История почты и почтовых марок острова Рождества

Остров Рождества
англ. Christmas Island
Первая почтовая марка острова Рождества, 2 цента, 1958 (Скотт #1)
История почты
Почта существует	с 1901
Этапы истории	см. подробнее таблицу в тексте
Почтовые администрации
Стрейтс-Сетлментс (1901—1946)	1 малайский доллар = 100 центов
Сингапур Сингапур (1946—1958)	1 малайский доллар = 100 центов (до 1953); 1 доллар Малайи и Британского Борнео = 100 центов (с 1953)
Остров Рождества (с 1958)	1 доллар Малайи и Британского Борнео = 100 центов (до 1968); 1 австралийский доллар = 100 центов (с 1968)
ПО в зонах оккупаций	Японией (1942—1945)
Australia Post
Офис почты	Christmas Island Post Office, 412 Canberra Place, Christmas Island, WA 6798, Australia
Сайт почты	[www.regional.gov.au/territories/christmas/traveller_info.aspx#ser www.regional.gov.au]
Первые почтовые марки
Стандартная	15 октября 1958
Коммеморативная	14 апреля 1965
Почтовый блок	20 октября 1977
Филателия
Количество марок в год	в среднем около 40 (с 2002)
Участник WNS	с 2002
Местоположение острова Рождества на карте мира Карта острова, его основные топонимы и железная дорога для обслуживания фосфоритных рудников, которые стали также сюжетом почтовой марки 1963 года номиналом в 2 цента (Скотт #11)

История почты и почтовых марок острова Рождества, расположенного в Индийском океане, тесно связана с его британской колонизацией и нахождением в составе Стрейтс-Сетлментса и Сингапура (до 1958 года), с последующим введением австралийского управления, когда начался выпуск собственных почтовых марок. Согласно австралийскому законодательству, почтовым оператором на острове Рождества с 1993 года является государственная корпорация Australia Post.

Краткий обзор

История почты острова определена тем фактом, что в XX веке он большей частью был подчинён фосфатным компаниям. С 1901 по 1942 год остров входил в состав британской колонии Стрейтс-Сетлментс, затем, с 1946 по 1958 год, — в состав Сингапура. Несмотря на переход под контроль Австралии в 1958 году, остров сохранял почтовую и эмиссионную самостоятельность до 1993 года, когда его почтовой администрацией стала Australia Post.

Остров издавал собственные знаки почтовой оплаты с 1958 года. После 1993 года почтовые марки, эмитируемые для острова компанией Australia Post, также имеют хождение на территории Австралии, равно как и австралийские марки могут использоваться на острове Рождества.

По данным каталога «Стэнли Гиббонс», с 1958 по 1969 год — в период управления фосфатной комиссии — было выпущено 32 марки; с 1969 по 1993 год администрация острова Рождества издала 335 марок. С марта 1993 по февраль 2003 года, в течение первых десяти лет почтового управления со стороны Australia Post, для острова Рождества было эмитировано 153 марки.

В составе Стрейтс-Сетлментс

Остров Рождества был аннексирован в 1888 году Великобританией и с 1899 года эксплуатировался Фосфатной компанией острова Рождества (Christmas Island Phosphate Company), использовавшей труд служащих-европейцев и рабочих-малайцев и китайцев. Почтовое агентство было открыто в 1901 году и управлялось главой окружной администрации (District Officer), представлявшим на острове колонию Стрейтс-Сетлментс. На почте продавались почтовые марки этой колонии с изображением британских монархов.

Перевозка почты осуществлялась между островом Рождества и Сингапуром вместе с грузами и рабочими-мигрантами на судах этой компании. Основную часть незначительных объёмов корреспонденции отправляли и получали европейцы, составлявшие меньшинство населения острова.

Во время Второй мировой войны, 31 марта 1942 года, японские войска вторглись на остров. После освобождения острова британскими войсками здесь употреблялись почтовые марки Малайи с надпечаткой Британской военной администрации. Гражданская почта возобновила свою деятельность к концу 1946 года.

После этих событий местная почтовая связь следовала за политическими переменами в Британской Малайе. Став в апреле 1946 года административно подчинённым Сингапуру, остров Рождества получил почтовые марки этой колонии в 1948 году, но перевозку почты осуществлял Панмалайский .

Австралийское управление

Почтовая самостоятельность

Переходный период

Пока Сингапур готовился перейти на самоуправление, Великобритания решила переподчинить остров Рождества Австралии — стране, c 1948 года контролировавшей вместе с Новой Зеландией Британскую фосфатную комиссию (British Phosphate Commission). С 1 января 1958 года остров перешёл под австралийское управление. Закон Австралии об острове Рождества (Australian Christmas Island Act) подтвердил преемственность правовой системы Сингапура в отношении острова, в том числе и в области почтовой связи. Денежной единицей был оставлен малайский доллар ввиду потребностей работников из Юго-Восточной Азии. Соответственно, островная почта была независима от австралийской почты и была подчинена Фосфатной комиссии Острова Рождества (Christmas Island Phosphate Commission). Жители острова получали свою корреспонденцию в почтовом отделении во Флайинг-Фиш-Коув. Для исходящей корреспонденции выпускались специальные почтовые марки, при этом австралийское министерство территорий (Department of Territories) поручало их печать австралийскому почтовому ведомству. Почтовыми тарифами остались тарифы Сингапура, который был в пределах внутренней тарифной зоны острова Рождества.

Однако в сингапурскую почтовую систему на острове Рождества были внесены два изменения: был уменьшен авиапочтовый тариф для пересылки почтовых отправлений в Австралию, а в 1958 году были присланы австралийские почтовые штемпели с надписью: «CHRISTMAS ISLAND / INDIAN OCEAN / AUST» («Остров Рождества / Индийский океан / Австралия»).

Первые собственные почтовые марки десяти номиналов поступили на острове в обращение 15 октября 1958 года. Графически они представляли собой модификацию австралийской почтовой марки номиналом в 1 шиллинг 7 пенсов, появившейся в марте 1955 года (SG #282d), в рисунке которой были использованы барельефный профиль британской королевы Елизаветы II работы У. Л. Баулза (W. L. Bowles) и цветочный орнамент. Оригинальный дизайн художника Ф. Д. Мэнли (F. D. Manley) был изменён гравёром Дж. Лиссенденом (G. Lissenden) путём добавления надпечатанных чёрной краской надписи «CHRISTMAS ISLAND» («Остров Рождества») и номинала в круге в малайских долларах (SG #1—10). На номиналы и частично на выбранные цвета оказали влияние последние стандартные марки Сингапура (SG #38—52), бывшие в почтовом обращении на острове Рождества. Портрет и слово «Australia» («Австралия») на марках были напечатаны способом глубокой печати, а надпечатка — типографским способом. Марки производились филиалом по печати банкнот (Note Printing Branch) Банка Содружества (Commonwealth Bank) в Мельбурне. Филателистическое бюро в Мельбурне, отвечавшее за реализацию почтовых марок австралийских территорий, предоставило фосфатной комиссии сто марочных листов, которая переправила их на остров на судне через порт Фримантла. Такой же портрет королевы был использован для заказных цельных вещей, эмитированных 18 мая 1959 года.

Управление фосфатной комиссии

Первые марки считались временным выпуском, однако до выхода следующей серии прошло пять лет. Её подготовкой руководили министерство территорий, Консультативный комитет по выпуску почтовых марок (Stamp Advisory Committee) и представители острова. Почтовое ведомство Австралии вместе с художниками и печатниками филиала по печати банкнот работали над проектом на основе сделанных на острове фотографий, изображавших его флору, фауну, горнодобывающую промышленность. В итоге десять почтовых марок новой серии были задуманы, нарисованы и выгравированы Дж. Лиссенденом, Питером Моррисом (Peter Morris) и Брюсом Стюартом (Bruce Stewart). Марки появились 28 августа 1963 года (SG #11—20).

По информации Л. Л. Лепешинского, всего за период с 1958 по 1963 год в обращение на острове поступало 20 почтовых марок.

В 1965 году остров принял участие в омнибусном выпуске в честь 50-летия высадки Австралийского и Новозеландского армейского корпуса в Галлиполи во время Первой мировой войны (SG #21). Это была первая памятная марка острова Рождества.

На двух выпусках 1963 и 1965 годов была надпись «CHRISTMAS ISLAND» («Остров Рождества») без всякого упоминания Австралии. Точно так же сокращение «AUST» («Австралия») исчезло с новых календарных почтовых штемпелей. Тем не менее, в 1966—1968 годах на острове применялись также марки Австралии. 6 мая 1968 года денежная и почтовая системы острова Рождества были сближены с австралийскими: доллар Малайи и Британского Борнео сменил австралийский доллар, и в силу вступил закон Австралии о почте и телеграфах (Australian Post and Telegraphs Act). При этом сохранилась возможность адаптаций местного характера, таких как отнесение острова Рождества к региону Западной Австралии для расчёта почтовых тарифов, а также особый низкий тариф для писем, адресованных в Малайзию и Сингапур.

6 мая 1968 года вышла третья стандартная серия с изображением видов рыб Индийского океана. Эта зоологическая тема была предложена ещё в 1966 году для второй серии представителями острова Рождества, одобрившими рисунки художника Джорджа Хамори (George Hamori). Но выпуск этих двенадцати марок был приурочен к переходу на новую денежную единицу и увидел свет лишь в 1968 году (SG #22—31). Обозначение «CHRISTMAS ISLAND / INDIAN OCEAN» («Остров Рождества / Индийский океан») появилось впервые на этих марках 1968 года и использовалось до 1993 года.

Местное управление

1 февраля 1969 года Фосфатная комиссия передала заведование почтовой связью на острове Администрации острова Рождества (Christmas Island Administration). Последняя быстро создала филателистическое бюро и в 1971 году выбрала агента для продажи почтовых марок в других странах мира — компанию «Агентство короны». Решения по программе выпуска почтовых марок принимались на месте, марки издавались с помощью и с использованием опыта «Агентство короны» и печатались в специализированных типографиях в Европе,, а с конца 1980-х годов — в Австралии.

В рамках программы издания почтовых марок ежегодно выходило не более четырёх выпусков. Основная тематика была имела местный колорит: флора и фауна, история, политика, экономика и повседневная жизнь острова. Рождество стало ежегодной темой с 1970-х годов благодаря названию острова. Однако эта традиция нарушалась несколько раз в период 1990-х годов, когда вместо поздравительных выпусков издавались малые листы по случаю проведения международных филателистических выставок. В 1980 году для этой территории был напечатан первый почтовый блок.

Почту перевозили суда, вывозившие фосфориты в Австралию, или лайнеры, направлявшиеся в Сингапур. В июне 1974 года для перевозки корреспонденции стало использоваться открытое регулярное авиасообщение между островом, Пертом и Сингапуром.

Австралийская почтовая территория

В начале 1990-х годов Австралия приняла решение ввести на острове Рождества действие австралийского законодательства в полном объёме. Начиная со 2 марта 1993 года, почтовым оператором острова, отвечающим также за его программу издания почтовых марок, стала Australia Post. В связи с этим почтовые марки острова Рождества, эмитированные после марта 1993 года, можно было использовать на территории Австралии, а австралийские почтовые марки — на острове Рождества.

4 марта 1993 года вышли первые пять марок Australia Post с новым обозначением: «CHRISTMAS ISLAND / AUSTRALIA» («Остров Рождества / Австралия»). Сюжеты выходящих почтовых марок продолжают с тех пор носить ограниченный характер. Australia Post наметила ежегодно делать три обязательных выпуска:

• рождественскую марку, которая печаталась каждые два года в 2000-е годы;
• марку, посвящённую китайскому Новому году с 1995 года (позднее выпуск из 12 марок после 2002 года) и
• один выпуск на местную тематику.

Сводные данные

В таблице ниже представлены обобщённые сведения об эмиссиях почтовых марок для острова Рождества:

Годы обращения	Использовались марки (государство/территория, надпись)
Номиналы в долларах Проливов
1901—1942	Malaya / Straits Settlements (Малайя / Стрейтс-Сетлментс)
1942—1945	Японская оккупация
1945—1946	Почтовые марки Стрейтс-Сетлментса, надпечатка «BMA / MALAYA» («Британская военная администрация / Малайя»)
Номиналы в малайских долларах
1946—1958	Malaya / Singapore (Малайя / Сингапур)
1958—1963	Christmas Island / Australia (Остров Рождества / Австралия)
1963—1968	Christmas Island / Indian Ocean (Остров Рождества / Индийский океан)
Номиналы в австралийских долларах
1968—1993	Christmas Island / Indian Ocean (Остров Рождества / Индийский океан)
с 1993	Christmas Island / Australia (Остров Рождества / Австралия) и почтовые марки Австралии
Пояснения
«в кавычках»	надпечатка обозначения страны
курсивом	оригинальное обозначение страны/территории на марках
(в скобках)	перевод на русский язык

См. также

• История почты и почтовых марок Австралии
• История почты и почтовых марок Сингапура
• История почты и почтовых марок Стрейтс-Сетлментса
• Остров Рождества (Австралия)

Литература

• Австралийский Союз // [www.colonies.ru/books/geografia/austral_souz.html Филателистическая география (зарубежные страны): Справочник] / Л. Л. Лепешинский. — М.: Связь, 1967. — С. 419—421. — 480 с.
• Scott 2007. Standard Postage Stamp Catalogue. — New York, NY, USA: Scott, 2006. (англ.)

Ссылки

• Новосёлов В. А. [mirmarok.ru/prim/view_article/355/ Содружество Австралия-3]. Австралия и Океания. Филателистическая география. Мир м@рок; Союз филателистов России (8 января 2009). Проверено 11 февраля 2011. [www.webcitation.org/67K8zdGqk Архивировано из первоисточника 1 мая 2012].
• Rossiter, Stuart; Fowler, John & Wellsted, Raife. [www.sandafayre.com/atlas/christ.htm Christmas Island] (англ.). Stamp Atlas. Sandafayre Stamp Auctions. Проверено 11 февраля 2011. [web.archive.org/web/20071106010958/www.sandafayre.com/atlas/christ.htm Архивировано из первоисточника 6 ноября 2007].
• [www.allworldstamps.com/country_list.asp?context=on&cid=55&x=44&y=8 Christmas Island] (англ.). Country List. All World Stamps Catalogue sponsored by Stanley Gibbons. — Марки острова Рождества в онлайн-каталоге «Стэнли Гиббонс». Проверено 11 февраля 2011. [www.webcitation.org/67K91QoGo Архивировано из первоисточника 1 мая 2012].
• [www.jl.sl.btinternet.co.uk/stampsite/alpha/c/cech.html#c072 Christmas Island] (англ.). A—Z of postal authorities. Encyclopaedia of Postal History. Stampsite: The Encyclopaedia of Postal Authorities; BlackJack. — Информация о марках острова Рождества в базе данных «Энциклопедия истории почты. Энциклопедия почтовых ведомств». Проверено 11 февраля 2011. [web.archive.org/web/20080113130528/www.jl.sl.btinternet.co.uk/stampsite/alpha/c/cech.html#c072 Архивировано из первоисточника 13 января 2008].
• [www.christmas.net.au/useful_info.html Postal Services. Useful information for Visitors] (англ.). About. Christmas Island; Christmas Island Tourism Association. Проверено 11 февраля 2011. [web.archive.org/web/20061102112344/www.christmas.net.au/useful_info.html Архивировано из первоисточника 2 ноября 2006].
• [shop.auspost.com.au/stamps/stamps-issues/lunar-new-year-2011 Lunar New Year — Year of the Rabbit] (англ.). Stamp issues. Stamp collections(недоступная ссылка — история). Australia Post Shop; Australia Post Shop. Проверено 11 февраля 2011. [web.archive.org/20110119045903/shop.auspost.com.au/stamps/stamps-issues/lunar-new-year-2011 Архивировано из первоисточника 19 января 2011].
• [shop.auspost.com.au/stamps/stamps-issues/ci-christmas-2010 Christmas Island Christmas 2010] (англ.). Stamp issues. Stamp collections(недоступная ссылка — история). Australia Post Shop; Australia Post Shop. Проверено 11 февраля 2011. [web.archive.org/20101225234004/shop.auspost.com.au/stamps/stamps-issues/ci-christmas-2010 Архивировано из первоисточника 25 декабря 2010].

Отрывок, характеризующий История почты и почтовых марок острова Рождества

Крестьяне говорят, что поздней весной дует холодный ветер, потому что почка дуба развертывается, и действительно, всякую весну дует холодный ветер, когда развертывается дуб. Но хотя причина дующего при развертыванье дуба холодного ветра мне неизвестна, я не могу согласиться с крестьянами в том, что причина холодного ветра есть раэвертыванье почки дуба, потому только, что сила ветра находится вне влияний почки. Я вижу только совпадение тех условий, которые бывают во всяком жизненном явлении, и вижу, что, сколько бы и как бы подробно я ни наблюдал стрелку часов, клапан и колеса паровоза и почку дуба, я не узнаю причину благовеста, движения паровоза и весеннего ветра. Для этого я должен изменить совершенно свою точку наблюдения и изучать законы движения пара, колокола и ветра. То же должна сделать история. И попытки этого уже были сделаны.
Для изучения законов истории мы должны изменить совершенно предмет наблюдения, оставить в покое царей, министров и генералов, а изучать однородные, бесконечно малые элементы, которые руководят массами. Никто не может сказать, насколько дано человеку достигнуть этим путем понимания законов истории; но очевидно, что на этом пути только лежит возможность уловления исторических законов и что на этом пути не положено еще умом человеческим одной миллионной доли тех усилий, которые положены историками на описание деяний различных царей, полководцев и министров и на изложение своих соображений по случаю этих деяний.


Силы двунадесяти языков Европы ворвались в Россию. Русское войско и население отступают, избегая столкновения, до Смоленска и от Смоленска до Бородина. Французское войско с постоянно увеличивающеюся силой стремительности несется к Москве, к цели своего движения. Сила стремительности его, приближаясь к цели, увеличивается подобно увеличению быстроты падающего тела по мере приближения его к земле. Назади тысяча верст голодной, враждебной страны; впереди десятки верст, отделяющие от цели. Это чувствует всякий солдат наполеоновской армии, и нашествие надвигается само собой, по одной силе стремительности.
В русском войске по мере отступления все более и более разгорается дух озлобления против врага: отступая назад, оно сосредоточивается и нарастает. Под Бородиным происходит столкновение. Ни то, ни другое войско не распадаются, но русское войско непосредственно после столкновения отступает так же необходимо, как необходимо откатывается шар, столкнувшись с другим, с большей стремительностью несущимся на него шаром; и так же необходимо (хотя и потерявший всю свою силу в столкновении) стремительно разбежавшийся шар нашествия прокатывается еще некоторое пространство.
Русские отступают за сто двадцать верст – за Москву, французы доходят до Москвы и там останавливаются. В продолжение пяти недель после этого нет ни одного сражения. Французы не двигаются. Подобно смертельно раненному зверю, который, истекая кровью, зализывает свои раны, они пять недель остаются в Москве, ничего не предпринимая, и вдруг, без всякой новой причины, бегут назад: бросаются на Калужскую дорогу (и после победы, так как опять поле сражения осталось за ними под Малоярославцем), не вступая ни в одно серьезное сражение, бегут еще быстрее назад в Смоленск, за Смоленск, за Вильну, за Березину и далее.
В вечер 26 го августа и Кутузов, и вся русская армия были уверены, что Бородинское сражение выиграно. Кутузов так и писал государю. Кутузов приказал готовиться на новый бой, чтобы добить неприятеля не потому, чтобы он хотел кого нибудь обманывать, но потому, что он знал, что враг побежден, так же как знал это каждый из участников сражения.
Но в тот же вечер и на другой день стали, одно за другим, приходить известия о потерях неслыханных, о потере половины армии, и новое сражение оказалось физически невозможным.
Нельзя было давать сражения, когда еще не собраны были сведения, не убраны раненые, не пополнены снаряды, не сочтены убитые, не назначены новые начальники на места убитых, не наелись и не выспались люди.
А вместе с тем сейчас же после сражения, на другое утро, французское войско (по той стремительной силе движения, увеличенного теперь как бы в обратном отношении квадратов расстояний) уже надвигалось само собой на русское войско. Кутузов хотел атаковать на другой день, и вся армия хотела этого. Но для того чтобы атаковать, недостаточно желания сделать это; нужно, чтоб была возможность это сделать, а возможности этой не было. Нельзя было не отступить на один переход, потом точно так же нельзя было не отступить на другой и на третий переход, и наконец 1 го сентября, – когда армия подошла к Москве, – несмотря на всю силу поднявшегося чувства в рядах войск, сила вещей требовала того, чтобы войска эти шли за Москву. И войска отступили ещо на один, на последний переход и отдали Москву неприятелю.
Для тех людей, которые привыкли думать, что планы войн и сражений составляются полководцами таким же образом, как каждый из нас, сидя в своем кабинете над картой, делает соображения о том, как и как бы он распорядился в таком то и таком то сражении, представляются вопросы, почему Кутузов при отступлении не поступил так то и так то, почему он не занял позиции прежде Филей, почему он не отступил сразу на Калужскую дорогу, оставил Москву, и т. д. Люди, привыкшие так думать, забывают или не знают тех неизбежных условий, в которых всегда происходит деятельность всякого главнокомандующего. Деятельность полководца не имеет ни малейшего подобия с тою деятельностью, которую мы воображаем себе, сидя свободно в кабинете, разбирая какую нибудь кампанию на карте с известным количеством войска, с той и с другой стороны, и в известной местности, и начиная наши соображения с какого нибудь известного момента. Главнокомандующий никогда не бывает в тех условиях начала какого нибудь события, в которых мы всегда рассматриваем событие. Главнокомандующий всегда находится в средине движущегося ряда событий, и так, что никогда, ни в какую минуту, он не бывает в состоянии обдумать все значение совершающегося события. Событие незаметно, мгновение за мгновением, вырезается в свое значение, и в каждый момент этого последовательного, непрерывного вырезывания события главнокомандующий находится в центре сложнейшей игры, интриг, забот, зависимости, власти, проектов, советов, угроз, обманов, находится постоянно в необходимости отвечать на бесчисленное количество предлагаемых ему, всегда противоречащих один другому, вопросов.
Нам пресерьезно говорят ученые военные, что Кутузов еще гораздо прежде Филей должен был двинуть войска на Калужскую дорогу, что даже кто то предлагал таковой проект. Но перед главнокомандующим, особенно в трудную минуту, бывает не один проект, а всегда десятки одновременно. И каждый из этих проектов, основанных на стратегии и тактике, противоречит один другому. Дело главнокомандующего, казалось бы, состоит только в том, чтобы выбрать один из этих проектов. Но и этого он не может сделать. События и время не ждут. Ему предлагают, положим, 28 го числа перейти на Калужскую дорогу, но в это время прискакивает адъютант от Милорадовича и спрашивает, завязывать ли сейчас дело с французами или отступить. Ему надо сейчас, сию минуту, отдать приказанье. А приказанье отступить сбивает нас с поворота на Калужскую дорогу. И вслед за адъютантом интендант спрашивает, куда везти провиант, а начальник госпиталей – куда везти раненых; а курьер из Петербурга привозит письмо государя, не допускающее возможности оставить Москву, а соперник главнокомандующего, тот, кто подкапывается под него (такие всегда есть, и не один, а несколько), предлагает новый проект, диаметрально противоположный плану выхода на Калужскую дорогу; а силы самого главнокомандующего требуют сна и подкрепления; а обойденный наградой почтенный генерал приходит жаловаться, а жители умоляют о защите; посланный офицер для осмотра местности приезжает и доносит совершенно противоположное тому, что говорил перед ним посланный офицер; а лазутчик, пленный и делавший рекогносцировку генерал – все описывают различно положение неприятельской армии. Люди, привыкшие не понимать или забывать эти необходимые условия деятельности всякого главнокомандующего, представляют нам, например, положение войск в Филях и при этом предполагают, что главнокомандующий мог 1 го сентября совершенно свободно разрешать вопрос об оставлении или защите Москвы, тогда как при положении русской армии в пяти верстах от Москвы вопроса этого не могло быть. Когда же решился этот вопрос? И под Дриссой, и под Смоленском, и ощутительнее всего 24 го под Шевардиным, и 26 го под Бородиным, и в каждый день, и час, и минуту отступления от Бородина до Филей.


Русские войска, отступив от Бородина, стояли у Филей. Ермолов, ездивший для осмотра позиции, подъехал к фельдмаршалу.
– Драться на этой позиции нет возможности, – сказал он. Кутузов удивленно посмотрел на него и заставил его повторить сказанные слова. Когда он проговорил, Кутузов протянул ему руку.
– Дай ка руку, – сказал он, и, повернув ее так, чтобы ощупать его пульс, он сказал: – Ты нездоров, голубчик. Подумай, что ты говоришь.
Кутузов на Поклонной горе, в шести верстах от Дорогомиловской заставы, вышел из экипажа и сел на лавку на краю дороги. Огромная толпа генералов собралась вокруг него. Граф Растопчин, приехав из Москвы, присоединился к ним. Все это блестящее общество, разбившись на несколько кружков, говорило между собой о выгодах и невыгодах позиции, о положении войск, о предполагаемых планах, о состоянии Москвы, вообще о вопросах военных. Все чувствовали, что хотя и не были призваны на то, что хотя это не было так названо, но что это был военный совет. Разговоры все держались в области общих вопросов. Ежели кто и сообщал или узнавал личные новости, то про это говорилось шепотом, и тотчас переходили опять к общим вопросам: ни шуток, ни смеха, ни улыбок даже не было заметно между всеми этими людьми. Все, очевидно, с усилием, старались держаться на высота положения. И все группы, разговаривая между собой, старались держаться в близости главнокомандующего (лавка которого составляла центр в этих кружках) и говорили так, чтобы он мог их слышать. Главнокомандующий слушал и иногда переспрашивал то, что говорили вокруг него, но сам не вступал в разговор и не выражал никакого мнения. Большей частью, послушав разговор какого нибудь кружка, он с видом разочарования, – как будто совсем не о том они говорили, что он желал знать, – отворачивался. Одни говорили о выбранной позиции, критикуя не столько самую позицию, сколько умственные способности тех, которые ее выбрали; другие доказывали, что ошибка была сделана прежде, что надо было принять сраженье еще третьего дня; третьи говорили о битве при Саламанке, про которую рассказывал только что приехавший француз Кросар в испанском мундире. (Француз этот вместе с одним из немецких принцев, служивших в русской армии, разбирал осаду Сарагоссы, предвидя возможность так же защищать Москву.) В четвертом кружке граф Растопчин говорил о том, что он с московской дружиной готов погибнуть под стенами столицы, но что все таки он не может не сожалеть о той неизвестности, в которой он был оставлен, и что, ежели бы он это знал прежде, было бы другое… Пятые, выказывая глубину своих стратегических соображений, говорили о том направлении, которое должны будут принять войска. Шестые говорили совершенную бессмыслицу. Лицо Кутузова становилось все озабоченнее и печальнее. Из всех разговоров этих Кутузов видел одно: защищать Москву не было никакой физической возможности в полном значении этих слов, то есть до такой степени не было возможности, что ежели бы какой нибудь безумный главнокомандующий отдал приказ о даче сражения, то произошла бы путаница и сражения все таки бы не было; не было бы потому, что все высшие начальники не только признавали эту позицию невозможной, но в разговорах своих обсуждали только то, что произойдет после несомненного оставления этой позиции. Как же могли начальники вести свои войска на поле сражения, которое они считали невозможным? Низшие начальники, даже солдаты (которые тоже рассуждают), также признавали позицию невозможной и потому не могли идти драться с уверенностью поражения. Ежели Бенигсен настаивал на защите этой позиции и другие еще обсуждали ее, то вопрос этот уже не имел значения сам по себе, а имел значение только как предлог для спора и интриги. Это понимал Кутузов.
Бенигсен, выбрав позицию, горячо выставляя свой русский патриотизм (которого не мог, не морщась, выслушивать Кутузов), настаивал на защите Москвы. Кутузов ясно как день видел цель Бенигсена: в случае неудачи защиты – свалить вину на Кутузова, доведшего войска без сражения до Воробьевых гор, а в случае успеха – себе приписать его; в случае же отказа – очистить себя в преступлении оставления Москвы. Но этот вопрос интриги не занимал теперь старого человека. Один страшный вопрос занимал его. И на вопрос этот он ни от кого не слышал ответа. Вопрос состоял для него теперь только в том: «Неужели это я допустил до Москвы Наполеона, и когда же я это сделал? Когда это решилось? Неужели вчера, когда я послал к Платову приказ отступить, или третьего дня вечером, когда я задремал и приказал Бенигсену распорядиться? Или еще прежде?.. но когда, когда же решилось это страшное дело? Москва должна быть оставлена. Войска должны отступить, и надо отдать это приказание». Отдать это страшное приказание казалось ему одно и то же, что отказаться от командования армией. А мало того, что он любил власть, привык к ней (почет, отдаваемый князю Прозоровскому, при котором он состоял в Турции, дразнил его), он был убежден, что ему было предназначено спасение России и что потому только, против воли государя и по воле народа, он был избрал главнокомандующим. Он был убежден, что он один и этих трудных условиях мог держаться во главе армии, что он один во всем мире был в состоянии без ужаса знать своим противником непобедимого Наполеона; и он ужасался мысли о том приказании, которое он должен был отдать. Но надо было решить что нибудь, надо было прекратить эти разговоры вокруг него, которые начинали принимать слишком свободный характер.
Он подозвал к себе старших генералов.
– Ma tete fut elle bonne ou mauvaise, n'a qu'a s'aider d'elle meme, [Хороша ли, плоха ли моя голова, а положиться больше не на кого,] – сказал он, вставая с лавки, и поехал в Фили, где стояли его экипажи.


В просторной, лучшей избе мужика Андрея Савостьянова в два часа собрался совет. Мужики, бабы и дети мужицкой большой семьи теснились в черной избе через сени. Одна только внучка Андрея, Малаша, шестилетняя девочка, которой светлейший, приласкав ее, дал за чаем кусок сахара, оставалась на печи в большой избе. Малаша робко и радостно смотрела с печи на лица, мундиры и кресты генералов, одного за другим входивших в избу и рассаживавшихся в красном углу, на широких лавках под образами. Сам дедушка, как внутренне называла Maлаша Кутузова, сидел от них особо, в темном углу за печкой. Он сидел, глубоко опустившись в складное кресло, и беспрестанно покряхтывал и расправлял воротник сюртука, который, хотя и расстегнутый, все как будто жал его шею. Входившие один за другим подходили к фельдмаршалу; некоторым он пожимал руку, некоторым кивал головой. Адъютант Кайсаров хотел было отдернуть занавеску в окне против Кутузова, но Кутузов сердито замахал ему рукой, и Кайсаров понял, что светлейший не хочет, чтобы видели его лицо.
Вокруг мужицкого елового стола, на котором лежали карты, планы, карандаши, бумаги, собралось так много народа, что денщики принесли еще лавку и поставили у стола. На лавку эту сели пришедшие: Ермолов, Кайсаров и Толь. Под самыми образами, на первом месте, сидел с Георгием на шее, с бледным болезненным лицом и с своим высоким лбом, сливающимся с голой головой, Барклай де Толли. Второй уже день он мучился лихорадкой, и в это самое время его знобило и ломало. Рядом с ним сидел Уваров и негромким голосом (как и все говорили) что то, быстро делая жесты, сообщал Барклаю. Маленький, кругленький Дохтуров, приподняв брови и сложив руки на животе, внимательно прислушивался. С другой стороны сидел, облокотивши на руку свою широкую, с смелыми чертами и блестящими глазами голову, граф Остерман Толстой и казался погруженным в свои мысли. Раевский с выражением нетерпения, привычным жестом наперед курчавя свои черные волосы на висках, поглядывал то на Кутузова, то на входную дверь. Твердое, красивое и доброе лицо Коновницына светилось нежной и хитрой улыбкой. Он встретил взгляд Малаши и глазами делал ей знаки, которые заставляли девочку улыбаться.
Все ждали Бенигсена, который доканчивал свой вкусный обед под предлогом нового осмотра позиции. Его ждали от четырех до шести часов, и во все это время не приступали к совещанию и тихими голосами вели посторонние разговоры.
Только когда в избу вошел Бенигсен, Кутузов выдвинулся из своего угла и подвинулся к столу, но настолько, что лицо его не было освещено поданными на стол свечами.
Бенигсен открыл совет вопросом: «Оставить ли без боя священную и древнюю столицу России или защищать ее?» Последовало долгое и общее молчание. Все лица нахмурились, и в тишине слышалось сердитое кряхтенье и покашливанье Кутузова. Все глаза смотрели на него. Малаша тоже смотрела на дедушку. Она ближе всех была к нему и видела, как лицо его сморщилось: он точно собрался плакать. Но это продолжалось недолго.
– Священную древнюю столицу России! – вдруг заговорил он, сердитым голосом повторяя слова Бенигсена и этим указывая на фальшивую ноту этих слов. – Позвольте вам сказать, ваше сиятельство, что вопрос этот не имеет смысла для русского человека. (Он перевалился вперед своим тяжелым телом.) Такой вопрос нельзя ставить, и такой вопрос не имеет смысла. Вопрос, для которого я просил собраться этих господ, это вопрос военный. Вопрос следующий: «Спасенье России в армии. Выгоднее ли рисковать потерею армии и Москвы, приняв сраженье, или отдать Москву без сражения? Вот на какой вопрос я желаю знать ваше мнение». (Он откачнулся назад на спинку кресла.)
Начались прения. Бенигсен не считал еще игру проигранною. Допуская мнение Барклая и других о невозможности принять оборонительное сражение под Филями, он, проникнувшись русским патриотизмом и любовью к Москве, предлагал перевести войска в ночи с правого на левый фланг и ударить на другой день на правое крыло французов. Мнения разделились, были споры в пользу и против этого мнения. Ермолов, Дохтуров и Раевский согласились с мнением Бенигсена. Руководимые ли чувством потребности жертвы пред оставлением столицы или другими личными соображениями, но эти генералы как бы не понимали того, что настоящий совет не мог изменить неизбежного хода дел и что Москва уже теперь оставлена. Остальные генералы понимали это и, оставляя в стороне вопрос о Москве, говорили о том направлении, которое в своем отступлении должно было принять войско. Малаша, которая, не спуская глаз, смотрела на то, что делалось перед ней, иначе понимала значение этого совета. Ей казалось, что дело было только в личной борьбе между «дедушкой» и «длиннополым», как она называла Бенигсена. Она видела, что они злились, когда говорили друг с другом, и в душе своей она держала сторону дедушки. В средине разговора она заметила быстрый лукавый взгляд, брошенный дедушкой на Бенигсена, и вслед за тем, к радости своей, заметила, что дедушка, сказав что то длиннополому, осадил его: Бенигсен вдруг покраснел и сердито прошелся по избе. Слова, так подействовавшие на Бенигсена, были спокойным и тихим голосом выраженное Кутузовым мнение о выгоде и невыгоде предложения Бенигсена: о переводе в ночи войск с правого на левый фланг для атаки правого крыла французов.