История фигурного катания

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Люди знали коньки с давних времён. Однако фигурное катание как таковое появилось тогда, когда изобрели железные коньки с двумя рёбрами — только такие коньки позволяли свободно маневрировать по льду. Современную форму фигурное катание приобрело с появлением телевидения.





Изобретение коньков (доисторические времена)

Истоки конькобежного спорта лежат в далёком прошлом, и уходят корнями в бронзовый век (конец 4-го — начало 1-го тысячелетия до н. э.), об этом свидетельствуют находки археологов — костяные коньки, выполненные из фаланг конечностей крупных животных. Подобные находки встречаются во многих странах Европы, а самые древние «коньки» были обнаружены на берегу Южного Буга недалеко от Одессы[1]. Даже столь примитивные конструкции давали путешественнику или охотнику выигрыш в скорости, но для фигурной езды ещё не годились.

Зарождение (XVI—XIX век)

Рождение фигурного катания как вида спорта связывают с моментом, когда коньки начали изготавливать из железа, а не из кости. По данным исследований, впервые это произошло в Голландии, в XIIXIV веке. Первоначально фигурное катание представляло собой состязание по мастерству вычерчивать на льду разнообразные фигуры, сохраняя при этом красивую позу.

Первые клубы любителей фигурного катания появились в XVIII веке в Британской империи в Эдинбурге (1742 г.). Там же был разработан и перечень обязательных для исполнения в соревнованиях фигур, и первые официальные правила соревнований. Лейтенант артиллерии Роберт Джоунз издал «Трактат о катании на коньках» (1772 г.), в котором описал все основные фигуры, которые были тогда известны[1].

Из Европы фигурное катание попало в США и Канаду, где получило огромное развитие. Здесь были созданы многочисленные клубы фигуристов, разрабатывались новые модели коньков, создавалась своя школа техники. К середине XIX века в фигурном катании уже были известны практически все современные обязательные фигуры и основные технические приемы для их исполнения, о чем свидетельствуют книги «Искусство катания на коньках» Д. Андерсона, президента клуба конькобежцев города Глазго, и труд X. Вандервела и Т. Максвелла Уитмана из Лондона. Эти книги содержат описания всех восьмёрок, троек, крюков и других простейших манёвров фигурного катания.

В то время фигурное катание выполнялось в чопорном «английском» стиле. Американец Джексон Хейнз (в другой транскрипции Гейнц; 1840—1875), танцор и конькобежец, объединил то и другое и получил свой собственный стиль катания: езда под музыку, танцевальные движения и «волчки» на льду. Коньки, прикреплявшиеся ремнями к обуви, не выдерживали таких нагрузок, тогда он — одним из первых — привинтил их к сапогам намертво. Впрочем, в пуританской Америке этот стиль принят не был, и в 1860-х годах он уехал с гастролями в Европу. Гастроли прошли «на ура», Николай Панин-Коломенкин писал:[2]

он [Хейнз] показал изумлённым европейцам совершенно неожиданные возможности исполнения связных последовательностей, стремительнейших фигур и элегантных ритмических танцев в красивейших постановках и грациознейших движениях тела. Влияние его искусства было колоссально. Оно послужило тем толчком, который вызвал огромный качественный скачок вперед и привел впоследствии к образованию новой формы проявления искусства.

Первые чемпионаты (конец XIX века)

На I Конгрессе конькобежцев в 1871 году фигурное катание было признано как вид спорта.

В 1882 году в Вене состоялись первые в Европе официальные соревнования по фигурному катанию. Правда первоначально, как отмечает Мишин А. Н., «это были своего рода кулуарные соревнования»,[2] так как в них принимало участие всего несколько спортсменов.

Но подход к соревнованиям изменился после того, как на соревнования в Санкт-Петербург в 1890 году, посвященные 25-летию катка в Юсуповском саду, были приглашены лучшие фигуристы со всего мира. В Санкт-Петербург приехали: чемпион США Л. Рубен-стейн, чемпион Германии Ф. Кайзер, лучшие фигуристы Швеции, Австрии, Финляндии, Англии, Голландии, Швеции, Норвегии. Соревнования приобрели статус «неофициального чемпионата мира», победителем этих состязаний во всех видах программы стал почетный член «Петербургского общества любителей бега на коньках» Алексей Павлович Лебедев.

На следующий год в 1891 году в Гамбурге, состоялся первый чемпионат Европы в мужском одиночном катании (победил немецкий фигурист Оскар Улиг).

Но демонстрация международного размаха и потенциала фигурного катания, показанного на соревнованиях в Санкт-Петербурге, не давала покоя. Поэтому уже в 1892 был создан Международный союз конькобежцев (ISU), который должен был руководить организацией международных соревнований.

Через 4 года, в 1896-ом, в Санкт-Петербурге состоялся первый чемпионат мира по фигурному катанию (победитель — Гилберт Фукс, Германская империя). В 1903 году в честь 200-летия Санкт-Петербурга «Петербургскому обществу любителей бега на коньках» было предоставлено право проведения 8-го чемпионата мира (1 место — швед Ульрих Сальхов, 2-е — Николай Панин-Коломенкин).

Достоверно неизвестно, кто впервые снабдил фигурные коньки зубцом. Коньки Хейнза имели закруглённый носок (подобные коньки были известны в СССР под названием «снегурки»), у Сальхова зубец был, а в коньках системы Панина был острый упор, напоминающий иглу циркуля.[3]

Первые соревнования по фигурному катанию проходили только среди мужчин-одиночников, женщины-фигуристки получили возможность участвовать в чемпионатах мира лишь через 10 лет. Правда, в 1901 году, под давлением общественности, ИСУ в виде исключения позволил участвовать в мужских соревнованиях женщине — англичанке Медж Сайерс.

Развитие (1900—1960)

Официально первый чемпионат мира среди женщин-одиночниц прошёл в конце января 1906 года в Давосе (Швейцария). Обязательные фигуры у женщин и у мужчин были аналогичными, но произвольное катание женщин сразу же обратило на себя внимание высокой художественностью, пластикой и музыкальностью движений.

Очевидно, парное фигурное катание появилось сразу же после того, как Хейнз продемонстрировал, как можно танцевать на льду; уже в 1897 году оно было кодифицировано как вид спорта. Но официально первые соревнования прошли только в 1908 году в Санкт-Петербурге. Немецкие фигуристы Анна Хюблер и Генрих Бургер вошли в историю как первые олимпийские чемпионы в парном катании.

Наиболее титулованный из довоенных фигуристов — одиночница Соня Хени (Норвегия). Блестяще обученная и как конькобежка, и как танцовщица, Соня подняла женское катание на новую высоту — её произвольные программы на то время были недосягаемо сложными, похожими скорее на балет. Не удивительно, что она выиграла десять чемпионатов мира и три олимпиады, прежде чем уйти в профессионалы. Из мужчин наибольших высот добился австриец Карл Шефер.

В парном же катании в 1920—30-е годы велась борьба «трюкистов» и «антитрюкистов». Первые поначалу выделялись эффектными, хоть и не сложными в исполнении, поддержками, не требующими от женщины особого умения кататься на коньках, вторые — слаженной ездой обоих партнёров. В конце концов ведущее место заняли «антитрюкисты».

До войны прыжки считались «высшим пилотажем», доступным не всем. Даже фигуристы мирового класса обходились двумя-тремя прыжками на программу. В 1948 году Дик Баттон совершил революцию, представив произвольную программу, насыщенную прыжками, включая двойной аксель. С тех пор прыжки прочно обосновались в арсенале фигуристов.

Спортивные танцы на льду возникли в 1930-е годы в Великобритании, а затем получили распространение во всём мире. В 1952 году спортивные танцы были включены в программу чемпионатов мира и Европы. В течение первых 10 лет на всех крупных международных состязаниях побеждали фигуристы Великобритании. В программу зимних Олимпийских игр танцы на льду были включены с 1976 года.

Расцвет (1960—2000)

В 1961 году случилась трагедия: вся сборная США погибла в авиакатастрофе. Это положило конец доминированию США в фигурном катании.

Революцию в танцах на льду совершили брат и сестра чехи Ева Романова и Павел Роман. Они предпочитали танцевать под бурные латиноамериканские ритмы; их постановки на то время звучали вызывающе, но они сумели отстоять свои творческие взгляды, став 4-кратными чемпионами мира (19621965).

С появлением телевидения возник такой парадокс. Обязательные фигуры были крайне скучной дисциплиной, телевизионщики предпочитали показывать произвольную программу. Нередко встречалась ситуация: фигурист получал огромный отрыв на обязательных фигурах (которые давали 60 % очков), откатывал невзрачную произвольную программу и становился победителем, обходя «любимцев публики» (этим известна, например, Беатрис Шуба). В 1968 году произошёл первый шаг: стоимость обязательных фигур снизили до 50 %. В 1972 году добавилась короткая программа, дававшая 20 %. К 1990 году обязательные фигуры, короткая программа и произвольная программа оценивались уже как 20:30:50. С 1991 года обязательные фигуры упразднили окончательно.

Сложность программ повышалась стремительно: Белоусова и Протопопов продемонстрировали новые варианты тодеса; Роднина с Улановым — необычные комбинации прыжков. Стандартным приёмом стали тройные прыжки и выбросы. В 1988 году Курту Браунингу был засчитан первый четверной прыжок — тулуп.

Практически весь пьедестал почёта в парном катании был занят СССР и Россией: БелоусоваПротопопов, РоднинаУланов/Зайцев, ВаловаВасильев, ГордееваГриньков, БережнаяСихарулидзе… В танцах также СССР не было равных: пары ПахомоваГоршков, ЛиничукКарпоносов и БестемьяноваБукин принесли СССР много первых мест.

В женском катании «правила бал» школа Ютты Мюллер (ГДР), давшая таких спорсменок, как Зайферт, Пётч и Витт. В 1990-е на время вернули свои позиции США. Больше всего чемпионских титулов среди мужчин было за США и Канадой: Хамильтон, Орсер, Бойтано, Браунинг, Стойко. В постсоветские годы успех пришёл к тренеру Алексею Мишину, подготовившему таких спортсменов, как Урманов, Ягудин и Плющенко.

Современность (2000 — настоящее время)

Когда силы спортсменов близки, часто судьба медали определяется субъективным решением одного-двух судей. В такой ситуации нередки сговоры. Один из них был раскрыт на Зимних Олимпийских играх 2002 (Солт-Лейк-Сити). Это стало толчком к появлению Новой судейской системы. Эффект оказался двояким: с одной стороны, был положен конец «подсечкам» через весь каток;[5] даже короткие перебежки спортсмен старается превращать в маленькую дорожку шагов. С другой — исчезла театральность, программы разных участников стали всё больше похожи друг на друга:[4] спортсмены предпочитают выполнять не красивые и необычные фигуры, а те, за которые дают больше очков.

Хотя в Новой системе оценок существуют неофициальные рекорды, большого смысла они не имеют: все 2000-е годы система отрабатывалась и балансировалась.

В мужском катании первые места занимали Евгений Плющенко, Стефан Ламбьель и Бриан Жубер. На олимпиаде-2010 сенсационно выиграл американец Эван Лайсачек. В женском — Ирина Слуцкая, Мики Андо, Ким Ён А и Мао Асада. В парном катании заслуженные победы получала пара ТотьмянинаМаринин; также можно отметить китайцев Пан ЦинТун Цзянь, Шэнь СюэЧжао Хунбо и интернациональную пару СавченкоШолковы. Наиболее титулованная из танцевальных пар последнего времени — ВертьюМоир.

Несмотря на то, что сегодня большая часть видов спорта профессионализовалась, ИСУ всё ещё сохраняет любительский статус соревновательного катания. В чемпионат мира и Олимпийские игры профессионалам вход запрещён. В 2010 году Плющенко был дисквалифицирован за профессионализм.

Ситуация в СССР и России

Фигурное катание в России было известно ещё с времён Петра I. Русский царь привёз из Европы первые образцы коньков. Именно Пётр I придумал новый способ крепления коньков — прямо к сапогамК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4808 дней] и создал, таким образом, «протомодель» сегодняшнего оснащения фигуристов.

В 1838 году в Петербурге вышел первый учебник для фигуристов — «Зимние забавы и искусство бега на коньках». Автором его был Г. М. Паули — учитель гимнастики в военно-учебных заведениях Петербурга.

Русское фигурное катание, как вид спорта, зародилось в 1865 году. Тогда был открыт общественный каток в Юсуповском саду на Садовой улице. Этот каток был самым благоустроенным в России и с первых же дней стал центром подготовки фигуристов. На нём 5 марта 1878 года состоялось первое состязание русских фигуристов. В 1881 году в состав «Общества любителей бега на коньках» входило около 30 человек. Одним из самых известных спортивных и общественных деятелей был Почётный член этого общества Вячеслав Измайлович Срезневский.

Когда закончилась революционная разруха, фигурное катание снова начало набирать силу — правда, в изоляции от остального мира. В 1924 на первом чемпионате СССР выиграли Александра Быковская и Юрий Зельдович, затем соревнования пар на чемпионатах проводились с перерывами, однако большое развитие советская школа получила после появления двух выдающихся пар: Раиса Новожилова — Борис Гандельсман (выигрывали чемпионат СССР в том числе в 1937 и 1939) и Татьяна Гранаткина (Толмачева) — Александр Толмачев (по разным данным, возможно, в 1937-38, 1941, 1945-52).

В 1960-е годы — после полувекового перерыва — Россия снова появилась на мировой арене. Первыми вписали свои имена в анналы истории Людмила Белоусова и Олег Протопопов. Впрочем, советские книги предпочитают умалчивать об их заслугах — в 1979 году они стали «невозвращенцами». Ирина Роднина (с двумя разными партнёрами) повторила достижение Хени, став 10-кратной чемпионкой мира и 3-кратной олимпийской чемпионкой.

Конец XX века прошёл под полным доминированием СССР и России в фигурном катании. В парном катании Россия вообще была вне конкуренции, получив «золото» во всех Олимпийских играх с 1964 до 2006. Впрочем, имея огромное преимущество над остальными в парном и танцевальном катании и сильных мужчин, СССР так и не выиграл ни одной золотой медали в женском катании. Ближе всех пришла к заветному титулу Кира Иванова (серебро в чемпионате мира, бронза на Олимпийских играх). Уже в постсоветской России женский чемпионат мира выиграли Мария Бутырская и Ирина Слуцкая (у последней также серебро на Олимпийских играх в США 2002).

В 2000-е годы Россия начала сдавать позиции, зато встали на ноги Китай и Япония. Олимпиаду-2010 Россия фактически проиграла. Александр Горшков, олимпийский чемпион, ныне функционер Федерации фигурного катания России, считает причиной этого разруху 90-х годов, когда приостановилась подготовка спортивных кадров, и «утечку тренерских мозгов».[6] Дальнейшие чемпионаты показали, что провал лишь временный: на арену вышли дети 1990-х годов, хоть и не становившиеся чемпионами, но показывавшие отличные результаты. И, наконец, на зимней Олимпиаде в Сочи (2014) заветное олимпийское золото в женском катании завоевала Аделина Сотникова.

Синхронное фигурное катание

Синхронное фигурное катание — новейшая дисциплина фигурного катания. В современном виде синхронное катание появилось в 60-х годах в США, хотя идея группового катания появилась намного раньше. Например, в России соревнования по групповому катанию на коньках (пары, четверки, восьмерки) проводились еще в середине 20х гг. прошлого столетия [7], но тогда данный вид популярности не получил. В США этот вид стал развиваться как развлечение зрителей в перерывах хоккейных матчей. Оказалось, что синхронное катание — очень яркий и интересный вид спорта.

Первые официальные соревнования по синхронному фигурному катанию прошли в 1976 году в Энн-Арборе, штат Мичиган,США. В 1994 году Международный союз конькобежцев (ISU), официально признал синхронное фигурное катание пятой дисциплиной фигурного катания. В 1996 г. в Бостоне в США прошел первый Кубок мира по синхронному фигурному катанию. Первый чемпионат мира под эгидой Международного союза конькобежцев прошел в 2000 году в Миннеаполисе, штат Миннесота. С основания соревнований лидирующие позиции удерживают команды Швеции и Финляндии. [8]. Наиболее популярен этот вид спорта в Канаде, США, Швеции, Финляндии, Великобритании, Франции.

Напишите отзыв о статье "История фигурного катания"

Примечания

  1. 1 2 Т. Хмара, О. Кривич, А. Мироч. [www.smsport.ru/expo/katalog/f-kat/ История фигурного катания]. Современный музей спорта (2008). Проверено 25 января 2010. [www.webcitation.org/65JgGpR5q Архивировано из первоисточника 9 февраля 2012].
  2. 1 2 Мишин А. Н. Глава 2. Возникновение и развитие фигурного катания // [www.tulup.ru/articles/78/glava_2_vozniknovenie_i_razvitie_figurnogo_katanija.html Фигурное катание на коньках: Учеб. для ин-тов физ. культ]. — М.: Физкультура и спорт, 1976.
  3. [skating30s.narod.ru/books/hvostov.htm М. Хвостов. Фигурное катание на коньках. 1926 г.]
  4. 1 2 [fsnews.ru/forums-m-posts-q-153.html Письмо Сони Бьянкетти о кризисе системы судейства]
  5. [winter.sport-express.ru/figureskating/reviews/4696/ Несчастье вероятностью 1/10 000 // Спорт-экспресс.]
  6. [vkonline.ru/article/19453.html Александр Горшков. Ледовая революция // Волжская коммуна]
  7. [spo.1september.ru/article.php?ID=200702307 Удивительный мир спорта. Синхронное катание]. «Спорт в школе» (№23 2007). Проверено 31 января 2010. [www.webcitation.org/65JgJSFtz Архивировано из первоисточника 9 февраля 2012].
  8. [sfk.sportsplanet.ru/index/index_648.html Планета спорта. Синхронное катание. История](недоступная ссылка — история). Проверено 31 января 2010. [web.archive.org/20100203100257/sfk.sportsplanet.ru/index/index_648.html Архивировано из первоисточника 3 февраля 2010].

Отрывок, характеризующий История фигурного катания


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад.
– Сдают город, уезжайте, уезжайте, – сказал ему заметивший его фигуру офицер и тут же обратился с криком к солдатам:
– Я вам дам по дворам бегать! – крикнул он.
Алпатыч вернулся в избу и, кликнув кучера, велел ему выезжать. Вслед за Алпатычем и за кучером вышли и все домочадцы Ферапонтова. Увидав дым и даже огни пожаров, видневшиеся теперь в начинавшихся сумерках, бабы, до тех пор молчавшие, вдруг заголосили, глядя на пожары. Как бы вторя им, послышались такие же плачи на других концах улицы. Алпатыч с кучером трясущимися руками расправлял запутавшиеся вожжи и постромки лошадей под навесом.
Когда Алпатыч выезжал из ворот, он увидал, как в отпертой лавке Ферапонтова человек десять солдат с громким говором насыпали мешки и ранцы пшеничной мукой и подсолнухами. В то же время, возвращаясь с улицы в лавку, вошел Ферапонтов. Увидав солдат, он хотел крикнуть что то, но вдруг остановился и, схватившись за волоса, захохотал рыдающим хохотом.
– Тащи всё, ребята! Не доставайся дьяволам! – закричал он, сам хватая мешки и выкидывая их на улицу. Некоторые солдаты, испугавшись, выбежали, некоторые продолжали насыпать. Увидав Алпатыча, Ферапонтов обратился к нему.
– Решилась! Расея! – крикнул он. – Алпатыч! решилась! Сам запалю. Решилась… – Ферапонтов побежал на двор.
По улице, запружая ее всю, непрерывно шли солдаты, так что Алпатыч не мог проехать и должен был дожидаться. Хозяйка Ферапонтова с детьми сидела также на телеге, ожидая того, чтобы можно было выехать.
Была уже совсем ночь. На небе были звезды и светился изредка застилаемый дымом молодой месяц. На спуске к Днепру повозки Алпатыча и хозяйки, медленно двигавшиеся в рядах солдат и других экипажей, должны были остановиться. Недалеко от перекрестка, у которого остановились повозки, в переулке, горели дом и лавки. Пожар уже догорал. Пламя то замирало и терялось в черном дыме, то вдруг вспыхивало ярко, до странности отчетливо освещая лица столпившихся людей, стоявших на перекрестке. Перед пожаром мелькали черные фигуры людей, и из за неумолкаемого треска огня слышались говор и крики. Алпатыч, слезший с повозки, видя, что повозку его еще не скоро пропустят, повернулся в переулок посмотреть пожар. Солдаты шныряли беспрестанно взад и вперед мимо пожара, и Алпатыч видел, как два солдата и с ними какой то человек во фризовой шинели тащили из пожара через улицу на соседний двор горевшие бревна; другие несли охапки сена.
Алпатыч подошел к большой толпе людей, стоявших против горевшего полным огнем высокого амбара. Стены были все в огне, задняя завалилась, крыша тесовая обрушилась, балки пылали. Очевидно, толпа ожидала той минуты, когда завалится крыша. Этого же ожидал Алпатыч.
– Алпатыч! – вдруг окликнул старика чей то знакомый голос.
– Батюшка, ваше сиятельство, – отвечал Алпатыч, мгновенно узнав голос своего молодого князя.
Князь Андрей, в плаще, верхом на вороной лошади, стоял за толпой и смотрел на Алпатыча.
– Ты как здесь? – спросил он.
– Ваше… ваше сиятельство, – проговорил Алпатыч и зарыдал… – Ваше, ваше… или уж пропали мы? Отец…
– Как ты здесь? – повторил князь Андрей.
Пламя ярко вспыхнуло в эту минуту и осветило Алпатычу бледное и изнуренное лицо его молодого барина. Алпатыч рассказал, как он был послан и как насилу мог уехать.
– Что же, ваше сиятельство, или мы пропали? – спросил он опять.
Князь Андрей, не отвечая, достал записную книжку и, приподняв колено, стал писать карандашом на вырванном листе. Он писал сестре:
«Смоленск сдают, – писал он, – Лысые Горы будут заняты неприятелем через неделю. Уезжайте сейчас в Москву. Отвечай мне тотчас, когда вы выедете, прислав нарочного в Усвяж».
Написав и передав листок Алпатычу, он на словах передал ему, как распорядиться отъездом князя, княжны и сына с учителем и как и куда ответить ему тотчас же. Еще не успел он окончить эти приказания, как верховой штабный начальник, сопутствуемый свитой, подскакал к нему.
– Вы полковник? – кричал штабный начальник, с немецким акцентом, знакомым князю Андрею голосом. – В вашем присутствии зажигают дома, а вы стоите? Что это значит такое? Вы ответите, – кричал Берг, который был теперь помощником начальника штаба левого фланга пехотных войск первой армии, – место весьма приятное и на виду, как говорил Берг.
Князь Андрей посмотрел на него и, не отвечая, продолжал, обращаясь к Алпатычу:
– Так скажи, что до десятого числа жду ответа, а ежели десятого не получу известия, что все уехали, я сам должен буду все бросить и ехать в Лысые Горы.
– Я, князь, только потому говорю, – сказал Берг, узнав князя Андрея, – что я должен исполнять приказания, потому что я всегда точно исполняю… Вы меня, пожалуйста, извините, – в чем то оправдывался Берг.
Что то затрещало в огне. Огонь притих на мгновенье; черные клубы дыма повалили из под крыши. Еще страшно затрещало что то в огне, и завалилось что то огромное.
– Урруру! – вторя завалившемуся потолку амбара, из которого несло запахом лепешек от сгоревшего хлеба, заревела толпа. Пламя вспыхнуло и осветило оживленно радостные и измученные лица людей, стоявших вокруг пожара.