История экономических учений

История экономических учений — экономическая наука, изучающая зарождение, становление, развитие и смену экономических концепций на всём протяжении истории общественного производства.

Экономическая мысль Древнего Востока

Экономическая мысль Древнего Востока имеет в основном религиозную форму и подчинена решению социальных и политических проблем. В экономических произведениях того времени проблемы экономики в целом не стали предметом научного анализа. В то же время экономические труды содержали рекомендации по управлению государством и контролю за экономической деятельностью граждан.

Экономическая мысль Античности

Экономическая мысль Античности нашла своё отражение в основном в трудах древнегреческих мыслителей: Ксенофонта, Платона, Аристотеля в V—IV вв. до н. э., впервые подвергших экономические явления научному анализу и пытавшихся выявить закономерности развития общества.

Мыслители Древней Греции не только поставили сложнейшие экономические вопросы, но и дали на них свои ответы. Они ввели термин «экономия» и производный от него «экономика». Под экономией понималась наука, с помощью которой можно обогащать своё хозяйство. Также выдвинули идею о разделении труда, высказали догадку о том, что в основе равенства между товарами лежит что-то общее, делающее их сравнимыми, впервые провели различие между простым товарным обращением и обращением денег как капитала. Экономические открытия мыслителей Древней Греции способствовали в дальнейшем развитию экономической науки.

Экономическая мысль средневековья

Экономическая мысль Средневековья носит преимущественно теологический и канонический характер. Экономика наполнена религиозно-этическими нормами, которыми оправдывался сословный характер организации общества и сосредоточение политической и экономической власти у феодалов. В этот период изменилось отношение к физическому труду: последний сделался уважаемым.

Меркантилизм

Сущность меркантилизма сводилась к богатству, прежде всего к золоту, на которое можно было купить всё, так как деньгами того времени были благородные металлы.

Физиократия

Физи́ческая эконо́мия, физио́кратия — экономическая школа, один из научных подходов к исследованию и организации экономики, предметом изучения которого являются измеряемые в физических (натуральных) величинах экономические процессы и способы управления обменом вещества-энергии-импульса-информации в хозяйственной деятельности человека, подчинённые требованиями законов физики.

Классическая экономическая теория

Адам Смит (1723 год—1790 год), основатель классической политической экономии, в первую очередь исследовал и подчёркивал значение концепции экономической стоимости и распределения богатства между классами — рабочими, капиталистами и землевладельцами, объяснил работу свободного рынка на базе внутренних экономических механизмов, названных им невидимой рукой, а не внешнего политического управления.

Завершающий этап эволюции классической политической экономии представлен творчеством Дж. С. Милля, в работах которого нашли окончательное воплощение принципы классической школы, а книга «Принципы политической экономии» стала основным экономическим учебником англоязычного мира.

Марксизм

Марксистское направление в политической экономии — одно из ответвлений классической школы. Марксизм — марксистская экономическая теория (Marxist economics): направление классической экономической науки, развитое Карлом Марксом (1818—1883), придавшим экономической мысли сильный политический оттенок. Развивая концепцию Д. Рикардо о труде как источнике экономической стоимости (labour theory of value — трудовая теория стоимости), Маркс утверждал, что в ходе производственного процесса капиталисты получают из труда рабочих прибавочную стоимость, оставляя им только необходимую для существования заработную плату. С точки зрения Маркса, капиталистическое хозяйство должно переживать всё более глубокие кризисы, которые будут менять сознание рабочего класса, который в итоге уничтожит капитализм, и тогда государство перейдёт под контроль трудящихся.

Неоклассическая экономическая теория

Неоклассическая школа, в настоящее время доминирующая в западной экономической мысли, подчёркивает значение распределения ограниченных ресурсов между конкурирующими экономическими агентами. Она сформировалась в 70-е годы 19 века в результате «маржиналистской революции», заключавшейся в использовании предельных величин при исследовании закономерностей экономических процессов. Основатели этой школы — У. С. Джевонс (1835—1882) и Л. Вальрас (1834—1910).

Альфред Маршалл соединил теории классической политической экономии и маржинализма, его главный труд «Принципы экономической науки» заменил книгу Дж. С. Милля в качестве основного учебника в США, Англии и других странах.

Неоклассическая экономическая теория делится на две широких сферы исследований: микроэкономику (microeconomics), которая анализирует взаимоотношения между отдельными хозяйственными единицами (потребителем, фирмой и т. д.), и макроэкономику (macroeconomics), анализирующую взаимозависимость между агрегированными экономическими величинами в масштабе государств. В обеих этих сферах основными объектами исследования являются национальные экономики, корпорации и домашние хозяйства.

Австрийская школа

Австрийская школа — направление экономической мысли в рамках маржинализма, подчеркивающее роль свободы экономических отношений и принципиальную важность рыночного ценообразования. Среди прочего, представители школы отрицают роль математического моделирования в качестве методики исследования. В макроэкономике выступают за ограничение государственного регулирования.

Кейнсианство

По сравнению с классическим подходом кейнсианское направление появилось не так давно. Книга, с которой оно начало своё существование, «Общая теория занятости, процента и денег» британского экономиста Джона Мейнарда Кейнса, появилась в 1936 г., 160 лет спустя после «Богатства народов» Адама Смита. В 1936 г. капиталистический мир страдал от Великой депрессии. Беспрецедентно высокий уровень безработицы поразил большинство мировых экономик на годы. С точки зрения Кейнса, классическая теория показала серьёзное несоответствие реальным событиям, что вызвало необходимость создания новой макроэкономической теории.

Неокейнсианство

В послевоенные годы кейнсианство претерпело значительные изменения. Группа экономистов интегрировала микроэкономические положения неоклассической с макроэкономическими положениями кейнсианской школы. Это направление получило название неоклассический синтез и заняло доминирующее положение в экономическом мейнстриме. Принципы неоклассического синтеза Пол Самуэльсон сформулировал в учебнике «Экономика: вводный анализ», ставшем наиболее популярным учебником развитых стран.

В области макроэкономики были созданы теории экономического роста и циклического развития.

Монетаризм

Макроэкономическая теория, согласно которой количество денег в обращении является определяющим фактором развития экономики. Одно из главных направлений неоклассической экономической мысли. Возник в 1950-е годы как ряд эмпирических исследований в области денежного обращения. Несмотря на то, что основоположником монетаризма является М. Фридман, название новой экономической теории было дано К. Бруннером.

Институционализм

Понятие институционализма включает в себя два аспекта: «институции» — нормы, обычаи поведения в обществе, и «институты» — закрепление норм и обычаев в виде законов, организаций, учреждений.

Смысл институционального подхода состоит в том, чтобы не ограничиваться анализом экономических категорий и процессов в чистом виде, а включить в анализ институты, учитывать внеэкономические факторы.

Мейнстрим

Совокупность основных течений современной экономической мысли на Западе получило название мейнстрим.

Наиболее сильное научное течение на данный момент^{[уточнить]} в мире — это неоклассика. Последние 10 лет^{[уточнить]} ознаменовались расцветом нового институционализма, но окончательной победы данной школы в «битве за умы» ещё не произошло. Также сейчас имеют своих активных последователей идеи Кейнса, которые оформляются в виде новой школы — новое кейнсианство.

Между школами существовала соревновательность, но многие школы, существовавшие в одно время, не конкурировали между собой, так как занимались изучением различных аспектов экономики.

Исследования экономических учений

По мнению крупнейшего историка экономической мысли Йозефа Шумпетера, первыми публикациями, посвящёнными изучению истории экономических концепций, стали статьи французского физиократа Пьера Дюпона де Немура в журнале «Эфемериды» в 1767 и 1768 годах. Также серьёзный анализ ранних экономических воззрений был проведён родоначальником современной экономической теории Адамом Смитом в его трактате 1776 года «Исследование о природе и причинах богатства народов». Шотландский учёный в данной работе рассматривает основные концепции того времени — меркантилизм и физиократию.

В XVIII веке вместе с развитием экономической теории появляются и работы, посвящённые изучению уже сложившихся экономических доктрин. Так, в 1824−1825 годах появляются обзоры экономических воззрений последователя Д. Рикардо Дж. Р. Мак-Куллоха. В 1829 году французский экономист Жан-Батист Сэй посвятил истории науки 6-й том своего «Полного курса практической политической экономии». В 1837 году выходит в свет «История политической экономии в Европе» французского экономиста Жерома Бланки. В 1845 году выходит ещё одна работа Дж. Р. Мак-Куллоха «Политэкономическая литература». Также анализ экономических воззрений можно обнаружить в книге 1848 года немецкого экономиста Бруно Гильдебранда «Политическая экономия настоящего и будущего» и публикациях его соотечественника Вильгельма Рошера. В 1850—1868 годах выходит несколько статей, посвящённых обзору экономических доктрин итальянского учёного Франческо Феррары. В 1858 году русский экономист И. В. Вернадский выпускает «Очерк истории политической экономии». В 1871 году немецкий философ Евгений Дюринг публикует «Критику истории национальной экономии и социализма», а в 1888 году вышла книга ирландского экономиста Дж. К. Ингрэма «История политической экономии».

В XIX веке экономическая теория возникает в форме отдельных курсов на юридических факультетах университетов, затем появляются особые экономические факультеты, формируется круг профессиональных экономистов. Так, в 1805 году английский экономист Томас Мальтус стал профессором новой истории и политической экономии в колледже Британской Ост-Индской компании, в 1818 году в Колумбийском университете Нью-Йорка появилась должность профессора моральной философии и политической экономии, в 1819 году французский учёный Жан-Батист Сэй занял кафедру промышленной экономии в Парижской Консерватории искусств и ремесел. Политическую экономию в качестве особого предмета начинают преподавать в 1825 году в Оксфорде, в 1828 году в Университетском колледже Лондона, а 1832 году в Дублинском университете.

Среди российских работ по истории экономических учений XIX и начала ХХ веков выделяются «Очерк истории политической экономии» 1883 года И. И. Иванюкова, «История политической экономии» 1892 года А. И. Чупрова, «История политической экономии» 1900 года Л. В. Федоровича и «История политической экономии. Философское, историческое и теоретическое начала экономики XIX в.» 1909 года А. Н. Миклашевского. В рамках книги «Экономические очерки», российский учёный В. К. Дмитриев анализирует основные положения теории трудовой ценности и ренты Д. Рикардо, концепции распределения И. фон Тюнена, модели конкуренции О. Курно и основные положения маржинализма при помощи математических методов. Ценный вклад в изучение истории экономических теорий древнего Китая внес В. М. Штейн, осуществивший перевод и исследование экономических глав древнекитайского памятника «Гуань-цзы».

Свой вклад в данную область экономического знания внёс и великий английский экономист Альфред Маршалл, включивший в свой трактат 1891 года «Принципы экономической науки» приложение под названием «Развитие экономической науки». «История теорий производства и распределения в английской политической экономии с 1776 по 1848 гг.» английского экономиста Э. Кеннана, опубликованная в 1893 году содержит интерпретацию идей Д. Рикардо, Джеймса и Джона Стюарта Миллей, Т. Мальтуса и других. Таким образом, формирование истории экономической науки завершилось в конце XIX — начале ХХ вв., к этому времени историю экономических учений уже начали преподавать в парижской Сорбонне.

Среди работ начала XX века, посвященных изучению экономических воззрений, выделяется «Теории прибавочной стоимости» Карла Маркса в редакции Карла Каутского, изданная в 1905—1910 годах, где анализируются теории А. Смита, Д. Рикардо, и других представителей политической экономии. В 1909 году вышло первое издание «Историй экономических доктрин» французских экономистов Шарля Жида и Шарля Риста. В данной работе анализировались концепции неортодоксальных направлений, например, сенсимонистов, утопистов, фабианцев, анархистов (в том числе показаны взгляды М. А. Бакунина и П. А. Кропоткина). Важнейшей работой, посвященной истории меркантилистской теории и сохраняющей научное значение по сей день, является двухтомное произведение 1934 года шведского экономиста Эли Хекшера «Меркантилизм». Также подробный анализ меркантилизма приведен в «Общей теории занятости, процента и денег» Дж. М. Кейнса.

Во второй половине ХХ века вышло большое количество исследований по истории экономических учений, среди авторов которых были такие крупные экономисты, как Й. Шумпетер, М. Блауг, Р. Хайлбронер, Дж. Стиглер, У. К. Митчелл, Дж. К. Гэлбрейт и многие другие.

Литература

• Galbraith J. K. Economics in Perspective: A Critical History. — Boston: Houghton Mifflin, 1988. — 324 p. — ISBN 978-0395483466.
• W. Mitchell. Types of Economic Theory: From Mercantilism to Institutionalism. — Augustus M Kelley Pubs, 1969. — ISBN 978-0678002346.
• H. Spiegel, A. Hubbard. The Growth of Economic Thought. — 3 Sub edition. — Duke University Press, 1991. — 896 с. — ISBN 978-0822309734.
• G. Stigler. Essays in the history of economics. — University of Chicago Press, 1965. — 391 с.
• М. Блауг. Экономическая мысль в ретроспективе. — М.: Дело, 1996. — 687 с. — ISBN 5-86461-151-4.
• Сильвия Назар. Путь к великой цели. История одной экономической идеи. — М.: АСТ CORPUS, 2013
• Лайонел Роббинс. История экономической мысли: лекции в Лондонской школе экономики / пер. с англ. — М.: Изд-во Института Гайдара, 2013.
• Роберт Л. Хайлбронер. Философы от мира сего = The Worldly Philosophers. — М.: КоЛибри, 2008. — 432 с. — ISBN 978-5-389-00073-5.
• Шумпетер Й. [ek-lit.narod.ru/shumsod2.htm История экономического анализа]. — Экономическая школа, Санкт-Петербургский университет экономики и финансов, Высшая школа экономики, 2004. — ISBN 5-900428-60-5, 5-900428-64-8, 0-415-10888-8.
• Экономическая теория / Под ред. Е. Н. Лобачёвой. — 2-е изд. — М.: Высшее образование, 2009. — 515 с. — ISBN 978-5-9692-0406-5.

Ссылки

• [gallery.economicus.ru Галерея экономистов]
• [web.archive.org/web/20040701234004/cepa.newschool.edu/het/ The history of economic thought website]

Отрывок, характеризующий История экономических учений

– Наше дело исполнять свой долг, рубиться и не думать, вот и всё, – заключил он.
– И пить, – сказал один из офицеров, не желавший ссориться.
– Да, и пить, – подхватил Николай. – Эй ты! Еще бутылку! – крикнул он.



В 1808 году император Александр ездил в Эрфурт для нового свидания с императором Наполеоном, и в высшем Петербургском обществе много говорили о величии этого торжественного свидания.
В 1809 году близость двух властелинов мира, как называли Наполеона и Александра, дошла до того, что, когда Наполеон объявил в этом году войну Австрии, то русский корпус выступил за границу для содействия своему прежнему врагу Бонапарте против прежнего союзника, австрийского императора; до того, что в высшем свете говорили о возможности брака между Наполеоном и одной из сестер императора Александра. Но, кроме внешних политических соображений, в это время внимание русского общества с особенной живостью обращено было на внутренние преобразования, которые были производимы в это время во всех частях государственного управления.
Жизнь между тем, настоящая жизнь людей с своими существенными интересами здоровья, болезни, труда, отдыха, с своими интересами мысли, науки, поэзии, музыки, любви, дружбы, ненависти, страстей, шла как и всегда независимо и вне политической близости или вражды с Наполеоном Бонапарте, и вне всех возможных преобразований.
Князь Андрей безвыездно прожил два года в деревне. Все те предприятия по именьям, которые затеял у себя Пьер и не довел ни до какого результата, беспрестанно переходя от одного дела к другому, все эти предприятия, без выказыванья их кому бы то ни было и без заметного труда, были исполнены князем Андреем.
Он имел в высшей степени ту недостававшую Пьеру практическую цепкость, которая без размахов и усилий с его стороны давала движение делу.
Одно именье его в триста душ крестьян было перечислено в вольные хлебопашцы (это был один из первых примеров в России), в других барщина заменена оброком. В Богучарово была выписана на его счет ученая бабка для помощи родильницам, и священник за жалованье обучал детей крестьянских и дворовых грамоте.
Одну половину времени князь Андрей проводил в Лысых Горах с отцом и сыном, который был еще у нянек; другую половину времени в богучаровской обители, как называл отец его деревню. Несмотря на выказанное им Пьеру равнодушие ко всем внешним событиям мира, он усердно следил за ними, получал много книг, и к удивлению своему замечал, когда к нему или к отцу его приезжали люди свежие из Петербурга, из самого водоворота жизни, что эти люди, в знании всего совершающегося во внешней и внутренней политике, далеко отстали от него, сидящего безвыездно в деревне.
Кроме занятий по именьям, кроме общих занятий чтением самых разнообразных книг, князь Андрей занимался в это время критическим разбором наших двух последних несчастных кампаний и составлением проекта об изменении наших военных уставов и постановлений.
Весною 1809 года, князь Андрей поехал в рязанские именья своего сына, которого он был опекуном.
Пригреваемый весенним солнцем, он сидел в коляске, поглядывая на первую траву, первые листья березы и первые клубы белых весенних облаков, разбегавшихся по яркой синеве неба. Он ни о чем не думал, а весело и бессмысленно смотрел по сторонам.
Проехали перевоз, на котором он год тому назад говорил с Пьером. Проехали грязную деревню, гумны, зеленя, спуск, с оставшимся снегом у моста, подъём по размытой глине, полосы жнивья и зеленеющего кое где кустарника и въехали в березовый лес по обеим сторонам дороги. В лесу было почти жарко, ветру не слышно было. Береза вся обсеянная зелеными клейкими листьями, не шевелилась и из под прошлогодних листьев, поднимая их, вылезала зеленея первая трава и лиловые цветы. Рассыпанные кое где по березнику мелкие ели своей грубой вечной зеленью неприятно напоминали о зиме. Лошади зафыркали, въехав в лес и виднее запотели.
Лакей Петр что то сказал кучеру, кучер утвердительно ответил. Но видно Петру мало было сочувствования кучера: он повернулся на козлах к барину.
– Ваше сиятельство, лёгко как! – сказал он, почтительно улыбаясь.
– Что!
– Лёгко, ваше сиятельство.
«Что он говорит?» подумал князь Андрей. «Да, об весне верно, подумал он, оглядываясь по сторонам. И то зелено всё уже… как скоро! И береза, и черемуха, и ольха уж начинает… А дуб и не заметно. Да, вот он, дуб».
На краю дороги стоял дуб. Вероятно в десять раз старше берез, составлявших лес, он был в десять раз толще и в два раза выше каждой березы. Это был огромный в два обхвата дуб с обломанными, давно видно, суками и с обломанной корой, заросшей старыми болячками. С огромными своими неуклюжими, несимметрично растопыренными, корявыми руками и пальцами, он старым, сердитым и презрительным уродом стоял между улыбающимися березами. Только он один не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел видеть ни весны, ни солнца.
«Весна, и любовь, и счастие!» – как будто говорил этот дуб, – «и как не надоест вам всё один и тот же глупый и бессмысленный обман. Всё одно и то же, и всё обман! Нет ни весны, ни солнца, ни счастия. Вон смотрите, сидят задавленные мертвые ели, всегда одинакие, и вон и я растопырил свои обломанные, ободранные пальцы, где ни выросли они – из спины, из боков; как выросли – так и стою, и не верю вашим надеждам и обманам».
Князь Андрей несколько раз оглянулся на этот дуб, проезжая по лесу, как будто он чего то ждал от него. Цветы и трава были и под дубом, но он всё так же, хмурясь, неподвижно, уродливо и упорно, стоял посреди их.
«Да, он прав, тысячу раз прав этот дуб, думал князь Андрей, пускай другие, молодые, вновь поддаются на этот обман, а мы знаем жизнь, – наша жизнь кончена!» Целый новый ряд мыслей безнадежных, но грустно приятных в связи с этим дубом, возник в душе князя Андрея. Во время этого путешествия он как будто вновь обдумал всю свою жизнь, и пришел к тому же прежнему успокоительному и безнадежному заключению, что ему начинать ничего было не надо, что он должен доживать свою жизнь, не делая зла, не тревожась и ничего не желая.


По опекунским делам рязанского именья, князю Андрею надо было видеться с уездным предводителем. Предводителем был граф Илья Андреич Ростов, и князь Андрей в середине мая поехал к нему.
Был уже жаркий период весны. Лес уже весь оделся, была пыль и было так жарко, что проезжая мимо воды, хотелось купаться.
Князь Андрей, невеселый и озабоченный соображениями о том, что и что ему нужно о делах спросить у предводителя, подъезжал по аллее сада к отрадненскому дому Ростовых. Вправо из за деревьев он услыхал женский, веселый крик, и увидал бегущую на перерез его коляски толпу девушек. Впереди других ближе, подбегала к коляске черноволосая, очень тоненькая, странно тоненькая, черноглазая девушка в желтом ситцевом платье, повязанная белым носовым платком, из под которого выбивались пряди расчесавшихся волос. Девушка что то кричала, но узнав чужого, не взглянув на него, со смехом побежала назад.
Князю Андрею вдруг стало от чего то больно. День был так хорош, солнце так ярко, кругом всё так весело; а эта тоненькая и хорошенькая девушка не знала и не хотела знать про его существование и была довольна, и счастлива какой то своей отдельной, – верно глупой – но веселой и счастливой жизнию. «Чему она так рада? о чем она думает! Не об уставе военном, не об устройстве рязанских оброчных. О чем она думает? И чем она счастлива?» невольно с любопытством спрашивал себя князь Андрей.
Граф Илья Андреич в 1809 м году жил в Отрадном всё так же как и прежде, то есть принимая почти всю губернию, с охотами, театрами, обедами и музыкантами. Он, как всякому новому гостю, был рад князю Андрею, и почти насильно оставил его ночевать.
В продолжение скучного дня, во время которого князя Андрея занимали старшие хозяева и почетнейшие из гостей, которыми по случаю приближающихся именин был полон дом старого графа, Болконский несколько раз взглядывая на Наташу чему то смеявшуюся и веселившуюся между другой молодой половиной общества, всё спрашивал себя: «о чем она думает? Чему она так рада!».
Вечером оставшись один на новом месте, он долго не мог заснуть. Он читал, потом потушил свечу и опять зажег ее. В комнате с закрытыми изнутри ставнями было жарко. Он досадовал на этого глупого старика (так он называл Ростова), который задержал его, уверяя, что нужные бумаги в городе, не доставлены еще, досадовал на себя за то, что остался.
Князь Андрей встал и подошел к окну, чтобы отворить его. Как только он открыл ставни, лунный свет, как будто он настороже у окна давно ждал этого, ворвался в комнату. Он отворил окно. Ночь была свежая и неподвижно светлая. Перед самым окном был ряд подстриженных дерев, черных с одной и серебристо освещенных с другой стороны. Под деревами была какая то сочная, мокрая, кудрявая растительность с серебристыми кое где листьями и стеблями. Далее за черными деревами была какая то блестящая росой крыша, правее большое кудрявое дерево, с ярко белым стволом и сучьями, и выше его почти полная луна на светлом, почти беззвездном, весеннем небе. Князь Андрей облокотился на окно и глаза его остановились на этом небе.
Комната князя Андрея была в среднем этаже; в комнатах над ним тоже жили и не спали. Он услыхал сверху женский говор.
– Только еще один раз, – сказал сверху женский голос, который сейчас узнал князь Андрей.
– Да когда же ты спать будешь? – отвечал другой голос.
– Я не буду, я не могу спать, что ж мне делать! Ну, последний раз…
Два женские голоса запели какую то музыкальную фразу, составлявшую конец чего то.
– Ах какая прелесть! Ну теперь спать, и конец.
– Ты спи, а я не могу, – отвечал первый голос, приблизившийся к окну. Она видимо совсем высунулась в окно, потому что слышно было шуршанье ее платья и даже дыханье. Всё затихло и окаменело, как и луна и ее свет и тени. Князь Андрей тоже боялся пошевелиться, чтобы не выдать своего невольного присутствия.
– Соня! Соня! – послышался опять первый голос. – Ну как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть! Ах, какая прелесть! Да проснись же, Соня, – сказала она почти со слезами в голосе. – Ведь этакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало.
Соня неохотно что то отвечала.
– Нет, ты посмотри, что за луна!… Ах, какая прелесть! Ты поди сюда. Душенька, голубушка, поди сюда. Ну, видишь? Так бы вот села на корточки, вот так, подхватила бы себя под коленки, – туже, как можно туже – натужиться надо. Вот так!
– Полно, ты упадешь.
Послышалась борьба и недовольный голос Сони: «Ведь второй час».
– Ах, ты только всё портишь мне. Ну, иди, иди.
Опять всё замолкло, но князь Андрей знал, что она всё еще сидит тут, он слышал иногда тихое шевеленье, иногда вздохи.
– Ах… Боже мой! Боже мой! что ж это такое! – вдруг вскрикнула она. – Спать так спать! – и захлопнула окно.
«И дела нет до моего существования!» подумал князь Андрей в то время, как он прислушивался к ее говору, почему то ожидая и боясь, что она скажет что нибудь про него. – «И опять она! И как нарочно!» думал он. В душе его вдруг поднялась такая неожиданная путаница молодых мыслей и надежд, противоречащих всей его жизни, что он, чувствуя себя не в силах уяснить себе свое состояние, тотчас же заснул.


На другой день простившись только с одним графом, не дождавшись выхода дам, князь Андрей поехал домой.
Уже было начало июня, когда князь Андрей, возвращаясь домой, въехал опять в ту березовую рощу, в которой этот старый, корявый дуб так странно и памятно поразил его. Бубенчики еще глуше звенели в лесу, чем полтора месяца тому назад; всё было полно, тенисто и густо; и молодые ели, рассыпанные по лесу, не нарушали общей красоты и, подделываясь под общий характер, нежно зеленели пушистыми молодыми побегами.
Целый день был жаркий, где то собиралась гроза, но только небольшая тучка брызнула на пыль дороги и на сочные листья. Левая сторона леса была темна, в тени; правая мокрая, глянцовитая блестела на солнце, чуть колыхаясь от ветра. Всё было в цвету; соловьи трещали и перекатывались то близко, то далеко.
«Да, здесь, в этом лесу был этот дуб, с которым мы были согласны», подумал князь Андрей. «Да где он», подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и сам того не зная, не узнавая его, любовался тем дубом, которого он искал. Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого недоверия и горя, – ничего не было видно. Сквозь жесткую, столетнюю кору пробились без сучков сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что этот старик произвел их. «Да, это тот самый дуб», подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное, весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое, укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь, и луна, – и всё это вдруг вспомнилось ему.
«Нет, жизнь не кончена в 31 год, вдруг окончательно, беспеременно решил князь Андрей. Мало того, что я знаю всё то, что есть во мне, надо, чтобы и все знали это: и Пьер, и эта девочка, которая хотела улететь в небо, надо, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, чтоб не жили они так независимо от моей жизни, чтоб на всех она отражалась и чтобы все они жили со мною вместе!»

Возвратившись из своей поездки, князь Андрей решился осенью ехать в Петербург и придумал разные причины этого решенья. Целый ряд разумных, логических доводов, почему ему необходимо ехать в Петербург и даже служить, ежеминутно был готов к его услугам. Он даже теперь не понимал, как мог он когда нибудь сомневаться в необходимости принять деятельное участие в жизни, точно так же как месяц тому назад он не понимал, как могла бы ему притти мысль уехать из деревни. Ему казалось ясно, что все его опыты жизни должны были пропасть даром и быть бессмыслицей, ежели бы он не приложил их к делу и не принял опять деятельного участия в жизни. Он даже не понимал того, как на основании таких же бедных разумных доводов прежде очевидно было, что он бы унизился, ежели бы теперь после своих уроков жизни опять бы поверил в возможность приносить пользу и в возможность счастия и любви. Теперь разум подсказывал совсем другое. После этой поездки князь Андрей стал скучать в деревне, прежние занятия не интересовали его, и часто, сидя один в своем кабинете, он вставал, подходил к зеркалу и долго смотрел на свое лицо. Потом он отворачивался и смотрел на портрет покойницы Лизы, которая с взбитыми a la grecque [по гречески] буклями нежно и весело смотрела на него из золотой рамки. Она уже не говорила мужу прежних страшных слов, она просто и весело с любопытством смотрела на него. И князь Андрей, заложив назад руки, долго ходил по комнате, то хмурясь, то улыбаясь, передумывая те неразумные, невыразимые словом, тайные как преступление мысли, связанные с Пьером, с славой, с девушкой на окне, с дубом, с женской красотой и любовью, которые изменили всю его жизнь. И в эти то минуты, когда кто входил к нему, он бывал особенно сух, строго решителен и в особенности неприятно логичен.
– Mon cher, [Дорогой мой,] – бывало скажет входя в такую минуту княжна Марья, – Николушке нельзя нынче гулять: очень холодно.
– Ежели бы было тепло, – в такие минуты особенно сухо отвечал князь Андрей своей сестре, – то он бы пошел в одной рубашке, а так как холодно, надо надеть на него теплую одежду, которая для этого и выдумана. Вот что следует из того, что холодно, а не то чтобы оставаться дома, когда ребенку нужен воздух, – говорил он с особенной логичностью, как бы наказывая кого то за всю эту тайную, нелогичную, происходившую в нем, внутреннюю работу. Княжна Марья думала в этих случаях о том, как сушит мужчин эта умственная работа.


Князь Андрей приехал в Петербург в августе 1809 года. Это было время апогея славы молодого Сперанского и энергии совершаемых им переворотов. В этом самом августе, государь, ехав в коляске, был вывален, повредил себе ногу, и оставался в Петергофе три недели, видаясь ежедневно и исключительно со Сперанским. В это время готовились не только два столь знаменитые и встревожившие общество указа об уничтожении придворных чинов и об экзаменах на чины коллежских асессоров и статских советников, но и целая государственная конституция, долженствовавшая изменить существующий судебный, административный и финансовый порядок управления России от государственного совета до волостного правления. Теперь осуществлялись и воплощались те неясные, либеральные мечтания, с которыми вступил на престол император Александр, и которые он стремился осуществить с помощью своих помощников Чарторижского, Новосильцева, Кочубея и Строгонова, которых он сам шутя называл comite du salut publique. [комитет общественного спасения.]
Теперь всех вместе заменил Сперанский по гражданской части и Аракчеев по военной. Князь Андрей вскоре после приезда своего, как камергер, явился ко двору и на выход. Государь два раза, встретив его, не удостоил его ни одним словом. Князю Андрею всегда еще прежде казалось, что он антипатичен государю, что государю неприятно его лицо и всё существо его. В сухом, отдаляющем взгляде, которым посмотрел на него государь, князь Андрей еще более чем прежде нашел подтверждение этому предположению. Придворные объяснили князю Андрею невнимание к нему государя тем, что Его Величество был недоволен тем, что Болконский не служил с 1805 года.
«Я сам знаю, как мы не властны в своих симпатиях и антипатиях, думал князь Андрей, и потому нечего думать о том, чтобы представить лично мою записку о военном уставе государю, но дело будет говорить само за себя». Он передал о своей записке старому фельдмаршалу, другу отца. Фельдмаршал, назначив ему час, ласково принял его и обещался доложить государю. Через несколько дней было объявлено князю Андрею, что он имеет явиться к военному министру, графу Аракчееву.