История протестантизма

Протестантизм как идеология и международная историческая сила оформился в XVI веке, когда Мартин Лютер и Жан Кальвин возглавили массовое движение против духовной монополии католицизма. Однако История протестантизма прослеживается в более ранние века. На протяжении многих веков питательной почвой для антикатолических настроений в Европе были претензии папства на светскую власть и упадок нравов римской курии. С началом Реформации протестантизм стал одним из определяющих духовных и политических движений сначала в Европе, а затем и в мире. Различные протестантские конфессии на протяжении веков предлагали свои варианты решения духовных проблем и обеспечения религиозных потребностей верующих.

Количество протестантов в мире к началу XXI века оценивается примерно в 600 — 800 млн человек.

Предшественники

В XIV веке широкое распространение в Англии получила проповедь Джона Уиклифа. Он выступал против папской власти, за упразднение монашества, за нестяжательство духовенства. Уиклиф перевёл Библию на английский язык. Его сторонники (лолларды) разошлись по Англии в красных одеждах, произнося зажигательные речи. За отрицание реальности присутствия Христа в ритуале причащения Уиклиф был обвинён в ереси и некоторое время провёл в тюрьме. Уиклиф написал памфлет «О Христе и его противнике Антихристе», где объявил Папу Антихристом.

Проповедь Уиклифа в следующем, XV веке стала идеологическим фундаментом гуситского движения. Ян Гус также перевёл Библию на народный (чешский) язык, тоже бурно протестовал против торговли индульгенциями и сравнивал Папу с Антихристом. Констанцский собор (XVI вселенский собор, 1414—1418) осудил ереси Уиклифа и Гуса; последний был схвачен и сожжён (1415). Даже после разгрома гуситов в Чехии сохранились тайные общества, по своей идеологии фактически протестантские (например, «Чешские братья»).

К началу XVI века в Германии широко распространилась гуманистическая идеология (Эразм Роттердамский, Рейхлин, Ульрих фон Гуттен и др.). В силу традиционных для Германии антипапских настроений она нередко содержала антикатолические элементы, часто под флагом возврата к устоям, очищения христианства и т. д.

Реформация

Мартин Лютер

Вождём религиозной революции стал Мартин Лютер. Глубоко верующий по натуре, он вскоре по окончании Эрфуртского университета постригся в монахи-августинцы (1505). В 1509 году занял кафедру философии в Виттенбергском университете, но затем защитил богословскую диссертацию, стал доктором теологии и перешёл на кафедру богословия. Одновременно читал проповеди в церкви и имел в этом большой успех. В 1510 году Лютер совершил деловую поездку в Рим и был потрясён тамошними легкомысленными нравами.

Первое открытое выступление Лютера против церковной политики состоялось в 1517 году — он публично и яростно осудил торговлю индульгенциями, затем прибил на церковные двери 95 тезисов с изложением своей позиции. Этот шаг вызвал волну солидарности, поддержанную саксонским курфюрстом Фридрихом Мудрым и быстро распространившуюся по всей Германии. Лютера вызвали в Рим, но сторонники отсоветовали ему ехать туда. Далее из Рима последовал ряд уговоров, угроз и диспутов. На Лейпцигском диспуте в 1519 году Лютер расширил свою критику, поставив под сомнение главенство Папы и римской церкви. Его поддержал Филипп Меланхтон, будущий кодификатор протестантизма.

Реформация

95 тезисов Формула согласия Контрреформация Движения и деноминации   Протестантизм Реформация в Германии Лютеранство Анабаптизм Реформация в Швейцарии Кальвинизм Реформация в Нидерландах Меннонитство Реформатство Реформация в Англии Англиканство Пуританство Реформация в Шотландии Пресвитерианство Реформация во Франции Гугеноты Реформация в Речи Посполитой Социнианство Реформация в Италии Ключевые события   Лейпцигский диспут Вормсский эдикт Крестьянская война в Германии Шпайерская протестация Марбургский диспут Аугсбургский рейхстаг Аугсбургский религиозный мир Вестфальский мир Деятели Реформации   Мартин Лютер (Г, 1483–1546) Филипп Меланхтон (Г, 1497–1560) Ганс Таусен (Д, 1494–1561) Олаус Петри (Швец, 1493–1552) Ульрих Цвингли (Швейц, 1484–1531) Жан Кальвин (Швейц, 1509–1564) Томас Кранмер (А, 1489–1556) Джон Нокс (Шот, 1514?–1572) Предтечи Реформации   Вальденсы Авиньонское пленение пап (1309–1377) Лолларды Великий западный раскол (1378–1417) Гуситские войны (1420 до ~1434) Северное Возрождение

Папский указ, запрещавший продолжать полемику, был проигнорирован. Лютер написал и издал три темпераментно написанные книги, в которых изложил свою программу:

• Сбросить с Германии папское иго.
• Отменить священство, монашество и церковное землевладение.
• Свести таинства к двум, прямо упомянутым в Евангелиях: крещение и причащение. В частности, отменить мессу и культ святых как идолопоклонство: Бог не нуждается в посредниках. Открыть свободный доступ к Библии.
• Покончить со светской властью церкви и злоупотреблениями вроде индульгенций.

Открытое противостояние началось в 1520 году. Папа издал буллу «Exsurge Domine», в которой отлучил Лютера от церкви и предал проклятию. Курфюрст Фридрих буллу отклонил, а Лютер её демонстративно сжёг в присутствии и с одобрения профессоров и жителей Виттенберга.

Император Карл V, пытаясь уладить конфликт, созвал сейм в Вормсе (1520), пригласил туда Лютера и выдал ему охранную грамоту. Лютер поехал; вдоль дороги его приветствовали восторженные толпы сторонников. Сейм издал «Вормсский эдикт», в котором осудил взгляды Лютера и постановил сжечь его полемические сочинения. Лютер скрылся в Вартбурге, где вместе с Меланхтоном и Агриколой занялся переводом Библии. Немного позже Лютер вернулся в Виттенберг, ставший с этого момента центром Реформации. Позднее к списку городов — оплотов Реформации добавились Цюрих и Страсбург.

Многие курфюрсты присоединились к реформаторам. Карл V, занятый войной с Францией, вначале не мог вмешаться. В Германии начались мятежи и смуты, которые Лютер сурово осудил. Князья-протестанты конфисковали церковные земли. Участились погромы церквей, уничтожение католической утвари, изгнание лояльных Риму священников. Широко распространилось ожидание конца света и установления тысячелетнего царства Христа.

Сплотив своих сторонников, Лютер провёл ряд церковных реформ: удалил иконы, отменил мессу, составил новый катехизис. Пасторы теперь назначались князьями (позже — избирались), главным их занятием вместо ритуалов стала проповедь. Часть реформаторов, несогласных с его позицией, образовала автономные конфессии: кальвинисты (Швейцария, Франция, южная Германия — Цвингли, Кальвин), анабаптисты (Саксония, Томас Мюнцер). Непрестанно продолжались раздоры по разным вопросам и среди лютеран, особенно немецких со швейцарскими. В 1529 году Лютер и Цвингли встретились для примирения, но не достигли цели; Цвингли отрицал присутствие Христа в момент причастия, а Лютер в это верил.

Около 1527 года Реформация распространилась на всю Скандинавию (Густав Ваза в Швеции, Фридрих I в Дании), а вскоре, в особой форме англиканства, на Англию и Швейцарию. В Шотландии образовались пресвитерианская церковь, а также различные радикальные пуританские общины.

В 1529 году император Карл на рейхстаге добился подтверждения Вормского эдикта (действие которого было приостановлено в 1526 году); антикатолические князья выразили протест (с этого момента вошло в обиход слово «протестанты») и заключили военный союз (Шмалькальден, 1531). В 1530 году протестанты приняли написанное Меланхтоном каноническое «Аугсбургское исповедание» (28 статей); оно планировалось как компромиссная общая платформа с католиками, но Ватикан эту программу отверг. Через год Меланхтон составил «Апологию Аугсбургского исповедания», уже без оглядки на католиков, подробно прокомментированную и дополненную.

51 из 65 «имперских городов» стали протестантскими. Из германских земель Реформация победила в Саксонии, Пруссии, Померанни, Вюртемберге, Бранденбурге, Мекленбурге. В Швейцарии вспыхнула гражданская война (1531), в ходе которой был убит Цвингли, но во многих кантонах протестантизм устоял.

Карл, на этот раз занятый войной с турками, пошёл на уступки и заключил перемирие (1532), по которому протестантам разрешалось исповедовать лютеранство, но не проповедовать его. Впрочем, проповедь продолжалась, несмотря на запрет.

Встревоженный Рим начал контрнаступление. В 1540 году были основаны орден иезуитов и римская инквизиция. Тридентский Вселенский собор (1545—1563) проклял реформаторов; развернулись казни активных проповедников и даже рядовых «еретиков». Однако Реформация ширилась. Наибольший успех, помимо уже названных стран, она имела в Нидерландах, в Прибалтике, во Франции. Даже в Польше, Италии и Испании появились свои протестанты. Расширялся культ «новых мучеников веры», начиная с Яна Гуса.

В 1530-е гг. появились анабаптисты («перекрещенцы») — радикальное крыло Реформации. Они требовали крещения только в сознательном возрасте, отвергая крещение младенцев, считали государственную власть абсолютным злом, а себя объявили Божьими избранниками. Ряд идеологов требовали раздела имущества, отказа от института брака и т. д. С этой анархо-утопической общиной беспощадно боролись как католические, так и протестантские власти. Некоторое время с ними сотрудничал Мюнцер, хотя его идеология не совпадала с анабаптистской. Другие особенности анабаптистов — бескомпромиссный антитринитаризм, отвращение к военной службе. В 1534—1536 гг. анабаптисты организовали в Мюнстере (Вестфалия) коммуну с общим имуществом и многожёнством. Умеренные круги анабаптистов дали начало современным баптистам, меннонитам, квакерам и др.

В 1546 году умер Лютер. Император Карл V, поладив с турками, стянул в Германию наёмников и в нескольких сражениях разбил протестантов. Начавшаяся реакция восстановила большинство князей против Карла, и при содействии Франции император был изгнан. После двух военных кампаний Карл, чуть не попавший в плен, смирился и пошёл на Аугсбургский мир (1555), по принципу «чья страна, того и вера» (cujus regio, ejus religio).

Жан Кальвин

Жан Кальвин родился в Нуайоне (северная Франция) в семье муниципального чиновника. Ещё в детстве принял постриг, но затем обучался в нескольких университетах, где были и лютеране. После обострения конфликта между католиками и протестантами во Франции Кальвин порвал с римской церковью и эмигрировал в Швейцарию, где быстро завоевал авторитет как теолог.

В 1541 году Кальвин был приглашён руководить церковной жизнью Женевы и задался целью превратить этот город в «Святой град». В отличие от лютеран, Цвингли, Кальвин и др. сделали попытку установить в швейцарских городах теократию с достаточно жёсткой дисциплиной. Мораль поддерживалась судебными мерами. Созданная ими церковь получила название реформатской, а во Франции её сторонников называли гугенотами. Жёсткий контроль за нравами включал обязательное посещение церкви по воскресеньям, нахождение дома после 21 часа, запрет «неприличных» танцев, одежд, причёсок и т. д. Была введена смертная казнь даже за прелюбодеяние и богохульство. В 1553 году казнили испанского эмигранта, анабаптиста Сервета (за неприятие Троицы). Основной труд Кальвина: «Наставление в христианской вере» (1559). Это классический кодекс протестантизма, охватывающий вероучение, философию, этику.

Из франкоязычной Женевы Кальвин руководил пропагандой протестантизма также и во Франции, где число гугенотов быстро росло. Центром французской Реформации стала Ла-Рошель. Здесь в 1571 году состоялся VII Национальный синод, на котором в присутствии и при участии Иоанны III, королевы Наваррской, её сына Генриха Наваррского (впоследствии король Генрих IV), принца Луи Конде, адмирала Гаспара II де Колиньи и других высокопоставленных французских гугенотов было торжественно подтверждено Галликанское исповедание. Этот главный вероучительный документ Реформатской церкви Франции, впервые принятый в 1559 году, получил с тех пор второе имя — Ла-Рошельское исповедание.

Активная миссионерская деятельность вскоре превратила кальвинизм в основную протестантскую конфессию и распространила его на многие страны — Нидерланды, Шотландию, североамериканские колонии и др.

Распространение по отдельным странам

Австрия, Венгрия, Чехия (Священная Римская империя)

См. также: Протестантизм в Австрии

В течение XVI века количество протестантов (преимущественно кальвинистов) в империи быстро росло, в Венгрии и Чехии католицизм был практически полностью вытеснен. Вначале австрийские императоры старались избегать обострения религиозных конфликтов, император Матвей (1557—1619) поддерживал широкую свободу вероисповедания. Положение изменилось при императоре Фердинанде II, воспитаннике иезуитов, который разгромил чешское реформационное движение (битва на Белой Горе, 1620 год), изгнал из страны активных протестантов (более 100 тысяч человек) и конфисковал их имущество. К концу XVII века католицизм в империи вернул себе господствующие позиции, хотя в Венгрии и Чехии сохранилось небольшое количество протестантских общин.

Англия и Шотландия

См. также: Протестантизм в Великобритании

Реформация в Англии пошла по особому пути — реформации сверху. Основная цель была не идеологическая, а политическая: подчинение церкви государству, поэтому радикальные реформы не понадобились.

Генрих VIII, не поладив с Папой по деликатному вопросу о своём разводе (с Екатериной Арагонской), провозгласил суверенитет английской (англиканской) церкви (1534), утвердил себя (через парламент) её главой, распустил монастыри и монашеские ордена, отобрал в казну церковные земли и велел перевести богослужение на английский язык. Однако значительная часть католических традиций была сохранена: целибат, месса, исповедь, церковная иерархия, признание свободы воли, апостолической преемственности и др.

Одновременно в Англии и Шотландии быстро распространяется учение кальвинистов, которых получили название «пуритане»; они считали недостаточными реформы англиканской церкви. Фактически король вёл борьбу на два фронта: против «папистов» и радикальных пуритан. Паписты считались предателями, заслуживающими виселицы, а пуритане как еретики подлежали костру. При Эдуарде VI (правил 1547—1553) пуритане были частично узаконены, англиканская традиция несколько сближена с лютеранством — в частности, отменён целибат. «Книга общих молитв» (1562) остаётся в силе по сей день, из неё исключена лишь молитва против Папы.

Ещё долгое время притеснения кальвинистов продолжались (их полная легализация наступила только в XVIII веке). Центром пуритан был Кембридж. Среди них выделились два основных направления:

• Умеренное — пресвитериане. У них были выборные пресвитеры и синоды. Эта конфессия до наших дней сохранила статус государственной церкви Шотландии.
• Более радикальное — конгрегационалисты (выступавшие в политической сфере как «индепенденты»), которые отменили церковную иерархию и склонялись к республиканству.

На протяжении нескольких последующих столетий не прекращались попытки восстановить в Англии католицизм, но ни испанское нападение, ни усилия монархов-католиков не имели успеха. Последний король-католик, Яков II, был за покровительство католикам свергнут («Славная революция», 1688 год), после чего был принят «Акт о престолонаследии», запрещавший католикам занимать английский престол. Дискриминация католиков прекратилась только в середине XIX века.

Во время английской революции индепендентское меньшинство практически руководило армией и страной. После Реставрации приняли сначала «Акт о единообразии» (1559) в пользу англиканства, но после «Славной революции» его заменил «Акт о веротерпимости» (1689 год). С 1620 года начинается массовая эмиграция конгрегационалистов в Америку, где они вскоре стали влиятельной и многочисленной конфессией.

Дания и Норвегия

Реформация в Дании, чей король тогда правил также Норвегией, прошла относительно мирно. С началом Реформации уже первые выступления Ганса Таусена и других лютеранских проповедников встретили благожелательный приём как в окружении короля Фредерика I, так и среди простых горожан и крестьян. Кристиан III, сын Фредерика I, в 1536 году объявил евангелическую (лютеранскую) церковь государственной, сместил норвежского архиепископа Олава Энгельбректссона и других католических епископов, провёл секуляризацию церковной собственности. Большинство приходских священников Дании и Норвегии согласились подчиниться новой церковной организации. В 1550 году был издан перевод Библии на датский язык.

Особенностью Реформации в Дании было отношение к монастырям, которые не были закрыты, хотя и обложены налогами. Новых послушников принимать не разрешалось. В итоге монастыри существовали ещё 30 лет после начала церковных реформ.

Нидерланды

Нидерланды в XVI веке находились под властью испанской короны. Лютеранство не завоевало тут значительного количества сторонников, но в 1540-е годы здесь начал бурно распространяться кальвинизм, так что к 1560-м годам большинство населения были реформатами.

С 1559 по 1567 год правительницей страны была Маргарита Пармская, но испанский король Филипп II был недоволен её правлением и потребовал полностью искоренить опасную «протестантскую ересь». В ответ на произвол инквизиции, налоговый гнёт и казни еретиков оформилась аристократическая оппозиция (так называемая Лига господ, 1562 год), которую возглавили принц Вильгельм Оранский, граф Ламораль Эгмонт, адмирал Горн. Они стали во главе народного восстания против испанской тирании.

В августе 1566 года противостояние испанцам приобретает вооружённый характер, восставшие громили в первую очередь католические церкви и монастыри. Число погромов во Фландрии было более 400, а по всем Нидерландам более 5500. Всё это привело в ярость Филиппа II. Он сместил Маргариту Пармскую, а вместо неё назначил правителем страны талантливого полководца герцога Альбу, который вступил в страну 22 августа 1567 года во главе огромной армии. В сентябре Альба учредил Совет по делам о мятежах, получивший неограниченные права на расследование дел еретиков. Этот Совет получил название Кровавого. За время его деятельности к смерти было приговорено около 2000 человек. Конфликт 1568—1648 года получил название «Восьмидесятилетней войны».

На соборе 1571 года в Эгмонте восставшие решили принять пресвитерианскую систему управления церковью. Собор также принял Нидерландское исповедание.

Восстание на суше было подавлено, однако голландцы, отличные мореходы, начали партизанскую войну на море. Вслед за этим началось восстание и в других городах севера страны. Герцог Альба осадил Лейден, но после многомесячной осады так и не смог его взять. В конце 1573 года он был отозван из Голландии, не добившись успеха.

В 1574 году Дордрехтский синод подтвердил Нидерландское исповедание, которое наряду с Гейдельбергским катехизисом стали основным вероучительными текстами реформатов Голландии. В 1575 году в Лейдене открылся университет, основной задачей которого была подготовка кадров для Реформатской Церкви Голландии.

В 1579 году в Аррасе дворяне заключили союз, одним из условий которого было признание Филиппа II законным правителем страны. В ответ на это представители северных провинций заключили свой союз — Утрехтскую унию. Эти союзы фактически разделил страну на две части — южную католическую (будущую Бельгию) и северную протестантскую.

Несколько первых лет войны были успешными для испанских войск. Однако затем перевес постепенно перешёл к нидерландским войскам, которые успешно выдерживали осаду испанцев. Одним из переломных моментов в войне был захват Антверпена испанскими солдатами (1585 год), убившими 10 тысяч мирных жителей. Это привело к бегству на север многих жителей фламандских городов и усилению сопротивления против испанской оккупации. После этого военные действия то утихали, то вновь возобновлялись в течение ещё 60 лет, но исход войны был уже решён. Большую помощь восставшим тайно, но постоянно оказывала протестантская Англия. Окончательно независимость Северных Нидерландов была признана только по итогам Вестфальского мира в 1648 году.

Польша (Речь Посполита)

Монархи Речи Посполитой, включавшей территории современных Польши, Литвы, Беларуси и Украины, традиционно старались поддерживать мир между католическим большинством и православным меньшинством (многие крупные шляхтичи были православными). Появление протестантов нарушило это шаткое равновесие. В результате агрессивной католической контрреформации протестантизм в Речи Посполитой, поначалу достаточно распространённый, был к 1750 году практически искоренён.

С самого начала польская реформация была уделом высших и средних слоёв общества, главным образом в городах северо-запада (Кельце, Люблин, Жемайтия). Нигде реформация не оказала большого влияния на сельское население, исключение составляли только жители западного пограничья. У движения отсутствовали могущественные покровители. Магнаты рассматривали принадлежность к той или иной конфессии как своё частное дело, как часть дворянских вольностей.

В Речи Посполитой сосуществовали три различных реформатских течения.

• На западе и в Великой Польше распространилось лютеранство, в основном усилиями снизу.
• Кальвинизм, напротив, распространялся при поддержке магнатов сверху в Малой Польше, Великом княжестве Литовском и Галиции, нередко путём административного перевода церковных приходов из католичества в кальвинизм.
• Наконец, из кальвинизма выделилось антитринитарное движение польских братьев.

Первым из реформатских течений в Польше проявило себя лютеранство, в 1520-х годах быстро распространившееся среди немецкого населения Королевской Пруссии, Великой Польши и Силезии. Эдикт Сигизмунда I Старого 1523 года провозглашал, что всякий, кто «будет распространять указанные лютеранские произведения, продавать их, покупать, читать, или провозглашать учение Лютера, защищать его или восхвалять, или противиться сожжению указанных книг, подлежит сожжению на костре и конфискации всего имущества».

Крупные экономические центры, такие, как Гданьск, Торунь или Эльблонг, добились от короля Сигизмунда II Августа расширения признанной им религиозной автономии. Позднее кальвинизм стал всё более популярным среди польской шляхты, тем более, что он признавал решающую роль светских патронов в церковных делах. За движением протестантов последовала едва шестая часть шляхты, однако это была её элита, получившая образование в зарубежных университетах, занимавшая передовые позиции в отстаивании прав и имущества. Элита дворянства требовала участия священников в уплате налогов, которые шли на оборону государства, отмены церковной юрисдикции по светским делам, ликвидации десятины. Успех реформатского движения в Польше совпал с развитием привилегий шляхты, к которым стали относить, в частности, право выбирать себе религиозную конфессию. Окончательно данное право было признано Варшавской конфедерацией в 1573 году.

Попытки, направленные на привлечение сторонников к той или иной конфессии, привели к развитию польской литературы. Наиболее ранним центром печати стал Кёнигсберг в герцогстве Пруссия. Здесь в 1530 г. был напечатан переведенный на польский язык катехизис Лютера, двумя годами позднее — его Большой катехизис, а в 1561—1562 гг. на польский язык были переведены некоторые его письма. Только лишь в XVI веке было издано 16 различных катехизисов на польском языке. Помимо них, были опубликованы «Песни духовные и божественные» (переизданные несколько раз с 1547 г.), «Канционал» (сборник напевов) Петра Артомиуса (12 изданий с 1578 по 1728 г.), «постиллы» (сборники комментариев к Библии и другим священным текстам, издавались с 1557 г.) Важным достижением протестантов было издание Брестской Библии в 1563 году. Под защитой покровителей из числа магнатов и шляхты возникали протестантские школы, церкви и типографии. В 1554 году в Сломниках состоялся первый синод кальвинистов.

Несмотря на это, протестантство Польши не объединилось, в отличие от других стран Западной Европы. Среди различных протестантских течений в Польше появились анабаптисты (ныне меннониты), а после 1548 г. в Великой Польше начали оседать изгнанные со своей родины чешские братья.

На фоне дипломатических и общественных конфликтов в 1562—1565 гг. произошёл раскол среди сторонников кальвинизма. Под влиянием итальянских антитринитариев, главным образом Фауста Социна, возникла церковь польских братьев (которых противники прозвали «арианами» в память о раннехристианской ереси), к которым присоединилась значительная часть интеллектуальной элиты протестантов.

Исключение польских антитринитариев из Сандомирского договора, заключённого в 1570 г., одобренного кальвинистами и чешскими братьями и поддержанного в других протестантских странах Европы, ослабило позиции польской Реформации и свело к нулю шансы на создание национального общепротестантского движения. Протестантизм был встречен с почти полным равнодушием сельским населением, однако нашёл сторонников в таких городах Польши, как Краков или Познань.

На рубеже XVI и XVII веков, однако, в данных городах собрания представителей различных конфессий постепенно прекратились. Причиной тому были нападения на магазины, жилища и даже погромы иноверцев. Погромы, организованные по инициативе католической церкви, сопровождались полным безучастием светских властей. В частности, подобный погром произошёл 10 июля 1591 г. в Вильне, где толпа католиков сожгла церковь, дом, приют и школу реформатов-евангелистов. В том же Вильне в 1639 г. имели место частые стычки на религиозной почве, жертвами которых снова стали кальвинисты. Они были вынуждены покинуть город, а их собор на улице Святомихайловской был разрушен.

Волнения и религиозные преследования в Польше во многом подпитывало то, что польский сейм, в котором преобладали католики, отказывался принимать постановления по внедрению решений Варшавской конфедерации, а король Сигизмунд III Ваза, находившийся под сильным влиянием иезуитов во главе с Петром Скаргой, был активным противником Реформации.

Сразу после «шведского потопа» (1655−1660 годы), когда Речь Посполитая с трудом избежала раздела между иноверными соседями, Католической церкви удалось юридически и фактически отменить постановления Варшавской конфедерации. В 1658 году сейм обвинил протестантов в поддержке интервентов и изгнал их из страны; они бежали главным образом в Голландию, где до сих пор находится их библиотека.

В 1668 году сейм запретил под страхом смерти отступление от католицизма. В начале XVIII века последовал быстрый упадок протестантского движения. Шляхтичи, как протестанты, так и православные, в массовом порядке переходили в католицизм. В настоящее время протестантизм в Польше представлен немногочисленными и разрозненными церквями, число сторонников которых не превышает нескольких процентов польского населения.

Россия

См. также: Протестантизм в России

Первые протестантские (немецкие) общины появились в России ещё при жизни Лютера (при царе Василии III). И в дальнейшем московские цари предпочитали приглашать в Россию протестантов, а не католиков; всем им гарантировалась полная свобода вероисповедания (хотя в выписке Посольского приказа (1695) говорилось, что «люторы и кальвины… отстоят еретичеством своим от восточного благочестия дальше католиков»). Всем иноверцам ставилось жёсткое условие: не пытаться обращать православных в свою веру; попытки миссионерства карались с крайней жестокостью (обычно костром).

Протестанты стали массовой общиной в России с присоединением Прибалтики и Польши, а в XIX веке — Финляндии. В конце XVII века в Москве были 3 лютеранские церкви и одна реформатская; вскоре кирхи и протестантские школы появились в Астрахани, Архангельске и др. крупных торговых городах. Начиная с Петра I, делами российских иноверцев ведал Синод (позднее — Юстиц-коллегия Лифляндских, Эстляндских и Финляндских дел). Им дозволялись браки с православными при условии, что дети будут воспитываться в православии. При Екатерине II поощрялось расселение немцев в Саратовской и Самарской губерниях. В 1817 году было создано Министерство духовных дел и народного просвещения.

В 1832 г. Николай I утвердил Устав протестантских церквей в Российской империи. По уставу, общины избирали высший совет (конвент), следивший за соблюдением религиозных и государственных законов. Правовое положение пастора приравнивалось к дворянскому, часть его жалованья шла из казны.

Все вероучения делились на 4 класса: православие, другие христиане, раскольники, нехристиане. Второй класс (инославные), в свою очередь, особо выделял официально признанные конфессии (лютеране, англикане, реформаты), прочие назывались просто «сектами», причём среди них выделяли «особо вредные секты» (в первую очередь баптистов). С ходом времени в России появились и собственные неправославные общины (хлысты, скопцы, духоборы, молокане, штундисты и др.), вероучение которых местами было близко к протестантскому. «Сектантов» власти беспощадно притесняли. Свод законов Александра II подтвердил запрет на миссионерство, отчего особенно страдали российские баптисты. Распространение баптизма в империи особенно усилилось во второй половине XIX века. К 1910 г. число баптистов в России, по их собственным оценкам, выросло до 100000.

Только 17 апреля 1905 года Николай II подписал указ «Об укреплении начал веротерпимости», по которому отпадение от православия перестало быть уголовным преступлением. Всего в 1912 году протестанты составляли 4,85 % всего населения России; в Петербурге их было намного больше: 12,59 %, а число крупных протестантских храмов в столице достигло 22.

В 1914 году, в связи с началом войны, резко усилились антинемецкие настроения. Многие немцы-протестанты уехали на историческую родину. В советское время протестантские общины подвергались гонениям.

По официальным данным министерства юстиции России, на 1 января 2003 года в России зарегистрировано около 5 тыс. протестантских церквей; предполагается, что примерно такое же количество незарегистрированных. Активных членов церквей более 1 млн. человек.

Соединённые Штаты Америки

См. также: Протестантизм в США

Начальные этапы американского протестантизма подробно описал Коттон Мэзер (1662—1727) в своей книге «Великие деяния Христа в Америке, или Церковная история Новой Англии» (1702). Началом английской колонизации в Америке считается 1620 год, когда корабль «Мэйфлауэр» доставил в Вирджинию «отцов-пилигримов». На борту этого корабля был подписан «Ковенант» (завет, договор) о гражданском и политическом единстве, а также провозглашена главная цель: распространение христианства. Центром пуритан стал Бостон.

Протестантские поселения на восточном побережье быстро росли, жизнь в них регулировалась идеологией общины, составляющей большинство; нарушителей рассматривали как еретиков, их изгоняли, бичевали, отрезали уши, в ряде случаев даже казнили. Общее недоброжелательство вызывали квакеры за их «анархизм», баптисты и католики; любопытно, что многие католики из-за преследований в Англии тоже были вынуждены эмигрировать в Новый свет, где расселились в штате Мэриленд и выступали с необычными для католиков требованиями веротерпимости.

Многие протестантские идеологи рассматривали свои общины как «Новый Израиль», избранный Богом после Второго Исхода для святости. Библейские указания, даже ветхозаветные, возводились в непререкаемую норму. Огромное внимание уделялось образованию, особенно воскресным школам для детей. Уже в 1636 году был основан Гарвардский колледж, первоначально — для подготовки богословов; было открыто множество публичных библиотек. К 1760 году колледжей было уже шесть.

Новые идеи в развитие американского протестантизма внёс Роджер Уильямс (1603—1683), убеждённый сторонник свободы совести, противник всякого принуждения и религиозного единообразия. Себя он называл «искатель» (seeker). Приговорённый к изгнанию и чуть не замёрзший в дороге, он был спасён индейцами. Уильямс основал колонию Провиденс, которая стала убежищем для баптистов и других религиозных диссидентов. Со временем колония заняла весь остров Род-Айленд и стала самым маленьким штатом США; Уильямс стал её первым губернатором. В 1647 году был утверждён свод законов штата, и впервые в мире были провозглашены неограниченная свобода совести (включая католиков и евреев) и принцип «разрешено всё, что не запрещает закон».

В 1691 году Вильгельм III Оранский издал хартию, отменившую все действовавшие в американских колониях религиозные ограничения гражданских прав (кроме католиков). К этому времени относится и пресловутый процесс «салемских ведьм» (1692) над 150 обвиняемыми, в основном женщинами. В результате 19 человек были повешены, один побит камнями, несколько заключённых умерли в тюрьме. Сомнения в правильности обвинений росли, и в 1697 году судьи признали свою ошибку. В 1702 году решение суда было признано незаконным.

Как хартия короля, так и салемский процесс способствовали прекращению веры в создание «государства святых». К середине XVIII века она уступила место тезису о том, что все люди имеют одинаковые шансы на спасение (движение «ривайвелизма»). Конгрегационализм и англиканство постепенно теряли позиции в колониях; этому способствовала интенсивная эмиграция лютеран из Германии и Скандинавии, католиков из Ирландии и др., а также умелая миссионерская деятельность методистов и баптистов. Однако общая мессианская тенденция рассматривать США как избранную Богом страну нового Израиля сохранилась до наших дней.

При всём разнообразии религиозной карты США, протестантизм доминирует; более того, католицизм, англиканство и даже иудаизм в США приобрели некоторые черты сходства с протестантизмом. Например, англикане в 1780-х гг. основали Протестантскую епископальную церковь США с широким представительством мирян и упрощённым богослужением.

Франция

См. также: Протестантизм во Франции

Религиозное противостояние во Франции было длительным и ожесточённым, поскольку как королевская власть, так и большинство простонародья неизменно поддерживали католицизм. Протестантское движение, преимущественно кальвинистское, имело успех в основном на юге страны, однако немало сторонников Реформации было рассеяно по всей территории страны. Часть аристократии использовала Реформацию как способ упрочить свою политическую автономию от королевской власти. Во Франции протестантов называли «гугенотами».

Жестокие репрессии против французских «еретиков» продолжались всю первую половину XVI века. Положение особенно обострилось после случайной гибели короля Генрихе II на турнире (1559 год). Преемники короля Франциск II и Карл IX вынуждены были считаться с тем, что искоренение гугенотов играет на руку их соперникам в борьбе за престол — Гизам. Гугеноты, в порядке ответной интриги, организовали Амбуазский заговор с целью нейтрализовать Гизов и привести к власти дом Бурбонов, симпатизировавший протестантам (1560 год). Однако заговор провалился.

Для умиротворения накалённой ситуации был издан Сен-Жерменский эдикт (1562), гарантировавший гугенотам ограниченную веротерпимость в строго определенных регионах. Но вскоре герцог Франциск де Гиз обнаружил гугенотов, отправлявших богослужение за пределами установленных границ, и открыл огонь. «Бойня в Васси» стала началом религиозных войн во Франции. Гугенотов возглавил принц крови Луи Конде из дома Бурбонов. Одна за другой последовали три безрезультатные военные кампании. Во время первой из них погиб Конде, а Франциск де Гиз пал от руки убийцы. Его сын Генрих де Гиз считал, что к этому причастен Колиньи, новый лидер гугенотов.

В конце десятилетнего периода безрезультатной вражды Екатерина предприняла вторую попытку примирения, скрепив её браком Генриха Наваррского Бурбона, сына королевы Наварры Жанны д’Альбре и главной надежды гугенотов, со своей дочерью, католичкой Маргаритой Валуа. Вожаки всех партий прибыли на свадьбу в Париж. Герцог Гиз предпринял неудачное покушение на Колиньи. Затем Гиз, с молчаливого согласия Екатерины и её сына Карла, попытался убить всех лидеров гугенотской партии во время резни в Варфоломеевскую ночь в августе 1572 года. За этим последовали кровавые бойни в провинциях.

Через два года (1574) Карла IX сменил на троне его брат, Генрих III. Поскольку все дети Генриха III умерли, его наследником становился Генрих Наваррский. Потомки Франциска Гиза не могли с этим смириться и предложили трон кардиналу Карлу Бурбону, дяде Генриха Наваррского. В 1585 году папа Сикст V лишил Генриха Наваррского права на престолонаследие. Генрих III заключил союз с Генрихом Наваррским, а Генрих Гиз решил бороться со сложившейся ситуацией военными методами и ввёл войско в Париж, однако не смог ни о чем договориться с парижанами. В октябре 1588 года в Париже были созваны Генеральные Штаты, которые приняли решение прервать войну. Генрих Гиз не согласился на это, за что был убит по приказу Генриха III, который, однако, вскоре тоже был зарезан фанатичным католиком Жаком Клеманом.

Началось военное противостояние между Генрихом Наваррским и Гизами. Три месяца войска Генриха осаждали Париж, за стенами которого скрывались представители Католической лиги. Противостояние закончилось тем, что Генрих Наваррский согласился принять католицизм (произнеся при этом легендарную фразу «Париж стоит мессы») и в феврале 1594 года был коронован под именем Генриха IV.

Чтобы восстановить в стране мир и ослабить анти-абсолютистские силы, в 1598 году он издал Нантский эдикт, который предоставлял гугенотам свободу совести (по-прежнему, правда, не во всех регионах) и право на полноправное участие в общественной жизни. Первое время эдикт соблюдался, но постепенно преследование гугенотов усиливалось. В 1685 году король Людовик XIV объявил об официальной отмене эдикта и полном запрете протестантства во Франции . За этим последовал массовый исход гугенотов, в основном в Нидерланды и Англию.

Швейцария

Швейцария стала в XVI веке центром распространения кальвинизма. В отличие от Англии или Скандинавии, швейцарская Реформация началась снизу — как массовое народное движение. Швейцария изначально состояла из кантонов, пользовавшихся широкой автономией, поэтому кантоны (и даже отдельные города) сами принимали решение, какую конфессию поддерживать. В результате религиозная карта Швейцарии обнаруживает довольно пёструю картину.

У истоков швейцарской Реформации стоял цюрихский проповедник Ульрих Цвингли. Вскоре после начала лютеровской Реформации, в 1522 году, Цвингли в своих проповедях и в открытых письмах стал выдвигать сходные программные требования, оформленные в виде 67 тезисов. В 1523 году он триумфально провёл диспут по тематике своих тезисов, после которого возглавил в Цюрихе радикальную церковную реформу. Были отменены безбрачие священников, почитание икон и мощей святых, введены демократическое устройство и формирование церковной иерархии (конгрегационализм). Для подготовки кадров новой церкви в Цюрихе был открыт университет — Каролинум. Помимо этого, были реорганизованы имеющиеся церковные школы и открыто много новых.

Примеру Цюриха последовали Берн, Базель, Шаффхаузен, Санкт-Галлен и Гларус, где постепенно к власти пришли сторонники Реформации, однако часть так называемых лесных кантонов (Швиц, Ури, Унтервальден, Цуг) и города Люцерн и Фрибур остались верны католицизму. В конфедерации назревал раскол. В довершение неприятностей начались мятежи анабаптистов, с которыми справились только в 1527 году.

В 1528 году католическая церковь предала Цвингли проклятию, а между кантонами начались боевые действия. Первый конфликт (1529 год) удалось быстро урегулировать (в пользу протестантов), но вскоре католики привлекли себе в помощь эрцгерцога Австрии Фердинанда, и в 1531 году началась «вторая каппельская война». Немецкие лютеране отказались поддержать реформатов из-за разногласий в вероучении, в результате небольшой отряд Цвингли был разбит, а сам реформатор погиб в бою.

20 ноября 1531 года был заключен мирный договор, в результате которого католицизм был насильственно водворён на спорных территориях. О проведении Реформации в других кантонах не могло быть и речи. Всё же Швейцария осталась одним из главных оплотов Реформации, однако центр движения сместился из немецких кантонов во французские — из Цюриха в Женеву.

Новый протестантский вождь появился в Швейцарии в 1536 году, им стал приглашённый женевскими реформатами Жан Кальвин. После нелёгкой борьбы (1536—1540 годы) женевские власти признали его авторитет, и Кальвин приступил к реализации своей программы. Были определены четыре класса служителей в Церкви: пасторы (в их задачу входила проповедь и поддержание дисциплины), учителя (обучение основам вероучения), диаконы (благотворительная работа), а над всеми ними находилась Консистория из пресвитеров, которая должна была надзирать за богословием и моральными устоями общества, а при необходимости прибегать даже к отлучению от Церкви. Наказания за неподобающее поведение были жестокими — так, в 1546 году 58 человек было казнено и 76 сослано. В частности, в 1553 году власти города Женевы по решению Консистории сожгли известного учёного и проповедника Мигеля Сервета, который проповедовал антитринитарное учение.

В 1559 году была создана Женевская академия, занявшаяся подготовкой кадров для новой конфессии. Из Женевы учение реформатов распространилось в многие страны Европы: Францию, Шотландию, Венгрию, Польшу, Нидерланды и даже Германию. В настоящее время реформаты являются одной из крупнейших протестантских деноминаций. Сам Кальвин умер в 1564 году, а его преемником стал Теодор Беза, ректор Академии.

Религиозные разногласия будоражили страну вплоть до середины XIX века, сказавшись на формировании единого государства. Кантоны в зависимости от вероисповедания создавали альянсы и союзы, вели между собой войны. Мир воцарился окончательно в 1848 году. В настоящее время протестанты различных конфессий составляют около 49 % населения, католики — примерно столько же. Крупнейшая протестантская религиозная организация — Союз швейцарских евангелических церквей (Schweizerischer Evangelischer Kirchenbund).

Швеция и Финляндия

Реформация в Швеции и Финляндии, которые в XVI веке были единой страной, вначале не встретила массовой поддержки. В частности, король Густав Васа в 1523 году издал указ, запрещавший под угрозой лишения имущества и смертной казни изучать произведения Лютера. Однако уже в следующем, 1524 году, возник острый конфликт между королём и папой Клементом VII по поводу избрания нового архиепископа. В результате отношения с папством были прерваны и больше не возобновлялись, король начал постепенный перевод церковной структуры на лютеранскую основу. С 1525 года началось проведение богослужений на шведском языке, в 1526 году был издан перевод Нового Завета (в 1541 году — всей Библии), и король обязал все церкви купить эти издания.

В 1527 году на Вестеросском риксдаге король был провозглашён главой Шведской Церкви, а имущество монастырей было конфисковано в пользу короны. Ввиду отсутствия ожесточённого противостояния между римскими католиками и приверженцами Реформации, имевшего место в странах Центральной Европы, различия во внешнем характере богослужений реформированной и Римско-католической Церкви были минимальны.

В 1531 году архиепископом Швеции был назначен Лаурентиус Петри, убеждённый протестант и брат известного лютеранского проповедника Олауса Петри. Под руководством нового архиепископа в 1536 году в Уппсале состоялся Церковный собор, на котором лютеранские церковные книги были признаны обязательными для всей Швеции. Целибат был отменён. В 1571 году Лаврентием Петри был разработан «Шведский церковный устав», в котором определялась организационная структура и характер самоуправляющейся Шведской Церкви. Пасторы и миряне получали возможность выбирать епископов, однако окончательное утверждение кандидатов стало прерогативой короля. Этот порядок в основном сохранился до настоящего времени. Первым лютеранским епископом Финляндии (в Або, 1550 год) стал Микаэль Агрикола, который составил первый букварь финского языка и перевёл на финский Новый Завет и части Ветхого Завета.

История протестантских конфессий

• Derevo-Hristianstva.jpg

  Дерево христианства на середину XVI века

Дробление протестантских конфессий происходило и происходит практически непрерывно. Только в XX веке появилоь мощное обратное течение: экуменизм (см. ниже). Далее вкратце изложена история образования крупнейших протестантских конфессий.

Лютеране

Первоначально лютеранами называли всех протестантов (в Российской империи это именование существовало фактически до революции). Самоназванием лютеран долгое время было: евангелические христиане.

Многие положения Лютера были после него пересмотрены. Оформились несколько различных школ внутри лютеранства. Под давлением князей было составлено в качестве единого лютеранского канона сначала «Франкфуртское отступление», а в 1580 году «Книга согласия». Объединение лютеран было достигнуто ценой углубления разногласий с кальвинистами.

На развитие лютеранства в XVIII веке значительное влияние оказали деизм и рационализм, а также введенное в XVII веке понятие «естественной религии». Возникли экзотические философские системы Лейбница и Христиана Вольфа, возродились антитринитарные воззрения, положено начало научной текстологии Библии. В XIX веке появилась либеральная теология и критическая библеистика Давида Фридриха Штрауса и его ученика Фердинанда Баура, развенчавшая множество ранее незыблемых мнений. Диапазон мнений в лютеранстве весьма широк.

Сейчас лютеран в мире около 85 млн.

Кальвинисты

В Германии идеология Кальвина преобладала в основном вдоль Рейна; в восточной Европе кальвинизм приняли антинемецки настроенные протестанты. Значительное влияние кальвинизм получил в Нидерландах и Шотландии (Джон Нокс).

Варфоломеевская ночь (1572) и истребление гугенотской верхушки не помогли французским властям справиться с гугенотами. На некоторое время, после Нантского эдикта о веротерпимости (1598), установился мир, но уже в 1629 году Ришельё ограничил права гугенотов, а в 1685 году Нантский эдикт был отменён. Около 1 млн человек были вынуждены покинуть Францию. Только в 1802 году Наполеон узаконил протестантство.

Безуспешными оказались и отчаянные попытки Испании искоренить протестантство в Нидерландах, где число «мучеников веры» оценивается в 100000 человек. Были там и лютеране (Вильгельм I Оранский вначале перешёл из католичества в лютеранство, и лишь потом стал реформатом), но преобладали кальвинисты. В 1609 году Испания была вынуждена признать Соединённые провинции Голландии, сохранив за собой католический юг Нидерландов (нынешнюю Бельгию).

Широко распространившись, идеология кальвинизма оказала существенное влияние на историю человечества. Она способствовала формированию тираноборческой тенденции XVII—XIX вв. и участвовала в формировании США. По мнению Макса Вебера, именно протестантская этика кальвинизма ответственна за «дух капитализма». Современные исследователи, впрочем, в основном считают, что Вебер преувеличил эту связь: его книга адекватно описывает только эволюцию капитализма в США, да и то лишь в общих чертах.

Англикане

Вероисповедная база англикан утверждена в 1571 году («Тридцать девять статей») и практически в неизменном виде дошла до наших дней. Другие протестанты считают англиканство эклектичным сочетанием несовместимых доктрин, но сами англикане уверены, что выбрали золотую середину (Елизавета писала о «среднем пути»).

Из особенностей англиканской церкви надо упомянуть абсолютную лояльность трону как религиозный долг. 24 старших епископа — члены палаты лордов. Веротерпимость долгое время не распространялась на католиков: Джон Локк доказывал, что атеист — угроза для нравственности, а католик — для государства. Попытка Якова II легализовать католицизм закончилась его свержением.

Внутри англиканства происходила борьба различных школ, но никаких притеснений и попыток установить ортодоксию не было. Если высшее духовенство, т. н. «Высокая церковь», выступали за дистанцирование от континентальных протестантов, то значительным влиянием пользовалась более близкая к кальвинистам «Низкая церковь», политически поддерживавшая вигов. Вскоре образовалось объединительное течение «Широкая церковь».

В XIX веке католические монастыри были восстановлены. Во второй половине XX века англикане и католики объявили о сотрудничестве.

Сейчас англикан около 70 млн, из них в Англии — 26 млн, в США — примерно 2,4 млн. Национальные церкви других стран автономны, но входят в «Англиканское Сообщество». Вероисповедная основа: упомянутые выше 39 статей. Сообщество проводит Ламбетские конференции и (раз в 5 лет) пан-англиканские конгрессы, решения которых имеют рекомендательный характер. Активно отстаивают экуменизм, с 1994 г. в Великобритании разрешили женское священство (в США, Канаде и Новой Зеландии — ещё раньше, в 1980-е гг.), что затруднило сближение с католиками.

Методисты

Основателем данного течения стал Джон Уэсли (1703—1791), сын англиканского пастора. Он создал (вместе с младшим братом Чарльзом) общину, прозвище «методисты» они получили за регулярную благотворительность. Вскоре оба брата стали священниками. Община быстро росла, к концу жизни Уэсли насчитывала около 134000 членов. Организационно это чисто протестантская конфессия, но вероучение у неё в некоторых отношениях довольно близко к англиканскому. В 1785 году, ещё при жизни Уэсли, наступил разрыв общины с англиканством. В 1932 году было объявлено о создании единой «Методистской церкви», отношения её с англиканской вполне тёплые.

Методисты вели чрезвычайно активную проповедническую деятельность. Большой успех она имела в Америке; в 1939 году там возникла объединённая Методистская церковь, одна из самых влиятельных в США (сначала негры состояли в отдельной церкви). Значительные общины методистов имеются в Ирландии, Канаде, Австралии и Новой Зеландии. Всего число методистов на конец XX века оценивается в 50 млн. В США методистов около 15 млн, из них 10 млн входят в Объединённую методистскую церковь.

Верующие методисты, по степени святости, делятся на несколько разрядов. Другое отличие от англиканства: широкое участие мирян в церковной жизни. Ведётся активная социальная и благотворительная деятельность, церковь выступает с экуменических позиций.

В России методистские общины появились в 1907 году; их деятельность была разрешена в 1913—1923 гг., затем запрещена и вновь разрешена в 1991 году. В СССР была только одна разрешённая властями Методистская церковь Эстонии. С 1992 года действует Российская объединённая Методистская церковь.

В 1860-х гг. от методистов отделилась группа, создавшая позднее чрезвычайно активную организацию под названием «Армия спасения» (1878); они охотно работали с самыми отверженными членами общества. Члены этой общины(«салютисты») встречаются на всех континентах, число их миссий («постов») в мире примерно 20000.

Квакеры

Распространённое название конфессии происходит от англ. quakers — трепещущие, самоназвание: «Религиозное общество Друзей (квакеров)». Их численность невелика (в США — порядка 100 000, в Европе — примерно 25 000, в Африке — около 160 000, в Латинской Америке — порядка 30 000), но они широко известны активной благотворительностью. Основатель — проповедник Джордж Фокс (1624—1691).

Квакеры исповедуют равенство всех перед Богом, не признают титулы, не имеют церковной иерархии (а либеральные квакеры — и пасторов), не признают никаких внешних обрядов (даже крещения), отвергают воинскую повинность и судебную присягу. Любовь к ближнему, по их убеждению, должна проявляться в делах, поэтому они чрезвычайно деятельны. Молитвенные собрания проходят у либеральных квакеров в тишине, у евангельских — с пасторской проповедью и с элементами молчаливого ожидания. На ежемесячных деловых собраниях решения обычно принимаются консенсусом. Библейские предания понимаются как аллегории. Основа их этики: в каждом человеке есть частица Бога («внутренний свет»), к которому надо прислушиваться; убийство человека не может быть оправдано никакими соображениями.

Ученик Фокса Уильям Пенн (1644—1718) основал в Америке Пенсильванию. Другим квакерским штатом считался Нью-Джерси. В США община быстро разбогатела. Квакеры США боролись против рабства, проповедовали универсальный гуманизм и пацифизм. Позднее американская община распалась на ряд независимых организаций; в некоторых из них появились пасторы. Британские квакеры не имеют пасторов.

Квакеры долгое время подвергались жестоким преследованием в разных странах за отказ от воинской службы и «неуважение к суду».

Баптисты

Основатель конфессии — англиканский священник и богослов Джон Смит (1565—1612). Под влиянием конгрегационалистских идей он порвал с англиканством и основал в Гейнсборо отдельную общину. Под давлением властей Якова I община вынуждена была эмигрировать в Амстердам, где сблизилась с меннонитами.

В Голландии Смит составил свой символ веры и заново крестил всех членов общины, включая себя; отсюда название «баптисты» («крестители»). Смит считал, что после правильного крещения человек обретает святость. Крещение младенцев запрещается.

После смерти Смита (1612) община вернулась в Англию (в Лондон) и согласовала «Декларацию веры», действующую до наших дней. В отличие от других протестантов, баптисты вначале отвергали предопределение и верили, что у каждого есть шанс спастись. В 1644 году к ним присоединилась община Джекоба-Спилберга, близкая к конгрегационалистам, в том числе частично признававшая предопределение.

Вскоре репрессии против баптистов вынудили значительную их часть переселиться в Америку. В годы Английской революции число баптистов в Англии и их влияние заметно выросли.

Акт о веротерпимости 1689 г. снял все ограничения; вскоре была создана Генеральная Ассамблея баптистов, объединившая 107 общин. С обретением США независимости была резко расширена миссионерская деятельность баптистов, особенно среди негров. В наши дни это одна из самых массовых протестантских конфессий — около 43 млн верующих в 200 странах, больше всего — в США. Американская община всегда выступала против рабства и активно действовала среди негров; сейчас 3/4 верующих негров США — баптисты. Баптистом был, например, Мартин Лютер Кинг.

С конца XIX века первоначальная идеология баптизма размывается. В работы теологов проникают антитринитаристские идеи, в общину допускаются верующие без второго крещения. Прежде единая конфессия раскололась на «общих» и «частных» баптистов, затем появились несколько автономных церквей с различными вариациями баптистского вероучения: Баптистская церковь Христа, Баптисты седьмого дня и др.

В 1905 году состоялся I Всемирный конгресс баптистов, где был создан Всемирный союз баптистов. Сейчас он объединяет около 200 национальных союзов.

Адвентисты

В 1830-х годах, под влиянием проповедей баптиста Уильяма Миллера (1782—1849), многие верующие США ожидали скорое Второе пришествие; их стали называть адвентистами, от лат. adventus — пришествие. На основании пророчеств книги Даниила Миллер начал учить о втором пришествии Иисуса Христа в 1843 году; затем его последователями эта дата была перенесена на 1844 год. После так называемого "великого разочарования" в этом году многие сторонники его идей отошли от адвентизма, а оставшиеся разделились на несколько групп. Попытки в 1845 году на конференции в Олбани выработать новый курс движения адвентистов-миллеритов закончились расколом на несколько групп, которые известные под названием "Вторые адвентисты". Вероучение адвентистов почти повторяло баптистское, дополненное положениями о скором Втором пришествии.

После 1844 года возникли первые группы адвентистов, соблюдающих субботу. Один из организаторов церкви церкви адвентистов седьмого дня Джозеф Бейтс убедил в необходимости соблюдения субботы молодых супругов, Джеймс и Эллен Уайт, которые потом сыграли важную роль в истории этой организации. Супруги Уайт, Джозеф Бейтс и их сторонники начали активно распространять идеи о необходимости соблюдения субботы и о близком пришествии Иисуса Христа после окончания следственного суда на небесах (в их понимании он был связан со служением Иисуса Христа как Первосвященника во втором отделении небесного храма). 1863 году группы адвентистов, соблюдающих субботу, создали единую организацию - «Церковь адвентистов Седьмого Дня». Всего число адвентистов в мире составляло в 1988 году примерно 6,4 млн , а по последним официальным данным численность организации составляет 16,3 млн (2011).

Особое внимание адвентисты уделяют поддержанию тела в физической и нравственной чистоте; верующим запрещены алкоголь, табак. Значительная часть адвентистов — вегетарианцы. АСД основала множество приютов и больниц.

Пятидесятники

См. также: Пятидесятническое движение в США

В начале XX века среди методистов США наблюдалось несколько случаев глоссолалий, напоминающих события, описанные в «Деяниях», когда апостолы в день Пятидесятницы заговорили на неведомых языках. Пастор Чарльз Пархэм счёл это «третьим благословением» — крещением Святым Духом — и стал проповедовать в южных штатах. Мощным толчком к всемирному распространению пятидесятнического движения послужили события на Азуза-стрит. В 1914 году на Всеамериканской пятидесятнической конференции была создана новая конфессия, принявшая название «Ассамблеи Бога».

В течение первых двух десятилетий своего существования, пятидесятническое движение распространилось на все континенты. В 1921 году в советскую Россию прибыл пятидесятнический миссионер Иван Воронаев.

Начиная с 1947 года пятидесятники собираются на Всемирные пятидесятнические конференции. Благодаря интенсивному миссионерству, численность пятидесятников неуклонно растёт и в настоящий момент оценивается в 279 млн, из них в США около 20 млн. Как одно из направлений в пятидесятничестве часто рассматривают харизматическое движение, которое могут выделять и в самостоятельное направление в протестантизме.

История конфессий, принадлежность которых к протестантству не общепризнана

Свидетели Иеговы

Сами свидетели Иеговы не относят себя к протестантам, поскольку во многих принципиальных вопросах их позиция отличается от позиции протестантских конфессий. В частности, Свидетели Иеговы отвергают учения о триединстве Бога (считая Иисуса Христа не равным Богу) и бессмертии души для грешников. По этим же причинам теологи других конфессий исключают свидетелей Иеговы не только из числа протестантских, но и из числа христианских конфессий, предлагая считать идеологию этой общины «парахристианской» или «псевдохристианской». Свидетели Иеговы не участвуют в экуменическом движении и не входят во Всемирный совет церквей, поскольку Всемирный Совет церквей определяет себя как «содружество церквей, которые признают Господа нашего Иисуса Христа Богом и Спасителем». В большинстве научных религиоведческих исследований свидетелей Иеговы относят к протестантским конфессиям.

Основателем этой религиозной организации был Чарльз Рассел (1852—1916), по происхождению пресвитерианин, который вначале разделял воззрения одной из групп адвентистов. Он принял её точку зрения, что в 1874 году началось Второе пришествие (парусия), но оно было невидимым, а порвав и с адвентистами, он объявил, что в 1914 году грядет Тысячелетнее царство Христа. Эти идеи он пропагандировал в проповедях и брошюрах, а в 1879 году начал выходить журнал «Сторожевая башня». Впоследствии, уже после смерти Рассела, Рутерфорд объявил, что 1914 год относится к началу невидимого присутствия Христа (Рассел считал этой датой 1874 год) — Сатана низвергается на Землю (Откровение 12:9) и тем самым плодит на ней зло (Откровение 12:12).

В 1931 году на общем конгрессе в городе Колумбус (Огайо) было решено именовать общину свидетелями Иеговы. Главой конфессии считается Иисус Христос, непосредственное руководство организацией осуществляет Руководящий совет — коллегия из старейшин.

Свидетели Иеговы придают особое значение «истинному имени Бога» Иегова, Иисус у них — не ипостась Бога, а сотворён Иеговой, будут воскрешены к небесной жизни только 144 000 избранных, прочие верующие будут в земном раю, а нераскаявшиеся грешники погибнут навеки. Свидетели Иеговы воздерживаются от крови, не употребляя её в пищу и заменяя переливание крови альтернативными методами лечения, отказываются от военной службы, сторонятся экуменизма.

Численность свидетелей Иеговы в 1993 году оценивалась в 4,7 млн, из них четверть — в США. По их собственным оценкам, численность активных членов конфессии в 2008 году составила около 7 млн.

Экуменизм

Идея всемирного единства христиан, их сплочения во Вселенскую церковь вызывала интерес уже в XIX веке, когда были созданы первые межконфессиональные объединения — молодёжи, женщин, библейские общества и др. Особый успех имели миссионерские объединения. В 1875 году был основан Всемирный союз реформатских церквей; их примеру последовали методисты, лютеране и другие.

Широчайший размах экуменизм приобрёл в начале XX века, особенно после I мировой войны. В 1910 году в Эдинбурге состоялась Всемирная миссионерская конференция, учредившая два экуменических комитета. В 1925 году в Стокгольме прошла Международная христианская конференция. Сторонники экуменизма призывали преодолеть последствия расколов: IV век (арианство), XI век (схизма), XVI век (протестантство) и др. В области светской жизни они выступали против войны, за традиционные христианские идеалы. Католики до II Ватиканского собора не принимали участия в экуменическом движении. РПЦ участвовала в конференции 1925 г. в качестве наблюдателей.

В 1948 году в Амстердаме состоялась Ассамблея, объявившая о создании Всемирного Совета Церквей (ВСЦ) из 147 религиозных общин и организаций. Туда вошли такие авторитетные организации, как Международный миссионерский совет, Всемирный совет по христианскому образованию, «Жизнь и деятельность», «Вера и церковное устройство» и др. Ассамблеи ВСЦ собираются раз в 7 лет. Штаб-квартира ВСЦ находится в Боссе (Швейцария), близ Женевы. В 2007 году в ВСЦ было 337 членов. Кроме информационной и миссионерской, ВСЦ ведёт широкую благотворительную и социально-политическую деятельность, выступает за права женщин на священство.

III Генеральная Ассамблея ВСЦ (Нью-Дели, 1961) приняла общий вероисповедный базис: «ВСЦ есть братство церквей, признающих Господа нашего Иисуса Христа Богом и Спасителем». Главная цель ВСЦ — способствовать христианскому единству путём живых и братских контактов между независимыми церквами. В этом же 1961 году в ВСЦ вступила Русская православная церковь; её примеру последовали Грузинская, Армянская, Болгарская и Румынская церкви.

Папа Пий XI осудил экуменизм (1928). И сейчас католическая церковь не входит в ВСЦ (хотя присутствует как наблюдатель на Ассамблеях), однако декларирует доброжелательное отношение к нему и к протестантизму вообще. В 1966 году папа Павел VI дружески принял архиепископа Кентерберийского; состоялись несколько визитов пап в штаб-квартиру ВСЦ. II Ватиканский собор (1962—1965) после жарких дебатов одобрил начало официального сотрудничества с ВСЦ. Представители Рима даже участвовали в праздновании юбилея Реформации (1970) и 500-летия Лютера (1983). Многие теологи заявляют, что безразличие к религии — сейчас общий и главный враг всех конфессий, и во имя борьбы с ним необходимо сплочение.

См. также

• История христианства
• Категория:Деятели протестантизма
• Категория:Реформация

Литература

Труды основоположников

• Кальвин Ж. Наставление в христианской вере. М.: РГГУ, 1997—1999.
• Книга согласия. Вероисповедание и учение лютеранской церкви. Duncanville: World Wide Printing, Минск: Фонд «Лютеранское наследие», 1998.
• Лютер, Мартин. [agym.spbu.ru/lib/Luter_1.doc 95 тезисов] (1517). СПб.: Роза мира, 2002.

Научные исследования

• Гараджа В. И. Протестантизм. — М.: Политиздат, 1971. — 200 с.
• Гейссер, Людвиг. История Реформации в Швейцарии, Дании, Швеции и Англии (1850) // Лютер, Мартин. О свободе христианина. [Сборник]. Уфа: ARC, 2013. С. 489–531. ISBN 978-5-905551-05-5.
• Митрохин Л. Н. Баптизм: история и современность. СПб.: Изд-во РХГИ, 1997.
• Никонов К. И., Тажуризина З. А. Протестантизм // История религии. В 2 томах, том 2. М.: Высшая школа, 2004.
• Очерки истории западного протестантизма. М.: Институт всеобщей истории РАН, 1995.
• Ревуненкова Н. Протестантизм. — 2-е изд.. — СПб.: Питер, 2007. — 224 с. — ISBN 978-5-469-0165.
• Чанышев А. Н. Протестантизм. М.: Наука, 1969.

Протестантизм в России

• Васильева О. А. [www.gumer.info/bogoslov_Buks/protestant/Article/Vas_SovRus.php Современный русский протестантизм: в поисках себя.] Материалы VII Молодежной научной конференции по проблемам философии, религии, культуры Востока. Серия «Symposium». Выпуск 33. СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2004. C. 96-100.
• Филатов С. Б., Струкова А. [magazines.russ.ru/nz/2003/6/filat3.html От протестантизма в России к русскому протестантизму.] «Неприкосновенный запас» №6(32) (2003).

Ссылки

• [www.sedmitza.ru/text/441750.html История европейской Реформации.] Конспект лекций по истории Западных Конфессий для IV курса Киевской Духовной Академии.
• Каретникова М. С. [soteria.ru/load/16 История протестантизма в России].
• Савинский С. Н. [www.gumer.info/bogoslov_Buks/protestant/Savinsk_RussProtest.php Российское протестантство.]

Отрывок, характеризующий История протестантизма

– Готово, готово, соколик! – сказал Каратаев, выходя с аккуратно сложенной рубахой.
Каратаев, по случаю тепла и для удобства работы, был в одних портках и в черной, как земля, продранной рубашке. Волоса его, как это делают мастеровые, были обвязаны мочалочкой, и круглое лицо его казалось еще круглее и миловиднее.
– Уговорец – делу родной братец. Как сказал к пятнице, так и сделал, – говорил Платон, улыбаясь и развертывая сшитую им рубашку.
Француз беспокойно оглянулся и, как будто преодолев сомнение, быстро скинул мундир и надел рубаху. Под мундиром на французе не было рубахи, а на голое, желтое, худое тело был надет длинный, засаленный, шелковый с цветочками жилет. Француз, видимо, боялся, чтобы пленные, смотревшие на него, не засмеялись, и поспешно сунул голову в рубашку. Никто из пленных не сказал ни слова.
– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.
– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
Все мечтания Пьера теперь стремились к тому времени, когда он будет свободен. А между тем впоследствии и во всю свою жизнь Пьер с восторгом думал и говорил об этом месяце плена, о тех невозвратимых, сильных и радостных ощущениях и, главное, о том полном душевном спокойствии, о совершенной внутренней свободе, которые он испытывал только в это время.
Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.
И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.


В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.


По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.


В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.


Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.


Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
В ночь 11 го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.
В соседней комнате зашевелилось, и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
– Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького? – окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечу, Толь рассказывал содержание известий.
– Кто привез? – спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью.
– Не может быть сомнения, ваша светлость.
– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.


Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?
Армия не могла нигде поправиться. Она, с Бородинского сражения и грабежа Москвы, несла в себе уже как бы химические условия разложения.
Люди этой бывшей армии бежали с своими предводителями сами не зная куда, желая (Наполеон и каждый солдат) только одного: выпутаться лично как можно скорее из того безвыходного положения, которое, хотя и неясно, они все сознавали.
Только поэтому, на совете в Малоярославце, когда, притворяясь, что они, генералы, совещаются, подавая разные мнения, последнее мнение простодушного солдата Мутона, сказавшего то, что все думали, что надо только уйти как можно скорее, закрыло все рты, и никто, даже Наполеон, не мог сказать ничего против этой всеми сознаваемой истины.
Но хотя все и знали, что надо было уйти, оставался еще стыд сознания того, что надо бежать. И нужен был внешний толчок, который победил бы этот стыд. И толчок этот явился в нужное время. Это было так называемое у французов le Hourra de l'Empereur [императорское ура].
На другой день после совета Наполеон, рано утром, притворяясь, что хочет осматривать войска и поле прошедшего и будущего сражения, с свитой маршалов и конвоя ехал по середине линии расположения войск. Казаки, шнырявшие около добычи, наткнулись на самого императора и чуть чуть не поймали его. Ежели казаки не поймали в этот раз Наполеона, то спасло его то же, что губило французов: добыча, на которую и в Тарутине и здесь, оставляя людей, бросались казаки. Они, не обращая внимания на Наполеона, бросились на добычу, и Наполеон успел уйти.
Когда вот вот les enfants du Don [сыны Дона] могли поймать самого императора в середине его армии, ясно было, что нечего больше делать, как только бежать как можно скорее по ближайшей знакомой дороге. Наполеон, с своим сорокалетним брюшком, не чувствуя в себе уже прежней поворотливости и смелости, понял этот намек. И под влиянием страха, которого он набрался от казаков, тотчас же согласился с Мутоном и отдал, как говорят историки, приказание об отступлении назад на Смоленскую дорогу.
То, что Наполеон согласился с Мутоном и что войска пошли назад, не доказывает того, что он приказал это, но что силы, действовавшие на всю армию, в смысле направления ее по Можайской дороге, одновременно действовали и на Наполеона.


Когда человек находится в движении, он всегда придумывает себе цель этого движения. Для того чтобы идти тысячу верст, человеку необходимо думать, что что то хорошее есть за этими тысячью верст. Нужно представление об обетованной земле для того, чтобы иметь силы двигаться.
Обетованная земля при наступлении французов была Москва, при отступлении была родина. Но родина была слишком далеко, и для человека, идущего тысячу верст, непременно нужно сказать себе, забыв о конечной цели: «Нынче я приду за сорок верст на место отдыха и ночлега», и в первый переход это место отдыха заслоняет конечную цель и сосредоточивает на себе все желанья и надежды. Те стремления, которые выражаются в отдельном человеке, всегда увеличиваются в толпе.
Для французов, пошедших назад по старой Смоленской дороге, конечная цель родины была слишком отдалена, и ближайшая цель, та, к которой, в огромной пропорции усиливаясь в толпе, стремились все желанья и надежды, – была Смоленск. Не потому, чтобы люди знала, что в Смоленске было много провианту и свежих войск, не потому, чтобы им говорили это (напротив, высшие чины армии и сам Наполеон знали, что там мало провианта), но потому, что это одно могло им дать силу двигаться и переносить настоящие лишения. Они, и те, которые знали, и те, которые не знали, одинаково обманывая себя, как к обетованной земле, стремились к Смоленску.
Выйдя на большую дорогу, французы с поразительной энергией, с быстротою неслыханной побежали к своей выдуманной цели. Кроме этой причины общего стремления, связывавшей в одно целое толпы французов и придававшей им некоторую энергию, была еще другая причина, связывавшая их. Причина эта состояла в их количестве. Сама огромная масса их, как в физическом законе притяжения, притягивала к себе отдельные атомы людей. Они двигались своей стотысячной массой как целым государством.
Каждый человек из них желал только одного – отдаться в плен, избавиться от всех ужасов и несчастий. Но, с одной стороны, сила общего стремления к цели Смоленска увлекала каждою в одном и том же направлении; с другой стороны – нельзя было корпусу отдаться в плен роте, и, несмотря на то, что французы пользовались всяким удобным случаем для того, чтобы отделаться друг от друга и при малейшем приличном предлоге отдаваться в плен, предлоги эти не всегда случались. Самое число их и тесное, быстрое движение лишало их этой возможности и делало для русских не только трудным, но невозможным остановить это движение, на которое направлена была вся энергия массы французов. Механическое разрывание тела не могло ускорить дальше известного предела совершавшийся процесс разложения.
Ком снега невозможно растопить мгновенно. Существует известный предел времени, ранее которого никакие усилия тепла не могут растопить снега. Напротив, чем больше тепла, тем более крепнет остающийся снег.
Из русских военачальников никто, кроме Кутузова, не понимал этого. Когда определилось направление бегства французской армии по Смоленской дороге, тогда то, что предвидел Коновницын в ночь 11 го октября, начало сбываться. Все высшие чины армии хотели отличиться, отрезать, перехватить, полонить, опрокинуть французов, и все требовали наступления.
Кутузов один все силы свои (силы эти очень невелики у каждого главнокомандующего) употреблял на то, чтобы противодействовать наступлению.
Он не мог им сказать то, что мы говорим теперь: зачем сраженье, и загораживанье дороги, и потеря своих людей, и бесчеловечное добиванье несчастных? Зачем все это, когда от Москвы до Вязьмы без сражения растаяла одна треть этого войска? Но он говорил им, выводя из своей старческой мудрости то, что они могли бы понять, – он говорил им про золотой мост, и они смеялись над ним, клеветали его, и рвали, и метали, и куражились над убитым зверем.
Под Вязьмой Ермолов, Милорадович, Платов и другие, находясь в близости от французов, не могли воздержаться от желания отрезать и опрокинуть два французские корпуса. Кутузову, извещая его о своем намерении, они прислали в конверте, вместо донесения, лист белой бумаги.
И сколько ни старался Кутузов удержать войска, войска наши атаковали, стараясь загородить дорогу. Пехотные полки, как рассказывают, с музыкой и барабанным боем ходили в атаку и побили и потеряли тысячи людей.
Но отрезать – никого не отрезали и не опрокинули. И французское войско, стянувшись крепче от опасности, продолжало, равномерно тая, все тот же свой гибельный путь к Смоленску.



Бородинское сражение с последовавшими за ним занятием Москвы и бегством французов, без новых сражений, – есть одно из самых поучительных явлений истории.
Все историки согласны в том, что внешняя деятельность государств и народов, в их столкновениях между собой, выражается войнами; что непосредственно, вследствие больших или меньших успехов военных, увеличивается или уменьшается политическая сила государств и народов.
Как ни странны исторические описания того, как какой нибудь король или император, поссорившись с другим императором или королем, собрал войско, сразился с войском врага, одержал победу, убил три, пять, десять тысяч человек и вследствие того покорил государство и целый народ в несколько миллионов; как ни непонятно, почему поражение одной армии, одной сотой всех сил народа, заставило покориться народ, – все факты истории (насколько она нам известна) подтверждают справедливость того, что большие или меньшие успехи войска одного народа против войска другого народа суть причины или, по крайней мере, существенные признаки увеличения или уменьшения силы народов. Войско одержало победу, и тотчас же увеличились права победившего народа в ущерб побежденному. Войско понесло поражение, и тотчас же по степени поражения народ лишается прав, а при совершенном поражении своего войска совершенно покоряется.
Так было (по истории) с древнейших времен и до настоящего времени. Все войны Наполеона служат подтверждением этого правила. По степени поражения австрийских войск – Австрия лишается своих прав, и увеличиваются права и силы Франции. Победа французов под Иеной и Ауерштетом уничтожает самостоятельное существование Пруссии.
Но вдруг в 1812 м году французами одержана победа под Москвой, Москва взята, и вслед за тем, без новых сражений, не Россия перестала существовать, а перестала существовать шестисоттысячная армия, потом наполеоновская Франция. Натянуть факты на правила истории, сказать, что поле сражения в Бородине осталось за русскими, что после Москвы были сражения, уничтожившие армию Наполеона, – невозможно.
После Бородинской победы французов не было ни одного не только генерального, но сколько нибудь значительного сражения, и французская армия перестала существовать. Что это значит? Ежели бы это был пример из истории Китая, мы бы могли сказать, что это явление не историческое (лазейка историков, когда что не подходит под их мерку); ежели бы дело касалось столкновения непродолжительного, в котором участвовали бы малые количества войск, мы бы могли принять это явление за исключение; но событие это совершилось на глазах наших отцов, для которых решался вопрос жизни и смерти отечества, и война эта была величайшая из всех известных войн…
Период кампании 1812 года от Бородинского сражения до изгнания французов доказал, что выигранное сражение не только не есть причина завоевания, но даже и не постоянный признак завоевания; доказал, что сила, решающая участь народов, лежит не в завоевателях, даже на в армиях и сражениях, а в чем то другом.
Французские историки, описывая положение французского войска перед выходом из Москвы, утверждают, что все в Великой армии было в порядке, исключая кавалерии, артиллерии и обозов, да не было фуража для корма лошадей и рогатого скота. Этому бедствию не могло помочь ничто, потому что окрестные мужики жгли свое сено и не давали французам.
Выигранное сражение не принесло обычных результатов, потому что мужики Карп и Влас, которые после выступления французов приехали в Москву с подводами грабить город и вообще не выказывали лично геройских чувств, и все бесчисленное количество таких мужиков не везли сена в Москву за хорошие деньги, которые им предлагали, а жгли его.

Представим себе двух людей, вышедших на поединок с шпагами по всем правилам фехтовального искусства: фехтование продолжалось довольно долгое время; вдруг один из противников, почувствовав себя раненым – поняв, что дело это не шутка, а касается его жизни, бросил свою шпагу и, взяв первую попавшуюся дубину, начал ворочать ею. Но представим себе, что противник, так разумно употребивший лучшее и простейшее средство для достижения цели, вместе с тем воодушевленный преданиями рыцарства, захотел бы скрыть сущность дела и настаивал бы на том, что он по всем правилам искусства победил на шпагах. Можно себе представить, какая путаница и неясность произошла бы от такого описания происшедшего поединка.
Фехтовальщик, требовавший борьбы по правилам искусства, были французы; его противник, бросивший шпагу и поднявший дубину, были русские; люди, старающиеся объяснить все по правилам фехтования, – историки, которые писали об этом событии.
Со времени пожара Смоленска началась война, не подходящая ни под какие прежние предания войн. Сожжение городов и деревень, отступление после сражений, удар Бородина и опять отступление, оставление и пожар Москвы, ловля мародеров, переимка транспортов, партизанская война – все это были отступления от правил.
Наполеон чувствовал это, и с самого того времени, когда он в правильной позе фехтовальщика остановился в Москве и вместо шпаги противника увидал поднятую над собой дубину, он не переставал жаловаться Кутузову и императору Александру на то, что война велась противно всем правилам (как будто существовали какие то правила для того, чтобы убивать людей). Несмотря на жалобы французов о неисполнении правил, несмотря на то, что русским, высшим по положению людям казалось почему то стыдным драться дубиной, а хотелось по всем правилам стать в позицию en quarte или en tierce [четвертую, третью], сделать искусное выпадение в prime [первую] и т. д., – дубина народной войны поднялась со всей своей грозной и величественной силой и, не спрашивая ничьих вкусов и правил, с глупой простотой, но с целесообразностью, не разбирая ничего, поднималась, опускалась и гвоздила французов до тех пор, пока не погибло все нашествие.
И благо тому народу, который не как французы в 1813 году, отсалютовав по всем правилам искусства и перевернув шпагу эфесом, грациозно и учтиво передает ее великодушному победителю, а благо тому народу, который в минуту испытания, не спрашивая о том, как по правилам поступали другие в подобных случаях, с простотою и легкостью поднимает первую попавшуюся дубину и гвоздит ею до тех пор, пока в душе его чувство оскорбления и мести не заменяется презрением и жалостью.


Одним из самых осязательных и выгодных отступлений от так называемых правил войны есть действие разрозненных людей против людей, жмущихся в кучу. Такого рода действия всегда проявляются в войне, принимающей народный характер. Действия эти состоят в том, что, вместо того чтобы становиться толпой против толпы, люди расходятся врозь, нападают поодиночке и тотчас же бегут, когда на них нападают большими силами, а потом опять нападают, когда представляется случай. Это делали гверильясы в Испании; это делали горцы на Кавказе; это делали русские в 1812 м году.
Войну такого рода назвали партизанскою и полагали, что, назвав ее так, объяснили ее значение. Между тем такого рода война не только не подходит ни под какие правила, но прямо противоположна известному и признанному за непогрешимое тактическому правилу. Правило это говорит, что атакующий должен сосредоточивать свои войска с тем, чтобы в момент боя быть сильнее противника.
Партизанская война (всегда успешная, как показывает история) прямо противуположна этому правилу.
Противоречие это происходит оттого, что военная наука принимает силу войск тождественною с их числительностию. Военная наука говорит, что чем больше войска, тем больше силы. Les gros bataillons ont toujours raison. [Право всегда на стороне больших армий.]
Говоря это, военная наука подобна той механике, которая, основываясь на рассмотрении сил только по отношению к их массам, сказала бы, что силы равны или не равны между собою, потому что равны или не равны их массы.
Сила (количество движения) есть произведение из массы на скорость.
В военном деле сила войска есть также произведение из массы на что то такое, на какое то неизвестное х.
Военная наука, видя в истории бесчисленное количество примеров того, что масса войск не совпадает с силой, что малые отряды побеждают большие, смутно признает существование этого неизвестного множителя и старается отыскать его то в геометрическом построении, то в вооружении, то – самое обыкновенное – в гениальности полководцев. Но подстановление всех этих значений множителя не доставляет результатов, согласных с историческими фактами.
А между тем стоит только отрешиться от установившегося, в угоду героям, ложного взгляда на действительность распоряжений высших властей во время войны для того, чтобы отыскать этот неизвестный х.
Х этот есть дух войска, то есть большее или меньшее желание драться и подвергать себя опасностям всех людей, составляющих войско, совершенно независимо от того, дерутся ли люди под командой гениев или не гениев, в трех или двух линиях, дубинами или ружьями, стреляющими тридцать раз в минуту. Люди, имеющие наибольшее желание драться, всегда поставят себя и в наивыгоднейшие условия для драки.
Дух войска – есть множитель на массу, дающий произведение силы. Определить и выразить значение духа войска, этого неизвестного множителя, есть задача науки.
Задача эта возможна только тогда, когда мы перестанем произвольно подставлять вместо значения всего неизвестного Х те условия, при которых проявляется сила, как то: распоряжения полководца, вооружение и т. д., принимая их за значение множителя, а признаем это неизвестное во всей его цельности, то есть как большее или меньшее желание драться и подвергать себя опасности. Тогда только, выражая уравнениями известные исторические факты, из сравнения относительного значения этого неизвестного можно надеяться на определение самого неизвестного.
Десять человек, батальонов или дивизий, сражаясь с пятнадцатью человеками, батальонами или дивизиями, победили пятнадцать, то есть убили и забрали в плен всех без остатка и сами потеряли четыре; стало быть, уничтожились с одной стороны четыре, с другой стороны пятнадцать. Следовательно, четыре были равны пятнадцати, и, следовательно, 4а:=15у. Следовательно, ж: г/==15:4. Уравнение это не дает значения неизвестного, но оно дает отношение между двумя неизвестными. И из подведения под таковые уравнения исторических различно взятых единиц (сражений, кампаний, периодов войн) получатся ряды чисел, в которых должны существовать и могут быть открыты законы.
Тактическое правило о том, что надо действовать массами при наступлении и разрозненно при отступлении, бессознательно подтверждает только ту истину, что сила войска зависит от его духа. Для того чтобы вести людей под ядра, нужно больше дисциплины, достигаемой только движением в массах, чем для того, чтобы отбиваться от нападающих. Но правило это, при котором упускается из вида дух войска, беспрестанно оказывается неверным и в особенности поразительно противоречит действительности там, где является сильный подъем или упадок духа войска, – во всех народных войнах.
Французы, отступая в 1812 м году, хотя и должны бы защищаться отдельно, по тактике, жмутся в кучу, потому что дух войска упал так, что только масса сдерживает войско вместе. Русские, напротив, по тактике должны бы были нападать массой, на деле же раздробляются, потому что дух поднят так, что отдельные лица бьют без приказания французов и не нуждаются в принуждении для того, чтобы подвергать себя трудам и опасностям.


Так называемая партизанская война началась со вступления неприятеля в Смоленск.
Прежде чем партизанская война была официально принята нашим правительством, уже тысячи людей неприятельской армии – отсталые мародеры, фуражиры – были истреблены казаками и мужиками, побивавшими этих людей так же бессознательно, как бессознательно собаки загрызают забеглую бешеную собаку. Денис Давыдов своим русским чутьем первый понял значение той страшной дубины, которая, не спрашивая правил военного искусства, уничтожала французов, и ему принадлежит слава первого шага для узаконения этого приема войны.
24 го августа был учрежден первый партизанский отряд Давыдова, и вслед за его отрядом стали учреждаться другие. Чем дальше подвигалась кампания, тем более увеличивалось число этих отрядов.
Партизаны уничтожали Великую армию по частям. Они подбирали те отпадавшие листья, которые сами собою сыпались с иссохшего дерева – французского войска, и иногда трясли это дерево. В октябре, в то время как французы бежали к Смоленску, этих партий различных величин и характеров были сотни. Были партии, перенимавшие все приемы армии, с пехотой, артиллерией, штабами, с удобствами жизни; были одни казачьи, кавалерийские; были мелкие, сборные, пешие и конные, были мужицкие и помещичьи, никому не известные. Был дьячок начальником партии, взявший в месяц несколько сот пленных. Была старостиха Василиса, побившая сотни французов.
Последние числа октября было время самого разгара партизанской войны. Тот первый период этой войны, во время которого партизаны, сами удивляясь своей дерзости, боялись всякую минуту быть пойманными и окруженными французами и, не расседлывая и почти не слезая с лошадей, прятались по лесам, ожидая всякую минуту погони, – уже прошел. Теперь уже война эта определилась, всем стало ясно, что можно было предпринять с французами и чего нельзя было предпринимать. Теперь уже только те начальники отрядов, которые с штабами, по правилам ходили вдали от французов, считали еще многое невозможным. Мелкие же партизаны, давно уже начавшие свое дело и близко высматривавшие французов, считали возможным то, о чем не смели и думать начальники больших отрядов. Казаки же и мужики, лазившие между французами, считали, что теперь уже все было возможно.
22 го октября Денисов, бывший одним из партизанов, находился с своей партией в самом разгаре партизанской страсти. С утра он с своей партией был на ходу. Он целый день по лесам, примыкавшим к большой дороге, следил за большим французским транспортом кавалерийских вещей и русских пленных, отделившимся от других войск и под сильным прикрытием, как это было известно от лазутчиков и пленных, направлявшимся к Смоленску. Про этот транспорт было известно не только Денисову и Долохову (тоже партизану с небольшой партией), ходившему близко от Денисова, но и начальникам больших отрядов с штабами: все знали про этот транспорт и, как говорил Денисов, точили на него зубы. Двое из этих больших отрядных начальников – один поляк, другой немец – почти в одно и то же время прислали Денисову приглашение присоединиться каждый к своему отряду, с тем чтобы напасть на транспорт.
– Нет, бг'ат, я сам с усам, – сказал Денисов, прочтя эти бумаги, и написал немцу, что, несмотря на душевное желание, которое он имел служить под начальством столь доблестного и знаменитого генерала, он должен лишить себя этого счастья, потому что уже поступил под начальство генерала поляка. Генералу же поляку он написал то же самое, уведомляя его, что он уже поступил под начальство немца.
Распорядившись таким образом, Денисов намеревался, без донесения о том высшим начальникам, вместе с Долоховым атаковать и взять этот транспорт своими небольшими силами. Транспорт шел 22 октября от деревни Микулиной к деревне Шамшевой. С левой стороны дороги от Микулина к Шамшеву шли большие леса, местами подходившие к самой дороге, местами отдалявшиеся от дороги на версту и больше. По этим то лесам целый день, то углубляясь в середину их, то выезжая на опушку, ехал с партией Денисов, не выпуская из виду двигавшихся французов. С утра, недалеко от Микулина, там, где лес близко подходил к дороге, казаки из партии Денисова захватили две ставшие в грязи французские фуры с кавалерийскими седлами и увезли их в лес. С тех пор и до самого вечера партия, не нападая, следила за движением французов. Надо было, не испугав их, дать спокойно дойти до Шамшева и тогда, соединившись с Долоховым, который должен был к вечеру приехать на совещание к караулке в лесу (в версте от Шамшева), на рассвете пасть с двух сторон как снег на голову и побить и забрать всех разом.
Позади, в двух верстах от Микулина, там, где лес подходил к самой дороге, было оставлено шесть казаков, которые должны были донести сейчас же, как только покажутся новые колонны французов.
Впереди Шамшева точно так же Долохов должен был исследовать дорогу, чтобы знать, на каком расстоянии есть еще другие французские войска. При транспорте предполагалось тысяча пятьсот человек. У Денисова было двести человек, у Долохова могло быть столько же. Но превосходство числа не останавливало Денисова. Одно только, что еще нужно было знать ему, это то, какие именно были эти войска; и для этой цели Денисову нужно было взять языка (то есть человека из неприятельской колонны). В утреннее нападение на фуры дело сделалось с такою поспешностью, что бывших при фурах французов всех перебили и захватили живым только мальчишку барабанщика, который был отсталый и ничего не мог сказать положительно о том, какие были войска в колонне.
Нападать другой раз Денисов считал опасным, чтобы не встревожить всю колонну, и потому он послал вперед в Шамшево бывшего при его партии мужика Тихона Щербатого – захватить, ежели можно, хоть одного из бывших там французских передовых квартиргеров.


Был осенний, теплый, дождливый день. Небо и горизонт были одного и того же цвета мутной воды. То падал как будто туман, то вдруг припускал косой, крупный дождь.
На породистой, худой, с подтянутыми боками лошади, в бурке и папахе, с которых струилась вода, ехал Денисов. Он, так же как и его лошадь, косившая голову и поджимавшая уши, морщился от косого дождя и озабоченно присматривался вперед. Исхудавшее и обросшее густой, короткой, черной бородой лицо его казалось сердито.
Рядом с Денисовым, также в бурке и папахе, на сытом, крупном донце ехал казачий эсаул – сотрудник Денисова.
Эсаул Ловайский – третий, также в бурке и папахе, был длинный, плоский, как доска, белолицый, белокурый человек, с узкими светлыми глазками и спокойно самодовольным выражением и в лице и в посадке. Хотя и нельзя было сказать, в чем состояла особенность лошади и седока, но при первом взгляде на эсаула и Денисова видно было, что Денисову и мокро и неловко, – что Денисов человек, который сел на лошадь; тогда как, глядя на эсаула, видно было, что ему так же удобно и покойно, как и всегда, и что он не человек, который сел на лошадь, а человек вместе с лошадью одно, увеличенное двойною силою, существо.
Немного впереди их шел насквозь промокший мужичок проводник, в сером кафтане и белом колпаке.
Немного сзади, на худой, тонкой киргизской лошаденке с огромным хвостом и гривой и с продранными в кровь губами, ехал молодой офицер в синей французской шинели.
Рядом с ним ехал гусар, везя за собой на крупе лошади мальчика в французском оборванном мундире и синем колпаке. Мальчик держался красными от холода руками за гусара, пошевеливал, стараясь согреть их, свои босые ноги, и, подняв брови, удивленно оглядывался вокруг себя. Это был взятый утром французский барабанщик.
Сзади, по три, по четыре, по узкой, раскиснувшей и изъезженной лесной дороге, тянулись гусары, потом казаки, кто в бурке, кто во французской шинели, кто в попоне, накинутой на голову. Лошади, и рыжие и гнедые, все казались вороными от струившегося с них дождя. Шеи лошадей казались странно тонкими от смокшихся грив. От лошадей поднимался пар. И одежды, и седла, и поводья – все было мокро, склизко и раскисло, так же как и земля, и опавшие листья, которыми была уложена дорога. Люди сидели нахохлившись, стараясь не шевелиться, чтобы отогревать ту воду, которая пролилась до тела, и не пропускать новую холодную, подтекавшую под сиденья, колени и за шеи. В середине вытянувшихся казаков две фуры на французских и подпряженных в седлах казачьих лошадях громыхали по пням и сучьям и бурчали по наполненным водою колеям дороги.
Лошадь Денисова, обходя лужу, которая была на дороге, потянулась в сторону и толканула его коленкой о дерево.
– Э, чег'т! – злобно вскрикнул Денисов и, оскаливая зубы, плетью раза три ударил лошадь, забрызгав себя и товарищей грязью. Денисов был не в духе: и от дождя и от голода (с утра никто ничего не ел), и главное оттого, что от Долохова до сих пор не было известий и посланный взять языка не возвращался.