История почты и почтовых марок Латвии
 Латвийская Республика | ||||||||||||||||||||||||
| латыш. Latvijas Republika | ||||||||||||||||||||||||
с 1632
</td></tr><tr><th style="background:#CDDEFF; font-weight:normal; padding:2px 2px 2px 5px;">Член ВПС</th><td class="" style="background:#EEF3FC; padding:2px;">
с 1 октября 1921 (восстановлено Содержание
Ранний периодВ XIII веке Лифляндия входила в зону действия почты Тевтонского и Ливонского орденов и Союза Ганзейских городов. Однако эти организации использовали почту только для своих нужд[1]. Тевтонский орден, в состав которого входил правящий в Лифляндии Ливонский орден, организовал в 1276 году специальную письменную службу для управления своими владениями. С находившимися в Лифляндии орденскими учреждениями связь поддерживалась через комтурство Мемель (ныне Клайпеда). Отсюда письма, адресованные в Лифляндию, отсылались курьерами или оказией. По некоторым данным, Ливонский орден в 1340 году открыл между своими орденскими замками такую же службу. Письма доставлялись от замка к замку по эстафетному принципу. Ливонский орден, как и Тевтонский, возлагал обязанности курьеров на крестьян, живущих у главных дорог[2].
| ||||||||||||||||||||||||
|
В известном королевском городе Риге, в Лифляндии, регулярно, в определённые дни и часы, почта отправляема и доставляема обратно. | 
|
Таким образом, 1632 год принято считать годом учреждения почты в Латвии[1][3][4][5].
Первоначально почта была частным предприятием Беккера. Он принимал плату за почтовые отправления, из неё покрывал расходы и получал определённую прибыль. Кроме того, почта получала ежегодные дотации от рижского магистрата и губернатора Видземе[1][5].
В 1638 году на территории Шведской Ливонии (Лифляндия) был распространён указ о почте опекунского правительства королевы Кристины, изданный в Швеции 20 февраля 1636 года. Согласно этому закону на дорогах, например, на тракте Рига — Пернов (Пярну) — Ревель, через каждые 2—3 мили[6] был поставлен на службу крестьянин или почтальон, который должен был уметь читать и писать. Крестьянин-почтальон должен был нанять двух почтовиков (помощников). Услышав звуки рожка приближающегося почтового курьера, они обязаны были немедленно приготовиться и, невзирая на погоду и время дня, спешить к следующей почтовой усадьбе со скоростью 1 мили в час. Однако эта скорость не удовлетворяла почту, поэтому было принято решение об организации конной почты[2][7].
Почтовое устройство 1639 года предусматривало создание в Лифляндии на военной дороге, соединяющей Ригу и Дерпт (ныне Тарту), 14 почтовых станций со сменой лошадей[2].
В 1640-х годах, во время датско-шведской войны, Рига приобрела для Шведского королевства важное стратегическое значение. Осуществлённая Данией блокада шведского побережья и Аландских островов привела к тому, что маршруты перевозки заграничной почты пришлось значительно удлинить. В 1644 году Рига, а вместе с ней и всё видземское почтовое сообщение, присоединилась к шведско-финской почтовой линии, а затем при посредничестве Данцига наладила связь с Гамбургом и Нидерландами. Вся зарубежная корреспонденция стала проходить через Ригу и Финляндию, откуда через Торнио (город на северо-западе Финляндии) передаваться в Швецию[1][4][5].
Новый этап в почтовом устройстве начался в 1645 году, когда почтой заинтересовались купцы. В этот год Якоб Беккер на свои средства снабдил корчмы на дорогах Рига — Дерпт, Рига — Пернов и Дерпт — Везенберг (ныне Раквере) лошадьми с наёмными всадниками. При этом правительство обязалось уплачивать Беккеру за перевозку почты 550 талеров в год[2].
Якоб Беккер прослужил почтмейстером более тридцати лет. В 1665 году почтовая служба Ливонии была передана губернатору Риги. В том же году по территории Шведской Ливонии прошла первая заграничная почтовая линия из Риги в Москву по маршруту Рига — Вастселиина — Псков — Новгород — Москва. Инициатором создания этой почтовой линии был боярин А. Л. Ордин-Нащокин, а её организатором — голландец Ян ван Сведен. Между почтмейстерами Москвы и Риги были заключён договор об условиях пересылки почты. В нём предусматривалось, что почтальоны Москвы и Риги должны были обмениваться корреспонденцией в Петсури, показывая при этом друг другу официальные печати[2][4][5].
В 1666 году генерал-губернатор Ливонии отдал приказ своим рыцарям и дворянам создать дополнительные почтовые конторы-станции вдоль всех главных дорог. Однако осталось невыясненным, как было осуществлено это предписание. В конце 1660-х годов конные форейторы отправлялись с почтой из Риги в четырёх направлениях: к русской границе, через Пярну в Ревель, в Мемель и в Вильну[4].
Для регулярной пересылки почты из Риги в Швецию к Стокгольмскому порту были приписаны специальные почтовые яхты. Установлено, что летом 1708 года таких кораблей было три. Почтовая плата в 1702 году составляла 3 любекских шиллинга за лот. Введение регулярных рейсов почтовых яхт благоприятно сказалось на расширении к началу XVIII века почтовых услуг. Увеличились рейсы из Риги в Пернов и в Стокгольм через Выборг[4].
Увеличение объёма корреспонденции побудило почтовую администрацию усовершенствовать систему регистрации писем. Наносимые почтмейстерами от руки различные пометки решено было заменить штемпельными гашениями. Однострочный штемпель с названием города на немецком языке, которое было обрамлено рамкой-виньеткой, был введён Рижским почтамтом в 1708 году. Размеры штемпеля (по рамке) равнялись 25 × 5,5 мм. Первый почтовый штемпель Риги известен на почтовых отправлениях 1708—1710 годов[3][4].
Почтовая система при шведском правлении действовала до 1710 года. В ходе Северной войны между Швецией и Россией сеть шведских почтовых учреждений в Лифляндии прекратила своё существование[2].
Герцогство Курляндия
В 1685 году свою почту учредил герцог Курляндии Фридрих-Казимир, при этом он потребовал у Швеции отменить действие её почты. Однако Карл XI проигнорировал это требование[1].
Почтовые конторы были открыты в Митаве (ныне Елгава), Волмаре, Бауске[4]. Почтовые штемпели Курляндского герцогства имеются на письмах 1771—1795 годов. Первый почтовый штемпель Митавы встречается на почтовых отправлениях 1771—1773 годов, а штемпель Бауске — на почтовых отправлениях 1776—1786 годов[3].
В 1795 году Курляндское герцогство было присоединено к России в качестве Курляндской губернии.
Российское правление
После окончания Северной войны восстановлением и дальнейшим развитием почтовой службы на территории Лифляндии занимался полномочный представитель Петра I Герхард Иоганн фон Левенвольде (Gerhard Johann von Löwenwolde; ум. 1723). В правительственном указании от 17 октября 1710 года фон Левенвольде было поручено восстановить почтовое устройство таким, каким оно было в период шведского правления. Однако истощённый продолжительной войной и чумой край не смог сразу создать чёткую и налаженную сеть почтовых станций. Для выхода из создавшегося положения 25 ноября 1710 года согласно патенту генерал-губернатора Лифляндии вдоль важнейших дорог были созданы так называемые казачьи почтовые станции. На каждой станции, которые в основном располагались в корчмах, было 20 лошадей и четыре драгуна. Их содержание было возложено на окружающие хутора[2].
Однако вскоре казаки покинули Лифляндию. Поэтому перевозка почты была вменена в обязанности местных крестьян. От этого страдали крестьянские и помещичьи хозяйства, так как крестьяне на определённое время отрывались от полевых работ. Для разрешения создавшейся проблемы Левенвольде предложил в 1712 году Лифляндскому рыцарству создать, а затем и содержать почтовые станции на дорогах Санкт-Петербург — Дерпт — Рига, Ревель — Пернов — Рига и Рига — Вастселиина — Псков. В качестве вознаграждения рыцарству были обещаны все доходы от почтовых станций[2].
24 сентября 1714 года Правительствующий сенат Российской империи издал приказ об открытии регулярной публичной почты на линии Санкт-Петербург — Нарва — Дерпт — Валка — Рига (с продолжением Рига — Мемель). Открытие этого почтового тракта было обусловлено политическими, экономическими и культурными соображениями, поскольку это был кратчайший путь, связавший столицу России с Западной Европой[1][2].
В 1715 году была открыта почтовая дорога Рига — Пернов — Ревель. В том же году открылась линия почтовых перевозок Рига — Алуксне — Вастселиина — Псков. Недостатком этих трактов явилось то обстоятельство, что не было построено специальных зданий для почтовых станций и последние располагались обычно в корчмах. Кроме того почтовые станции неоднократно переносились с одного места на другое. Это было вызвано плохим состоянием зданий и нередко пожарами[2].
Первый почтовый штемпель русской почты был введён на Рижском почтамте, он известен на письмах начиная с 1767 года. Как и в других почтовых учреждениях России, штемпели Лифляндии и Курляндии XVIII и начала XIX веков были однострочные, в рамке или без рамки, с названием города на немецком, позже на русском языках. Они употреблялись до начала 1820-х годов, а в некоторых почтовых учреждениях вплоть до середины 1860-х годов[3].
- Письмо, отправленное из Риги в Лондон (1823)
- Riga to London 1823 front.jpg
Почтовые штемпели: однострочные — «Riga» («Рига»), «Franco» («Оплачено»); двустрочный — «Memel / 2. Nov.» («Мемель / 2 ноября»)
- Riga to London 1823 backside.jpg
Оборотная сторона письма с круглым английским календарным штемпелем
Начиная с 1821 года, наряду с названием города, на штемпелях появилась дата отправления почтовой корреспонденции. Начали употребляться круглые штемпели с названием города на двух языках: русском и немецком, а также двух- и трёхстрочные наборные штемпели на языках — русском, иногда немецком. С 1833 года на Рижском почтамте были введены особые «штемпели прибытия», которыми регистрировалась дата прибытия письма[3].
Огромную роль в осуществлении и развитии почтовых перевозок на территории Лифляндской губернии сыграло строительство железных дорог, начавшееся в 1850—1860 годах. В 1889 году вступили в строй железнодорожные линии Дерпт — Валка — Рига и Валка — Псков. Находящиеся по соседству почтовые тракты были закрыты, так как железная дорога прошла в непосредственной близости от почтовой дороги[2].
- Примеры почтовых карточек Российской империи, применявшихся на территории Латвии
- PostcardRussia1916(Riga).jpg
Отправление из Риги в Пернов в 1916 году (марка погашена железнодорожным штемпелем Риги)
До 1918 года на территории Лифляндской, Курляндской и Витебской губерний, в состав которых входили земли современной Латвии, действовали общероссийские почтовые правила и тарифы и имели хождения знаки почтовой оплаты Российской империи[8].
Первая германская оккупация
В конце Первой мировой войны территория Латвии была занята войсками Германии. Почта германской военной администрации обслуживала и гражданское население тех пунктов, где были её учреждения. В обращение поступили почтовые марки Германии с двухстрочной чёрной типографской надпечаткой «Postgebiet / Ob. Ost» («Почтовая зона Верховного главнокомандующего на Востоке»)[8][9].
28 декабря 1918 года почтовые отделения германской военной администрации на территории Латвии были закрыты. Только в Либаве (ныне Лиепая) немецкая почта продолжала работать до 4 января 1919 года[8][10].
2 января 1919 года в Либаве 168-й полевой почтой при 8-й немецкой армии были выпущены провизорные марки. На марках Германии 1905—1918 годов была сделана надпечатка нем. «LIBAU» фиолетовой или красной краской[8].
Период первой независимости
18 ноября 1918 года была провозглашена Латвийская республика. Самостоятельная почтовая служба была организована непосредственно по провозглашению независимости. 9 сентября 1918 года латышские почтовые власти дали заказ на печатание первых марок тиражом 3 000 000 экземпляров, номиналом в 5 копеек. В общей сложности в частной типографии А. Шнакенбурга в Риге были напечатаны 2 725 968 марок, которые 17 декабря поступили в обращение. В связи с отсутствием в послевоенной Латвии бумаги, марки печатались на оборотной стороне немецких военных топографических карт. На миниатюрах было изображено три колоса в кольце, на фоне восходящего солнца (символ латышской богини Лаймы) и три звезды, символизирующие три провинции Латвии: Курземе, Видземе и Латгалию. Автором эскиза был латвийский художник Ансис Цирулис[11][12].
В то время почти вся территория Латвии была занята германскими оккупационными властями, в ведении которых находился и рижский почтамт. Однако с 18 декабря продажу марок производил латвийский почтовый чиновник. Латвийские марки допускались германскими оккупационными властями только для внутреннего обращения, для франкировки корреспонденции за границу необходимо было дополнительно использовать германские оккупационные марки. 27 декабря 1918 года рижская почта перешла в ведение латвийских властей. С этого времени латвийскими марками стала франкироваться и заграничная корреспонденция[1][13].
Первоначально марки на всей корреспонденции гасились штемпелями русской почты, оставшимися в почтовых конторах. Вскоре начали применять временные штемпели с названием города без указания даты. Марки имеют большей частью гашение «Riga» и очень редко гашение других почтовых контор. Штемпели русской почты были изъяты в Риге в конце 1918 года, однако в остальной Латвии ими пользовались почти до середины 1920 года. 2 января 1920 года Кабинет министров Латвии утвердил структуру Главного управления почты и телеграфа[1][13].
В ноябре 1919 года вышли первые коммеморативные марки в память принятия Декларации о независимости Латвийской Республики. На марке изображена женщина в традиционном национальном костюме («Мать Латвия»), держащая в левой руке венок из дубовых листьев, предположительно, опирающийся на алтарь. Внутри венка даты «1918 / 18 now. / 1919». В правой руке Латвии — меч, символизирующий опасную военно-политическую ситуацию того времени. На голове Латвии — три звезды, символизирующие три её провинции. Позади неё находится дуб, который является латвийским национальным символом силы и с древних времён считался святым[8][14].
В марте 1920 года вышли первые почтово-благотворительные марки с доплатой в пользу латвийского Красного Креста. Они продавались не только на почте, но и в офисе Красного Креста и служили в качестве квитанции, подтверждающей благотворительный взнос. Марки были отпечатаны литографским способом на заготовках денежных знаков Рижского совета рабочих и солдатских депутатов (10 и 5 рублей) и заготовках десятимарковых денежных знаков Западной армии[8][15]
Первый почтовый блок Латвии вышел в мае 1938 года. Он продавался с доплатой в 1,25 лат в пользу Национального фонда строительства[16].
Образование Латвийской ССР
21 июля 1940 года Латвия была провозглашена Советской Социалистической Республикой. 5 августа того же года Верховный Совет СССР принял Латвийскую ССР в состав СССР на правах союзной республики. В этот период на территории Латвийской ССР использовались различные знаки почтовой оплаты.
До 31 августа 1940 года в обращении были почтовые марки Латвийской республики. Почтовые тарифы оставались без изменения:
- Почтовая карточка:
- местная — 5 сантимов,
- иногородняя — 10 сантимов,
- международная — 20 сантимов.
- Закрытое письмо весом до 20 г:
- местное — 5 сантимов,
- иногороднее — 20 сантимов,
- международное — 35 сантимов.
- Дополнительный сбор за заказ:
- для местных и иногородних отправлений — 20 сантимов,
- для международных отправлений — 40 сантимов.
Для оплаты корреспонденции, адресованной в другие советские республики, применялся международный тариф[17].
Распоряжением Департамента почт и телеграфа от 6 августа за № 154, 17 августа 1940 года десятый стандартный выпуск латвийских марок был дополнен двумя миниатюрами с гербом Латвии, номиналами в 30 и 35 сантимов. Они изготовлялись по рисункам художника Яниса Штернберга и были отпечатаны типографским способом. Эти две марки были первыми, выпущенными после вхождения Латвийской ССР в состав СССР[17].
После 1 сентября 1940 года распоряжением Департамента почт и телеграфа пригодными для оплаты почтового сбора были оставлены только стандартные марки с гербом Латвии. Все остальные юбилейные и коммеморативные марки Латвийской республики из почтового обращения изъяли[17].
Организация органов связи на территории новой советской республики была осуществлена приказом Народного комиссара связи СССР № 678 от 9 сентября 1940 года. В Риге было образовано Латвийское управление связи, которое приняло всё имущество и учреждения упразднённого Департамента почт и телеграфа. Начальником управления был назначен А. Александров[17].
С 21 октября 1940 года в обращение начали поступать новые стандартные марки с гербом Латвийской ССР и надписью латыш. «Latvijas PSR». Первыми были выпущены марки с номиналом в 20 и 40 сантимов — для закрытых и заказных иногородних писем. Остальные миниатюры 11 номиналов поступили в продажу в разные сроки до 4 декабря 1940 года. Автором рисунка на марках был художник Артур Апинис, кстати, автор герба Латвийской ССР. В этот период встречаются почтовые отправления со смешанной франкировкой стандартными марками с гербом Латвии и гербом Латвийской ССР[17].
Одновременно с выпуском марок была выпущена единственная почтовая карточка Латвийской ССР с напечатанной почтовой маркой в 10 сантимов. Карточка была отпечатана тёмно-зелёной краской на плотной бумаге желтоватого цвета. Надписи на ней даны на двух языках: латышском и русском. Интересной особенностью выпуска является наличие надписи под знаком почтовой оплаты латыш. «Papīrs — 1 santimu» («Бумага — 1 сантим»). В отличие от общесоюзных почтовых карточек стандартного образца, где продажная стоимость почтовой карточки соответствовала номиналу знака почтовой оплаты, а плата за бумагу, на которой печаталась карточка, отдельно не взималась, при продаже карточки Латвийской ССР стоимость бумаги, на которой она печаталась, учитывалась отдельно. Таким образом, хотя на карточке номинал почтовой марки был 10 сантимов, её продажная цена была 11 сантимов. Эта почтовая карточка находилась в почтовом обращении на территории Латвийской ССР одновременно с почтовыми карточками общесоюзного образца вплоть до начала Великой Отечественной войны[18].
В октябре 1940 года ранее применявшиеся календарные штемпели стали заменяться штемпелями советского образца. В первую очередь штемпели были заменены в почтовых учреждениях Риги, позже в почтовых отделениях других населённых пунктов[17].
Приказом по Латвийскому управлению связи № 49 от 12 декабря 1940 года, начиная с 15 декабря 1940 в Латвийской ССР были введены в обращение почтовые марки Советского Союза. Допускалось почтовую корреспонденцию, адресованную в пределах республики, оплачивать стандартными марками с гербом Латвии или гербом Латвийской ССР. Почтовые отправления в другие советские республики должны были оплачиваться только общесоюзными марками или марками с гербом Латвийской ССР[17].
В это время почтовые тарифы на территории Латвийской ССР оставались без изменений, а почтовые отправления в другие советские республики следовало оплачивать по действующим общесоюзным тарифам. Декретом Совнаркома Латвийской ССР № 70 от 17 января 1941 года с 20 января были введены почтовые тарифы, действовавшие в СССР[17].
С 21 апреля 1941 года были изъяты из обращения и объявлены недействительными для оплаты все стандартные марки с гербом Латвии, выпущенные до 1940 года включительно. Марки с гербом Латвийской ССР продолжали действовать наравне с общесоюзными[17].
Период второй немецкой оккупации
17 июля 1941 года в обращение поступили стандартные марки СССР третьего, четвёртого и шестого выпусков с надпечаткой чёрной или чёрно-зелёной (почти зелёной) краской текста в три строки: «Latvija / 1941. / 1. VII». Марки использовались в соответствии с действовавшими до войны тарифами: 15 копеек — бандероль, 20 копеек — почтовая карточка, 30 копеек — письмо, 60 копеек — заказное письмо; они были в обращении до сентября 1941 года. Одновременно такая же надпечатка была сделана на знаках почтовой оплаты советских почтовых карточек, герб СССР при этом был забит квадратом из 20 горизонтальных линий[19][20].
После создания рейхскомиссариата Остланд, почтовая связь перешла в ведение Генерального почтового комиссариата Восточных земель. 7 октября 1941 года была открыта почтовая связь для местного населения. Допускались лишь почтовые карточки и письма до 250 г.
Позднее номенклатура почтовых отправлений была расширена. Оплата производилась наличными. Немецкие учреждения, фирмы и граждане Германии использовали немецкие марки и цельные вещи. С 4 ноября 1941 года на территории Латвии стали использовать марки, выпущенные специально для рейхскомиссариата Остланд. Они представляли собой марки Германии с чёрной типографской надпечаткой слова «OSTLAND»[8][9][16][19].
19 декабря 1941 года для обслуживания немецких учреждений, фирм и граждан Германии была создана Германская служебная почта (Deutsche Dienstpost Ostland) и открыты почтамты в Елгаве и Лиепае. Эта почта работала по внутренним почтовым тарифам Германии и использовала немецкие марки и цельные вещи. Позднее, на территории Латвии были открыты ещё 12 почтамтов в разных городах. Они работали почти до конца 1944 года[19].
Оккупация Курляндии
В апреле 1945 года на территории Курземе (Курляндия), оккупированной немецкими войсками, по решению военной администрации был осуществлён выпуск марок с целью поддержания почтовой связи. На почтовых и посылочных марках Германии была сделана чёрная типографская надпечатка слова «Kurland» и цифры нового достоинства, старый текст забит. Марки были изъяты из обращения 8 мая 1945 года[8][9][16].
В составе Советского Союза
После освобождения в 1944—1945 годах от оккупации на территории Латвийской ССР была восстановлена деятельность советской почты[8].
В 1954 году Рижская почтовая контора была переименована в Рижскую почту. В её подчинении находились 39 отделений связи[1].
1 октября 1965 года на площади Стацияс открылось новое здание Рижского Главного железнодорожного почтамта. Администрация Рижского Главного почтамта находилась там же на площади Стацияс, 1.
До 1991 года на территории Латвии для почтовой оплаты использовались почтовые марки СССР. Среди них были почтовые марки с изображением видных деятелей, архитектуры, фауны и другими сюжетами, связанными с Латвией[1].
Первая марка СССР, посвящённая Латвийской ССР, вышла 9 февраля 1947 года в серии «Государственные гербы СССР и союзных республик». Последняя марка СССР с латвийским сюжетом появилась 19 ноября 1991 года, то есть через два месяца после признания СССР независимости этой республики, в серии «Музыкальные инструменты народов СССР».
Современная Латвия
19 октября 1991 года в обращение поступила первая серия из восьми почтовых марок независимой Латвийской Республики. На шести марках серии было помещено изображение малого герба Латвии, на двух последних — большого герба; номиналы марок — в рублях без указания названия валюты.
2 января 1992 года было учреждено государственное предприятие «Latvijas pasts»[1].
3 октября 1992 года вышла серия из четырёх марок «Птицы Балтийского моря» с номиналами в латвийских рублях, введённых в обращение с 20 июля. 29 апреля 1993 года была выпущена серия из шести марок «Латвийские национальные костюмы» с номиналами в латах и сантимах[9].
С мая 1994 года используются марки печатающих автоматов для реализации через автоматы[9].
Серии стандартных марок
Ниже приводится перечень стандартных серий Латвии, поставших в почтовое обращение начиная с 1991 года:
- Первый стандартный выпуск (1991)
«Государственный герб» — номиналами в 5, 10, 15, 20, 40, 50 копеек, 1 и 2 рубля.
- Второй стандартный выпуск (1991)
«Статуя» — номиналами в 10, 15, 20, 30, 50 копеек и 1 рубль.
- Третий стандартный выпуск (1994—2013)
«Гербы городов». Хронология эмиссии:
1994 — 1, 3, 5, 10, 30, 50 сантимов, 1 и 2 лата
1995 — 8, 16, 20 и 24 сантима
1996 — 1, 2, 5, 8, 13, 16, 20, 24, 28 и 36 сантимов
1997 — 1, 2, 10 и 20 сантимов
1998 — 1, 2, 10, 15 и 30 сантимов
1999 — 1, 2, 3, 5, 10, 15 и 40 сантимов
2000 — 2, 3, 5, 10 и 15 сантимов
2001 — 10 и 15 сантимов
2002 — 1, 2, 3, 5, 10 и 15 сантимов
2003 — 10, 15 и 20 сантимов
2004 — 5, 15, 20, 30 и 40 сантимов
2005 — 2, 3, 5, 10, 15 и 40 сантимов
2006 — 1, 2, 3, 5, 7, 22 и 31 сантим
2007 — 1, 2, 3, 5, 10 и 22 сантима
2008 — 22, 28 и 45 сантимов
2009 — 33, 35 и 60 сантимов
2010 — 3, 5, 13, 35, 40 и 55 сантимов
2011 — 1, 2, 3, 5, 35 и 98 сантимов
2012 — 1, 2, 3, 5, 10, 33, 35 и 38 сантимов
2013 — 2, 3, 5, 10, 35, 60 и 98 сантимов
- Четвертый стандартный выпуск (2013)
Переходный. С двойным номиналом (в латах и евро). Представлен единственной маркой в 4 сантима / 6 евроцентов.
- Пятый стандартный выпуск (2014—2016)
«Цветы». Введен в обращение в связи с переходом с лата на евро. В 2014 году были выпущены марки номиналом в 1, 3, 4, 7, 47, 50, 57, 78, 85 центов и 1 евро 39 центов, в 2015 — 10, 25, 70, 78 центов и 2 евро 13 центов. В январе 2016 были переизданы марки в 1, 3 и 50 центов.
- Шестой стандартный выпуск (2015)
«Гербы». Крупнономинальные марки, введенные в 2015 году. Выпуск представлен марками номиналом в 1, 2 и 5 евро.
- Седьмой стандартный выпуск (2016)
«Гербы городов». Марки-самоклейки в 50, 57 центов и 1 евро 39 центов, введенные в январе 2016 года.
Другие виды почтовых марок
Авиапочтовые
В июле 1921 года латвийскую почту впервые начали перевозить воздушным транспортом. В связи с этим были выпущены авиапочтовые марки с изображением моноплана Blériot XI над башнями Риги. Первоначально марки использовались только для оплаты авиапочтовой корреспонденции, однако вскоре их начали применять для оплаты любых почтовых отправлений и даже денежных переводов[1][21].
В период между декабрем 1932 и сентябрём 1933 года было выпущено четыре серии авиапочтовых марок, с доплатой в «Фонд помощи лётчикам-инвалидам» (APCLPF), который был организован в середине 1920 годов для оказания медицинской помощи раненым лётчикам, поддержки семей погибших лётчиков, а также ухода за могилами лётчиков. Последний подобный выпуск, ставший к тому же последним выпуском авиапочтовых марок Латвии, состоялся в сентябре 1933 года. На четырёх миниатюрах были изображены типы летательных аппаратов того времени. Все эти марки продавались с очень высокой наценкой. В связи с этим, некоторые каталоги в течение многих лет рассматривали эти выпуски в качестве спекулятивных[8][22].
Служебные
Служебные марки в Латвии выпускались Главным управлением железных дорог. Они применялись для оплаты стоимости перевозки пакетов газет по железной дороге в торговую сеть. Гасились марки специальными прямоугольными, крестообразными и другими штемпелями, чаще всего фиолетового цвета, иногда от руки[8].
Всего с 1926 по декабрь 1940 года было осуществлено пять выпусков служебных марок. Рисунок марок первого и второго выпусков одинаков — в центре в овале изображено крылатое колесо на фоне малого расширенного герба Латвии. Сверху над гербом проходит лента с надписью латыш. «Latvijas dzelzceļi» («Латвийские железные дороги»). Внизу по рамке дана надпись: латыш. Laikrakstu pārvadājumu samaksai («Перевозка газет оплачена»)[8].
В сентябре 1940 года состоялся третий выпуск служебных марок. Государственный герб на марках этого и последующих выпусков был заменён пятиконечной звездой. Номинал марок последнего пятого выпуска, появившегося в декабре 1940 года, был выражен в копейках[8].
Местная почта Венденского уезда
В 1863 году в Вендене (ныне Цесис) была учреждена местная окружная почта. С 1863 и до закрытия почты в 1903 году выпускались марки[8].
Местные выпуски
Смилтене
27 мая 1919 года в Смилтене был осуществлён местный выпуск марок. На марках Российской империи 17-го и 21-го выпусков была сделана надпечатка ручным штемпелем чёрной краской нового номинала — 25 копеек[8].
Элея
20 октября 1919 года в Элее (ныне Элейская волость Елгавского края) был осуществлён местный выпуск. На гербовых марках Латвии сделана ручная надпечатка анилиновой красной краской слова латыш. «Pastmarka». Марки продавались через почтовое окошко с отрезанными купонами — нижней заштрихованной части, служащей у гербовых марок для надписей гашения[8].
Непочтовые марки
Агитационные марки
Среди непочтовых марок, увидевших свет в Латвии, особый интерес вызывают агитационные марки-виньетки политического, пропагандистского характера и революционного содержания, которые были изданы, например, в годы Первой мировой войны. Например, к этому времени относятся выпущенные в Латвии марки с изображением Карла Маркса и лозунгом «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Их отпечатали подпольно в пользу ссыльных и каторжан[23].
Фантастические выпуски
В декабре 1918 года были выпущены четыре марки коричневато-розового цвета оригинальных рисунков с текстом «LATWIJA». Эти марки были отпечатаны в Риге литографским способом частным лицом, преследовавшимся за это судом. Известны с фальшивыми гашениями без дат «Rauna», «Walmosia». Существуют также филателистические почтовые «отправления» с этими марками[8].
Развитие филателии
В советское время латвийские коллекционеры были объединены в отделения Всесоюзного общества филателистов (ВОФ) — городские и республиканское. Среди различных мероприятий, в которых участвовали и которые проводили члены этих отделений, можно упомянуть межреспубликанские выставки юных филателистов. На них съезжались юные любители марок из Латвии, Литвы, Эстонии и Белоруссии. Первый такой слёт состоялся в 1972 году в Таллине, второй — в 1973 году в Риге, третий — 13—29 июня 1975 года в Каунасе. На третьей межреспубликанской выставке одну из пяти золотых медалей получила коллекция, подготовленная представителем Латвии: «Почтовые марки СССР» (П. Калдвер)[24].
В столице Советской Латвии неоднократно проходила филателистическая выставка «Ригафил». Так, осенью 1975 года состоялась выставка «Ригафил-75». В ней вместе с рижскими коллекционерами традиционно участвовали коллеги из Ростока (ГДР) и Щецина (ПНР). В связи с выставкой Министерство связи СССР издало художественный маркированный конверт «Международная филателистическая выставка „Ригафил-75“»[25][26]. Конверт имел каталожный номер 4792, поступил в обращение 7 июля 1975 года и был нарисован Юрием Арцименевым[26]. Этот же художник стал автором специального почтового штемпеля, приуроченного к этой выставке, который применялся на почтамте Риги в дни её проведения, с 25 октября по 16 ноября[27].
В 1975 году в Латвии был выпущен цветной учебный диафильм «Филателия». Его автором был Г. Ю. Апсе, председатель выставочной комиссии Латвийского республиканского отделения ВОФ, а сам диафильм был создан при содействии Латвийского общества кинолюбителей. Учебная лента рассказывала о первых марках мира и реформаторе британской почты Р. Хилле, об организации Всемирного почтового союза, зарождении советской филателии. Диафильм давал советы по оценке качества филателистического материала и основным правилам создания коллекций[28].
См. также
Напишите отзыв о статье "История почты и почтовых марок Латвии"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 [www2.pasts.lv/ru/par_mums/vesture.html История]. О предприятии. VAS «Latvijas Pasts». Проверено 20 февраля 2010.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 Селли Э. Из истории почты в Эстонии // Советский коллекционер. — 1980. — № 18. — С. 31—39.
- ↑ 1 2 3 4 5 Якимов Н. Почтовые штемпеля Латвии домарочного периода // Советский коллекционер. — 1987. — № 25. — С. 75—95.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 Из истории почты в Прибалтике // Филателия СССР. — 1975. — № 8. — С. 44—45.
- ↑ 1 2 3 4 Трускиновская Д. [www.subbota.com/2008/05/08/lu007.html?r=2& Привокзальная площадь] // Суббота. — 2008. — № 19. — 8 мая. (Проверено 21 февраля 2010)
- ↑ 1 старая русская миля=7,467 км.
- ↑ [post.ee/index.php?id=4289 История]. О предприятии. АО Ээсти Пост. Проверено 31 января 2010. [www.webcitation.org/66xprZUQs Архивировано из первоисточника 16 апреля 2012].
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 Каталог-справочник отечественных знаков почтовой оплаты: сб. в 3 т. — М., 1992. — Т. 3. — С. 62—115, 357. — (Прил. к журн. «Филателия»).
- ↑ 1 2 3 4 5 По информации из каталога «Михель».
- ↑ Röttger, Wolf-Dieter. [www.arge-dt-besetzung-wk1.de/en/fachbeitraege/postgebiet-obost/ Das Gebiet des Oberbefehlshabers Ost] (нем.). Unsere Forschungsgebiete. Arbeitsgemeinschaft Deutsche Besetzung im 1. Weltkrieg e. V.; Bund Deutscher Philatelisten e. V.[de]. Проверено 7 февраля 2010. [www.webcitation.org/66xpsLqrZ Архивировано из первоисточника 16 апреля 2012].
- ↑ [latvia.jkaptein.nl/independence01.htm The first postage stamps of Latvia] (англ.). Independence 1918—1940. Philately of Latvia. Проверено 21 февраля 2010. [www.webcitation.org/6714GtBcz Архивировано из первоисточника 18 апреля 2012].
- ↑ Дорофеева, Ольга. [pribalt.info/abc.php?month=11&news=46 Ансис Цирулис]. Статьи. События. Новости. Вся Латвия на Pribalt.info. Информационно новостной сайт Латвии (ноябрь 2008). Проверено 21 февраля 2010.
- ↑ 1 2 К. В. Штемпеля гашения на марках Латвии в первые дни независимости // Россика. — 1930. — № 1. — С. 10—11.
- ↑ [www.latvianstamps.com/front204.asp The First Anniversary issue of the Independence of Latvia] (англ.). Category: 1918—1940 Postals. Latvian Stamps; Atis Blakis. Проверено 21 февраля 2010. [www.webcitation.org/6714IVSSV Архивировано из первоисточника 18 апреля 2012].
- ↑ [www.latvianstamps.com/front301.asp Red Cross Charity Issue] (англ.). Category: 1918-1940 Semi Postals. Latvian Stamps; Atis Blakis. Проверено 21 февраля 2010. [www.webcitation.org/6714JAVDg Архивировано из первоисточника 18 апреля 2012].
- ↑ 1 2 3 По информации из каталога «Скотт».
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 Бирзниек А. Почтовые марки Советской Латвии // Филателия СССР. — 1974. — № 8. — С. 38—39.
- ↑ Якобс В. Почтовая карточка Советской Латвии // Филателия СССР. — № 3. — 1973. — С. VIII.
- ↑ 1 2 3 Иванов Н. Надпечатка «Латвия, 1941» // Филателия. — 2002. — № 4. — С. 13.
- ↑ [www.latvianstamps.com/References/HGWorldPostalStationeryCatalog1980.htm Higgins & Gage World Postal Stationery Catalog Section 11/L 1980 Price Supplement] (англ.). References. Latvian Stamps; Atis Blakis. — Сканы страниц дополнения к «Каталогу цельных вещей мира Хиггинса и Гейджа» за 1980 год с информацией о цельных вещах Латвии. Проверено 21 февраля 2010. [www.webcitation.org/66pSAn5V5 Архивировано из первоисточника 11 апреля 2012].
- ↑ [www.latvianstamps.com/front401.asp Issue A] (англ.). Category: 1918-1940 Airmails. Latvian Stamps; Atis Blakis. Проверено 21 февраля 2010. [www.webcitation.org/6714JeFZg Архивировано из первоисточника 18 апреля 2012].
- ↑ [www.latvianstamps.com/front508.asp Disabled Aviators Fund II] (англ.). Category: 1918-1940 Semi-Airmails. Latvian Stamps; Atis Blakis. Проверено 21 февраля 2010. [www.webcitation.org/6714KAbNu Архивировано из первоисточника 18 апреля 2012].
- ↑ Кисин Б. [www.stampsportal.ru/nachinayushchemu-filatelistu/2248-1975-12 Марки разного назначения] // Филателия СССР. — 1976. — № 2. — С. 57—58. — (Рубрики: Мир увлечений; Школа начинающего коллекционера). (Проверено 20 марта 2016) [www.webcitation.org/6g9ISpm2x Архивировано] из первоисточника 20 марта 2016.
- ↑ Кестаускас Б. Выставки. Каунас // Филателия СССР. — 1975. — № 11. — С. 16.
- ↑ На финише года // Филателия СССР. — 1975. — № 12. — С. 3. — (Рубрика: Панорама).
- ↑ 1 2 Почтовые конверты Министерства связи СССР // Филателия СССР. — 1976. — № 2. — С. 33. — (Рубрика: Справочный стол).
- ↑ Специальные почтовые штемпеля СССР 1975 года // Филателия СССР. — 1976. — № 2. — С. 34—35. — (Рубрика: Справочный стол).
- ↑ Озолиньш Я. Премьера диафильма // Филателия СССР. — 1975. — № 11. — С. 19. — (Рубрика: В отделениях ВОФ).
Литература
- Латвийская Советская Социалистическая Республика // [dic.academic.ru/dic.nsf/dic_philately/1316/ Большой филателистический словарь] / Н. И. Владинец, Л. И. Ильичёв, И. Я. Левитас, П. Ф. Мазур, И. Н. Меркулов, И. А. Моросанов, Ю. К. Мякота, С. А. Панасян, Ю. М. Рудников, М. Б. Слуцкий, В. А. Якобс; под общ. ред. Н. И. Владинца и В. А. Якобса. — М.: Радио и связь, 1988. — С. 153. — 320 с. — 40 000 экз. — ISBN 5-256-00175-2.
- Обухов Е. А. [www.vlc-cg.ru/44572-skachat.html Местные выпуски Российской Федерации, стран СНГ и Прибалтики. 1991—1995 гг.: каталог. В 2 т.] — М.: ИТЦ «Марка», 2007, 2008. — 80 + 80 с. — (Прил. к журн. «Филателия», [www.marka-art.ru/pechprod/prilozhfil/position/20831.aspx № 7, 2007] и [www.marka-art.ru/pechprod/prilozhfil/position/20861.aspx № 10, 2008]). (Проверено 21 апреля 2011)
- Якимов Н. Рижские почтовые штемпеля домарочного периода // Филателия СССР. — 1972. — № 8. — С. 39—40.
Ссылки
|
История почты Латвии в Викиучебнике? |
|---|---|
|
История почты Латвии на Викискладе? |
|
|
Марки Латвии в Викиучебнике? |
|---|---|
|
|
Марки Латвии на Викискладе? |
- Rossiter, Stuart; Fowler, John & Wellsted, Raife. [www.sandafayre.com/atlas/russia.htm Latvia. Russia] (англ.). Stamp Atlas. Sandafayre Stamp Auctions. Проверено 23 февраля 2010. [www.webcitation.org/65SuNvrvI Архивировано из первоисточника 15 февраля 2012].
- [www.allworldstamps.com/country_list.asp?context=on&cid=131&x=22&y=7 Latvia] (англ.). Country List. All World Stamps Catalogue sponsored by Stanley Gibbons. — Марки Латвии в онлайн-каталоге «Стэнли Гиббонс». Проверено 23 февраля 2010. [www.webcitation.org/6714KdjVv Архивировано из первоисточника 18 апреля 2012].
- [www.stanleygibbons.com/online-shop/search/results/Latvia.aspx Latvia] (англ.). Stanley Gibbons Shop. Stanley Gibbons Ltd. — Филателистические материалы Латвии на сайте компании «Стэнли Гиббонс». Проверено 23 февраля 2010. [www.webcitation.org/6714LADdr Архивировано из первоисточника 18 апреля 2012].
- [www.jl.sl.btinternet.co.uk/stampsite/alpha/l/lalz.html#l011 Latvia] (англ.). A—Z of postal authorities. Encyclopaedia of Postal History. Stampsite: The Encyclopaedia of Postal Authorities; BlackJack. — Информация о марках Латвии в базе данных «Энциклопедия истории почты. Энциклопедия почтовых ведомств». Проверено 23 февраля 2010. [web.archive.org/web/20090108200522/www.jl.sl.btinternet.co.uk/stampsite/alpha/l/lalz.html#l011 Архивировано из первоисточника 8 января 2009].
- [www.postalhistory.org/sites/latvia.htm Latvia Postal History Resources] (англ.). Country and Topical Resources. Worldwide postal history website — Postalhistory.org. — Ссылки на интернет-ресурсы и литературу по истории почты и марок Латвии на сайте «Postalhistory.org» (Австралия). Проверено 23 февраля 2010. [www.webcitation.org/6714NKvkZ Архивировано из первоисточника 18 апреля 2012].
- [www.rcollect.com/cgi-bin/stcountr.pl?query=latr Латвия]. Страны СНГ и Балтии. Марки — Почтовые марки России и СНГ. Тематические марки мира. Проверено 4 августа 2011. [www.webcitation.org/6718yEPGv Архивировано из первоисточника 18 апреля 2012].
| ||||||||
Отрывок, характеризующий История почты и почтовых марок Латвии
– Наташа, – сказал он, – вы знаете, что я люблю вас, но…– Вы влюблены в меня? – перебила его Наташа.
– Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас… Еще четыре года… Тогда я буду просить вашей руки.
Наташа подумала.
– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… – сказала она, считая по тоненьким пальчикам. – Хорошо! Так кончено?
И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо.
– Кончено! – сказал Борис.
– Навсегда? – сказала девочка. – До самой смерти?
И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную.
Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.
В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.
Графиня прослезилась и молча соображала что то.
– Часто думаю, может, это и грех, – сказала княгиня, – а часто думаю: вот граф Кирилл Владимирович Безухой живет один… это огромное состояние… и для чего живет? Ему жизнь в тягость, а Боре только начинать жить.
– Он, верно, оставит что нибудь Борису, – сказала графиня.
– Бог знает, chere amie! [милый друг!] Эти богачи и вельможи такие эгоисты. Но я всё таки поеду сейчас к нему с Борисом и прямо скажу, в чем дело. Пускай обо мне думают, что хотят, мне, право, всё равно, когда судьба сына зависит от этого. – Княгиня поднялась. – Теперь два часа, а в четыре часа вы обедаете. Я успею съездить.
И с приемами петербургской деловой барыни, умеющей пользоваться временем, Анна Михайловна послала за сыном и вместе с ним вышла в переднюю.
– Прощай, душа моя, – сказала она графине, которая провожала ее до двери, – пожелай мне успеха, – прибавила она шопотом от сына.
– Вы к графу Кириллу Владимировичу, ma chere? – сказал граф из столовой, выходя тоже в переднюю. – Коли ему лучше, зовите Пьера ко мне обедать. Ведь он у меня бывал, с детьми танцовал. Зовите непременно, ma chere. Ну, посмотрим, как то отличится нынче Тарас. Говорит, что у графа Орлова такого обеда не бывало, какой у нас будет.
– Mon cher Boris, [Дорогой Борис,] – сказала княгиня Анна Михайловна сыну, когда карета графини Ростовой, в которой они сидели, проехала по устланной соломой улице и въехала на широкий двор графа Кирилла Владимировича Безухого. – Mon cher Boris, – сказала мать, выпрастывая руку из под старого салопа и робким и ласковым движением кладя ее на руку сына, – будь ласков, будь внимателен. Граф Кирилл Владимирович всё таки тебе крестный отец, и от него зависит твоя будущая судьба. Помни это, mon cher, будь мил, как ты умеешь быть…
– Ежели бы я знал, что из этого выйдет что нибудь, кроме унижения… – отвечал сын холодно. – Но я обещал вам и делаю это для вас.
Несмотря на то, что чья то карета стояла у подъезда, швейцар, оглядев мать с сыном (которые, не приказывая докладывать о себе, прямо вошли в стеклянные сени между двумя рядами статуй в нишах), значительно посмотрев на старенький салоп, спросил, кого им угодно, княжен или графа, и, узнав, что графа, сказал, что их сиятельству нынче хуже и их сиятельство никого не принимают.
– Мы можем уехать, – сказал сын по французски.
– Mon ami! [Друг мой!] – сказала мать умоляющим голосом, опять дотрогиваясь до руки сына, как будто это прикосновение могло успокоивать или возбуждать его.
Борис замолчал и, не снимая шинели, вопросительно смотрел на мать.
– Голубчик, – нежным голоском сказала Анна Михайловна, обращаясь к швейцару, – я знаю, что граф Кирилл Владимирович очень болен… я затем и приехала… я родственница… Я не буду беспокоить, голубчик… А мне бы только надо увидать князя Василия Сергеевича: ведь он здесь стоит. Доложи, пожалуйста.
Швейцар угрюмо дернул снурок наверх и отвернулся.
– Княгиня Друбецкая к князю Василию Сергеевичу, – крикнул он сбежавшему сверху и из под выступа лестницы выглядывавшему официанту в чулках, башмаках и фраке.
Мать расправила складки своего крашеного шелкового платья, посмотрелась в цельное венецианское зеркало в стене и бодро в своих стоптанных башмаках пошла вверх по ковру лестницы.
– Mon cher, voue m'avez promis, [Мой друг, ты мне обещал,] – обратилась она опять к Сыну, прикосновением руки возбуждая его.
Сын, опустив глаза, спокойно шел за нею.
Они вошли в залу, из которой одна дверь вела в покои, отведенные князю Василью.
В то время как мать с сыном, выйдя на середину комнаты, намеревались спросить дорогу у вскочившего при их входе старого официанта, у одной из дверей повернулась бронзовая ручка и князь Василий в бархатной шубке, с одною звездой, по домашнему, вышел, провожая красивого черноволосого мужчину. Мужчина этот был знаменитый петербургский доктор Lorrain.
– C'est donc positif? [Итак, это верно?] – говорил князь.
– Mon prince, «errare humanum est», mais… [Князь, человеку ошибаться свойственно.] – отвечал доктор, грассируя и произнося латинские слова французским выговором.
– C'est bien, c'est bien… [Хорошо, хорошо…]
Заметив Анну Михайловну с сыном, князь Василий поклоном отпустил доктора и молча, но с вопросительным видом, подошел к ним. Сын заметил, как вдруг глубокая горесть выразилась в глазах его матери, и слегка улыбнулся.
– Да, в каких грустных обстоятельствах пришлось нам видеться, князь… Ну, что наш дорогой больной? – сказала она, как будто не замечая холодного, оскорбительного, устремленного на нее взгляда.
Князь Василий вопросительно, до недоумения, посмотрел на нее, потом на Бориса. Борис учтиво поклонился. Князь Василий, не отвечая на поклон, отвернулся к Анне Михайловне и на ее вопрос отвечал движением головы и губ, которое означало самую плохую надежду для больного.
– Неужели? – воскликнула Анна Михайловна. – Ах, это ужасно! Страшно подумать… Это мой сын, – прибавила она, указывая на Бориса. – Он сам хотел благодарить вас.
Борис еще раз учтиво поклонился.
– Верьте, князь, что сердце матери никогда не забудет того, что вы сделали для нас.
– Я рад, что мог сделать вам приятное, любезная моя Анна Михайловна, – сказал князь Василий, оправляя жабо и в жесте и голосе проявляя здесь, в Москве, перед покровительствуемою Анною Михайловной еще гораздо большую важность, чем в Петербурге, на вечере у Annette Шерер.
– Старайтесь служить хорошо и быть достойным, – прибавил он, строго обращаясь к Борису. – Я рад… Вы здесь в отпуску? – продиктовал он своим бесстрастным тоном.
– Жду приказа, ваше сиятельство, чтоб отправиться по новому назначению, – отвечал Борис, не выказывая ни досады за резкий тон князя, ни желания вступить в разговор, но так спокойно и почтительно, что князь пристально поглядел на него.
– Вы живете с матушкой?
– Я живу у графини Ростовой, – сказал Борис, опять прибавив: – ваше сиятельство.
– Это тот Илья Ростов, который женился на Nathalie Шиншиной, – сказала Анна Михайловна.
– Знаю, знаю, – сказал князь Василий своим монотонным голосом. – Je n'ai jamais pu concevoir, comment Nathalieie s'est decidee a epouser cet ours mal – leche l Un personnage completement stupide et ridicule.Et joueur a ce qu'on dit. [Я никогда не мог понять, как Натали решилась выйти замуж за этого грязного медведя. Совершенно глупая и смешная особа. К тому же игрок, говорят.]
– Mais tres brave homme, mon prince, [Но добрый человек, князь,] – заметила Анна Михайловна, трогательно улыбаясь, как будто и она знала, что граф Ростов заслуживал такого мнения, но просила пожалеть бедного старика. – Что говорят доктора? – спросила княгиня, помолчав немного и опять выражая большую печаль на своем исплаканном лице.
– Мало надежды, – сказал князь.
– А мне так хотелось еще раз поблагодарить дядю за все его благодеяния и мне и Боре. C'est son filleuil, [Это его крестник,] – прибавила она таким тоном, как будто это известие должно было крайне обрадовать князя Василия.
Князь Василий задумался и поморщился. Анна Михайловна поняла, что он боялся найти в ней соперницу по завещанию графа Безухого. Она поспешила успокоить его.
– Ежели бы не моя истинная любовь и преданность дяде, – сказала она, с особенною уверенностию и небрежностию выговаривая это слово: – я знаю его характер, благородный, прямой, но ведь одни княжны при нем…Они еще молоды… – Она наклонила голову и прибавила шопотом: – исполнил ли он последний долг, князь? Как драгоценны эти последние минуты! Ведь хуже быть не может; его необходимо приготовить ежели он так плох. Мы, женщины, князь, – она нежно улыбнулась, – всегда знаем, как говорить эти вещи. Необходимо видеть его. Как бы тяжело это ни было для меня, но я привыкла уже страдать.
Князь, видимо, понял, и понял, как и на вечере у Annette Шерер, что от Анны Михайловны трудно отделаться.
– Не было бы тяжело ему это свидание, chere Анна Михайловна, – сказал он. – Подождем до вечера, доктора обещали кризис.
– Но нельзя ждать, князь, в эти минуты. Pensez, il у va du salut de son ame… Ah! c'est terrible, les devoirs d'un chretien… [Подумайте, дело идет о спасения его души! Ах! это ужасно, долг христианина…]
Из внутренних комнат отворилась дверь, и вошла одна из княжен племянниц графа, с угрюмым и холодным лицом и поразительно несоразмерною по ногам длинною талией.
Князь Василий обернулся к ней.
– Ну, что он?
– Всё то же. И как вы хотите, этот шум… – сказала княжна, оглядывая Анну Михайловну, как незнакомую.
– Ah, chere, je ne vous reconnaissais pas, [Ах, милая, я не узнала вас,] – с счастливою улыбкой сказала Анна Михайловна, легкою иноходью подходя к племяннице графа. – Je viens d'arriver et je suis a vous pour vous aider a soigner mon oncle . J`imagine, combien vous avez souffert, [Я приехала помогать вам ходить за дядюшкой. Воображаю, как вы настрадались,] – прибавила она, с участием закатывая глаза.
Княжна ничего не ответила, даже не улыбнулась и тотчас же вышла. Анна Михайловна сняла перчатки и в завоеванной позиции расположилась на кресле, пригласив князя Василья сесть подле себя.
– Борис! – сказала она сыну и улыбнулась, – я пройду к графу, к дяде, а ты поди к Пьеру, mon ami, покаместь, да не забудь передать ему приглашение от Ростовых. Они зовут его обедать. Я думаю, он не поедет? – обратилась она к князю.
– Напротив, – сказал князь, видимо сделавшийся не в духе. – Je serais tres content si vous me debarrassez de ce jeune homme… [Я был бы очень рад, если бы вы меня избавили от этого молодого человека…] Сидит тут. Граф ни разу не спросил про него.
Он пожал плечами. Официант повел молодого человека вниз и вверх по другой лестнице к Петру Кирилловичу.
Пьер так и не успел выбрать себе карьеры в Петербурге и, действительно, был выслан в Москву за буйство. История, которую рассказывали у графа Ростова, была справедлива. Пьер участвовал в связываньи квартального с медведем. Он приехал несколько дней тому назад и остановился, как всегда, в доме своего отца. Хотя он и предполагал, что история его уже известна в Москве, и что дамы, окружающие его отца, всегда недоброжелательные к нему, воспользуются этим случаем, чтобы раздражить графа, он всё таки в день приезда пошел на половину отца. Войдя в гостиную, обычное местопребывание княжен, он поздоровался с дамами, сидевшими за пяльцами и за книгой, которую вслух читала одна из них. Их было три. Старшая, чистоплотная, с длинною талией, строгая девица, та самая, которая выходила к Анне Михайловне, читала; младшие, обе румяные и хорошенькие, отличавшиеся друг от друга только тем, что у одной была родинка над губой, очень красившая ее, шили в пяльцах. Пьер был встречен как мертвец или зачумленный. Старшая княжна прервала чтение и молча посмотрела на него испуганными глазами; младшая, без родинки, приняла точно такое же выражение; самая меньшая, с родинкой, веселого и смешливого характера, нагнулась к пяльцам, чтобы скрыть улыбку, вызванную, вероятно, предстоящею сценой, забавность которой она предвидела. Она притянула вниз шерстинку и нагнулась, будто разбирая узоры и едва удерживаясь от смеха.
– Bonjour, ma cousine, – сказал Пьер. – Vous ne me гесоnnaissez pas? [Здравствуйте, кузина. Вы меня не узнаете?]
– Я слишком хорошо вас узнаю, слишком хорошо.
– Как здоровье графа? Могу я видеть его? – спросил Пьер неловко, как всегда, но не смущаясь.
– Граф страдает и физически и нравственно, и, кажется, вы позаботились о том, чтобы причинить ему побольше нравственных страданий.
– Могу я видеть графа? – повторил Пьер.
– Гм!.. Ежели вы хотите убить его, совсем убить, то можете видеть. Ольга, поди посмотри, готов ли бульон для дяденьки, скоро время, – прибавила она, показывая этим Пьеру, что они заняты и заняты успокоиваньем его отца, тогда как он, очевидно, занят только расстроиванием.
Ольга вышла. Пьер постоял, посмотрел на сестер и, поклонившись, сказал:
– Так я пойду к себе. Когда можно будет, вы мне скажите.
Он вышел, и звонкий, но негромкий смех сестры с родинкой послышался за ним.
На другой день приехал князь Василий и поместился в доме графа. Он призвал к себе Пьера и сказал ему:
– Mon cher, si vous vous conduisez ici, comme a Petersbourg, vous finirez tres mal; c'est tout ce que je vous dis. [Мой милый, если вы будете вести себя здесь, как в Петербурге, вы кончите очень дурно; больше мне нечего вам сказать.] Граф очень, очень болен: тебе совсем не надо его видеть.
С тех пор Пьера не тревожили, и он целый день проводил один наверху, в своей комнате.
В то время как Борис вошел к нему, Пьер ходил по своей комнате, изредка останавливаясь в углах, делая угрожающие жесты к стене, как будто пронзая невидимого врага шпагой, и строго взглядывая сверх очков и затем вновь начиная свою прогулку, проговаривая неясные слова, пожимая плечами и разводя руками.
– L'Angleterre a vecu, [Англии конец,] – проговорил он, нахмуриваясь и указывая на кого то пальцем. – M. Pitt comme traitre a la nation et au droit des gens est condamiene a… [Питт, как изменник нации и народному праву, приговаривается к…] – Он не успел договорить приговора Питту, воображая себя в эту минуту самим Наполеоном и вместе с своим героем уже совершив опасный переезд через Па де Кале и завоевав Лондон, – как увидал входившего к нему молодого, стройного и красивого офицера. Он остановился. Пьер оставил Бориса четырнадцатилетним мальчиком и решительно не помнил его; но, несмотря на то, с свойственною ему быстрою и радушною манерой взял его за руку и дружелюбно улыбнулся.
– Вы меня помните? – спокойно, с приятной улыбкой сказал Борис. – Я с матушкой приехал к графу, но он, кажется, не совсем здоров.
– Да, кажется, нездоров. Его всё тревожат, – отвечал Пьер, стараясь вспомнить, кто этот молодой человек.
Борис чувствовал, что Пьер не узнает его, но не считал нужным называть себя и, не испытывая ни малейшего смущения, смотрел ему прямо в глаза.
– Граф Ростов просил вас нынче приехать к нему обедать, – сказал он после довольно долгого и неловкого для Пьера молчания.
– А! Граф Ростов! – радостно заговорил Пьер. – Так вы его сын, Илья. Я, можете себе представить, в первую минуту не узнал вас. Помните, как мы на Воробьевы горы ездили c m me Jacquot… [мадам Жако…] давно.
– Вы ошибаетесь, – неторопливо, с смелою и несколько насмешливою улыбкой проговорил Борис. – Я Борис, сын княгини Анны Михайловны Друбецкой. Ростова отца зовут Ильей, а сына – Николаем. И я m me Jacquot никакой не знал.
Пьер замахал руками и головой, как будто комары или пчелы напали на него.
– Ах, ну что это! я всё спутал. В Москве столько родных! Вы Борис…да. Ну вот мы с вами и договорились. Ну, что вы думаете о булонской экспедиции? Ведь англичанам плохо придется, ежели только Наполеон переправится через канал? Я думаю, что экспедиция очень возможна. Вилльнев бы не оплошал!
Борис ничего не знал о булонской экспедиции, он не читал газет и о Вилльневе в первый раз слышал.
– Мы здесь в Москве больше заняты обедами и сплетнями, чем политикой, – сказал он своим спокойным, насмешливым тоном. – Я ничего про это не знаю и не думаю. Москва занята сплетнями больше всего, – продолжал он. – Теперь говорят про вас и про графа.
Пьер улыбнулся своей доброю улыбкой, как будто боясь за своего собеседника, как бы он не сказал чего нибудь такого, в чем стал бы раскаиваться. Но Борис говорил отчетливо, ясно и сухо, прямо глядя в глаза Пьеру.
– Москве больше делать нечего, как сплетничать, – продолжал он. – Все заняты тем, кому оставит граф свое состояние, хотя, может быть, он переживет всех нас, чего я от души желаю…
– Да, это всё очень тяжело, – подхватил Пьер, – очень тяжело. – Пьер всё боялся, что этот офицер нечаянно вдастся в неловкий для самого себя разговор.
– А вам должно казаться, – говорил Борис, слегка краснея, но не изменяя голоса и позы, – вам должно казаться, что все заняты только тем, чтобы получить что нибудь от богача.
«Так и есть», подумал Пьер.
– А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будем просить и не примем от него.
Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.
– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…
Но Борис опять перебил его:
– Я рад, что высказал всё. Может быть, вам неприятно, вы меня извините, – сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоб быть успокоиваемым им, – но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею правило говорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?
И Борис, видимо свалив с себя тяжелую обязанность, сам выйдя из неловкого положения и поставив в него другого, сделался опять совершенно приятен.
– Нет, послушайте, – сказал Пьер, успокоиваясь. – Вы удивительный человек. То, что вы сейчас сказали, очень хорошо, очень хорошо. Разумеется, вы меня не знаете. Мы так давно не видались…детьми еще… Вы можете предполагать во мне… Я вас понимаю, очень понимаю. Я бы этого не сделал, у меня недостало бы духу, но это прекрасно. Я очень рад, что познакомился с вами. Странно, – прибавил он, помолчав и улыбаясь, – что вы во мне предполагали! – Он засмеялся. – Ну, да что ж? Мы познакомимся с вами лучше. Пожалуйста. – Он пожал руку Борису. – Вы знаете ли, я ни разу не был у графа. Он меня не звал… Мне его жалко, как человека… Но что же делать?
– И вы думаете, что Наполеон успеет переправить армию? – спросил Борис, улыбаясь.
Пьер понял, что Борис хотел переменить разговор, и, соглашаясь с ним, начал излагать выгоды и невыгоды булонского предприятия.
Лакей пришел вызвать Бориса к княгине. Княгиня уезжала. Пьер обещался приехать обедать затем, чтобы ближе сойтись с Борисом, крепко жал его руку, ласково глядя ему в глаза через очки… По уходе его Пьер долго еще ходил по комнате, уже не пронзая невидимого врага шпагой, а улыбаясь при воспоминании об этом милом, умном и твердом молодом человеке.
Как это бывает в первой молодости и особенно в одиноком положении, он почувствовал беспричинную нежность к этому молодому человеку и обещал себе непременно подружиться с ним.
Князь Василий провожал княгиню. Княгиня держала платок у глаз, и лицо ее было в слезах.
– Это ужасно! ужасно! – говорила она, – но чего бы мне ни стоило, я исполню свой долг. Я приеду ночевать. Его нельзя так оставить. Каждая минута дорога. Я не понимаю, чего мешкают княжны. Может, Бог поможет мне найти средство его приготовить!… Adieu, mon prince, que le bon Dieu vous soutienne… [Прощайте, князь, да поддержит вас Бог.]
– Adieu, ma bonne, [Прощайте, моя милая,] – отвечал князь Василий, повертываясь от нее.
– Ах, он в ужасном положении, – сказала мать сыну, когда они опять садились в карету. – Он почти никого не узнает.
– Я не понимаю, маменька, какие его отношения к Пьеру? – спросил сын.
– Всё скажет завещание, мой друг; от него и наша судьба зависит…
– Но почему вы думаете, что он оставит что нибудь нам?
– Ах, мой друг! Он так богат, а мы так бедны!
– Ну, это еще недостаточная причина, маменька.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Как он плох! – восклицала мать.
Когда Анна Михайловна уехала с сыном к графу Кириллу Владимировичу Безухому, графиня Ростова долго сидела одна, прикладывая платок к глазам. Наконец, она позвонила.
– Что вы, милая, – сказала она сердито девушке, которая заставила себя ждать несколько минут. – Не хотите служить, что ли? Так я вам найду место.
Графиня была расстроена горем и унизительною бедностью своей подруги и поэтому была не в духе, что выражалось у нее всегда наименованием горничной «милая» и «вы».
– Виновата с, – сказала горничная.
– Попросите ко мне графа.
Граф, переваливаясь, подошел к жене с несколько виноватым видом, как и всегда.
– Ну, графинюшка! Какое saute au madere [сотэ на мадере] из рябчиков будет, ma chere! Я попробовал; не даром я за Тараску тысячу рублей дал. Стоит!
Он сел подле жены, облокотив молодецки руки на колена и взъерошивая седые волосы.
– Что прикажете, графинюшка?
– Вот что, мой друг, – что это у тебя запачкано здесь? – сказала она, указывая на жилет. – Это сотэ, верно, – прибавила она улыбаясь. – Вот что, граф: мне денег нужно.
Лицо ее стало печально.
– Ах, графинюшка!…
И граф засуетился, доставая бумажник.
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…
Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.
Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.
Пьер приехал перед самым обедом и неловко сидел посредине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу. Графиня хотела заставить его говорить, но он наивно смотрел в очки вокруг себя, как бы отыскивая кого то, и односложно отвечал на все вопросы графини. Он был стеснителен и один не замечал этого. Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно смотрели на этого большого толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.
– Вы недавно приехали? – спрашивала у него графиня.
– Oui, madame, [Да, сударыня,] – отвечал он, оглядываясь.
– Вы не видали моего мужа?
– Non, madame. [Нет, сударыня.] – Он улыбнулся совсем некстати.
– Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю, очень интересно.
– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.
– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.
Николай сидел далеко от Сони, подле Жюли Карагиной, и опять с той же невольной улыбкой что то говорил с ней. Соня улыбалась парадно, но, видимо, мучилась ревностью: то бледнела, то краснела и всеми силами прислушивалась к тому, что говорили между собою Николай и Жюли. Гувернантка беспокойно оглядывалась, как бы приготавливаясь к отпору, ежели бы кто вздумал обидеть детей. Гувернер немец старался запомнить вое роды кушаний, десертов и вин с тем, чтобы описать всё подробно в письме к домашним в Германию, и весьма обижался тем, что дворецкий, с завернутою в салфетку бутылкой, обносил его. Немец хмурился, старался показать вид, что он и не желал получить этого вина, но обижался потому, что никто не хотел понять, что вино нужно было ему не для того, чтобы утолить жажду, не из жадности, а из добросовестной любознательности.
На мужском конце стола разговор всё более и более оживлялся. Полковник рассказал, что манифест об объявлении войны уже вышел в Петербурге и что экземпляр, который он сам видел, доставлен ныне курьером главнокомандующему.
– И зачем нас нелегкая несет воевать с Бонапартом? – сказал Шиншин. – II a deja rabattu le caquet a l'Autriche. Je crains, que cette fois ce ne soit notre tour. [Он уже сбил спесь с Австрии. Боюсь, не пришел бы теперь наш черед.]
Полковник был плотный, высокий и сангвинический немец, очевидно, служака и патриот. Он обиделся словами Шиншина.
– А затэ м, мы лосты вый государ, – сказал он, выговаривая э вместо е и ъ вместо ь . – Затэм, что импэ ратор это знаэ т. Он в манифэ стэ сказал, что нэ можэ т смотрэт равнодушно на опасности, угрожающие России, и что бэ зопасност империи, достоинство ее и святост союзов , – сказал он, почему то особенно налегая на слово «союзов», как будто в этом была вся сущность дела.
И с свойственною ему непогрешимою, официальною памятью он повторил вступительные слова манифеста… «и желание, единственную и непременную цель государя составляющее: водворить в Европе на прочных основаниях мир – решили его двинуть ныне часть войска за границу и сделать к достижению „намерения сего новые усилия“.
– Вот зачэм, мы лосты вый государ, – заключил он, назидательно выпивая стакан вина и оглядываясь на графа за поощрением.
Навигация
