История почты и почтовых марок Словении

Республика Словения
словен. Republika Slovenija
Первая почтовая марка Словении, 1991 (Михель #1)
История почты
Член ВПС	с 27 августа 1992
Денежная система
до 8 октября 1991	1 югославский динар = 100 пара
8 октября 1991 — 31 декабря 2006	1 словенский толар = 100 стотинов
с 1 января 2007	1 евро = 100 евроцентов
Pošta Slovenije
Офис почты	Pošta Slovenije d. o. o., Slomškov trg 10, 2500 Maribor, Slovenija
Сайт почты	[www.posta.si/home www.posta.si]
Первые почтовые марки
Стандартная	26 декабря 1991
Коммеморативная	8 февраля 1992
Безноминальная	23 июня 2000
Другие	почтово-налоговая марка — 8 мая 1992
Почтовый блок	20 мая 1994
Филателия
Количество марок в год	в среднем 55—60 (с 2005)
Участник WNS	с 2005
Член ФИП от страны	Филателистический союз Словении
Офис общества	Filatelistična Zveza Slovenije, P. O. Box 1584, SI-1001 Ljubljana, Slovenia
Сайт общества	[www.fzs.si/index.html www.fzs.si]
Карта Словении

История почты и почтовых марок Словении подразделяется на периоды, соответствующие почтовым системам государств, в составе которых находилась территория Словении (Австро-Венгрия, Югославия), и современной Словении (с 1991).

В составе Австрийской империи и Австро-Венгрии

До 1918 года почтовая история Словении была тесно связана с развитием почты в Австрийской империи и Австро-Венгрии.

1 июня 1850 года на территории Словении поступили в обращение первые марки — марки Австрийской империи, которые имели хождение до 1920 года. В отделениях связи Словении, например, Любляны, корреспонденция обрабатывалась двуязычными календарными штемпелями на немецком и словенском языках.

В составе Государства СХС и Королевства Югославия

После создания Государства Словенцев, Хорватов и Сербов (позднее — Королевство СХС) на территории Словении использовались выпуски Загребской и Сараевской почтовых дирекций. 3 января 1919 года Люблянская дирекция выпустила серию из восьми марок с аллегорическим рисунком: словенец, разрывающий цепи и с названием государства, написанным латиницей и кириллицей «Држава СХС / Država SHS». Марки печатались в Любляне литографским способом. Подходящей бумаги, красок и технических средств было очень мало, поэтому существует большое число разновидностей этих марок. Они печатались на различной бумаге, различной краской с неодинаковой зубцовкой.

В связи с забастовкой типографских рабочих в Любляне, клише было передано для печати в Вену. 8 апреля 1919 года серия была переиздана с дополнительными номиналами и рисунками: женский образ (Королевство СХС) с тремя соколами, ангел мира и портрет короля Петра I Карагеоргиевича. На миниатюрах было указано новое название государства «Краљевина СХС / Kralievina SHS». Марки были отпечатаны типографским способом. По окончании забастовки клише вернулось в Любляну, где в мае 1920 года были выпущены ещё две марки серии на мелованной бумаге с портретом Петра I Карагеоргиевича.

В июне 1920 года стандартные марки переиздали в новых денежных единицах — пара и динарах. Люблянская дирекция выпускала также газетные и и доплатные марки. В сентябре 1920 года были выпущены провизории — на газетных марках Люблянской дирекции сделали надпечатки новых номиналов. В январе 1921 года в обращение поступили знаки почтовой оплаты единые для всей страны, которые использовались до середины 1941 года.

Каринтия (Корушка)

В 1920 году на территории Каринтии, расположенной на границе Австрии и Королевства СХС, проводился плебисцит для определения государственной принадлежности. Территория делилась на зоны А и Б. В сентябре — октябре для зоны А (южная часть Каринтии) Люблянская почтовая дирекция выпустила серию плебисцитных марок с надпечаткой аббревиатуры «KGCA» («Koruško. Glasovalna Cona A» — «Каринтийская зона голосования А») и нового номинала на газетных марках Люблянской дирекции. Эти марки продавались в почтовых отделениях по цене втрое выше номинала. Наценка шла в фонд пропаганды за присоединение Корушки к Королевству СХС. Были изъяты в октябре 1920 года.

Оккупация в период Второй мировой войны

В 1941 году после нападения на Югославию стран Оси территория Словении была разделена между Германией, Италией и Венгрией.

Северная Словения

В апреле 1941 года город Марибор (Марбург) и прилегающие районы: южные части Штирии и Каринтии, а также Крайна, были включены в состав Германии. Здесь начала работать германская служебная почта. В начальный период оккупации продолжали использоваться знаки почтовой оплаты Югославии, которые в некоторых отделениях связи гасились специальными штемпелями с надписями типа нем. «Marburg wieder den Deutschen» («Марбург снова немецкий»). Смешанные франкировки немецкими и югославскими марками не допускались. После официальной аннексии территорий с 29 сентября 1941 года в обращение поступили марки Германии. Германская почта отметила аннексию памятной серией из четырёх марок с видами Марибора, Велене (Вельдеса) и Птуя (Петтау), а также горы Триглав, которые гасились специальными штемпелями.

После освобождения Марибора, здесь 15 июня 1945 года на стандартных марках Германии была сделана надпечатка звезды, контура горы Триглав и текста словен. «Slovenija (по диагонали) / 9 * 5 / 1945 / Jugoslavija». Серия состояла из 18 номиналов. Была в обращении до 30 июня 1945 года, заменена марками Югославии.

Люблянская провинция

Любляна и прилегающие территории были оккупированы итальянскими войсками. Вначале эта зона находилась под управлением гражданского комиссариата оккупированных словенских территорий. 26 апреля 1941 года в обращение поступили первые марки — стандартные и доплатные марки Югославии с надпечаткой аббревиатуры названия комиссариата итал. Co. Ci.

Королевским декретом от 3 мая 1941 года оккупированная территория была включена в состав Италии под названием — провинция Любляна. В тот же день вышла и новая серия из 16 марок — надпечатка «R. Commisariato / Civile / Territori Sloveni / occupati / Lubiana» («Королевский гражданский комиссариат оккупированных словенских территорий Лубианы») на стандартных марках Югославии. Позднее эту надпечатку сделали на авиапочтовых и доплатных марках Югославии. В июне 1941 года на марках Югославии была сделана новая надпечатка: «Alto Commisariato / per la / provincia / di / Lubiana» («Верховный комиссариат провинции Лубиана»). Затем все местные выпуски заменили общегосударственными марками Италии, которые использовались параллельно с 3 мая 1941 года.

1941: марка Гражданского комиссариата оккупированных словенских территорий  (Михель #6)	1941: марка Королевского гражданского комиссариата оккупированных словенских территорий Лубианы  (Михель #34)	1944: марка Провинции Любляна  (Михель #17)	1945: то же. Старый замок в Любляне  (Михель #51)	1945: марка Любляны  (Михель #18)

После капитуляции Италии провинция Любляна перешла под управление военной администрации Германии, а почта была передана местным властям. В январе 1944 года вышли собственные марки — надпечатки гербового орла и текста «Provinz Laibach Ljubljanska pokrajina» («Провинция Любляна») на почтовых выпусках Италии. Так же в январе 1944 года были изданы авиапочтовые марки. В феврале того же года — почтово-благотворительные марки, сбор от которых шёл в пользу Красного Креста. Позднее были изданы доплатные марки. В марте-мае 1945 года появилась серия из 16 марок оригинальных рисунков с видами провинции. Одновременно использовались знаки почтовой оплаты Италии и допускались смешанные франкировки.

После освобождения страны марки видовой серии Люблянской провинции надпечатали — изображение звезды, контура горы Триглав и надпись словен. «Jugoslavija / * / Slovenija (по диагонали) / 9 * 5 / 1945 / Jugoslavija». Они использовались до 30 июня 1945 года, а затем их заменили выпусками Югославии.

Мурская Словения

В 1867 году после разделения Австрийской империи на австрийскую и венгерскую части район Словении, расположенный за рекой Мура, так называемое Трансмурье, вошёл в состав Венгрии, а в 1918 году — в состав Государства СХС. В 1941 году Венгрия оккупировала эту территорию. Здесь сразу же были введены венгерские марки и штемпеля. Венгерская почта отметила захват югославских территорий памятным выпуском — надпечаткой на стандартных марках венг. «Dél visszatér» («Юг возвращён»). Эти марки были в обращении до 30 июня 1942 года.

После освобождения в центре этого района — Мурска Собота — на 12 знаках почтовой оплаты Венгрии была сделана надпечатка звезды, контура горы Триглав и текста словен. «Slovenija (по диагонали) / 9 * 5 / 1945 / Jugoslavija». Марки использовались до 30 июня 1945 года и были заменены выпусками Югославии.

Современная Словения

Первая марка независимой Словении вышла 26 июня 1991 года. На ней был изображён проект здания парламента и дана надпись «Samostojnost / Independence» («Независимость»). Автором эскиза миниатюры был Грега Кошак. В декабре того же вышли первые стандартные марки с изображением герба республики и номиналом в новой валюте — словенских толарах.

Первые коммеморативные марки появились 8 февраля 1992 года в честь зимних Олимпийских игр в Альбервиле. В дальнейшем памятные марки посвящались 100-летию здания оперы в Любляне, 300-летию со дня рождения скрипача и композитора Джузеппе Тартини, 500-летию открытия Америки и т. д.

Марки Югославии использовались самостоятельно и в смешанных франкировках до 24 апреля 1992 года, а затем их изъяли.

В мае 1994 года был издан первый почтовый блок, состоящий из четырёх марок с изображением местных растений. В июне 2000 года вышли первые безноминальные марки. Серия из четырёх миниатюр была посвящена замкам и дворцам Словении.

В мае 1992 года были издана первая почтово-налоговая марка, сбор от которой шёл в фонд Красного Креста. Миниатюра была выпущена в обычном и самоклеящемся вариантах.

В январе 2007 года вышла серия из 17 марок в евро и центах. Ранее изданные эмиссии были изъяты из обращения, кроме марок, номиналы которых проставлены буквенными индексами. Смешанные франкировки не допускались.

Фантастические марки

См. также: Марки виртуальных государств#Альпенфорланд—Адрия

Во второй половине 1940-х годов на филателистическом рынке появилась фантастическая 16-марочная серия неизвестного происхождения, изданная от имени вымышленного государственного образования «Альпенфорланд—Адрия» (нем. Alpenvorland—Adria). Для её изготовления был использован дизайн марок провинции Любляна (германская оккупация), выпущенных в январе — апреле 1945 года  (Михель #45—60). Рисунки марок — различные виды этого края — были оставлены без изменения, но вместо обозначения «Provinz Laibach / Ljubljanska Pokrajina» было указано «Alpenvorland / Adria».

См. также

• История почты и почтовых марок Венеции-Джулии, Истрии и Триеста
• История почты и почтовых марок Югославии
• История Словении
• Филателистический союз Словении
• Pošta Slovenije

Ссылки

• [www.posta.si/?localeid=sl-SI Pošta Slovenije] (sl, en). — Официальный сайт Словенской почты. Проверено 21 июня 2010. [www.webcitation.org/67IPr6QQy Архивировано из первоисточника 30 апреля 2012].

Портал «Филателия»   Портал «Словения»   Портал «История Балкан»

Отрывок, характеризующий История почты и почтовых марок Словении

Все люди этой партии ловили рубли, кресты, чины и в этом ловлении следили только за направлением флюгера царской милости, и только что замечали, что флюгер обратился в одну сторону, как все это трутневое население армии начинало дуть в ту же сторону, так что государю тем труднее было повернуть его в другую. Среди неопределенности положения, при угрожающей, серьезной опасности, придававшей всему особенно тревожный характер, среди этого вихря интриг, самолюбий, столкновений различных воззрений и чувств, при разноплеменности всех этих лиц, эта восьмая, самая большая партия людей, нанятых личными интересами, придавала большую запутанность и смутность общему делу. Какой бы ни поднимался вопрос, а уж рой этих трутней, не оттрубив еще над прежней темой, перелетал на новую и своим жужжанием заглушал и затемнял искренние, спорящие голоса.
Из всех этих партий, в то самое время, как князь Андрей приехал к армии, собралась еще одна, девятая партия, начинавшая поднимать свой голос. Это была партия людей старых, разумных, государственно опытных и умевших, не разделяя ни одного из противоречащих мнений, отвлеченно посмотреть на все, что делалось при штабе главной квартиры, и обдумать средства к выходу из этой неопределенности, нерешительности, запутанности и слабости.
Люди этой партии говорили и думали, что все дурное происходит преимущественно от присутствия государя с военным двором при армии; что в армию перенесена та неопределенная, условная и колеблющаяся шаткость отношений, которая удобна при дворе, но вредна в армии; что государю нужно царствовать, а не управлять войском; что единственный выход из этого положения есть отъезд государя с его двором из армии; что одно присутствие государя парализует пятьдесят тысяч войска, нужных для обеспечения его личной безопасности; что самый плохой, но независимый главнокомандующий будет лучше самого лучшего, но связанного присутствием и властью государя.
В то самое время как князь Андрей жил без дела при Дриссе, Шишков, государственный секретарь, бывший одним из главных представителей этой партии, написал государю письмо, которое согласились подписать Балашев и Аракчеев. В письме этом, пользуясь данным ему от государя позволением рассуждать об общем ходе дел, он почтительно и под предлогом необходимости для государя воодушевить к войне народ в столице, предлагал государю оставить войско.
Одушевление государем народа и воззвание к нему для защиты отечества – то самое (насколько оно произведено было личным присутствием государя в Москве) одушевление народа, которое было главной причиной торжества России, было представлено государю и принято им как предлог для оставления армии.

Х
Письмо это еще не было подано государю, когда Барклай за обедом передал Болконскому, что государю лично угодно видеть князя Андрея, для того чтобы расспросить его о Турции, и что князь Андрей имеет явиться в квартиру Бенигсена в шесть часов вечера.
В этот же день в квартире государя было получено известие о новом движении Наполеона, могущем быть опасным для армии, – известие, впоследствии оказавшееся несправедливым. И в это же утро полковник Мишо, объезжая с государем дрисские укрепления, доказывал государю, что укрепленный лагерь этот, устроенный Пфулем и считавшийся до сих пор chef d'?uvr'ом тактики, долженствующим погубить Наполеона, – что лагерь этот есть бессмыслица и погибель русской армии.
Князь Андрей приехал в квартиру генерала Бенигсена, занимавшего небольшой помещичий дом на самом берегу реки. Ни Бенигсена, ни государя не было там, но Чернышев, флигель адъютант государя, принял Болконского и объявил ему, что государь поехал с генералом Бенигсеном и с маркизом Паулучи другой раз в нынешний день для объезда укреплений Дрисского лагеря, в удобности которого начинали сильно сомневаться.
Чернышев сидел с книгой французского романа у окна первой комнаты. Комната эта, вероятно, была прежде залой; в ней еще стоял орган, на который навалены были какие то ковры, и в одном углу стояла складная кровать адъютанта Бенигсена. Этот адъютант был тут. Он, видно, замученный пирушкой или делом, сидел на свернутой постеле и дремал. Из залы вели две двери: одна прямо в бывшую гостиную, другая направо в кабинет. Из первой двери слышались голоса разговаривающих по немецки и изредка по французски. Там, в бывшей гостиной, были собраны, по желанию государя, не военный совет (государь любил неопределенность), но некоторые лица, которых мнение о предстоящих затруднениях он желал знать. Это не был военный совет, но как бы совет избранных для уяснения некоторых вопросов лично для государя. На этот полусовет были приглашены: шведский генерал Армфельд, генерал адъютант Вольцоген, Винцингероде, которого Наполеон называл беглым французским подданным, Мишо, Толь, вовсе не военный человек – граф Штейн и, наконец, сам Пфуль, который, как слышал князь Андрей, был la cheville ouvriere [основою] всего дела. Князь Андрей имел случай хорошо рассмотреть его, так как Пфуль вскоре после него приехал и прошел в гостиную, остановившись на минуту поговорить с Чернышевым.
Пфуль с первого взгляда, в своем русском генеральском дурно сшитом мундире, который нескладно, как на наряженном, сидел на нем, показался князю Андрею как будто знакомым, хотя он никогда не видал его. В нем был и Вейротер, и Мак, и Шмидт, и много других немецких теоретиков генералов, которых князю Андрею удалось видеть в 1805 м году; но он был типичнее всех их. Такого немца теоретика, соединявшего в себе все, что было в тех немцах, еще никогда не видал князь Андрей.
Пфуль был невысок ростом, очень худ, но ширококост, грубого, здорового сложения, с широким тазом и костлявыми лопатками. Лицо у него было очень морщинисто, с глубоко вставленными глазами. Волоса его спереди у висков, очевидно, торопливо были приглажены щеткой, сзади наивно торчали кисточками. Он, беспокойно и сердито оглядываясь, вошел в комнату, как будто он всего боялся в большой комнате, куда он вошел. Он, неловким движением придерживая шпагу, обратился к Чернышеву, спрашивая по немецки, где государь. Ему, видно, как можно скорее хотелось пройти комнаты, окончить поклоны и приветствия и сесть за дело перед картой, где он чувствовал себя на месте. Он поспешно кивал головой на слова Чернышева и иронически улыбался, слушая его слова о том, что государь осматривает укрепления, которые он, сам Пфуль, заложил по своей теории. Он что то басисто и круто, как говорят самоуверенные немцы, проворчал про себя: Dummkopf… или: zu Grunde die ganze Geschichte… или: s'wird was gescheites d'raus werden… [глупости… к черту все дело… (нем.) ] Князь Андрей не расслышал и хотел пройти, но Чернышев познакомил князя Андрея с Пфулем, заметив, что князь Андрей приехал из Турции, где так счастливо кончена война. Пфуль чуть взглянул не столько на князя Андрея, сколько через него, и проговорил смеясь: «Da muss ein schoner taktischcr Krieg gewesen sein». [«То то, должно быть, правильно тактическая была война.» (нем.) ] – И, засмеявшись презрительно, прошел в комнату, из которой слышались голоса.
Видно, Пфуль, уже всегда готовый на ироническое раздражение, нынче был особенно возбужден тем, что осмелились без него осматривать его лагерь и судить о нем. Князь Андрей по одному короткому этому свиданию с Пфулем благодаря своим аустерлицким воспоминаниям составил себе ясную характеристику этого человека. Пфуль был один из тех безнадежно, неизменно, до мученичества самоуверенных людей, которыми только бывают немцы, и именно потому, что только немцы бывают самоуверенными на основании отвлеченной идеи – науки, то есть мнимого знания совершенной истины. Француз бывает самоуверен потому, что он почитает себя лично, как умом, так и телом, непреодолимо обворожительным как для мужчин, так и для женщин. Англичанин самоуверен на том основании, что он есть гражданин благоустроеннейшего в мире государства, и потому, как англичанин, знает всегда, что ему делать нужно, и знает, что все, что он делает как англичанин, несомненно хорошо. Итальянец самоуверен потому, что он взволнован и забывает легко и себя и других. Русский самоуверен именно потому, что он ничего не знает и знать не хочет, потому что не верит, чтобы можно было вполне знать что нибудь. Немец самоуверен хуже всех, и тверже всех, и противнее всех, потому что он воображает, что знает истину, науку, которую он сам выдумал, но которая для него есть абсолютная истина. Таков, очевидно, был Пфуль. У него была наука – теория облического движения, выведенная им из истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей военной истории, казалось ему бессмыслицей, варварством, безобразным столкновением, в котором с обеих сторон было сделано столько ошибок, что войны эти не могли быть названы войнами: они не подходили под теорию и не могли служить предметом науки.
В 1806 м году Пфуль был одним из составителей плана войны, кончившейся Иеной и Ауерштетом; но в исходе этой войны он не видел ни малейшего доказательства неправильности своей теории. Напротив, сделанные отступления от его теории, по его понятиям, были единственной причиной всей неудачи, и он с свойственной ему радостной иронией говорил: «Ich sagte ja, daji die ganze Geschichte zum Teufel gehen wird». [Ведь я же говорил, что все дело пойдет к черту (нем.) ] Пфуль был один из тех теоретиков, которые так любят свою теорию, что забывают цель теории – приложение ее к практике; он в любви к теории ненавидел всякую практику и знать ее не хотел. Он даже радовался неуспеху, потому что неуспех, происходивший от отступления в практике от теории, доказывал ему только справедливость его теории.
Он сказал несколько слов с князем Андреем и Чернышевым о настоящей войне с выражением человека, который знает вперед, что все будет скверно и что даже не недоволен этим. Торчавшие на затылке непричесанные кисточки волос и торопливо прилизанные височки особенно красноречиво подтверждали это.
Он прошел в другую комнату, и оттуда тотчас же послышались басистые и ворчливые звуки его голоса.


Не успел князь Андрей проводить глазами Пфуля, как в комнату поспешно вошел граф Бенигсен и, кивнув головой Болконскому, не останавливаясь, прошел в кабинет, отдавая какие то приказания своему адъютанту. Государь ехал за ним, и Бенигсен поспешил вперед, чтобы приготовить кое что и успеть встретить государя. Чернышев и князь Андрей вышли на крыльцо. Государь с усталым видом слезал с лошади. Маркиз Паулучи что то говорил государю. Государь, склонив голову налево, с недовольным видом слушал Паулучи, говорившего с особенным жаром. Государь тронулся вперед, видимо, желая окончить разговор, но раскрасневшийся, взволнованный итальянец, забывая приличия, шел за ним, продолжая говорить:
– Quant a celui qui a conseille ce camp, le camp de Drissa, [Что же касается того, кто присоветовал Дрисский лагерь,] – говорил Паулучи, в то время как государь, входя на ступеньки и заметив князя Андрея, вглядывался в незнакомое ему лицо.
– Quant a celui. Sire, – продолжал Паулучи с отчаянностью, как будто не в силах удержаться, – qui a conseille le camp de Drissa, je ne vois pas d'autre alternative que la maison jaune ou le gibet. [Что же касается, государь, до того человека, который присоветовал лагерь при Дрисее, то для него, по моему мнению, есть только два места: желтый дом или виселица.] – Не дослушав и как будто не слыхав слов итальянца, государь, узнав Болконского, милостиво обратился к нему:
– Очень рад тебя видеть, пройди туда, где они собрались, и подожди меня. – Государь прошел в кабинет. За ним прошел князь Петр Михайлович Волконский, барон Штейн, и за ними затворились двери. Князь Андрей, пользуясь разрешением государя, прошел с Паулучи, которого он знал еще в Турции, в гостиную, где собрался совет.
Князь Петр Михайлович Волконский занимал должность как бы начальника штаба государя. Волконский вышел из кабинета и, принеся в гостиную карты и разложив их на столе, передал вопросы, на которые он желал слышать мнение собранных господ. Дело было в том, что в ночь было получено известие (впоследствии оказавшееся ложным) о движении французов в обход Дрисского лагеря.
Первый начал говорить генерал Армфельд, неожиданно, во избежание представившегося затруднения, предложив совершенно новую, ничем (кроме как желанием показать, что он тоже может иметь мнение) не объяснимую позицию в стороне от Петербургской и Московской дорог, на которой, по его мнению, армия должна была, соединившись, ожидать неприятеля. Видно было, что этот план давно был составлен Армфельдом и что он теперь изложил его не столько с целью отвечать на предлагаемые вопросы, на которые план этот не отвечал, сколько с целью воспользоваться случаем высказать его. Это было одно из миллионов предположений, которые так же основательно, как и другие, можно было делать, не имея понятия о том, какой характер примет война. Некоторые оспаривали его мнение, некоторые защищали его. Молодой полковник Толь горячее других оспаривал мнение шведского генерала и во время спора достал из бокового кармана исписанную тетрадь, которую он попросил позволения прочесть. В пространно составленной записке Толь предлагал другой – совершенно противный и плану Армфельда и плану Пфуля – план кампании. Паулучи, возражая Толю, предложил план движения вперед и атаки, которая одна, по его словам, могла вывести нас из неизвестности и западни, как он называл Дрисский лагерь, в которой мы находились. Пфуль во время этих споров и его переводчик Вольцоген (его мост в придворном отношении) молчали. Пфуль только презрительно фыркал и отворачивался, показывая, что он никогда не унизится до возражения против того вздора, который он теперь слышит. Но когда князь Волконский, руководивший прениями, вызвал его на изложение своего мнения, он только сказал:
– Что же меня спрашивать? Генерал Армфельд предложил прекрасную позицию с открытым тылом. Или атаку von diesem italienischen Herrn, sehr schon! [этого итальянского господина, очень хорошо! (нем.) ] Или отступление. Auch gut. [Тоже хорошо (нем.) ] Что ж меня спрашивать? – сказал он. – Ведь вы сами знаете все лучше меня. – Но когда Волконский, нахмурившись, сказал, что он спрашивает его мнение от имени государя, то Пфуль встал и, вдруг одушевившись, начал говорить: