История христианства

Поделись знанием:
(перенаправлено с «История христианской церкви»)
Перейти к: навигация, поиск
Христианство
Портал:Христианство

Библия
Ветхий Завет · Новый Завет
Апокрифы
Евангелие
Десять заповедей
Нагорная проповедь

Троица
Бог Отец
Бог Сын (Иисус Христос)
Бог Святой Дух

История христианства
Хронология христианства
Раннее христианство
Гностическое христианство
Апостолы
Вселенские соборы
Великий раскол
Крестовые походы
Реформация
Народное христианство

Христианское богословие
Грехопадение · Грех · Благодать
Ипостасный союз
Искупительная жертва · Христология
Спасение · Добродетели
Христианское богослужение · Таинства
Церковь · Эсхатология

Ветви христианства
Католицизм · Православие · Протестантизм
Древние восточные церкви · Антитринитаризм
Численность христиан

Критика христианства
Критика Библии · Возможные источники текста Библии


История христианства — история становления и распространения христианской религии.





Доникейский период (I — начало IV века)

Ранний период церковной истории охватывает три века — до Никейского (I Вселенского) Собора.

Апостольский век

I век обычно называют апостольским. По преданию, после Пятидесятницы апостолы недолго оставались в окрестностях Иерусалима (где начались гонения на христиан), и, направляемые Духом Святым, отправились на всемирную проповедь.

Миссия апостола Павла и Варнавы показала, что для успеха проповеди не следует связывать обращаемых язычников иудейским законом. Апостольский Собор в 49 г. в Иерусалиме утвердил эту практику. Но не все были согласны с его решением. Т. н. «иудействующие» образовали раскол эвионитов и назореев. Эти первые десятилетия светские историки называют временем «иудео-христианства», когда Новозаветная Церковь ещё существовала внутри Ветхозаветной, христиане посещали Иерусалимский храм и т. д. Иудейская война 66—70 гг. положила конец этому симбиозу. Она началась с восстания иерусалимских националистов против римской власти. Нерон направил на усмирение провинции Веспасиана и Тита. В итоге Иерусалим был полностью разрушен, а храм сожжён. Христиане, предупреждённые откровением, отказались сражаться за иудейское царство и заранее удалились из обречённого города.

В церковной же истории такой период как «иудо-христианство» отрицается, напротив, с самого зарождения христианства иудеи стали резкими противниками и гонителями его. О гонениях их на апостолов и первых христиан немало сообщается в новозаветной книге Деяний апостольских. Так, в 132 году по Р. Х., в Палестине вспыхнуло восстание под началом Симона Бар-Кохбы. Еврейский религиозный лидер рабби Акива провозгласил его «мессией». По рекомендации того же рабби Акивы Бар-Кохба убивал христиан-евреев. После прихода к власти в Римской империи первого императора-христианина святого Константина Великого эти напряжённые отношения нашли новые выражения, хотя многие меры христиан-императоров, которые иудейские историки традиционно представляют как гонения на иудаизм, преследовали цель просто защитить христиан от иудеев. После разрушения Иерусалима наиболее христианизированными были восточные провинции Римской империи, хотя значение церковного центра переходит к столице империи — Риму, освящённому мученичеством апостолов Петра и Павла. С правления Нерона начинаются гонения на христиан со стороны римских императоров. Последний апостол Иоанн Богослов умирает ок. 100 года, и с ним заканчивается апостольский век.

«Апостольские мужи»

Время первохристианства I — II вв. отмечено деятельностью т. н. «мужей апостольских», то есть первохристианских писателей, бывших учениками самих апостолов. К числу наиболее известных из них относят священномученика Игнатия Богоносца, осуждённого на смерть во времена гонений императора Траяна, и священномученика Поликарпа Смирнского, который был сожжён на костре в гонение императора Марка Аврелия († 167 г.).

На Западе начальный этап Церкви был связан с двумя главными культурными центрами Европы: Афинами и Римом. Наиболее известными «апостольскими мужами» западной Церкви считаются священномученик Дионисий Ареопагит, ученик апостола Павла, первый епископ г. Афины, которому приписываются несколько писем и трактатов по христианской мистике (т. н. «ареопагитики»), и выдающийся проповедник св. Климент, папа Римский, из сочинений которого сохранилось только его послание к Коринфянам. По преданию, в 95 г. Дионисий Ареопагит был послан св. папой Климентом во главе миссии на проповедь в Галлию, где и погиб в гонение Домициана около 98 г. Сам св. Климент был сослан императором Траяном в каменоломни Инкермана (Крым) и около 101 г. утоплен.

«Апологеты»

Апостольские мужи явились переходной группой от самих апостолов к т. н. апологетам. Апология (греч. «оправдание») — это слово о заступничестве, направляемое к императорам-гонителям. Оправдывая христианство как справедливую и разумную религию, апологеты вольно или невольно переводили истины веры на язык разума, и так рождалось христианское богословие. Первым из подобных апологетов-богословов был мученик Иустин Философ из Самарии, философ-платоник, после своего обращения (ок. 133 г.) прибывший в Рим, где основал богословскую школу для борьбы с еретиками-гностиками. Иустин Философ погиб в гонение императора Марка Аврелия в 166 г.

Около 179 г. африканский философ-стоик Пантен преобразовал Александрийское огласительное училище (по преданию, основанное ещё апостолом и евангелистом Марком) в богословскую школу. Здесь родилась древнейшая традиция Александрийского богословия, у истоков которого стояли:

  • святитель Климент Александрийский († 215 г.) — ученик Пантена, автор знаменитой трилогии «Протрептик» — «Педагог» — «Строматы»;
  • Ориген († 253 г.), энциклопедически образованный и очень плодовитый автор, крупнейший экзегет, пытавшийся согласовать христианство с высшими достижениями эллинской мысли. Учение Оригена впоследствии было отвергнуто Церковью из-за уклона в сторону неоплатонизма;
  • святитель Афанасий Великий;
  • святитель Кирилл Александрийский;
  • святитель Дионисий, епископ Александрийский († 265 г.) — ученик Оригена, ок. 232 г. возглавивщий Александрийскую школу, автор первой Пасхалии, известный своей обширной перепиской, а также полемикой с еретиками монархианами;
  • святитель Григорий Чудотворец († 270 г.) — ученик Оригена, выдающийся аскет, автор первого Символа веры, епископ Неокесарийский, глубокий проповедник, борец с ересью Павла Самосатского.

Отцом христианской догматики считается западный богослов священномученик Ириней Лионский († ок. 202 г.). Он был учеником священномученика Поликарпа Смирнского, а ок. 180 г. стал епископом Лионской Церкви в Галлии, где написал обширный труд «Пять книг против ересей». Мученически погиб в гонение императора Септимия Севера.

Один из поздних латинских апологетов был Квинт Тертуллиан, живший в Карфагене (Северная Африка), где около 195 года он стал пресвитером. Антиномист и автор многих политических трактатов, он знаменит своим ригоризмом и парадоксальным противопоставлением веры разуму («Верую потому, что абсурдно»). Этот воинственный иррационализм увёл его из Церкви в секту монтанистов (примерно с 200 г.).

Другой апологет западной Церкви священномученик Ипполит Римский († ок. 235 г), епископ Римский, был учеником священномученика Иринея Лионского прославился как философ, экзегет, ересеолог и церковный писатель. Его главная работа «Опровержение всех ересей» (в десяти книгах) направлена против гностиков. Он боролся также против антитринитарного учения Савеллия. Мученически погиб в гонение императора Максимина Фракиянина.

В 251 г. началось антихристианское гонение императора Деция — одно из самых кровавых и опустошительных. В Риме погиб папа Фабиан, и его кафедра пустовала целых 14 месяцев. Замечательный богослов Киприан, епископ Карфагена, вынужден был бежать и скрываться. Не все христиане могли выдержать жестокие пытки — некоторые отрекались от Христа и отпадали от Церкви. По окончании гонения встал вопрос: можно ли принимать их обратно?

Святитель Киприан Карфагенский и новый папа Корнелий считали, что это возможно (при определённых условиях). Ригористически настроенный римский пресвитер Новатиан считал, что Церковь не должна прощать грешников, отрекшихся от Христа во время гонений. Он обвинил Корнелия в недопустимых послаблениях, а себя провозгласил истинным преемником Фабиана (т. н. антипапа) и главой т. н. «Церкви чистых» («кафаров»). Святитель Киприан и Корнелий на Соборе 251 г. отлучили новатиан от Церкви за немилосердие и нарушение канонической дисциплины. Во время следующего гонения священномученик Киприан добровольно принял смерть за Христа. Такова история одного из первых дисциплинарных расколов (т. н. новатианского).

Он имел большие последствия, потому что конец Доникейского периода ознаменовался крупнейшим гонением императоров Диоклетиана и Галерия (302—311 гг.). Было огромное число свв. мучеников, но и много отпавших. Опустошение дополнилось политической смутой, которая завершилась только с воцарением Константина Великого. В 313 г. Константин предоставил Церкви свободу вероисповедания (т. н. «Миланский эдикт»). Но часть африканских епископов во главе с Донатом (соперником законного епископа Цецилиана) учинила новый раскол, провозгласив себя «Церковью мучеников», а остальных — предателями и соглашателями с безбожной государственной властью (св. император Константин принял крещение только перед смертью). Субъективно это было движением против огосударствления Церкви за сохранение её свободы. Но объективно оно разрушало африканскую (Карфагенскую) Церковь и стало главной причиной её последующего исчезновения.

Новатианский и донатистский соблазн раскольничьей «чистоты» в дальнейшем отозвался на Западе ересями катаров и вальденсов, а на Востоке — движением богомилов и стригольников.

Доникейский период завершился крупнейшим за всю историю христианства «Диоклетиановым гонением» (302—311 гг.), целью которого было полное уничтожение Церкви. Но, как это всегда бывает, гонение только способствовало утверждению и распространению христианства.

Христианизация Армении

В 301 году Великая Армения стала первой страной, принявшей христианство в качестве государственной религии, что связано с именами святого Григория Просветителя и армянского царя Тиридата III Великого.

Именно Великое гонение при императоре Диоклетиане заставляет общину девичьего аскетерия спасаясь бежать из Рима в Армению. Однако святые девы были замучены и убиты армянским царём Тиридатом, также гонителем на христиан. Но после содеянного Тиридат серьёзно заболел и исцелить его смог только Григорий Просветитель, который до этого за свою веру во Христа был заключён в темницу и провел там 13 лет. Излечившись от тяжелой болезни царь Тиридат, раскаявшись в своих преступлениях перед Богом, крестился сам и объявил Христианство государственной и единственной религией в Армении. Таким образом, Великая Армения стала первым в мире христианским государством.[1][2][3][4]

Эпоха гонений в Римской империи закончилась с воцарением святого равноапостольного Константина Великого. Начался новый период истории Церкви.

Период Вселенских Соборов (IV—VIII вв.)

При Константине Великом и его преемниках христианство быстро становится государственной религией. Этот процесс имеет ряд особенностей. Обращение огромных масс вчерашних язычников резко понижает уровень сознательности христиан, способствует обмирщению Церкви и возникновению массовых еретических движений. Вмешиваясь в дела Церкви, императоры часто становятся покровителями и даже инициаторами ересей (напр., монофелитство и иконоборчество — типично императорские ереси). Аскетически настроенные христиане скрываются от этих смут в пустынях. Именно в IV в. быстро расцветает монашество и появляются первые монастыри. Процесс преодоления ересей происходит через формирование и раскрытие догматов на семи Вселенских Соборах.

Расцвет монашества в Египте, Сирии и Палестине

Во всех трёх названных областях монашество возникло независимо друг от друга. Но египетское монашество считается древнейшим. Его основатель преподобный Антоний Великий ещё в 285 году удалился в глубину пустыни на гору Колизму. Его ученик — преподобный Макарий Египетский положил начало подвижничеству в Скитской пустыне, а преподобный Пахомий Великий основал ок. 330 г. первый египетский монастырь в Тавенисси.

В Палестине основателями монашества были преподобный Харитон Исповедник — строитель Фаранской лавры (330-е гг.) и преподобный Иларион Великий — строитель Лавры у Маюма (ок. 338 г.).

В Сирии — преподобный Иаков Низибийский († 340-е гг.) и его ученик преподобный Ефрем Сирин (373 г.), который также известен как родоначальник Эдесско-Низибийской богословской школы.

Приход ислама

В начале VII века в христианском мире произошли крупные изменения, связанные с экспансией ислама. В 711 г. арабы переправились через Гибралтарский пролив, быстро захватили Испанию и двинулись вглубь современной Франции.

Разделение церквей (формально 1054 г.)

Поводом Великой схизмы 1054 года послужил спор из-за земель в Южной Италии, формально принадлежавших Византии. Узнав, что греческий обряд там вытесняется и забывается, Константинопольский патриарх Михаил Керуларий закрыл все храмы латинского обряда в Константинополе. Одновременно он требовал от Рима признать себя равным по чести Вселенским патриархом. Лев IX отказал ему в этом и вскоре умер. Между тем в Константинополь прибыли папские послы во главе с кардиналом Гумбертом. Патриарх не принимал их, а лишь предъявлял письменные обличения латинских обрядов. Гумберт, в свою очередь, обвинил патриарха в нескольких ересях, а 16 июля 1054 г. самовольно объявил анафему патриарху и его последователям. Михаил Керуларий ответил Соборным постановлением (воспроизводящим все обвинения Фотия в 867 г.) и анафемой на всё посольство. Таким образом, это была очередная схизма, далеко не сразу осознанная как окончательный разрыв между Востоком и Западом.

Действительное разделение церквей было длительным процессом, проходившим на протяжении четырёх столетий (с IX по XII в.), а его причина коренилась в возраставшем различии экклезиологических традиций.

Крестовые походы

КРЕСТОВЫЕ ПОХОДЫ (1095—1270), военно-колонизационные походы европейцев на Ближний Восток (в Палестину, Сирию, Египет, Тунис) в конце 11-13 вв. в форме паломничества с целью освобождения Святой Земли (Палестины) и Гроба Господня (в Иерусалиме) от «неверных» (мусульман). Отправляясь в Палестину, их участники нашивали красные кресты себе на грудь, возвращаясь, нашивали его на спину; отсюда название «крестоносцы».

Инициатором и главным организатором крестоносного движения стало папство, существенно укрепившее свои позиции во второй половине 11 в. В результате Клюнийского движения (см. также КЛЮНИЙСКОЕ АББАТСТВО) и реформ Григория VII (1073—1085) значительно возрос авторитет католической церкви, и она вновь могла претендовать на роль лидера западно-христианского мира.

Монголо-татарское иго

Разделения Русской митрополии

Падение Константинополя в 1453 году

Период получения самостоятельности Русской, Болгарской, Сербской и Румынской православными Поместными церквами

Старообрядческий раскол

Возникновение и развитие протестантизма

Религиозные войны

Эпоха просвещения. Распространение атеизма

Христианство в век глобализации

См. также: Дехристианизация Европы

Христианство в Африке, Азии и в других колониях

Революция в России и гонения на христиан

См. также

Напишите отзыв о статье "История христианства"

Примечания

  1. [www.patriarchia.ru/db/text/913992.html Статья: Святая Рипсимия / Патриархия.ru]
  2. Gill, N.S. [ancienthistory.about.com/od/neareast/f/1stchristian.htm Which Nation First Adopted Christianity?]. About.com. — «"Armenia is considered the first nation to have adopted Christianity as the state religion in a traditional date of c. A.D. 301."»  Проверено 8 октября 2011. [www.webcitation.org/6CIs63f1e Архивировано из первоисточника 20 ноября 2012].
  3. [www.cia.gov/library/publications/the-world-factbook/geos/am.html The World Factbook: Armenia]. CIA. Проверено 8 октября 2011.
  4. Brunner Borgna. Time Almanac with Information Please 2007. — New York: Time Home Entertainment, 2006. — P. 685. — ISBN 978-1-933405-49-0.

Литература


Отрывок, характеризующий История христианства

– Вы куда теперь изволите ехать, государь мой?
– Я?… Я в Петербург, – отвечал Пьер детским, нерешительным голосом. – Я благодарю вас. Я во всем согласен с вами. Но вы не думайте, чтобы я был так дурен. Я всей душой желал быть тем, чем вы хотели бы, чтобы я был; но я ни в ком никогда не находил помощи… Впрочем, я сам прежде всего виноват во всем. Помогите мне, научите меня и, может быть, я буду… – Пьер не мог говорить дальше; он засопел носом и отвернулся.
Масон долго молчал, видимо что то обдумывая.
– Помощь дается токмо от Бога, – сказал он, – но ту меру помощи, которую во власти подать наш орден, он подаст вам, государь мой. Вы едете в Петербург, передайте это графу Вилларскому (он достал бумажник и на сложенном вчетверо большом листе бумаги написал несколько слов). Один совет позвольте подать вам. Приехав в столицу, посвятите первое время уединению, обсуждению самого себя, и не вступайте на прежние пути жизни. Затем желаю вам счастливого пути, государь мой, – сказал он, заметив, что слуга его вошел в комнату, – и успеха…
Проезжающий был Осип Алексеевич Баздеев, как узнал Пьер по книге смотрителя. Баздеев был одним из известнейших масонов и мартинистов еще Новиковского времени. Долго после его отъезда Пьер, не ложась спать и не спрашивая лошадей, ходил по станционной комнате, обдумывая свое порочное прошедшее и с восторгом обновления представляя себе свое блаженное, безупречное и добродетельное будущее, которое казалось ему так легко. Он был, как ему казалось, порочным только потому, что он как то случайно запамятовал, как хорошо быть добродетельным. В душе его не оставалось ни следа прежних сомнений. Он твердо верил в возможность братства людей, соединенных с целью поддерживать друг друга на пути добродетели, и таким представлялось ему масонство.


Приехав в Петербург, Пьер никого не известил о своем приезде, никуда не выезжал, и стал целые дни проводить за чтением Фомы Кемпийского, книги, которая неизвестно кем была доставлена ему. Одно и всё одно понимал Пьер, читая эту книгу; он понимал неизведанное еще им наслаждение верить в возможность достижения совершенства и в возможность братской и деятельной любви между людьми, открытую ему Осипом Алексеевичем. Через неделю после его приезда молодой польский граф Вилларский, которого Пьер поверхностно знал по петербургскому свету, вошел вечером в его комнату с тем официальным и торжественным видом, с которым входил к нему секундант Долохова и, затворив за собой дверь и убедившись, что в комнате никого кроме Пьера не было, обратился к нему:
– Я приехал к вам с поручением и предложением, граф, – сказал он ему, не садясь. – Особа, очень высоко поставленная в нашем братстве, ходатайствовала о том, чтобы вы были приняты в братство ранее срока, и предложила мне быть вашим поручителем. Я за священный долг почитаю исполнение воли этого лица. Желаете ли вы вступить за моим поручительством в братство свободных каменьщиков?
Холодный и строгий тон человека, которого Пьер видел почти всегда на балах с любезною улыбкою, в обществе самых блестящих женщин, поразил Пьера.
– Да, я желаю, – сказал Пьер.
Вилларский наклонил голову. – Еще один вопрос, граф, сказал он, на который я вас не как будущего масона, но как честного человека (galant homme) прошу со всею искренностью отвечать мне: отреклись ли вы от своих прежних убеждений, верите ли вы в Бога?
Пьер задумался. – Да… да, я верю в Бога, – сказал он.
– В таком случае… – начал Вилларский, но Пьер перебил его. – Да, я верю в Бога, – сказал он еще раз.
– В таком случае мы можем ехать, – сказал Вилларский. – Карета моя к вашим услугам.
Всю дорогу Вилларский молчал. На вопросы Пьера, что ему нужно делать и как отвечать, Вилларский сказал только, что братья, более его достойные, испытают его, и что Пьеру больше ничего не нужно, как говорить правду.
Въехав в ворота большого дома, где было помещение ложи, и пройдя по темной лестнице, они вошли в освещенную, небольшую прихожую, где без помощи прислуги, сняли шубы. Из передней они прошли в другую комнату. Какой то человек в странном одеянии показался у двери. Вилларский, выйдя к нему навстречу, что то тихо сказал ему по французски и подошел к небольшому шкафу, в котором Пьер заметил невиданные им одеяния. Взяв из шкафа платок, Вилларский наложил его на глаза Пьеру и завязал узлом сзади, больно захватив в узел его волоса. Потом он пригнул его к себе, поцеловал и, взяв за руку, повел куда то. Пьеру было больно от притянутых узлом волос, он морщился от боли и улыбался от стыда чего то. Огромная фигура его с опущенными руками, с сморщенной и улыбающейся физиономией, неверными робкими шагами подвигалась за Вилларским.
Проведя его шагов десять, Вилларский остановился.
– Что бы ни случилось с вами, – сказал он, – вы должны с мужеством переносить всё, ежели вы твердо решились вступить в наше братство. (Пьер утвердительно отвечал наклонением головы.) Когда вы услышите стук в двери, вы развяжете себе глаза, – прибавил Вилларский; – желаю вам мужества и успеха. И, пожав руку Пьеру, Вилларский вышел.
Оставшись один, Пьер продолжал всё так же улыбаться. Раза два он пожимал плечами, подносил руку к платку, как бы желая снять его, и опять опускал ее. Пять минут, которые он пробыл с связанными глазами, показались ему часом. Руки его отекли, ноги подкашивались; ему казалось, что он устал. Он испытывал самые сложные и разнообразные чувства. Ему было и страшно того, что с ним случится, и еще более страшно того, как бы ему не выказать страха. Ему было любопытно узнать, что будет с ним, что откроется ему; но более всего ему было радостно, что наступила минута, когда он наконец вступит на тот путь обновления и деятельно добродетельной жизни, о котором он мечтал со времени своей встречи с Осипом Алексеевичем. В дверь послышались сильные удары. Пьер снял повязку и оглянулся вокруг себя. В комнате было черно – темно: только в одном месте горела лампада, в чем то белом. Пьер подошел ближе и увидал, что лампада стояла на черном столе, на котором лежала одна раскрытая книга. Книга была Евангелие; то белое, в чем горела лампада, был человечий череп с своими дырами и зубами. Прочтя первые слова Евангелия: «Вначале бе слово и слово бе к Богу», Пьер обошел стол и увидал большой, наполненный чем то и открытый ящик. Это был гроб с костями. Его нисколько не удивило то, что он увидал. Надеясь вступить в совершенно новую жизнь, совершенно отличную от прежней, он ожидал всего необыкновенного, еще более необыкновенного чем то, что он видел. Череп, гроб, Евангелие – ему казалось, что он ожидал всего этого, ожидал еще большего. Стараясь вызвать в себе чувство умиленья, он смотрел вокруг себя. – «Бог, смерть, любовь, братство людей», – говорил он себе, связывая с этими словами смутные, но радостные представления чего то. Дверь отворилась, и кто то вошел.
При слабом свете, к которому однако уже успел Пьер приглядеться, вошел невысокий человек. Видимо с света войдя в темноту, человек этот остановился; потом осторожными шагами он подвинулся к столу и положил на него небольшие, закрытые кожаными перчатками, руки.
Невысокий человек этот был одет в белый, кожаный фартук, прикрывавший его грудь и часть ног, на шее было надето что то вроде ожерелья, и из за ожерелья выступал высокий, белый жабо, окаймлявший его продолговатое лицо, освещенное снизу.
– Для чего вы пришли сюда? – спросил вошедший, по шороху, сделанному Пьером, обращаясь в его сторону. – Для чего вы, неверующий в истины света и не видящий света, для чего вы пришли сюда, чего хотите вы от нас? Премудрости, добродетели, просвещения?
В ту минуту как дверь отворилась и вошел неизвестный человек, Пьер испытал чувство страха и благоговения, подобное тому, которое он в детстве испытывал на исповеди: он почувствовал себя с глазу на глаз с совершенно чужим по условиям жизни и с близким, по братству людей, человеком. Пьер с захватывающим дыханье биением сердца подвинулся к ритору (так назывался в масонстве брат, приготовляющий ищущего к вступлению в братство). Пьер, подойдя ближе, узнал в риторе знакомого человека, Смольянинова, но ему оскорбительно было думать, что вошедший был знакомый человек: вошедший был только брат и добродетельный наставник. Пьер долго не мог выговорить слова, так что ритор должен был повторить свой вопрос.
– Да, я… я… хочу обновления, – с трудом выговорил Пьер.
– Хорошо, – сказал Смольянинов, и тотчас же продолжал: – Имеете ли вы понятие о средствах, которыми наш святой орден поможет вам в достижении вашей цели?… – сказал ритор спокойно и быстро.
– Я… надеюсь… руководства… помощи… в обновлении, – сказал Пьер с дрожанием голоса и с затруднением в речи, происходящим и от волнения, и от непривычки говорить по русски об отвлеченных предметах.
– Какое понятие вы имеете о франк масонстве?
– Я подразумеваю, что франк масонство есть fraterienité [братство]; и равенство людей с добродетельными целями, – сказал Пьер, стыдясь по мере того, как он говорил, несоответственности своих слов с торжественностью минуты. Я подразумеваю…
– Хорошо, – сказал ритор поспешно, видимо вполне удовлетворенный этим ответом. – Искали ли вы средств к достижению своей цели в религии?
– Нет, я считал ее несправедливою, и не следовал ей, – сказал Пьер так тихо, что ритор не расслышал его и спросил, что он говорит. – Я был атеистом, – отвечал Пьер.
– Вы ищете истины для того, чтобы следовать в жизни ее законам; следовательно, вы ищете премудрости и добродетели, не так ли? – сказал ритор после минутного молчания.
– Да, да, – подтвердил Пьер.
Ритор прокашлялся, сложил на груди руки в перчатках и начал говорить:
– Теперь я должен открыть вам главную цель нашего ордена, – сказал он, – и ежели цель эта совпадает с вашею, то вы с пользою вступите в наше братство. Первая главнейшая цель и купно основание нашего ордена, на котором он утвержден, и которого никакая сила человеческая не может низвергнуть, есть сохранение и предание потомству некоего важного таинства… от самых древнейших веков и даже от первого человека до нас дошедшего, от которого таинства, может быть, зависит судьба рода человеческого. Но так как сие таинство такого свойства, что никто не может его знать и им пользоваться, если долговременным и прилежным очищением самого себя не приуготовлен, то не всяк может надеяться скоро обрести его. Поэтому мы имеем вторую цель, которая состоит в том, чтобы приуготовлять наших членов, сколько возможно, исправлять их сердце, очищать и просвещать их разум теми средствами, которые нам преданием открыты от мужей, потрудившихся в искании сего таинства, и тем учинять их способными к восприятию оного. Очищая и исправляя наших членов, мы стараемся в третьих исправлять и весь человеческий род, предлагая ему в членах наших пример благочестия и добродетели, и тем стараемся всеми силами противоборствовать злу, царствующему в мире. Подумайте об этом, и я опять приду к вам, – сказал он и вышел из комнаты.
– Противоборствовать злу, царствующему в мире… – повторил Пьер, и ему представилась его будущая деятельность на этом поприще. Ему представлялись такие же люди, каким он был сам две недели тому назад, и он мысленно обращал к ним поучительно наставническую речь. Он представлял себе порочных и несчастных людей, которым он помогал словом и делом; представлял себе угнетателей, от которых он спасал их жертвы. Из трех поименованных ритором целей, эта последняя – исправление рода человеческого, особенно близка была Пьеру. Некое важное таинство, о котором упомянул ритор, хотя и подстрекало его любопытство, не представлялось ему существенным; а вторая цель, очищение и исправление себя, мало занимала его, потому что он в эту минуту с наслаждением чувствовал себя уже вполне исправленным от прежних пороков и готовым только на одно доброе.
Через полчаса вернулся ритор передать ищущему те семь добродетелей, соответствующие семи ступеням храма Соломона, которые должен был воспитывать в себе каждый масон. Добродетели эти были: 1) скромность , соблюдение тайны ордена, 2) повиновение высшим чинам ордена, 3) добронравие, 4) любовь к человечеству, 5) мужество, 6) щедрость и 7) любовь к смерти.
– В седьмых старайтесь, – сказал ритор, – частым помышлением о смерти довести себя до того, чтобы она не казалась вам более страшным врагом, но другом… который освобождает от бедственной сей жизни в трудах добродетели томившуюся душу, для введения ее в место награды и успокоения.
«Да, это должно быть так», – думал Пьер, когда после этих слов ритор снова ушел от него, оставляя его уединенному размышлению. «Это должно быть так, но я еще так слаб, что люблю свою жизнь, которой смысл только теперь по немногу открывается мне». Но остальные пять добродетелей, которые перебирая по пальцам вспомнил Пьер, он чувствовал в душе своей: и мужество , и щедрость , и добронравие , и любовь к человечеству , и в особенности повиновение , которое даже не представлялось ему добродетелью, а счастьем. (Ему так радостно было теперь избавиться от своего произвола и подчинить свою волю тому и тем, которые знали несомненную истину.) Седьмую добродетель Пьер забыл и никак не мог вспомнить ее.
В третий раз ритор вернулся скорее и спросил Пьера, всё ли он тверд в своем намерении, и решается ли подвергнуть себя всему, что от него потребуется.
– Я готов на всё, – сказал Пьер.
– Еще должен вам сообщить, – сказал ритор, – что орден наш учение свое преподает не словами токмо, но иными средствами, которые на истинного искателя мудрости и добродетели действуют, может быть, сильнее, нежели словесные токмо объяснения. Сия храмина убранством своим, которое вы видите, уже должна была изъяснить вашему сердцу, ежели оно искренно, более нежели слова; вы увидите, может быть, и при дальнейшем вашем принятии подобный образ изъяснения. Орден наш подражает древним обществам, которые открывали свое учение иероглифами. Иероглиф, – сказал ритор, – есть наименование какой нибудь неподверженной чувствам вещи, которая содержит в себе качества, подобные изобразуемой.
Пьер знал очень хорошо, что такое иероглиф, но не смел говорить. Он молча слушал ритора, по всему чувствуя, что тотчас начнутся испытанья.
– Ежели вы тверды, то я должен приступить к введению вас, – говорил ритор, ближе подходя к Пьеру. – В знак щедрости прошу вас отдать мне все драгоценные вещи.
– Но я с собою ничего не имею, – сказал Пьер, полагавший, что от него требуют выдачи всего, что он имеет.
– То, что на вас есть: часы, деньги, кольца…
Пьер поспешно достал кошелек, часы, и долго не мог снять с жирного пальца обручальное кольцо. Когда это было сделано, масон сказал:
– В знак повиновенья прошу вас раздеться. – Пьер снял фрак, жилет и левый сапог по указанию ритора. Масон открыл рубашку на его левой груди, и, нагнувшись, поднял его штанину на левой ноге выше колена. Пьер поспешно хотел снять и правый сапог и засучить панталоны, чтобы избавить от этого труда незнакомого ему человека, но масон сказал ему, что этого не нужно – и подал ему туфлю на левую ногу. С детской улыбкой стыдливости, сомнения и насмешки над самим собою, которая против его воли выступала на лицо, Пьер стоял, опустив руки и расставив ноги, перед братом ритором, ожидая его новых приказаний.
– И наконец, в знак чистосердечия, я прошу вас открыть мне главное ваше пристрастие, – сказал он.
– Мое пристрастие! У меня их было так много, – сказал Пьер.
– То пристрастие, которое более всех других заставляло вас колебаться на пути добродетели, – сказал масон.
Пьер помолчал, отыскивая.
«Вино? Объедение? Праздность? Леность? Горячность? Злоба? Женщины?» Перебирал он свои пороки, мысленно взвешивая их и не зная которому отдать преимущество.
– Женщины, – сказал тихим, чуть слышным голосом Пьер. Масон не шевелился и не говорил долго после этого ответа. Наконец он подвинулся к Пьеру, взял лежавший на столе платок и опять завязал ему глаза.
– Последний раз говорю вам: обратите всё ваше внимание на самого себя, наложите цепи на свои чувства и ищите блаженства не в страстях, а в своем сердце. Источник блаженства не вне, а внутри нас…