• Почтовая администрация ООН
• Почтовая служба США
• Почтовые марки США
• Скандал с филателистическими материалами «Аполлона-15»
• Хронология истории США
• ZIP-код

Ссылки

• [www.usps.com Официальный сайт] Почтовой службы США (англ.)
• [www.sandafayre.com/atlas/usa.htm United States of America] (англ.). Stamp Atlas. Sandafayre Stamp Auctions. Проверено 13 апреля 2009. [www.webcitation.org/65qt5cLHr Архивировано из первоисточника 2 марта 2012].
• [www.akdart.com/postrate.html История] почтовых тарифов США (1863—2007) (англ.)
• [www.postalmuseum.si.edu/ Официальный сайт] Национального почтового музея США (англ.)
• [www.postalhistory.org/sites/usa.htm USA Postal History Resources] (англ.). Country and Topical Resources. Worldwide postal history website — Postalhistory.org. — Ссылки на интернет-ресурсы и литературу по истории почты и марок США на сайте «Postalhistory.org» (Австралия). Проверено 2 февраля 2010. [www.webcitation.org/66f4RVQMb Архивировано из первоисточника 4 апреля 2012].

Портал «Филателия»   Портал «США»   Портал «История»

Отрывок, характеризующий История почты США

В тот же день приказ за приказом отдавались французскими начальниками о том, чтобы запретить войскам расходиться по городу, строго запретить насилия жителей и мародерство, о том, чтобы нынче же вечером сделать общую перекличку; но, несмотря ни на какие меры. люди, прежде составлявшие войско, расплывались по богатому, обильному удобствами и запасами, пустому городу. Как голодное стадо идет в куче по голому полю, но тотчас же неудержимо разбредается, как только нападает на богатые пастбища, так же неудержимо разбредалось и войско по богатому городу.
Жителей в Москве не было, и солдаты, как вода в песок, всачивались в нее и неудержимой звездой расплывались во все стороны от Кремля, в который они вошли прежде всего. Солдаты кавалеристы, входя в оставленный со всем добром купеческий дом и находя стойла не только для своих лошадей, но и лишние, все таки шли рядом занимать другой дом, который им казался лучше. Многие занимали несколько домов, надписывая мелом, кем он занят, и спорили и даже дрались с другими командами. Не успев поместиться еще, солдаты бежали на улицу осматривать город и, по слуху о том, что все брошено, стремились туда, где можно было забрать даром ценные вещи. Начальники ходили останавливать солдат и сами вовлекались невольно в те же действия. В Каретном ряду оставались лавки с экипажами, и генералы толпились там, выбирая себе коляски и кареты. Остававшиеся жители приглашали к себе начальников, надеясь тем обеспечиться от грабежа. Богатств было пропасть, и конца им не видно было; везде, кругом того места, которое заняли французы, были еще неизведанные, незанятые места, в которых, как казалось французам, было еще больше богатств. И Москва все дальше и дальше всасывала их в себя. Точно, как вследствие того, что нальется вода на сухую землю, исчезает вода и сухая земля; точно так же вследствие того, что голодное войско вошло в обильный, пустой город, уничтожилось войско, и уничтожился обильный город; и сделалась грязь, сделались пожары и мародерство.

Французы приписывали пожар Москвы au patriotisme feroce de Rastopchine [дикому патриотизму Растопчина]; русские – изуверству французов. В сущности же, причин пожара Москвы в том смысле, чтобы отнести пожар этот на ответственность одного или несколько лиц, таких причин не было и не могло быть. Москва сгорела вследствие того, что она была поставлена в такие условия, при которых всякий деревянный город должен сгореть, независимо от того, имеются ли или не имеются в городе сто тридцать плохих пожарных труб. Москва должна была сгореть вследствие того, что из нее выехали жители, и так же неизбежно, как должна загореться куча стружек, на которую в продолжение нескольких дней будут сыпаться искры огня. Деревянный город, в котором при жителях владельцах домов и при полиции бывают летом почти каждый день пожары, не может не сгореть, когда в нем нет жителей, а живут войска, курящие трубки, раскладывающие костры на Сенатской площади из сенатских стульев и варящие себе есть два раза в день. Стоит в мирное время войскам расположиться на квартирах по деревням в известной местности, и количество пожаров в этой местности тотчас увеличивается. В какой же степени должна увеличиться вероятность пожаров в пустом деревянном городе, в котором расположится чужое войско? Le patriotisme feroce de Rastopchine и изуверство французов тут ни в чем не виноваты. Москва загорелась от трубок, от кухонь, от костров, от неряшливости неприятельских солдат, жителей – не хозяев домов. Ежели и были поджоги (что весьма сомнительно, потому что поджигать никому не было никакой причины, а, во всяком случае, хлопотливо и опасно), то поджоги нельзя принять за причину, так как без поджогов было бы то же самое.
Как ни лестно было французам обвинять зверство Растопчина и русским обвинять злодея Бонапарта или потом влагать героический факел в руки своего народа, нельзя не видеть, что такой непосредственной причины пожара не могло быть, потому что Москва должна была сгореть, как должна сгореть каждая деревня, фабрика, всякий дом, из которого выйдут хозяева и в который пустят хозяйничать и варить себе кашу чужих людей. Москва сожжена жителями, это правда; но не теми жителями, которые оставались в ней, а теми, которые выехали из нее. Москва, занятая неприятелем, не осталась цела, как Берлин, Вена и другие города, только вследствие того, что жители ее не подносили хлеба соли и ключей французам, а выехали из нее.


Расходившееся звездой по Москве всачивание французов в день 2 го сентября достигло квартала, в котором жил теперь Пьер, только к вечеру.
Пьер находился после двух последних, уединенно и необычайно проведенных дней в состоянии, близком к сумасшествию. Всем существом его овладела одна неотвязная мысль. Он сам не знал, как и когда, но мысль эта овладела им теперь так, что он ничего не помнил из прошедшего, ничего не понимал из настоящего; и все, что он видел и слышал, происходило перед ним как во сне.
Пьер ушел из своего дома только для того, чтобы избавиться от сложной путаницы требований жизни, охватившей его, и которую он, в тогдашнем состоянии, но в силах был распутать. Он поехал на квартиру Иосифа Алексеевича под предлогом разбора книг и бумаг покойного только потому, что он искал успокоения от жизненной тревоги, – а с воспоминанием об Иосифе Алексеевиче связывался в его душе мир вечных, спокойных и торжественных мыслей, совершенно противоположных тревожной путанице, в которую он чувствовал себя втягиваемым. Он искал тихого убежища и действительно нашел его в кабинете Иосифа Алексеевича. Когда он, в мертвой тишине кабинета, сел, облокотившись на руки, над запыленным письменным столом покойника, в его воображении спокойно и значительно, одно за другим, стали представляться воспоминания последних дней, в особенности Бородинского сражения и того неопределимого для него ощущения своей ничтожности и лживости в сравнении с правдой, простотой и силой того разряда людей, которые отпечатались у него в душе под названием они. Когда Герасим разбудил его от его задумчивости, Пьеру пришла мысль о том, что он примет участие в предполагаемой – как он знал – народной защите Москвы. И с этой целью он тотчас же попросил Герасима достать ему кафтан и пистолет и объявил ему свое намерение, скрывая свое имя, остаться в доме Иосифа Алексеевича. Потом, в продолжение первого уединенно и праздно проведенного дня (Пьер несколько раз пытался и не мог остановить своего внимания на масонских рукописях), ему несколько раз смутно представлялось и прежде приходившая мысль о кабалистическом значении своего имени в связи с именем Бонапарта; но мысль эта о том, что ему, l'Russe Besuhof, предназначено положить предел власти зверя, приходила ему еще только как одно из мечтаний, которые беспричинно и бесследно пробегают в воображении.
Когда, купив кафтан (с целью только участвовать в народной защите Москвы), Пьер встретил Ростовых и Наташа сказала ему: «Вы остаетесь? Ах, как это хорошо!» – в голове его мелькнула мысль, что действительно хорошо бы было, даже ежели бы и взяли Москву, ему остаться в ней и исполнить то, что ему предопределено.
На другой день он, с одною мыслию не жалеть себя и не отставать ни в чем от них, ходил с народом за Трехгорную заставу. Но когда он вернулся домой, убедившись, что Москву защищать не будут, он вдруг почувствовал, что то, что ему прежде представлялось только возможностью, теперь сделалось необходимостью и неизбежностью. Он должен был, скрывая свое имя, остаться в Москве, встретить Наполеона и убить его с тем, чтобы или погибнуть, или прекратить несчастье всей Европы, происходившее, по мнению Пьера, от одного Наполеона.
Пьер знал все подробности покушении немецкого студента на жизнь Бонапарта в Вене в 1809 м году и знал то, что студент этот был расстрелян. И та опасность, которой он подвергал свою жизнь при исполнении своего намерения, еще сильнее возбуждала его.
Два одинаково сильные чувства неотразимо привлекали Пьера к его намерению. Первое было чувство потребности жертвы и страдания при сознании общего несчастия, то чувство, вследствие которого он 25 го поехал в Можайск и заехал в самый пыл сражения, теперь убежал из своего дома и, вместо привычной роскоши и удобств жизни, спал, не раздеваясь, на жестком диване и ел одну пищу с Герасимом; другое – было то неопределенное, исключительно русское чувство презрения ко всему условному, искусственному, человеческому, ко всему тому, что считается большинством людей высшим благом мира. В первый раз Пьер испытал это странное и обаятельное чувство в Слободском дворце, когда он вдруг почувствовал, что и богатство, и власть, и жизнь, все, что с таким старанием устроивают и берегут люди, – все это ежели и стоит чего нибудь, то только по тому наслаждению, с которым все это можно бросить.
Это было то чувство, вследствие которого охотник рекрут пропивает последнюю копейку, запивший человек перебивает зеркала и стекла без всякой видимой причины и зная, что это будет стоить ему его последних денег; то чувство, вследствие которого человек, совершая (в пошлом смысле) безумные дела, как бы пробует свою личную власть и силу, заявляя присутствие высшего, стоящего вне человеческих условий, суда над жизнью.
С самого того дня, как Пьер в первый раз испытал это чувство в Слободском дворце, он непрестанно находился под его влиянием, но теперь только нашел ему полное удовлетворение. Кроме того, в настоящую минуту Пьера поддерживало в его намерении и лишало возможности отречься от него то, что уже было им сделано на этом пути. И его бегство из дома, и его кафтан, и пистолет, и его заявление Ростовым, что он остается в Москве, – все потеряло бы не только смысл, но все это было бы презренно и смешно (к чему Пьер был чувствителен), ежели бы он после всего этого, так же как и другие, уехал из Москвы.
Физическое состояние Пьера, как и всегда это бывает, совпадало с нравственным. Непривычная грубая пища, водка, которую он пил эти дни, отсутствие вина и сигар, грязное, неперемененное белье, наполовину бессонные две ночи, проведенные на коротком диване без постели, – все это поддерживало Пьера в состоянии раздражения, близком к помешательству.

Был уже второй час после полудня. Французы уже вступили в Москву. Пьер знал это, но, вместо того чтобы действовать, он думал только о своем предприятии, перебирая все его малейшие будущие подробности. Пьер в своих мечтаниях не представлял себе живо ни самого процесса нанесения удара, ни смерти Наполеона, но с необыкновенною яркостью и с грустным наслаждением представлял себе свою погибель и свое геройское мужество.
«Да, один за всех, я должен совершить или погибнуть! – думал он. – Да, я подойду… и потом вдруг… Пистолетом или кинжалом? – думал Пьер. – Впрочем, все равно. Не я, а рука провидения казнит тебя, скажу я (думал Пьер слова, которые он произнесет, убивая Наполеона). Ну что ж, берите, казните меня», – говорил дальше сам себе Пьер, с грустным, но твердым выражением на лице, опуская голову.
В то время как Пьер, стоя посередине комнаты, рассуждал с собой таким образом, дверь кабинета отворилась, и на пороге показалась совершенно изменившаяся фигура всегда прежде робкого Макара Алексеевича. Халат его был распахнут. Лицо было красно и безобразно. Он, очевидно, был пьян. Увидав Пьера, он смутился в первую минуту, но, заметив смущение и на лице Пьера, тотчас ободрился и шатающимися тонкими ногами вышел на середину комнаты.
– Они оробели, – сказал он хриплым, доверчивым голосом. – Я говорю: не сдамся, я говорю… так ли, господин? – Он задумался и вдруг, увидав пистолет на столе, неожиданно быстро схватил его и выбежал в коридор.
Герасим и дворник, шедшие следом за Макар Алексеичем, остановили его в сенях и стали отнимать пистолет. Пьер, выйдя в коридор, с жалостью и отвращением смотрел на этого полусумасшедшего старика. Макар Алексеич, морщась от усилий, удерживал пистолет и кричал хриплый голосом, видимо, себе воображая что то торжественное.
– К оружию! На абордаж! Врешь, не отнимешь! – кричал он.
– Будет, пожалуйста, будет. Сделайте милость, пожалуйста, оставьте. Ну, пожалуйста, барин… – говорил Герасим, осторожно за локти стараясь поворотить Макар Алексеича к двери.
– Ты кто? Бонапарт!.. – кричал Макар Алексеич.
– Это нехорошо, сударь. Вы пожалуйте в комнаты, вы отдохните. Пожалуйте пистолетик.
– Прочь, раб презренный! Не прикасайся! Видел? – кричал Макар Алексеич, потрясая пистолетом. – На абордаж!
– Берись, – шепнул Герасим дворнику.
Макара Алексеича схватили за руки и потащили к двери.
Сени наполнились безобразными звуками возни и пьяными хрипящими звуками запыхавшегося голоса.
Вдруг новый, пронзительный женский крик раздался от крыльца, и кухарка вбежала в сени.
– Они! Батюшки родимые!.. Ей богу, они. Четверо, конные!.. – кричала она.
Герасим и дворник выпустили из рук Макар Алексеича, и в затихшем коридоре ясно послышался стук нескольких рук во входную дверь.


Пьер, решивший сам с собою, что ему до исполнения своего намерения не надо было открывать ни своего звания, ни знания французского языка, стоял в полураскрытых дверях коридора, намереваясь тотчас же скрыться, как скоро войдут французы. Но французы вошли, и Пьер все не отходил от двери: непреодолимое любопытство удерживало его.
Их было двое. Один – офицер, высокий, бравый и красивый мужчина, другой – очевидно, солдат или денщик, приземистый, худой загорелый человек с ввалившимися щеками и тупым выражением лица. Офицер, опираясь на палку и прихрамывая, шел впереди. Сделав несколько шагов, офицер, как бы решив сам с собою, что квартира эта хороша, остановился, обернулся назад к стоявшим в дверях солдатам и громким начальническим голосом крикнул им, чтобы они вводили лошадей. Окончив это дело, офицер молодецким жестом, высоко подняв локоть руки, расправил усы и дотронулся рукой до шляпы.
– Bonjour la compagnie! [Почтение всей компании!] – весело проговорил он, улыбаясь и оглядываясь вокруг себя. Никто ничего не отвечал.
– Vous etes le bourgeois? [Вы хозяин?] – обратился офицер к Герасиму.
Герасим испуганно вопросительно смотрел на офицера.
– Quartire, quartire, logement, – сказал офицер, сверху вниз, с снисходительной и добродушной улыбкой глядя на маленького человека. – Les Francais sont de bons enfants. Que diable! Voyons! Ne nous fachons pas, mon vieux, [Квартир, квартир… Французы добрые ребята. Черт возьми, не будем ссориться, дедушка.] – прибавил он, трепля по плечу испуганного и молчаливого Герасима.
– A ca! Dites donc, on ne parle donc pas francais dans cette boutique? [Что ж, неужели и тут никто не говорит по французски?] – прибавил он, оглядываясь кругом и встречаясь глазами с Пьером. Пьер отстранился от двери.
Офицер опять обратился к Герасиму. Он требовал, чтобы Герасим показал ему комнаты в доме.
– Барин нету – не понимай… моя ваш… – говорил Герасим, стараясь делать свои слова понятнее тем, что он их говорил навыворот.
Французский офицер, улыбаясь, развел руками перед носом Герасима, давая чувствовать, что и он не понимает его, и, прихрамывая, пошел к двери, у которой стоял Пьер. Пьер хотел отойти, чтобы скрыться от него, но в это самое время он увидал из отворившейся двери кухни высунувшегося Макара Алексеича с пистолетом в руках. С хитростью безумного Макар Алексеич оглядел француза и, приподняв пистолет, прицелился.
– На абордаж!!! – закричал пьяный, нажимая спуск пистолета. Французский офицер обернулся на крик, и в то же мгновенье Пьер бросился на пьяного. В то время как Пьер схватил и приподнял пистолет, Макар Алексеич попал, наконец, пальцем на спуск, и раздался оглушивший и обдавший всех пороховым дымом выстрел. Француз побледнел и бросился назад к двери.
Забывший свое намерение не открывать своего знания французского языка, Пьер, вырвав пистолет и бросив его, подбежал к офицеру и по французски заговорил с ним.
– Vous n'etes pas blesse? [Вы не ранены?] – сказал он.
– Je crois que non, – отвечал офицер, ощупывая себя, – mais je l'ai manque belle cette fois ci, – прибавил он, указывая на отбившуюся штукатурку в стене. – Quel est cet homme? [Кажется, нет… но на этот раз близко было. Кто этот человек?] – строго взглянув на Пьера, сказал офицер.
– Ah, je suis vraiment au desespoir de ce qui vient d'arriver, [Ах, я, право, в отчаянии от того, что случилось,] – быстро говорил Пьер, совершенно забыв свою роль. – C'est un fou, un malheureux qui ne savait pas ce qu'il faisait. [Это несчастный сумасшедший, который не знал, что делал.]
Офицер подошел к Макару Алексеичу и схватил его за ворот.
Макар Алексеич, распустив губы, как бы засыпая, качался, прислонившись к стене.
– Brigand, tu me la payeras, – сказал француз, отнимая руку.
– Nous autres nous sommes clements apres la victoire: mais nous ne pardonnons pas aux traitres, [Разбойник, ты мне поплатишься за это. Наш брат милосерд после победы, но мы не прощаем изменникам,] – прибавил он с мрачной торжественностью в лице и с красивым энергическим жестом.
Пьер продолжал по французски уговаривать офицера не взыскивать с этого пьяного, безумного человека. Француз молча слушал, не изменяя мрачного вида, и вдруг с улыбкой обратился к Пьеру. Он несколько секунд молча посмотрел на него. Красивое лицо его приняло трагически нежное выражение, и он протянул руку.
– Vous m'avez sauve la vie! Vous etes Francais, [Вы спасли мне жизнь. Вы француз,] – сказал он. Для француза вывод этот был несомненен. Совершить великое дело мог только француз, а спасение жизни его, m r Ramball'я capitaine du 13 me leger [мосье Рамбаля, капитана 13 го легкого полка] – было, без сомнения, самым великим делом.
Но как ни несомненен был этот вывод и основанное на нем убеждение офицера, Пьер счел нужным разочаровать его.
– Je suis Russe, [Я русский,] – быстро сказал Пьер.
– Ти ти ти, a d'autres, [рассказывайте это другим,] – сказал француз, махая пальцем себе перед носом и улыбаясь. – Tout a l'heure vous allez me conter tout ca, – сказал он. – Charme de rencontrer un compatriote. Eh bien! qu'allons nous faire de cet homme? [Сейчас вы мне все это расскажете. Очень приятно встретить соотечественника. Ну! что же нам делать с этим человеком?] – прибавил он, обращаясь к Пьеру, уже как к своему брату. Ежели бы даже Пьер не был француз, получив раз это высшее в свете наименование, не мог же он отречься от него, говорило выражение лица и тон французского офицера. На последний вопрос Пьер еще раз объяснил, кто был Макар Алексеич, объяснил, что пред самым их приходом этот пьяный, безумный человек утащил заряженный пистолет, который не успели отнять у него, и просил оставить его поступок без наказания.