История почты и почтовых марок Протектората Богемии и Моравии

Протекторат Богемии и Моравии Протекторат Богемии и Моравии †
нем. Protektorat Böhmen und Mähren чеш. Protektorát Čechy a Morava
Почтовая марка Протектората Богемии и Моравии, 1939  (Михель #20)
История почты
Почта существует	с марта 1939
Этапы истории	существовала в годы Второй мировой войны
Денежная система
1939—1945	1 крона = 100 геллеров
Первые почтовые марки
Стандартная	27 июля 1939
Коммеморативная	25 августа 1941
Полупочтовая	29 июня 1940
Доплатная	1 декабря 1939
Служебная	1 января 1941
Газетная	25 августа 1939
Другие	доплатная доставочная марка — 1 декабря 1939
Филателия
Последний выпуск	1 февраля 1945
Всего выпущено	142 почтовые, 24 служебных и 14 доплатных марок
Территория Протектората Богемии и Моравии на карте Чехословакии (1939)

История почты и почтовых марок Протектората Богемии и Моравии охватывает период оккупации и раздела Германской империей Чехословакии с 15 марта 1939 года по 8 мая 1945 года. Для Протектората Богемии и Моравии эмитировались собственные почтовые марки. Всего за этот период было издано 142 почтовые, 24 служебных и 14 доплатных марок.

Выпуски почтовых марок

История почты этого зависимого государственного образования началась 15 марта 1939 года, когда земли Чехии и Моравии были присоединены к Германии под названием Протекторат Богемии и Моравии. Почта Протектората находилась в ведении «Рейхспочты». В июле 1939 года в обращение поступили первые знаки почтовой оплаты Протектората — чехословацкие марки с надпечаткой на немецком и чешском языках: «Böhmen und Mähren. Čechy a Morava» («Богемия и Моравия. Чехия и Моравия»). Затем вышла серия из 18 марок оригинальных рисунков «Листья липы и ландшафты». Чехословацкие марки продавались в почтовых отделениях до 30 ноября, при этом допускалась смешанная франкировка. Все марки Чехословакии были изъяты из обращения 15 декабря 1939 года.

В июне 1940 года вышли первые почтово-благотворительные марки, дополнительный сбор от которых шёл в фонд Красного Креста. В августе 1941 года к 100-летию со дня рождения Антонина Дворжака вышли первые коммеморативные марки Протектората.

Выпуск марок Протектората продолжался до февраля 1945 года. Всего было эмитировано свыше 100 почтовых марок. Все марки Протектората печатались в пражской типографии «Союза богемских художников-графиков».

Почтовые марки Протектората, выпущенные с мая 1944 по февраль 1945 года, формально находились в обращении, согласно указу чехословацкого почтового министерства, до 16 мая 1945 года. Однако зачастую их изымали из обращения после освобождения территории Чехословакии советскими или американскими войсками.

Другие виды почтовых марок

Газетные марки

В августе 1939 года вышла первая серия из девяти газетных марок Протектората. Их рисунок — стилизованный голубь мира — полностью повторял рисунок газетных марок Чехословакии 1937 года. В декабре того же года на марке номиналом в 10 геллеров была сделана надпечатка чёрной краской «GD — OT» («Geschäftsdrucksache — Obchodní tiskopis» — «Служебное печатное»). Эта марка предназначалась для пересылки деловых печатных изданий по сниженному тарифу; Л. Л. Лепешинский относит её к служебным маркам (см. ниже).

В феврале 1943 года серию переиздали с дополнительной надписью нем. «Deutsches Reich» («Германская империя»). Это были единственными марки, которые находились в обращении после восстановления чехословацкого почтового управления в мае 1945 года. Их изъяли 31 декабря 1945 года.

Доплатные марки

Доплатные марки Чехословакии находились в обращении до середины января 1940 года. В декабре 1939 года вышла серия из 12 доплатных марок Протектората. На миниатюрах был изображён узор и цифра номинала. В июне 1940 года серия была дополнена ещё двумя миниатюрами. Доплатные марки были изъяты из обращения в марте 1943 года.

Доплатные доставочные марки

В декабре 1939 года в почта Протектората выпустила доплатные доставочные марки, представлявшие собой марки оплаты за вручение письма лично адресату. Рисунок миниатюр практически повторял рисунок первой подобной марки, выпущенной чехословацкой почтой в 1937 году. Марки были изъяты из обращения в апреле 1941 года.

Служебные марки

Служебные марки Протектората имели надпечатку на оригинальных марках: «DM — SM» («Служебная марка»). В январе 1941 и феврале 1943 года для Протектората Богемии и Моравии были выпущены две серии из 12 служебных марок. На миниатюрах первого выпуска была изображена цифра номинала в узорной рамке, второго выпуска — орёл с опущенными крыльями, держащий в лапах дубовый венок со свастикой. На груди орла был помещён большой герб Протектората Богемии и Моравии. Служебные марки каждого выпуска были изъяты из обращения в марте 1943 и в декабре 1944 года, соответственно.

Выпуск Моравской-остравы

14 марта 1939 года город Моравска-острава (ныне Острава) заняли немецкие войска. Здесь почтовые марки Чехословакии использовались дольше, чем на остальной территории Протектората. Некоторые чехословацкие марки снабжались надпечатками текста готическим шрифтом нем. «Wir sind frei!» («Мы свободны!») и свастики. Марки продавались в почтовых отделениях по номинальной стоимости и использовались только три дня — с 16 по 18 марта 1939 года. Письма с этими марками весьма редки. В 1945 году, после освобождения Моравской-остравы, чехословацкие власти потребовали от населения города, под угрозой наказания за неисполнение, сдать все марки с надпечаткой для последующего уничтожения.

Почта концлагеря Терезиенштадт

В первые месяцы после создания концлагеря Терезиенштадт почтовая связь узников с внешним миром была запрещена. Однако чешская почтовая служба Терезина, которая тогда ещё не была закрыта, через чешскую полицию передавала пленным приходившие на их имя письма. С конца 1941 года вся корреспонденция для заключённых возвращалась отправителям. В январе — феврале 1942 года были казнены 16 узников за попытку нелегально переправить за пределы лагеря корреспонденцию. К середине февраля было частично отменено запрещение на переписку. Каждый заключённый получил право посылать и получать один раз в месяц письмо. Оно должно было быть не более двух страниц по 15 строк на каждой, писаться разборчиво и на немецком языке. Таким же образом должны были отвечать и адресаты.

Связь с Терезиенштадтом осуществлялась через почтовое отделение в городке Богушовице (Bohušovice nad Ohří). На почту ездили специальные команды, занимавшиеся перевозкой корреспонденции. Из Малой крепости было разрешено отправлять письма, открытки и бандероли с грязным бельём. В начале мае 1942 года переписка была вновь запрещена.

В июле 1943 года для концлагеря Терезиенштадт была выпущена специальная марка допущения посылок. На миниатюре был изображён пейзаж с деревьями и дорогой; номинал отсутствовал. Эти марки предназначались для пересылки посылок из Протектората Богемии и Моравии в концлагерь. Заключённые могли раз в два месяца сделать запрос на получение посылки с продуктами питания или одеждой. Эти запросы направлялись на рассмотрение Альтестенрата — Совета старейшин еврейской общины в Праге, который контролировался гестапо. После обработки заказа совет высылал уведомление отправителю посылки. Если он проживал в Праге, ему необходимо было прийти в офис совета за маркой допущения. Если же предполагаемый отправитель проживал в другом населённом пункте, марка допущения прилагалась к уведомлению. Марки допущения должны были наклеиваться отправителями непосредственно на посылку. В концлагере посылку осматривали, при этом часто уничтожая упаковочную бумагу вместе с маркой. Поэтому подлинных гашёных экземпляров сохранилось немного. Без марки допущения посылки заключённым не доставлялись.

Марки печатались в Праге, сначала в листах по 4 штуки, затем в листах по 25 (5 × 5) штук. Были изъяты из обращения 6 мая 1945 года.

См. также

• История почты и почтовых марок Силезии
• История почты и почтовых марок Чехии
• История почты и почтовых марок Чехословакии
• Протекторат Богемии и Моравии

Ссылки

• Rossiter, Stuart; Fowler, John & Wellsted, Raife. [www.sandafayre.com/atlas/czechos.htm Czechoslovakia] (англ.). Stamp Atlas. Sandafayre Stamp Auctions. Проверено 19 января 2011. [www.webcitation.org/67ZmfdHu9 Архивировано из первоисточника 11 мая 2012].
• [www.allworldstamps.com/country_list.asp?context=on&cid=317&x=38&y=4 Bohemia and Moravia] (англ.). Country List. All World Stamps Catalogue sponsored by Stanley Gibbons. — Марки Богемии и Моравии в онлайн-каталоге «Стэнли Гиббонс». Проверено 19 января 2011. [www.webcitation.org/67ZzWWMG8 Архивировано из первоисточника 11 мая 2012].
• [www.stanleygibbons.com/online-shop/search/results/Bohemia+and+Moravia.aspx Bohemia and Moravia] (англ.). Stanley Gibbons Shop. Stanley Gibbons Ltd. — Филателистические материалы Богемии и Моравии на сайте компании «Стэнли Гиббонс». Проверено 19 января 2011. [www.webcitation.org/67ZzWzfpd Архивировано из первоисточника 11 мая 2012].
• [www.jl.sl.btinternet.co.uk/stampsite/alpha/c/cocz.html#c129 Bohemia and Moravia; Bohmen und Mahren] (англ.). A—Z of postal authorities. Encyclopaedia of Postal History. Stampsite: The Encyclopaedia of Postal Authorities; BlackJack. — Информация о марках Богемии и Моравии в базе данных «Энциклопедия истории почты. Энциклопедия почтовых ведомств». Проверено 19 января 2011. [web.archive.org/web/20090108181030/www.jl.sl.btinternet.co.uk/stampsite/alpha/c/cocz.html#c129 Архивировано из первоисточника 8 января 2009].

Отрывок, характеризующий История почты и почтовых марок Протектората Богемии и Моравии

– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…


Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.

В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.