История советских микро-ЭВМ и персональных компьютеров

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
К:Википедия:Страницы на КУ (тип: не указан)



Кратко об этапах развития советских микро-ЭВМ и персональных компьютеров

Как и в других ведущих странах, вычислительная техника в СССР прошла непростой путь от первых сравнительно медленных и громоздких ламповых ЭВМ до высокоскоростных суперкомпьютеров на основе интегральных микросхем. В середине 70-х годов возникла потребность, подкрепленная новыми достижениями микроэлектроники, в компактных, удобных и не очень дорогих ЭВМ как для военной области, так и для других сфер народного хозяйства. При этом ставилась задача разработки таких доступных для пользователя моделей, с которыми могли работать не только программисты, но и специалисты в других областях.

Предшественники таких ЭВМ были созданы в СССР ещё в 60-е годы — это, например, достаточно компактные и простые в использовании машины серии «МИР», использовавшиеся для инженерных расчетов.

В середине 70-х на основе только что появившихся микропроцессоров начался выпуск универсальных микро-ЭВМ «Электроника С5», «Электроника НЦ» и т. д., которые во многом были близки по параметрам к персональным ЭВМ, но использовались, как правило, в других сферах — для управления технологическими процессами, производственным и научным оборудованием и т. д.

В самом конце 70-х и начале 80-х годов советская промышленность начала выпуск достаточно мощных компактных настольных 16-битных ЭВМ. Это были такие модели как «Искра-1256» и «Электроника Т3-29» (обе первоначально предназначались для военныхК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3008 дней]), а также «Электроника Д3-28», «Искра-226» и др.

В 1983 году выпущены так называемые диалоговые вычислительные комплексы — ДВК — на базе одноплатных 16-битных микро-ЭВМ и стандартных терминалов.

К середине 80-х в СССР началось серийное производство универсальных ЭВМ: «Агат», БК-0010, ДВК-3, «Электроника-85», «Микроша», ЕС-1840 и т. д. С этого времени и до момента распада СССР происходило бурное развитие производства советских ПК разных архитектур и классов, приведшее к началу 90-х годов к выпуску многих десятков моделей, как относящихся к нескольким в той или иной степени совместимым семействам (Спектрум-совместимые, PDP-11-совместимые, IBM-совместимые), так и уникальных, не имеющих аналогов среди других советских и зарубежных ПК («Корвет», «Вектор-06Ц», «Львов ПК-01» и др.).

Важные события в истории советских микро-ЭВМ и персональных компьютеров

1965

Разработана  в Киевском Институте кибернетики АН УССР ЭВМ «МИР»  Разработчики В.М.Глушков, Ю.В.Благовещенский, А.А.Летичевский, А.А.Летинский, В.Д.Лосев, И.Н. Молчанов, С.Б. Погребинский, А.А.Стогний,. З.Л.Рабинович.[1](машина для инженерных расчетов). Аппаратно (на микрокомандном уровне) реализован язык высокого уровня АЛМИР-65. Максимальная производительность — около 1 тысячи операций в секунду. Ввод и вывод данных с помощью электрической печатной машинки, оперативная память — на ферритовых сердечниках, внешняя память — перфоленты.

1969

Начало производства машины «МИР-2»,созданной под руководством В.М.Глушкова в Киеве[1]. Он представлял собой усовершенствованную модель с быстродействием примерно в 10 раз выше, чем у «МИР» и «МИР-1». Увеличена также оперативная и постоянная память. К компьютеру теперь подключались не только электрическая пишущая машинка и перфоленты, но и магнитные карты, и векторный графический дисплей со световым пером. В качестве языка программирования использовался Аналитик — потомок АЛМИРа-65.

1974

Выпуск первых советских микропроцессоров — секционных моделей с микропрограммным управлением и разрядностью секции 4 или 8 бит: серия К532 (позже переименованная в К587) по технологии КМОП, с низким энергопотреблением, широким диапазоном питающих напряжений и довольно высокой скоростью вычислений (до 250 тысяч операций в секунду); серия К536 — простая и дешевая технология p-МОП, невысокое энергопотребление и малое быстродействие. На основе комплекта К532 в этом же году созданы 16-разрядные микро-ЭВМ «Электроника НЦ», а на К536 — первые советские универсальные серийные микро-ЭВМ «Электроника С5», также 16-разрядные. Секционные микропроцессоры в середине 70-х считались очень удобными и перспективными, поскольку они, как правило, позволяли создавать на их основе компьютеры с любой необходимой разрядностью — от 8 до 32, реализуя при этом любую систему команд с помощью микропрограммного управления. В 80-е годы в связи с развитием возможностей микроэлектроники и всё большей ориентацией советской компьютерной промышленности на выпуск аналогов зарубежных ЭВМ универсальные секционные процессоры были существенно оттеснены однокристальными моделями — в основном в той или иной степени аналогами зарубежных, хотя секционные продолжали применяться ещё долгие годы, в том числе в военной технике.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3074 дня]

1975—1976

Выпуск нескольких серий быстродействующих секционных микропроцессоров по технологиям ТТЛШ, ИИЛ, ЭСЛ. Например, одна из наиболее развитых и универсальных — К583 — производилась с использованием ИИЛ и ТТЛШ, включала в себя 8-разрядные секции с программируемой системой команд и обеспечивала скорость вычислений до 0,5-1 млн коротких операций в секундуК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3074 дня]. Вообще, в СССР выпускалось достаточно много подобных процессоров, весьма широко применявшихся как в специализированных, так и в универсальных микро-ЭВМ и ПК: серии 536, 582, 583, 584, 587, 588, 589, 1800, 1802, 1804, 1883 и другие. Они использовались, к примеру, в таких компьютерах, как «Искра-554» и 555, «Электроника МК-90», «Электроника Т3-29», самых первых вариантах ПК «Агат»К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3074 дня].

1977

Выпуск однокристального 8-разрядного микропроцессора К580ИК80 (более позднее обозначение — К580ВМ80А) — полного аналога известной модели 8080 фирмы Intel. Этот процессор предназначался не для создания универсальных ЭВМ (в это время практически все советские мини- и микро-ЭВМ были 16-разрядными), а для применения в микроконтроллерах, управляющих микро-ЭВМ, измерительной технике, периферийных устройствах ЭВМ и т. д.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3074 дня] В то же время, имея достаточно универсальную систему команд и хорошую производительность, а также будучи самым простым, дешевым и распространенным среди всех советских микропроцессоровК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3074 дня], в 80-е годы он послужил основой для множества советских любительских конструкций ПК и других микропроцессорных устройств, и во второй половине 1980-х этот процессор использовался во многих десятках моделей советских ПК—домашних, учебных, и даже нескольких профессиональныхК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3074 дня].

1978

Создана универсальная быстродействующая 16-разрядная микро-ЭВМ «Электроника-60». Именно на ней А. Пажитновым был создан первый вариант игры «Тетрис». «Электроника-60» была совместима по системе команд с американскими ЭВМ DEC PDP-11/LSI-11. Первые модификации «Э-60» основаны на многокристальном микропроцессоре серии К581, последующие — на однокристальном процессоре той же серии, а также на микропроцессорах серии К1811. Производительность первых вариантов «Электроники-60» — порядка 250—300 тысяч простых операций в секунду, более новых разновидностей — до 1 млн оп/с. Микро-ЭВМ использовались для управления технологическими процессами, в станках с ЧПУ, в научном и военном оборудовании.

1979

Выпущены первые советские настольные микро-ЭВМ профессионального назначения. Это, прежде всего, такие известные модели, как «Электроника Д3-28», «Электроника Т3-29» и «Искра-1256». Они представляли собой весьма серьёзные 16-битные компьютерыК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3008 дней] с объёмом ОЗУ от 32 до 256 килобайтК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3008 дней]. «Д3-28» становилась классическим компьютером при подключении терминала 15ИЭ-00-013, а «Искра» изначально была типичным компьютером-моноблоком со встроенным монитором и кассетным накопителем на магнитной ленте, с русифицированным БейсикомК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3008 дней] в ПЗУ. Причём процессор «Искры-1256» был не просто 16-битным, но и весьма мощным — при тактовой частоте 6 МГц он выполнял до 1 млн простых команд в секунду. Правда, оба компьютера были основаны не на микропроцессорах, а на специализированных процессорах, состоящих их многих десятков микросхем. К «Т3-29» это не относится — она создана на базе быстрых секционных микропроцессоров серии К589, имела большое ОЗУ объёмом 128 или 256 килобайтК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3008 дней] и ПЗУ с Бейсиком объёмом 64 килобайта, монохромный алфавитно-цифровой мониторК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3008 дней] (в более поздних модификациях — графический с разрешением 512х256).

Разработана первая советская 16-битная однокристальная микро-ЭВМ К1801ВЕ1 с архитектурой «Электроника НЦ», а на её базе — начальный вариант одного из первых советских ПК на основе микропроцессоров — «Электроника НЦ-8010», способный работать с любым телевизором в качестве монитора и любым магнитофоном для хранения программ и данных[2].

1980

В 1983 году в журнале «Радио» (издававшимся в СССР миллионным тиражом) опубликована схема радиолюбительского компьютера «Микро-80» на базе процессора К580ИК80А[3] — фактически, это послужило началом массового увлечения радиолюбителей компьютерной и микропроцессорной техникой.

В научно-исследовательском вычислительном центре АН СССР разработана система программирования Quasic («квейсик») для советских мини-ЭВМ, совместимых с PDP-11К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3008 дней]. Позднее были созданы обновленные системы Quasic-2 (1986) и Quasic-3 (1992). Система Quasic отличалась от привычных средств разработки простотой и удобством применения (на уровне типичного интерпретатора Бейсика) при высокой скорости работы созданных в ней программ (благодаря использованию компилятора) и возможности создания программ машинного уровня (работа с регистрами управления, прерываниями и т. д.).

1981

Выпущены новые модели микро-ЭВМ, например, 16-битная «Искра-226» — известнейшая машина, во многом похожая на «Искру-1256», но уже с поддержкой настоящей графики хорошего разрешения 512х256 точек.

В этом же году вышла новая модель так называемой электронной бухгалтерской машины — «Искра-555», по сути, профессиональная микро-ЭВМ на основе секционных процессоров К589, с монитором, клавиатурой, принтером и возможностью подключения самых разнообразных периферийных устройств, содержащий в ПЗУ интерпретатор специального языка ЯМБ (язык машин бухгалтерских), предназначенного для финансовых и статистических расчетов.

В 1981 году на основе созданной ранее однокристальной ЭВМ К1801ВЕ1 разработаны и выпущены первые массовые советские однокристальные 16-битные процессоры — К1801ВМ1, использующие очень удачную систему команд американской мини-ЭВМ PDP-11. Эти и подобные им процессоры К1801ВМ2, ВМ3, ВМ4, 1806ВМ2 и др. стали основой для множества советских микро-ЭВМ и ПК: ДВК, УКНЦ, БК-0010/0011, «Союз-Неон ПК-11/16», «Квант», «МК-85» и других.

1982

Создана окончательная версия недорогого двухпроцессорного 16-битного ПК универсального назначения, в том числе домашнего — «Электроника НЦ-8010» на базе К1801ВЕ1К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 2878 дней]. В серийное производство они так и не попали, но послужили основой для разработки первого советского бытового ПК — БК-0010.

Изготовлена опытная партия ПК «Агат», на которой велась разработка программного обеспечения для будущих серийных «Агатов».

1983

Начало производства разработанных годом ранее классических советских профессиональных микро-ЭВМ серии ДВК (диалоговый вычислительный комплекс), они же «Электроника НЦ-8020», на основе 16-битных процессоров К1801ВМ1, ВМ2 и ВМ3. Первые ДВК представляли собой тандем из одноплатной микро-ЭВМ и стандартного терминала (дисплея) 15ИЭ-00-013 (то есть специализированного компьютера с экраном и клавиатурой). Последующие варианты были уже совершенно классическими микро-ЭВМ, в которых вместо сравнительно дорогого терминала использовались обычные мониторы и клавиатуры, подключаемые к системной плате и видеоплате ДВК[уточнить].

Закончена разработка и выпущена небольшая партия универсальных простых и доступных ПК для учебного и домашнего применения — «Электроника БК-0010» (бытовой компьютер) на 16-битных процессорах К1801ВМ1. На тот момент это были первые полностью 16-разрядные домашние ПК в мире. Необычность их была не только в использовании 16-битного процессора, но и в применении специализированных микросхем большой степени интеграции (вентильных матриц), выполнявших в БК функции контроллеров дисплея, памяти, клавиатуры и т. д., а также в использовании интерпретатора языка «Фокал» вместо «Бейсика». БК поддерживал монохромную графику высокого разрешения (512х256 точек) или 4-цветную более низкого разрешения (256х256). БК-0010 и его потомки выпускались до 1993 года и были одними из основных бытовых и учебных компьютеров в СССР.

В вычислительном центре Сибирского отделения АН СССР при участии Новосибирского университета и новосибирских школьников разработана программная система учебно-производственного назначения «Школьница» для ПЭВМ «Агат», включающая в себя языки программирования Робик и Рапира, графическую систему Шпага и разнообразные пакеты обучающих программ для школьного применения.

1984

Начался серийный выпуск первого советского серийно производимого персонального компьютера «Агат» (продолжался до 1993 г.), разработанного в 1981-1983-м годах. «Агат», был частично совместим с Apple II+ и представлял собой достаточно сложный и серьёзный ПК с объёмом оперативной памяти до 128 Кбайт и более, одним или двумя флоппи-дисководами и, как правило, цветным монитором, на котором мог отображать до 16 цветов. Первые модификации «Агата» содержали более 300 микросхем на нескольких платах.

В середине 1984 годаК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3008 дней] также начался серийный выпуск 16-разрядного бытового компьютера «Электроника БК-0010». Эта модель была значительно проще, чем «Агат» (БК не имел в комплекте монитора и дисководов, а был рассчитан на подключение к телевизору и магнитофону), но и стоила примерно в 6-7 раз дешевле — 600 руб. Всего за 1983—1993 годы было выпущено около 160 тысяч ПК семейства БК.

В июне 1984 года советский программист Алексей Пажитнов, работавший в ВЦ АН СССР, представил первый вариант знаменитой логической игры «Тетрис», написанный для микро-ЭВМ «Электроника-60». «Тетрис» создан на основе популярной настольной игры «Пентамино», но её элементы упрощены с пяти до четырёх квадратов. Эта легендарная игра в разных вариантах реализована практически на всех моделях компьютеров и игровых консолей, а также на мобильных телефонах, телевизорах и т. д.

В 1984 году на заседании пленума ЦК КПСС было принято постановление о компьютеризации школьного образования в СССР, что ускорило появление персональных ЭВМ в школах и резко увеличило потребность в компьютерах. Уже в 1985 г. началось активное оснащение учебных заведений компьютерными классами, и школьники начали массово знакомиться с современными персональными компьютерами, что фактически привело к массовому росту интереса к ПК и послужило началом широкого внедрения персональных ЭВМ во все сферы общества.

1985

Переломный во всех отношениях год и для всей страны, и для компьютерной сферы. В этом году были разработаны или начали выпускаться множество знаковых моделей советских ПК. С одной стороны, продолжилось развитие достаточно прогрессивных 16-битных компьютеров: начался серийный выпуск «Электроники-85», новых моделей микро-ЭВМ ДВК, были разработаны первые советские IBM-совместимые ПК и такие модели, как трёхпроцессорная «Истра-4816» с объёмом ОЗУ от 1 до 4 Мбайт и прототип двухпроцессорного УКНЦ, первый в мире 16-разрядный карманный микрокалькулятор «Электроника МК-85». С другой стороны, началась массовая разработка ПК на простейших 8-битных процессорах К580ВМ80А — были созданы «Специалист», прототип «Радио-86РК», «Ириша», «Океан-240», «Корвет» (ПК8001). Впрочем, несмотря на устаревший процессор, среди 8-битных компьютеров были не менее замечательные модели, чем среди 16-битных — например, «Корвет».

В Вильнюсском государственном университете разработан первый вариант «Вильнюсского Бейсика» для БК-0010 — необычного транслятора, сочетающего в себе простоту работы, как у интерпретатора и высокую скорость исполнения программ, характерную для компиляторов (то есть похожего по концепции на созданную ранее систему Quasic). По скорости работы некоторых программ вильнюсский Бейсик опережал имеющиеся для БК-0010 интерпретаторы Фокала и Бейсика-ДВК в десятки раз. Этот вариант Бейсика был стандартным для таких ПК, как БК-0010-01, БК-0011/0011М и УКНЦ, и благодаря ему указанные ПК по скорости работы Бейсика в среднем значительно превосходили все аналогичные по характеристикам советские и зарубежные компьютеры.

В Латвийском государственном университете группой под руководством Ю. Я. Кузьмина создана система Рига для БК-0010, включавшая интерпретатор так называемого Т-языка и позволявшая создавать интерактивные обучающие и игровые программы, в том числе на любых языках народов СССР.

В ВЦ АН СССР Е. Н. Веселовым создана первая версия многооконного текстового редактора Лексикон, ставшего в конце 80-х — начале 90-х годов самым популярным в СССР и России редактором для IBM-совместимых ПК. До середины 90-х именно Лексикон был стандартной программой для работы с русскоязычными текстами, уступив впоследствии эту роль Microsoft Word.

1986

Началось производство первых советских IBM-совместимых — ЕС-1840, а затем и других — ЕС-1841, «Искра-1030», «Нейрон И9.66» и т. д.

Выпущены недорогие 16-битные карманные микрокалькуляторы «Электроника МК-85», программируемые на Бейсике, а также портативные 16-битные микрокомпьютеры «Электроника МК-90» — карманная модель с монохромным графическим экраном, очень дорогая и редкая. Д. Темиразовым и А. Соколовым разработан самый «цветастый» и «голосистый» из советских домашних ПК — 8-битный «Вектор-06Ц».

В журнале «Радио» опубликована схема микрокомпьютера «Радио-86РК». Благодаря своей простоте «Радио-86РК» завоевал большую популярность среди радиолюбителей СССР и впоследствии развился в целый ряд аналогов и вариантов, выпускавшихся в том числе и промышленно. «Радио 86РК» был частично совместим с «Микро-80». В этом же году начался выпуск простой и недорогой домашней модели «Микроша», совместимой с «Радио-86РК», после которой в 1987—1988 годах последовали во многом аналогичные РК-совместимые 8-разрядные «Партнер», «Криста», «Апогей» и другие.

Разработан первый вариант советского ПК «Союз-Неон ПК-11/16», основанного на 16-битном процессоре Н1806ВМ2 (или К1801ВМ2) с частотой 8 или 9,25 МГц, имеющего очень большой объём ОЗУ — от 1 до 6 Мбайт, «многооконный» видеоадаптер с поддержкой одновременного отображения до 256 цветов (из палитры 65536 цветов) при разрешении до 1024х576, трёхканальный звукогенератор с раздельной программной регулировкой громкости, разъемы для джойстиков, мыши, дисководов, жестких дисков, локальной сети и т. п. И всё это на одной плате, содержащей всего 68 микросхем (не считая модулей памяти), и в небольшом корпусе от УКНЦ. Фактически это был советский «мультимедийный» ПК (по аппаратным возможностям похожий на зарубежные ПК нового поколения — Macintosh, Amiga и др.), способный отображать многоцветную динамичную графику высокого разрешения и воспроизводить качественный звук. К сожалению «Союз-Неон», бывший на момент своего появления одним из лучших ПК в миреК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3306 дней], так и остался почти «любительским» аппаратом, не производившимся серийно в заметных количествах.

1987

Начался серийный выпуск самого массового (произведено около 300 тысяч штук) учебного компьютера УКНЦ («Электроника МС-0511») — двухпроцессорного ПК на 16-битных микропроцессорах К1801ВМ2 с частотой 8 и 6,25 МГц, с общим объёмом ОЗУ 192 килобайта, широким использованием базовых матричных кристаллов (БМК) для упрощения конструкции и незаурядными графическими способностями (видеопамять — 96 Кбайт, разрешение до 640х288 точек при 8 цветах из палитры 16 и более цветов, причём для каждой из 288 строк можно задать разрешение (от 80 до 640 точек), палитру и адрес в памяти).

Налажено серийное производство ПК «Корвет» — одного из основных учебных компьютеров в СССР. Этот ПК, созданный в 1985 году, был одним из самых сложных и многофункциональных среди 8-разрядных моделей. Общий объём ОЗУ у него достигал 257 килобайт, помимо цветной графики с высоким разрешением (512х256 точек) и аппаратным ускорением, он имел и чисто текстовый видеоконтроллер, удобный для работы с ОС CP/M, а также одноканальный звуковой генератор, аналогичный IBM PC; в конструкции изначально были предусмотрены встроенный контроллер дисководов, разъемы для принтера, джойстиков, мыши, локальной сети и т. д.

Начался выпуск компьютера «Сура» ПК8000 — необычной 8-разрядной модели с явной игровой ориентацией, прототипом которой были ПК стандарта MSX. ПК8000 отличался от других советских ПК наличием программируемого цветного знакогенератора, обеспечивающего высокую скорость отображения графики в играх, а также более медленного, но и более качественного, графического режима 256х192 точки при 15 цветах, подобного графике стандарта MSX (с атрибутами цвета изображения и фона для каждого знакоместа размером 8х1 точек). В последующие несколько лет на других заводах был налажен выпуск аналогичных ПК под названием «Веста» и «Хобби».

В конце года запущен в производство ещё один незаурядный 8-разрядный компьютер — «Вектор-06Ц», один из главных советских домашних ПК, не имевший себе равных по возможностям графики и звука не только среди советских, но и среди большинства зарубежных конкурентов. «Вектор» мог отображать на экране от 2 до 16 и более цветов, программируемых из палитры 256 цветов, при разрешении 256х256 или 512х256 точек, воспроизводить 3-канальный звук без загрузки процессора, имел аппаратный вертикальный сдвиг экрана, аппаратное наложение до 4 планов изображения, стандартно предусматривал подключение модуля расширения оперативной памяти на 256 Кбайт, картриджей ПЗУ с программами, контроллера дисководов и других устройств.

В популярном многотиражном журнале «Моделист-конструктор» опубликованы материалы о ПК «Специалист», который наряду с «Радио-86РК» стал одним из главных любительских ПК. При этом «Специалист», в отличие от «РК», мог отображать настоящую графику с разрешением 384х256 точек. В конце 80-х промышленностью выпускалось несколько аналогов «Специалиста» — «Лик», «Радуга», «Дон», «Спутник» и др.

В 1987 году начался выпуск одной из главных советских моделей IBM-совместимых профессиональных ПК — ЕС-1841 (до 1995 года произведено более 80 тысяч штук). Это классическая машина уровня IBM PC/XT полностью на отечественной элементной базе — процессор К1810ВМ86 (аналог I8086) на частоте 5 МГц, ОЗУ — до 1,5 Мбайт, два флоппи-дисковода, жесткий диск на 10 Мбайт и более, CGA-видеокарта (графика 640х200 точек при 2-х цветах или 320х200 при 4-х).

1988

Закончена разработка и начато производство 16-битных ПК «Поиск» и «Ассистент-128» — первых недорогих IBM-совместимых моделей для широкого круга задач — от домашних до профессиональных. «Поиск» имел минимальный набор встроенных функций, но предусматривал простое расширение возможностей ПК с помощью дополнительных модулей, устанавливаемых в 4 разъема на верхней части корпуса. «Ассистент» был более функционален и лучше совместим с IBM PC/XT, но имел всего один разъем расширения.

Начался выпуск графических рабочих станций «Беста» на базе импортных 32-битных процессоров Motorola 68010, 68020 и 68030 с операционной системой Unix.

В 1988 году разработан 32-битный микропроцессорный комплект К1839 — очень мощный и универсальный процессор, аналогичный 32-разрядной мини-ЭВМ VAX американской фирмы DEC, которая была развитием линии 16-битных PDP-11, LSI-11 и т. д.

1989

Появление в продаже первых советских ПК, совместимых с английским ZX Spectrum 48K. Этот домашний компьютер из-за своей дешевизны был одним из самых распространенных в Европе, обладал неплохими характеристиками (быстрым процессором и 15-цветной графикой, хотя и с очень большими ограничениями при отображении многоцветного изображения) и, главное, был достаточно простым для успешной имитации его на стандартной советской элементной базе. Отечественных производителей он привлекал набором уже готового программного обеспечения, особенно игр, а также высокой прибыльностью производства: стоимость подобных ПК была гораздо выше, чем у большинства чисто советских моделей — примерно от 1000 до 1500 руб. против 500—750 руб. При этом Спектрум-совместимые часто были намного проще по конструкции и стоили дороже даже тех советских ПК, которые почти по всем параметрам были на порядок лучше — скажем, «Вектора-06Ц» (750 руб.). Тем не менее, в условиях экономической нестабильности и разрушения советской экономики, за несколько лет число заводов, производящих аналоги «Спектрума», достигло несколько десятков, и этот класс ПК быстро стал доминирующим на отечественном рынке домашних компьютеров. Выпускались такие модели, как «Байт», «Кворум», «Магик», «Дельта», «Синтез», «Робик», «Сантака», «Спектр» и многие другие, отличавшиеся дизайном, клавиатурой, набором разъемов, количеством микросхем (от 12 до 60 и больше) и другими особенностями схемотехники. Фактически, в первой половине 90-х Спектрум-совместимые ПК были в нашей стране главным домашним стандартом, наподобие IBM-совместимых в профессиональной сфере. Впрочем, основные модели сугубо отечественного происхождения также сохраняли популярность, благодаря наличию большого объёма качественных русифицированных программ (как в случае с БК-0010/БК-0011М) или полному техническому превосходству («Вектор-06Ц»).

Разработан ПК8002 «Эльф» — советский игровой компьютер, частично совместимый с популярными зарубежными стандартами MSX и MSX2. ПК8002 был создан на основе 8-битного процессора КР580ВМ80А с частотой 2,5 МГц, имел ОЗУ объёмом 64 КБ (из которых 16 КБ занимала видеопамять) и имел великолепную поддержку игровых функций: 256-цветную палитру с одновременным выводом на экран 16 цветов, до 64 аппаратных трёхцветных спрайтов, программируемый цветной знакогенератор и трёхканальный звукогенератор с программной регулировкой громкости. К сожалению, эта модель так и не пошла в серийное производство: в начале 90-х были выпущены лишь опытные партии на заводах в Оренбурге и Пензе. Выпущены новые машины популярной 16-битной линейки БК — сначала модель БК-0011, разработанная ещё в 1987 году, а чуть позже и БК-0011М, лучше совместимая с БК-0010. Оба ПК значительно расширяли возможности этой платформы — ОЗУ увеличилось с 32 до 128 килобайт, появились 2 экранных буфера и 16 экранных палитр (но при том же разрешении и при том же количестве цветов — 4), в комплект стал входить контроллер дисковода.

1990

К этому времени развитие советских стандартов ПК почти прекратилось, акцент явно сместился в пользу создания всё новых моделей, подражающих популярным зарубежным ПК — прежде всего, IBM-совместимых и Спектрум-совместимых. В журнале «Радио» опубликованы схема и описание ещё одного радиолюбительского ПК — «Орион-128», разработанного в 1989 году и основанного на процессоре КР580ВМ80А с частотой 2,5 МГц. «Орион», собранный на основе стандартных, недефицитных компонентов, обладавший ОЗУ объёмом 128 Кбайт и хорошими графическими возможностями (разрешение 384х256, до 16 цветов), ещё успел приобрести достаточно большую популярность среди любителей, а также выпускался серийно в начале 90-х.

В том же году появился домашний компьютер «ПК-6128Ц», фактически усовершенствованный «Вектор-06Ц» с увеличенным до 128 КБ ОЗУ и до 16 КБ ПЗУ (со встроенным Бейсиком, которого у "Вектора-06Ц" не было), а также более современным процессором ИМ1821ВМ85 и встроенными контроллерами дисководов и локальной сети. Впрочем, он, как и многие другие интересные модели отечественных ПК, был выпущен в небольшом количестве и никак не повлиял на общее состояние рынка.

Ситуация на советском «рынке» к 90-м годам заметно изменилась — если до этого подавляющее большинство компьютеров были советского производства, то в самом конце 80-х в страну начали завозиться в довольно больших объёмах импортные, в основном IBM-совместимые, ПК, которые продавались в СССР зачастую по немыслимым ценам в десятки тысяч рублей (как несколько хороших автомобилей) и часто были предметом спекуляции и наживы.

1991

В самом начале 90-х выпущено ещё несколько моделей дешевых IBM-совместимых ПК на процессорах К1810ВМ86 (или ВМ88) со встроенным ОЗУ 128 или 256 Кбайт и CGA-видеоадаптером: таких, как «МК-88», «Электроника МС-1502», «Квазар-86». Они стоили порядка 1000—1200 рубК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 2769 дней]. и позволяли запускать множество программ и игр для ПК класса IBM PC/XT, особенно при дополнительной покупке дисковода и расширения памяти, что могло обойтись ещё в несколько тысяч. При этом по графическим и звуковым возможностям они явно уступали некоторым советским ПК (например, «Вектору-06Ц», ПК8000, «Корвету», «УКНЦ» и т. д.) и даже Спектрум-совместимым, но для серьёзных задач были очень хороши. В 1991 году начался выпуск первого чисто советского ноутбука (точнее, лэптопа) — «Электроника МС 1504» (он же ПК-300), имеющего монохромный ЖК-экран CGA и два встроенных 3.5-дюймовых дисковода. Это был вполне удачный портативный IBM-совместимый ПК на советской элементной базе, способный работать автономно около 4 часов — то есть не меньше типичных современных ноутбуков.

Общий список советских ПК начала 90-х

Таким образом, ко времени распада СССР в 1991—1992 годах российская промышленность выпускала множество моделей ПК — более сотни — самых разных видов. Они достаточно четко делятся на три больших группы: профессиональные, учебные и домашние, хотя, безусловно, каждая модель могла использоваться в разных сферах — скажем, учебные «Агат», «Корвет» и УКНЦ часто играли роль профессиональных или домашних и наоборот. Из профессиональных можно выделить два основных семейства: 16-разрядные, совместимые по системе команд с PDP-11/LSI-11 — это ДВК, «Электроника-85», «Электроника МС 0515», «Квант-4С» (аналог ДВК-4М), «Союз-Неон ПК-11/16»; 16-разрядные IBM-совместимые — ЕС-1841, 1842, 1843, 1849, 1851, 1863, «Искра-1030», 1030М, 1031, «Нейрон И9.66», «КОМПАН», «Истра-4816», «Электроника МС-1504» и др. Плюс другие ПК, не относящиеся к этим двум семействам — к примеру, графическая рабочая станция «Беста» на основе 32-битных процессоров Motorola. Учебные: 16-битные PDP-совместимые — УКНЦ и «Немига»; 8-битные — «Агат», «Корвет ПК8010/8020», «Орбита СБ8015», «Нейва СБ8020», «Башкирия-2М», «Русич». Домашние — самые многочисленные — делились на большее число основных семейств: 16 битные с системой команд PDP-11/LSI-11 — «Электроника БК-0010», «БК-0010-01», «БК-0011М»; 16-битные IBM-совместимые — «Поиск», «Поиск-2», «Ассистент-128», «МК-88», «Квазар-86», «Электроника МС-1502»; 8-битные советской архитектуры — «Микроша», «Криста», «Партнер 01.01», «Апогей БК-01Ц», «Электроника КР-02 и КР-03», «Рассвет И9.22», «Альфа-БК», «Геофит», «Квантор БК-1098», «Импульс-02 и −03», «Кедр ПК-8702», «Спектр-001», «Юниор ПК ФВ-6506», «Лик», «Радуга», «Специалист Express», «Львов ПК-01», «Искра-1080», «Орион-128», «Сура ПК8000», «Веста ПК8000», «Хобби ПК8000», ПК8002 «Эльф», «Вектор-06Ц», «Вектор Старт-1200», «Криста-2», «ПК-6128Ц»; 8-битные Спектрум-совместимые (многие марки — такие как «Байт», «Дельта», «Кворум», «Магик» и др. — имели ещё по несколько разновидностей): «[speccy.info/Anbelo Anbelo]», «Арго», «Арго ФВ-6511», «[speccy.info/Арус Арус]», «Байт», «Бейсик», «Бриз», «Веста ИК-30», «[speccy.info/Волна Волна]», «[speccy.info/Гамма Гамма]», «Дельта-С», «Дубна-48К», «Дуэт», «Звезда», «Импульс», «Интер», «Инфотон-030», «[speccy.info/Искра_1085 Искра-1085]», «Карат», «Квант», «Квант-БК», «[speccy.info/Кварц Кварц]», «[speccy.info/Кворум Кворум]», «Комета», «Компаньон», «Лилия», «[speccy.info/Magic_(компьютер) Magic]», «[speccy.info/Мастер Мастер]», «[speccy.info/Нафаня Нафаня]», «Олимпик-С», «Орель БК-08», «[speccy.info/Парус_ВИ-201 Парус]», «[speccy.info/Patisonic Patisonic]», «[speccy.info/Peters Peters MP64]», «Пик», «Радон», «[speccy.info/Радуга-001 Радуга-001]», «[speccy.info/Ратон-9003 Ратон-9003]», «Роби», «Робик», «RITA», «Сантака-002», «Север-48/002», «[speccy.info/Селен Селен]», «[speccy.info/Символ Символ]», «[speccy.info/Sintez Sintez]», «Сириус», «[speccy.info/Спарк Спарк]», «Спектр», «Спектр БК-001», «[speccy.info/Сура-С Сура-С]», «Таганрог», «[speccy.info/Урал-48К Урал 8/64К]», «[speccy.info/Форум_БК-09_Турбо Форум БК-09]», «Хоббит», «Электроника КР-05», «[speccy.info/Эльбрус Эльбрус]», «[speccy.info/Этон Этон]», «Юлдуз» и др.; любительские и распространяемые в виде плат или конструкторов 8-битные ПК: «Радио-86РК», «Специалист», «ЮТ-88», «Орион-128», Спектрум-совместимые, в том числе сильно усовершенствованные — «Ленинград», «Львов», «Москва», «Балтика», «Пентагон», «Скорпион», «АТМ Turbo», «Profi» и т. д. Однако, нужно иметь в виду, что большое число моделей ПК выпускалось в незначительных объёмах — порядка нескольких тысяч или даже сотен штук в год, максимум — у самых основных моделей вроде БК-0010, УКНЦ, «Корвета», ДВК, некоторых Спектрум-совместимых и т. д. — несколько десятков тысяч в год. Технологический и функциональный уровень советских ПК был достаточно высоким, основные отечественные модели по возможностям не уступали зарубежным ПК аналогичного ценового диапазона.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3074 дня] Однако развитие советской компьютерной промышленности практически остановилось в середине 80-х: наиболее интересные и уникальные модели были разработаны в 1985—1986 годах — «Корвет», УКНЦ, «Истра-4816», ДВК-4, «Вектор-06Ц», «Союз-Неон ПК-11/16», «Электроника МК-85» и «МК-90» и др. После этого главные усилия разработчиков и производителей свелись к повторению популярных зарубежных компьютеров — IBM PC/XT и ZX Spectrum, достаточно устаревших и во многом уступавших лучшим отечественным. В то же время, зарубежные производители во второй половине 80-х начали предлагать более дорогие 32-битные ПК с новым уровнем возможностей — как IBM-совместимые на процессорах 80386 и затем 80486, так и другие — Macintosh, Amiga, Archimedes и др, аналогов которых советская промышленность практически не выпускала. Таким образом, к началу 90-х годов сложилась парадоксальная ситуация — сближение СССР с «мировой экономикой» привело отечественную электронную и компьютерную промышленность не к новым прогрессивным достижениям, а к массовому переходу на выпуск простейших и устаревших Спектрум-совместимых ПК, а также самых простых IBM-совместимых. При этом производство почти всех чисто советских разработок прекратилось в 1992-93 годах. Впрочем, похожие процессы происходили и за рубежом — к середине 90-х почти все производители перешли на выпуск исключительно IBM-совместимых ПК, ставших к этому времени единым мировым стандартом.

Программное обеспечение

Рассматривая особенности советских ПК нельзя не упомянуть о специфическом состоянии советского рынка программного обеспечения. Собственно, рынка ПО как такового до начала 90-х годов в СССР практически не было, приобрести нужные программы для ПК каким-то простым и доступным способом массовым пользователям (особенно частным) было невозможно. Владельцы компьютеров получали программы либо вместе с самим ПК, либо переписывали у знакомых (или покупали у особенно предприимчивых знакомых), либо составляли их самостоятельно, либо вводили с распечаток, опубликованных в журналах и книгах. Причём недостатка в программах, как правило, не было, их создавалось огромное количество — в каждом ВЦ, каждом учебном заведении, во многих других учреждениях, а также в домашних условиях для каждого из популярных ПК разрабатывались сотни и тысячи программ самого разного назначения. Проблема была в том, чтобы сделать эти программы широко доступными другим людям, не связанным непосредственно с их разработчиками. Лишь в конце 80-х (примерно с 1988 г.) появились первые серьёзные кооперативы и малые предприятия, предлагающие через рекламу в популярных журналах программы для ПК вроде БК-0010, ДВК, IBM PC, «Вектора-06Ц», ZX Spectrum и др. С этого времени, наконец, появилась возможность получить по почте каталог ПО, заказать нужные программы и получить их (обычно на аудиокассетах, а в 90-е годы — и на дискетах или картриджах ПЗУ) также через почту наложенным платежом. При этом фирмы-распространители, как правило, не занимались массовой разработкой качественных программ, а чаще всего покупали их у частных разработчиков-энтузиастов, платя им какую-то фиксированную сумму или, реже, отчисления от продажи программ (а нередко и вовсе не утруждая себя какими-то расчетами с авторами, продавая чужие программы откровенно «пиратским» способом). Причём цены на программы даже для домашних ПК были достаточно высокими (примерно до 1/10 среднемесячной зарплаты), но качество большинства программ (особенно игр) было откровенно любительским, в том числе и программ, выпущенных под маркой самих фирм-распространителей. И лишь в начале 90-х годов программы для ПК (как правило, пиратские кассеты для Спектрум-совместимых) стали продаваться на рынках и в обычных магазинах, и они, наконец, стали обычным, широкодоступным товаром.

В то же время, к 90-м годам появились и другие варианты решения проблем с нехваткой ПО и разобщенностью его разработчиков и потребителей — например в сентябре 1990 г. Госкомитетом СССР по народному образованию и другими госструктурами был организован Всесоюзный отраслевой фонд алгоритмов и программ общего среднего образования, призванный собирать, систематизировать и апробировать имеющиеся разработки учебного ПО, готовить их для распространения и тиражирования, удовлетворяя таким образом потребности образовательных учреждений[4].

Интересно, что в советское время, в первые годы выпуска отечественных ПК (до появления дешевых кассет и дискет для Спектрума и т. п. в начале 90-х) уровень «пиратства» в СССР был не таким уж большим — энтузиасты-владельцы ПК, будучи, как правило, людьми достаточно обеспеченными и хорошо образованными, были вполне согласны платить за программы достаточно большие деньги (порядка нескольких процентов от среднемесячной зарплаты за одну программу), понимая трудоёмкость разработки ПО и важность оплаты труда авторов. Однако развитие рыночных отношений, распад СССР, инфляция и снижение уровня жизни, ослабление государственного контроля за торговлей и соблюдением авторских прав, а также появление в широкой продаже Спектрум- и IBM-совместимых ПК (уже имевших огромную базу готового «дармового» иностранного ПО) привели к массовому переходу на «пиратскую» модель продажи программ с многократным падением цен и без всяких отчислений авторам.

Ещё одной особенностью рынка ПО, связанной опять же со спецификой советской некапиталистической экономики, была незаинтересованность большинства производителей оригинальных отечественных ПК в разработке и распространении программ для своих изделий. Это было вызвано целым рядом факторов: малой конкуренцией на советском рынке ПК («итак купят, даже без программ»), формальным характером производства (часть моделей выпускались просто «для галочки» — для выполнения плана по выпуску товаров народного потребления), неразвитостью советского рынка ПО и отношением крупных предприятий к программам не как к товару, подходящему для зарабатывания денег и т. д. Поэтому основная часть программ создавалась любителями и энтузиастами, никак не связанными ни с производителями ПК, ни с продавцами ПО. При этом, естественно, не было никакого «лицензирования» ПО производителями ПК (что позволило бы «отфильтровать» откровенно слабые программы), да и фирмы-продавцы программ мало следили за их качеством. При этом уровень конкуренции между разными моделями советских ПК или между продавцами ПО был недостаточен для серьёзного повышения качества программ. Благоприятное влияние на качество отечественных программ оказало появление в массовой продаже очень сильных «полуиностранных» конкурентов — советских Спектрум-совместимых моделей, имевших огромный набор самых разнообразных зарубежных программ очень хорошего уровня. Как раз в это время, в начале 90-х, начался новый этап развития ПО для таких отечественных ПК, как БК-0010/0011М, «Вектор-06Ц» и др., поднявший программы (игры) для них на более серьёзный уровень, позволявший конкурировать с примерно аналогичными по стоимости зарубежными моделями ПК (впрочем, и зарубежные, и Спектрум-совместимые ПК все равно стоили значительно дороже чисто советских).

Тем не менее, несмотря на имеющиеся проблемы, несмотря на все трудности и нестабильность перестроечного и постперестроечного времени, советскими программистами было создано огромное число качественных программ для таких ПК, как БК-0010/0011М, «Вектор-06Ц», ДВК, «Корвет», УКНЦ, «Львов ПК-01», ПК8000, «Радио-86РК» и совместимых, «Специалист», «Орион» и т. д. Отечественные программисты приложили огромные усилия по разработке и русификации программ для Спектрум- и IBM-совместимых ПК. Были созданы такие уникальные системы программирования, как «Школьница» (языки Рапира и Робик) для «Агата», Quasic и вильнюсский Бейсик для PDP-совместимых ПК, Турбо Бейсик для УКНЦ, Е-практикум и КуМир для многих учебных ПК, разработаны и адаптированы эффективные и функциональные интерпретаторы Бейсика для «Вектора-06Ц», «Корвета» и других ПК, дисковые операционные системы, многочисленные трансляторы различных языков программирования (Паскаль, Си, Форт, Лисп, Лого, Пролог и т. д.) и качественные прикладные программы (редакторы текста и графики, базы данных, эл. таблицы и т. д.) для всех основных ПК.

Через 4-5 лет после начала выпуска все популярные советские ПК благодаря общим усилиям энтузиастов и профессиональных программистов имели большие библиотеки программ разного назначения, в том числе игровых. Наиболее развитым ПО отличалось самое первое (и одно из самых удачных) семейство отечественных домашних ПК — БК-0010, 0010-01, 0011, 0011М, имевшее наибольший уровень конкуренции среди разработчиков и продавцов программ для него, а также естественным образом прошедшее больше этапов развития, чем другие советские ПК. По объёму и качеству ПО (порядка 1000 качественных игровых, системных и прикладных программ) оно практически не уступало таким популярным зарубежным ПК, как Apple II, Tandy TRS-80 Color Computer, Acorn BBC Micro и многим другим, и это при том, что каждый из указанных иностранных ПК был выпущен в количестве, как минимум в 10 раз превосходящем БК. Отличный набор программ, в том числе игровых, был создан для одного из наиболее интересных советских ПК — «Вектора-06Ц», по графическим возможностям превосходившего подавляющее большинство как советских, так и иностранных 8-битных моделей: около 500 качественных программ, что также вполне сравнимо со многими популярными иностранными ПК, выпущенными во много раз большим тиражом. Большинство других советских ПК по уровню и количеству программ уступало БК и «Вектору», но и для них число хороших программ исчислялось сотнями, а любительских разного уровня — тысячами. Несколько в стороне от общего ряда стоял «аристократ» среди 8-битных ПК — «Корвет», способный, с одной стороны, полноценно использовать огромный набор ПО для операционной системы CP/M в текстовом режиме (а это, в первую очередь, очень качественные системные и прикладные программы типа трансляторов серьёзных языков программирования, баз данных, таблиц и т. д.), а с другой — имевший достаточно большой набор прекрасно сделанных игр, причём в высоком разрешении (другого у «Корвета» не было) и достаточно многоцветных. Для «Корвета», УКНЦ, БК и т. д., безусловно, существовало и огромное множество учебных программ, которые создавались в каждой школе, в каждом учебном заведении, оснащенном этими ПК.

У советских ПК, совместимых с популярными зарубежными моделями ZX Spectrum и IBM PC, на первый взгляд, проблем с количеством и качеством программ было гораздо меньше, но почти всё их ПО было иностранного происхождения и не поддерживало языки народов СССР, что создавало парадоксальную ситуацию — программ очень много, но для серьёзного использования большинство из них просто непригодны. В результате большое семейство Спектрум-совместимых так и осталось чисто игровым — для игр перевод на русский почти не требовался, да и сильно ограниченные графические возможности таких ПК не располагали к их серьёзному применению. Правда, очень многие программы как для Спектрума, так и для IBM PC были все же переведены местными программистами на русский язык, а также было создано и множество оригинальных русскоязычных программ для советских пользователей (например, популярнейший текстовый редактор «Лексикон» или интегрированная система «Мастер» для IBM-совместимых). По-сути, адаптация иностранных ПК и совместимых с ними советских моделей к отечественным условиям потребовала не меньших усилий программистов, чем создание ПО для чисто советских ПК.

Отметим, что далеко не все популярные зарубежные модели ПК имели очень большие библиотеки программ: фактически в начале 90-х лишь для нескольких типов ПК — таких как IBM-совместимые, ZX Spectrum, Commodore 64, Amiga — число доступных программ оценивалось в 5000 и более. Для Amstrad CPC было доступно порядка 2000 программ (из них, как и для всех ПК, основная часть — игры). Для остальных знаменитых марок — Apple II, Atari, Tandy, MSX, Acorn и т. д. число известных и доступных для заказа качественных программ составляло лишь порядка 500—1500 штук. На этом фоне основные отечественные ПК с объёмом ПО порядка 300—1000 программ выглядят совсем неплохо, особенно учитывая многократно меньший объём их выпуска (по соотношению «число программ / объем выпуска ПК» советские компьютеры обычно значительно превосходили зарубежные).

Исторические загадки и заблуждения

Был ли БК-0010 первым в мире 16-битным домашним ПК

В советское время «Электронику БК-0010» часто называли первым в мире 16-разрядным бытовым компьютером, имея в виду его превосходство над типичными для того времени иностранными 8-битными домашними ПК, и это было предметом гордости для многих его владельцев. Аналогичные мнения можно встретить и в достаточно современных источниках[2]. С другой стороны, у этого утверждения есть и противники, указывающие на более раннее появление некоторых зарубежных ПК с 16-битными процессорами.

Как правило, все серьёзные возражения против приоритета БК-0010 сводятся только к американскому ПК TI-99/4A, выпускавшемуся с 1981 по 1984 год или его предшественнику TI-99/4, появившемуся ещё раньше — в 1979 году. Эти модели, ориентированные на домашнюю и учебную сферу, действительно, имели 16-разрядный процессор и во многих источниках считаются первыми ПК с 16-битными процессорами. Но эти модели не относятся к полностью 16-битным ПК — они имеют промежуточную, более простую конструкцию с 8-разрядным видеоконтроллером и 8-разрядной оперативной памятью, что во многих случаях уменьшает скорость работы ОЗУ практически в 2 раза. Помимо этого, у TI-99/4A были и другие неудачные особенности архитектуры, сильно замедлявшие работу и практически сводившие на нет все преимущества 16-битного процессора, а также не позволявшие этому ПК, несмотря на очень хорошие графические и звуковые способности, конкурировать даже с простыми 8-битными ПК тех лет. Эти компьютеры считались «неудачниками» рынка, и TI с трудом удалось распродать их остатки, лишь сильно снизив цены.

Напротив, БК-0010 имел полностью 16-битную архитектуру: такая разрядность была и у процессора, и у постоянной памяти, и у оперативной памяти, и у специализированных микросхем-контроллеров устройств. Причём процессор К1801ВМ1 (не имеющий никакого отношения к процессору TI-99/4A) отличался очень удобной и универсальной системой команд PDP-11/LSI-11. Правда, несмотря на 16-битную архитектуру, БК не имел заметных преимуществ в скорости над типичными 8-битными моделями — сказывались большие задержки со стороны видеоконтроллера, мультиплексированная шина адреса/данных (то есть адрес и данные передавались по одним и тем же физическим линиям, но в разное время) и микрокомандная архитектура процессора, требовавшая сравнительно много тактов даже на выполнение самых простых команд. Тем не менее, БК никогда не считали неудачным ПК — напротив, он был самым популярным и массовым среди домашних ПК в СССР вплоть до начала 90-х годов, а система команд К1801ВМ1 справедливо считалась самой удобной из всех, и она во многом способствовала созданию огромной библиотеки программ для БК. Кроме того, БК-0010 был одним из самых дешевых ПК — по рыночному курсу он стоил всего около 100 долларов (600 руб.), то есть дешевле любых зарубежных 8-битных ПК. Для сравнения, стоимость TI-99/4A — более 500 долл. (в 1981 г.), причём объёмы памяти у БК и TI-99/4A были совершенно одинаковыми — по 32 килобайта ОЗУ и ПЗУ.

Важно отметить, что во время появления БК-0010 (1983 год) за рубежом не только не было полностью 16-битных домашних ПК, но и среди гораздо более дорогих профессиональных ПК выпускались лишь считанные 16-битные модели, причём самые известные из них — IBM PC (IBM 5150, 1981 г., от 1600 долл.) и IBM PC/XT (IBM 5160, 1983 г.) — были лишь частично 16-битными: они также имели 16-битный процессор, но 8-битную память и 8-битные контроллеры устройств. Из широко известных полностью 16-разрядных профессиональных моделей можно указать лишь американские [en.wikipedia.org/wiki/DEC_Professional_(computer) DEC Professional 325 и 350] (1982 год) и японскую NEC PC9801 (самый конец 1982 г., от 1200 долл.), которые, естественно, стоили во много раз дороже БК, да и представлены были лишь на несколько месяцев раньше БК-0010.

Копирование зарубежной техники

Существуют расхожие мифы о вторичности и неоригинальности советских ПК, о том, что лучшие советские компьютеры были лишь ухудшенными копиями зарубежных моделей. И они, безусловно, имеют под собой реальные основания — с 60-х и особенно 70-х годов в СССР была распространена практика копирования зарубежной электронной техники, в том числе и компьютеров. Однако, оправдывалось это исключительно благими намерениями: во-первых, сокращением затрат на создание оборудования и особенно программного обеспечения (и это было очень важно, поскольку финансирование компьютерных разработок в СССР было несравненно меньшим, чем, например, в США); во-вторых, необходимостью «не отстать от мирового уровня» (в качестве примеров для копирования брались, как правило, наиболее передовые и популярные иностранные разработки). У такого подхода были как сторонники — в том числе руководители министерств, которые зачастую гораздо более трепетно относились к зарубежным разработкам, чем к отечественным — так и противники, недовольные ущемлением чисто советских разработок, среди которых было немало выдающихся.

С другой стороны, копированием успешных разработок лидеров рынка всегда занимались и зарубежные компании, и в этом смысле советский подход вовсе не был исключением. Сама по себе разработка новых моделей техники во всех странах подразумевала использование всех лучших решений, представленных на рынке, или их усовершенствование. Более того, по ряду объективных причин, в том числе из-за специфики советской элементной базы и отсутствия массовой практики закупки зарубежных комплектующих, а также дефицита информации о зарубежных разработках, копирование чужих разработок в СССР представляло собой гораздо более сложную задачу, и происходило в меньших масштабах, чем за границей.

В частности, несмотря на наличие заметной традиции копирования зарубежной техники, среди основных советских ПК практически не было «клонов» каких-то зарубежных моделей. Наиболее массовые наши ПК — такие как БК-0010/БК-0011М, УКНЦ, ДВК, «Корвет», «Вектор-06Ц», «Львов ПК-01», «Радио-86РК», «Специалист» и др. — были абсолютно оригинальными отечественными разработками. Даже появившиеся на рубеже 80-90-х годов Спектрум-совместимые компьютеры отнюдь не были полными копиями «настоящего» ZX Spectrum: они фактически были лишь программно совместимы с ним, но достаточно сильно отличались аппаратно, поскольку их схема лишь имитировала (и вполне успешно) оборудование оригинального Спектрума, чья реальная схема была неизвестна. Выпускавшиеся в СССР со второй половины 80-х годов IBM-совместимые модели также не были полными копиями IBM PC, поскольку делались на советской элементной базе и имели довольно разнообразные схемотехнические решения.

Советская ЭВМ «Искра-226» программно (на уровне Бейсика) была полностью совместима с популярной американской ЭВМ Wang-2200VP (MVP), но аппаратно сильно отличалась. В «Искре», которая представляла собой достаточно сложный многопроцессорный комплекс, одновременно использовались и специализированный 16-битный процессор на основе микросхем малой и средней степени интеграции, и стандартные 8-битные микропроцессоры на основе отечественных комплектов К589 и К580. Компьютер Wang-2200 имел другой специализированный процессор на основе микросхем небольшой степени интеграции (причём у первого поколения Wang-2200 был 4-битный процессор, а у второго, на которое ориентировались создатели «Искры-226», — 16 битный).

ПК «Агат», который нередко называют клоном Apple II, реально не был его копией, отличаясь и внешне, и внутренне. Он имел совершенно другой видеоконтроллер (особенно его первые модификации), что делало его практически несовместимым с ПК Apple. Правда, разработчики «Агата», безусловно, создавали его на основе Apple II, позаимствовав ряд архитектурных решений и адаптировав часть программного обеспечения.

Карманный ПК «Электроника МК-85» как внешне, так и по основным особенностям Бейсика, по настоянию высокого начальства был сделан копией японского Casio FX-700P, но внутренне был абсолютно оригинальным, вплоть до того, что в МК-85 использовался серьёзный советский 16-битный процессор, а в Casio - простейший 4-битный.

Пожалуй, лишь такой ПК, как «Электроника-85» (МС 0585), можно назвать почти копией американской модели DEC Professional 350, поскольку советские разработчики позаимствовали от прототипа и внешний вид, и внутреннюю конструкцию, и даже создали специально для этого ПК копию американского микропроцессора DEC F11. Однако и этот ПК был сделан на основе только советских комплектующих.

Основными советскими микропроцессорами (по количеству выпущенных на их базе экземпляров ПК) были вполне оригинальные и удачные 16-битные К1801ВМ1, ВМ2, ВМ3 и Н1806ВМ2, применявшиеся в БК-0010/0011М, УКНЦ, ДВК, «Союз-Неоне», «Квант-4С» и других ПК, и не имеющие никаких прямых зарубежных прототипов, хотя и использующие очень популярную и удобную систему команд, берущую начало от американских мини-ЭВМ PDP-11 (эта система команд была главным стандартом для 16-битных процессоров в СССР). Впрочем, один из самых простых и массовых советских микропроцессоров — 8-битный КР580ВМ80А, на котором были собраны десятки моделей домашних и учебных ПК, бесспорно, был полной копией американского Intel 8080A. Советская промышленность также выпускала полные аналоги самых популярных 16-битных процессоров Intel — 8086, 8088 и др. (КР1810ВМ86, ВМ88 и т. д.), которые применялись в основном в IBM-совместимых ПК и специализированных микроконтроллерах. Среди десятков других моделей советских микропроцессоров, включая секционные и многокристальные, были как оригинальные разработки (серии К583, К587, К588, К1802 и др.), так и аналоги зарубежных (серии К589 (аналог Intel 3000), К1800 (аналог Motorola MC-1800), К1804 (аналог AMD AM-2900) и др.). За рубежом множество фирм из разных стран (например, в Европе, Японии, Южной Корее, а также в соцстранах — Болгарии, Чехословакии, ГДР и др.) также выпускали аналоги наиболее популярных американских микропроцессоров -— таких как, к примеру, Intel 8080A, Zilog Z80, Motorola 6800, MOS 6502, Intel 8088, 8086 и т. д. И практически все зарубежные неамериканские (английские, немецкие, французские, итальянские, японские, австралийские и т. д.) ПК 80-х годов были основаны на американских процессорах или их аналогах.

Таким образом, среди всей огромной номенклатуры советских ПК большинство были чисто отечественными моделями, не имеющими каких-то прямых зарубежных прототипов. Причём лучшие из советских ПК — БК-0010/0011М, УКНЦ, «Корвет», «Вектор-06Ц», «Союз-Неон ПК-11/16» и др. — по характеристикам ничуть не уступали лучшим зарубежным ПК аналогичного назначения и ценового уровня, а в некоторых случаях и заметно превосходили их. Советские компьютеры, имеющие явные зарубежные прототипы («Агат», «Электроника-85», IBM-совместимые) вполне соответствовали по уровню своим иностранным аналогам, хотя по надежности, как правило, вызывали намного больше нареканий. Многие советские Спектрум-совместимые модели превосходили по возможностям прототип ZX Spectrum, имея расширенную клавиатуру, встроенные разъемы для джойстиков и принтера, а также иногда и дополнительные функции (увеличенный объём ОЗУ, возможность работы в CP/M, более удобные и качественные видеорежимы).

Вообще, вся ситуация с копированием зарубежной техники и использованием популярных зарубежных (в основном, конечно, американских) стандартов говорит, прежде всего, о том, что, вопреки достаточно популярному мнению, не было никакого непроницаемого «железного занавеса» со стороны Запада и, тем более, никакой самоизоляции СССР. Вполне очевидно, что СССР был составной частью мировой экономики, и также как и многие другие страны (в том числе Япония, Великобритания, Франция, Германия и т. д.) совершенно спокойно использовал популярные международные стандарты (в радиовещании, телевидении, бытовой электронике (грампластинки, аудиокассеты, видеокассеты и т. п.), компьютерной технике и т. д.) и копировал удачные зарубежные разработки, но развивал и собственную промышленность, собственные стандарты и уделял большое внимание собственным оригинальным разработкам. Но при этом, конечно, СССР отличался большей автономностью и большей защитой внутреннего производителя от зарубежной конкуренции. Впрочем, похожая ситуация была тогда и в ведущих «рыночных» странах — например, в Японии и Южной Корее всегда полностью доминировала собственная техника, собственные производители, аналогичная ситуация в сфере ПК была и в Великобритании (наиболее популярными были местные модели ZX Spectrum, Acorn, Amstrad и т. д.), США (IBM, DEC, Commodore, Apple, Atari, Tandy и др.), Франции и т. д. А использование в компьютерной сфере в качестве «примера для подражания» именно американских стандартов легко объяснимо огромными капиталовложениями американских фирм в разработку процессоров, компьютеров и программного обеспечения, и эти вложения были во много раз выше, чем в любых других странах, в том числе и СССР. Фактически США играли роль хорошо финансируемого «локомотива», задающего стандарты, которыми пользовался весь мир, включая и СССР.

Отставание от зарубежной техники

Ещё один популярный миф, тесно связанный с предыдущим — распространенное мнение о чуть ли не катастрофическом отставании СССР в области персональных компьютеров, да и вычислительной техники и электроники в целом, от ведущих зарубежных стран. На первый взгляд, эта точка зрения вполне справедлива, поскольку никто не отрицает, что все виды ПК (домашние, учебные и профессиональные) производились в СССР в гораздо меньшем объёме, чем за рубежом, да и выпускаться некоторые из них начали как минимум на несколько лет позже, чем в зарубежных странах. С другой стороны, для такого положения дел есть вполне объективные причины, связанные с особенностями советской экономики, да и не во всех сферах отставание было слишком существенным.

Во-первых, нужно заметить, что никакой «гонки персональных компьютеров», в отличие от гонки вооружений, космической или атомной «гонок», не было — этот вопрос не носил такого принципиального и глобального характера, не влиял на обороноспособность, безопасность и престиж страны, поэтому никакой серьёзной государственной программы с каким-то значительным финансированием разработки персональных компьютеров в СССР не существовало. Более того, очень значительная часть массовых советских ПК фактически была разработана любителями-энтузиастами (это относится к таким моделям, как «Корвет», «Вектор-06Ц», «Специалист» и его аналоги, «Радио-86РК» и аналоги, Спектрум-совместимые и т. д.) по их личной инициативе и почти без государственного финансирования.

Во-вторых, социалистическая плановая экономика, конечно, очень сильно отличалась от так называемой рыночной, чисто потребительской экономики, у советских предприятий отсутствовала характерная для капстран рыночная мотивация — выпустить как можно раньше какой-то новый продукт, разрекламировать его как можно шире (даже если этот продукт не очень-то нужен массовому потребителю), продать его в как можно большем количестве и заработать на нём как можно больше денег. В СССР почти не было рыночной конкуренции и избытка производственных мощностей. В плановой экономике, теоретически, должно было производиться в основном то, что запланировано заранее и что было действительно необходимо населению страны. Частная инициатива и некоторая гибкость производства тоже присутствовали, и именно благодаря им во второй половине 80-х были выпущены десятки моделей советских ПК, но чаще всего очень небольшими тиражами — до нескольких тысяч штук в год каждая. В то же время, те модели ПК, которые выпускались в соответствии с заранее предусмотренным планом (а это, например, БК-0010, УКНЦ, «Корвет», ДВК, EC ПЭВМ, «Искра-226», «Электроника-85» и др.) производились в гораздо большем количестве — до нескольких десятков тысяч в год каждая. Поскольку персональные компьютеры были в основном чисто потребительским товаром (таким же как телевизоры, магнитофоны, игровые приставки и т. д.), ни объём их выпуска, ни отставание в несколько лет не имели для страны какого-либо существенного значения.

В-третьих, можно заметить, что отставание по времени появления первых ПК относилось в основном к сфере домашних, бытовых ПК, и в гораздо меньшей степени характерно для профессиональной области. Если первые советские бытовые ПК были выпущены в 1983-84-м годах (БК-0010) — примерно на 5 лет позже, чем в США, то первые профессиональные ПК («Искра-1256», Д3-28, Т3-29, «Искра-226») появились в 1979-1981-м — практически одновременно с американскими, причём некоторые советские (скажем, «Искра-226» и Т3-29М) по основным параметрам (скорость, объём памяти и т. д.) нередко значительно превосходили аналогичные по цене и назначению импортные модели. К примеру, «Искра-226» изначально имела 128 килобайт ОЗУ, 16-битный процессор (плюс несколько периферийных микропроцессоров), могла воспроизводить графику с хорошим разрешением (512х256 точек), была укомплектована монитором, флоппи-дисководами и т. д. и стоила примерно от 2000 долларов по рыночному курсу. В том же 1981 году первые IBM PC предлагались в минимальной конфигурации с 16 килобайтами ОЗУ, без монитора и дисководов по цене от 1600 тогдашних долларов[5] (при этом IBM PC часто оснащались MDA-видеоадаптером, вообще не поддерживающим графику), типичный IBM PC в то время имел 64 КБ ОЗУ, один дисковод для флоппи-дисков на 160 Кбайт, ч/б монитор и стоил около 3000 долларов, а продвинутый IBM PC с цветным монитором, CGA-видеоадаптером, двумя дисководами и принтером стоил 4500-6000 долл. (то есть в нынешних долларах, с учётом инфляции, около 13-18 тыс.); 8-битные компьютеры Apple II+ (которые по цене относились скорее к профессиональным ПК) продавались с объёмом памяти от 16 килобайт (при цене от 1200 долларов без монитора и дисководов) до 64 килобайт, типичная конфигурация с ОЗУ 48 КБ, одним дисководом, маленьким 9-дюймовым ч/б монитором и простым принтером стоила от 2900 долларов; 8-битные ПК TRS-80 Model II с 32 Кб памяти, дисководом и ч/б монитором (без поддержки графики) стоили от 3500 долл.

Вышедшие чуть позже (1982 год) более простые и дешевые советские ПК на однокристальных микропроцессорах — ДВК-1 и ДВК-2 (48 Килобайт ОЗУ, 16-битный процессор, 2 флоппи-дисковода, монохромный монитор) — также ничуть не уступали по характеристикам основным зарубежным моделям аналогичного ценового диапазона (около 1500 долл.).

Отставание по времени выпуска домашних ПК связано, прежде всего, с уже упомянутой спецификой советской экономики, и в этом плане такое отставание было вполне разумным, поскольку в конце 70-х-начале 80-х годов, действительно, ещё не было никакого значительного реального спроса на домашние компьютеры — за рубежом он формировался искусственно, с помощью рекламы, выставок, акций и т. п. (в том числе благодаря широко распространившимся к концу 70-х простым игровым телеприставкам), причём основная часть домашних ПК приобреталась почти исключительно в развлекательных целях, для компьютерных игр, в качестве игровой приставки с расширенными возможностями. В СССР такая реклама почти отсутствовала, и этот процесс развивался более естественно — спрос на бытовые ПК возник в основном в результате распространения профессиональных и учебных ПК, с которыми потенциальные приобретатели домашних компьютеров знакомились на работе или в учебных заведениях. Поэтому реальная потребность в достаточно массовом производстве домашних ЭВМ возникла в СССР лишь во второй половине 80-х годов, в результате чего и начался промышленный выпуск десятков моделей таких ПК.

Кроме того, говоря о начале выпуска бытовых ПК за рубежом в конце 70-х годов, нужно помнить о том, что их распространение происходило совсем не одномоментно — скажем, на конец 1981 года оснащенность американских семей компьютерами составляла лишь 0,5 %[5]. Согласно американской статистике, бытовые ПК превратились в достаточно массовый товар широкого потребления примерно к 1983 году, когда они начали выпускаться миллионами штук в год (причём основной их частью были чисто игровые Commodore 64). Как раз в это время были разработаны и первые советские серийные домашние ПК — БК-0010, а также ПК широкого применения «Агат» (а первый советский ПК, который можно отнести к бытовому классу, прототип «Электроники НЦ-8010», был создан ещё в 1979 году). При этом БК-0010 был практически первым в мире полностью 16-разрядным домашним ПК.

Ещё одной справедливой мишенью для критики был небольшой объём выпуска отечественных ПК: если к середине 80-х в США и некоторых других странах производились уже миллионы ПК в год (они стали новой важнейшей рыночной нишей в сфере электроники), то в СССР персональные ЭВМ выпускались лишь десятками тысяч, а во второй половине 80-х — примерно по 150—300 тысяч в год (согласно плану 12-й пятилетки (см. МПСиС № 4/1986, с.2), в 1986—1990 годах производство ПК должно было составить 1 100 000 штук, то есть в среднем около 220 тысяч в год, и это количество похоже на реальное, исходя из имеющихся данных о производстве отдельных моделей ПК). Однако нужно заметить, что десятки и сотни тысяч ПК в год — это достаточно большое количество при условии их разумного использования, и такой объём выпуска (плюс импорт) позволил в течение нескольких лет (к началу 90-х) в достаточной степени оснастить компьютерами учебные заведения, научные учреждения, промышленность и т. д. В то же время огромное число производимых зарубежных ПК вовсе не было занято какой-то важной работой в сфере образования, науки, промышленности или обороны — подавляющее большинство из них использовалось либо как дорогие игровые приставки в домах, либо как очень дорогие печатные машинки с расширенными функциями в офисах. А вот советские ПК были в основном профессиональными и учебными моделями, и они (наряду с многочисленными «большими» компьютерами) как раз и были задействованы в науке, промышленности, планировании, обороне, образовании и т. д. Собственно, серьёзный разговор о недостаточности производства советских ПК зашёл лишь после того, как партия и правительство СССР решили оснастить все школы и другие учебные заведения компьютерными классами, на что требовалось огромное их количество (до миллиона машин и больше) — только тогда спрос на ПК вырос до сотен тысяч в год, и этот спрос за несколько лет, постепенно, был в значительной мере удовлетворен выпуском таких неординарных моделей, как БК, ДВК, УКНЦ, «Корвет», «Немига» и т. д. Спрос на домашние ПК в СССР в 80-е годы был сравнительно небольшим, учитывая их достаточно высокую (относительно средней зарплаты) стоимость, отсутствие серьёзного рынка программ, отсутствие массовой рекламы и т. д. Они были востребованы в основном компьютерными энтузиастами, и советская промышленность, начиная с середины 80-х выпуском таких моделей, как БК-0010, «Микроша», «Вектор-06Ц», ПК8000, «Львов ПК-01» и т. д. в значительной степени удовлетворила такой спрос. Кроме того, была распространена также практика самостоятельной сборки ПК радиолюбителями, а также, с конца 80-х, кустарный выпуск ПК (в основном Спектрум-совместимых) кооперативами и радиолюбителями. К началу 90-х объём промышленного производства советских ПК значительно вырос — до сотен тысяч в год, что уже позволило говорить о массовой компьютеризации не только в профессиональной и учебной сферах, но и в быту.

Наконец, ещё одним мифом, требующим пояснений, было очень распространенное мнение о технической отсталости советских ПК. В этом плане обычно разделяют два периода — до начала-середины 80-х годов и после. До начала 80-х советская электронная промышленность почти не уступала ведущим зарубежным «конкурентам» (США и Японии), в целом вполне успешно, хотя и не без трудностей, осваивая выпуск достаточно современных микропроцессоров, микросхем памяти, внешних запоминающих устройств и т. д., и, соответственно, производя компьютеры достаточно высокого уровня. Однако в конце 70-х-начале 80-х годов ведущие зарубежные фирмы при поддержке правительств стран (в соответствии с имеющимися государственными программами развития новых технологий) начали вкладывать огромные средства в разработку и производство оборудования и программного обеспечения для выпуска микросхем нового поколения, с гораздо меньшими размерами элементов и бОльшим их количеством на одном кристалле, что к середине 80-х привело к выпуску 32-битных процессоров нового поколения (Intel 80386 и др.), а также микросхем памяти большой ёмкости и других новых микросхем. В СССР этот момент в конце 70-х-начале 80-х был упущен, развитию микроэлектроники не придавалось настолько приоритетного значения, что и привело в результате к заметному отставанию в этой области к концу советского периода (особенно в сфере высокопроизводительных микропроцессоров). С другой стороны, появление в середине 80-х новых процессоров и нового поколения ПК (Macintosh, Amiga, Atari ST, Archimedes, IBM-совместимых на i80386) вовсе не привело к быстрому прекращению выпуска гораздо более дешевых 8- и 16-битных компьютеров, созданных в начале и середине 80-х — вплоть до начала-середины 90-х (до 93-94-го года) такие простые ПК, как Commodore 64, Apple IIe, Acorn BBC, IBM PC/XT-совместимые и т. д. продолжали активно выпускаться и продаваться, что говорит о достаточно высоком спросе на них, и соответственно об их достаточно современном техническом уровне даже для 90-х годов.

Если сравнить характеристики основных советских ПК конца 80-х годов и типичных зарубежных, то хорошо видно их примерное равенство в одинаковых ценовых диапазонах, причём советские зачастую были и дешевле, и лучше по некоторым параметрам. Это относится особенно к домашним и учебным ПК. При этом важно отметить, что советские разработчики находились в значительно худших условиях, поскольку в СССР существовал дефицит информации по компьютерной тематике (в том числе и о советских разработках ПК и микросхем), дефицит многих компонентов ПК (таких, как микропроцессоры, контроллеры дисководов, ПЗУ и ОЗУ большой ёмкости, многие другие микросхемы, а также дисководы и жесткие диски для ПК, качественные клавиатуры и т. п.), большие сложности с использованием специализированных микросхем (фактически они применялись только на ПК производства министерства электронной промышленности), серьёзные финансовые ограничения, а также многочисленные бюрократические и экономические препятствия на пути внедрения в серийное производство. Тем не менее, к концу 80-х годов отечественная промышленность выпускала десятки разнообразных моделей ПК, издавались специализированные журналы и книги по компьютерной тематике, начал формироваться рынок программного обеспечения для ПК.

Потребители компьютерной техники в СССР, как правило, были технически очень грамотными и хорошо представляли себе зарубежное положение дел в этой сфере, хотя дефицит информации зачастую приводил к преувеличенным ожиданиям от зарубежных ПК и необоснованным слухам об их полном превосходстве над отечественными. Тем не менее, требования к советским ПК среди их основных потребителей второй половины 80-х были достаточно высокими. Например, такая выдающаяся модель, как БК-0010, вовсе не воспринималась через «розовые очки» и нередко критиковалась в прессе за малый объём памяти, небольшое число цветов на экране, невысокую скорость, неудобную клавиатуру. С другой стороны, многие из наиболее популярных зарубежных ПК также имели серьёзнейшие недостатки. К примеру, при рассмотрении в советских инстанциях зарубежных ПК в ходе конкурса на закупку техники для учебных заведений в 1986 г. (импортные учебные ПК закупались в основном на первом этапе, пока не было развернуто массовое производство советских ПК для этой сферы), самые массовые модели, такие как ZX Spectrum, Apple II, Commodore 64 и TRS-80 Color сразу были отсеяны, поскольку сочтены устаревшими и снимаемыми с производства либо несоответствующими минимальным требованиям к учебным ПК. Победителями конкурса тогда стали японские ПК MSX и MSX2 (причём MSX2 вполне заслуженно, поскольку в то время они, безусловно, были самыми продвинутыми из 8-битных ПК), выпуск которых, по иронии судьбы, прекратился ещё раньше, чем у большинства ПК, которые проиграли в конкурсе (MSX перестали производить вскоре после массового появления MSX2 в 1986 г., а MSX2 выпускали примерно до конца 80-х-начала 90-х).

Единственная сфера, где советская промышленность отставала — это мощные и дорогие домашние и профессиональные компьютеры (за рубежом это как раз и были уже упоминавшиеся ПК нового поколения — Amiga, Atari ST и т. д. в домашней сфере, Macintosh и IBM-совместимые на 32- битных процессорах — в профессиональной). Отчасти их аналогами были «Союз-Неон ПК-11/16», «Истра-4816», «Электроника МС 0585», ДВК-4, УКНЦ (все разработаны в 1984-86 годах), «Беста» (1988 г.), поддерживающие большой объём оперативной памяти (кроме УКНЦ) и качественную графику, но они либо выпускались в незначительном количестве («Союз-Неон»), либо всё же отставали по мощности процессора или другим параметрам (из перечисленных моделей только «Беста» имела импортный 32-битный процессор, остальные — советские 16-битные). Тем не менее, эти и другие советские ПК (а также импортные) вполне успешно использовались в разнообразных профессиональных сферах. Однако спроса на такие дорогие домашние ПК в СССР почти не было — если уж дешевые модели (600—1000 руб.) стоили несколько средних месячных зарплат, и далеко не всем были нужны такие дорогие «игрушки», то что уж говорить о ПК по цене автомобилей (4-7 и более тысяч рублей) — они были мало кому по карману. С другой стороны, в качестве дорогих домашних ПК в СССР обычно вполне успешно использовались учебные или профессиональные модели, оснащенные дисководами, жесткими дисками и т. д. — такие, как «Агат», «Корвет», УКНЦ, ДВК, ЕС-1841 и т. д. либо обычные домашние модели (БК-0010/0011М, «Вектор-06Ц», Спектрум- и IBM-совместимые), с максимально расширенными функциями (дополнительной памятью, звукогенераторами, дисководами, мониторами, принтерами и т. д.), что также фактически выводило их на новый уровень удобства и возможностей по сравнению со стандартными недорогими вариантами, использующими магнитофоны и телевизоры. Ну и, конечно, в качестве дорогих и престижных домашних и профессиональных ПК использовались импортные модели, купленные за границей или в комиссионных магазинах.

Проблемы с надежностью советских ПК

Редкая критика в адрес советских ПК обходится без упоминания их ненадежности. Проблема низкого качества комплектующих и компьютеров неоднократно поднималась ещё в советских публикациях конца 80-х годов (Радио, МПСиС № 4/1986, с 2). С советских же времен существует широко известный и мало кем оспаривавшийся «постулат» о том, что любые иностранные ПК имели намного лучшее качество и работали гораздо лучше советских (советская народная «мифология» превозносила любую зарубежную электронику). Впрочем, объективно оценить реальную надежность работы первых отечественных ПК и сравнить её с зарубежными аналогами почти невозможно, поскольку точные и достоверные статистические данные найти трудно. Можно лишь отметить, что известный ГОСТ 27201-87 СССР 1987-го года, регламентирующий параметры советских ПК, подразумевал вполне солидную минимальную наработку на отказ для ПК в размере 10 тысяч часов (а с 1991 года — от 15000 часов) — то есть более 3-х лет безотказной работы при нагрузке 8 часов в день (для современных ПК также характерна наработка на отказ около 10000 часов[6], по другим данным — около 20000 часов[7]). Однако, согласно многим источникам, реальная наработка на отказ зачастую была значительно ниже. Например, в таблице параметров ДВК в МПСиС № 4/1986, с. 13 для всех моделей компьютеров ДВК указана наработка на отказ 3000 часов (то есть ремонт этих ПК требовался в среднем примерно через год работы по 8 часов в день), есть данные, что наработка на отказ у школьных ПК «Корвет» и УКНЦ (КУВТ) была менее 1000 часов[8]. Впрочем, наработка на отказ у зарубежных ПК класса IBM PC в 80-е годы также оценивалась заметно ниже — примерно в 3000-5000 часов, а наработка на отказ зарубежных флоппи-дисководов (то есть лишь одного из многих компонентов ПК) начала 80-х оценивалась примерно в 1000 часов. С другой стороны, существует множество экземпляров разных советских ПК, выпущенных 25 и более лет назад, которые без ремонта (или с минимальным ремонтом) работают до сих пор, что, безусловно, свидетельствует о достаточно высоком уровне качества этих ПК.

Можно заметить, что многие замечания по поводу низкой надежности отечественных ПК относились к КУВТам (комплектам учебной вычислительной техники), имевшим достаточно специфические проблемы, связанные с локальной сетью и упрощенными рабочими местами учеников — скажем, в учебных классах на основе «Корветов» и УКНЦ загрузка программ обычно шла по локальной сети с ПК учителя, и в случае поломки этого ПК или его дисководов работа класса останавливалась (особенно в случае с УКНЦ, не имевшего Бейсика в ПЗУ ученических ПК, причём именно для УКНЦ были особенно характерны проблемы в работе сети). Кроме того, сами учебные ПК были далеко не персональными — за ними сидело множество детей, что создавало ещё больше рисков для работы ПК и локальной сети.

Другая большая группа ПК с проблемами надежности — сложные учебные и профессиональные компьютеры, имевшие в своем составе достаточно большой набор непростых электромеханических устройств (флоппи-дисководы, жесткие диски, принтеры). Как ни странно, надежность работы бытовых магнитофонов и телевизоров была зачастую явно выше, чем у специальной компьютерной периферии, поэтому нареканий к работе простых домашних компьютеров (БК-0010, «Вектор-06Ц» и др.) было, как правило, значительно меньше, и их наработка на отказ вполне могла достигать тех самых 10000 часов и более, предусмотренных ГОСТом. В то же время, любые «капризы» флоппи-дисковода в более продвинутых ПК — таких как «Агат», ДВК, ЕС-1840 и т. д. могли сделать работу на них невозможной.

Проблемы с надежностью ПК и потребительской электроники в целом не были чем-то особенным для советской техники, они были вызваны общими экономическими и идеологическими причинами: не слишком серьёзным отношением производителей к товарам народного потребления, отсутствием конкуренции, слабой ответственностью работников за брак, несколько халатным отношением к работе или даже некоторым саботажем на многих предприятиях, если речь шла не о военной технике («расслабленность» работников и слабость реального контроля — обратная сторона социалистической системы с высокой соцзащитой и сравнительно мягкими отношениями в производстве), специфическим отношением к производственной дисциплине в некоторых республиках СССР, на чьих заводах выпускались комплектующие и периферия для ПК. Те принципы, которые обеспечивали «автоматическое» поддержание в среднем хорошего качества продукции в капстранах (конкуренция, жесткая экономия, материальная ответственность, боязнь остаться без работы и т. д.) в социалистической экономике не работали, их искусственными заменителями были план, соцсоревнование, премии и т. д., причём главным показателем всегда было количество, а не качество продукции. При этом компьютерная техника (в том числе периферийное оборудование) производства других соцстран (ГДР, Болгарии, Польши, Венгрии, Чехословакии и т. д.) считалась более качественной и надежной, что, видимо, было связано с большей сохранностью «рыночных» традиций в производстве и экономике этих стран.

Проблемы с качеством промышленной продукции в СССР были хорошо известны, и для их решения государство принимало достаточно жесткие административные меры — например, на всех предприятиях были организованы специальные отделы технического контроля (ОТК, 1980 г.), а ещё позднее — независимые органы Госприёмки (1987 г.), стоящие над ОТК. С другой стороны, многие советские товары как тогда, так и сейчас воспринимаются просто эталоном качества и надежности — к примеру, часы, фотоаппараты, игрушки, одежда, некоторые виды бытовой техники и электроники (работавшие десятилетиями холодильники, пылесосы, черно-белые телевизоры и т. д.). Достаточно высокий уровень советской техники подтверждается и экспортом — такие, отечественные потребительские товары, как автомобили, часы, микрокалькуляторы, фотоаппараты и др. достаточно массово продавались за рубежом, в том числе и в капстранах.

Характерные недостатки многих советских ПК — ненадежная работа устройств внешней памяти (дисководов) и некоторых видов клавиатур, проблемы с блоками питания и локальными сетями и т. д. — вовсе не были присущи только отечественным моделям. Немало известнейших зарубежных производителей периодически испытывали примерно те же затруднения — например, хорошо известны проблемы английской фирмы Sinclair[9] с ПК ZX Spectrum/ZX Spectrum+ (низкое качество клавиатур, разъемов, накопителей и кассет Microdrive, бракованные блоки питания, ошибки в схемотехнике и ПЗУ, длительные задержки поставок уже оплаченного оборудования из-за проблем с производством и т. д.), Timex 1000 (огромный процент брака) и QL (многочисленные дефекты в конструкции, полугодовая задержка поставок уже оплаченных ПК), огромные трудности у фирмы Apple с ПК Apple III (из-за недостаточного охлаждения компонентов и плохого качества разъемов), массовый брак встроенных магнитофонов у ПК Coleco Adam и т. д. История компьютеров Spectrum и QL — просто фантастический пример странного функционирования, казалось бы, вполне рыночной сферы производства ПК в Великобритании, когда неоднократно происходили многомесячные задержки поставок компьютеров и периферийных устройств, уже якобы поступивших в продажу, заказанных и оплаченных покупателями, а сами устройства зачастую не соответствовали заявленным характеристикам и уровень брака, по сообщениям английской прессы, достигал 25-50 процентов[9]. Вообще, история выпуска многих зарубежных ПК показывает, что проблемы с качеством, особенно на начальном этапе производства, были самым обычным явлением, и трудности советских и зарубежных производителей были вполне похожими. А учитывая небольшой объём выпуска многих отечественных ПК, их производство, можно сказать, и не выходило из стадии опытного мелкосерийного, просто не дойдя до такого уровня, когда исправление всех недостатков продукции становилось экономически целесообразным и необходимым.

Таким образом, надежность советских ПК, как и зарубежных, в значительной степени зависела от конкретных моделей и заводов-производителей, от конструкции и технического уровня ПК (число микросхем, сложность печатной платы и блока питания, тип используемых мониторов, дисководов и т. д.), объёма производства ПК и т. д. Учитывая, что для некоторых зарубежных ПК середины 80-х вполне обычным был уровень брака в десятки процентов, качество советских компьютеров в целом можно назвать вполне нормальным.

Напишите отзыв о статье "История советских микро-ЭВМ и персональных компьютеров"

Литература

  • Грубов В.И., Кирдан В.С., Козубовский С.Ф. Справочник по ЭВМ. — Киев: Наукова Думка, 1989.
  • С. М. Косенков, А. Н. Полосин, З. А. Счепицкий, М. И. Дябин, А. И. Половянюк Бытовая персональная микроЭВМ «Электроника БК-0010» // Микропроцессорные средства и системы. — 1985. — № 1. — С. 22-25.
  • Характеристики серийно выпускаемых бытовых персональных ЭВМ // Радио. — 1989. — № 6. — С. 65.
  • Таблица сравнительных характеристик отечественных бытовых и учебных ПЭВМ // Радио. — 1992. — № 7. — С. 26.
  • Ревич Юрий Всеволодович. Информационные технологии в СССР. Создатели советской компьютерной техники. — БХВ-Петербург, 2014. — 336 с. — ISBN 978-5-9775-3309-6.
  • Малиновский Б. Н. История вычислительной техники в лицах. — Киев: фирма "КИТ", ПТОО "А.С.К.", 1995. — 384 с. — ISBN 5770761318.

Примечания

  1. 1 2 [www.rusproject.org/analysis/analysis_2/sovetskie_komputery Советская вычислительная техника. История взлета и забвения | Русский Проект]. www.rusproject.org. Проверено 18 июня 2016.
  2. 1 2 Б.Малашевич [www.electronics.ru/journal/article/477 Зеленоградские бытовые и школьные компьютеры. Инициатива наказуема исполнением] // ЭЛЕКТРОНИКА: Наука, Технология, Бизнес. — 2008. — № 7. — С. 96-107.
  3. Г. Зеленко, В. Панов, С. Попов «Первый шаг» — журнал «Радио», № 9, 1982, стр. 33
  4. Информатика и образование. — 1991. — № 1. — С. 129.
  5. 1 2 [www3.islandnet.com/~kpolsson/comphist/comp1981.htm Chronology of Personal Computers - 1981]
  6. [www.hwp.ru/articles/MTBF__28narabotka_na_otkaz_29_i_garantiya_v_mire_kompyuterov_CHto_vazhno__64037/?PAGEN_1=2 MTBF (наработка на отказ) и гарантия в мире компьютеров. Что важно?]
  7. [www.computerra.ru/cio/old/it-expert/argument/33594/ Рекомендации по оценке надежности функционирования компьютеров и использованию резервных компьютеров на предприятии]
  8. Захаров В. Н. [www.computer-museum.ru/histsoft/informatika_sorucom_2011.htm Школьная информатика в России – техническая база начального периода]. — 2011.
  9. 1 2 [www.fdjyakov.narod.ru/storyzx.htm ZX… как много в этих буквах]

Ссылки

  • [www.leninburg.com/museum/main.php?lang=1 Сергей Фролов. Коллекция-музей отечественной цифровой электроники] (рус.)
  • [www.iprinet.kiev.ua/gf/mir.htm ЭВМ серии МИР] (рус.)
  • [compmuseum.narod.ru/ Неофициальный Русский Компьютерный Музей] (рус.)
  • [www.computer-museum.ru/ Виртуальный компьютерный музей] (рус.)
  • [www.155la3.ru/ Музей электронных раритетов] (рус.)
  • [zxbyte.ru/index.php?id=0 Сайт о спектрум-совместимых и других советских ПК] (рус.)
  • [zxbyte.ru/index.php?id=77 История создания компьютеров «Микро-80», «Радио-86РК» и «Микроша»] (рус.)
Конференция
  • [www.sorucom.ru/ru Развитие вычислительной техники и её программного обеспечения в России и странах бывшего СССР: история и перспективы]


К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий История советских микро-ЭВМ и персональных компьютеров

– Depechez vous, vous autres, – крикнул он своим товарищам, – commence a faire chaud. [Эй, вы, живее, припекать начинает.]
Выбежав за дом на усыпанную песком дорожку, француз дернул за руку Пьера и указал ему на круг. Под скамейкой лежала трехлетняя девочка в розовом платьице.
– Voila votre moutard. Ah, une petite, tant mieux, – сказал француз. – Au revoir, mon gros. Faut etre humain. Nous sommes tous mortels, voyez vous, [Вот ваш ребенок. А, девочка, тем лучше. До свидания, толстяк. Что ж, надо по человечеству. Все люди,] – и француз с пятном на щеке побежал назад к своим товарищам.
Пьер, задыхаясь от радости, подбежал к девочке и хотел взять ее на руки. Но, увидав чужого человека, золотушно болезненная, похожая на мать, неприятная на вид девочка закричала и бросилась бежать. Пьер, однако, схватил ее и поднял на руки; она завизжала отчаянно злобным голосом и своими маленькими ручонками стала отрывать от себя руки Пьера и сопливым ртом кусать их. Пьера охватило чувство ужаса и гадливости, подобное тому, которое он испытывал при прикосновении к какому нибудь маленькому животному. Но он сделал усилие над собою, чтобы не бросить ребенка, и побежал с ним назад к большому дому. Но пройти уже нельзя было назад той же дорогой; девки Аниски уже не было, и Пьер с чувством жалости и отвращения, прижимая к себе как можно нежнее страдальчески всхлипывавшую и мокрую девочку, побежал через сад искать другого выхода.


Когда Пьер, обежав дворами и переулками, вышел назад с своей ношей к саду Грузинского, на углу Поварской, он в первую минуту не узнал того места, с которого он пошел за ребенком: так оно было загромождено народом и вытащенными из домов пожитками. Кроме русских семей с своим добром, спасавшихся здесь от пожара, тут же было и несколько французских солдат в различных одеяниях. Пьер не обратил на них внимания. Он спешил найти семейство чиновника, с тем чтобы отдать дочь матери и идти опять спасать еще кого то. Пьеру казалось, что ему что то еще многое и поскорее нужно сделать. Разгоревшись от жара и беготни, Пьер в эту минуту еще сильнее, чем прежде, испытывал то чувство молодости, оживления и решительности, которое охватило его в то время, как он побежал спасать ребенка. Девочка затихла теперь и, держась ручонками за кафтан Пьера, сидела на его руке и, как дикий зверек, оглядывалась вокруг себя. Пьер изредка поглядывал на нее и слегка улыбался. Ему казалось, что он видел что то трогательно невинное и ангельское в этом испуганном и болезненном личике.
На прежнем месте ни чиновника, ни его жены уже не было. Пьер быстрыми шагами ходил между народом, оглядывая разные лица, попадавшиеся ему. Невольно он заметил грузинское или армянское семейство, состоявшее из красивого, с восточным типом лица, очень старого человека, одетого в новый крытый тулуп и новые сапоги, старухи такого же типа и молодой женщины. Очень молодая женщина эта показалась Пьеру совершенством восточной красоты, с ее резкими, дугами очерченными черными бровями и длинным, необыкновенно нежно румяным и красивым лицом без всякого выражения. Среди раскиданных пожитков, в толпе на площади, она, в своем богатом атласном салопе и ярко лиловом платке, накрывавшем ее голову, напоминала нежное тепличное растение, выброшенное на снег. Она сидела на узлах несколько позади старухи и неподвижно большими черными продолговатыми, с длинными ресницами, глазами смотрела в землю. Видимо, она знала свою красоту и боялась за нее. Лицо это поразило Пьера, и он, в своей поспешности, проходя вдоль забора, несколько раз оглянулся на нее. Дойдя до забора и все таки не найдя тех, кого ему было нужно, Пьер остановился, оглядываясь.
Фигура Пьера с ребенком на руках теперь была еще более замечательна, чем прежде, и около него собралось несколько человек русских мужчин и женщин.
– Или потерял кого, милый человек? Сами вы из благородных, что ли? Чей ребенок то? – спрашивали у него.
Пьер отвечал, что ребенок принадлежал женщине и черном салопе, которая сидела с детьми на этом месте, и спрашивал, не знает ли кто ее и куда она перешла.
– Ведь это Анферовы должны быть, – сказал старый дьякон, обращаясь к рябой бабе. – Господи помилуй, господи помилуй, – прибавил он привычным басом.
– Где Анферовы! – сказала баба. – Анферовы еще с утра уехали. А это либо Марьи Николавны, либо Ивановы.
– Он говорит – женщина, а Марья Николавна – барыня, – сказал дворовый человек.
– Да вы знаете ее, зубы длинные, худая, – говорил Пьер.
– И есть Марья Николавна. Они ушли в сад, как тут волки то эти налетели, – сказала баба, указывая на французских солдат.
– О, господи помилуй, – прибавил опять дьякон.
– Вы пройдите вот туда то, они там. Она и есть. Все убивалась, плакала, – сказала опять баба. – Она и есть. Вот сюда то.
Но Пьер не слушал бабу. Он уже несколько секунд, не спуская глаз, смотрел на то, что делалось в нескольких шагах от него. Он смотрел на армянское семейство и двух французских солдат, подошедших к армянам. Один из этих солдат, маленький вертлявый человечек, был одет в синюю шинель, подпоясанную веревкой. На голове его был колпак, и ноги были босые. Другой, который особенно поразил Пьера, был длинный, сутуловатый, белокурый, худой человек с медлительными движениями и идиотическим выражением лица. Этот был одет в фризовый капот, в синие штаны и большие рваные ботфорты. Маленький француз, без сапог, в синей шипели, подойдя к армянам, тотчас же, сказав что то, взялся за ноги старика, и старик тотчас же поспешно стал снимать сапоги. Другой, в капоте, остановился против красавицы армянки и молча, неподвижно, держа руки в карманах, смотрел на нее.
– Возьми, возьми ребенка, – проговорил Пьер, подавая девочку и повелительно и поспешно обращаясь к бабе. – Ты отдай им, отдай! – закричал он почти на бабу, сажая закричавшую девочку на землю, и опять оглянулся на французов и на армянское семейство. Старик уже сидел босой. Маленький француз снял с него последний сапог и похлопывал сапогами один о другой. Старик, всхлипывая, говорил что то, но Пьер только мельком видел это; все внимание его было обращено на француза в капоте, который в это время, медлительно раскачиваясь, подвинулся к молодой женщине и, вынув руки из карманов, взялся за ее шею.
Красавица армянка продолжала сидеть в том же неподвижном положении, с опущенными длинными ресницами, и как будто не видала и не чувствовала того, что делал с нею солдат.
Пока Пьер пробежал те несколько шагов, которые отделяли его от французов, длинный мародер в капоте уж рвал с шеи армянки ожерелье, которое было на ней, и молодая женщина, хватаясь руками за шею, кричала пронзительным голосом.
– Laissez cette femme! [Оставьте эту женщину!] – бешеным голосом прохрипел Пьер, схватывая длинного, сутоловатого солдата за плечи и отбрасывая его. Солдат упал, приподнялся и побежал прочь. Но товарищ его, бросив сапоги, вынул тесак и грозно надвинулся на Пьера.
– Voyons, pas de betises! [Ну, ну! Не дури!] – крикнул он.
Пьер был в том восторге бешенства, в котором он ничего не помнил и в котором силы его удесятерялись. Он бросился на босого француза и, прежде чем тот успел вынуть свой тесак, уже сбил его с ног и молотил по нем кулаками. Послышался одобрительный крик окружавшей толпы, в то же время из за угла показался конный разъезд французских уланов. Уланы рысью подъехали к Пьеру и французу и окружили их. Пьер ничего не помнил из того, что было дальше. Он помнил, что он бил кого то, его били и что под конец он почувствовал, что руки его связаны, что толпа французских солдат стоит вокруг него и обыскивает его платье.
– Il a un poignard, lieutenant, [Поручик, у него кинжал,] – были первые слова, которые понял Пьер.
– Ah, une arme! [А, оружие!] – сказал офицер и обратился к босому солдату, который был взят с Пьером.
– C'est bon, vous direz tout cela au conseil de guerre, [Хорошо, хорошо, на суде все расскажешь,] – сказал офицер. И вслед за тем повернулся к Пьеру: – Parlez vous francais vous? [Говоришь ли по французски?]
Пьер оглядывался вокруг себя налившимися кровью глазами и не отвечал. Вероятно, лицо его показалось очень страшно, потому что офицер что то шепотом сказал, и еще четыре улана отделились от команды и стали по обеим сторонам Пьера.
– Parlez vous francais? – повторил ему вопрос офицер, держась вдали от него. – Faites venir l'interprete. [Позовите переводчика.] – Из за рядов выехал маленький человечек в штатском русском платье. Пьер по одеянию и говору его тотчас же узнал в нем француза одного из московских магазинов.
– Il n'a pas l'air d'un homme du peuple, [Он не похож на простолюдина,] – сказал переводчик, оглядев Пьера.
– Oh, oh! ca m'a bien l'air d'un des incendiaires, – смазал офицер. – Demandez lui ce qu'il est? [О, о! он очень похож на поджигателя. Спросите его, кто он?] – прибавил он.
– Ти кто? – спросил переводчик. – Ти должно отвечать начальство, – сказал он.
– Je ne vous dirai pas qui je suis. Je suis votre prisonnier. Emmenez moi, [Я не скажу вам, кто я. Я ваш пленный. Уводите меня,] – вдруг по французски сказал Пьер.
– Ah, Ah! – проговорил офицер, нахмурившись. – Marchons! [A! A! Ну, марш!]
Около улан собралась толпа. Ближе всех к Пьеру стояла рябая баба с девочкою; когда объезд тронулся, она подвинулась вперед.
– Куда же это ведут тебя, голубчик ты мой? – сказала она. – Девочку то, девочку то куда я дену, коли она не ихняя! – говорила баба.
– Qu'est ce qu'elle veut cette femme? [Чего ей нужно?] – спросил офицер.
Пьер был как пьяный. Восторженное состояние его еще усилилось при виде девочки, которую он спас.
– Ce qu'elle dit? – проговорил он. – Elle m'apporte ma fille que je viens de sauver des flammes, – проговорил он. – Adieu! [Чего ей нужно? Она несет дочь мою, которую я спас из огня. Прощай!] – и он, сам не зная, как вырвалась у него эта бесцельная ложь, решительным, торжественным шагом пошел между французами.
Разъезд французов был один из тех, которые были посланы по распоряжению Дюронеля по разным улицам Москвы для пресечения мародерства и в особенности для поимки поджигателей, которые, по общему, в тот день проявившемуся, мнению у французов высших чинов, были причиною пожаров. Объехав несколько улиц, разъезд забрал еще человек пять подозрительных русских, одного лавочника, двух семинаристов, мужика и дворового человека и нескольких мародеров. Но из всех подозрительных людей подозрительнее всех казался Пьер. Когда их всех привели на ночлег в большой дом на Зубовском валу, в котором была учреждена гауптвахта, то Пьера под строгим караулом поместили отдельно.


В Петербурге в это время в высших кругах, с большим жаром чем когда нибудь, шла сложная борьба партий Румянцева, французов, Марии Феодоровны, цесаревича и других, заглушаемая, как всегда, трубением придворных трутней. Но спокойная, роскошная, озабоченная только призраками, отражениями жизни, петербургская жизнь шла по старому; и из за хода этой жизни надо было делать большие усилия, чтобы сознавать опасность и то трудное положение, в котором находился русский народ. Те же были выходы, балы, тот же французский театр, те же интересы дворов, те же интересы службы и интриги. Только в самых высших кругах делались усилия для того, чтобы напоминать трудность настоящего положения. Рассказывалось шепотом о том, как противоположно одна другой поступили, в столь трудных обстоятельствах, обе императрицы. Императрица Мария Феодоровна, озабоченная благосостоянием подведомственных ей богоугодных и воспитательных учреждений, сделала распоряжение об отправке всех институтов в Казань, и вещи этих заведений уже были уложены. Императрица же Елизавета Алексеевна на вопрос о том, какие ей угодно сделать распоряжения, с свойственным ей русским патриотизмом изволила ответить, что о государственных учреждениях она не может делать распоряжений, так как это касается государя; о том же, что лично зависит от нее, она изволила сказать, что она последняя выедет из Петербурга.
У Анны Павловны 26 го августа, в самый день Бородинского сражения, был вечер, цветком которого должно было быть чтение письма преосвященного, написанного при посылке государю образа преподобного угодника Сергия. Письмо это почиталось образцом патриотического духовного красноречия. Прочесть его должен был сам князь Василий, славившийся своим искусством чтения. (Он же читывал и у императрицы.) Искусство чтения считалось в том, чтобы громко, певуче, между отчаянным завыванием и нежным ропотом переливать слова, совершенно независимо от их значения, так что совершенно случайно на одно слово попадало завывание, на другие – ропот. Чтение это, как и все вечера Анны Павловны, имело политическое значение. На этом вечере должно было быть несколько важных лиц, которых надо было устыдить за их поездки во французский театр и воодушевить к патриотическому настроению. Уже довольно много собралось народа, но Анна Павловна еще не видела в гостиной всех тех, кого нужно было, и потому, не приступая еще к чтению, заводила общие разговоры.
Новостью дня в этот день в Петербурге была болезнь графини Безуховой. Графиня несколько дней тому назад неожиданно заболела, пропустила несколько собраний, которых она была украшением, и слышно было, что она никого не принимает и что вместо знаменитых петербургских докторов, обыкновенно лечивших ее, она вверилась какому то итальянскому доктору, лечившему ее каким то новым и необыкновенным способом.
Все очень хорошо знали, что болезнь прелестной графини происходила от неудобства выходить замуж сразу за двух мужей и что лечение итальянца состояло в устранении этого неудобства; но в присутствии Анны Павловны не только никто не смел думать об этом, но как будто никто и не знал этого.
– On dit que la pauvre comtesse est tres mal. Le medecin dit que c'est l'angine pectorale. [Говорят, что бедная графиня очень плоха. Доктор сказал, что это грудная болезнь.]
– L'angine? Oh, c'est une maladie terrible! [Грудная болезнь? О, это ужасная болезнь!]
– On dit que les rivaux se sont reconcilies grace a l'angine… [Говорят, что соперники примирились благодаря этой болезни.]
Слово angine повторялось с большим удовольствием.
– Le vieux comte est touchant a ce qu'on dit. Il a pleure comme un enfant quand le medecin lui a dit que le cas etait dangereux. [Старый граф очень трогателен, говорят. Он заплакал, как дитя, когда доктор сказал, что случай опасный.]
– Oh, ce serait une perte terrible. C'est une femme ravissante. [О, это была бы большая потеря. Такая прелестная женщина.]
– Vous parlez de la pauvre comtesse, – сказала, подходя, Анна Павловна. – J'ai envoye savoir de ses nouvelles. On m'a dit qu'elle allait un peu mieux. Oh, sans doute, c'est la plus charmante femme du monde, – сказала Анна Павловна с улыбкой над своей восторженностью. – Nous appartenons a des camps differents, mais cela ne m'empeche pas de l'estimer, comme elle le merite. Elle est bien malheureuse, [Вы говорите про бедную графиню… Я посылала узнавать о ее здоровье. Мне сказали, что ей немного лучше. О, без сомнения, это прелестнейшая женщина в мире. Мы принадлежим к различным лагерям, но это не мешает мне уважать ее по ее заслугам. Она так несчастна.] – прибавила Анна Павловна.
Полагая, что этими словами Анна Павловна слегка приподнимала завесу тайны над болезнью графини, один неосторожный молодой человек позволил себе выразить удивление в том, что не призваны известные врачи, а лечит графиню шарлатан, который может дать опасные средства.
– Vos informations peuvent etre meilleures que les miennes, – вдруг ядовито напустилась Анна Павловна на неопытного молодого человека. – Mais je sais de bonne source que ce medecin est un homme tres savant et tres habile. C'est le medecin intime de la Reine d'Espagne. [Ваши известия могут быть вернее моих… но я из хороших источников знаю, что этот доктор очень ученый и искусный человек. Это лейб медик королевы испанской.] – И таким образом уничтожив молодого человека, Анна Павловна обратилась к Билибину, который в другом кружке, подобрав кожу и, видимо, сбираясь распустить ее, чтобы сказать un mot, говорил об австрийцах.
– Je trouve que c'est charmant! [Я нахожу, что это прелестно!] – говорил он про дипломатическую бумагу, при которой отосланы были в Вену австрийские знамена, взятые Витгенштейном, le heros de Petropol [героем Петрополя] (как его называли в Петербурге).
– Как, как это? – обратилась к нему Анна Павловна, возбуждая молчание для услышания mot, которое она уже знала.
И Билибин повторил следующие подлинные слова дипломатической депеши, им составленной:
– L'Empereur renvoie les drapeaux Autrichiens, – сказал Билибин, – drapeaux amis et egares qu'il a trouve hors de la route, [Император отсылает австрийские знамена, дружеские и заблудшиеся знамена, которые он нашел вне настоящей дороги.] – докончил Билибин, распуская кожу.
– Charmant, charmant, [Прелестно, прелестно,] – сказал князь Василий.
– C'est la route de Varsovie peut etre, [Это варшавская дорога, может быть.] – громко и неожиданно сказал князь Ипполит. Все оглянулись на него, не понимая того, что он хотел сказать этим. Князь Ипполит тоже с веселым удивлением оглядывался вокруг себя. Он так же, как и другие, не понимал того, что значили сказанные им слова. Он во время своей дипломатической карьеры не раз замечал, что таким образом сказанные вдруг слова оказывались очень остроумны, и он на всякий случай сказал эти слова, первые пришедшие ему на язык. «Может, выйдет очень хорошо, – думал он, – а ежели не выйдет, они там сумеют это устроить». Действительно, в то время как воцарилось неловкое молчание, вошло то недостаточно патриотическое лицо, которого ждала для обращения Анна Павловна, и она, улыбаясь и погрозив пальцем Ипполиту, пригласила князя Василия к столу, и, поднося ему две свечи и рукопись, попросила его начать. Все замолкло.
– Всемилостивейший государь император! – строго провозгласил князь Василий и оглянул публику, как будто спрашивая, не имеет ли кто сказать что нибудь против этого. Но никто ничего не сказал. – «Первопрестольный град Москва, Новый Иерусалим, приемлет Христа своего, – вдруг ударил он на слове своего, – яко мать во объятия усердных сынов своих, и сквозь возникающую мглу, провидя блистательную славу твоея державы, поет в восторге: «Осанна, благословен грядый!» – Князь Василий плачущим голосом произнес эти последние слова.
Билибин рассматривал внимательно свои ногти, и многие, видимо, робели, как бы спрашивая, в чем же они виноваты? Анна Павловна шепотом повторяла уже вперед, как старушка молитву причастия: «Пусть дерзкий и наглый Голиаф…» – прошептала она.
Князь Василий продолжал:
– «Пусть дерзкий и наглый Голиаф от пределов Франции обносит на краях России смертоносные ужасы; кроткая вера, сия праща российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей его гордыни. Се образ преподобного Сергия, древнего ревнителя о благе нашего отечества, приносится вашему императорскому величеству. Болезную, что слабеющие мои силы препятствуют мне насладиться любезнейшим вашим лицезрением. Теплые воссылаю к небесам молитвы, да всесильный возвеличит род правых и исполнит во благих желания вашего величества».
– Quelle force! Quel style! [Какая сила! Какой слог!] – послышались похвалы чтецу и сочинителю. Воодушевленные этой речью, гости Анны Павловны долго еще говорили о положении отечества и делали различные предположения об исходе сражения, которое на днях должно было быть дано.
– Vous verrez, [Вы увидите.] – сказала Анна Павловна, – что завтра, в день рождения государя, мы получим известие. У меня есть хорошее предчувствие.


Предчувствие Анны Павловны действительно оправдалось. На другой день, во время молебствия во дворце по случаю дня рождения государя, князь Волконский был вызван из церкви и получил конверт от князя Кутузова. Это было донесение Кутузова, писанное в день сражения из Татариновой. Кутузов писал, что русские не отступили ни на шаг, что французы потеряли гораздо более нашего, что он доносит второпях с поля сражения, не успев еще собрать последних сведений. Стало быть, это была победа. И тотчас же, не выходя из храма, была воздана творцу благодарность за его помощь и за победу.
Предчувствие Анны Павловны оправдалось, и в городе все утро царствовало радостно праздничное настроение духа. Все признавали победу совершенною, и некоторые уже говорили о пленении самого Наполеона, о низложении его и избрании новой главы для Франции.
Вдали от дела и среди условий придворной жизни весьма трудно, чтобы события отражались во всей их полноте и силе. Невольно события общие группируются около одного какого нибудь частного случая. Так теперь главная радость придворных заключалась столько же в том, что мы победили, сколько и в том, что известие об этой победе пришлось именно в день рождения государя. Это было как удавшийся сюрприз. В известии Кутузова сказано было тоже о потерях русских, и в числе их названы Тучков, Багратион, Кутайсов. Тоже и печальная сторона события невольно в здешнем, петербургском мире сгруппировалась около одного события – смерти Кутайсова. Его все знали, государь любил его, он был молод и интересен. В этот день все встречались с словами:
– Как удивительно случилось. В самый молебен. А какая потеря Кутайсов! Ах, как жаль!
– Что я вам говорил про Кутузова? – говорил теперь князь Василий с гордостью пророка. – Я говорил всегда, что он один способен победить Наполеона.
Но на другой день не получалось известия из армии, и общий голос стал тревожен. Придворные страдали за страдания неизвестности, в которой находился государь.
– Каково положение государя! – говорили придворные и уже не превозносили, как третьего дня, а теперь осуждали Кутузова, бывшего причиной беспокойства государя. Князь Василий в этот день уже не хвастался более своим protege Кутузовым, а хранил молчание, когда речь заходила о главнокомандующем. Кроме того, к вечеру этого дня как будто все соединилось для того, чтобы повергнуть в тревогу и беспокойство петербургских жителей: присоединилась еще одна страшная новость. Графиня Елена Безухова скоропостижно умерла от этой страшной болезни, которую так приятно было выговаривать. Официально в больших обществах все говорили, что графиня Безухова умерла от страшного припадка angine pectorale [грудной ангины], но в интимных кружках рассказывали подробности о том, как le medecin intime de la Reine d'Espagne [лейб медик королевы испанской] предписал Элен небольшие дозы какого то лекарства для произведения известного действия; но как Элен, мучимая тем, что старый граф подозревал ее, и тем, что муж, которому она писала (этот несчастный развратный Пьер), не отвечал ей, вдруг приняла огромную дозу выписанного ей лекарства и умерла в мучениях, прежде чем могли подать помощь. Рассказывали, что князь Василий и старый граф взялись было за итальянца; но итальянец показал такие записки от несчастной покойницы, что его тотчас же отпустили.
Общий разговор сосредоточился около трех печальных событий: неизвестности государя, погибели Кутайсова и смерти Элен.
На третий день после донесения Кутузова в Петербург приехал помещик из Москвы, и по всему городу распространилось известие о сдаче Москвы французам. Это было ужасно! Каково было положение государя! Кутузов был изменник, и князь Василий во время visites de condoleance [визитов соболезнования] по случаю смерти его дочери, которые ему делали, говорил о прежде восхваляемом им Кутузове (ему простительно было в печали забыть то, что он говорил прежде), он говорил, что нельзя было ожидать ничего другого от слепого и развратного старика.
– Я удивляюсь только, как можно было поручить такому человеку судьбу России.
Пока известие это было еще неофициально, в нем можно было еще сомневаться, но на другой день пришло от графа Растопчина следующее донесение:
«Адъютант князя Кутузова привез мне письмо, в коем он требует от меня полицейских офицеров для сопровождения армии на Рязанскую дорогу. Он говорит, что с сожалением оставляет Москву. Государь! поступок Кутузова решает жребий столицы и Вашей империи. Россия содрогнется, узнав об уступлении города, где сосредоточивается величие России, где прах Ваших предков. Я последую за армией. Я все вывез, мне остается плакать об участи моего отечества».
Получив это донесение, государь послал с князем Волконским следующий рескрипт Кутузову:
«Князь Михаил Иларионович! С 29 августа не имею я никаких донесений от вас. Между тем от 1 го сентября получил я через Ярославль, от московского главнокомандующего, печальное известие, что вы решились с армиею оставить Москву. Вы сами можете вообразить действие, какое произвело на меня это известие, а молчание ваше усугубляет мое удивление. Я отправляю с сим генерал адъютанта князя Волконского, дабы узнать от вас о положении армии и о побудивших вас причинах к столь печальной решимости».


Девять дней после оставления Москвы в Петербург приехал посланный от Кутузова с официальным известием об оставлении Москвы. Посланный этот был француз Мишо, не знавший по русски, но quoique etranger, Busse de c?ur et d'ame, [впрочем, хотя иностранец, но русский в глубине души,] как он сам говорил про себя.
Государь тотчас же принял посланного в своем кабинете, во дворце Каменного острова. Мишо, который никогда не видал Москвы до кампании и который не знал по русски, чувствовал себя все таки растроганным, когда он явился перед notre tres gracieux souverain [нашим всемилостивейшим повелителем] (как он писал) с известием о пожаре Москвы, dont les flammes eclairaient sa route [пламя которой освещало его путь].
Хотя источник chagrin [горя] г на Мишо и должен был быть другой, чем тот, из которого вытекало горе русских людей, Мишо имел такое печальное лицо, когда он был введен в кабинет государя, что государь тотчас же спросил у него:
– M'apportez vous de tristes nouvelles, colonel? [Какие известия привезли вы мне? Дурные, полковник?]
– Bien tristes, sire, – отвечал Мишо, со вздохом опуская глаза, – l'abandon de Moscou. [Очень дурные, ваше величество, оставление Москвы.]
– Aurait on livre mon ancienne capitale sans se battre? [Неужели предали мою древнюю столицу без битвы?] – вдруг вспыхнув, быстро проговорил государь.
Мишо почтительно передал то, что ему приказано было передать от Кутузова, – именно то, что под Москвою драться не было возможности и что, так как оставался один выбор – потерять армию и Москву или одну Москву, то фельдмаршал должен был выбрать последнее.
Государь выслушал молча, не глядя на Мишо.
– L'ennemi est il en ville? [Неприятель вошел в город?] – спросил он.
– Oui, sire, et elle est en cendres a l'heure qu'il est. Je l'ai laissee toute en flammes, [Да, ваше величество, и он обращен в пожарище в настоящее время. Я оставил его в пламени.] – решительно сказал Мишо; но, взглянув на государя, Мишо ужаснулся тому, что он сделал. Государь тяжело и часто стал дышать, нижняя губа его задрожала, и прекрасные голубые глаза мгновенно увлажились слезами.
Но это продолжалось только одну минуту. Государь вдруг нахмурился, как бы осуждая самого себя за свою слабость. И, приподняв голову, твердым голосом обратился к Мишо.
– Je vois, colonel, par tout ce qui nous arrive, – сказал он, – que la providence exige de grands sacrifices de nous… Je suis pret a me soumettre a toutes ses volontes; mais dites moi, Michaud, comment avez vous laisse l'armee, en voyant ainsi, sans coup ferir abandonner mon ancienne capitale? N'avez vous pas apercu du decouragement?.. [Я вижу, полковник, по всему, что происходит, что провидение требует от нас больших жертв… Я готов покориться его воле; но скажите мне, Мишо, как оставили вы армию, покидавшую без битвы мою древнюю столицу? Не заметили ли вы в ней упадка духа?]
Увидав успокоение своего tres gracieux souverain, Мишо тоже успокоился, но на прямой существенный вопрос государя, требовавший и прямого ответа, он не успел еще приготовить ответа.
– Sire, me permettrez vous de vous parler franchement en loyal militaire? [Государь, позволите ли вы мне говорить откровенно, как подобает настоящему воину?] – сказал он, чтобы выиграть время.
– Colonel, je l'exige toujours, – сказал государь. – Ne me cachez rien, je veux savoir absolument ce qu'il en est. [Полковник, я всегда этого требую… Не скрывайте ничего, я непременно хочу знать всю истину.]
– Sire! – сказал Мишо с тонкой, чуть заметной улыбкой на губах, успев приготовить свой ответ в форме легкого и почтительного jeu de mots [игры слов]. – Sire! j'ai laisse toute l'armee depuis les chefs jusqu'au dernier soldat, sans exception, dans une crainte epouvantable, effrayante… [Государь! Я оставил всю армию, начиная с начальников и до последнего солдата, без исключения, в великом, отчаянном страхе…]
– Comment ca? – строго нахмурившись, перебил государь. – Mes Russes se laisseront ils abattre par le malheur… Jamais!.. [Как так? Мои русские могут ли пасть духом перед неудачей… Никогда!..]
Этого только и ждал Мишо для вставления своей игры слов.
– Sire, – сказал он с почтительной игривостью выражения, – ils craignent seulement que Votre Majeste par bonte de c?ur ne se laisse persuader de faire la paix. Ils brulent de combattre, – говорил уполномоченный русского народа, – et de prouver a Votre Majeste par le sacrifice de leur vie, combien ils lui sont devoues… [Государь, они боятся только того, чтобы ваше величество по доброте души своей не решились заключить мир. Они горят нетерпением снова драться и доказать вашему величеству жертвой своей жизни, насколько они вам преданы…]
– Ah! – успокоенно и с ласковым блеском глаз сказал государь, ударяя по плечу Мишо. – Vous me tranquillisez, colonel. [А! Вы меня успокоиваете, полковник.]
Государь, опустив голову, молчал несколько времени.
– Eh bien, retournez a l'armee, [Ну, так возвращайтесь к армии.] – сказал он, выпрямляясь во весь рост и с ласковым и величественным жестом обращаясь к Мишо, – et dites a nos braves, dites a tous mes bons sujets partout ou vous passerez, que quand je n'aurais plus aucun soldat, je me mettrai moi meme, a la tete de ma chere noblesse, de mes bons paysans et j'userai ainsi jusqu'a la derniere ressource de mon empire. Il m'en offre encore plus que mes ennemis ne pensent, – говорил государь, все более и более воодушевляясь. – Mais si jamais il fut ecrit dans les decrets de la divine providence, – сказал он, подняв свои прекрасные, кроткие и блестящие чувством глаза к небу, – que ma dinastie dut cesser de rogner sur le trone de mes ancetres, alors, apres avoir epuise tous les moyens qui sont en mon pouvoir, je me laisserai croitre la barbe jusqu'ici (государь показал рукой на половину груди), et j'irai manger des pommes de terre avec le dernier de mes paysans plutot, que de signer la honte de ma patrie et de ma chere nation, dont je sais apprecier les sacrifices!.. [Скажите храбрецам нашим, скажите всем моим подданным, везде, где вы проедете, что, когда у меня не будет больше ни одного солдата, я сам стану во главе моих любезных дворян и добрых мужиков и истощу таким образом последние средства моего государства. Они больше, нежели думают мои враги… Но если бы предназначено было божественным провидением, чтобы династия наша перестала царствовать на престоле моих предков, тогда, истощив все средства, которые в моих руках, я отпущу бороду до сих пор и скорее пойду есть один картофель с последним из моих крестьян, нежели решусь подписать позор моей родины и моего дорогого народа, жертвы которого я умею ценить!..] Сказав эти слова взволнованным голосом, государь вдруг повернулся, как бы желая скрыть от Мишо выступившие ему на глаза слезы, и прошел в глубь своего кабинета. Постояв там несколько мгновений, он большими шагами вернулся к Мишо и сильным жестом сжал его руку пониже локтя. Прекрасное, кроткое лицо государя раскраснелось, и глаза горели блеском решимости и гнева.
– Colonel Michaud, n'oubliez pas ce que je vous dis ici; peut etre qu'un jour nous nous le rappellerons avec plaisir… Napoleon ou moi, – сказал государь, дотрогиваясь до груди. – Nous ne pouvons plus regner ensemble. J'ai appris a le connaitre, il ne me trompera plus… [Полковник Мишо, не забудьте, что я вам сказал здесь; может быть, мы когда нибудь вспомним об этом с удовольствием… Наполеон или я… Мы больше не можем царствовать вместе. Я узнал его теперь, и он меня больше не обманет…] – И государь, нахмурившись, замолчал. Услышав эти слова, увидав выражение твердой решимости в глазах государя, Мишо – quoique etranger, mais Russe de c?ur et d'ame – почувствовал себя в эту торжественную минуту – entousiasme par tout ce qu'il venait d'entendre [хотя иностранец, но русский в глубине души… восхищенным всем тем, что он услышал] (как он говорил впоследствии), и он в следующих выражениях изобразил как свои чувства, так и чувства русского народа, которого он считал себя уполномоченным.
– Sire! – сказал он. – Votre Majeste signe dans ce moment la gloire de la nation et le salut de l'Europe! [Государь! Ваше величество подписывает в эту минуту славу народа и спасение Европы!]
Государь наклонением головы отпустил Мишо.


В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополченье за ополченьем поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаянье, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем в действительности те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти то люди были самыми полезными деятелями того времени.
Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели все навыворот, и все, что они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых, и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы на людей, обвиняемых за то, в чем никто не мог быть виноват. В исторических событиях очевиднее всего запрещение вкушения плода древа познания. Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью.
Значение совершавшегося тогда в России события тем незаметнее было, чем ближе было в нем участие человека. В Петербурге и губернских городах, отдаленных от Москвы, дамы и мужчины в ополченских мундирах оплакивали Россию и столицу и говорили о самопожертвовании и т. п.; но в армии, которая отступала за Москву, почти не говорили и не думали о Москве, и, глядя на ее пожарище, никто не клялся отомстить французам, а думали о следующей трети жалованья, о следующей стоянке, о Матрешке маркитантше и тому подобное…
Николай Ростов без всякой цели самопожертвования, а случайно, так как война застала его на службе, принимал близкое и продолжительное участие в защите отечества и потому без отчаяния и мрачных умозаключений смотрел на то, что совершалось тогда в России. Ежели бы у него спросили, что он думает о теперешнем положении России, он бы сказал, что ему думать нечего, что на то есть Кутузов и другие, а что он слышал, что комплектуются полки, и что, должно быть, драться еще долго будут, и что при теперешних обстоятельствах ему не мудрено года через два получить полк.
По тому, что он так смотрел на дело, он не только без сокрушения о том, что лишается участия в последней борьбе, принял известие о назначении его в командировку за ремонтом для дивизии в Воронеж, но и с величайшим удовольствием, которое он не скрывал и которое весьма хорошо понимали его товарищи.
За несколько дней до Бородинского сражения Николай получил деньги, бумаги и, послав вперед гусар, на почтовых поехал в Воронеж.
Только тот, кто испытал это, то есть пробыл несколько месяцев не переставая в атмосфере военной, боевой жизни, может понять то наслаждение, которое испытывал Николай, когда он выбрался из того района, до которого достигали войска своими фуражировками, подвозами провианта, гошпиталями; когда он, без солдат, фур, грязных следов присутствия лагеря, увидал деревни с мужиками и бабами, помещичьи дома, поля с пасущимся скотом, станционные дома с заснувшими смотрителями. Он почувствовал такую радость, как будто в первый раз все это видел. В особенности то, что долго удивляло и радовало его, – это были женщины, молодые, здоровые, за каждой из которых не было десятка ухаживающих офицеров, и женщины, которые рады и польщены были тем, что проезжий офицер шутит с ними.
В самом веселом расположении духа Николай ночью приехал в Воронеж в гостиницу, заказал себе все то, чего он долго лишен был в армии, и на другой день, чисто начисто выбрившись и надев давно не надеванную парадную форму, поехал являться к начальству.
Начальник ополчения был статский генерал, старый человек, который, видимо, забавлялся своим военным званием и чином. Он сердито (думая, что в этом военное свойство) принял Николая и значительно, как бы имея на то право и как бы обсуживая общий ход дела, одобряя и не одобряя, расспрашивал его. Николай был так весел, что ему только забавно было это.
От начальника ополчения он поехал к губернатору. Губернатор был маленький живой человечек, весьма ласковый и простой. Он указал Николаю на те заводы, в которых он мог достать лошадей, рекомендовал ему барышника в городе и помещика за двадцать верст от города, у которых были лучшие лошади, и обещал всякое содействие.
– Вы графа Ильи Андреевича сын? Моя жена очень дружна была с вашей матушкой. По четвергам у меня собираются; нынче четверг, милости прошу ко мне запросто, – сказал губернатор, отпуская его.
Прямо от губернатора Николай взял перекладную и, посадив с собою вахмистра, поскакал за двадцать верст на завод к помещику. Все в это первое время пребывания его в Воронеже было для Николая весело и легко, и все, как это бывает, когда человек сам хорошо расположен, все ладилось и спорилось.
Помещик, к которому приехал Николай, был старый кавалерист холостяк, лошадиный знаток, охотник, владетель коверной, столетней запеканки, старого венгерского и чудных лошадей.
Николай в два слова купил за шесть тысяч семнадцать жеребцов на подбор (как он говорил) для казового конца своего ремонта. Пообедав и выпив немножко лишнего венгерского, Ростов, расцеловавшись с помещиком, с которым он уже сошелся на «ты», по отвратительной дороге, в самом веселом расположении духа, поскакал назад, беспрестанно погоняя ямщика, с тем чтобы поспеть на вечер к губернатору.
Переодевшись, надушившись и облив голову холодной подои, Николай хотя несколько поздно, но с готовой фразой: vaut mieux tard que jamais, [лучше поздно, чем никогда,] явился к губернатору.
Это был не бал, и не сказано было, что будут танцевать; но все знали, что Катерина Петровна будет играть на клавикордах вальсы и экосезы и что будут танцевать, и все, рассчитывая на это, съехались по бальному.
Губернская жизнь в 1812 году была точно такая же, как и всегда, только с тою разницею, что в городе было оживленнее по случаю прибытия многих богатых семей из Москвы и что, как и во всем, что происходило в то время в России, была заметна какая то особенная размашистость – море по колено, трын трава в жизни, да еще в том, что тот пошлый разговор, который необходим между людьми и который прежде велся о погоде и об общих знакомых, теперь велся о Москве, о войске и Наполеоне.
Общество, собранное у губернатора, было лучшее общество Воронежа.
Дам было очень много, было несколько московских знакомых Николая; но мужчин не было никого, кто бы сколько нибудь мог соперничать с георгиевским кавалером, ремонтером гусаром и вместе с тем добродушным и благовоспитанным графом Ростовым. В числе мужчин был один пленный итальянец – офицер французской армии, и Николай чувствовал, что присутствие этого пленного еще более возвышало значение его – русского героя. Это был как будто трофей. Николай чувствовал это, и ему казалось, что все так же смотрели на итальянца, и Николай обласкал этого офицера с достоинством и воздержностью.
Как только вошел Николай в своей гусарской форме, распространяя вокруг себя запах духов и вина, и сам сказал и слышал несколько раз сказанные ему слова: vaut mieux tard que jamais, его обступили; все взгляды обратились на него, и он сразу почувствовал, что вступил в подобающее ему в губернии и всегда приятное, но теперь, после долгого лишения, опьянившее его удовольствием положение всеобщего любимца. Не только на станциях, постоялых дворах и в коверной помещика были льстившиеся его вниманием служанки; но здесь, на вечере губернатора, было (как показалось Николаю) неисчерпаемое количество молоденьких дам и хорошеньких девиц, которые с нетерпением только ждали того, чтобы Николай обратил на них внимание. Дамы и девицы кокетничали с ним, и старушки с первого дня уже захлопотали о том, как бы женить и остепенить этого молодца повесу гусара. В числе этих последних была сама жена губернатора, которая приняла Ростова, как близкого родственника, и называла его «Nicolas» и «ты».
Катерина Петровна действительно стала играть вальсы и экосезы, и начались танцы, в которых Николай еще более пленил своей ловкостью все губернское общество. Он удивил даже всех своей особенной, развязной манерой в танцах. Николай сам был несколько удивлен своей манерой танцевать в этот вечер. Он никогда так не танцевал в Москве и счел бы даже неприличным и mauvais genre [дурным тоном] такую слишком развязную манеру танца; но здесь он чувствовал потребность удивить их всех чем нибудь необыкновенным, чем нибудь таким, что они должны были принять за обыкновенное в столицах, но неизвестное еще им в провинции.
Во весь вечер Николай обращал больше всего внимания на голубоглазую, полную и миловидную блондинку, жену одного из губернских чиновников. С тем наивным убеждением развеселившихся молодых людей, что чужие жены сотворены для них, Ростов не отходил от этой дамы и дружески, несколько заговорщически, обращался с ее мужем, как будто они хотя и не говорили этого, но знали, как славно они сойдутся – то есть Николай с женой этого мужа. Муж, однако, казалось, не разделял этого убеждения и старался мрачно обращаться с Ростовым. Но добродушная наивность Николая была так безгранична, что иногда муж невольно поддавался веселому настроению духа Николая. К концу вечера, однако, по мере того как лицо жены становилось все румянее и оживленнее, лицо ее мужа становилось все грустнее и бледнее, как будто доля оживления была одна на обоих, и по мере того как она увеличивалась в жене, она уменьшалась в муже.


Николай, с несходящей улыбкой на лице, несколько изогнувшись на кресле, сидел, близко наклоняясь над блондинкой и говоря ей мифологические комплименты.
Переменяя бойко положение ног в натянутых рейтузах, распространяя от себя запах духов и любуясь и своей дамой, и собою, и красивыми формами своих ног под натянутыми кичкирами, Николай говорил блондинке, что он хочет здесь, в Воронеже, похитить одну даму.
– Какую же?
– Прелестную, божественную. Глаза у ней (Николай посмотрел на собеседницу) голубые, рот – кораллы, белизна… – он глядел на плечи, – стан – Дианы…
Муж подошел к ним и мрачно спросил у жены, о чем она говорит.
– А! Никита Иваныч, – сказал Николай, учтиво вставая. И, как бы желая, чтобы Никита Иваныч принял участие в его шутках, он начал и ему сообщать свое намерение похитить одну блондинку.
Муж улыбался угрюмо, жена весело. Добрая губернаторша с неодобрительным видом подошла к ним.
– Анна Игнатьевна хочет тебя видеть, Nicolas, – сказала она, таким голосом выговаривая слова: Анна Игнатьевна, что Ростову сейчас стало понятно, что Анна Игнатьевна очень важная дама. – Пойдем, Nicolas. Ведь ты позволил мне так называть тебя?
– О да, ma tante. Кто же это?
– Анна Игнатьевна Мальвинцева. Она слышала о тебе от своей племянницы, как ты спас ее… Угадаешь?..
– Мало ли я их там спасал! – сказал Николай.
– Ее племянницу, княжну Болконскую. Она здесь, в Воронеже, с теткой. Ого! как покраснел! Что, или?..
– И не думал, полноте, ma tante.
– Ну хорошо, хорошо. О! какой ты!
Губернаторша подводила его к высокой и очень толстой старухе в голубом токе, только что кончившей свою карточную партию с самыми важными лицами в городе. Это была Мальвинцева, тетка княжны Марьи по матери, богатая бездетная вдова, жившая всегда в Воронеже. Она стояла, рассчитываясь за карты, когда Ростов подошел к ней. Она строго и важно прищурилась, взглянула на него и продолжала бранить генерала, выигравшего у нее.
– Очень рада, мой милый, – сказала она, протянув ему руку. – Милости прошу ко мне.
Поговорив о княжне Марье и покойнике ее отце, которого, видимо, не любила Мальвинцева, и расспросив о том, что Николай знал о князе Андрее, который тоже, видимо, не пользовался ее милостями, важная старуха отпустила его, повторив приглашение быть у нее.
Николай обещал и опять покраснел, когда откланивался Мальвинцевой. При упоминании о княжне Марье Ростов испытывал непонятное для него самого чувство застенчивости, даже страха.
Отходя от Мальвинцевой, Ростов хотел вернуться к танцам, но маленькая губернаторша положила свою пухленькую ручку на рукав Николая и, сказав, что ей нужно поговорить с ним, повела его в диванную, из которой бывшие в ней вышли тотчас же, чтобы не мешать губернаторше.
– Знаешь, mon cher, – сказала губернаторша с серьезным выражением маленького доброго лица, – вот это тебе точно партия; хочешь, я тебя сосватаю?
– Кого, ma tante? – спросил Николай.
– Княжну сосватаю. Катерина Петровна говорит, что Лили, а по моему, нет, – княжна. Хочешь? Я уверена, твоя maman благодарить будет. Право, какая девушка, прелесть! И она совсем не так дурна.
– Совсем нет, – как бы обидевшись, сказал Николай. – Я, ma tante, как следует солдату, никуда не напрашиваюсь и ни от чего не отказываюсь, – сказал Ростов прежде, чем он успел подумать о том, что он говорит.
– Так помни же: это не шутка.
– Какая шутка!
– Да, да, – как бы сама с собою говоря, сказала губернаторша. – А вот что еще, mon cher, entre autres. Vous etes trop assidu aupres de l'autre, la blonde. [мой друг. Ты слишком ухаживаешь за той, за белокурой.] Муж уж жалок, право…
– Ах нет, мы с ним друзья, – в простоте душевной сказал Николай: ему и в голову не приходило, чтобы такое веселое для него препровождение времени могло бы быть для кого нибудь не весело.
«Что я за глупость сказал, однако, губернаторше! – вдруг за ужином вспомнилось Николаю. – Она точно сватать начнет, а Соня?..» И, прощаясь с губернаторшей, когда она, улыбаясь, еще раз сказала ему: «Ну, так помни же», – он отвел ее в сторону:
– Но вот что, по правде вам сказать, ma tante…
– Что, что, мой друг; пойдем вот тут сядем.
Николай вдруг почувствовал желание и необходимость рассказать все свои задушевные мысли (такие, которые и не рассказал бы матери, сестре, другу) этой почти чужой женщине. Николаю потом, когда он вспоминал об этом порыве ничем не вызванной, необъяснимой откровенности, которая имела, однако, для него очень важные последствия, казалось (как это и кажется всегда людям), что так, глупый стих нашел; а между тем этот порыв откровенности, вместе с другими мелкими событиями, имел для него и для всей семьи огромные последствия.
– Вот что, ma tante. Maman меня давно женить хочет на богатой, но мне мысль одна эта противна, жениться из за денег.
– О да, понимаю, – сказала губернаторша.
– Но княжна Болконская, это другое дело; во первых, я вам правду скажу, она мне очень нравится, она по сердцу мне, и потом, после того как я ее встретил в таком положении, так странно, мне часто в голову приходило что это судьба. Особенно подумайте: maman давно об этом думала, но прежде мне ее не случалось встречать, как то все так случалось: не встречались. И во время, когда Наташа была невестой ее брата, ведь тогда мне бы нельзя было думать жениться на ней. Надо же, чтобы я ее встретил именно тогда, когда Наташина свадьба расстроилась, ну и потом всё… Да, вот что. Я никому не говорил этого и не скажу. А вам только.
Губернаторша пожала его благодарно за локоть.
– Вы знаете Софи, кузину? Я люблю ее, я обещал жениться и женюсь на ней… Поэтому вы видите, что про это не может быть и речи, – нескладно и краснея говорил Николай.
– Mon cher, mon cher, как же ты судишь? Да ведь у Софи ничего нет, а ты сам говорил, что дела твоего папа очень плохи. А твоя maman? Это убьет ее, раз. Потом Софи, ежели она девушка с сердцем, какая жизнь для нее будет? Мать в отчаянии, дела расстроены… Нет, mon cher, ты и Софи должны понять это.
Николай молчал. Ему приятно было слышать эти выводы.
– Все таки, ma tante, этого не может быть, – со вздохом сказал он, помолчав немного. – Да пойдет ли еще за меня княжна? и опять, она теперь в трауре. Разве можно об этом думать?
– Да разве ты думаешь, что я тебя сейчас и женю. Il y a maniere et maniere, [На все есть манера.] – сказала губернаторша.
– Какая вы сваха, ma tante… – сказал Nicolas, целуя ее пухлую ручку.


Приехав в Москву после своей встречи с Ростовым, княжна Марья нашла там своего племянника с гувернером и письмо от князя Андрея, который предписывал им их маршрут в Воронеж, к тетушке Мальвинцевой. Заботы о переезде, беспокойство о брате, устройство жизни в новом доме, новые лица, воспитание племянника – все это заглушило в душе княжны Марьи то чувство как будто искушения, которое мучило ее во время болезни и после кончины ее отца и в особенности после встречи с Ростовым. Она была печальна. Впечатление потери отца, соединявшееся в ее душе с погибелью России, теперь, после месяца, прошедшего с тех пор в условиях покойной жизни, все сильнее и сильнее чувствовалось ей. Она была тревожна: мысль об опасностях, которым подвергался ее брат – единственный близкий человек, оставшийся у нее, мучила ее беспрестанно. Она была озабочена воспитанием племянника, для которого она чувствовала себя постоянно неспособной; но в глубине души ее было согласие с самой собою, вытекавшее из сознания того, что она задавила в себе поднявшиеся было, связанные с появлением Ростова, личные мечтания и надежды.
Когда на другой день после своего вечера губернаторша приехала к Мальвинцевой и, переговорив с теткой о своих планах (сделав оговорку о том, что, хотя при теперешних обстоятельствах нельзя и думать о формальном сватовстве, все таки можно свести молодых людей, дать им узнать друг друга), и когда, получив одобрение тетки, губернаторша при княжне Марье заговорила о Ростове, хваля его и рассказывая, как он покраснел при упоминании о княжне, – княжна Марья испытала не радостное, но болезненное чувство: внутреннее согласие ее не существовало более, и опять поднялись желания, сомнения, упреки и надежды.
В те два дня, которые прошли со времени этого известия и до посещения Ростова, княжна Марья не переставая думала о том, как ей должно держать себя в отношении Ростова. То она решала, что она не выйдет в гостиную, когда он приедет к тетке, что ей, в ее глубоком трауре, неприлично принимать гостей; то она думала, что это будет грубо после того, что он сделал для нее; то ей приходило в голову, что ее тетка и губернаторша имеют какие то виды на нее и Ростова (их взгляды и слова иногда, казалось, подтверждали это предположение); то она говорила себе, что только она с своей порочностью могла думать это про них: не могли они не помнить, что в ее положении, когда еще она не сняла плерезы, такое сватовство было бы оскорбительно и ей, и памяти ее отца. Предполагая, что она выйдет к нему, княжна Марья придумывала те слова, которые он скажет ей и которые она скажет ему; и то слова эти казались ей незаслуженно холодными, то имеющими слишком большое значение. Больше же всего она при свидании с ним боялась за смущение, которое, она чувствовала, должно было овладеть ею и выдать ее, как скоро она его увидит.
Но когда, в воскресенье после обедни, лакей доложил в гостиной, что приехал граф Ростов, княжна не выказала смущения; только легкий румянец выступил ей на щеки, и глаза осветились новым, лучистым светом.
– Вы его видели, тетушка? – сказала княжна Марья спокойным голосом, сама не зная, как это она могла быть так наружно спокойна и естественна.
Когда Ростов вошел в комнату, княжна опустила на мгновенье голову, как бы предоставляя время гостю поздороваться с теткой, и потом, в самое то время, как Николай обратился к ней, она подняла голову и блестящими глазами встретила его взгляд. Полным достоинства и грации движением она с радостной улыбкой приподнялась, протянула ему свою тонкую, нежную руку и заговорила голосом, в котором в первый раз звучали новые, женские грудные звуки. M lle Bourienne, бывшая в гостиной, с недоумевающим удивлением смотрела на княжну Марью. Самая искусная кокетка, она сама не могла бы лучше маневрировать при встрече с человеком, которому надо было понравиться.
«Или ей черное так к лицу, или действительно она так похорошела, и я не заметила. И главное – этот такт и грация!» – думала m lle Bourienne.
Ежели бы княжна Марья в состоянии была думать в эту минуту, она еще более, чем m lle Bourienne, удивилась бы перемене, происшедшей в ней. С той минуты как она увидала это милое, любимое лицо, какая то новая сила жизни овладела ею и заставляла ее, помимо ее воли, говорить и действовать. Лицо ее, с того времени как вошел Ростов, вдруг преобразилось. Как вдруг с неожиданной поражающей красотой выступает на стенках расписного и резного фонаря та сложная искусная художественная работа, казавшаяся прежде грубою, темною и бессмысленною, когда зажигается свет внутри: так вдруг преобразилось лицо княжны Марьи. В первый раз вся та чистая духовная внутренняя работа, которою она жила до сих пор, выступила наружу. Вся ее внутренняя, недовольная собой работа, ее страдания, стремление к добру, покорность, любовь, самопожертвование – все это светилось теперь в этих лучистых глазах, в тонкой улыбке, в каждой черте ее нежного лица.
Ростов увидал все это так же ясно, как будто он знал всю ее жизнь. Он чувствовал, что существо, бывшее перед ним, было совсем другое, лучшее, чем все те, которые он встречал до сих пор, и лучшее, главное, чем он сам.
Разговор был самый простой и незначительный. Они говорили о войне, невольно, как и все, преувеличивая свою печаль об этом событии, говорили о последней встрече, причем Николай старался отклонять разговор на другой предмет, говорили о доброй губернаторше, о родных Николая и княжны Марьи.
Княжна Марья не говорила о брате, отвлекая разговор на другой предмет, как только тетка ее заговаривала об Андрее. Видно было, что о несчастиях России она могла говорить притворно, но брат ее был предмет, слишком близкий ее сердцу, и она не хотела и не могла слегка говорить о нем. Николай заметил это, как он вообще с несвойственной ему проницательной наблюдательностью замечал все оттенки характера княжны Марьи, которые все только подтверждали его убеждение, что она была совсем особенное и необыкновенное существо. Николай, точно так же, как и княжна Марья, краснел и смущался, когда ему говорили про княжну и даже когда он думал о ней, но в ее присутствии чувствовал себя совершенно свободным и говорил совсем не то, что он приготавливал, а то, что мгновенно и всегда кстати приходило ему в голову.
Во время короткого визита Николая, как и всегда, где есть дети, в минуту молчания Николай прибег к маленькому сыну князя Андрея, лаская его и спрашивая, хочет ли он быть гусаром? Он взял на руки мальчика, весело стал вертеть его и оглянулся на княжну Марью. Умиленный, счастливый и робкий взгляд следил за любимым ею мальчиком на руках любимого человека. Николай заметил и этот взгляд и, как бы поняв его значение, покраснел от удовольствия и добродушно весело стал целовать мальчика.
Княжна Марья не выезжала по случаю траура, а Николай не считал приличным бывать у них; но губернаторша все таки продолжала свое дело сватовства и, передав Николаю то лестное, что сказала про него княжна Марья, и обратно, настаивала на том, чтобы Ростов объяснился с княжной Марьей. Для этого объяснения она устроила свиданье между молодыми людьми у архиерея перед обедней.
Хотя Ростов и сказал губернаторше, что он не будет иметь никакого объяснения с княжной Марьей, но он обещался приехать.
Как в Тильзите Ростов не позволил себе усомниться в том, хорошо ли то, что признано всеми хорошим, точно так же и теперь, после короткой, но искренней борьбы между попыткой устроить свою жизнь по своему разуму и смиренным подчинением обстоятельствам, он выбрал последнее и предоставил себя той власти, которая его (он чувствовал) непреодолимо влекла куда то. Он знал, что, обещав Соне, высказать свои чувства княжне Марье было бы то, что он называл подлость. И он знал, что подлости никогда не сделает. Но он знал тоже (и не то, что знал, а в глубине души чувствовал), что, отдаваясь теперь во власть обстоятельств и людей, руководивших им, он не только не делает ничего дурного, но делает что то очень, очень важное, такое важное, чего он еще никогда не делал в жизни.
После его свиданья с княжной Марьей, хотя образ жизни его наружно оставался тот же, но все прежние удовольствия потеряли для него свою прелесть, и он часто думал о княжне Марье; но он никогда не думал о ней так, как он без исключения думал о всех барышнях, встречавшихся ему в свете, не так, как он долго и когда то с восторгом думал о Соне. О всех барышнях, как и почти всякий честный молодой человек, он думал как о будущей жене, примеривал в своем воображении к ним все условия супружеской жизни: белый капот, жена за самоваром, женина карета, ребятишки, maman и papa, их отношения с ней и т. д., и т. д., и эти представления будущего доставляли ему удовольствие; но когда он думал о княжне Марье, на которой его сватали, он никогда не мог ничего представить себе из будущей супружеской жизни. Ежели он и пытался, то все выходило нескладно и фальшиво. Ему только становилось жутко.


Страшное известие о Бородинском сражении, о наших потерях убитыми и ранеными, а еще более страшное известие о потере Москвы были получены в Воронеже в половине сентября. Княжна Марья, узнав только из газет о ране брата и не имея о нем никаких определенных сведений, собралась ехать отыскивать князя Андрея, как слышал Николай (сам же он не видал ее).
Получив известие о Бородинском сражении и об оставлении Москвы, Ростов не то чтобы испытывал отчаяние, злобу или месть и тому подобные чувства, но ему вдруг все стало скучно, досадно в Воронеже, все как то совестно и неловко. Ему казались притворными все разговоры, которые он слышал; он не знал, как судить про все это, и чувствовал, что только в полку все ему опять станет ясно. Он торопился окончанием покупки лошадей и часто несправедливо приходил в горячность с своим слугой и вахмистром.
Несколько дней перед отъездом Ростова в соборе было назначено молебствие по случаю победы, одержанной русскими войсками, и Николай поехал к обедне. Он стал несколько позади губернатора и с служебной степенностью, размышляя о самых разнообразных предметах, выстоял службу. Когда молебствие кончилось, губернаторша подозвала его к себе.
– Ты видел княжну? – сказала она, головой указывая на даму в черном, стоявшую за клиросом.
Николай тотчас же узнал княжну Марью не столько по профилю ее, который виднелся из под шляпы, сколько по тому чувству осторожности, страха и жалости, которое тотчас же охватило его. Княжна Марья, очевидно погруженная в свои мысли, делала последние кресты перед выходом из церкви.
Николай с удивлением смотрел на ее лицо. Это было то же лицо, которое он видел прежде, то же было в нем общее выражение тонкой, внутренней, духовной работы; но теперь оно было совершенно иначе освещено. Трогательное выражение печали, мольбы и надежды было на нем. Как и прежде бывало с Николаем в ее присутствии, он, не дожидаясь совета губернаторши подойти к ней, не спрашивая себя, хорошо ли, прилично ли или нет будет его обращение к ней здесь, в церкви, подошел к ней и сказал, что он слышал о ее горе и всей душой соболезнует ему. Едва только она услыхала его голос, как вдруг яркий свет загорелся в ее лице, освещая в одно и то же время и печаль ее, и радость.
– Я одно хотел вам сказать, княжна, – сказал Ростов, – это то, что ежели бы князь Андрей Николаевич не был бы жив, то, как полковой командир, в газетах это сейчас было бы объявлено.
Княжна смотрела на него, не понимая его слов, но радуясь выражению сочувствующего страдания, которое было в его лице.
– И я столько примеров знаю, что рана осколком (в газетах сказано гранатой) бывает или смертельна сейчас же, или, напротив, очень легкая, – говорил Николай. – Надо надеяться на лучшее, и я уверен…
Княжна Марья перебила его.
– О, это было бы так ужа… – начала она и, не договорив от волнения, грациозным движением (как и все, что она делала при нем) наклонив голову и благодарно взглянув на него, пошла за теткой.
Вечером этого дня Николай никуда не поехал в гости и остался дома, с тем чтобы покончить некоторые счеты с продавцами лошадей. Когда он покончил дела, было уже поздно, чтобы ехать куда нибудь, но было еще рано, чтобы ложиться спать, и Николай долго один ходил взад и вперед по комнате, обдумывая свою жизнь, что с ним редко случалось.
Княжна Марья произвела на него приятное впечатление под Смоленском. То, что он встретил ее тогда в таких особенных условиях, и то, что именно на нее одно время его мать указывала ему как на богатую партию, сделали то, что он обратил на нее особенное внимание. В Воронеже, во время его посещения, впечатление это было не только приятное, но сильное. Николай был поражен той особенной, нравственной красотой, которую он в этот раз заметил в ней. Однако он собирался уезжать, и ему в голову не приходило пожалеть о том, что уезжая из Воронежа, он лишается случая видеть княжну. Но нынешняя встреча с княжной Марьей в церкви (Николай чувствовал это) засела ему глубже в сердце, чем он это предвидел, и глубже, чем он желал для своего спокойствия. Это бледное, тонкое, печальное лицо, этот лучистый взгляд, эти тихие, грациозные движения и главное – эта глубокая и нежная печаль, выражавшаяся во всех чертах ее, тревожили его и требовали его участия. В мужчинах Ростов терпеть не мог видеть выражение высшей, духовной жизни (оттого он не любил князя Андрея), он презрительно называл это философией, мечтательностью; но в княжне Марье, именно в этой печали, выказывавшей всю глубину этого чуждого для Николая духовного мира, он чувствовал неотразимую привлекательность.
«Чудная должна быть девушка! Вот именно ангел! – говорил он сам с собою. – Отчего я не свободен, отчего я поторопился с Соней?» И невольно ему представилось сравнение между двумя: бедность в одной и богатство в другой тех духовных даров, которых не имел Николай и которые потому он так высоко ценил. Он попробовал себе представить, что бы было, если б он был свободен. Каким образом он сделал бы ей предложение и она стала бы его женою? Нет, он не мог себе представить этого. Ему делалось жутко, и никакие ясные образы не представлялись ему. С Соней он давно уже составил себе будущую картину, и все это было просто и ясно, именно потому, что все это было выдумано, и он знал все, что было в Соне; но с княжной Марьей нельзя было себе представить будущей жизни, потому что он не понимал ее, а только любил.
Мечтания о Соне имели в себе что то веселое, игрушечное. Но думать о княжне Марье всегда было трудно и немного страшно.
«Как она молилась! – вспомнил он. – Видно было, что вся душа ее была в молитве. Да, это та молитва, которая сдвигает горы, и я уверен, что молитва ее будет исполнена. Отчего я не молюсь о том, что мне нужно? – вспомнил он. – Что мне нужно? Свободы, развязки с Соней. Она правду говорила, – вспомнил он слова губернаторши, – кроме несчастья, ничего не будет из того, что я женюсь на ней. Путаница, горе maman… дела… путаница, страшная путаница! Да я и не люблю ее. Да, не так люблю, как надо. Боже мой! выведи меня из этого ужасного, безвыходного положения! – начал он вдруг молиться. – Да, молитва сдвинет гору, но надо верить и не так молиться, как мы детьми молились с Наташей о том, чтобы снег сделался сахаром, и выбегали на двор пробовать, делается ли из снегу сахар. Нет, но я не о пустяках молюсь теперь», – сказал он, ставя в угол трубку и, сложив руки, становясь перед образом. И, умиленный воспоминанием о княжне Марье, он начал молиться так, как он давно не молился. Слезы у него были на глазах и в горле, когда в дверь вошел Лаврушка с какими то бумагами.
– Дурак! что лезешь, когда тебя не спрашивают! – сказал Николай, быстро переменяя положение.
– От губернатора, – заспанным голосом сказал Лаврушка, – кульер приехал, письмо вам.
– Ну, хорошо, спасибо, ступай!
Николай взял два письма. Одно было от матери, другое от Сони. Он узнал их по почеркам и распечатал первое письмо Сони. Не успел он прочесть нескольких строк, как лицо его побледнело и глаза его испуганно и радостно раскрылись.
– Нет, это не может быть! – проговорил он вслух. Не в силах сидеть на месте, он с письмом в руках, читая его. стал ходить по комнате. Он пробежал письмо, потом прочел его раз, другой, и, подняв плечи и разведя руками, он остановился посреди комнаты с открытым ртом и остановившимися глазами. То, о чем он только что молился, с уверенностью, что бог исполнит его молитву, было исполнено; но Николай был удивлен этим так, как будто это было что то необыкновенное, и как будто он никогда не ожидал этого, и как будто именно то, что это так быстро совершилось, доказывало то, что это происходило не от бога, которого он просил, а от обыкновенной случайности.
Тот, казавшийся неразрешимым, узел, который связывал свободу Ростова, был разрешен этим неожиданным (как казалось Николаю), ничем не вызванным письмом Сони. Она писала, что последние несчастные обстоятельства, потеря почти всего имущества Ростовых в Москве, и не раз высказываемые желания графини о том, чтобы Николай женился на княжне Болконской, и его молчание и холодность за последнее время – все это вместе заставило ее решиться отречься от его обещаний и дать ему полную свободу.
«Мне слишком тяжело было думать, что я могу быть причиной горя или раздора в семействе, которое меня облагодетельствовало, – писала она, – и любовь моя имеет одною целью счастье тех, кого я люблю; и потому я умоляю вас, Nicolas, считать себя свободным и знать, что несмотря ни на что, никто сильнее не может вас любить, как ваша Соня».
Оба письма были из Троицы. Другое письмо было от графини. В письме этом описывались последние дни в Москве, выезд, пожар и погибель всего состояния. В письме этом, между прочим, графиня писала о том, что князь Андрей в числе раненых ехал вместе с ними. Положение его было очень опасно, но теперь доктор говорит, что есть больше надежды. Соня и Наташа, как сиделки, ухаживают за ним.
С этим письмом на другой день Николай поехал к княжне Марье. Ни Николай, ни княжна Марья ни слова не сказали о том, что могли означать слова: «Наташа ухаживает за ним»; но благодаря этому письму Николай вдруг сблизился с княжной в почти родственные отношения.
На другой день Ростов проводил княжну Марью в Ярославль и через несколько дней сам уехал в полк.


Письмо Сони к Николаю, бывшее осуществлением его молитвы, было написано из Троицы. Вот чем оно было вызвано. Мысль о женитьбе Николая на богатой невесте все больше и больше занимала старую графиню. Она знала, что Соня была главным препятствием для этого. И жизнь Сони последнее время, в особенности после письма Николая, описывавшего свою встречу в Богучарове с княжной Марьей, становилась тяжелее и тяжелее в доме графини. Графиня не пропускала ни одного случая для оскорбительного или жестокого намека Соне.
Но несколько дней перед выездом из Москвы, растроганная и взволнованная всем тем, что происходило, графиня, призвав к себе Соню, вместо упреков и требований, со слезами обратилась к ней с мольбой о том, чтобы она, пожертвовав собою, отплатила бы за все, что было для нее сделано, тем, чтобы разорвала свои связи с Николаем.
– Я не буду покойна до тех пор, пока ты мне не дашь этого обещания.
Соня разрыдалась истерически, отвечала сквозь рыдания, что она сделает все, что она на все готова, но не дала прямого обещания и в душе своей не могла решиться на то, чего от нее требовали. Надо было жертвовать собой для счастья семьи, которая вскормила и воспитала ее. Жертвовать собой для счастья других было привычкой Сони. Ее положение в доме было таково, что только на пути жертвованья она могла выказывать свои достоинства, и она привыкла и любила жертвовать собой. Но прежде во всех действиях самопожертвованья она с радостью сознавала, что она, жертвуя собой, этим самым возвышает себе цену в глазах себя и других и становится более достойною Nicolas, которого она любила больше всего в жизни; но теперь жертва ее должна была состоять в том, чтобы отказаться от того, что для нее составляло всю награду жертвы, весь смысл жизни. И в первый раз в жизни она почувствовала горечь к тем людям, которые облагодетельствовали ее для того, чтобы больнее замучить; почувствовала зависть к Наташе, никогда не испытывавшей ничего подобного, никогда не нуждавшейся в жертвах и заставлявшей других жертвовать себе и все таки всеми любимой. И в первый раз Соня почувствовала, как из ее тихой, чистой любви к Nicolas вдруг начинало вырастать страстное чувство, которое стояло выше и правил, и добродетели, и религии; и под влиянием этого чувства Соня невольно, выученная своею зависимою жизнью скрытности, в общих неопределенных словах ответив графине, избегала с ней разговоров и решилась ждать свидания с Николаем с тем, чтобы в этом свидании не освободить, но, напротив, навсегда связать себя с ним.
Хлопоты и ужас последних дней пребывания Ростовых в Москве заглушили в Соне тяготившие ее мрачные мысли. Она рада была находить спасение от них в практической деятельности. Но когда она узнала о присутствии в их доме князя Андрея, несмотря на всю искреннюю жалость, которую она испытала к нему и к Наташе, радостное и суеверное чувство того, что бог не хочет того, чтобы она была разлучена с Nicolas, охватило ее. Она знала, что Наташа любила одного князя Андрея и не переставала любить его. Она знала, что теперь, сведенные вместе в таких страшных условиях, они снова полюбят друг друга и что тогда Николаю вследствие родства, которое будет между ними, нельзя будет жениться на княжне Марье. Несмотря на весь ужас всего происходившего в последние дни и во время первых дней путешествия, это чувство, это сознание вмешательства провидения в ее личные дела радовало Соню.
В Троицкой лавре Ростовы сделали первую дневку в своем путешествии.
В гостинице лавры Ростовым были отведены три большие комнаты, из которых одну занимал князь Андрей. Раненому было в этот день гораздо лучше. Наташа сидела с ним. В соседней комнате сидели граф и графиня, почтительно беседуя с настоятелем, посетившим своих давнишних знакомых и вкладчиков. Соня сидела тут же, и ее мучило любопытство о том, о чем говорили князь Андрей с Наташей. Она из за двери слушала звуки их голосов. Дверь комнаты князя Андрея отворилась. Наташа с взволнованным лицом вышла оттуда и, не замечая приподнявшегося ей навстречу и взявшегося за широкий рукав правой руки монаха, подошла к Соне и взяла ее за руку.
– Наташа, что ты? Поди сюда, – сказала графиня.
Наташа подошла под благословенье, и настоятель посоветовал обратиться за помощью к богу и его угоднику.
Тотчас после ухода настоятеля Нашата взяла за руку свою подругу и пошла с ней в пустую комнату.
– Соня, да? он будет жив? – сказала она. – Соня, как я счастлива и как я несчастна! Соня, голубчик, – все по старому. Только бы он был жив. Он не может… потому что, потому… что… – И Наташа расплакалась.
– Так! Я знала это! Слава богу, – проговорила Соня. – Он будет жив!
Соня была взволнована не меньше своей подруги – и ее страхом и горем, и своими личными, никому не высказанными мыслями. Она, рыдая, целовала, утешала Наташу. «Только бы он был жив!» – думала она. Поплакав, поговорив и отерев слезы, обе подруги подошли к двери князя Андрея. Наташа, осторожно отворив двери, заглянула в комнату. Соня рядом с ней стояла у полуотворенной двери.
Князь Андрей лежал высоко на трех подушках. Бледное лицо его было покойно, глаза закрыты, и видно было, как он ровно дышал.
– Ах, Наташа! – вдруг почти вскрикнула Соня, хватаясь за руку своей кузины и отступая от двери.
– Что? что? – спросила Наташа.
– Это то, то, вот… – сказала Соня с бледным лицом и дрожащими губами.
Наташа тихо затворила дверь и отошла с Соней к окну, не понимая еще того, что ей говорили.
– Помнишь ты, – с испуганным и торжественным лицом говорила Соня, – помнишь, когда я за тебя в зеркало смотрела… В Отрадном, на святках… Помнишь, что я видела?..
– Да, да! – широко раскрывая глаза, сказала Наташа, смутно вспоминая, что тогда Соня сказала что то о князе Андрее, которого она видела лежащим.
– Помнишь? – продолжала Соня. – Я видела тогда и сказала всем, и тебе, и Дуняше. Я видела, что он лежит на постели, – говорила она, при каждой подробности делая жест рукою с поднятым пальцем, – и что он закрыл глаза, и что он покрыт именно розовым одеялом, и что он сложил руки, – говорила Соня, убеждаясь, по мере того как она описывала виденные ею сейчас подробности, что эти самые подробности она видела тогда. Тогда она ничего не видела, но рассказала, что видела то, что ей пришло в голову; но то, что она придумала тогда, представлялось ей столь же действительным, как и всякое другое воспоминание. То, что она тогда сказала, что он оглянулся на нее и улыбнулся и был покрыт чем то красным, она не только помнила, но твердо была убеждена, что еще тогда она сказала и видела, что он был покрыт розовым, именно розовым одеялом, и что глаза его были закрыты.
– Да, да, именно розовым, – сказала Наташа, которая тоже теперь, казалось, помнила, что было сказано розовым, и в этом самом видела главную необычайность и таинственность предсказания.
– Но что же это значит? – задумчиво сказала Наташа.
– Ах, я не знаю, как все это необычайно! – сказала Соня, хватаясь за голову.
Через несколько минут князь Андрей позвонил, и Наташа вошла к нему; а Соня, испытывая редко испытанное ею волнение и умиление, осталась у окна, обдумывая всю необычайность случившегося.
В этот день был случай отправить письма в армию, и графиня писала письмо сыну.
– Соня, – сказала графиня, поднимая голову от письма, когда племянница проходила мимо нее. – Соня, ты не напишешь Николеньке? – сказала графиня тихим, дрогнувшим голосом, и во взгляде ее усталых, смотревших через очки глаз Соня прочла все, что разумела графиня этими словами. В этом взгляде выражались и мольба, и страх отказа, и стыд за то, что надо было просить, и готовность на непримиримую ненависть в случае отказа.
Соня подошла к графине и, став на колени, поцеловала ее руку.
– Я напишу, maman, – сказала она.
Соня была размягчена, взволнована и умилена всем тем, что происходило в этот день, в особенности тем таинственным совершением гаданья, которое она сейчас видела. Теперь, когда она знала, что по случаю возобновления отношений Наташи с князем Андреем Николай не мог жениться на княжне Марье, она с радостью почувствовала возвращение того настроения самопожертвования, в котором она любила и привыкла жить. И со слезами на глазах и с радостью сознания совершения великодушного поступка она, несколько раз прерываясь от слез, которые отуманивали ее бархатные черные глаза, написала то трогательное письмо, получение которого так поразило Николая.


На гауптвахте, куда был отведен Пьер, офицер и солдаты, взявшие его, обращались с ним враждебно, но вместе с тем и уважительно. Еще чувствовалось в их отношении к нему и сомнение о том, кто он такой (не очень ли важный человек), и враждебность вследствие еще свежей их личной борьбы с ним.
Но когда, в утро другого дня, пришла смена, то Пьер почувствовал, что для нового караула – для офицеров и солдат – он уже не имел того смысла, который имел для тех, которые его взяли. И действительно, в этом большом, толстом человеке в мужицком кафтане караульные другого дня уже не видели того живого человека, который так отчаянно дрался с мародером и с конвойными солдатами и сказал торжественную фразу о спасении ребенка, а видели только семнадцатого из содержащихся зачем то, по приказанию высшего начальства, взятых русских. Ежели и было что нибудь особенное в Пьере, то только его неробкий, сосредоточенно задумчивый вид и французский язык, на котором он, удивительно для французов, хорошо изъяснялся. Несмотря на то, в тот же день Пьера соединили с другими взятыми подозрительными, так как отдельная комната, которую он занимал, понадобилась офицеру.
Все русские, содержавшиеся с Пьером, были люди самого низкого звания. И все они, узнав в Пьере барина, чуждались его, тем более что он говорил по французски. Пьер с грустью слышал над собою насмешки.
На другой день вечером Пьер узнал, что все эти содержащиеся (и, вероятно, он в том же числе) должны были быть судимы за поджигательство. На третий день Пьера водили с другими в какой то дом, где сидели французский генерал с белыми усами, два полковника и другие французы с шарфами на руках. Пьеру, наравне с другими, делали с той, мнимо превышающею человеческие слабости, точностью и определительностью, с которой обыкновенно обращаются с подсудимыми, вопросы о том, кто он? где он был? с какою целью? и т. п.
Вопросы эти, оставляя в стороне сущность жизненного дела и исключая возможность раскрытия этой сущности, как и все вопросы, делаемые на судах, имели целью только подставление того желобка, по которому судящие желали, чтобы потекли ответы подсудимого и привели его к желаемой цели, то есть к обвинению. Как только он начинал говорить что нибудь такое, что не удовлетворяло цели обвинения, так принимали желобок, и вода могла течь куда ей угодно. Кроме того, Пьер испытал то же, что во всех судах испытывает подсудимый: недоумение, для чего делали ему все эти вопросы. Ему чувствовалось, что только из снисходительности или как бы из учтивости употреблялась эта уловка подставляемого желобка. Он знал, что находился во власти этих людей, что только власть привела его сюда, что только власть давала им право требовать ответы на вопросы, что единственная цель этого собрания состояла в том, чтоб обвинить его. И поэтому, так как была власть и было желание обвинить, то не нужно было и уловки вопросов и суда. Очевидно было, что все ответы должны были привести к виновности. На вопрос, что он делал, когда его взяли, Пьер отвечал с некоторою трагичностью, что он нес к родителям ребенка, qu'il avait sauve des flammes [которого он спас из пламени]. – Для чего он дрался с мародером? Пьер отвечал, что он защищал женщину, что защита оскорбляемой женщины есть обязанность каждого человека, что… Его остановили: это не шло к делу. Для чего он был на дворе загоревшегося дома, на котором его видели свидетели? Он отвечал, что шел посмотреть, что делалось в Москве. Его опять остановили: у него не спрашивали, куда он шел, а для чего он находился подле пожара? Кто он? повторили ему первый вопрос, на который он сказал, что не хочет отвечать. Опять он отвечал, что не может сказать этого.
– Запишите, это нехорошо. Очень нехорошо, – строго сказал ему генерал с белыми усами и красным, румяным лицом.
На четвертый день пожары начались на Зубовском валу.
Пьера с тринадцатью другими отвели на Крымский Брод, в каретный сарай купеческого дома. Проходя по улицам, Пьер задыхался от дыма, который, казалось, стоял над всем городом. С разных сторон виднелись пожары. Пьер тогда еще не понимал значения сожженной Москвы и с ужасом смотрел на эти пожары.
В каретном сарае одного дома у Крымского Брода Пьер пробыл еще четыре дня и во время этих дней из разговора французских солдат узнал, что все содержащиеся здесь ожидали с каждым днем решения маршала. Какого маршала, Пьер не мог узнать от солдат. Для солдата, очевидно, маршал представлялся высшим и несколько таинственным звеном власти.
Эти первые дни, до 8 го сентября, – дня, в который пленных повели на вторичный допрос, были самые тяжелые для Пьера.

Х
8 го сентября в сарай к пленным вошел очень важный офицер, судя по почтительности, с которой с ним обращались караульные. Офицер этот, вероятно, штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем русским, назвав Пьера: celui qui n'avoue pas son nom [тот, который не говорит своего имени]. И, равнодушно и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть и прибрать их, прежде чем вести к маршалу. Через час прибыла рота солдат, и Пьера с другими тринадцатью повели на Девичье поле. День был ясный, солнечный после дождя, и воздух был необыкновенно чист. Дым не стлался низом, как в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала; дым поднимался столбами в чистом воздухе. Огня пожаров нигде не было видно, но со всех сторон поднимались столбы дыма, и вся Москва, все, что только мог видеть Пьер, было одно пожарище. Со всех сторон виднелись пустыри с печами и трубами и изредка обгорелые стены каменных домов. Пьер приглядывался к пожарищам и не узнавал знакомых кварталов города. Кое где виднелись уцелевшие церкви. Кремль, неразрушенный, белел издалека с своими башнями и Иваном Великим. Вблизи весело блестел купол Ново Девичьего монастыря, и особенно звонко слышался оттуда благовест. Благовест этот напомнил Пьеру, что было воскресенье и праздник рождества богородицы. Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского народа встречались только изредка оборванные, испуганные люди, которые прятались при виде французов.
Очевидно, русское гнездо было разорено и уничтожено; но за уничтожением этого русского порядка жизни Пьер бессознательно чувствовал, что над этим разоренным гнездом установился свой, совсем другой, но твердый французский порядок. Он чувствовал это по виду тех, бодро и весело, правильными рядами шедших солдат, которые конвоировали его с другими преступниками; он чувствовал это по виду какого то важного французского чиновника в парной коляске, управляемой солдатом, проехавшего ему навстречу. Он это чувствовал по веселым звукам полковой музыки, доносившимся с левой стороны поля, и в особенности он чувствовал и понимал это по тому списку, который, перекликая пленных, прочел нынче утром приезжавший французский офицер. Пьер был взят одними солдатами, отведен в одно, в другое место с десятками других людей; казалось, они могли бы забыть про него, смешать его с другими. Но нет: ответы его, данные на допросе, вернулись к нему в форме наименования его: celui qui n'avoue pas son nom. И под этим названием, которое страшно было Пьеру, его теперь вели куда то, с несомненной уверенностью, написанною на их лицах, что все остальные пленные и он были те самые, которых нужно, и что их ведут туда, куда нужно. Пьер чувствовал себя ничтожной щепкой, попавшей в колеса неизвестной ему, но правильно действующей машины.