История почты и почтовых марок Канады

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Канада
англ. Canada

Первая почтовая марка Провинции Канада «Трёхпенсовый бобр», 1851 (Скотт #1?)[^]
История почты
Почта существует

с 1734

Член ВПС

с 1 июля 1878

Canada Post[en]
Первые почтовые марки
Стандартная

1851

Филателия
Последний выпуск

около 70 (с 2002)

Участник WNS

с 2002


Карта территориальных изменений Канады

История почты и почтовых марок Канады подразделяется на четыре основных периода:

Канада является членом Всемирного почтового союза (ВПС; с 1878), а её почтовым оператором выступает компания Canada Post[en][2].





Развитие почты

Ранняя история

Первое известное письмо, отправленное из Северной Америки, было послано из Сент-Джонса (Ньюфаундленд) 3 августа 1527 года[3]. По прибытии в Сент-Джонс капитан «Мэри Гилфорд» Джон Рат[en] написал письмо королю Генриху VIII о своих открытиях и дальнейших планах экспедиции. В частности, в письме говорилось[4]:

К удовольствию Вашей Достопочтенной Светлости сообщение от Вашего слуги Джона Рата и всего его экипажа, пребывающих здесь в добром здравии, благодарение Богу.

В конце письма сообщается[4]:

…третьего августа мы вошли в хорошую гавань под названием Сент-Джон и тут мы увидели одиннадцать норманнских судов, одно британское и два португальских барка, все они занимаются ловлей рыбы, а мы таким образом готовы отплыть в направлении Кап-де-Брас, который в 25 лигах, сразу же как наловим рыбы, и [пойдём] вдоль побережья, пока не встретимся с товарищами, и со всем имеющимся у меня тщанием в направлении частей тех земель, о которых нам был дан приказ при отправлении, да хранит Иисус Вашу Достопочтенную Светлость и всех Ваших достопочтенных раскаявшихся грешников. В гавани Сент-Джон третьего августа, написано спешно, 1527 года, Вашим слугой Джоном Ратом, насколько это в его силах.

Под управлением Франции

Самое раннее упоминание почтовой связи можно найти в документах, относящихся к 1705 году. В них речь шла о курьерах, а именно — о «первом курьере» Педро да Сильва, перевозившем на лодке послания губернатора, а также письма частных лиц (за плату). Учреждение регулярной почты было предложено в 1721 году, но это было бы слишком дорого в то время, поэтому почта была организована лишь в 1734 году, когда между Монреалем и Квебеком была проложена дорога. Были обустроены почтовые станции с интервалом между ними около девяти миль (14 км), а также паромные переправы через реки. Плата составляла 10 солей за перевозку корреспонденции между этими двумя крупными городами, и 5 солей — до Труа-Ривьер.

Под управлением Великобритании

Англичане захватили Монреаль в 1760 году и вскоре после этого учредили военную почту, пересылавшую корреспонденцию между Квебеком и Монреалем и из Монреаля в Олбани (Нью-Йорк).

Заключение мирного договора 1763 года ознаменовало развитие гражданской почты. Генеральный почтмейстер американских колоний Бенджамин Франклин и Уильям Фокскрофт (William Foxcroft) обследовали маршрут между Нью-Йорком и Квебеком и подрядили доставлять почту по маршруту Квебек-Монреаль некоему Хью Финли (Hugh Finlay), который раз в неделю доставлял почту по тарифу 8 пенсов за одно письмо. Доставка почты в Нью-Йорк занимала две недели и стоила примерно шиллинг. Эта услуга оказалась довольно успешной, почта по маршруту Квебек-Монреаль стала доставляться дважды в неделю и со временем была продлена до Скинсборо[en].

Война за независимость США прервала доставку почты в Нью-Йорк и выявила недостаток в организации почтовой связи, заключавшийся в отсутствии чисто британского маршрута на Галифакс (Новая Шотландия), и в 1787 году был обустроен сложный маршрут через Ривьер-дю-Лу, Фредериктон, Дигби и Аннаполис-Ройал[en]. В Верхней Канаде был собственный двухнедельный маршрут, проходивший через Кингстон, Ниагару, Детройт и далее до самого Мичилимакино[en] на озере Гурон.

Преемником Финли в 1800 году стал Джордж Хериот[en], затем в 1816 году главным почтмейстером стал Дэниел Сазерленд (Daniel Sutherland). К этому времени стали открываться десятки почтовых отделений. В том же 1816 году были разделены почтовые службы колоний Остров Принца Эдуарда и Новая Шотландия и вновь были объединены лишь в 1868 году.

Почтовые штемпели употреблялись с 1764 года, когда Финли услышал о них от Франклина. Самые ранние из них представляли собой обозначение названия города в прямую линию.

Почтовое ведомство ввело крайне запутанную систему оплаты почтовых сборов в зависимости пункта назначения и расстояния, что было обычным явлением для того времени. В 1840 году Роуленд Хилл предложил ввести единообразный почтовый тариф в Великобритании, который можно было предварительно оплачивать с помощью почтовых марок, и 25 мая 1849 года Законодательное собрание провинции Канада[en] приняло решение об использовании почтовых марок в провинции Канада.

Правительства колоний

Колонии сотрудничали в осуществлении местного управления почтовой связью после того, как почта перешла в их ведение от лондонского Главного почтового управления[en] в 1851 году, но до вступления в конфедерацию каждая колония выпускала собственные почтовые марки. Выпуск почтовых марок прекратился во всех колониях после их объединения в Канадскую конфедерацию.

1 июля 1878 года Канада была принята в ряды ВПС[2].

В современных условиях почтовое обслуживание в стране осуществляет компания Canada Post[2].

Выпуски почтовых марок

Провинция Канада

Провинция Канада начала выпуск марок в 1851 году. Вначале вышли марки номиналами в 3, 6 и 12 пенсов. На рисунке марки самого низкого номинала, получившей название «Трёхпенсовый бобр» (англ. «Threepenny Beaver»), который был разработан Сэндфордом Флемингом, изображён бобр в овальной рамке. Данная марка считается первой почтовой маркой Канады[]. Фактически она также стала первой официальной почтовой маркой в мире с изображением животного, хотя на неофициальном почтмейстерском провизории Сент-Луиса 1845 года изображены два медведя. На марке номиналом в 6 пенсов помещён портрет принца Альберта, а на марке номиналом в 12 пенсов (1 шиллинг) — портрет королевы Виктории[5].

Первые марки были напечатаны на бумаге верже, которая не очень прочно держалась на конвертах, поэтому в 1852 году типография перешла на ватман. По этой причине самые ранние выпуски на бумаге верже довольно редки. Так, в случае миниатюры номиналом в 12 пенсов, известной как «Чёрная королева Канады», в обращение поступиловсего лишь 1450 экземпляров. В наши дни они продаются чуть ли не по 50 тысяч долларов США и выше за штуку.

Во второй половине 1850-х годов почта выпустила марки новых номиналов: ½, 7½ и 10 пенсов. На первых двух марках серии изображена королева Виктория, а на марке номиналом в 10 пенсов — портрет мореплавателя Жака Картье. Необычность марки номиналом в 7½ пенсов заключается в том, что на ней также был обозначен номинал «6 Pence Sterling» («6 пенсов стерлингов»). В 1858 году на марках появилась зубцовка.

В 1859 году в провинции была введена единая десятичная денежная система, что вызвало потребность в выпуске новых почтовых марок. В целом, были использованы прежние рисунки марок, и вышла серия из пяти марок номиналом от 1 цента до 17 центов. Дополнительно к ней в 1864 году была эмитирована марка номиналом в 2 цента.

Нью-Брансуик

Нью-Брансуик выпустил почтовые марки в 1851 году с номиналами в пенсах, а в 1860 году — с номиналами в центах, в том числе легендарную «Марку Коннелла» (Скотт #5).

Новая Шотландия

Первый выпуск почтовых марок Новой Шотландии печатался с 1851 по 1857 год, номиналы были обозначены в пенсах и шиллингах. Второй выпуск, в центах, издавался с 1861 по 1863 год.

Ньюфаундленд

У колонии[en], а затем доминиона Ньюфаундленд — 90-летняя история выпуска почтовых марок. Первые выпуски появились в 1857 году. Последний был напечатан в 1947 году, за 2 года до вступления Ньюфаундленда в Канадскую конфедерацию. Почтовые марки Ньюфаундленда по-прежнему годятся для оплаты доставки почты на всей территории Канады.

Британская Колумбия

Колонии Британская Колумбия и Остров Ванкувер совместно выпустили почтовые марки, находившиеся в обращении в обеих колониях, в 1860 году. В 1865 году каждая колония выпустила собственную серию марок. После объединения этих двух колоний в 1866 году новая единая колония выпускала почтовые марки с 1867 по 1869 год.

Остров Принца Эдуарда

Остров Принца Эдуарда эмитировал почтовые марки с номиналами в пенсах в 1861—1865 годах, вторая серия выходила с 1868 по 1870 год. Третья серия, с номиналами в центах, была выпущена в 1872 году.

Канадский доминион

Викторианская эпоха

Доминион был создан 1 июля 1867 года, объединив колонии, выпускавшие до этого собственные почтовые марки, поэтому новое правительство эмитировало новую серию марок 1 апреля 1868 года, заменившую собой все предшествующие выпуски. На марках был изображён профиль королевы Виктории по гравюре Чарльза Генри Джинса[en]. Филателисты прозвали их «Большими королевами» («Large Queens»). Номиналы марок варьировали от ½ цента до 15 центов. Большая часть марок серии была напечатана на веленевой бумаге, но несколько марок номиналом в 1, 2 и 3 цента также были напечатаны на бумаге верже. Известны только два экземпляра «Большой королевы» Канады номиналом в 2 цента на бумаге верже, из-за чего она считается самой редкой почтовой маркой Канады.

«Большие королевы» были в обращении сравнительно недолго — в 1870 году их сменили «Малые королевы» («Small Queens»), марки меньшего размера, но того же основного рисунка. Размер марок был изменён с тем, чтобы можно было печатать больше марок в более короткий срок. «Малые королевы» неоднократно допечатывались в период с 1870 по 1897 год. В 1893 году были выпущены почтовые марки номиналом в 20 и 50 центов с портретом Виктории в три четверти.

Когда в 1873 году Остров Принца Эдуарда стал провинцией Канады, он распродал все остатки почтовых марок доканадского периода по сниженным ценам, заполонив рынок дешёвыми марками в количестве более полутора миллионов. Поскольку эти марки почти ничего не стоили, то у изготовителей фальшивок не было стимула к созданию копий. В наше время, ввиду того что фальшивки почтовых марок Острова Принца Эдуарда найти труднее, чем подлинные марки, фальшивки стали цениться выше. В Библиотеке и Архиве Канады хранится фальшивая, напечатанная литографским способом марка 1870 года с изображением гравюры с портретом королевы Виктории[6].

В 1897 году Американская банкнотная компания получила заказ на печать почтовых марок для Канады, который действовал до 1923 года. Первым заданием компании стала печать юбилейной серии марок к 60-летию правления королевы Виктории и 30-летию конфедерации. Это были первые памятные марки Канады. На рисунке марок бок о бок располагались портрет молодой Виктории работы А. Шалона (так называемая «Голова Шалона») и её же портрет по фотографии А. Бассано[en] 1887 года. Серия состояла из марок 16 номиналов, от ½ цента до пяти долларов, что составляло кругленькую сумму в то время, и была предназначена не для почтового обращения, а для коллекционеров. Четырёхдолларовых марок было продано лишь 9937 штук, поэтому неудивительно, что сегодня это редкие и дорогие марки.

В том же 1897 году также увидел свет выпуск «Кленовый лист» («Maple Leaf Issue»). Это были стандартные марки, в середине рисунка которых был помещён портрет Виктории из юбилейного выпуска, а по углам были изображены листья клёна. Данный выпуск был в обращении лишь несколько месяцев, после чего его сменили марки исправленного рисунка, в котором изображение кленовых листьев в нижних углах было заменено на цифры номинала по причине того, что франкоговорящее население испытывало трудности с прочтением текстового обозначения номинала на первоначально выпущенных почтовых марках. (Всемирный почтовый союз сделал обязательным использование арабских цифр в 1907 году.)

В 1898 году был предпринят первый шаг на пути к введению имперского почтового сбора в один пенс[en]*, когда ряд доминионов согласился ввести единый тариф в размере 1 пенса (2 цента в Канаде). Канада эмитировала интересную почтовую марку с изображением карты мира, на которой британские владения были отмечены красным цветом, с надписью «XMAS 1898»Рождество 1898 года»; новый тариф вступил в силу в Рождество — 25 декабря) и текстом внизу: «WE HOLD A VASTER EMPIRE THAN HAS BEEN» («Мы владеем более обширной империей, чем прежде»)[7].

Марка обратила на себя внимание, поскольку стала первой многоцветной почтовой маркой Канады, а также из-за различных вариантов красной окраски, которые привели к занимательным географическим несообразностям.

Эдуард VII

После восшествия на престол короля Эдуарда VII «кленовый лист» был сохранён, но на марке появился портрет короля в горностаевой мантии. В этот период начались первые эксперименты Канады с рулонными марками.

Георг V

Король Георг V[8] был изображён в 1911 году в форме адмирала флота на марке, рисунок которой пользовался успехом и применялся до 1928 года.

В 1928 году вышел выпуск «Завиток» («Scroll Issue»), названный так, потому что надпись «CANADA» была сделана на завитке в верхней части рисунка марки. Это был первый выпуск с надписями на двух языках (на английском и французском). Видовые марки относятся к лучшим когда-либо выпущенным почтовым маркам, особенно 50-центовая марка «Блуноз»[en] с изображением легендарной шхуны «Блуноз[en].

Выпуск «Арка и кленовый лист» («Arch and Maple Leaf Issue») 1930 года тоже был элегантен. Последний выпуск Георга V, в 1935 году, был прозван выпуском «Датированный штамп» («Dated Die Issue»), потому что год был обозначен очень мелким шрифтом на рисунке.

Георг VI

Поскольку правление Эдуарда VIII было столь коротким, в ознаменование его правления почтовые марки не выпускались.

Рисунок «датированный штамп» был использован также в 1937 году для марок, выпущенных в честь нового короля Георга VI. Серией из трёх марок в мае 1939 года был отмечен королевский визит в Канаду.

Вскоре после этого Содружество оказалось втянутым в войну: «Военный выпуск» («War issue») 1942 года отразил участие Канады. На марках низких номиналов был изображён король в военной форме разных родов войск, на марках более высоких номиналов представлена роль Канады в выращивании сельскохозяйственной продукции и в производстве боеприпасов, включая танк «Рэм», корвет и миноносец.

В 1946 году на марках «Мирного выпуска» («Peace issue») были изображены виды и экономическая деятельность в стране. Начиная с конца 1940-х годов, начался выпуск на регулярной основе памятных марок. В 1947 году были эмитированы две памятные марки, но их число постепенно увеличивалось. Последние стандартные марки Георга VI вышли в 1951 году.

Эпоха Елизаветы II

Рисунок первого стандартного выпуска правления королевы Великобритании Елизаветы II основан на портрете работы Юсуфа Карша и вышел на простом фоне в пяти номиналах 1 мая 1953 года.

В следующем году серию Карша сменили марки нового рисунка на основе портрета работы Дороти Уайлдинг, который также использовался в Великобритании для серии «Уайлдинг»[en]. Пятицентовая марка вышла в обращение 1 апреля 1954 года в связи с введением нового тарифа для внутренних писем первого класса. 10 июня в этой серии были выпущены ещё пять номиналов. Именно с этой серии почтовое ведомство начало экспериментировать с флуоресценцией на почтовых марках, что привело к появлению ряда интересных разновидностей в течение периода выпуска этой и двух последующих серий.

На смену серии «Уайлдинг» пришла серия «Камея» («Cameo»), горизонтальный рисунок, выполненный Эрнстом Рохом[fr]. Серия начала выходить с 5-центовой марки, увидевшей свет 3 октября 1962 года. Марки номиналами в 1 и 4 цента были выпущены 4 февраля 1963 года, в 2 и 3 цента — 2 мая того же года.

Начиная с 1960-х годов, политика издания канадских почтовых марок склонялась в сторону выпуска относительно большого числа одиночных памятных марок с номиналом, отвечающим преобладающему тарифу пересылки почтовых отправлений первого класса. Для своих памятных выпусков Канада часто прибегала к произведениям хорошо известных художников и до недавнего времени не помещала на своих почтовых марках изображений людей при их жизни.

Стандартные серии имели тенденцию к сочетанию разных типов рисунков, при этом каждый из них применялся на нескольких номиналах. К примеру, на стандартных марках конца 1980-х годов на марках номиналом до 80 центов были изображены местные дикие животные, и канадская архитектура — на марках долларовых номиналов, а на стандартных марках начала 1990-х годов на марках самых низких номиналов были изображены ягоды, на марках более высоких номиналов — фруктовые деревья, на марках самых высоких номиналов — архитектура.

В декабре 2003 года канадская почта выпустила новую стандартную марку[en] номиналом в 49 центов с изображением королевы, основанном на фотографии, сделанной рок-звездой Брайаном Адамсом. Аналогичная марка нового номинала вышла в 2005 году — с номиналом в 50 центов, а в 2006 году — с номиналом в 51 цент.

См. также

Напишите отзыв о статье "История почты и почтовых марок Канады"

Примечания

  1. [www.civilization.ca/cmc/exhibitions/cpm/chrono/chsmene.shtml A Chronology of Canadian Postal History] (англ.). — Хронология истории почты Канады. Проверено 14 сентября 2010. [www.webcitation.org/68XrckUcL Архивировано из первоисточника 20 июня 2012].
  2. 1 2 3 [www.upu.int/en/the-upu/member-countries/americas/canada.html Canada] (англ.). The UPU: Member countries: Americas. Universal Postal Union. Проверено 20 июня 2016. [archive.is/2FRMP Архивировано из первоисточника 20 июня 2016].
  3. O’Neill P.[en] The Oldest City: The Story of St. John’s, Newfoundland. — 2003. — P. 116. — ISBN 0-9730271-2-6(англ.)
  4. 1 2 Prowse D. W.[en]. A History of Newfoundland. — 1895. — P. 40—41. — ISBN 0-9730271-1-8(англ.)
  5. Давыдов П. Г. [mirmarok.ru/prim/view_article/554/ Виктория Ганноверская]. Знаменитые люди: Персоналии почты и филателии. Смоленск: Мир м@рок; Союз филателистов России (25 октября 2009). Проверено 15 февраля 2011. [www.webcitation.org/65QfOptIU Архивировано из первоисточника 13 февраля 2012].
  6. «Postal Imposters» in [www.collectionscanada.gc.ca/forgery/index-e.html Detecting the Truth: Fakes, Forgeries and Trickery], a virtual museum exhibition at Library and Archives Canada. (англ.) [Установление истины: фальшивки, подделки и мошенничество, виртуальная музейная выставка при Библиотеке и архиве Канады.]
  7. Это строка из «Песни империи» («A Song of Empire»), написанной Льюисом Моррисом в 1887 году.
  8. Давыдов П. Г. [mirmarok.ru/prim/view_article/555/ Георг V Виндзор]. Знаменитые люди: Персоналии почты и филателии. Смоленск: Мир м@рок; Союз филателистов России (25 октября 2009). Проверено 15 февраля 2011. [www.webcitation.org/61BEVIhVw Архивировано из первоисточника 24 августа 2011].

Литература

  • Boggs W. S.[en] The Postage Stamps and Postal History of Canada (1945). — Reprinted edn. — Lawrence, MA, USA: Quarterman Publications, [1974]. — 870 p. — ISBN 0-88000-042-2(англ.)
  • Harris D. R. 1952—53 Karsh, 1954—62 Wilding[en], 1962—66 Cameo definitives. — 1998. (англ.)
  • Poole B. W. H.[en] The Postage Stamps of Canada. — Boston, MA, USA: Severn—Wylie—Jewett Co., 1916. — 79 p. — (Severn—Wylie—Jewett Co. Handbook No. 20). (англ.) (Проверено 20 января 2016) [archive.org/details/postagestampsofc00poolrich Архивировано] из первоисточника 7 июня 2007.
  • Rossiter S., Fowler J. The Stamp Atlas: A Unique Assembly of Geography, Social and Political History, and Postal Information. — 1st edn. — L., Sydney: Macdonald, 1986. — 336 p. — ISBN 0-356-10862-7(англ.)

Ссылки

  • Stanley Gibbons Ltd: two online catalogues
  • [www.jl.sl.btinternet.co.uk/stampsite/home.html Encyclopaedia of Postal History]. [archive.is/cTw5G Архивировано из первоисточника 10 октября 2012].
  • [www.thecanadianencyclopedia.com/index.cfm?PgNm=TCE&Params=A1ARTA0006427 Canadian Encyclopedia]
  • [www.civilisations.ca/cpm/labstamp/lsmen01e.html The Canadian Museum of Civilization — The Image of the Worker on Canadian Postage Stamps]
  • [www.collectionscanada.ca/archivianet/02011703_e.html Library & Archives Canada Postage Stamp Page]
  • [www.bnaps.org/blinks.htm/ The British North American Philatelic Society]
  • [www.rpsc.org/ The Royal Philatelic Society of Canada (RPSC)]
  • [www.canadianpsgb.org.uk/ The Canadian Philatelic Society of Great Britain]
  • [www.cfps-web.com/ The Canadian Forces Philatelic Society]


Отрывок, характеризующий История почты и почтовых марок Канады

Сзади его стоял адъютант, доктора и мужская прислуга; как бы в церкви, мужчины и женщины разделились. Всё молчало, крестилось, только слышны были церковное чтение, сдержанное, густое басовое пение и в минуты молчания перестановка ног и вздохи. Анна Михайловна, с тем значительным видом, который показывал, что она знает, что делает, перешла через всю комнату к Пьеру и подала ему свечу. Он зажег ее и, развлеченный наблюдениями над окружающими, стал креститься тою же рукой, в которой была свеча.
Младшая, румяная и смешливая княжна Софи, с родинкою, смотрела на него. Она улыбнулась, спрятала свое лицо в платок и долго не открывала его; но, посмотрев на Пьера, опять засмеялась. Она, видимо, чувствовала себя не в силах глядеть на него без смеха, но не могла удержаться, чтобы не смотреть на него, и во избежание искушений тихо перешла за колонну. В середине службы голоса духовенства вдруг замолкли; духовные лица шопотом сказали что то друг другу; старый слуга, державший руку графа, поднялся и обратился к дамам. Анна Михайловна выступила вперед и, нагнувшись над больным, из за спины пальцем поманила к себе Лоррена. Француз доктор, – стоявший без зажженной свечи, прислонившись к колонне, в той почтительной позе иностранца, которая показывает, что, несмотря на различие веры, он понимает всю важность совершающегося обряда и даже одобряет его, – неслышными шагами человека во всей силе возраста подошел к больному, взял своими белыми тонкими пальцами его свободную руку с зеленого одеяла и, отвернувшись, стал щупать пульс и задумался. Больному дали чего то выпить, зашевелились около него, потом опять расступились по местам, и богослужение возобновилось. Во время этого перерыва Пьер заметил, что князь Василий вышел из за своей спинки стула и, с тем же видом, который показывал, что он знает, что делает, и что тем хуже для других, ежели они не понимают его, не подошел к больному, а, пройдя мимо его, присоединился к старшей княжне и с нею вместе направился в глубь спальни, к высокой кровати под шелковыми занавесами. От кровати и князь и княжна оба скрылись в заднюю дверь, но перед концом службы один за другим возвратились на свои места. Пьер обратил на это обстоятельство не более внимания, как и на все другие, раз навсегда решив в своем уме, что всё, что совершалось перед ним нынешний вечер, было так необходимо нужно.
Звуки церковного пения прекратились, и послышался голос духовного лица, которое почтительно поздравляло больного с принятием таинства. Больной лежал всё так же безжизненно и неподвижно. Вокруг него всё зашевелилось, послышались шаги и шопоты, из которых шопот Анны Михайловны выдавался резче всех.
Пьер слышал, как она сказала:
– Непременно надо перенести на кровать, здесь никак нельзя будет…
Больного так обступили доктора, княжны и слуги, что Пьер уже не видал той красно желтой головы с седою гривой, которая, несмотря на то, что он видел и другие лица, ни на мгновение не выходила у него из вида во всё время службы. Пьер догадался по осторожному движению людей, обступивших кресло, что умирающего поднимали и переносили.
– За мою руку держись, уронишь так, – послышался ему испуганный шопот одного из слуг, – снизу… еще один, – говорили голоса, и тяжелые дыхания и переступанья ногами людей стали торопливее, как будто тяжесть, которую они несли, была сверх сил их.
Несущие, в числе которых была и Анна Михайловна, поровнялись с молодым человеком, и ему на мгновение из за спин и затылков людей показалась высокая, жирная, открытая грудь, тучные плечи больного, приподнятые кверху людьми, державшими его под мышки, и седая курчавая, львиная голова. Голова эта, с необычайно широким лбом и скулами, красивым чувственным ртом и величественным холодным взглядом, была не обезображена близостью смерти. Она была такая же, какою знал ее Пьер назад тому три месяца, когда граф отпускал его в Петербург. Но голова эта беспомощно покачивалась от неровных шагов несущих, и холодный, безучастный взгляд не знал, на чем остановиться.
Прошло несколько минут суетни около высокой кровати; люди, несшие больного, разошлись. Анна Михайловна дотронулась до руки Пьера и сказала ему: «Venez». [Идите.] Пьер вместе с нею подошел к кровати, на которой, в праздничной позе, видимо, имевшей отношение к только что совершенному таинству, был положен больной. Он лежал, высоко опираясь головой на подушки. Руки его были симметрично выложены на зеленом шелковом одеяле ладонями вниз. Когда Пьер подошел, граф глядел прямо на него, но глядел тем взглядом, которого смысл и значение нельзя понять человеку. Или этот взгляд ровно ничего не говорил, как только то, что, покуда есть глаза, надо же глядеть куда нибудь, или он говорил слишком многое. Пьер остановился, не зная, что ему делать, и вопросительно оглянулся на свою руководительницу Анну Михайловну. Анна Михайловна сделала ему торопливый жест глазами, указывая на руку больного и губами посылая ей воздушный поцелуй. Пьер, старательно вытягивая шею, чтоб не зацепить за одеяло, исполнил ее совет и приложился к ширококостной и мясистой руке. Ни рука, ни один мускул лица графа не дрогнули. Пьер опять вопросительно посмотрел на Анну Михайловну, спрашивая теперь, что ему делать. Анна Михайловна глазами указала ему на кресло, стоявшее подле кровати. Пьер покорно стал садиться на кресло, глазами продолжая спрашивать, то ли он сделал, что нужно. Анна Михайловна одобрительно кивнула головой. Пьер принял опять симметрично наивное положение египетской статуи, видимо, соболезнуя о том, что неуклюжее и толстое тело его занимало такое большое пространство, и употребляя все душевные силы, чтобы казаться как можно меньше. Он смотрел на графа. Граф смотрел на то место, где находилось лицо Пьера, в то время как он стоял. Анна Михайловна являла в своем положении сознание трогательной важности этой последней минуты свидания отца с сыном. Это продолжалось две минуты, которые показались Пьеру часом. Вдруг в крупных мускулах и морщинах лица графа появилось содрогание. Содрогание усиливалось, красивый рот покривился (тут только Пьер понял, до какой степени отец его был близок к смерти), из перекривленного рта послышался неясный хриплый звук. Анна Михайловна старательно смотрела в глаза больному и, стараясь угадать, чего было нужно ему, указывала то на Пьера, то на питье, то шопотом вопросительно называла князя Василия, то указывала на одеяло. Глаза и лицо больного выказывали нетерпение. Он сделал усилие, чтобы взглянуть на слугу, который безотходно стоял у изголовья постели.
– На другой бочок перевернуться хотят, – прошептал слуга и поднялся, чтобы переворотить лицом к стене тяжелое тело графа.
Пьер встал, чтобы помочь слуге.
В то время как графа переворачивали, одна рука его беспомощно завалилась назад, и он сделал напрасное усилие, чтобы перетащить ее. Заметил ли граф тот взгляд ужаса, с которым Пьер смотрел на эту безжизненную руку, или какая другая мысль промелькнула в его умирающей голове в эту минуту, но он посмотрел на непослушную руку, на выражение ужаса в лице Пьера, опять на руку, и на лице его явилась так не шедшая к его чертам слабая, страдальческая улыбка, выражавшая как бы насмешку над своим собственным бессилием. Неожиданно, при виде этой улыбки, Пьер почувствовал содрогание в груди, щипанье в носу, и слезы затуманили его зрение. Больного перевернули на бок к стене. Он вздохнул.
– Il est assoupi, [Он задремал,] – сказала Анна Михайловна, заметив приходившую на смену княжну. – Аllons. [Пойдем.]
Пьер вышел.


В приемной никого уже не было, кроме князя Василия и старшей княжны, которые, сидя под портретом Екатерины, о чем то оживленно говорили. Как только они увидали Пьера с его руководительницей, они замолчали. Княжна что то спрятала, как показалось Пьеру, и прошептала:
– Не могу видеть эту женщину.
– Catiche a fait donner du the dans le petit salon, – сказал князь Василий Анне Михайловне. – Allez, ma pauvre Анна Михайловна, prenez quelque сhose, autrement vous ne suffirez pas. [Катишь велела подать чаю в маленькой гостиной. Вы бы пошли, бедная Анна Михайловна, подкрепили себя, а то вас не хватит.]
Пьеру он ничего не сказал, только пожал с чувством его руку пониже плеча. Пьер с Анной Михайловной прошли в petit salon. [маленькую гостиную.]
– II n'y a rien qui restaure, comme une tasse de cet excellent the russe apres une nuit blanche, [Ничто так не восстановляет после бессонной ночи, как чашка этого превосходного русского чаю.] – говорил Лоррен с выражением сдержанной оживленности, отхлебывая из тонкой, без ручки, китайской чашки, стоя в маленькой круглой гостиной перед столом, на котором стоял чайный прибор и холодный ужин. Около стола собрались, чтобы подкрепить свои силы, все бывшие в эту ночь в доме графа Безухого. Пьер хорошо помнил эту маленькую круглую гостиную, с зеркалами и маленькими столиками. Во время балов в доме графа, Пьер, не умевший танцовать, любил сидеть в этой маленькой зеркальной и наблюдать, как дамы в бальных туалетах, брильянтах и жемчугах на голых плечах, проходя через эту комнату, оглядывали себя в ярко освещенные зеркала, несколько раз повторявшие их отражения. Теперь та же комната была едва освещена двумя свечами, и среди ночи на одном маленьком столике беспорядочно стояли чайный прибор и блюда, и разнообразные, непраздничные люди, шопотом переговариваясь, сидели в ней, каждым движением, каждым словом показывая, что никто не забывает и того, что делается теперь и имеет еще совершиться в спальне. Пьер не стал есть, хотя ему и очень хотелось. Он оглянулся вопросительно на свою руководительницу и увидел, что она на цыпочках выходила опять в приемную, где остался князь Василий с старшею княжной. Пьер полагал, что и это было так нужно, и, помедлив немного, пошел за ней. Анна Михайловна стояла подле княжны, и обе они в одно время говорили взволнованным шопотом:
– Позвольте мне, княгиня, знать, что нужно и что ненужно, – говорила княжна, видимо, находясь в том же взволнованном состоянии, в каком она была в то время, как захлопывала дверь своей комнаты.
– Но, милая княжна, – кротко и убедительно говорила Анна Михайловна, заступая дорогу от спальни и не пуская княжну, – не будет ли это слишком тяжело для бедного дядюшки в такие минуты, когда ему нужен отдых? В такие минуты разговор о мирском, когда его душа уже приготовлена…
Князь Василий сидел на кресле, в своей фамильярной позе, высоко заложив ногу на ногу. Щеки его сильно перепрыгивали и, опустившись, казались толще внизу; но он имел вид человека, мало занятого разговором двух дам.
– Voyons, ma bonne Анна Михайловна, laissez faire Catiche. [Оставьте Катю делать, что она знает.] Вы знаете, как граф ее любит.
– Я и не знаю, что в этой бумаге, – говорила княжна, обращаясь к князю Василью и указывая на мозаиковый портфель, который она держала в руках. – Я знаю только, что настоящее завещание у него в бюро, а это забытая бумага…
Она хотела обойти Анну Михайловну, но Анна Михайловна, подпрыгнув, опять загородила ей дорогу.
– Я знаю, милая, добрая княжна, – сказала Анна Михайловна, хватаясь рукой за портфель и так крепко, что видно было, она не скоро его пустит. – Милая княжна, я вас прошу, я вас умоляю, пожалейте его. Je vous en conjure… [Умоляю вас…]
Княжна молчала. Слышны были только звуки усилий борьбы зa портфель. Видно было, что ежели она заговорит, то заговорит не лестно для Анны Михайловны. Анна Михайловна держала крепко, но, несмотря на то, голос ее удерживал всю свою сладкую тягучесть и мягкость.
– Пьер, подойдите сюда, мой друг. Я думаю, что он не лишний в родственном совете: не правда ли, князь?
– Что же вы молчите, mon cousin? – вдруг вскрикнула княжна так громко, что в гостиной услыхали и испугались ее голоса. – Что вы молчите, когда здесь Бог знает кто позволяет себе вмешиваться и делать сцены на пороге комнаты умирающего. Интриганка! – прошептала она злобно и дернула портфель изо всей силы.
Но Анна Михайловна сделала несколько шагов, чтобы не отстать от портфеля, и перехватила руку.
– Oh! – сказал князь Василий укоризненно и удивленно. Он встал. – C'est ridicule. Voyons, [Это смешно. Ну, же,] пустите. Я вам говорю.
Княжна пустила.
– И вы!
Анна Михайловна не послушалась его.
– Пустите, я вам говорю. Я беру всё на себя. Я пойду и спрошу его. Я… довольно вам этого.
– Mais, mon prince, [Но, князь,] – говорила Анна Михайловна, – после такого великого таинства дайте ему минуту покоя. Вот, Пьер, скажите ваше мнение, – обратилась она к молодому человеку, который, вплоть подойдя к ним, удивленно смотрел на озлобленное, потерявшее всё приличие лицо княжны и на перепрыгивающие щеки князя Василья.
– Помните, что вы будете отвечать за все последствия, – строго сказал князь Василий, – вы не знаете, что вы делаете.
– Мерзкая женщина! – вскрикнула княжна, неожиданно бросаясь на Анну Михайловну и вырывая портфель.
Князь Василий опустил голову и развел руками.
В эту минуту дверь, та страшная дверь, на которую так долго смотрел Пьер и которая так тихо отворялась, быстро, с шумом откинулась, стукнув об стену, и средняя княжна выбежала оттуда и всплеснула руками.
– Что вы делаете! – отчаянно проговорила она. – II s'en va et vous me laissez seule. [Он умирает, а вы меня оставляете одну.]
Старшая княжна выронила портфель. Анна Михайловна быстро нагнулась и, подхватив спорную вещь, побежала в спальню. Старшая княжна и князь Василий, опомнившись, пошли за ней. Через несколько минут первая вышла оттуда старшая княжна с бледным и сухим лицом и прикушенною нижнею губой. При виде Пьера лицо ее выразило неудержимую злобу.
– Да, радуйтесь теперь, – сказала она, – вы этого ждали.
И, зарыдав, она закрыла лицо платком и выбежала из комнаты.
За княжной вышел князь Василий. Он, шатаясь, дошел до дивана, на котором сидел Пьер, и упал на него, закрыв глаза рукой. Пьер заметил, что он был бледен и что нижняя челюсть его прыгала и тряслась, как в лихорадочной дрожи.
– Ах, мой друг! – сказал он, взяв Пьера за локоть; и в голосе его была искренность и слабость, которых Пьер никогда прежде не замечал в нем. – Сколько мы грешим, сколько мы обманываем, и всё для чего? Мне шестой десяток, мой друг… Ведь мне… Всё кончится смертью, всё. Смерть ужасна. – Он заплакал.
Анна Михайловна вышла последняя. Она подошла к Пьеру тихими, медленными шагами.
– Пьер!… – сказала она.
Пьер вопросительно смотрел на нее. Она поцеловала в лоб молодого человека, увлажая его слезами. Она помолчала.
– II n'est plus… [Его не стало…]
Пьер смотрел на нее через очки.
– Allons, je vous reconduirai. Tachez de pleurer. Rien ne soulage, comme les larmes. [Пойдемте, я вас провожу. Старайтесь плакать: ничто так не облегчает, как слезы.]
Она провела его в темную гостиную и Пьер рад был, что никто там не видел его лица. Анна Михайловна ушла от него, и когда она вернулась, он, подложив под голову руку, спал крепким сном.
На другое утро Анна Михайловна говорила Пьеру:
– Oui, mon cher, c'est une grande perte pour nous tous. Je ne parle pas de vous. Mais Dieu vous soutndra, vous etes jeune et vous voila a la tete d'une immense fortune, je l'espere. Le testament n'a pas ete encore ouvert. Je vous connais assez pour savoir que cela ne vous tourienera pas la tete, mais cela vous impose des devoirs, et il faut etre homme. [Да, мой друг, это великая потеря для всех нас, не говоря о вас. Но Бог вас поддержит, вы молоды, и вот вы теперь, надеюсь, обладатель огромного богатства. Завещание еще не вскрыто. Я довольно вас знаю и уверена, что это не вскружит вам голову; но это налагает на вас обязанности; и надо быть мужчиной.]
Пьер молчал.
– Peut etre plus tard je vous dirai, mon cher, que si je n'avais pas ete la, Dieu sait ce qui serait arrive. Vous savez, mon oncle avant hier encore me promettait de ne pas oublier Boris. Mais il n'a pas eu le temps. J'espere, mon cher ami, que vous remplirez le desir de votre pere. [После я, может быть, расскажу вам, что если б я не была там, то Бог знает, что бы случилось. Вы знаете, что дядюшка третьего дня обещал мне не забыть Бориса, но не успел. Надеюсь, мой друг, вы исполните желание отца.]
Пьер, ничего не понимая и молча, застенчиво краснея, смотрел на княгиню Анну Михайловну. Переговорив с Пьером, Анна Михайловна уехала к Ростовым и легла спать. Проснувшись утром, она рассказывала Ростовым и всем знакомым подробности смерти графа Безухого. Она говорила, что граф умер так, как и она желала бы умереть, что конец его был не только трогателен, но и назидателен; последнее же свидание отца с сыном было до того трогательно, что она не могла вспомнить его без слез, и что она не знает, – кто лучше вел себя в эти страшные минуты: отец ли, который так всё и всех вспомнил в последние минуты и такие трогательные слова сказал сыну, или Пьер, на которого жалко было смотреть, как он был убит и как, несмотря на это, старался скрыть свою печаль, чтобы не огорчить умирающего отца. «C'est penible, mais cela fait du bien; ca eleve l'ame de voir des hommes, comme le vieux comte et son digne fils», [Это тяжело, но это спасительно; душа возвышается, когда видишь таких людей, как старый граф и его достойный сын,] говорила она. О поступках княжны и князя Василья она, не одобряя их, тоже рассказывала, но под большим секретом и шопотом.


В Лысых Горах, имении князя Николая Андреевича Болконского, ожидали с каждым днем приезда молодого князя Андрея с княгиней; но ожидание не нарушало стройного порядка, по которому шла жизнь в доме старого князя. Генерал аншеф князь Николай Андреевич, по прозванию в обществе le roi de Prusse, [король прусский,] с того времени, как при Павле был сослан в деревню, жил безвыездно в своих Лысых Горах с дочерью, княжною Марьей, и при ней компаньонкой, m lle Bourienne. [мадмуазель Бурьен.] И в новое царствование, хотя ему и был разрешен въезд в столицы, он также продолжал безвыездно жить в деревне, говоря, что ежели кому его нужно, то тот и от Москвы полтораста верст доедет до Лысых Гор, а что ему никого и ничего не нужно. Он говорил, что есть только два источника людских пороков: праздность и суеверие, и что есть только две добродетели: деятельность и ум. Он сам занимался воспитанием своей дочери и, чтобы развивать в ней обе главные добродетели, до двадцати лет давал ей уроки алгебры и геометрии и распределял всю ее жизнь в беспрерывных занятиях. Сам он постоянно был занят то писанием своих мемуаров, то выкладками из высшей математики, то точением табакерок на станке, то работой в саду и наблюдением над постройками, которые не прекращались в его имении. Так как главное условие для деятельности есть порядок, то и порядок в его образе жизни был доведен до последней степени точности. Его выходы к столу совершались при одних и тех же неизменных условиях, и не только в один и тот же час, но и минуту. С людьми, окружавшими его, от дочери до слуг, князь был резок и неизменно требователен, и потому, не быв жестоким, он возбуждал к себе страх и почтительность, каких не легко мог бы добиться самый жестокий человек. Несмотря на то, что он был в отставке и не имел теперь никакого значения в государственных делах, каждый начальник той губернии, где было имение князя, считал своим долгом являться к нему и точно так же, как архитектор, садовник или княжна Марья, дожидался назначенного часа выхода князя в высокой официантской. И каждый в этой официантской испытывал то же чувство почтительности и даже страха, в то время как отворялась громадно высокая дверь кабинета и показывалась в напудренном парике невысокая фигурка старика, с маленькими сухими ручками и серыми висячими бровями, иногда, как он насупливался, застилавшими блеск умных и точно молодых блестящих глаз.
В день приезда молодых, утром, по обыкновению, княжна Марья в урочный час входила для утреннего приветствия в официантскую и со страхом крестилась и читала внутренно молитву. Каждый день она входила и каждый день молилась о том, чтобы это ежедневное свидание сошло благополучно.
Сидевший в официантской пудреный старик слуга тихим движением встал и шопотом доложил: «Пожалуйте».
Из за двери слышались равномерные звуки станка. Княжна робко потянула за легко и плавно отворяющуюся дверь и остановилась у входа. Князь работал за станком и, оглянувшись, продолжал свое дело.
Огромный кабинет был наполнен вещами, очевидно, беспрестанно употребляемыми. Большой стол, на котором лежали книги и планы, высокие стеклянные шкафы библиотеки с ключами в дверцах, высокий стол для писания в стоячем положении, на котором лежала открытая тетрадь, токарный станок, с разложенными инструментами и с рассыпанными кругом стружками, – всё выказывало постоянную, разнообразную и порядочную деятельность. По движениям небольшой ноги, обутой в татарский, шитый серебром, сапожок, по твердому налеганию жилистой, сухощавой руки видна была в князе еще упорная и много выдерживающая сила свежей старости. Сделав несколько кругов, он снял ногу с педали станка, обтер стамеску, кинул ее в кожаный карман, приделанный к станку, и, подойдя к столу, подозвал дочь. Он никогда не благословлял своих детей и только, подставив ей щетинистую, еще небритую нынче щеку, сказал, строго и вместе с тем внимательно нежно оглядев ее:
– Здорова?… ну, так садись!
Он взял тетрадь геометрии, писанную его рукой, и подвинул ногой свое кресло.
– На завтра! – сказал он, быстро отыскивая страницу и от параграфа до другого отмечая жестким ногтем.
Княжна пригнулась к столу над тетрадью.
– Постой, письмо тебе, – вдруг сказал старик, доставая из приделанного над столом кармана конверт, надписанный женскою рукой, и кидая его на стол.
Лицо княжны покрылось красными пятнами при виде письма. Она торопливо взяла его и пригнулась к нему.
– От Элоизы? – спросил князь, холодною улыбкой выказывая еще крепкие и желтоватые зубы.
– Да, от Жюли, – сказала княжна, робко взглядывая и робко улыбаясь.
– Еще два письма пропущу, а третье прочту, – строго сказал князь, – боюсь, много вздору пишете. Третье прочту.
– Прочтите хоть это, mon pere, [батюшка,] – отвечала княжна, краснея еще более и подавая ему письмо.
– Третье, я сказал, третье, – коротко крикнул князь, отталкивая письмо, и, облокотившись на стол, пододвинул тетрадь с чертежами геометрии.
– Ну, сударыня, – начал старик, пригнувшись близко к дочери над тетрадью и положив одну руку на спинку кресла, на котором сидела княжна, так что княжна чувствовала себя со всех сторон окруженною тем табачным и старчески едким запахом отца, который она так давно знала. – Ну, сударыня, треугольники эти подобны; изволишь видеть, угол abc…
Княжна испуганно взглядывала на близко от нее блестящие глаза отца; красные пятна переливались по ее лицу, и видно было, что она ничего не понимает и так боится, что страх помешает ей понять все дальнейшие толкования отца, как бы ясны они ни были. Виноват ли был учитель или виновата была ученица, но каждый день повторялось одно и то же: у княжны мутилось в глазах, она ничего не видела, не слышала, только чувствовала близко подле себя сухое лицо строгого отца, чувствовала его дыхание и запах и только думала о том, как бы ей уйти поскорее из кабинета и у себя на просторе понять задачу.
Старик выходил из себя: с грохотом отодвигал и придвигал кресло, на котором сам сидел, делал усилия над собой, чтобы не разгорячиться, и почти всякий раз горячился, бранился, а иногда швырял тетрадью.
Княжна ошиблась ответом.
– Ну, как же не дура! – крикнул князь, оттолкнув тетрадь и быстро отвернувшись, но тотчас же встал, прошелся, дотронулся руками до волос княжны и снова сел.
Он придвинулся и продолжал толкование.
– Нельзя, княжна, нельзя, – сказал он, когда княжна, взяв и закрыв тетрадь с заданными уроками, уже готовилась уходить, – математика великое дело, моя сударыня. А чтобы ты была похожа на наших глупых барынь, я не хочу. Стерпится слюбится. – Он потрепал ее рукой по щеке. – Дурь из головы выскочит.
Она хотела выйти, он остановил ее жестом и достал с высокого стола новую неразрезанную книгу.
– Вот еще какой то Ключ таинства тебе твоя Элоиза посылает. Религиозная. А я ни в чью веру не вмешиваюсь… Просмотрел. Возьми. Ну, ступай, ступай!
Он потрепал ее по плечу и сам запер за нею дверь.
Княжна Марья возвратилась в свою комнату с грустным, испуганным выражением, которое редко покидало ее и делало ее некрасивое, болезненное лицо еще более некрасивым, села за свой письменный стол, уставленный миниатюрными портретами и заваленный тетрадями и книгами. Княжна была столь же беспорядочная, как отец ее порядочен. Она положила тетрадь геометрии и нетерпеливо распечатала письмо. Письмо было от ближайшего с детства друга княжны; друг этот была та самая Жюли Карагина, которая была на именинах у Ростовых:
Жюли писала:
«Chere et excellente amie, quelle chose terrible et effrayante que l'absence! J'ai beau me dire que la moitie de mon existence et de mon bonheur est en vous, que malgre la distance qui nous separe, nos coeurs sont unis par des liens indissolubles; le mien se revolte contre la destinee, et je ne puis, malgre les plaisirs et les distractions qui m'entourent, vaincre une certaine tristesse cachee que je ressens au fond du coeur depuis notre separation. Pourquoi ne sommes nous pas reunies, comme cet ete dans votre grand cabinet sur le canape bleu, le canape a confidences? Pourquoi ne puis je, comme il y a trois mois, puiser de nouvelles forces morales dans votre regard si doux, si calme et si penetrant, regard que j'aimais tant et que je crois voir devant moi, quand je vous ecris».
[Милый и бесценный друг, какая страшная и ужасная вещь разлука! Сколько ни твержу себе, что половина моего существования и моего счастия в вас, что, несмотря на расстояние, которое нас разлучает, сердца наши соединены неразрывными узами, мое сердце возмущается против судьбы, и, несмотря на удовольствия и рассеяния, которые меня окружают, я не могу подавить некоторую скрытую грусть, которую испытываю в глубине сердца со времени нашей разлуки. Отчего мы не вместе, как в прошлое лето, в вашем большом кабинете, на голубом диване, на диване «признаний»? Отчего я не могу, как три месяца тому назад, почерпать новые нравственные силы в вашем взгляде, кротком, спокойном и проницательном, который я так любила и который я вижу перед собой в ту минуту, как пишу вам?]
Прочтя до этого места, княжна Марья вздохнула и оглянулась в трюмо, которое стояло направо от нее. Зеркало отразило некрасивое слабое тело и худое лицо. Глаза, всегда грустные, теперь особенно безнадежно смотрели на себя в зеркало. «Она мне льстит», подумала княжна, отвернулась и продолжала читать. Жюли, однако, не льстила своему другу: действительно, и глаза княжны, большие, глубокие и лучистые (как будто лучи теплого света иногда снопами выходили из них), были так хороши, что очень часто, несмотря на некрасивость всего лица, глаза эти делались привлекательнее красоты. Но княжна никогда не видала хорошего выражения своих глаз, того выражения, которое они принимали в те минуты, когда она не думала о себе. Как и у всех людей, лицо ее принимало натянуто неестественное, дурное выражение, как скоро она смотрелась в зеркало. Она продолжала читать: 211