История почты и почтовых марок Малайзии

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Малайзия Малайзия
малайск. Malaysia

Почтовая марка Федерированных малайских государств (1905)
История почты
Член ВПС

с 17 января 1958

Почтовые администрации
Федерированные малайские государства (1895—1946)

1 доллар Проливов = 100 центов (1898—1939)

Малайский Союз (1946—1948)

1 малайский доллар = 100 центов (1939—1953)

Малайская Федерация (1948—1963)

1 доллар Малайи и Брит. Борнео (ринггит) = 100 центов (1953—1967)

Малайзия (с 1963)

1 малайзийский доллар (ринггит) = 100 центов (1967—1976); 1 малайзийский ринггит = 100 центов (с 1976)

ПО в зонах оккупаций

Японией (1942—1945), Британской военной администрацией (1945—1948)

Pos Malaysia[en]
Первые почтовые марки

Карта почтового деления Малайзии (с указанием двух первых цифр почтовых индексов)

История почты и почтовых марок Малайзии включает развитие почтовой связи на территории Малайзии, государства в Юго-Восточной Азии, в периоды нахождения входящих в её состав султанатов под британским протекторатом (1874—1941, 1948—1957), японской оккупации времён Второй мировой войны (1941—1945), под управлением британской военной администрации (1945—1948) и независимости государства (с 1957). Собственные почтовые марки эмитируются с 1957 года. Малайзия входит в число стран — участниц Всемирного почтового союза (ВПС; с 1958), а её национальным почтовым оператором является служба Pos Malaysia[en][1] при правительственном Департаменте почтовых услуг Малайзии.





Содержание

Развитие почты

Выпуски почтовых марок

Федерированные малайские государства

Малайский Союз


Малайская Федерация

Малайзия начала выпуск собственных почтовых марок после обретения независимости от Великобритании 31 августа 1957 года. На марках обозначалось название Малайской Федерации.

В течение 1957—1963 годов в обращение поступили следующие почтовые марки Малайской Федерации:

1957
  • Общий выпуск
  • День независимости
1958
  • Конференция Экономической комиссии ООН для Азии и Дальнего Востока в Куала-Лумпуре
  • 1-я годовщина независимости
  • 10-летие Декларации прав человека
1959
  • Инаугурация парламента
1960
  • Всемирный год беженцев
  • Научно-исследователькая конференция по натуральному каучуку
1961
1962
  • Ликвидация малярии
  • Месячник национального языка
  • Введение бесплатного начального образования
1963

Малайзия

9 августа 1963 года Сабах, Саравак и Сингапур слились с Малайей, образовав Малайзию. В 1965 году Сингапур вышел из состава Малайзии.

Все штаты Малайзии осуществляют эмиссию почтовых марок, в основном стандартных марок одинаковых рисунков, но с указанием названий соответствующих штатов[2].

Стандартные выпуски

«Орхидеи и птицы»

В 1965 году Малайзия эмитировала свои первые стандартные почтовые марки. На марках низких номиналов для штатов были изображены орхидеи, на марках высоких номиналов для Малайзии были изображены птицы. Для каждого штата была выпущена собственная серия, идентичная во всём, кроме названия штата и портрета правителя или символа штата соответственно. Восемь марок высоких номиналов были напечатаны в вертикальном формате, изображали малайзийских птиц и имели надпись «MALAYSIA» («Малайзия») вместо названия штата.

Марки низких номиналов для штатов, 15 ноября 1965 года

Рисунки марок выполнил А. Фрейзер-Браннер (Fraser-Brunner).

Тринадцать штатов-эмитентов почтовых марок: Джохор, Кедах, Келантан, Малакка, Негри-Сембилан, Паханг, Пенанг, Перак, Перлис, Сабах, Саравак, Селангор, Тренггану.

Были также изготовлены пробные оттиски для Сингапура, но почтовые марки так и не были выпущены, поскольку Сингапур вышел из состава Малайзии, став независимым государством.

Почтовые марки были напечатаны в горизонтальном формате типографией Harrison & Sons в Англии в двух листах по 100 штук, 10 x 10, при этом в правой части нижних полей видны номера печатных цилиндров, по одному для каждого цвета, левый лист имел номер 1A, а правый лист — номер 1B. Использовались два вида клея, гуммиарабик и ПВА, разница между ними довольно заметна: гуммиарабик блестящий, а ПВА матовый. Цвета воспроизводились не стандартным способом четырёхцветной полиграфии, голубой-пурпурный-жёлтый-чёрный, а имели специально отведённые цвета как того требовал каждый номинал, напечатанный в гелиогравюре. В левой части нижнего поля находятся блоки проверки цвета, по одному для каждого цвета, окружённому чёрным квадратом, причём этот чёрный служит для цилиндра чёрного цвета индивидуализации штата. Первые выпуски печатались на бумаге с вертикальным водяным знаком «Multiple SPM» и гребенчатой зубцовкой 14 1/2. Впоследствии выходил ряд номиналов с горизонтальным водяным знаком, а позднее ещё и без водяного знака.

Были выпущены марки номиналом 1, 2, 5, 6, 10, 15 и 20 центов.

Известны пробные оттиски с отдельными цветами и сведённые в полноцветные пробы. Кроме того, каждый номинал был напечатан на пробных карточках Harrison в полном цвете.

С самого начала с печатью этого выпуска возникли проблемы, так как наблюдается отсутствие некоторых цветов, в ряде случаев — более одного цвета, что свидетельствует о плохом контроле качества. Некоторые из отсутствующих цветов теперь очень сложно найти, поскольку в некоторых случаях пострадали лишь несколько марок на листе, обычно 10 и меньше. Многие из этих разновидностей появились вследствие перерыва и возобновления подачи печатной краски во время печати тиража, что привело к отсутствию цвета на одной или нескольких колонок.

Известны следующие отсутствующие цвета:

Джохор: 1 цент серый, 5 центов жёлтый, 10 центов зелёный, 15 центов зелёный, 20 центов ярко фиолетовый.

Кедах: 1 цент серый, 2 цента жёлтый, 2 центов зелёный, 5 центов чёрный (название государства и портрет), 5 центов красный, 10 центов красный, 10 центов зелёный, 20 центов ярко-пурпурный, 20 центов жёлтый.

Келантан: 1 цент фуксиево-красный, 10 центов красный, 20 центов ярко-пурпурный, 20 центов жёлтый.

Малакка: 5 центов жёлтый, 5 центов красный.

Негри-Сембилан: 5 центов жёлтый, 5 центов красный.

Паханг: 1 цент серый, 5 центов красный, 10 центов красный.

Пенанг: 5 центов жёлтый, 5 центов красный, 5 центов синий, 5 центов синий и жёлтый, 6 центов жёлтый, 15 центов зелёный, 15 центов чёрный, 20 центов ярко-пурпурный, 20 центов жёлтый.

Перак: 2 цента тёмно-зелёный, 5 центов жёлтый, 10 центов красный, 15 центов чёрный, 15 центов фуксиево-красный, 20 центов ярко-пурпурный.

Перлис: Нет.

Сабах: 2 цента тёмно-зелёный.

Sarawak: 1 цент серый, 2 центов чёрный, 2 центов тёмно-зелёный, 2 цента жёлто-оливковый, 6 центов чёрный (название государства и щит) и 10 cents red,

Селангор: 1 цент фуксиево-красный, 2 цента жёлтый, 5 центов жёлтый, 5 центов красный, 10 центов красный, 15 центов зелёный, 20 центов ярко-пурпурный и 20 центов зелёный.

Тренггану: 15 центов чёрный (название государства и портрет) и 20 центов ярко-пурпурный.

Средние и высокие номиналы Малайзии

Были выпущены восемь почтовых марок средних и высоких номиналов с изображением малайзийских птиц. Это были номиналы 25, 30, 50, 75 центов, 1, 2, 5, 10 долларов и были предназначены для использования в любом малайзийском штате. Как и в случае низких номиналов, они печатались в двух листах по 100 марок, 10 x 10 с номерами цилиндров 1A и 1B для левого и правого листа, с вертикальным водяным знаком «Multiple PTM» и с зубцовкой 14 1/2.

Известны различные пробы отдельных цветов и сведённые в полноцветные пробы. Кроме того, каждый номинал был напечатан на пробных карточках Harrison в полном цвете.

Как и в случае низких номиналов, на марках ряда номиналов обнаруживаются отсутствующие цвета, а также перевёрнутые водяные знаки на номиналах 25, 30, 50 центов, 1, 2, 5 долларов.

Известны следующие отсутствующие цвета:

30 центов синий, 30 центов жёлтый, 50 центов жёлтый, 50 центов алый.

Постоянные дефекты обнаруживаются на большинстве номиналов, некоторые из них были впервые каталогизированы каталогом Stanly Gibbons в 2013 году.

«Бабочки»

Стандартные марки с изображениями бабочек, семи низких номиналов были эмитированы для каждого штата, включая: Джохор, Кедах, Келантан, Малакка, Негри-Сембилан, Паханг, Пенанг (Пинанг), Перак, Перлис, Сабах, Саравак, Селангор и Тренгану. Кроме того, были произведены марки восьми высоких номиналов с надписью англ. «Malaysia» («Малайзия»). Первоначальные выпуски штатов были отпечатаны в типографии фирмы Bradbury Wilkinson & Sons[en] в Великобритании, в листах по 200 марок, разделённых на два марочных листа по 100 марок (10 x 10), номиналом в 1, 2, 5, 6, 10, 15 и 20 центов. Выпуск напечатан литографским способом.

Цветоделённые пробы по каждому отдельному цвету были отпечатаны для всех номиналов, цвета были сведены с получением полноцветной пробы. Эти пробы были изготовлены вначале небольшими блоками, порядка четырёх, а затем — полными листами. Печать была выполнена, чтобы обеспечить правильную передачу всех сведённых оттенков цвета. Более распространённые пробы из марочных листов легко отличить от блоков, поскольку у последних — белые поля. У марок, отпечатанных в листах, был рисунок, позволявший печать без полей между марками, с запечатыванием зубцовки. У каждого номинала было два отдельных чёрных цвета, первый наносился как деталь бабочки и номинал марки, будучи общим для всех штатов, а второй — для названия штата, портрета правителя и (или) герба штата, являясь «обобщающим» цветом базовых марок.

Помимо марок, изданных в листах, два номинала, в 10 центов и 15 центов, были эмитированы в виде рулонных марок и предназначались для продажи в торговых автоматах в ряде населённых пунктов по всей территории Малайзии. Их рисунки были аналогичны маркам для штатов, но с надписью «Malaysia» («Малайзия») вместо названия штата, так как они предназначались для использования в любом штате. Рулонные марки печатались фирмой Harrison & Sons способом гелиогравюры. С самого начала автоматы по реализации рулонных марок оказались неэффективными в части обозначения правильных номиналов за уплаченные деньги, возможно, из-за того, что на марках сказалась повышенная влажность воздуха. По этим причинам вскоре после начала эксплуатации автоматов от их использования отказались. Вследствие этого прошедшие почту обычным путём экземпляры встречаются редко. В 2006 году был установлен вариант клея. Он коричневый, с чётким эффектом рифления. Вероятно, это была попытка преодолеть некоторые из проблем с торговыми автоматами, а рифление было призвано предотвратить скручивание марок. Существуют пробные карточки типографии (Harrison Proof Cards) обоих номиналов, с беззубцовой маркой в полном цвете на каждой.

В 1978 году были без объявления выпущены репринты некоторых номиналов выпусков для штатов, отпечатанные способом гелиогравюры фирмой Harrison & Sons, также в Великобритании. Некоторые из этих репринтов довольно редки, особенно 10-центовая марка Перлиса и 20-центовая марка Сабаха, поскольку в том же году их сменил новый выпуск «Цветы и животные». И в этот раз марки были напечатаны листами по 200 штук в двух марочных листах по 100 марок: 10 x 10. В отличие от выпусков, изготовленных фирмой Bradbury Wilkinson, в нижнем правом поле этих листов были номера цилиндра, по одному для каждого цвета, а также номера 1A для левого марочного листа и 1B для правого.

Единственные пробы, которые известны на сегодняшний день, — это одиночные полноцветные пробы на презентационных карточках фирмы Harrison & Sons, имеются все номиналы. Считается, что каждой из этих карточек должно было быть изготовлено только лишь по два экземпляра, один для архива типографии и одни для малайзийского почтового ведомства в Малайзии.

«Сельскохозяйственные и фруктовые растения»

Почтовые блоки

В 1982 году Малайзия издала первый почтовый блок в ознаменование 25-летия своей независимости. Начинание оказалось успешным, и Малайзия продолжила выпуск почтовых блоков.

Тематические марки

Малайзия выпустила свои первые почтовые марки спортивной тематики в 1965 году к Юговосточноазиатским играм. Выпуск марок этой тематики продолжается до сих пор.

Японская оккупация

После оккупации Малайи японской армией, в марте—апреле 1942 года в почтовое обращение поступили почтовые марки колонии Стрейтс-Сетлментс с надпечатками в виде оттиска печати бюро японской военной почты в Малайе. Надпечатки красного, черного, коричневого и фиолетового цвета. В июне—декабре того же года марки Стрейтс-Сетлментса были надпечатаны типографским способом надписи латиницей «Dai Nippon (2602) Malaya» («Земля восходящего солнца (2602)[3]. Малайя») и на японском языке «Японская почтовая служба». Такие же надпечатки были сделаны и на доплатных марках[4].

В 1943 году вышла серия из 10 стандартных марок оригинальных рисунков. В 1943 году и 1944 году было выпущено по одной серии (по два номинала в каждой) коммеморативных марок. Тексты на марках были только на японском языке. Обе серии были в обращении в Малайе и в Сингапуре[4].

В октябре 1943 года в качестве компенсации за участие в войне на стороне Японии княжества Кедах, Келантан, Перлис и Тренгану были переданы японцами Таиланду. В 1943 году в этих княжествах были выпущены в обращение почтовые марки с надписью на тайском и английском языках «Таиланд» с указанием номиналов в малайской валюте. Всего вышло шесть марок. Рисунки на них аналогичны рисункам почтовых марок Таиланда выпуска 1943 года с изображением памятника[4].

Выпуски штатов

Джохор

Султанат Джохор (с административным центром в городе Джохор-Бару), будучи нефедерированным княжеством, находился под протекторатом Великобритании[4].

В 1876 году в султанате была создана почтовая служба, и для оплаты пересылки корреспонденции была выпущена почтовая марка Стрейтс-Сетлментса номиналом в 2 цента с надпечаткой звезды и полумесяца. Когда запас марок с надпечаткой иссяк, в обращении были эти же марки без надпечатки. С 1884 года по 1891 год в Джохоре использовались марки Стрейтс-Сетлментса с надпечаткой текста «Johore» («Джохор»), а также нового номинала в 1891 году. С 1891 года в обращении были оригинальные портретные марки. Самый высокий номинал составлял 500 долларов, при этом все марки номиналом свыше 10 долларов использовались исключительно в качестве гербовых марок[4].

В 1896 году увидели свет первые памятные марки Джохора в виде надпечатки памятного текста на малайском языке. Имеется ошибка в надпечатке на марках всех номиналов[4].

С 1948 года в султанате начался выпуск памятных марок общего для всех британских колоний типа. Выходили также почтовые марки, посвящённые правителю султаната. С этого года на марках делалась надпись «Malaya Johore» («Малайя. Джохор»)[4].

В 1960 году были эмитированы почтовые марки стандартного выпуска с рисунками местной тематики. Через пять лет, в 1965 году, их заменил новый стандартный выпуск с изображением орхидей. Надписи на марках: «Malaysia Johore» («Малайзия. Джохор»)[4].

Оккупационные выпуски

После оккупации Джохора японскими войсками в 1941 году попавшие к японцам запасы доплатных марок серии из пяти номиналов 1938 года были надпечатаны в 1942 году печатью бюро японской военной почты. Оттиски печати были чёрными и коричневыми. В 1942—1945 годах на таких же доплатных марках был надпечатан текст на японском языке: «Японская почтовая служба»[4].

Почтовые марки султаната с японскими надпечатками применялись только в фискальных целях и в почтовом обращении не находились[4].

Кедах

До установления в 1909 году над султанатом Кедах протектората Великобритании он входил в состав Сиама (ныне Таиланд)[4].

С того же года на территории султаната начали применяться почтовые марки Стрейтс-Сетлментса и Федерации Малайских государств. В 1912 году были выпущены собственные марки оригинального дизайна[en]* с изображением рисового снопа, крестьянина с буйволом и правительственного здания. Этот же дизайн выходил повторно, но в другом цвете и с другим названием протектората, до 1936 года. В 1937 году в почтовом обращении в Кедахе появились новые почтовые марки[4].

Первые коммеморативные марки султаната вышли в обращение в 1922 году и были посвящены Малайской технической выставке в Сингапуре. Это были почтовые марки султаната с такой же надпечаткой, что и надпечатки на марках Стрейтс-Сетлментса[4].

После 1948 года стали выпускаться марки Кедаха, аналогичные выпускам султаната Джохор[4].

Оккупационный выпуск

В мае 1942 года в оккупированном японцами султанате были эмитированы почтовые марки султаната прежних лет выпуска (1921—1936 годов и 1937 года) с красной или чёрной надпечаткой текста «Dai Nippon 2602» («Земля восходящего солнца 2602»)[4].

Келантан

Так же как и Кедах, султанат Келантан до 1909 года входил в состав Сиама, а с 1909 года перешёл под протекторат Великобритании. Келантан — нефедерированное княжество[4].

В 1909 году начали использоваться почтовые марки Федерации Малайских государств. В 1911 году в обращение поступили собственные марки оригинального дизайна с изображением герба[4].

В 1922 году эмитированы первые коммеморативные марки, посвящённые Малайской технической выставке в Сингапуре[4].

С 1948 году выпуск почтовых марок стал аналогичен выпускам султаната Джохор[4].

Оккупационные выпуски

После начала японской оккупации, в апреле 1942 года на почтовой марке Келантана номиналом в 10 центов был сделан оттиск печати японского бюро военной почты в Куала-Лумпуре. В мае того же года на марках султаната были сделаны надпечатки новой стоимости и факсимиле подписи японского губернатора или его заместителя красного или чёрного цвета. Впоследствии вышел ещё один выпуск с надпечаткой новой стоимости и тоже с факсимильным оттиском подписи губернатора[4].

В период оккупации Таиландом административного центра Келантана — города Кота-Бару, в ноябре 1943 года в обращении появились почтовые марки пяти номиналов с изображением герба султаната и надписью арабским письмом. Выпуск был напечатан типографским способом на писчей бумаге. Марки имели зубцовку[4].

Малакка

Нынешний штат Малакка (с административным центром в городе Малакке) входил в состав британской колонии Стрейтс-Сетлментс, и на его территории в 1867—1941 годах в обращении были почтовые марки Стрейтс-Сетлментса, которые заменили марки Индии. Почтовые отправления, которые прошли почту в Малакке, можно отличить по оттиску почтового штемпеля, имевшего номер «В 109»[4].

В 1945—1948 годах использовались почтовые марки британской военной администрации Малайи[4].

Собственные почтовые марки стали выпускаться в 1948 году. Их отличительным признаком служит изображение британских королей вместо портретов местных правителей. С 1960 года портрет королевы Великобритании на марках сменил герб Малакки. В 1965 году на почтовых марках в связи с изменением официального названия штата стали вместо «Malacca» («Малакка») писать «Melaka» («Малакка»)[4].

Оккупационный выпуск

Когда территория была оккупирована японскими войсками, в апреле 1942 года на четырёх марках (в виде квартблока) Малакки была сделана вручную надпечатка печати японского правительственного бюро военного департамента Малакки. Этот выпуск был в обращении только на территории Малакки. Всего с надпечаткой вышли 14 номиналов почтовых марок и 6 — доплатных марок[4].

Негри-Сембилан

Протекторат Великобритании над султанатом Негри-Сембилан (с административным центром в городе Серембане) был установлен в 1887 году[4].

В 1891 году на этой территории использовались почтовые марки Стрейтс-Сетлментса. В августе 1891 года вышла первая собственная марка (с надпечаткой «Negri Sembilan» («Негри-Сембилан»)), а затем почтовые марки оригинального рисунка с изображением прыгающего тигра. В 1896—1899 годах была выпущена серия марок с изображением головы тигра[4].

В 1900—1935 годах в султанате в обращении были марки Федерации Малайских государств. После этого снова стали использоваться собственные марки с изображением герба[4].

С 1948 года эмитируются почтовые марки, аналогичные выпускам Джохора, с той разницей, что вместо портрета султана на них помещается изображение герба султаната[4].

Региональный выпуск

С 1878 года в султанате Сунгай-Юджанг (под протекторатом Великобритании с 1889 года) выпускались собственные марки. Это была первая марка Индии номиналом в ½ анны, на которой была сделана надпечатка полумесяца, звезды и аббревиатуры «SU» в овале. Выпуск носил неофициальный характер. В 1880 году аналогичная надпечатка была сделана на марке Стрейтс-Сетлментса номиналом в 2 цента. В 1881—1891 годах на этих марках было надпечатано название султаната («Sungei Ujong») в две строки[4].

В 1891—1895 годах в Сунгай-Юджанге в обращении находились почтовые марки с рисунком, аналогичным рисунку марок Негри-Сембилана[4].

С 1895 года, после включения Сунгай-Юджанга в состав Негри-Сембилана, там стали использоваться почтовые марки последнего[4].

Оккупационные выпуски

Во время японской оккупации, в апреле 1942 года на почтовых марках Негри-Сембилана была вручную сделана надпечатка оттиска печати бюро японской военной почты в Малайе. Известны надпечатки чёрного, красного, коричневого и фиолетового цвета. В июне того же года на марках 11 номиналов появилась надпечатка текста «Dai Nippon (2602) Malaya». В декабре 1942 года в обращении появились 4 марки с надпечаткой на японском языке: «Японская почтовая служба», при этом на трёх из них была также сделана надпечатка нового номинала[4].

Паханг

Султанат Паханг (c административным центром в городе Куантане, до 1955 года — Куала-Липис) находился под протекторатом Великобритании с 1887 года, с 1895 года — в составе Федерации Малайских государств[4].

В 1889—1890 годах появились первые марки султаната. Это была надпечатка «Pahang» («Паханг») на почтовых марках колонии Стрейтс-Сетлментс. В 1891 году в обращение поступила марка Стрейтс-Сетлментса номиналом 24 цента с надпечаткой названия «Pahang» и нового номинала «2 цента»[4].

В 1891—1897 годах в почтовом обращении была серия почтовых марок с изображением прыгающего тигра и головы тигра аналогично дизайну марок Негри-Сембилана того периода. В августе 1897 года марка выпуска 1893 года номиналом в 5 центов была разрезана пополам, на половинках (бисектах) был от руки проставлен новый номинал (соответственно 2 и 3 цента) и инициалы окружного казначея Джона Ф. Оуэна: «JFO». Надписи были красного (датируются 12 января 1897 года) или черного цвета (датируются 20 августа 1897 года). В 1898—1899 годах использовались почтовые марки султаната Перак с надпечаткой «Pahang» («Паханг»)[4].

В 1902 году на марке Паханга номиналом в 5 долларов была ошибочно выполнена надпечатка 50 долларов, но тем не менее несколько таких марок всё же поступили в обращение[4].

В 1900—1935 годах на территории султаната использовались почтовые марки Федерации Малайских государств. В 1935—1941 годах их сменил выпуск стандартных марок[4].

Начиная с 1948 года для Паханга выпускаются марки, аналогичные выпускам Джохора[4].

Оккупационный выпуск

В апреле 1942 года на марках Паханга были сделаны надпечатки оттиска печати бюро японской военной почты в Малайе[4].

Перак

Султанат Перак (с административным центром в городе Ипохе) перешёл под протекторат Великобритании в 1874 году. В 1895 году был включён в состав Федерации Малайских государств[4].

В 1874—1878 годах в обращении были почтовые марки колонии Стрейтс-Сетлментс. В 1878 году вышла первая марка султаната. Это была надпечатка на 2-центовой марке Стрейтс-Сетлментса изображения полумесяца, звезды и буквы «Р» в овале. В 1880—1891 годах использовались различные марки Стрейтс-Сетлментса с надпечаткой «Perak» («Перак»). В 1883 году на марках добавилась надпечатка нового номинала. В 1892 году были эмитированы марки с изображением прыгающего тигра, а в 1895—1899 годах — с изображением головы тигра и группы слонов[4].

В 1900—1935 годах на территории султаната для оплаты почтовых сборов применялись почтовые марки Федерации Малайских государств. В 1935—1941 годах вышли две серии стандартных марок[4].

С 1948 года начался выпуск почтовых марок, аналогичных выпускам Джохора[4].

Служебные марки

В 1890 году в обращение поступили служебные марки Перака девяти номиналов с надпечаткой букв «PGS» («Правительственная служба Перака»). В 1894—1897 годах две почтовые марки султаната номиналом в 5 центов с помощью надпечатки слова «Service» («Служебная») были превращены в служебные марки[4].

Оккупационные выпуски

В апреле 1942 года в связи с японской оккупацией были выпущены марки Перака с надпечатками вручную (черного, красного, коричневого, фиолетового цветов) оттиска печати бюро японской военной почты в Малайе. В мае того же года на марках султаната были сделаны надпечки текста «Dai Nippon (2602) Malaya», а в ноябре на четырёх марках Перака появилась типографская надпечатка «Dai Nippon Yubin». В декабре 1942 года были эмитированы марки с надпечаткой на японском языке: «Японская почтовая служба»[4].

Пинанг

Нынешний штат Пинанг (с административным центром в городе Джорджтауне) под названием Пенанг входил в состав британской колонии Стрейтс-Сетлментс. Когда в 1948 году Пенанг стал штатом в составе Союза Малайской Федерации, там стали выпускаться почтовые марки аналогично почтовым выпускам Джохора. С 1960 года на марках стал изображаться герб Пенанга. В 1965 году написание названия штата было изменено на «Pulau Pinang» («Штат Пинанг»)[4].

Оккупационный выпуск

Во время японской оккупации, в марте 1942 года в обращении появились почтовые марки Стрейтс-Сетлментса с надпечатками факсимиле подписей двух чиновников оккупационной администрации красного цвета. В том же 1942 году были эмитированы марки Стрейтс-Сетлментса с надпечаткой текста «Dai Nippon (2602) Malaya», которые использовались только на территории Пенанга и провинции Уиллесли[en][4].

Перлис

Несмотря на то, что раджанат Перлис (с административным центром в городе Кангар) не входил в состав Федерации Малайских государств, в 1909—1912 годах на его территории использовались почтовые марки Федерации. С 1912 года до 1942 года его территория была в ведении почтовой службы султаната Кедах, соответственно в обращении находились марки Кедаха[4].

В 1948 году начался выпуск собственных почтовых марок подобно выпускам Джохора. Надпись на марках: вначале «Malaya Perlis» («Малайя. Перлис»), затем «Malaysia Perlis» («Малайзия. Перлис»)[4].

Сабах

Саравак

В Сараваке (с административным центром в городе Кучинге) в почтовом обращении с 1859 года были почтовые марки Индии[4]. В 1869 году в Кучинге открылось первое почтовое отделение[4].

В период с 1869 года по 1941 год эмитировались серии марок с изображением первого, второго и третьего раджи Саравака. На марках выпуска 1869 года по углам рисунка стоят буквы «JBRS» (это сокращение от «Джеймс Брук, Раджа Саравака»). На марках, выпускавшихся в 1871—1917 годах — буквы «CBRS» (от «Чарльз Брук, Раджа Саравака»). На почтовых выпусках 1917—1941 годов изображён портрет Джеймса Брука[4].

Вначале, до принятия Саравака во Всемирный почтовый союз в 1897 году, его почтовые марки служили только для оплаты доставки почтовых отправлений до Сингапура, где на них для дальнейшей пересылки доклеивались почтовые марки Сингапура[4].

После объявления протектората Великобритании над Сараваком в 1888 году там были выпущены почтовые марки британского колониального типа, но изображающие Белого раджу вместо британского монарха[4].

В 1941 году территорию протектората оккупировали японцы. После освобождения в 1945 году он попал под управление британской военной администрации, выпустившей в декабре 1945 года собственные почтовые марки, которые представляли собой марки выпуска 1934—1941 годов с надпечаткой «ВМА» («Британская военная администрация»). Выпущенные марки, аналогично выпуску для Северного Борнео, использовались и продавались в почтовых отделениях Брунея, Лабуана, Северного Борнео и Саравака[4].

В 1946 году в Сараваке была выпущена первая серия памятных марок[4].

В том же 1946 году Саравак стал колонией Великобритании, и уже в 1947 году был эмитирован новый тираж марок выпуска 1934—1941 годов с другим водяным знаком и с надпечаткой британского королевского вензеля[4]. В 1950 году в обращении появилась первая серия стандартных марок с изображением бабочки, панголина, карты колонии и других сюжетов[4].

Начиная с 1948 года, эмитировались памятные марки общих колониальных выпусков[4].

С 1963 года подобно другим штатам Малайзии выходят стандартные марки штата Саравак[4].

Оккупационный выпуск

После начала японской оккупации в 1942 году были эмитированы почтовые марки Саравака довоенных выпусков 1934—1941 годов с надпечаткой на японском языке «Императорское японское правительство» фиолетового цвета. Всего вышли миниатюры 26 номиналов. Марки также были в обращении в Северном Борнео, Лабуане и Брунее. Марки, на которых сделаны надпечатки овальной формы, являются не почтовыми, а гербовыми[4].

Местный выпуск Маруди

В конце Второй мировой войны в городе Маруди[en] вышли в обращение напечатанные на пишущей машинке под копирку марки номиналом в 8 и 15 центов чёрного (первый экземпляр) и фиолетового (экземпляр под копирку) цвета, с надписью «Postage paid / 8 (или 15) cents / C. A. O. / Marudi» («Почтовый сбор уплачен / 8 (или 15) центов / Главный администратор[en] / Маруди»)[4][5][]. Для гашения марок на них ставился довоенный календарный почтовый штемпель района Барам[4][5]. После освобождения района от японской оккупации на почте не было почтовых марок. Тогда главный администратор Барама Ч. Мюррей (C. B. Murray) напечатал на машинке вышеуказанный текст на линованных листах из старых бухгалтерских книг, поставил свою подпись и фиолетовую печать администрации и разрезал листы на отдельные марки. Марки наклеивались на отправляемую корреспонденцию, которая затем доставлялась в Лабуан, где почтовые служащие отрывали их, наклеивая вместо них обычные почтовые марки, и отправляли по назначению[5]. Этот выпуск был изъят из обращения британской военной администрацией[4]. В связи с вышеописанной практикой уцелело немного таких местных марок, причём не известно ни одной из них на письмах[5].

Селангор

С 1874 года по 1895 год, когда султанат Селангор (с административным центром в городе Шах-Алам, до этого — в городе Куала-Лумпур) находился под протекторатом Великобритании, на его территории в обращении были почтовые марки Стрейтс-Сетлментса[4].

В 1895 году, когда Селангор был включён в состав Федерации Малайских государств, вышла первая собственная почтовая марка, которая представляла собой надпечатку черного и красного цвета полумесяца, звезды и латинской буквы «S» в овале на марке Стрейтс-Сетлментса номиналом в 2 цента. Официальность происхождения этих надпечаток подтверждения не получила[4].

В 1881—1891 годах использовались марки Стрейтс-Сетлментса с надпечаткой «Selangor» («Селангор»)[4].

В 1891—1895 годах в обращение вышли почтовые марки, изображавшие тигра в прыжке и снабжённые той же надписью «Селангор». В 1895—1897 году была эмитирована новая стандартная серия с номиналами от 3 до 25 центов с изображением головы тигра и группы слонов. При этом марки более высоких номиналов в 10 и 25 долларов применялись практически только как гербовые[4].

В период с 1900 по 1935 год использовались марки Федерации Малайских государств[4].

В 1935—1941 годах были выпущены почтовые марки с изображением мечети в Кланге и портрета султана. На марках надпись «Malaya Selangor» («Малайя. Селангор»). В 1941 году вышли две марки номиналом в 1 и 2 доллара. Была также подготовлена к выпуску марка номиналом в 5 долларов, но появилась в обращении уже во время оккупации султаната Японией[4].

В 1945—1948 годах использовались почтовые марки Британской военной администрации[4].

Начиная с 1948 года, начался выпуск марок подобно выпускам султаната Джохор[4]. На марках присутствуют надписи: «Persekutuan Tanah Melayu», «Selangor Malaysia» («Селангор. Малайзия»)[4].

Оккупационные выпуски

В 1942 году в почтовом обращении появились японские оккупационные выпуски, представлявшие собой почтовые марки Селангора прежних лет с проставленными на них чёрными, красными, фиолетовыми и коричневыми оттисками печати японского военного бюро Малайи. В июне того же года на марках султаната была надпечатан типографским способом текст «Dai Nippon (2602) Malaya» («Земля восходящего солнца (2602). Малайя»). На одно- и трёхцентовых марках надпечатка стоит по горизонтали и вертикали[4].

В том же 1942 году в обращении появились марки с надпечаткой по вертикали и горизонтали на японском языке слов «Императорская японская почта»[4].

В ноябре 1942 года по случаю проведения в султанате сельскохозяйственной и садоводческой выставки на марках Селангора номиналом в 2 и 8 центов была выполнена надпечатка текста «Selangor Exhibition Dai Nippon 2602. Malaya» («Селангор. Выставка. Земля восходящего солнца. 2602. Малайя»)[4].

Тренгану

Султанат Тренгану (с административным центром в городе Куала-Тренгану), входивший в состав Сиама, перешёл под протекторат Великобритании в 1909 году[4].

В 1909—1940 годах в обращении на его территории находились почтовые марки Стрейтс-Сетлментса. В 1910—1919 годах вышла первая серия стандартных портретных марок. В 1921—1938 годах её сменили марки новой серии. Следует отметить, что почтовые марки высокого номинала в 25 долларов практически не были в почтовом обращении[4].

В 1922 году увидела свет первая серия памятных марок Тренгану, посвящённая Малайской технической выставке в Сингапуре. Это была надпечатка «Malaya Borneo Exhibition» («Выставка Малайя Борнео») на марках выпуска 1910—1921 годов. В 1937 году была эмитирована серия доплатных марок[4].

После окончания японской оккупации 1941—1945 годов в обращение поступили марки британской военной администрации[4].

С 1948 года начался выпуск марок Тренгану подобно почтовым выпускам Джохора[4]. На марках надпись: вначале «Malaya Trengganu» («Малайя. Тренгану»), затем — «Malaysia Trengganu» («Малайзия. Тренгану»)[4].

Оккупационный выпуск

Во время оккупации султаната японцами, в апреле 1942 года на сохранившихся почтовых марках Тренгану были сделаны вручную надпечатки печатью японского военного бюро Малайи черного, красного, фиолетового и коричневого цветов. В июне того же года в обращении появились обычные и доплатные марки с надпечаткой «Dai Nippon (2602) Malaya». В 1943 году использовались почтовые марки Тренгану с вертикальной надпечаткой на японском языке текста «Японская почтовая служба»[4].

В 1943 году Тренгану был передан японцами Таиланду вместе с Кедахом, Келантаном и Перлисом, после чего в почтовом хождении были почтовые марки Таиланда, выпущенные специально для оккупированных районов Малайи. В 1944 году на ряде марок японской оккупации Стрейтс-Сетлментса, Паханга, Тренгану, Селагора и других, на почтовых марках оригинального дизайна для Малайи, а также на японских почтовых марках, запасы которых оставались в почтовых отделениях, была сделана надпечатка «Trengganu» («Тренгану»). Всего были эмитированы почтовые марки 29 номиналов с такой надпечаткой[4].

Федеральная территория Куала-Лумпур

Федеральная территория Куала-Лумпур до 1 февраля 1974 года, когда ей был присвоен статус федеральной территории, находилась в составе штата Селангор, и в обращении там были почтовые марки Селангора. В том же 1974 году для неё были эмитированы специальные почтовые марки номиналом от 1 до 25 сен. Подобно выпускам штатов, на рисунках марок изображены цветы[6].

См. также

Напишите отзыв о статье "История почты и почтовых марок Малайзии"

Примечания

  1. [www.upu.int/en/the-upu/member-countries/southern-asia-and-oceania/malaysia.html Malaysia] (англ.). Member countries. Southern Asia and Oceania. Universal Postal Union. Проверено 8 ноября 2011. [www.webcitation.org/6AJXZL76G Архивировано из первоисточника 31 августа 2012].
  2. Rossiter, Stuart; Fowler, John & Wellsted, Raife. [www.sandafayre.com/atlas/malays.htm Malaysia] (англ.). Stamp Atlas. Sandafayre Stamp Auctions. — Малайзия. Проверено 8 ноября 2011. [www.webcitation.org/6AJXaAzPe Архивировано из первоисточника 31 августа 2012].
  3. Надпись означает Японскую империю и год по японскому календарю, соответствующий 1942 году; см: [www.collectorsclubchicago.org/b25d.htm Glossary of Stamp Collecting Terms: Dai Nippon и Dai Nippon 2602] (англ.)(недоступная ссылка — история). AskPhil. Проверено 21 октября 2011. [web.archive.org/20110725185518/www.collectorsclubchicago.org/b25d.htm Архивировано из первоисточника 25 июля 2011].
  4. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 Малайзия // [fmus.ru/article02/Asia/malaysia.html Филателистическая география. Страны Азии (без СССР)] / Н. И. Владинец. — М.: Радио и связь, 1984. — С. 87—104. — 176 с. </li>
  5. 1 2 3 4 [www.christies.com/LotFinder/lot_details.aspx?from=salesummary&intObjectID=1045306 Lot 1407 / Sale 5711] (англ.). Auction Results: Stamps. L.: Christie's (19 November 1996). — Гашёная виньетка Маруди: «Postage Paid / 15 cents / C. A. O. / MARUDI», машинописная копия, слегка потрёпанная по краям. — «Used Marudi label: Postage Paid / 15 cents / C. A. O. / MARUDI, a carbon copy, a little ragged around edges.»  Проверено 21 января 2016. [www.webcitation.org/6ehs2a5MC Архивировано из первоисточника 21 января 2016].
  6. Владинец, 1984, с. 104.
  7. </ol>

Литература

  • Малайзия // [dic.academic.ru/dic.nsf/dic_philately/1413/ Большой филателистический словарь] / Н. И. Владинец, Л. И. Ильичёв, И. Я. Левитас, П. Ф. Мазур, И. Н. Меркулов, И. А. Моросанов, Ю. К. Мякота, С. А. Панасян, Ю. М. Рудников, М. Б. Слуцкий, В. А. Якобс; под общ. ред. Н. И. Владинца и В. А. Якобса. — М.: Радио и связь, 1988. — С. 162. — 320 с. — 40 000 экз. — ISBN 5-256-00175-2.
  • Малайзия // [www.colonies.ru/books/geografia/malaysia.html Филателистическая география (зарубежные страны): Справочник] / Л. Л. Лепешинский. — М.: Связь, 1967. — С. 119. — 480 с.
  • Rossiter S., Fowler J. The Stamp Atlas: A Unique Assembly of Geography, Social and Political History, and Postal Information. — 1st edn. — L., Sydney: Macdonald, 1986. — 336 p. — ISBN 0-356-10862-7(англ.)
  • Stanley Gibbons Limited: различные каталоги «Стэнли Гиббонс»(англ.)

Ссылки

  • [www.jl.sl.btinternet.co.uk/stampsite/home.html Encyclopaedia of Postal History]. [archive.is/cTw5G Архивировано из первоисточника 10 октября 2012].
  • [www.stanleygibbons.com/stanleygibbons/view/content/sg_search/sgproductcatalog?searchBox=yes&query=Malaysia&filter=general&submitSearchButton=Search+%3E Malaysia] (англ.). Stanley Gibbons Shop. Stanley Gibbons Limited. — Информация о филателистических материалах Малайзии на [www.stanleygibbons.com/ сайте] компании «Стэнли Гиббонс». Проверено 6 октября 2011. [www.webcitation.org/67iJsnOje Архивировано из первоисточника 17 мая 2012].
  • [www.jl.sl.btinternet.co.uk/stampsite/alpha/m/mamd.html#m023 Malaysia. Encyclopaedia of Postal History] (англ.). Stampsite: The Encyclopaedia of Postal Authorities. BlackJack. — Информация о марках Малайзии в базе данных «Энциклопедия истории почты. Энциклопедия почтовых ведомств». Проверено 6 октября 2011. [web.archive.org/web/20090108190500/www.jl.sl.btinternet.co.uk/stampsite/alpha/m/mamd.html#m023 Архивировано из первоисточника 8 января 2009].
  • [www.pos.com.my/ Pos Malaysia Homepage]
  • [www.filatelic.com/ Filatelic.com Homepage]
  • [mlysiastamp.topcities.com/ Collect Stamps From Malaysia]
  • [web.archive.org/web/20091026235423/geocities.com/fatin90_my/ Fatin’s Malaysian Stamps Album Homepage]
  • [www.m-s-g.org.uk Malaya Study Group]
  • [britborneostamps.org.uk/ Sarawak Specialists' Society] (англ.). — Общество коллекционеров почтовых марок Саравака. Проверено 24 ноября 2011. [www.webcitation.org/67iJuBgF4 Архивировано из первоисточника 17 мая 2012].
  • [sarawakstamps.com/default.aspx Sarawak Stamps - Rajah Philately] (англ.). RM Associates (2006). — Почтовые марки Саравака - филателия раджей. Проверено 24 ноября 2011. [www.webcitation.org/67iJujMHy Архивировано из первоисточника 17 мая 2012].

Отрывок, характеризующий История почты и почтовых марок Малайзии

– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
– Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
– Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.
Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.
– Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к дежурному штаб офицеру.
– Одно было подбито, – отвечал дежурный штаб офицер, – а другое, я не могу понять; я сам там всё время был и распоряжался и только что отъехал… Жарко было, правда, – прибавил он скромно.
Кто то сказал, что капитан Тушин стоит здесь у самой деревни, и что за ним уже послано.
– Да вот вы были, – сказал князь Багратион, обращаясь к князю Андрею.
– Как же, мы вместе немного не съехались, – сказал дежурный штаб офицер, приятно улыбаясь Болконскому.
– Я не имел удовольствия вас видеть, – холодно и отрывисто сказал князь Андрей.
Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.
– Каким образом орудие оставлено? – спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.
Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил:
– Не знаю… ваше сиятельство… людей не было, ваше сиятельство.
– Вы бы могли из прикрытия взять!
Что прикрытия не было, этого не сказал Тушин, хотя это была сущая правда. Он боялся подвести этим другого начальника и молча, остановившимися глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в глаза экзаменатору.
Молчание было довольно продолжительно. Князь Багратион, видимо, не желая быть строгим, не находился, что сказать; остальные не смели вмешаться в разговор. Князь Андрей исподлобья смотрел на Тушина, и пальцы его рук нервически двигались.
– Ваше сиятельство, – прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, – вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.
Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского.
– И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, – продолжал он, – то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, – сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.
Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.
– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.

«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.



Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:
«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]
– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.
– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.
Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.
– Mais, mon cher, [Но, мой милый,] я это сделал для себя, для своей совести, и меня благодарить нечего. Никогда никто не жаловался, что его слишком любили; а потом, ты свободен, хоть завтра брось. Вот ты всё сам в Петербурге увидишь. И тебе давно пора удалиться от этих ужасных воспоминаний. – Князь Василий вздохнул. – Так так, моя душа. А мой камердинер пускай в твоей коляске едет. Ах да, я было и забыл, – прибавил еще князь Василий, – ты знаешь, mon cher, что у нас были счеты с покойным, так с рязанского я получил и оставлю: тебе не нужно. Мы с тобою сочтемся.
То, что князь Василий называл с «рязанского», было несколько тысяч оброка, которые князь Василий оставил у себя.
В Петербурге, так же как и в Москве, атмосфера нежных, любящих людей окружила Пьера. Он не мог отказаться от места или, скорее, звания (потому что он ничего не делал), которое доставил ему князь Василий, а знакомств, зовов и общественных занятий было столько, что Пьер еще больше, чем в Москве, испытывал чувство отуманенности, торопливости и всё наступающего, но не совершающегося какого то блага.
Из прежнего его холостого общества многих не было в Петербурге. Гвардия ушла в поход. Долохов был разжалован, Анатоль находился в армии, в провинции, князь Андрей был за границей, и потому Пьеру не удавалось ни проводить ночей, как он прежде любил проводить их, ни отводить изредка душу в дружеской беседе с старшим уважаемым другом. Всё время его проходило на обедах, балах и преимущественно у князя Василия – в обществе толстой княгини, его жены, и красавицы Элен.
Анна Павловна Шерер, так же как и другие, выказала Пьеру перемену, происшедшую в общественном взгляде на него.
Прежде Пьер в присутствии Анны Павловны постоянно чувствовал, что то, что он говорит, неприлично, бестактно, не то, что нужно; что речи его, кажущиеся ему умными, пока он готовит их в своем воображении, делаются глупыми, как скоро он громко выговорит, и что, напротив, самые тупые речи Ипполита выходят умными и милыми. Теперь всё, что ни говорил он, всё выходило charmant [очаровательно]. Ежели даже Анна Павловна не говорила этого, то он видел, что ей хотелось это сказать, и она только, в уважение его скромности, воздерживалась от этого.
В начале зимы с 1805 на 1806 год Пьер получил от Анны Павловны обычную розовую записку с приглашением, в котором было прибавлено: «Vous trouverez chez moi la belle Helene, qu'on ne se lasse jamais de voir». [у меня будет прекрасная Элен, на которую никогда не устанешь любоваться.]
Читая это место, Пьер в первый раз почувствовал, что между ним и Элен образовалась какая то связь, признаваемая другими людьми, и эта мысль в одно и то же время и испугала его, как будто на него накладывалось обязательство, которое он не мог сдержать, и вместе понравилась ему, как забавное предположение.
Вечер Анны Павловны был такой же, как и первый, только новинкой, которою угощала Анна Павловна своих гостей, был теперь не Мортемар, а дипломат, приехавший из Берлина и привезший самые свежие подробности о пребывании государя Александра в Потсдаме и о том, как два высочайшие друга поклялись там в неразрывном союзе отстаивать правое дело против врага человеческого рода. Пьер был принят Анной Павловной с оттенком грусти, относившейся, очевидно, к свежей потере, постигшей молодого человека, к смерти графа Безухого (все постоянно считали долгом уверять Пьера, что он очень огорчен кончиною отца, которого он почти не знал), – и грусти точно такой же, как и та высочайшая грусть, которая выражалась при упоминаниях об августейшей императрице Марии Феодоровне. Пьер почувствовал себя польщенным этим. Анна Павловна с своим обычным искусством устроила кружки своей гостиной. Большой кружок, где были князь Василий и генералы, пользовался дипломатом. Другой кружок был у чайного столика. Пьер хотел присоединиться к первому, но Анна Павловна, находившаяся в раздраженном состоянии полководца на поле битвы, когда приходят тысячи новых блестящих мыслей, которые едва успеваешь приводить в исполнение, Анна Павловна, увидев Пьера, тронула его пальцем за рукав.
– Attendez, j'ai des vues sur vous pour ce soir. [У меня есть на вас виды в этот вечер.] Она взглянула на Элен и улыбнулась ей. – Ma bonne Helene, il faut, que vous soyez charitable pour ma рauvre tante, qui a une adoration pour vous. Allez lui tenir compagnie pour 10 minutes. [Моя милая Элен, надо, чтобы вы были сострадательны к моей бедной тетке, которая питает к вам обожание. Побудьте с ней минут 10.] А чтоб вам не очень скучно было, вот вам милый граф, который не откажется за вами следовать.
Красавица направилась к тетушке, но Пьера Анна Павловна еще удержала подле себя, показывая вид, как будто ей надо сделать еще последнее необходимое распоряжение.
– Не правда ли, она восхитительна? – сказала она Пьеру, указывая на отплывающую величавую красавицу. – Et quelle tenue! [И как держит себя!] Для такой молодой девушки и такой такт, такое мастерское уменье держать себя! Это происходит от сердца! Счастлив будет тот, чьей она будет! С нею самый несветский муж будет невольно занимать самое блестящее место в свете. Не правда ли? Я только хотела знать ваше мнение, – и Анна Павловна отпустила Пьера.
Пьер с искренностью отвечал Анне Павловне утвердительно на вопрос ее об искусстве Элен держать себя. Ежели он когда нибудь думал об Элен, то думал именно о ее красоте и о том не обыкновенном ее спокойном уменьи быть молчаливо достойною в свете.
Тетушка приняла в свой уголок двух молодых людей, но, казалось, желала скрыть свое обожание к Элен и желала более выразить страх перед Анной Павловной. Она взглядывала на племянницу, как бы спрашивая, что ей делать с этими людьми. Отходя от них, Анна Павловна опять тронула пальчиком рукав Пьера и проговорила:
– J'espere, que vous ne direz plus qu'on s'ennuie chez moi, [Надеюсь, вы не скажете другой раз, что у меня скучают,] – и взглянула на Элен.
Элен улыбнулась с таким видом, который говорил, что она не допускала возможности, чтобы кто либо мог видеть ее и не быть восхищенным. Тетушка прокашлялась, проглотила слюни и по французски сказала, что она очень рада видеть Элен; потом обратилась к Пьеру с тем же приветствием и с той же миной. В середине скучливого и спотыкающегося разговора Элен оглянулась на Пьера и улыбнулась ему той улыбкой, ясной, красивой, которой она улыбалась всем. Пьер так привык к этой улыбке, так мало она выражала для него, что он не обратил на нее никакого внимания. Тетушка говорила в это время о коллекции табакерок, которая была у покойного отца Пьера, графа Безухого, и показала свою табакерку. Княжна Элен попросила посмотреть портрет мужа тетушки, который был сделан на этой табакерке.
– Это, верно, делано Винесом, – сказал Пьер, называя известного миниатюриста, нагибаясь к столу, чтоб взять в руки табакерку, и прислушиваясь к разговору за другим столом.
Он привстал, желая обойти, но тетушка подала табакерку прямо через Элен, позади ее. Элен нагнулась вперед, чтобы дать место, и, улыбаясь, оглянулась. Она была, как и всегда на вечерах, в весьма открытом по тогдашней моде спереди и сзади платье. Ее бюст, казавшийся всегда мраморным Пьеру, находился в таком близком расстоянии от его глаз, что он своими близорукими глазами невольно различал живую прелесть ее плеч и шеи, и так близко от его губ, что ему стоило немного нагнуться, чтобы прикоснуться до нее. Он слышал тепло ее тела, запах духов и скрып ее корсета при движении. Он видел не ее мраморную красоту, составлявшую одно целое с ее платьем, он видел и чувствовал всю прелесть ее тела, которое было закрыто только одеждой. И, раз увидав это, он не мог видеть иначе, как мы не можем возвратиться к раз объясненному обману.
«Так вы до сих пор не замечали, как я прекрасна? – как будто сказала Элен. – Вы не замечали, что я женщина? Да, я женщина, которая может принадлежать всякому и вам тоже», сказал ее взгляд. И в ту же минуту Пьер почувствовал, что Элен не только могла, но должна была быть его женою, что это не может быть иначе.
Он знал это в эту минуту так же верно, как бы он знал это, стоя под венцом с нею. Как это будет? и когда? он не знал; не знал даже, хорошо ли это будет (ему даже чувствовалось, что это нехорошо почему то), но он знал, что это будет.
Пьер опустил глаза, опять поднял их и снова хотел увидеть ее такою дальнею, чужою для себя красавицею, какою он видал ее каждый день прежде; но он не мог уже этого сделать. Не мог, как не может человек, прежде смотревший в тумане на былинку бурьяна и видевший в ней дерево, увидав былинку, снова увидеть в ней дерево. Она была страшно близка ему. Она имела уже власть над ним. И между ним и ею не было уже никаких преград, кроме преград его собственной воли.
– Bon, je vous laisse dans votre petit coin. Je vois, que vous y etes tres bien, [Хорошо, я вас оставлю в вашем уголке. Я вижу, вам там хорошо,] – сказал голос Анны Павловны.
И Пьер, со страхом вспоминая, не сделал ли он чего нибудь предосудительного, краснея, оглянулся вокруг себя. Ему казалось, что все знают, так же как и он, про то, что с ним случилось.
Через несколько времени, когда он подошел к большому кружку, Анна Павловна сказала ему:
– On dit que vous embellissez votre maison de Petersbourg. [Говорят, вы отделываете свой петербургский дом.]
(Это была правда: архитектор сказал, что это нужно ему, и Пьер, сам не зная, зачем, отделывал свой огромный дом в Петербурге.)
– C'est bien, mais ne demenagez pas de chez le prince Ваsile. Il est bon d'avoir un ami comme le prince, – сказала она, улыбаясь князю Василию. – J'en sais quelque chose. N'est ce pas? [Это хорошо, но не переезжайте от князя Василия. Хорошо иметь такого друга. Я кое что об этом знаю. Не правда ли?] А вы еще так молоды. Вам нужны советы. Вы не сердитесь на меня, что я пользуюсь правами старух. – Она замолчала, как молчат всегда женщины, чего то ожидая после того, как скажут про свои года. – Если вы женитесь, то другое дело. – И она соединила их в один взгляд. Пьер не смотрел на Элен, и она на него. Но она была всё так же страшно близка ему. Он промычал что то и покраснел.
Вернувшись домой, Пьер долго не мог заснуть, думая о том, что с ним случилось. Что же случилось с ним? Ничего. Он только понял, что женщина, которую он знал ребенком, про которую он рассеянно говорил: «да, хороша», когда ему говорили, что Элен красавица, он понял, что эта женщина может принадлежать ему.
«Но она глупа, я сам говорил, что она глупа, – думал он. – Что то гадкое есть в том чувстве, которое она возбудила во мне, что то запрещенное. Мне говорили, что ее брат Анатоль был влюблен в нее, и она влюблена в него, что была целая история, и что от этого услали Анатоля. Брат ее – Ипполит… Отец ее – князь Василий… Это нехорошо», думал он; и в то же время как он рассуждал так (еще рассуждения эти оставались неоконченными), он заставал себя улыбающимся и сознавал, что другой ряд рассуждений всплывал из за первых, что он в одно и то же время думал о ее ничтожестве и мечтал о том, как она будет его женой, как она может полюбить его, как она может быть совсем другою, и как всё то, что он об ней думал и слышал, может быть неправдою. И он опять видел ее не какою то дочерью князя Василья, а видел всё ее тело, только прикрытое серым платьем. «Но нет, отчего же прежде не приходила мне в голову эта мысль?» И опять он говорил себе, что это невозможно; что что то гадкое, противоестественное, как ему казалось, нечестное было бы в этом браке. Он вспоминал ее прежние слова, взгляды, и слова и взгляды тех, кто их видал вместе. Он вспомнил слова и взгляды Анны Павловны, когда она говорила ему о доме, вспомнил тысячи таких намеков со стороны князя Василья и других, и на него нашел ужас, не связал ли он уж себя чем нибудь в исполнении такого дела, которое, очевидно, нехорошо и которое он не должен делать. Но в то же время, как он сам себе выражал это решение, с другой стороны души всплывал ее образ со всею своею женственной красотою.


В ноябре месяце 1805 года князь Василий должен был ехать на ревизию в четыре губернии. Он устроил для себя это назначение с тем, чтобы побывать заодно в своих расстроенных имениях, и захватив с собой (в месте расположения его полка) сына Анатоля, с ним вместе заехать к князю Николаю Андреевичу Болконскому с тем, чтоб женить сына на дочери этого богатого старика. Но прежде отъезда и этих новых дел, князю Василью нужно было решить дела с Пьером, который, правда, последнее время проводил целые дни дома, т. е. у князя Василья, у которого он жил, был смешон, взволнован и глуп (как должен быть влюбленный) в присутствии Элен, но всё еще не делал предложения.
«Tout ca est bel et bon, mais il faut que ca finisse», [Всё это хорошо, но надо это кончить,] – сказал себе раз утром князь Василий со вздохом грусти, сознавая, что Пьер, стольким обязанный ему (ну, да Христос с ним!), не совсем хорошо поступает в этом деле. «Молодость… легкомыслие… ну, да Бог с ним, – подумал князь Василий, с удовольствием чувствуя свою доброту: – mais il faut, que ca finisse. После завтра Лёлины именины, я позову кое кого, и ежели он не поймет, что он должен сделать, то уже это будет мое дело. Да, мое дело. Я – отец!»
Пьер полтора месяца после вечера Анны Павловны и последовавшей за ним бессонной, взволнованной ночи, в которую он решил, что женитьба на Элен была бы несчастие, и что ему нужно избегать ее и уехать, Пьер после этого решения не переезжал от князя Василья и с ужасом чувствовал, что каждый день он больше и больше в глазах людей связывается с нею, что он не может никак возвратиться к своему прежнему взгляду на нее, что он не может и оторваться от нее, что это будет ужасно, но что он должен будет связать с нею свою судьбу. Может быть, он и мог бы воздержаться, но не проходило дня, чтобы у князя Василья (у которого редко бывал прием) не было бы вечера, на котором должен был быть Пьер, ежели он не хотел расстроить общее удовольствие и обмануть ожидания всех. Князь Василий в те редкие минуты, когда бывал дома, проходя мимо Пьера, дергал его за руку вниз, рассеянно подставлял ему для поцелуя выбритую, морщинистую щеку и говорил или «до завтра», или «к обеду, а то я тебя не увижу», или «я для тебя остаюсь» и т. п. Но несмотря на то, что, когда князь Василий оставался для Пьера (как он это говорил), он не говорил с ним двух слов, Пьер не чувствовал себя в силах обмануть его ожидания. Он каждый день говорил себе всё одно и одно: «Надо же, наконец, понять ее и дать себе отчет: кто она? Ошибался ли я прежде или теперь ошибаюсь? Нет, она не глупа; нет, она прекрасная девушка! – говорил он сам себе иногда. – Никогда ни в чем она не ошибается, никогда она ничего не сказала глупого. Она мало говорит, но то, что она скажет, всегда просто и ясно. Так она не глупа. Никогда она не смущалась и не смущается. Так она не дурная женщина!» Часто ему случалось с нею начинать рассуждать, думать вслух, и всякий раз она отвечала ему на это либо коротким, но кстати сказанным замечанием, показывавшим, что ее это не интересует, либо молчаливой улыбкой и взглядом, которые ощутительнее всего показывали Пьеру ее превосходство. Она была права, признавая все рассуждения вздором в сравнении с этой улыбкой.
Она обращалась к нему всегда с радостной, доверчивой, к нему одному относившейся улыбкой, в которой было что то значительней того, что было в общей улыбке, украшавшей всегда ее лицо. Пьер знал, что все ждут только того, чтобы он, наконец, сказал одно слово, переступил через известную черту, и он знал, что он рано или поздно переступит через нее; но какой то непонятный ужас охватывал его при одной мысли об этом страшном шаге. Тысячу раз в продолжение этого полутора месяца, во время которого он чувствовал себя всё дальше и дальше втягиваемым в ту страшившую его пропасть, Пьер говорил себе: «Да что ж это? Нужна решимость! Разве нет у меня ее?»
Он хотел решиться, но с ужасом чувствовал, что не было у него в этом случае той решимости, которую он знал в себе и которая действительно была в нем. Пьер принадлежал к числу тех людей, которые сильны только тогда, когда они чувствуют себя вполне чистыми. А с того дня, как им владело то чувство желания, которое он испытал над табакеркой у Анны Павловны, несознанное чувство виноватости этого стремления парализировало его решимость.
В день именин Элен у князя Василья ужинало маленькое общество людей самых близких, как говорила княгиня, родные и друзья. Всем этим родным и друзьям дано было чувствовать, что в этот день должна решиться участь именинницы.
Гости сидели за ужином. Княгиня Курагина, массивная, когда то красивая, представительная женщина сидела на хозяйском месте. По обеим сторонам ее сидели почетнейшие гости – старый генерал, его жена, Анна Павловна Шерер; в конце стола сидели менее пожилые и почетные гости, и там же сидели домашние, Пьер и Элен, – рядом. Князь Василий не ужинал: он похаживал вокруг стола, в веселом расположении духа, подсаживаясь то к тому, то к другому из гостей. Каждому он говорил небрежное и приятное слово, исключая Пьера и Элен, которых присутствия он не замечал, казалось. Князь Василий оживлял всех. Ярко горели восковые свечи, блестели серебро и хрусталь посуды, наряды дам и золото и серебро эполет; вокруг стола сновали слуги в красных кафтанах; слышались звуки ножей, стаканов, тарелок и звуки оживленного говора нескольких разговоров вокруг этого стола. Слышно было, как старый камергер в одном конце уверял старушку баронессу в своей пламенной любви к ней и ее смех; с другой – рассказ о неуспехе какой то Марьи Викторовны. У середины стола князь Василий сосредоточил вокруг себя слушателей. Он рассказывал дамам, с шутливой улыбкой на губах, последнее – в среду – заседание государственного совета, на котором был получен и читался Сергеем Кузьмичем Вязмитиновым, новым петербургским военным генерал губернатором, знаменитый тогда рескрипт государя Александра Павловича из армии, в котором государь, обращаясь к Сергею Кузьмичу, говорил, что со всех сторон получает он заявления о преданности народа, и что заявление Петербурга особенно приятно ему, что он гордится честью быть главою такой нации и постарается быть ее достойным. Рескрипт этот начинался словами: Сергей Кузьмич! Со всех сторон доходят до меня слухи и т. д.
– Так таки и не пошло дальше, чем «Сергей Кузьмич»? – спрашивала одна дама.
– Да, да, ни на волос, – отвечал смеясь князь Василий. – Сергей Кузьмич… со всех сторон. Со всех сторон, Сергей Кузьмич… Бедный Вязмитинов никак не мог пойти далее. Несколько раз он принимался снова за письмо, но только что скажет Сергей … всхлипывания… Ку…зьми…ч – слезы… и со всех сторон заглушаются рыданиями, и дальше он не мог. И опять платок, и опять «Сергей Кузьмич, со всех сторон», и слезы… так что уже попросили прочесть другого.
– Кузьмич… со всех сторон… и слезы… – повторил кто то смеясь.
– Не будьте злы, – погрозив пальцем, с другого конца стола, проговорила Анна Павловна, – c'est un si brave et excellent homme notre bon Viasmitinoff… [Это такой прекрасный человек, наш добрый Вязмитинов…]
Все очень смеялись. На верхнем почетном конце стола все были, казалось, веселы и под влиянием самых различных оживленных настроений; только Пьер и Элен молча сидели рядом почти на нижнем конце стола; на лицах обоих сдерживалась сияющая улыбка, не зависящая от Сергея Кузьмича, – улыбка стыдливости перед своими чувствами. Что бы ни говорили и как бы ни смеялись и шутили другие, как бы аппетитно ни кушали и рейнвейн, и соте, и мороженое, как бы ни избегали взглядом эту чету, как бы ни казались равнодушны, невнимательны к ней, чувствовалось почему то, по изредка бросаемым на них взглядам, что и анекдот о Сергее Кузьмиче, и смех, и кушанье – всё было притворно, а все силы внимания всего этого общества были обращены только на эту пару – Пьера и Элен. Князь Василий представлял всхлипыванья Сергея Кузьмича и в это время обегал взглядом дочь; и в то время как он смеялся, выражение его лица говорило: «Так, так, всё хорошо идет; нынче всё решится». Анна Павловна грозила ему за notre bon Viasmitinoff, а в глазах ее, которые мельком блеснули в этот момент на Пьера, князь Василий читал поздравление с будущим зятем и счастием дочери. Старая княгиня, предлагая с грустным вздохом вина своей соседке и сердито взглянув на дочь, этим вздохом как будто говорила: «да, теперь нам с вами ничего больше не осталось, как пить сладкое вино, моя милая; теперь время этой молодежи быть так дерзко вызывающе счастливой». «И что за глупость всё то, что я рассказываю, как будто это меня интересует, – думал дипломат, взглядывая на счастливые лица любовников – вот это счастие!»
Среди тех ничтожно мелких, искусственных интересов, которые связывали это общество, попало простое чувство стремления красивых и здоровых молодых мужчины и женщины друг к другу. И это человеческое чувство подавило всё и парило над всем их искусственным лепетом. Шутки были невеселы, новости неинтересны, оживление – очевидно поддельно. Не только они, но лакеи, служившие за столом, казалось, чувствовали то же и забывали порядки службы, заглядываясь на красавицу Элен с ее сияющим лицом и на красное, толстое, счастливое и беспокойное лицо Пьера. Казалось, и огни свечей сосредоточены были только на этих двух счастливых лицах.
Пьер чувствовал, что он был центром всего, и это положение и радовало и стесняло его. Он находился в состоянии человека, углубленного в какое нибудь занятие. Он ничего ясно не видел, не понимал и не слыхал. Только изредка, неожиданно, мелькали в его душе отрывочные мысли и впечатления из действительности.
«Так уж всё кончено! – думал он. – И как это всё сделалось? Так быстро! Теперь я знаю, что не для нее одной, не для себя одного, но и для всех это должно неизбежно свершиться. Они все так ждут этого , так уверены, что это будет, что я не могу, не могу обмануть их. Но как это будет? Не знаю; а будет, непременно будет!» думал Пьер, взглядывая на эти плечи, блестевшие подле самых глаз его.