Исторический факультет МГУ

Исторический факультет
Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова
Год основания	1934
Декан	И. И. Тучков
Место расположения	119992, г. Москва, Ломоносовский проспект, д. 27, корп. 4, Исторический факультет МГУ
Официальный сайт	[hist.msu.ru/ Исторический факультет МГУ]
E-mail	faculty@hist.msu.ru

Истори́ческий факульте́т (истфак) Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова был создан в 1934 году.

«Исторический факультет Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова является структурным подразделением МГУ. Он осуществляет образовательную, научно-исследовательскую, культурно-просветительскую и иную деятельность на всех уровнях высшего, довузовского, послевузовского и дополнительного образования по широкому спектру областей исторического знания. Факультет имеет собственную символику и печать» (Из «Положения об Историческом факультете Московского Государственного Университета им. М. В. Ломоносова» от 25.12.1998 г.).

Исторический факультет ранее был расположен в 1-м гуманитарном корпусе МГУ, где он занимал 4—6 этажи. С начала 2008 года он находится в Первом учебном корпусе. Обучение на факультете длится четыре года (на вечернем отделении — пять лет). С 2011 года поступление на исторический факультет МГУ осуществляется в бакалавриат по программе «интегрированный магистр», а также на бакалавриат и магистратуру для иностранцев. С третьего курса студенты выбирают специализацию. Факультет издает научный журнал «Вестник Московского университета. Серия 8. История».

Сейчас истфак состоит из пяти отделений: двух «исконных» (Отделение истории и Отделение истории и теории искусства) и трёх новообразованных (Отделение истории международных отношений, Отделение историко-культурного туризма, Отделение исторической политологии).

История факультета

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

В Российской империи

В утверждённом 24 января (4 февраля) 1755 года императрицей Елизаветой Петровной Проекте организации Московского университета и гимназий в числе предполагаемых к открытию кафедр философского факультета (в университете предусматривались три факультета — юридический, медицинский и философский) называлась кафедра истории (универсальной, российской, древности и геральдики). Становление университетского образования в России проходило под мощным влиянием идей М. В. Ломоносова и, в частности, его понимания роли исторических знаний в формировании национального самосознания:

«Великое есть дело смертными и переходящими трудами дать бессмертие множеству народа, соблюсти похвальных должную славу и, перенося минувшие деяния в потомство и в глубокую вечность, соединить тех, которых натура долготою времени разделила. История дает государям примеры правления, подданным — повиновения, воинам — мужества, судьям — правосудия, младым — старых разум, престарелым — сугубую твердость в советах, каждому незлобивое увеселение, с несказанной пользою соединенное. Когда вымышленные повествования производят движения в сердцах человеческих, то правдивая ли история побуждать к похвальным делам не имеет силы, особливо ж та, которая изображает дела праотцов наших?»

С основанием Императорского Московского университета преподавание истории осуществлялось сначала силами приглашенных иностранных профессоров, а затем и первых питомцев университета.

Согласно Уставу 1804 года в университете были созданы, в том числе, кафедры всемирной истории; истории, статистики и географии Российского государства; а также теории изящных искусств и археологии.

В 1804 году в Московском университете было создано Общество истории и древностей российских. Его главной задачей было «вернейшее и исправнейшее издание оригинальных древних о России летописей» для подготовки «сочинения подлинной Российской истории». Общество публиковало «Чтения» и «Записки», «Русский исторический сборник» и др., подготовившие бесценный фонд источников для изучения и преподавания истории России. Успех деятельности Общества был связан с работой специалистов — источниковедов, архивистов, археографов (К. Ф. Калайдович, П. М. Строев, О. М. Бодянский, И. Д. Беляев, А. Н. Попов, Е. В. Барсов и др.).

Благотворно сказалось на преподавании истории в Московском университете создание по уставу 1835 года отдельных исторических кафедр, российской истории и всеобщей истории, в составе созданного на философском факультете историко-филологического отделения. Кафедру русской истории возглавлял М. П. Погодин (1835—1844), затем С. М. Соловьёв (1845—1879), В. О. Ключевский (с 1879 года); первым руководителем созданной в 1839 году кафедры всеобщей истории был Т. Н. Грановский.

В 1850 году в университете был создан историко-филологический факультет, в 1872 году образовалось его историческое отделение. Т. Н. Грановский читал лекции по истории Средних веков; П. Н. Кудрявцев вел курс истории Древнего Востока, Греции и Рима; С. В. Ешевский — курс всеобщей истории; В. И. Герье — курс истории Средних веков; преподаванием русской истории занимались М. П. Погодин, С. М. Соловьёв, Н. А. Попов. Ученики В. И. Герье — П. Г. Виноградов, Н. И. Кареев, М. С. Корелин, Р. Ю. Виппер, Е. Н. Щепкин — внесли большой вклад в изучение и преподавание истории.

Дальнейшее развитие школы историков, изучавших историю России, связано с деятельностью В. О. Ключевского и его учеников: П. Н. Милюкова, М. К. Любавского, Н. А. Рожкова, М. М. Богословского, А. А. Кизеветтера, Ю. В. Готье, С. В. Бахрушина, А. И. Яковлева и др.

1917 год — 1920-е годы

Революция 1917 года привела к существенным изменениям в изучении и преподавании истории. На основе бывшего юридического факультета и исторического отделения историко-филологического факультета в марте 1919 года был образован факультет общественных наук (ФОН). В соответствии с постановлением СНК от 4 марта 1921 года «О плане организации факультетов общественных наук российских университетов» ФОН должен был готовить преподавателей обществоведения. Осенью 1922 года на ФОН было 8 отделений, в числе которых: правовое, общественно-педагогическое, этнолого-лингвистическое, литературно-художественное, археологическое.

В 1925 году ФОН декретом Совнаркома был преобразован в факультет советского права и этнологический. Этнологический факультет имел отделения — историко-археологическое, этнографическое, литературное, изобразительных искусств.

Перестройки 1920-х годов ухудшали условия развития исторической науки, влекли за собой уход из университета крупных специалистов-историков, сужали масштабы исторических исследований, вели к сокращению подготовки профессиональных историков. Однако полностью научная и педагогическая деятельность историков Московского университета не прекращалась.

Работавшие на историко-археологическом отделении В. А. Городцов и Ю. В. Готье внесли большой вклад в становление и развитие археологии в университете. Выпускниками археологического отделения были А. В. Арциховский, А. Я. Брюсов, Б. Н. Граков, С. В. Киселёв, П. А. Дмитриев, А. П. Смирнов, Б. А. Рыбаков. В 1929 году начались археологические раскопки в Новгороде, положившие начало исследованию проблемы русского средневекового города.

Разрабатывались проблемы античной истории. В. С. Сергеев внёс значимый вклад в подготовку учебников и учебных пособий по древней истории, в обоснование структуры преподавания этого курса в высшей школе.

Ю. В. Готье и М. К. Любавский читали курсы по истории славян.

В 1920-х — начале 1930-х годов были изданы работы Н. М. Лукина по истории Великой французской революции, В. М. Лавровского и Ф. А. Ротштейна — по истории Англии.

Широкую известность приобрели публикации документов и исследования о движении декабристов Н. М. Дружинина, М. В. Нечкиной. В монографиях В. И. Пичеты и Е. А. Мороховца рассматривались проблемы крестьянского движения в России.

В исследованиях историков после Октябрьской революции обозначился поворот в сторону изучения социально-экономического развития общества, истории классовой борьбы, революционного движения в России и на Западе в XX веке, новой и новейшей истории зарубежных стран, послеоктябрьской истории России, истории коммунистической партии.

В январе 1931 года только что созданный историко-философский факультет был выведен из состава университета. На его базе был образован Московский институт философии, литературы и истории (МИФЛИ).

1930-е годы

Начало новому этапу в развитии исторической науки и преподавания было положено постановлением СНК СССР и ЦК ВКП(б) «О преподавании гражданской истории в школах СССР», опубликованным 16 мая 1934 года В нём отмечалось, что «преподавание истории в школах СССР поставлено неудовлетворительно. Учебники и само преподавание носят отвлеченный, схематический характер. Вместо преподавания гражданской истории в живой, занимательной форме с изложением важнейших событий в их хронологической последовательности, с характеристикой исторических деятелей, учащимся преподносят абстрактные определения общественно-экономических формаций, подменяя таким образом связное изложение истории отвлеченными социологическими схемами». Важнейшим звеном в системе мер, направленных на изменение этой ситуации, было восстановление с 1 сентября 1934 года исторических факультетов в Московском и Ленинградском университетах, призванных готовить квалифицированных специалистов по истории. Одновременно ставился вопрос о создании программ и учебников для школы; в этой работе университетским преподавателям отводилась важная роль.

Исторический факультет получил помещение Кооперативного техникума (ул. Герцена, 5) — бывший особняк Орловых-Мещерских, построенный в 1790-е годы по проекту архитектора М. Ф. Казакова.

В 1934 году на факультете было 5 исторических кафедр: истории СССР (руков. — проф. А. М. Панкратова), истории средних веков (руков. — проф. Е. А. Косминский), истории нового времени (руков. — акад. Н. М. Лукин), истории колониальных и зависимых стран (руков. — проф. Х. З. Габидуллин). В 1937 году была образована кафедра древних языков (рук. — проф. Н. И. Новосадский); в 1939 году — кафедры археологии (рук. — проф. А. В. Арциховский), этнографии (рук. — проф. С. П. Толстов), истории южных и западных славян (рук. — проф. В. И. Пичета), музейно-краеведческая (руков. — проф. Г. А. Новицкий).

Первый декан факультета — проф. Г. С. Фридлянд (1934 — май 1936 года); с июня 1936 по июнь 1937 года обязанности декана исполняла З. П. Игумнова; в 1938—1940 годах деканом факультета был И. Д. Удальцов; в 1940—1943 годах — С. Д. Сказкин.

В предвоенные годы на историческом факультете трудились многие крупные учёные — М. Н. Тихомиров, Н. М. Дружинин, А. Д. и И. Д. Удальцовы, К. В. Базилевич, С. В. Бахрушин, Б. Д. Греков, Е. В. Тарле, М. В. Нечкина, А. И. Неусыхин, С. А. Токарев, В. Д. Блаватский, Б. А. Рыбаков, С. В. Киселёв, В. М. Хвостов, С. А. Никитин, Ю. В. Готье, В. М. Лавровский, В. П. Волгин и другие известные историки, этнологи, археологи.

В открывшуюся в 1934 году аспирантуру были зачислены 24 человека, среди них — А. Г. Бокщанин, С. С. Дмитриев, А. Л. Нарочницкий, Д. Г. Редер.

Совершенствовалась университетская система преподавания. Наряду с общими и специальными лекционными курсами проводились просеминары и специальные тематические семинары. Рос штатный состав преподавателей. Появились новые научные направления, осваивалась новая проблематика, разрабатывались проблемы источниковедения, историографии, создавались учебники по истории, выходили оригинальные, новаторские труды. Создавались новые археологические экспедиции.

В 1934 году было положено начало комплектованию книжных фондов кабинетов исторического факультета. Начали работать научные студенческие кружки, организовывались студенческие научные конференции. С 1937 года на факультете стал проводиться день открытых дверей. В апреле 1940 года в связи с подготовкой к 185-летию Московского университета начался цикл публичных лекций по истории университета. Исторический факультет провёл среди школьников Москвы конкурс на лучшее сочинение по истории. В 1938 году исторический факультет заочного педагогического института, существовавшего при университете с 1936 года, был преобразован в заочное отделение истфака.

Вместе с тем необходимо отметить, что историческая наука развивалась в сложных условиях. Выход «Краткого курса истории ВКП(б)» в 1938 году способствовал канонизации марксизма-ленинизма в сталинской интерпретации, а его догматизация доводилась до выхолащивания научных принципов этой методологии. Историческая наука, особенно история советского общества и история ВКП(б), подвергалась жёсткому идеологическому контролю.

1940-е годы

С началом Великой Отечественной войны большое число студентов, аспирантов, преподавателей, сотрудников факультета ушли на фронт. Многие из них отдали жизни за свободу и независимость нашей Родины. Ведущие профессора записывались в народное ополчение, участвовали в обороне Москвы. Студенты и преподаватели принимали участие в строительстве оборонительных рубежей.

Исторический факультет вместе со всем университетом был эвакуирован сначала в Ашхабад, а затем в Свердловск. В декабре 1941 года МИФЛИ, также эвакуированный в Ашхабад, слился с истфаком.

Учёные истфака публиковали научно-популярные работы на историко-патриотические темы, выступали с лекциями и статьями в газетах и журналах. С. В. Бахрушин, Н. П. Грацианский, Б. Д. Греков, А. С. Ерусалимский, А. И. Неусыхин, В. И. Пичета, С. Д. Сказкин, М. Н. Тихомиров и многие другие ученые издали работы о героическом военном прошлом России, её выдающихся полководцах, о борьбе с иноземными захватчиками, показывали корни и сущность германского милитаризма. В 1943 году в города, освобожденные от фашистской оккупации (Смоленск, Курск, Харьков), были направлены лекторские группы, в состав которых входили профессора исторического факультета А. М. Панкратова, Н. М. Дружинин, А. В. Ефимов.

В сложнейших условиях продолжалась плодотворная исследовательская работа. Среди лауреатов Государственных премий военных лет — преподаватели исторического факультета — Б. Д. Греков, Е. В. Тарле, А. И. Яковлев, И. И. Минц и другие учёные.

В годы войны факультет возглавляли талантливые руководители — деканы С. Д. Сказкин (1940—1943); А. В. Ефимов (в Московской группе МГУ, 1941—1943); С. П. Толстов (1943—1945).

С декабря 1943 по январь 1948 года коллектив МГУ возглавлял ректор-историк проф. И. С. Галкин.

Занятия в МГУ не прекращались даже в самое тяжёлое военное время. В Свердловске университет находился до 25 мая 1943 года, после чего началась его реэвакуация.

1950—1980-е годы

После окончания войны на факультет пришли демобилизованные фронтовики. Многие учившиеся на факультете в 1945—1952 годах впоследствии стали известными учёными и деятелями как в истории, так и в других областях науки.

В 1950 году факультет пополнился искусствоведческим отделением, состоявшим из двух кафедр: истории русского и советского искусства и истории зарубежного искусства. В 1953 году кафедра отечественной истории была разделена на четыре самостоятельные кафедры — по крупнейшим периодам истории России. Впервые были созданы кафедры истории советского общества и источниковедения отечественной истории. В том же году на факультете начала работать выделившаяся из общеуниверситетской кафедры кафедра истории КПСС.

Большой вклад в развитие исторического факультета в послевоенные десятилетия внесли его деканы: М. Н. Тихомиров (1945—1947); Г. А. Новицкий (1947—1950); Б. А. Рыбаков (1950—1952); А. В. Арциховский (1952—1957); И. А. Федосов (1957—1971); Ю. С. Кукушкин (1971—1995).

После XX съезда КПСС (1956) условия работы историков стали более благоприятными, хотя сохранявшаяся политическая и идеологическая ангажированность исторической науки не позволяла авторам в принципиальных оценках выйти за рамки партийных установок. Росло число монографических исследований. На всех кафедрах факультета готовились и издавались учебники и учебные пособия, сборники документов. Получили стимул дальнейшего развития вспомогательные и специальные исторические дисциплины. В 1965 году была образована самостоятельная кафедра иностранных языков для занятий со студентами истфака. Организовывались новые экспедиции, расширялись полевые практики. Появились новые научные направления, создавались новые научные школы. И. Д. Ковальченко и Л. В. Милов одними из первых среди историков страны начали применять математические методы в исследовании социально-экономических процессов. По инициативе И. Д. Ковальченко и под его руководством с конца 1960-х годов начала формироваться школа, разрабатывающая проблему использования количественных методов в исторической науке. Учёные факультета И. П. Дементьев, Н. В. Сивачёв, Е. Ф. Язьков сыграли ведущую роль в создании научной школы американистики. Сильной была, и до сих пор остаётся, школа по изучению истории Франции: Б. Ф. Поршнев, А. В. Адо, В. П. Смирнов и др.

Профессор факультета А. Ч. Козаржевский был истинным просветителем: его экскурсии по Москве, лекции по мастерству устной речи, традиционные выступления перед первокурсниками и выпускниками исторического факультета производили неизгладимое впечатление на слушателей.

П. А. Зайончковский, занимавшийся историей России XIX века, создал свою научную школу.

Радикальные перемены в общественно-политической жизни страны во второй половине 1980-х годов — начале XXI века определили значительные изменения в сфере исторической науки. С одной стороны, они открыли широкий доступ к архивам, сняли цензурные ограничения, способствовали расширению проблематики исследований; с другой стороны, распад СССР отрицательно сказался на отношениях с бывшими республиками, разрушив ранее единое образовательное пространство; сократилось финансирование высшей школы. Перестройка всего общественного организма потребовала переосмысления различных сторон деятельности факультета. Самоотверженный труд и ответственность коллектива определили поступательное развитие факультета.

1990-е годы

В 1999 году на Историческом факультете прошёл первый День историка, а год спустя был основан Творческий союз студентов-историков (ТССИ).

2000-е годы

Начало 2000-х годов ознаменовалось нововведениями в жизни факультета. Так, в 2003 году была открыта кафедра исторической информатики (заведующий Л. И. Бородкин), в то же время стала действовать ещё одна новая кафедра — истории стран Ближнего зарубежья (Е. И. Пивовар, А. В. Власов). В 2007 году была образована кафедра истории Церкви (В. В. Симонов).

В начале 2008 года состоялся переезд факультета из 1-го ГУМа в Первый учебный корпус на Ломоносовском проспекте.

В настоящее время на факультете продолжают преподавать как учёные «старой школы» (например, Ю. С. Кукушкин и В. Л. Янин), так и преподаватели, появившиеся на факультете в 1970—1980-е годы (Н. С. Борисов, О. И. Посконина, Н. В. Кирсанова, А. И. Вдовин и др.), а также молодые преподаватели.

На историческом факультете имеется должность президента. По состоянию на апрель 2016 года им является С. П. Карпов.

Деканы факультета

• Г. С. Фридлянд (1934 — май 1936)
• к.и.н. З. П. Игумнова (июнь 1936 — июнь 1937, и. о.)
• д.ю.н. И. Д. Удальцов (декабрь 1938 — февраль 1940)
• Н. Д. Старосельцев (март 1940 — июль 1940, и. о.)
• акад. С. Д. Сказкин (август 1940 — ноябрь 1943)
• член-корр. АН СССР А. В. Ефимов (в московской группе МГУ, 1941—1943)
• д.и.н. Н. А. Смирнов (в эвакуации, 1941—1943, и. о.)
• член-корр. АН СССР С. П. Толстов (декабрь 1943 — октябрь 1945)
• акад. М. Н. Тихомиров (ноябрь 1945 — октябрь 1947)
• к.и.н. Г. А. Новицкий (ноябрь 1947 — сентябрь 1950)
• акад. Б. А. Рыбаков (октябрь 1950 — май 1952)
• член-корр. АН СССР А. В. Арциховский (июнь 1952 — май 1957)
• д.и.н. И. А. Федосов (июнь 1957 — январь 1971)
• акад. Ю. С. Кукушкин (февраль 1971 — июль 1995)
• акад. С. П. Карпов (август 1995 — ноябрь 2015)
• д.иск. И. И. Тучков (с ноября 2015)

Подразделения факультета

Кафедры:

• Кафедра истории России до начала XIX века
• Кафедра истории России XIX — начала XX веков
• Кафедра истории России XX—XXI веков
• Кафедра источниковедения отечественной истории
• Кафедра истории Древнего мира
• Кафедра истории Средних веков
• Кафедра новой и новейшей истории стран Европы и Америки
• Кафедра истории южных и западных славян
• Кафедра археологии
• Кафедра этнологии
• Кафедра истории общественных движений и политических партий России
• Кафедра истории стран ближнего зарубежья
• Кафедра истории Церкви
• Кафедра исторической информатики
• Кафедра древних языков
• Кафедра иностранных языков

Отделение Истории и теории искусства:

• Кафедра отечественного искусства
• Кафедра всеобщей истории искусства

Лаборатории и центры:

• Археографическая лаборатория
• Информационно-аналитический центр по теоретическим проблемам исторической науки
• Лаборатория истории Византии и Причерноморья при кафедре истории Средних веков
• Лаборатория истории русской культуры при кафедре истории России XIX — начала XX веков
• Центр экономической истории
• Центр украинистики и белорусистики при кафедре истории южных и западных славян
• Лаборатория истории национальных отношений в России XX века при кафедре отечественной истории XX века
• Лаборатория истории США при кафедре новой и новейшей истории
• Учебно-научный центр прикладной этнологии при кафедре этнологии

Также на факультете с 1985 года существует Комната Боевой и Трудовой Славы исторического факультета (КБС), занимающаяся изучением истории факультета, в первую очередь участием его студентов и сотрудников в Великой Отечественной войне.

Известные выпускники

См. также: Категория:Выпускники исторического факультета МГУ

• Аллилуева, Светлана Иосифовна (1926—2011) — дочь Иосифа Сталина, мемуаристка. Сначала поступила на филологический факультет, но под давлением отца перевелась на исторический, который окончила в 1950-х годах.
• Бодров, Сергей Сергеевич (1971—2002) — российский режиссёр, сценарист, актёр. Учился на историческом факультете МГУ в 1989—1994 годах на отделении истории искусства. В 1998 году защитил кандидатскую диссертацию и получил учёную степень кандидата наук.
• Мильграм, Леонид Исидорович (1921—2011) — директор московской гимназии № 45 (ныне — имени Мильграма), Народный учитель СССР, почётный гражданин города Москвы, член Российского совета олимпиад школьников. В 1939 году окончил школу и, успешно сдав экзамены, поступил на исторический факультет МГУ. В апреле 1940 года вместе с другими студентами, выделенными как более грамотные, Мильграм был переведён в 40-й отдельный артиллерийский дивизион особой мощности. В 1946 году Мильграм восстановился на первом курсе исторического факультета, который успешно окончил в 1951 году.
• Носырев, Леонид Викторович (род. 1937) — советский и российский художник, аниматор, режиссёр, сценарист. Заслуженный деятель искусств России. В 1975 году окончил вечернее отделение МГУ по специальности «Теория и истории искусств».

См. также

• Категория:Преподаватели исторического факультета МГУ

Литература

• Историческая наука в Московском университете (1934—1984) / Ред. коллегия: Ю. С. Кукушкин (отв. ред.), И. Д. Ковальченко, З. В. Удальцова, В. Л. Янин и др.; Рецензенты: М. Т. Белявский, И. С. Галкин. — М.: Изд-во МГУ, 1984. — 336 с. — 2550 экз. (в пер.)
• Энциклопедический словарь Московского университета : Исторический факультет. М.: Изд-во Моск. ун-та; РОССПЭН, 2004. 543 с. ISBN 5-8243-0565-X.

Ссылки

• [www.hist.msu.ru/ Официальный сайт исторического факультета МГУ].
• [www.msu.ru/info/struct/dep/hist.html Исторический факультет на официальном сайте МГУ].
• [tssi.ru/ Творческий Союз Студентов-Историков МГУ им. М. В. Ломоносова.].
• [www.facebook.com/hist.msu Страница исторического факультета МГУ в социальной сети «Facebook»].

Отрывок, характеризующий Исторический факультет МГУ

– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.
«Душенька», – повторила она.
«Что он думал, когда сказал это слово? Что он думает теперь? – вдруг пришел ей вопрос, и в ответ на это она увидала его перед собой с тем выражением лица, которое у него было в гробу на обвязанном белым платком лице. И тот ужас, который охватил ее тогда, когда она прикоснулась к нему и убедилась, что это не только не был он, но что то таинственное и отталкивающее, охватил ее и теперь. Она хотела думать о другом, хотела молиться и ничего не могла сделать. Она большими открытыми глазами смотрела на лунный свет и тени, всякую секунду ждала увидеть его мертвое лицо и чувствовала, что тишина, стоявшая над домом и в доме, заковывала ее.
– Дуняша! – прошептала она. – Дуняша! – вскрикнула она диким голосом и, вырвавшись из тишины, побежала к девичьей, навстречу бегущим к ней няне и девушкам.


17 го августа Ростов и Ильин, сопутствуемые только что вернувшимся из плена Лаврушкой и вестовым гусаром, из своей стоянки Янково, в пятнадцати верстах от Богучарова, поехали кататься верхами – попробовать новую, купленную Ильиным лошадь и разузнать, нет ли в деревнях сена.
Богучарово находилось последние три дня между двумя неприятельскими армиями, так что так же легко мог зайти туда русский арьергард, как и французский авангард, и потому Ростов, как заботливый эскадронный командир, желал прежде французов воспользоваться тем провиантом, который оставался в Богучарове.
Ростов и Ильин были в самом веселом расположении духа. Дорогой в Богучарово, в княжеское именье с усадьбой, где они надеялись найти большую дворню и хорошеньких девушек, они то расспрашивали Лаврушку о Наполеоне и смеялись его рассказам, то перегонялись, пробуя лошадь Ильина.
Ростов и не знал и не думал, что эта деревня, в которую он ехал, была именье того самого Болконского, который был женихом его сестры.
Ростов с Ильиным в последний раз выпустили на перегонку лошадей в изволок перед Богучаровым, и Ростов, перегнавший Ильина, первый вскакал в улицу деревни Богучарова.
– Ты вперед взял, – говорил раскрасневшийся Ильин.
– Да, всё вперед, и на лугу вперед, и тут, – отвечал Ростов, поглаживая рукой своего взмылившегося донца.
– А я на французской, ваше сиятельство, – сзади говорил Лаврушка, называя французской свою упряжную клячу, – перегнал бы, да только срамить не хотел.
Они шагом подъехали к амбару, у которого стояла большая толпа мужиков.
Некоторые мужики сняли шапки, некоторые, не снимая шапок, смотрели на подъехавших. Два старые длинные мужика, с сморщенными лицами и редкими бородами, вышли из кабака и с улыбками, качаясь и распевая какую то нескладную песню, подошли к офицерам.
– Молодцы! – сказал, смеясь, Ростов. – Что, сено есть?
– И одинакие какие… – сказал Ильин.
– Развесе…oo…ооо…лая бесе… бесе… – распевали мужики с счастливыми улыбками.
Один мужик вышел из толпы и подошел к Ростову.
– Вы из каких будете? – спросил он.
– Французы, – отвечал, смеючись, Ильин. – Вот и Наполеон сам, – сказал он, указывая на Лаврушку.
– Стало быть, русские будете? – переспросил мужик.
– А много вашей силы тут? – спросил другой небольшой мужик, подходя к ним.
– Много, много, – отвечал Ростов. – Да вы что ж собрались тут? – прибавил он. – Праздник, что ль?
– Старички собрались, по мирскому делу, – отвечал мужик, отходя от него.
В это время по дороге от барского дома показались две женщины и человек в белой шляпе, шедшие к офицерам.
– В розовом моя, чур не отбивать! – сказал Ильин, заметив решительно подвигавшуюся к нему Дуняшу.
– Наша будет! – подмигнув, сказал Ильину Лаврушка.
– Что, моя красавица, нужно? – сказал Ильин, улыбаясь.
– Княжна приказали узнать, какого вы полка и ваши фамилии?
– Это граф Ростов, эскадронный командир, а я ваш покорный слуга.
– Бе…се…е…ду…шка! – распевал пьяный мужик, счастливо улыбаясь и глядя на Ильина, разговаривающего с девушкой. Вслед за Дуняшей подошел к Ростову Алпатыч, еще издали сняв свою шляпу.
– Осмелюсь обеспокоить, ваше благородие, – сказал он с почтительностью, но с относительным пренебрежением к юности этого офицера и заложив руку за пазуху. – Моя госпожа, дочь скончавшегося сего пятнадцатого числа генерал аншефа князя Николая Андреевича Болконского, находясь в затруднении по случаю невежества этих лиц, – он указал на мужиков, – просит вас пожаловать… не угодно ли будет, – с грустной улыбкой сказал Алпатыч, – отъехать несколько, а то не так удобно при… – Алпатыч указал на двух мужиков, которые сзади так и носились около него, как слепни около лошади.
– А!.. Алпатыч… А? Яков Алпатыч!.. Важно! прости ради Христа. Важно! А?.. – говорили мужики, радостно улыбаясь ему. Ростов посмотрел на пьяных стариков и улыбнулся.
– Или, может, это утешает ваше сиятельство? – сказал Яков Алпатыч с степенным видом, не заложенной за пазуху рукой указывая на стариков.
– Нет, тут утешенья мало, – сказал Ростов и отъехал. – В чем дело? – спросил он.
– Осмелюсь доложить вашему сиятельству, что грубый народ здешний не желает выпустить госпожу из имения и угрожает отпречь лошадей, так что с утра все уложено и ее сиятельство не могут выехать.
– Не может быть! – вскрикнул Ростов.
– Имею честь докладывать вам сущую правду, – повторил Алпатыч.
Ростов слез с лошади и, передав ее вестовому, пошел с Алпатычем к дому, расспрашивая его о подробностях дела. Действительно, вчерашнее предложение княжны мужикам хлеба, ее объяснение с Дроном и с сходкою так испортили дело, что Дрон окончательно сдал ключи, присоединился к мужикам и не являлся по требованию Алпатыча и что поутру, когда княжна велела закладывать, чтобы ехать, мужики вышли большой толпой к амбару и выслали сказать, что они не выпустят княжны из деревни, что есть приказ, чтобы не вывозиться, и они выпрягут лошадей. Алпатыч выходил к ним, усовещивая их, но ему отвечали (больше всех говорил Карп; Дрон не показывался из толпы), что княжну нельзя выпустить, что на то приказ есть; а что пускай княжна остается, и они по старому будут служить ей и во всем повиноваться.
В ту минуту, когда Ростов и Ильин проскакали по дороге, княжна Марья, несмотря на отговариванье Алпатыча, няни и девушек, велела закладывать и хотела ехать; но, увидав проскакавших кавалеристов, их приняли за французов, кучера разбежались, и в доме поднялся плач женщин.
– Батюшка! отец родной! бог тебя послал, – говорили умиленные голоса, в то время как Ростов проходил через переднюю.
Княжна Марья, потерянная и бессильная, сидела в зале, в то время как к ней ввели Ростова. Она не понимала, кто он, и зачем он, и что с нею будет. Увидав его русское лицо и по входу его и первым сказанным словам признав его за человека своего круга, она взглянула на него своим глубоким и лучистым взглядом и начала говорить обрывавшимся и дрожавшим от волнения голосом. Ростову тотчас же представилось что то романическое в этой встрече. «Беззащитная, убитая горем девушка, одна, оставленная на произвол грубых, бунтующих мужиков! И какая то странная судьба натолкнула меня сюда! – думал Ростов, слушяя ее и глядя на нее. – И какая кротость, благородство в ее чертах и в выражении! – думал он, слушая ее робкий рассказ.
Когда она заговорила о том, что все это случилось на другой день после похорон отца, ее голос задрожал. Она отвернулась и потом, как бы боясь, чтобы Ростов не принял ее слова за желание разжалобить его, вопросительно испуганно взглянула на него. У Ростова слезы стояли в глазах. Княжна Марья заметила это и благодарно посмотрела на Ростова тем своим лучистым взглядом, который заставлял забывать некрасивость ее лица.
– Не могу выразить, княжна, как я счастлив тем, что я случайно заехал сюда и буду в состоянии показать вам свою готовность, – сказал Ростов, вставая. – Извольте ехать, и я отвечаю вам своей честью, что ни один человек не посмеет сделать вам неприятность, ежели вы мне только позволите конвоировать вас, – и, почтительно поклонившись, как кланяются дамам царской крови, он направился к двери.
Почтительностью своего тона Ростов как будто показывал, что, несмотря на то, что он за счастье бы счел свое знакомство с нею, он не хотел пользоваться случаем ее несчастия для сближения с нею.
Княжна Марья поняла и оценила этот тон.
– Я очень, очень благодарна вам, – сказала ему княжна по французски, – но надеюсь, что все это было только недоразуменье и что никто не виноват в том. – Княжна вдруг заплакала. – Извините меня, – сказала она.
Ростов, нахмурившись, еще раз низко поклонился и вышел из комнаты.


– Ну что, мила? Нет, брат, розовая моя прелесть, и Дуняшей зовут… – Но, взглянув на лицо Ростова, Ильин замолк. Он видел, что его герой и командир находился совсем в другом строе мыслей.
Ростов злобно оглянулся на Ильина и, не отвечая ему, быстрыми шагами направился к деревне.
– Я им покажу, я им задам, разбойникам! – говорил он про себя.
Алпатыч плывущим шагом, чтобы только не бежать, рысью едва догнал Ростова.
– Какое решение изволили принять? – сказал он, догнав его.
Ростов остановился и, сжав кулаки, вдруг грозно подвинулся на Алпатыча.
– Решенье? Какое решенье? Старый хрыч! – крикнул он на него. – Ты чего смотрел? А? Мужики бунтуют, а ты не умеешь справиться? Ты сам изменник. Знаю я вас, шкуру спущу со всех… – И, как будто боясь растратить понапрасну запас своей горячности, он оставил Алпатыча и быстро пошел вперед. Алпатыч, подавив чувство оскорбления, плывущим шагом поспевал за Ростовым и продолжал сообщать ему свои соображения. Он говорил, что мужики находились в закоснелости, что в настоящую минуту было неблагоразумно противуборствовать им, не имея военной команды, что не лучше ли бы было послать прежде за командой.
– Я им дам воинскую команду… Я их попротивоборствую, – бессмысленно приговаривал Николай, задыхаясь от неразумной животной злобы и потребности излить эту злобу. Не соображая того, что будет делать, бессознательно, быстрым, решительным шагом он подвигался к толпе. И чем ближе он подвигался к ней, тем больше чувствовал Алпатыч, что неблагоразумный поступок его может произвести хорошие результаты. То же чувствовали и мужики толпы, глядя на его быструю и твердую походку и решительное, нахмуренное лицо.
После того как гусары въехали в деревню и Ростов прошел к княжне, в толпе произошло замешательство и раздор. Некоторые мужики стали говорить, что эти приехавшие были русские и как бы они не обиделись тем, что не выпускают барышню. Дрон был того же мнения; но как только он выразил его, так Карп и другие мужики напали на бывшего старосту.
– Ты мир то поедом ел сколько годов? – кричал на него Карп. – Тебе все одно! Ты кубышку выроешь, увезешь, тебе что, разори наши дома али нет?
– Сказано, порядок чтоб был, не езди никто из домов, чтобы ни синь пороха не вывозить, – вот она и вся! – кричал другой.
– Очередь на твоего сына была, а ты небось гладуха своего пожалел, – вдруг быстро заговорил маленький старичок, нападая на Дрона, – а моего Ваньку забрил. Эх, умирать будем!
– То то умирать будем!
– Я от миру не отказчик, – говорил Дрон.
– То то не отказчик, брюхо отрастил!..
Два длинные мужика говорили свое. Как только Ростов, сопутствуемый Ильиным, Лаврушкой и Алпатычем, подошел к толпе, Карп, заложив пальцы за кушак, слегка улыбаясь, вышел вперед. Дрон, напротив, зашел в задние ряды, и толпа сдвинулась плотнее.
– Эй! кто у вас староста тут? – крикнул Ростов, быстрым шагом подойдя к толпе.
– Староста то? На что вам?.. – спросил Карп. Но не успел он договорить, как шапка слетела с него и голова мотнулась набок от сильного удара.
– Шапки долой, изменники! – крикнул полнокровный голос Ростова. – Где староста? – неистовым голосом кричал он.
– Старосту, старосту кличет… Дрон Захарыч, вас, – послышались кое где торопливо покорные голоса, и шапки стали сниматься с голов.
– Нам бунтовать нельзя, мы порядки блюдем, – проговорил Карп, и несколько голосов сзади в то же мгновенье заговорили вдруг:
– Как старички пороптали, много вас начальства…
– Разговаривать?.. Бунт!.. Разбойники! Изменники! – бессмысленно, не своим голосом завопил Ростов, хватая за юрот Карпа. – Вяжи его, вяжи! – кричал он, хотя некому было вязать его, кроме Лаврушки и Алпатыча.
Лаврушка, однако, подбежал к Карпу и схватил его сзади за руки.
– Прикажете наших из под горы кликнуть? – крикнул он.
Алпатыч обратился к мужикам, вызывая двоих по именам, чтобы вязать Карпа. Мужики покорно вышли из толпы и стали распоясываться.
– Староста где? – кричал Ростов.
Дрон, с нахмуренным и бледным лицом, вышел из толпы.
– Ты староста? Вязать, Лаврушка! – кричал Ростов, как будто и это приказание не могло встретить препятствий. И действительно, еще два мужика стали вязать Дрона, который, как бы помогая им, снял с себя кушан и подал им.
– А вы все слушайте меня, – Ростов обратился к мужикам: – Сейчас марш по домам, и чтобы голоса вашего я не слыхал.
– Что ж, мы никакой обиды не делали. Мы только, значит, по глупости. Только вздор наделали… Я же сказывал, что непорядки, – послышались голоса, упрекавшие друг друга.
– Вот я же вам говорил, – сказал Алпатыч, вступая в свои права. – Нехорошо, ребята!
– Глупость наша, Яков Алпатыч, – отвечали голоса, и толпа тотчас же стала расходиться и рассыпаться по деревне.
Связанных двух мужиков повели на барский двор. Два пьяные мужика шли за ними.
– Эх, посмотрю я на тебя! – говорил один из них, обращаясь к Карпу.
– Разве можно так с господами говорить? Ты думал что?
– Дурак, – подтверждал другой, – право, дурак!
Через два часа подводы стояли на дворе богучаровского дома. Мужики оживленно выносили и укладывали на подводы господские вещи, и Дрон, по желанию княжны Марьи выпущенный из рундука, куда его заперли, стоя на дворе, распоряжался мужиками.
– Ты ее так дурно не клади, – говорил один из мужиков, высокий человек с круглым улыбающимся лицом, принимая из рук горничной шкатулку. – Она ведь тоже денег стоит. Что же ты ее так то вот бросишь или пол веревку – а она потрется. Я так не люблю. А чтоб все честно, по закону было. Вот так то под рогожку, да сенцом прикрой, вот и важно. Любо!
– Ишь книг то, книг, – сказал другой мужик, выносивший библиотечные шкафы князя Андрея. – Ты не цепляй! А грузно, ребята, книги здоровые!
– Да, писали, не гуляли! – значительно подмигнув, сказал высокий круглолицый мужик, указывая на толстые лексиконы, лежавшие сверху.

Ростов, не желая навязывать свое знакомство княжне, не пошел к ней, а остался в деревне, ожидая ее выезда. Дождавшись выезда экипажей княжны Марьи из дома, Ростов сел верхом и до пути, занятого нашими войсками, в двенадцати верстах от Богучарова, верхом провожал ее. В Янкове, на постоялом дворе, он простился с нею почтительно, в первый раз позволив себе поцеловать ее руку.
– Как вам не совестно, – краснея, отвечал он княжне Марье на выражение благодарности за ее спасенье (как она называла его поступок), – каждый становой сделал бы то же. Если бы нам только приходилось воевать с мужиками, мы бы не допустили так далеко неприятеля, – говорил он, стыдясь чего то и стараясь переменить разговор. – Я счастлив только, что имел случай познакомиться с вами. Прощайте, княжна, желаю вам счастия и утешения и желаю встретиться с вами при более счастливых условиях. Ежели вы не хотите заставить краснеть меня, пожалуйста, не благодарите.
Но княжна, если не благодарила более словами, благодарила его всем выражением своего сиявшего благодарностью и нежностью лица. Она не могла верить ему, что ей не за что благодарить его. Напротив, для нее несомненно было то, что ежели бы его не было, то она, наверное, должна была бы погибнуть и от бунтовщиков и от французов; что он, для того чтобы спасти ее, подвергал себя самым очевидным и страшным опасностям; и еще несомненнее было то, что он был человек с высокой и благородной душой, который умел понять ее положение и горе. Его добрые и честные глаза с выступившими на них слезами, в то время как она сама, заплакав, говорила с ним о своей потере, не выходили из ее воображения.
Когда она простилась с ним и осталась одна, княжна Марья вдруг почувствовала в глазах слезы, и тут уж не в первый раз ей представился странный вопрос, любит ли она его?
По дороге дальше к Москве, несмотря на то, что положение княжны было не радостно, Дуняша, ехавшая с ней в карете, не раз замечала, что княжна, высунувшись в окно кареты, чему то радостно и грустно улыбалась.
«Ну что же, ежели бы я и полюбила его? – думала княжна Марья.
Как ни стыдно ей было признаться себе, что она первая полюбила человека, который, может быть, никогда не полюбит ее, она утешала себя мыслью, что никто никогда не узнает этого и что она не будет виновата, ежели будет до конца жизни, никому не говоря о том, любить того, которого она любила в первый и в последний раз.
Иногда она вспоминала его взгляды, его участие, его слова, и ей казалось счастье не невозможным. И тогда то Дуняша замечала, что она, улыбаясь, глядела в окно кареты.
«И надо было ему приехать в Богучарово, и в эту самую минуту! – думала княжна Марья. – И надо было его сестре отказать князю Андрею! – И во всем этом княжна Марья видела волю провиденья.
Впечатление, произведенное на Ростова княжной Марьей, было очень приятное. Когда ои вспоминал про нее, ему становилось весело, и когда товарищи, узнав о бывшем с ним приключении в Богучарове, шутили ему, что он, поехав за сеном, подцепил одну из самых богатых невест в России, Ростов сердился. Он сердился именно потому, что мысль о женитьбе на приятной для него, кроткой княжне Марье с огромным состоянием не раз против его воли приходила ему в голову. Для себя лично Николай не мог желать жены лучше княжны Марьи: женитьба на ней сделала бы счастье графини – его матери, и поправила бы дела его отца; и даже – Николай чувствовал это – сделала бы счастье княжны Марьи. Но Соня? И данное слово? И от этого то Ростов сердился, когда ему шутили о княжне Болконской.


Приняв командование над армиями, Кутузов вспомнил о князе Андрее и послал ему приказание прибыть в главную квартиру.
Князь Андрей приехал в Царево Займище в тот самый день и в то самое время дня, когда Кутузов делал первый смотр войскам. Князь Андрей остановился в деревне у дома священника, у которого стоял экипаж главнокомандующего, и сел на лавочке у ворот, ожидая светлейшего, как все называли теперь Кутузова. На поле за деревней слышны были то звуки полковой музыки, то рев огромного количества голосов, кричавших «ура!новому главнокомандующему. Тут же у ворот, шагах в десяти от князя Андрея, пользуясь отсутствием князя и прекрасной погодой, стояли два денщика, курьер и дворецкий. Черноватый, обросший усами и бакенбардами, маленький гусарский подполковник подъехал к воротам и, взглянув на князя Андрея, спросил: здесь ли стоит светлейший и скоро ли он будет?
Князь Андрей сказал, что он не принадлежит к штабу светлейшего и тоже приезжий. Гусарский подполковник обратился к нарядному денщику, и денщик главнокомандующего сказал ему с той особенной презрительностью, с которой говорят денщики главнокомандующих с офицерами:
– Что, светлейший? Должно быть, сейчас будет. Вам что?
Гусарский подполковник усмехнулся в усы на тон денщика, слез с лошади, отдал ее вестовому и подошел к Болконскому, слегка поклонившись ему. Болконский посторонился на лавке. Гусарский подполковник сел подле него.
– Тоже дожидаетесь главнокомандующего? – заговорил гусарский подполковник. – Говог'ят, всем доступен, слава богу. А то с колбасниками беда! Недаг'ом Ег'молов в немцы пг'осился. Тепег'ь авось и г'усским говог'ить можно будет. А то чег'т знает что делали. Все отступали, все отступали. Вы делали поход? – спросил он.
– Имел удовольствие, – отвечал князь Андрей, – не только участвовать в отступлении, но и потерять в этом отступлении все, что имел дорогого, не говоря об именьях и родном доме… отца, который умер с горя. Я смоленский.
– А?.. Вы князь Болконский? Очень г'ад познакомиться: подполковник Денисов, более известный под именем Васьки, – сказал Денисов, пожимая руку князя Андрея и с особенно добрым вниманием вглядываясь в лицо Болконского. – Да, я слышал, – сказал он с сочувствием и, помолчав немного, продолжал: – Вот и скифская война. Это все хог'ошо, только не для тех, кто своими боками отдувается. А вы – князь Андг'ей Болконский? – Он покачал головой. – Очень г'ад, князь, очень г'ад познакомиться, – прибавил он опять с грустной улыбкой, пожимая ему руку.
Князь Андрей знал Денисова по рассказам Наташи о ее первом женихе. Это воспоминанье и сладко и больно перенесло его теперь к тем болезненным ощущениям, о которых он последнее время давно уже не думал, но которые все таки были в его душе. В последнее время столько других и таких серьезных впечатлений, как оставление Смоленска, его приезд в Лысые Горы, недавнее известно о смерти отца, – столько ощущений было испытано им, что эти воспоминания уже давно не приходили ему и, когда пришли, далеко не подействовали на него с прежней силой. И для Денисова тот ряд воспоминаний, которые вызвало имя Болконского, было далекое, поэтическое прошедшее, когда он, после ужина и пения Наташи, сам не зная как, сделал предложение пятнадцатилетней девочке. Он улыбнулся воспоминаниям того времени и своей любви к Наташе и тотчас же перешел к тому, что страстно и исключительно теперь занимало его. Это был план кампании, который он придумал, служа во время отступления на аванпостах. Он представлял этот план Барклаю де Толли и теперь намерен был представить его Кутузову. План основывался на том, что операционная линия французов слишком растянута и что вместо того, или вместе с тем, чтобы действовать с фронта, загораживая дорогу французам, нужно было действовать на их сообщения. Он начал разъяснять свой план князю Андрею.
– Они не могут удержать всей этой линии. Это невозможно, я отвечаю, что пг'ог'ву их; дайте мне пятьсот человек, я г'азог'ву их, это вег'но! Одна система – паг'тизанская.
Денисов встал и, делая жесты, излагал свой план Болконскому. В средине его изложения крики армии, более нескладные, более распространенные и сливающиеся с музыкой и песнями, послышались на месте смотра. На деревне послышался топот и крики.
– Сам едет, – крикнул казак, стоявший у ворот, – едет! Болконский и Денисов подвинулись к воротам, у которых стояла кучка солдат (почетный караул), и увидали подвигавшегося по улице Кутузова, верхом на невысокой гнедой лошадке. Огромная свита генералов ехала за ним. Барклай ехал почти рядом; толпа офицеров бежала за ними и вокруг них и кричала «ура!».
Вперед его во двор проскакали адъютанты. Кутузов, нетерпеливо подталкивая свою лошадь, плывшую иноходью под его тяжестью, и беспрестанно кивая головой, прикладывал руку к бедой кавалергардской (с красным околышем и без козырька) фуражке, которая была на нем. Подъехав к почетному караулу молодцов гренадеров, большей частью кавалеров, отдававших ему честь, он с минуту молча, внимательно посмотрел на них начальническим упорным взглядом и обернулся к толпе генералов и офицеров, стоявших вокруг него. Лицо его вдруг приняло тонкое выражение; он вздернул плечами с жестом недоумения.
– И с такими молодцами всё отступать и отступать! – сказал он. – Ну, до свиданья, генерал, – прибавил он и тронул лошадь в ворота мимо князя Андрея и Денисова.
– Ура! ура! ура! – кричали сзади его.
С тех пор как не видал его князь Андрей, Кутузов еще потолстел, обрюзг и оплыл жиром. Но знакомые ему белый глаз, и рана, и выражение усталости в его лице и фигуре были те же. Он был одет в мундирный сюртук (плеть на тонком ремне висела через плечо) и в белой кавалергардской фуражке. Он, тяжело расплываясь и раскачиваясь, сидел на своей бодрой лошадке.
– Фю… фю… фю… – засвистал он чуть слышно, въезжая на двор. На лице его выражалась радость успокоения человека, намеревающегося отдохнуть после представительства. Он вынул левую ногу из стремени, повалившись всем телом и поморщившись от усилия, с трудом занес ее на седло, облокотился коленкой, крякнул и спустился на руки к казакам и адъютантам, поддерживавшим его.
Он оправился, оглянулся своими сощуренными глазами и, взглянув на князя Андрея, видимо, не узнав его, зашагал своей ныряющей походкой к крыльцу.
– Фю… фю… фю, – просвистал он и опять оглянулся на князя Андрея. Впечатление лица князя Андрея только после нескольких секунд (как это часто бывает у стариков) связалось с воспоминанием о его личности.
– А, здравствуй, князь, здравствуй, голубчик, пойдем… – устало проговорил он, оглядываясь, и тяжело вошел на скрипящее под его тяжестью крыльцо. Он расстегнулся и сел на лавочку, стоявшую на крыльце.