Источник (роман)

Источник
The Fountainhead
Обложка издания 1952 года
Жанр:	Роман
Автор:	Айн Рэнд
Язык оригинала:	Английский
Дата первой публикации:	1943
Издательство:	Bobbs-Merrill Company
Предыдущее:	«Мы живые»
Следующее:	«Атлант расправил плечи»

«Источник» (англ. The Fountainhead) — роман американской писательницы и философа Айн Рэнд. Впервые опубликован в 1943 году в США. Наряду с романом «Атлант расправил плечи» (1957 год), «Источник» входит в число самых известных произведений американской литературы. Несмотря на то что роман был плохо принят критикой, через два года с момента выхода он стал бестселлером. К 2008 году было продано 6,5 млн экземпляров романа на английском языке, не считая переводов. «Источник» неоднократно издавался на русском языке. По роману в 1949 году был снят одноименный фильм (англ. The Fountainhead). Сценарий написала сама Айн Рэнд, а главную роль сыграл Гари Купер.

Главная идея романа состоит в том, что основной двигатель прогресса — это творческие люди с ярко выраженным эго. Главный герой романа — талантливый архитектор Говард Рорк, убежденный индивидуалист, чья миссия творить и преобразовывать мир. Рорк отстаивает свободу творческой личности, отказывается идти на компромиссы и отступать от собственных жизненных и профессиональных стандартов.

История создания

В 1928 году по поручению кинорежиссёра и продюсера Сесила Демилля (англ. Cecil Blount DeMille) Айн Рэнд начала работать над киносценарием по оригинальной истории Дадли Мерфи (англ. Dudley Murphy). В рассказе Мерфи речь шла о двух рабочих, строящих небоскреб в Нью-Йорке и влюбленных в одну женщину. У Рэнд рабочие превратились в архитекторов, один из которых, Говард Кэйн, был преданным своему делу идеалистом, возводящим небоскреб, невзирая на все препятствия. В конце фильма Кэйн праздновал победу, стоя на крыше построенного здания. Однако Сесиль де Милль отклонил сценарий Рэнд. Фильм «Небоскреб» (англ. Skyscraper), 1928 год, был снят по сценарию, основанному на идее Мерфи, но некоторые элементы своего варианта Рэнд позже использовала в «Источнике».

Приступая к работе над романом, сюжет и герои которого были связаны с незнакомой ей профессиональной сферой, Рэнд прочитала множество книг об архитектуре и биографий архитекторов, а также бесплатно работала машинисткой в бюро архитектора Эли Жак Кана (англ. Ely Jacques Kahn).

Работа над романом постоянно прерывалась. В 1937 году Рэнд написала новеллу «Гимн» (англ. Anthem), в 1940 году закончила адаптацию для театра своего романа «Мы — живые» (англ. We the Living) и принимала активное участие в политике как волонтер президентской кампании Уэнделла Уилки. Когда закончились деньги, полученные в качестве гонораров за предыдущие работы, она стала подрабатывать рецензентом-фрилансером, оценивая и отбирая сценарии для киностудий. В результате, когда Рэнд наконец нашла издателя, роман был готов только на треть.

Хотя произведения Айн Рэнд уже издавались ранее, найти издателя для «Источника» оказалось непросто. Macmillan Publishing, напечатавшее «Мы живые», отказалось от «Источника» из-за того, что автор настаивала на более активной рекламе нового романа. Агент писательницы стал предлагать книгу другим издательствам. В 1938 году Knopf подписало договор на книгу, но у Рэнд к октябрю 1940 года была готова только четвёртая часть текста, и издатель разорвал договор. Несколько других издателей отклонили книгу, агент Рэнд начал критиковать роман, был уволен, а Рэнд занялась поиском издателя самостоятельно.

Помог Рэнд сценарист Ричард Миланд (англ. Richard Mealand), её начальник в Paramount Pictures. Он свел Рэнд со своими знакомыми в издательской сфере, в частности в Bobbs-Merrill Company. Редактору Арчибальду Огдену (англ. Archibald Ogden), недавно начавшему работать в Bobbs-Merrill, роман понравился. Однако мнения двух штатных рецензентов разошлись. Один считал, что это великая книга, которую не удастся продать, другой полагал, что это макулатура, но будет хорошо продаваться. Начальник Огдена, президент издательства Д. Л. Чамберс (англ. D.L. Chambers), принял решение отклонить книгу. Огден в ответ написал в головной офис: «Если это неподходящая для вас книга, то я неподходящий для вас редактор». Проявленное Огденом упорство привело к тому, что в декабре 1941 года контракт с Айн Рэнд был подписан. Двенадцать других издательств «Источник» отклонили.

«Источник» был опубликован в мае 1943 года. Сначала книга продавалась плохо, но благодаря народной молве в итоге попала в списки бестселлеров. В августе 1945 года, через два года после выхода в свет, роман занял шестую строчку списка бестселлеров The New York Times.

В 1971 году в честь 25-летия первой публикации романа вышло юбилейное издание «Источника» с новым предисловием Айн Рэнд (издательство — New American Library). В юбилейное издание 1993 года (50 лет со дня выхода) Bobbs-Merrill добавило послесловие последователя и наследника Айн Рэнд американского философа Леонарда Пейкоффа (англ. Leonard S. Peikoff). К 2008 году было продано 6,5 млн экземпляров на английском языке. Роман был переведен на другие языки, среди которых русский, китайский, болгарский, хорватский, чешский, французский, греческий, итальянский, японский, турецкий и др.

Персонажи

Главные

• Говард Рорк — главный герой романа, талантливый и честолюбивый архитектор. Рорк убежден в том, что творец — эгоист в абсолютном смысле, а коллективизм — закон паразита, второсортного человека. «Различна мера способностей, но основной принцип един: мера независимости человека, инициативности и преданности своему делу определяет его талант как работника и ценность как человека. Независимость — вот единственный критерий его значимости и достоинства. То, что человек есть и во что он ставит себя, а не то, что он сделал или не сделал для других. Нет замены личному достоинству, и нет иной шкалы для его оценки, кроме независимости». Он никогда не поступается своими принципами и, несмотря на все трудности, в финале романа побеждает. Один из прототипов Говарда Рорка — американский архитектор-новатор Фрэнк Ллойд Райт (англ. Frank Lloyd Wright).

• Питер Китинг — честолюбивый архитектор, сокурсник Рорка. Одаренный человек, он растрачивает свои способности, стремясь угождать вкусам клиентов. Зависим от чужого мнения: отца Доминик Франкон, архитектурного истеблишмента, своей матери, даже Рорка, к которому часто обращается за профессиональной помощью. В отличие от Рорка, строит свою жизнь и карьеру на основе компромиссов. В финале терпит поражение: «Он не хотел быть великим, лишь бы другие считали его великим. Он не хотел строить — хотел, чтобы им восхищались как строителем. Он заимствовал у других, чтобы произвести впечатление на других. Вот его самоотречение. Он предал своё Я».

• Доминик Франкон — главный женский персонаж «Источника». Надменная красивая и умная блондинка. Дочь Гая Франкона, успешного архитектора. В начале романа работает журналистом в «Знамени» — ведет колонку о дизайне интерьеров, её увольняют за речь на первом суде над Говардом Рорком. Любит Рорка, но выходит замуж сначала за Питера Китинга, затем за Гейла Винанда. В финале романа становится женой Говарда Рорка и, наконец, обретает счастье.

• Гейл Винанд — богатый и влиятельный человек, среди прочего владеет газетой «Знамя», в которой работают Доминик Франкон и Эллсворт Тухи. Поднялся с самых низов. У него много общего с Говардом Рорком, но его успех зависит от способности угождать общественному мнению, что в итоге приводит Винанда к краху. В дневниках Айн Рэнд описывала Винанда как «человека, который мог бы быть» героическим индивидуалистом, противопоставляя его Рорку, который таковым является.

• Эллсворт Монктон Тухи — критик и журналист, ведущий популярную колонку о строительстве и архитектуре в «Знамени». Антагонист Говарда Рорка, Тухи — приверженец коллективизма: «Только когда вы сможете почувствовать отвращение к собственному бесценному маленькому Я, вы обретете подлинно полный покой альтруизма». В индивидуализме Рорка он видит большую угрозу. Влияет на жизнь всех главных героев романа, в частности борется с Рорком. Доминик Франкон дает Тухи следующую характеристику: «Идеальный мерзавец»

Второстепенные

• Генри Камерон — архитектор, учитель Рорка и его первый работодатель; прототип — архитектор Луис Салливан.
• Кэтрин Хейлси — невеста Китинга и племянница Тухи.
• Гай Франкон — отец Доминик, работодатель Китинга и его бизнес-партнёр. Глава архитектурной фирмы «Франкон и Хейер» и впоследствии «Франкон и Китинг».
• Лусиус Хейер — архитектор, управляющий вместе с Гаем Франконом архитектурной фирмой «Франкон и Хейер». В последствии неосознанных манипуляций Питера Китинга, Хейер доведён до смерти.
• Стивен Мэллори — талантливый скульптор, разуверившийся в собственных силах, пытается убить Тухи, под влиянием Рорка вновь обретает уверенность и создает статую для храма Стоддарта.
• Альва Скаррет — главный редактор газеты Винанда. Один из самых старых сотрудников «Знамени».
• Джон Эрик Снайт — работодатель Рорка, использовавший коллективную работу для создания окончательного варианта проектов.
• Остин Хэллер — мыслитель-индивидуалист, нанявший Рорка на работу и ставший одним из его преданных союзников.
• Лойс Кук — молодая писательница, глава Союза американских писателей. Автор книг «Саванны и саваны» и «Доблестный камень в мочевом пузыре». Является приверженкой взглядов Эллсварта М. Тухи, которые выражает в своей литературе.
• Ралстон Холкомб — президент Американской гильдии архитекторов (АГА). Не принимает взглядов коллег и считает единственным архитектурным стилем Возрождение. На его взгляд, с эпохи Возраждения не появилось стиля, который мог бы превзойти данный.

Сюжет

Роман начинается с того, что весной 1922 года студента-архитектора Говарда Рорка исключают из Стентонского технологического института за отказ придерживаться традиций и общепринятых методов в проектировании зданий. Он едет в Нью-Йорк и поступает на работу в бюро Генри Камерона, известного в прошлом архитектора, чьим творчеством Рорк восхищается, и чье нежелание пойти на поводу у вкусов публики стоило ему карьеры.

Однокурсник и приятель Рорка Питер Китинг успешно оканчивает институт, тоже приезжает в Нью-Йорк и устраивается на работу в престижную архитектурную фирму Франкона и Хейера. Карьера Китинга успешно развивается благодаря его умению льстить, угождать и удовлетворять клиентов, которые в свою очередь стремятся произвести впечатление на публику. Что касается воплощения замыслов, то за помощью Китингу приходится обращаться к Рорку.

Карьера Рорка складывается непросто: после закрытия бюро Генри Камерона он работает в нескольких компаниях (в том числе и у Китинга). В итоге из-за нежелания идти на компромисс и поступаться своими идеями, идя на поводу у желаний клиентов, Говард Рорк устраивается на работу каменотесом в гранитный карьер. Здесь он случайно знакомится с Доминик, красивой, темпераментной дочерью владельца карьера Гая Франкона. Возникает взаимное влечение, но отношения развиваются непросто — как столкновение двух сильных характеров, завершившееся грубым сексуальным актом. Вскоре после этого события Рорк возвращается в Нью-Йорк для работы на нового клиента, оставляя Доминик, которая так и не узнала имени своего возлюбленного.

Эллсворт Тухи — влиятельный автор популярной колонки об архитектуре в нью-йоркской газете «Знамя», решает уничтожить Говарда Рорка с помощью клеветнической кампании. Он убеждает бизнесмена Хоптона Стоддарда поручить Рорку строительство храма человеческого духа. Получив полную творческую свободу, Рорк создает необычное здание, одним из элементов которого стала обнаженная женская мраморная фигура (в качестве модели скульптору позировала Доминик Франкон). Храм так и не был открыт, а Тухи убедил заказчика подать на Рорка в суд, обвинив его в некомпетентности и мошенничестве. На процессе известные архитекторы (включая Китинга) свидетельствовали, что стиль Рорка не соответствует общепринятому и противозаконен. Доминик защищает Рорка, но он проигрывает дело и снова теряет свой бизнес.

Поняв после суда, что не может жить, разрываясь между существующим миром и Рорком, Доминик делает предложение Китингу, и они скоропалительно женятся. Доминик посвящает себя делам мужа, ради карьеры которого, в частности, соглашается переспать с Гейлом Винандом, владельцем и главным редактором «Знамени». Винанд влюбляется в Доминик и делает ей предложение. Они женятся. Китингу в качестве отступного достается крупный заказ, исполнение которого он передает своим коллегам. В то же время Рорк, несмотря на все трудности, продолжает привлекать небольшой, но стабильный поток клиентов, которые способны оценить его работы.

Винанд узнает, что все здания, которые ему нравятся, спроектированы Говардом Рорком. Он поручает Рорку построить дом для себя и Доминик. Дом построен, а Рорк и Винанд становятся близкими друзьями. Винанд не подозревает о том, что связывает Рорка и его жену.

Китинг хочет получить новый выгодный заказ — государственный проект жилой застройки Кортланд. Оказалось, что архитектора найти очень сложно, так как проект предполагает постройку домов с максимально низкой арендной платой и должен стать эталоном для всей страны. Понимая, что не может справиться с этой задачей самостоятельно, Китинг обращается к Говарду Рорку. Тот соглашается — проект ему интересен как профессионалу. Рорк берется за проект, не требуя ни оплаты, ни известности. Его условие — анонимность и возможность, как обычно, воплотить замысел без изменений — здания должны быть построены в точности по его проекту.

Разработав проект, Рорк отправляется в путешествие. Возвратившись, обнаруживает, что договоренность нарушена. Рорк идет на решительные меры: просит Доминик отвлечь ночного сторожа и взрывает построенное здание. Доминик попадает в больницу, а Рорк — под суд. Винанд в своей газете выступает в защиту Рорка. У него возникают проблемы и нужно принять решение: закрыть газету или принять требования профсоюза. Винанд сдается и публикует статью, обвиняющую Рорка. На суде Рорк произносит речь о ценности эго и потребности оставаться верным себе самому. Вердикт присяжных: «Невиновен». Рорк женится на Доминик. Винанд закрывает «Знамя» и просит Рорка спроектировать для него небоскреб: «Воздвигни его как памятник той духовной силе, которая есть у тебя… и которая могла быть у меня». Финал: Доминик, теперь миссис Рорк, и Говард Рорк встречаются на крыше этого здания.

Основные темы

Индивидуализм

Айн Рэнд отмечала, что основной темой «Источника» является «противопоставление индивидуализма коллективизму не в политике, а в человеческой душе». В книге автор избегает прямого обсуждения политических вопросов. Исключение — сцены в суде, где Рорк защищает американскую концепцию прав личности (англ. concept of individual rights). Как отмечал историк Джеймс Бэйкер (англ. James Baker), «в „Источнике“ едва ли можно найти упоминание о политике или экономике, кроме того факта, что он появился в 1930-е годы. Нет в нём и упоминаний событий, происходящих в мире, хотя роман создавался во время Второй мировой войны. Это произведение о конкретном человеке, который противостоит системе, и другие вопросы не должны мешать раскрытию этой темы».

Архитектура

Айн Рэнд посвятила «Источник» своему мужу Фрэнку О’Коннору (англ. Frank O'Connor) и архитектуре. Архитектура была выбрана за созвучность идеям Рэнд, особенно в контексте подъёма современной архитектуры. Архитектура позволила автору проиллюстрировать её взгляды — веру в то, что личное имеет высшую ценность, служит «источником» творческой энергии, и что эгоизм, понимаемый как разумный эгоизм, — это добродетель.

Говард Рорк и Питер Китинг занимают диаметрально противоположные позиции. Стиль Китинга — историческая эклектика и неоклассицизм, даже если он строит небоскреб. Китинг чтит традиции и следует им.

Рорк прославляет современную архитектуру как бескомпромиссную и героическую. Распространенное мнение, что прообразом Рорка был американский архитектор Фрэнк Ллойд Райт, отрицали и Рэнд, и Райт. Однако известный американский архитектор и друг Райта Брюс Гофф (англ. Bruce Goff) в своей книге Goff on Goff утверждал, что Райт послужил прообразом Рорка, несмотря на многочисленные различия между ними. Так, некоторые описания зданий, построенных Рорком, напоминают дома Райта. Яркий пример: «Дом Хеллера», первый дом, построенный по проекту Рорка, похож на знаменитую виллу Эдгара Кауфмана (англ. Edgar J. Kaufmann) «Дом над водопадом», построенную Райтом (Коннелсвил, Пенсильвания, 1936—1937 гг.).

Рэнд была поклонницей Райта и обратилась к нему с просьбой спроектировать декорации для фильма, снимавшегося по роману. Однако архитектор оценил свои услуги слишком дорого — студия не могла себе этого позволить. Рэнд также поручила Райту создать для неё проект летнего дома (не был построен). Райт в свою очередь написал Рэнд письмо, в котором высоко оценил роман, а Рэнд с мужем позже посетили резиденцию Райта «Талиесин» (англ. Taliesin) по приглашению архитектора.

Многие архитекторы называли роман источником вдохновения. Фрэд Ститт (англ. Fred Stitt), основатель Института архитектуры в Сан-Франциско, посвятил книгу своему «первому учителю архитектуры Говарду Рорку». Надер Воссугян (англ. Nader Vossoughian) писал, что «„Источник“… сформировал общественное восприятие профессии архитектора возможно больше, чем любое другое произведение за последние полвека». Джулиус Шульман (англ. Julius Shulman), известный американский фотограф архитектуры, отмечал, что именно роман Рэнд «впервые обратил внимание общества на архитектуру».

Издания

Первое американское издание

• Ayn Rand. The Fountainhead. — USA: Bobbs-Merrill Company, 1943. — 753 с. — ISBN 0451191153.

Издания на русском языке

• Айн Рэнд. Источник. В двух книгах = The Fountainhead. — СПб.: Ассоциация бизнесменов Санкт-Петербурга, 1995. — 960 с. — ISBN 0-451-15512-3.
• Айн Рэнд. Источник. В двух книгах = The Fountainhead. — СПб.: Невская перспектива, 2006. — 880 с. — ISBN 5-7198-0131-6.
• Айн Рэнд. Источник = The Fountainhead. — М.: «Альпина Паблишер», 2009. — 880 с. — ISBN 978-5-9614-0834-8.
• Айн Рэнд. Источник (комплект из 2 книг) = The Fountainhead. — М.: «Альпина Паблишер», 2011. — 808 с. — ISBN 978-5-9614-1521-6.
• Айн Рэнд. Источник = The Fountainhead. — М.: «Альпина Паблишер», 2012. — 800 с. — ISBN 978-5-9614-1748-7.
• Айн Рэнд. Источник = The Fountainhead. — 5-е изд. — М.: «Альпина Паблишер», 2016. — 800 с. — ISBN 978-5-9614-5365-2.

См. также

• Индивидуализм
• Критическое мышление

Литература

• Burns Jennifer. Goddess of the Market: Ayn Rand and the American Right. — Нью-Йорк: Oxford University Press, 2009. — ISBN 978-0-19-532487-7.
• Barbara Branden. The Passion of Ayn Rand. — Нью-Йорк: Doubleday & Company, 1986. — ISBN 0-385-19171-5.
• Mimi Reisel Gladstein. The New Ayn Rand Companion. — Вестпорт: Greenwood Press, 1999. — ISBN 0-313-30321-5.

• Baker James T. Ayn Rand. — Boston, Massachusetts: Twayne Publishers, 1987. — ISBN 0-8057-7497-1.
• Britting Jeff. Ayn Rand. — New York: Overlook Duckworth, 2004. — ISBN 1-58567-406-0.
• Den Uyl Douglas J. The Fountainhead: An American Novel. — New York: Twayne Publishers, 1999. — ISBN 0-8057-7932-9.
• Gladstein Mimi Reisel. Ayn Rand. — New York: Continuum, 2009. — ISBN 978-0-8264-4513-1.
• Feminist Interpretations of Ayn Rand. — University Park, Pennsylvania: Pennsylvania State University Press, 1999. — ISBN 0-271-01830-5.

• Gotthelf Allan. On Ayn Rand. — Belmont, California: Wadsworth Publishing, 2000. — ISBN 0-534-57625-7.
• Heller Anne C. Ayn Rand and the World She Made. — New York: Doubleday, 2009. — ISBN 978-0-385-51399-9.
• Hicks, Stephen R.C. (Spring 2009). «Egoism in Nietzsche and Rand». The Journal of Ayn Rand Studies 10 (2): 249–291.
• Johnson Donald Leslie. The Fountainheads: Wright, Rand, the FBI and Hollywood. — Jefferson, North Carolina: McFarland & Company, 2005. — ISBN 0-7864-1958-X.
• Essays on Ayn Rand's The Fountainhead. — Lanham, Maryland: Lexington Books, 2006. — ISBN 0-7391-1577-4.
• Merrill Ronald E. The Ideas of Ayn Rand. — La Salle, Illinois: Open Court Publishing, 1991. — ISBN 0-8126-9157-1.
• Pruette, Lorine. [select.nytimes.com/gst/abstract.html?res=F20610FD3D5C167B93C4A8178ED85F478485F9 Battle Against Evil], The New York Times (May 16, 1943), стр. BR7. Reprinted in Books of the Century. — New York: Times Books, 1998. — P. 135–136. — ISBN 0-8129-2965-9.
• Rand Ayn. Letters of Ayn Rand. — New York: Dutton, 1995. — ISBN 0-525-93946-6.
• Rand Ayn. Journals of Ayn Rand. — New York: Dutton, 1997. — ISBN 0-525-94370-6.
• Sciabarra, Chris Matthew (Fall 2004). «[www.nyu.edu/projects/sciabarra/essays/illustratedrand.pdf The Illustrated Rand]» (PDF). The Journal of Ayn Rand Studies 6 (1): 1–20.

Отрывок, характеризующий Источник (роман)

– Как похудела, а все таки хороша!
Она слышала, или ей показалось, что были упомянуты имена Курагина и Болконского. Впрочем, ей всегда это казалось. Ей всегда казалось, что все, глядя на нее, только и думают о том, что с ней случилось. Страдая и замирая в душе, как всегда в толпе, Наташа шла в своем лиловом шелковом с черными кружевами платье так, как умеют ходить женщины, – тем спокойнее и величавее, чем больнее и стыднее у ней было на душе. Она знала и не ошибалась, что она хороша, но это теперь не радовало ее, как прежде. Напротив, это мучило ее больше всего в последнее время и в особенности в этот яркий, жаркий летний день в городе. «Еще воскресенье, еще неделя, – говорила она себе, вспоминая, как она была тут в то воскресенье, – и все та же жизнь без жизни, и все те же условия, в которых так легко бывало жить прежде. Хороша, молода, и я знаю, что теперь добра, прежде я была дурная, а теперь я добра, я знаю, – думала она, – а так даром, ни для кого, проходят лучшие годы». Она стала подле матери и перекинулась с близко стоявшими знакомыми. Наташа по привычке рассмотрела туалеты дам, осудила tenue [манеру держаться] и неприличный способ креститься рукой на малом пространстве одной близко стоявшей дамы, опять с досадой подумала о том, что про нее судят, что и она судит, и вдруг, услыхав звуки службы, ужаснулась своей мерзости, ужаснулась тому, что прежняя чистота опять потеряна ею.
Благообразный, тихий старичок служил с той кроткой торжественностью, которая так величаво, успокоительно действует на души молящихся. Царские двери затворились, медленно задернулась завеса; таинственный тихий голос произнес что то оттуда. Непонятные для нее самой слезы стояли в груди Наташи, и радостное и томительное чувство волновало ее.
«Научи меня, что мне делать, как мне исправиться навсегда, навсегда, как мне быть с моей жизнью… – думала она.
Дьякон вышел на амвон, выправил, широко отставив большой палец, длинные волосы из под стихаря и, положив на груди крест, громко и торжественно стал читать слова молитвы:
– «Миром господу помолимся».
«Миром, – все вместе, без различия сословий, без вражды, а соединенные братской любовью – будем молиться», – думала Наташа.
– О свышнем мире и о спасении душ наших!
«О мире ангелов и душ всех бестелесных существ, которые живут над нами», – молилась Наташа.
Когда молились за воинство, она вспомнила брата и Денисова. Когда молились за плавающих и путешествующих, она вспомнила князя Андрея и молилась за него, и молилась за то, чтобы бог простил ей то зло, которое она ему сделала. Когда молились за любящих нас, она молилась о своих домашних, об отце, матери, Соне, в первый раз теперь понимая всю свою вину перед ними и чувствуя всю силу своей любви к ним. Когда молились о ненавидящих нас, она придумала себе врагов и ненавидящих для того, чтобы молиться за них. Она причисляла к врагам кредиторов и всех тех, которые имели дело с ее отцом, и всякий раз, при мысли о врагах и ненавидящих, она вспоминала Анатоля, сделавшего ей столько зла, и хотя он не был ненавидящий, она радостно молилась за него как за врага. Только на молитве она чувствовала себя в силах ясно и спокойно вспоминать и о князе Андрее, и об Анатоле, как об людях, к которым чувства ее уничтожались в сравнении с ее чувством страха и благоговения к богу. Когда молились за царскую фамилию и за Синод, она особенно низко кланялась и крестилась, говоря себе, что, ежели она не понимает, она не может сомневаться и все таки любит правительствующий Синод и молится за него.
Окончив ектенью, дьякон перекрестил вокруг груди орарь и произнес:
– «Сами себя и живот наш Христу богу предадим».
«Сами себя богу предадим, – повторила в своей душе Наташа. – Боже мой, предаю себя твоей воле, – думала она. – Ничего не хочу, не желаю; научи меня, что мне делать, куда употребить свою волю! Да возьми же меня, возьми меня! – с умиленным нетерпением в душе говорила Наташа, не крестясь, опустив свои тонкие руки и как будто ожидая, что вот вот невидимая сила возьмет ее и избавит от себя, от своих сожалений, желаний, укоров, надежд и пороков.
Графиня несколько раз во время службы оглядывалась на умиленное, с блестящими глазами, лицо своей дочери и молилась богу о том, чтобы он помог ей.
Неожиданно, в середине и не в порядке службы, который Наташа хорошо знала, дьячок вынес скамеечку, ту самую, на которой читались коленопреклоненные молитвы в троицын день, и поставил ее перед царскими дверьми. Священник вышел в своей лиловой бархатной скуфье, оправил волосы и с усилием стал на колена. Все сделали то же и с недоумением смотрели друг на друга. Это была молитва, только что полученная из Синода, молитва о спасении России от вражеского нашествия.
– «Господи боже сил, боже спасения нашего, – начал священник тем ясным, ненапыщенным и кротким голосом, которым читают только одни духовные славянские чтецы и который так неотразимо действует на русское сердце. – Господи боже сил, боже спасения нашего! Призри ныне в милости и щедротах на смиренные люди твоя, и человеколюбно услыши, и пощади, и помилуй нас. Се враг смущаяй землю твою и хотяй положити вселенную всю пусту, восста на ны; се людие беззаконии собрашася, еже погубити достояние твое, разорити честный Иерусалим твой, возлюбленную тебе Россию: осквернити храмы твои, раскопати алтари и поругатися святыне нашей. Доколе, господи, доколе грешницы восхвалятся? Доколе употребляти имать законопреступный власть?
Владыко господи! Услыши нас, молящихся тебе: укрепи силою твоею благочестивейшего, самодержавнейшего великого государя нашего императора Александра Павловича; помяни правду его и кротость, воздаждь ему по благости его, ею же хранит ны, твой возлюбленный Израиль. Благослови его советы, начинания и дела; утверди всемогущною твоею десницею царство его и подаждь ему победу на врага, яко же Моисею на Амалика, Гедеону на Мадиама и Давиду на Голиафа. Сохрани воинство его; положи лук медян мышцам, во имя твое ополчившихся, и препояши их силою на брань. Приими оружие и щит, и восстани в помощь нашу, да постыдятся и посрамятся мыслящий нам злая, да будут пред лицем верного ти воинства, яко прах пред лицем ветра, и ангел твой сильный да будет оскорбляяй и погоняяй их; да приидет им сеть, юже не сведают, и их ловитва, юже сокрыша, да обымет их; да падут под ногами рабов твоих и в попрание воем нашим да будут. Господи! не изнеможет у тебе спасати во многих и в малых; ты еси бог, да не превозможет противу тебе человек.
Боже отец наших! Помяни щедроты твоя и милости, яже от века суть: не отвержи нас от лица твоего, ниже возгнушайся недостоинством нашим, но помилуй нас по велицей милости твоей и по множеству щедрот твоих презри беззакония и грехи наша. Сердце чисто созижди в нас, и дух прав обнови во утробе нашей; всех нас укрепи верою в тя, утверди надеждою, одушеви истинною друг ко другу любовию, вооружи единодушием на праведное защищение одержания, еже дал еси нам и отцем нашим, да не вознесется жезл нечестивых на жребий освященных.
Господи боже наш, в него же веруем и на него же уповаем, не посрами нас от чаяния милости твоея и сотвори знамение во благо, яко да видят ненавидящий нас и православную веру нашу, и посрамятся и погибнут; и да уведят все страны, яко имя тебе господь, и мы людие твои. Яви нам, господи, ныне милость твою и спасение твое даждь нам; возвесели сердце рабов твоих о милости твоей; порази враги наши, и сокруши их под ноги верных твоих вскоре. Ты бо еси заступление, помощь и победа уповающим на тя, и тебе славу воссылаем, отцу и сыну и святому духу и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь».
В том состоянии раскрытости душевной, в котором находилась Наташа, эта молитва сильно подействовала на нее. Она слушала каждое слово о победе Моисея на Амалика, и Гедеона на Мадиама, и Давида на Голиафа, и о разорении Иерусалима твоего и просила бога с той нежностью и размягченностью, которою было переполнено ее сердце; но не понимала хорошенько, о чем она просила бога в этой молитве. Она всей душой участвовала в прошении о духе правом, об укреплении сердца верою, надеждою и о воодушевлении их любовью. Но она не могла молиться о попрании под ноги врагов своих, когда она за несколько минут перед этим только желала иметь их больше, чтобы любить их, молиться за них. Но она тоже не могла сомневаться в правоте читаемой колено преклонной молитвы. Она ощущала в душе своей благоговейный и трепетный ужас перед наказанием, постигшим людей за их грехи, и в особенности за свои грехи, и просила бога о том, чтобы он простил их всех и ее и дал бы им всем и ей спокойствия и счастия в жизни. И ей казалось, что бог слышит ее молитву.


С того дня, как Пьер, уезжая от Ростовых и вспоминая благодарный взгляд Наташи, смотрел на комету, стоявшую на небе, и почувствовал, что для него открылось что то новое, – вечно мучивший его вопрос о тщете и безумности всего земного перестал представляться ему. Этот страшный вопрос: зачем? к чему? – который прежде представлялся ему в середине всякого занятия, теперь заменился для него не другим вопросом и не ответом на прежний вопрос, а представлением ее. Слышал ли он, и сам ли вел ничтожные разговоры, читал ли он, или узнавал про подлость и бессмысленность людскую, он не ужасался, как прежде; не спрашивал себя, из чего хлопочут люди, когда все так кратко и неизвестно, но вспоминал ее в том виде, в котором он видел ее в последний раз, и все сомнения его исчезали, не потому, что она отвечала на вопросы, которые представлялись ему, но потому, что представление о ней переносило его мгновенно в другую, светлую область душевной деятельности, в которой не могло быть правого или виноватого, в область красоты и любви, для которой стоило жить. Какая бы мерзость житейская ни представлялась ему, он говорил себе:
«Ну и пускай такой то обокрал государство и царя, а государство и царь воздают ему почести; а она вчера улыбнулась мне и просила приехать, и я люблю ее, и никто никогда не узнает этого», – думал он.
Пьер все так же ездил в общество, так же много пил и вел ту же праздную и рассеянную жизнь, потому что, кроме тех часов, которые он проводил у Ростовых, надо было проводить и остальное время, и привычки и знакомства, сделанные им в Москве, непреодолимо влекли его к той жизни, которая захватила его. Но в последнее время, когда с театра войны приходили все более и более тревожные слухи и когда здоровье Наташи стало поправляться и она перестала возбуждать в нем прежнее чувство бережливой жалости, им стало овладевать более и более непонятное для него беспокойство. Он чувствовал, что то положение, в котором он находился, не могло продолжаться долго, что наступает катастрофа, долженствующая изменить всю его жизнь, и с нетерпением отыскивал во всем признаки этой приближающейся катастрофы. Пьеру было открыто одним из братьев масонов следующее, выведенное из Апокалипсиса Иоанна Богослова, пророчество относительно Наполеона.
В Апокалипсисе, главе тринадцатой, стихе восемнадцатом сказано: «Зде мудрость есть; иже имать ум да почтет число зверино: число бо человеческо есть и число его шестьсот шестьдесят шесть».
И той же главы в стихе пятом: «И даны быта ему уста глаголюща велика и хульна; и дана бысть ему область творити месяц четыре – десять два».
Французские буквы, подобно еврейскому число изображению, по которому первыми десятью буквами означаются единицы, а прочими десятки, имеют следующее значение:
a b c d e f g h i k.. l..m..n..o..p..q..r..s..t.. u…v w.. x.. y.. z
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 20 30 40 50 60 70 80 90 100 110 120 130 140 150 160
Написав по этой азбуке цифрами слова L'empereur Napoleon [император Наполеон], выходит, что сумма этих чисел равна 666 ти и что поэтому Наполеон есть тот зверь, о котором предсказано в Апокалипсисе. Кроме того, написав по этой же азбуке слова quarante deux [сорок два], то есть предел, который был положен зверю глаголати велика и хульна, сумма этих чисел, изображающих quarante deux, опять равна 666 ти, из чего выходит, что предел власти Наполеона наступил в 1812 м году, в котором французскому императору минуло 42 года. Предсказание это очень поразило Пьера, и он часто задавал себе вопрос о том, что именно положит предел власти зверя, то есть Наполеона, и, на основании тех же изображений слов цифрами и вычислениями, старался найти ответ на занимавший его вопрос. Пьер написал в ответе на этот вопрос: L'empereur Alexandre? La nation Russe? [Император Александр? Русский народ?] Он счел буквы, но сумма цифр выходила гораздо больше или меньше 666 ти. Один раз, занимаясь этими вычислениями, он написал свое имя – Comte Pierre Besouhoff; сумма цифр тоже далеко не вышла. Он, изменив орфографию, поставив z вместо s, прибавил de, прибавил article le и все не получал желаемого результата. Тогда ему пришло в голову, что ежели бы ответ на искомый вопрос и заключался в его имени, то в ответе непременно была бы названа его национальность. Он написал Le Russe Besuhoff и, сочтя цифры, получил 671. Только 5 было лишних; 5 означает «е», то самое «е», которое было откинуто в article перед словом L'empereur. Откинув точно так же, хотя и неправильно, «е», Пьер получил искомый ответ; L'Russe Besuhof, равное 666 ти. Открытие это взволновало его. Как, какой связью был он соединен с тем великим событием, которое было предсказано в Апокалипсисе, он не знал; но он ни на минуту не усумнился в этой связи. Его любовь к Ростовой, антихрист, нашествие Наполеона, комета, 666, l'empereur Napoleon и l'Russe Besuhof – все это вместе должно было созреть, разразиться и вывести его из того заколдованного, ничтожного мира московских привычек, в которых, он чувствовал себя плененным, и привести его к великому подвигу и великому счастию.
Пьер накануне того воскресенья, в которое читали молитву, обещал Ростовым привезти им от графа Растопчина, с которым он был хорошо знаком, и воззвание к России, и последние известия из армии. Поутру, заехав к графу Растопчину, Пьер у него застал только что приехавшего курьера из армии.
Курьер был один из знакомых Пьеру московских бальных танцоров.
– Ради бога, не можете ли вы меня облегчить? – сказал курьер, – у меня полна сумка писем к родителям.
В числе этих писем было письмо от Николая Ростова к отцу. Пьер взял это письмо. Кроме того, граф Растопчин дал Пьеру воззвание государя к Москве, только что отпечатанное, последние приказы по армии и свою последнюю афишу. Просмотрев приказы по армии, Пьер нашел в одном из них между известиями о раненых, убитых и награжденных имя Николая Ростова, награжденного Георгием 4 й степени за оказанную храбрость в Островненском деле, и в том же приказе назначение князя Андрея Болконского командиром егерского полка. Хотя ему и не хотелось напоминать Ростовым о Болконском, но Пьер не мог воздержаться от желания порадовать их известием о награждении сына и, оставив у себя воззвание, афишу и другие приказы, с тем чтобы самому привезти их к обеду, послал печатный приказ и письмо к Ростовым.
Разговор с графом Растопчиным, его тон озабоченности и поспешности, встреча с курьером, беззаботно рассказывавшим о том, как дурно идут дела в армии, слухи о найденных в Москве шпионах, о бумаге, ходящей по Москве, в которой сказано, что Наполеон до осени обещает быть в обеих русских столицах, разговор об ожидаемом назавтра приезде государя – все это с новой силой возбуждало в Пьере то чувство волнения и ожидания, которое не оставляло его со времени появления кометы и в особенности с начала войны.
Пьеру давно уже приходила мысль поступить в военную службу, и он бы исполнил ее, ежели бы не мешала ему, во первых, принадлежность его к тому масонскому обществу, с которым он был связан клятвой и которое проповедывало вечный мир и уничтожение войны, и, во вторых, то, что ему, глядя на большое количество москвичей, надевших мундиры и проповедывающих патриотизм, было почему то совестно предпринять такой шаг. Главная же причина, по которой он не приводил в исполнение своего намерения поступить в военную службу, состояла в том неясном представлении, что он l'Russe Besuhof, имеющий значение звериного числа 666, что его участие в великом деле положения предела власти зверю, глаголящему велика и хульна, определено предвечно и что поэтому ему не должно предпринимать ничего и ждать того, что должно совершиться.


У Ростовых, как и всегда по воскресениям, обедал кое кто из близких знакомых.
Пьер приехал раньше, чтобы застать их одних.
Пьер за этот год так потолстел, что он был бы уродлив, ежели бы он не был так велик ростом, крупен членами и не был так силен, что, очевидно, легко носил свою толщину.
Он, пыхтя и что то бормоча про себя, вошел на лестницу. Кучер его уже не спрашивал, дожидаться ли. Он знал, что когда граф у Ростовых, то до двенадцатого часу. Лакеи Ростовых радостно бросились снимать с него плащ и принимать палку и шляпу. Пьер, по привычке клубной, и палку и шляпу оставлял в передней.
Первое лицо, которое он увидал у Ростовых, была Наташа. Еще прежде, чем он увидал ее, он, снимая плащ в передней, услыхал ее. Она пела солфеджи в зале. Он внал, что она не пела со времени своей болезни, и потому звук ее голоса удивил и обрадовал его. Он тихо отворил дверь и увидал Наташу в ее лиловом платье, в котором она была у обедни, прохаживающуюся по комнате и поющую. Она шла задом к нему, когда он отворил дверь, но когда она круто повернулась и увидала его толстое, удивленное лицо, она покраснела и быстро подошла к нему.
– Я хочу попробовать опять петь, – сказала она. – Все таки это занятие, – прибавила она, как будто извиняясь.
– И прекрасно.
– Как я рада, что вы приехали! Я нынче так счастлива! – сказала она с тем прежним оживлением, которого уже давно не видел в ней Пьер. – Вы знаете, Nicolas получил Георгиевский крест. Я так горда за него.
– Как же, я прислал приказ. Ну, я вам не хочу мешать, – прибавил он и хотел пройти в гостиную.
Наташа остановила его.
– Граф, что это, дурно, что я пою? – сказала она, покраснев, но, не спуская глаз, вопросительно глядя на Пьера.
– Нет… Отчего же? Напротив… Но отчего вы меня спрашиваете?
– Я сама не знаю, – быстро отвечала Наташа, – но я ничего бы не хотела сделать, что бы вам не нравилось. Я вам верю во всем. Вы не знаете, как вы для меля важны и как вы много для меня сделали!.. – Она говорила быстро и не замечая того, как Пьер покраснел при этих словах. – Я видела в том же приказе он, Болконский (быстро, шепотом проговорила она это слово), он в России и опять служит. Как вы думаете, – сказала она быстро, видимо, торопясь говорить, потому что она боялась за свои силы, – простит он меня когда нибудь? Не будет он иметь против меня злого чувства? Как вы думаете? Как вы думаете?
– Я думаю… – сказал Пьер. – Ему нечего прощать… Ежели бы я был на его месте… – По связи воспоминаний, Пьер мгновенно перенесся воображением к тому времени, когда он, утешая ее, сказал ей, что ежели бы он был не он, а лучший человек в мире и свободен, то он на коленях просил бы ее руки, и то же чувство жалости, нежности, любви охватило его, и те же слова были у него на устах. Но она не дала ему времени сказать их.
– Да вы – вы, – сказала она, с восторгом произнося это слово вы, – другое дело. Добрее, великодушнее, лучше вас я не знаю человека, и не может быть. Ежели бы вас не было тогда, да и теперь, я не знаю, что бы было со мною, потому что… – Слезы вдруг полились ей в глаза; она повернулась, подняла ноты к глазам, запела и пошла опять ходить по зале.
В это же время из гостиной выбежал Петя.
Петя был теперь красивый, румяный пятнадцатилетний мальчик с толстыми, красными губами, похожий на Наташу. Он готовился в университет, но в последнее время, с товарищем своим Оболенским, тайно решил, что пойдет в гусары.
Петя выскочил к своему тезке, чтобы переговорить о деле.
Он просил его узнать, примут ли его в гусары.
Пьер шел по гостиной, не слушая Петю.
Петя дернул его за руку, чтоб обратить на себя его вниманье.
– Ну что мое дело, Петр Кирилыч. Ради бога! Одна надежда на вас, – говорил Петя.
– Ах да, твое дело. В гусары то? Скажу, скажу. Нынче скажу все.
– Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
– Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.