История (Тацит)
«Исто́рия»[1] (лат. Historiae) — крупное произведение древнеримского историка Публия Корнелия Тацита. Оно охватывало период с 69 по 96 годы н. э., то есть год четырёх императоров и правление династии Флавиев. До наших дней сохранились только четыре первые книги этого труда и начало пятой, которые описывали события 69 и 70 годов. О правлении более ранних императоров Тацит впоследствии составил «Анналы».
Содержание
Структура
Точное число книг «Истории» неизвестно: современные исследователи чаще говорят о 12 книгах[2][3], хотя из оглавления рукописи «Медицейская II» следует, что «История» состояла из 14 книг[4].
- Книга I. Правление Гальбы, победа Отона, восстание Вителлия, начало войны между Отоном и Вителлием.
- Книга II. Победа Вителлия в Риме. События на Востоке; провозглашение Веспасиана императором.
- Книга III. Борьба между Вителлием и Веспасианом.
- Книга IV. События в Риме; заговор Цивилиса.
- Книга V. Экспедиция Тита в Иудею, подавление заговора Цивилиса.
Хронология
В современной историографии принято считать, что произведение было завершено около 109 года[3][5][6][7], хотя нет свидетельств, позволяющих точно его датировать[8].
Особенности
Первоначально Тацит планировал описать правление Домициана в негативном свете и противопоставить ему властвование Нервы и Траяна[9]. Впрочем, вскоре историк разочаровался в новом режиме, и изменение взглядов нашло отражение в его сочинениях[10]. По этой причине, а также из-за деликатности темы историк решил отказаться от описания правления Нервы и Траяна[8]. На это решение повлияло и недовольство известных в Риме людей излишне откровенными рассказами о закулисной жизни римского сената, которые хорошо осведомлённый Тацит начал включать в повествование (см. основную статью).
Напишите отзыв о статье "История (Тацит)"
Примечания
- ↑ Historiae — именительный падеж, множественное число, то есть «Истории», однако в латинском языке так могли называть единое историческое сочинение в нескольких частях.
- ↑ Альбрехт М. История римской литературы. Т. 2. — М.: Греко-латинский кабинет, 2004. — С. 1202
- ↑ 1 2 Mellor R. The Roman Historians. — London—New York: Routledge, 1999. — P. 80
- ↑ Альбрехт М. История римской литературы. Т. 2. — М.: Греко-латинский кабинет, 2004. — С. 1201
- ↑ Grant M. Greek and Roman historians: information and misinformation. — London—New York: Routledge, 1995. — P. 19
- ↑ Альбрехт М. История римской литературы. Т. 2. — М.: Греко-латинский кабинет, 2004. — С. 1198
- ↑ Ash R. Fission and fusion: shifting Roman identities in the Histories // The Cambridge Companion to Tacitus. Ed. by A. J. Woodman. — Cambridge, 2009. — P. 89
- ↑ 1 2 Goodyear F. R. D. Early Principate. History and biography. Tacitus // The Cambridge History of Classical Literature. Volume 2: Latin Literature. Ed. by E. J. Kenney, W. V. Clausen. — Cambridge: Cambridge University Press, 1982. — P. 646
- ↑ Ash R. Fission and fusion: shifting Roman identities in the Histories // The Cambridge Companion to Tacitus. Ed. by A. J. Woodman. — Cambridge, 2009. — P. 86
- ↑ Например, в «Истории» он критикует Луция Вергиния Руфа, хотя в 97 году он произнёс похвальную речь на его похоронах.
Отрывок, характеризующий История (Тацит)
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
