Истрин, Виктор Александрович

Виктор Александрович Истрин
Учёная степень:	доктор филологических наук

Виктор Александрович Истрин (23 ноября 1906, Варшава — 30 мая 1967, Москва) — русский советский литературовед, доктор филологических наук (1963), профессор.

Биография

Окончил в 1931 году факультет литературы и искусства МГУ. Кандидатская диссертация была посвящена стандартизации в области издательского дела и полиграфической промышленности (форматы бумаги и печатных изданий). В 1931—1965 годах руководил лабораторией во Всесоюзном научно-исследовательском институте полиграфической промышленности. С 1934 года одновременно с научной работой занимался преподавательской деятельностью. В 1965—1967 годах заведовал кафедрой книжного дела и библиографии в Московском полиграфическом институте.

Труд «Возникновение и развитие письма» обобщал известные к его времени сведения о развитии письменности. Взгляды Истрина на развитие письма имели много общего с взглядами И. Е. Гельба. В этой работе, а также более подробно в книге «1100 лет славянской азбуки» Истрин, на основе анализа большого количества исторических памятников, систематично изложил гипотезу о том, что Кирилл и Мефодий были авторами не кириллицы, а глаголицы. Кроме того, в тех же работах Истрин провёл критический анализ всех известных сведений о так называемых «славянских рунах» (якобы существовавшей докирилловской письменности) и пришёл к выводу о маловероятности их существования.

Основные труды

• «Возникновение и развитие письма» (1965)
• «1100 лет славянской азбуки» (1963, переиздана в 1982)

Литература

• Памяти Виктора Александровича Истрина, в сборнике: Книга. Исследования и материалы. Сб. 16, М., 1968, с. 271—73.

Ссылки

• [www.biografija.ru/show_bio.aspx?id=54668 Истрин Виктор Александрович - Биография]

Отрывок, характеризующий Истрин, Виктор Александрович

– Бонапарте… – начал было Долохов, но француз перебил его.
– Нет Бонапарте. Есть император! Sacre nom… [Чорт возьми…] – сердито крикнул он.
– Чорт его дери вашего императора!
И Долохов по русски, грубо, по солдатски обругался и, вскинув ружье, отошел прочь.
– Пойдемте, Иван Лукич, – сказал он ротному.
– Вот так по хранцузски, – заговорили солдаты в цепи. – Ну ка ты, Сидоров!
Сидоров подмигнул и, обращаясь к французам, начал часто, часто лепетать непонятные слова:
– Кари, мала, тафа, сафи, мутер, каска, – лопотал он, стараясь придавать выразительные интонации своему голосу.
– Го, го, го! ха ха, ха, ха! Ух! Ух! – раздался между солдатами грохот такого здорового и веселого хохота, невольно через цепь сообщившегося и французам, что после этого нужно было, казалось, разрядить ружья, взорвать заряды и разойтись поскорее всем по домам.
Но ружья остались заряжены, бойницы в домах и укреплениях так же грозно смотрели вперед и так же, как прежде, остались друг против друга обращенные, снятые с передков пушки.


Объехав всю линию войск от правого до левого фланга, князь Андрей поднялся на ту батарею, с которой, по словам штаб офицера, всё поле было видно. Здесь он слез с лошади и остановился у крайнего из четырех снятых с передков орудий. Впереди орудий ходил часовой артиллерист, вытянувшийся было перед офицером, но по сделанному ему знаку возобновивший свое равномерное, скучливое хождение. Сзади орудий стояли передки, еще сзади коновязь и костры артиллеристов. Налево, недалеко от крайнего орудия, был новый плетеный шалашик, из которого слышались оживленные офицерские голоса.
Действительно, с батареи открывался вид почти всего расположения русских войск и большей части неприятеля. Прямо против батареи, на горизонте противоположного бугра, виднелась деревня Шенграбен; левее и правее можно было различить в трех местах, среди дыма их костров, массы французских войск, которых, очевидно, большая часть находилась в самой деревне и за горою. Левее деревни, в дыму, казалось что то похожее на батарею, но простым глазом нельзя было рассмотреть хорошенько. Правый фланг наш располагался на довольно крутом возвышении, которое господствовало над позицией французов. По нем расположена была наша пехота, и на самом краю видны были драгуны. В центре, где и находилась та батарея Тушина, с которой рассматривал позицию князь Андрей, был самый отлогий и прямой спуск и подъем к ручью, отделявшему нас от Шенграбена. Налево войска наши примыкали к лесу, где дымились костры нашей, рубившей дрова, пехоты. Линия французов была шире нашей, и ясно было, что французы легко могли обойти нас с обеих сторон. Сзади нашей позиции был крутой и глубокий овраг, по которому трудно было отступать артиллерии и коннице. Князь Андрей, облокотясь на пушку и достав бумажник, начертил для себя план расположения войск. В двух местах он карандашом поставил заметки, намереваясь сообщить их Багратиону. Он предполагал, во первых, сосредоточить всю артиллерию в центре и, во вторых, кавалерию перевести назад, на ту сторону оврага. Князь Андрей, постоянно находясь при главнокомандующем, следя за движениями масс и общими распоряжениями и постоянно занимаясь историческими описаниями сражений, и в этом предстоящем деле невольно соображал будущий ход военных действий только в общих чертах. Ему представлялись лишь следующего рода крупные случайности: «Ежели неприятель поведет атаку на правый фланг, – говорил он сам себе, – Киевский гренадерский и Подольский егерский должны будут удерживать свою позицию до тех пор, пока резервы центра не подойдут к ним. В этом случае драгуны могут ударить во фланг и опрокинуть их. В случае же атаки на центр, мы выставляем на этом возвышении центральную батарею и под ее прикрытием стягиваем левый фланг и отступаем до оврага эшелонами», рассуждал он сам с собою…