Исчезновение C-124 в Атлантике (1951)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
<tr><th colspan="2" style="text-align:center; background:lightblue;">Общие сведения</th></tr><tr><th style="">Дата</th><td class="dtstart" style=""> 23 марта1951 года </td></tr><tr><th style="">Характер</th><td class="" style=""> Пожар на борту, приводнение, необъяснимое исчезновение </td></tr><tr><th style="">Место</th><td class="locality" style=""> Атлантика, 725 км (453 мили) западнее Ирландии </td></tr><tr><th colspan="2" style="text-align:center; background:lightblue;">Воздушное судно</th></tr><tr><th style="">Модель</th><td class="" style=""> Douglas C-124A</span>ruen </td></tr><tr><th style="">Принадлежность</th><td class="" style=""> ВВС США </td></tr><tr><th style="">Пункт вылета</th><td class="" style=""> Уокер, Розуэлл (Нью-Мексико, США) </td></tr><tr><th style="">Остановки в пути</th><td class="" style=""> Барксдейл</span>ruen, Божер-Сити</span>ruen (Луизиана, США)
Лоринг</span>ruen (Мэн, США) </td></tr><tr><th style="">Пункт назначения</th><td class="" style=""> Майлденхолл</span>ruen (Суффолк, Великобритания) </td></tr><tr><th style="">Бортовой номер</th><td class="" style=""> 49-0244 </td></tr><tr><th style="">Пассажиры</th><td class="" style=""> 44 </td></tr><tr><th style="">Экипаж</th><td class="" style=""> 9 </td></tr><tr><th style="">Погибшие</th><td class="" style=""> 53 (все) </td></tr> </table> Исчезновение C-124 в Атлантике — событие, произошедшее в страстную пятницу23 марта1951 года с самолётом Douglas C-124A</span>ruen в Атлантическом океане в нескольких сотнях миль к западу от побережья Ирландии. При перелёте через океан из-за пожара на борту экипаж совершил успешное приводнение, а затем и эвакуацию на спасательные плоты. Однако когда к месту падения прибыли спасательные суда, самолёт и люди исчезли. Все находившиеся на борту 53 человека впоследствии были объявлены погибшими. Это первое происшествие с участием Douglas C-124, на момент событий оно занимало первое место по числу жертв среди авиационных катастроф в нейтральных водах Атлантики (в настоящее время — девятое)[1].



Предшествующие обстоятельства

Douglas C-124A Globemaster II</span>ruen (регистрационный номер — 49-0244, заводской — 43173[1]) из 509-й авиационной эскадрильи выполнял перелёт с авиабазы Уокер (близ Розуэлла, США) на авиабазу Лейкенхит (Великобритания). В среду 21 марта в 19:15 UTC пилотируемый экипажем под командованием майора Уолтера Вагнера (англ. Walter A. Wagner) Дуглас вылетел с авиабазы Уокер и в 22:12 приземлился на авиабазе Барксдейл</span>ruen, что в Божер-Сити</span>ruen, где экипаж переночевал. Утром четверга 22 марта на борт сел основной пассажир — бригадный генерал ВВС Пол Томас Каллен (англ. Paul Thomas Cullen) и группа офицеров. Являясь крупным специалистом по воздушной разведке, Каллен теперь направлялся в Англию, чтобы вместе с подчинёнными ему офицерами сформировать там 7-ю авиационную дивизию стратегической авиации. Взлетев в 04:25 UTC, C-124 через 8 часов в 12:30 совершил посадку на следующей промежуточной остановке — авиабазе Лоринг</span>ruen. Здесь самолёт был дозаправлен, а экипаж получил обновлённую сводку о погоде на маршруте. После проведённых уточнений полёт теперь должен был выполняться не на авиабазу Лейкенхит, а на расположенную неподалёку от неё Майлденхолл</span>ruen. C-124 выполнил взлёт и начал трансатлантический перелёт. На его борту всего находились 9 членов экипажа и 44 пассажира. Ещё на борту находился дополнительный груз, включая пустые топливные баки для бомбардировщиков Boeing B-29 Superfortress и шины шасси[2][3].

Аварийная посадка

В пятницу 23 марта в 01:06 UTC радист доложил о местонахождении самолёта — 800 миль (1500 км) юго-западнее Ирландии. Но затем вскоре после этого с борта самолёта объявили Mayday (сигнал бедствия), доложив о пожаре груза. Как сообщил радист, экипаж принял решение о приводнении. Приводнение произошло в районе 50°45′ с. ш. 24°03′ з. д. / 50.750° с. ш. 24.050° з. д. / 50.750; -24.050 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=50.750&mlon=-24.050&zoom=14 (O)] (Я), при этом самолёт уцелел и все люди пересели в 5 спасательных плотов. Данные плоты были снабжены необходимыми запасами пропитания, воды, сигнальными ракетами и аварийными радиостанциями. Для поисков людей был поднят Boeing B-29 Superfortress, принадлежащий базировавшейся в Англии 509-й эскадрилье и пилотируемый экипажем, командиром которого был капитан Мюллер (англ. Muller). Вскоре экипаж B-29 увидел плоты, находящиеся на которых люди при этом запускали сигнальные ракеты. На борту поискового самолёта не было аварийно-спасательного оборудования, поэтому он смог лишь сообщить на землю координаты места падения, после чего начал кружить вокруг плотов, ожидая спасательную авиацию, но никто больше не прибыл. Когда остаток топлива опустился до критического значения, экипаж Мюллера был вынужден вернуться на авиабазу[2].

Исчезновение

Только спустя 19 часов в воскресенье 25 марта к месту падения прибыли спасательные самолёты и корабли, включая авианосец USS Coral Sea. Но в указанном месте они не обнаружили ни людей, ни самолёта. Были осмотрены тысячи квадратных миль, но не было найдено никаких обломков самолёта или тел кого-либо из находившихся на борту. Всё, что удалось обнаружить, это несколько обгоревших ящиков, сброшенных с самолёта перед приводнением, почти полностью сдувшийся спасательный плот, а также портфель на имя капитана Лоуренса Рафферти (англ. Lawrence E. Rafferty) — одного из пассажиров с борта 49-0244[2][4].

Что же случилась с людьми и самолётом, неизвестно до сих пор. В то же время отмечалась высокая активность советских военно-морских сил в данном районе, причём как надводных кораблей, так и подводных лодок. В связи с этим широко распространена версия о похищении американских лётчиков и самолёта советскими кораблями, особенно учитывая ценность находившегося среди них генерала Каллена[2]. Критики данной версии указывают, что вряд ли бы советские корабли стали так рисковать, ведь для поисков англичане и американцы задействовали крупные силы. К тому же скрыть похищение 53 человек спустя столь длительное время весьма затруднительно[3].

Последствия

В 2012 году на Арлингтонском национальном кладбище была установлена пустая могила для одного из находившихся на борту исчезнувшего самолёта — Лоуренса Рафферти (англ. Lawrence Rafferty), чей портфель был найден во время поисков[4].

Напишите отзыв о статье "Исчезновение C-124 в Атлантике (1951)"

Примечания

  1. 1 2 [aviation-safety.net/database/record.php?id=19510323-0 ASN Aircraft accident Douglas C-124A Globemaster II 49-0244 Shannon, Ireland] (англ.). Aviation Safety Network. Проверено 12 января 2014.
  2. 1 2 3 4 [www.wafbmuseum.org/alumni-stories/last-flight-the-missing-airmen-march-1951/#airmen Last Flight, The Missing Airmen, March 1951] (англ.). Walker Aviation Museum. Проверено 12 января 2014.
  3. 1 2 [www.shreveporttimes.com/article/99999999/NEWS10/103230325/60-years-later-mystery-lingers-over-general-s-loss 60 years later, mystery lingers over general's loss] (англ.). Shreveporttimes (22 March 2011). Проверено 12 января 2014.
  4. 1 2 Lawerence Synett. [articles.chicagotribune.com/2012-04-20/news/ct-met-missing-pilot-honored-20120420_1_arlington-national-cemetery-highland-park-mission Air Force captain who disappeared on mission in 1951 gets a marker at Arlington National Cemetery] (англ.). Chicago Tribune (20 April 2012). Проверено 12 января 2014.
Исчезновение C-124 в Атлантике

Douglas C-124A Globemaster IIruen ВВС США</span>

Отрывок, характеризующий Исчезновение C-124 в Атлантике (1951)

– Да, он славный, но смешной очень.
И она, как всегда говоря о Пьере, стала рассказывать анекдоты о его рассеянности, анекдоты, которые даже выдумывали на него.
– Вы знаете, я поверил ему нашу тайну, – сказал князь Андрей. – Я знаю его с детства. Это золотое сердце. Я вас прошу, Натали, – сказал он вдруг серьезно; – я уеду, Бог знает, что может случиться. Вы можете разлю… Ну, знаю, что я не должен говорить об этом. Одно, – чтобы ни случилось с вами, когда меня не будет…
– Что ж случится?…
– Какое бы горе ни было, – продолжал князь Андрей, – я вас прошу, m lle Sophie, что бы ни случилось, обратитесь к нему одному за советом и помощью. Это самый рассеянный и смешной человек, но самое золотое сердце.
Ни отец и мать, ни Соня, ни сам князь Андрей не могли предвидеть того, как подействует на Наташу расставанье с ее женихом. Красная и взволнованная, с сухими глазами, она ходила этот день по дому, занимаясь самыми ничтожными делами, как будто не понимая того, что ожидает ее. Она не плакала и в ту минуту, как он, прощаясь, последний раз поцеловал ее руку. – Не уезжайте! – только проговорила она ему таким голосом, который заставил его задуматься о том, не нужно ли ему действительно остаться и который он долго помнил после этого. Когда он уехал, она тоже не плакала; но несколько дней она не плача сидела в своей комнате, не интересовалась ничем и только говорила иногда: – Ах, зачем он уехал!
Но через две недели после его отъезда, она так же неожиданно для окружающих ее, очнулась от своей нравственной болезни, стала такая же как прежде, но только с измененной нравственной физиогномией, как дети с другим лицом встают с постели после продолжительной болезни.


Здоровье и характер князя Николая Андреича Болконского, в этот последний год после отъезда сына, очень ослабели. Он сделался еще более раздражителен, чем прежде, и все вспышки его беспричинного гнева большей частью обрушивались на княжне Марье. Он как будто старательно изыскивал все больные места ее, чтобы как можно жесточе нравственно мучить ее. У княжны Марьи были две страсти и потому две радости: племянник Николушка и религия, и обе были любимыми темами нападений и насмешек князя. О чем бы ни заговорили, он сводил разговор на суеверия старых девок или на баловство и порчу детей. – «Тебе хочется его (Николеньку) сделать такой же старой девкой, как ты сама; напрасно: князю Андрею нужно сына, а не девку», говорил он. Или, обращаясь к mademoiselle Bourime, он спрашивал ее при княжне Марье, как ей нравятся наши попы и образа, и шутил…
Он беспрестанно больно оскорблял княжну Марью, но дочь даже не делала усилий над собой, чтобы прощать его. Разве мог он быть виноват перед нею, и разве мог отец ее, который, она всё таки знала это, любил ее, быть несправедливым? Да и что такое справедливость? Княжна никогда не думала об этом гордом слове: «справедливость». Все сложные законы человечества сосредоточивались для нее в одном простом и ясном законе – в законе любви и самоотвержения, преподанном нам Тем, Который с любовью страдал за человечество, когда сам он – Бог. Что ей было за дело до справедливости или несправедливости других людей? Ей надо было самой страдать и любить, и это она делала.
Зимой в Лысые Горы приезжал князь Андрей, был весел, кроток и нежен, каким его давно не видала княжна Марья. Она предчувствовала, что с ним что то случилось, но он не сказал ничего княжне Марье о своей любви. Перед отъездом князь Андрей долго беседовал о чем то с отцом и княжна Марья заметила, что перед отъездом оба были недовольны друг другом.
Вскоре после отъезда князя Андрея, княжна Марья писала из Лысых Гор в Петербург своему другу Жюли Карагиной, которую княжна Марья мечтала, как мечтают всегда девушки, выдать за своего брата, и которая в это время была в трауре по случаю смерти своего брата, убитого в Турции.
«Горести, видно, общий удел наш, милый и нежный друг Julieie».
«Ваша потеря так ужасна, что я иначе не могу себе объяснить ее, как особенную милость Бога, Который хочет испытать – любя вас – вас и вашу превосходную мать. Ах, мой друг, религия, и только одна религия, может нас, уже не говорю утешить, но избавить от отчаяния; одна религия может объяснить нам то, чего без ее помощи не может понять человек: для чего, зачем существа добрые, возвышенные, умеющие находить счастие в жизни, никому не только не вредящие, но необходимые для счастия других – призываются к Богу, а остаются жить злые, бесполезные, вредные, или такие, которые в тягость себе и другим. Первая смерть, которую я видела и которую никогда не забуду – смерть моей милой невестки, произвела на меня такое впечатление. Точно так же как вы спрашиваете судьбу, для чего было умирать вашему прекрасному брату, точно так же спрашивала я, для чего было умирать этому ангелу Лизе, которая не только не сделала какого нибудь зла человеку, но никогда кроме добрых мыслей не имела в своей душе. И что ж, мой друг, вот прошло с тех пор пять лет, и я, с своим ничтожным умом, уже начинаю ясно понимать, для чего ей нужно было умереть, и каким образом эта смерть была только выражением бесконечной благости Творца, все действия Которого, хотя мы их большею частью не понимаем, суть только проявления Его бесконечной любви к Своему творению. Может быть, я часто думаю, она была слишком ангельски невинна для того, чтобы иметь силу перенести все обязанности матери. Она была безупречна, как молодая жена; может быть, она не могла бы быть такою матерью. Теперь, мало того, что она оставила нам, и в особенности князю Андрею, самое чистое сожаление и воспоминание, она там вероятно получит то место, которого я не смею надеяться для себя. Но, не говоря уже о ней одной, эта ранняя и страшная смерть имела самое благотворное влияние, несмотря на всю печаль, на меня и на брата. Тогда, в минуту потери, эти мысли не могли притти мне; тогда я с ужасом отогнала бы их, но теперь это так ясно и несомненно. Пишу всё это вам, мой друг, только для того, чтобы убедить вас в евангельской истине, сделавшейся для меня жизненным правилом: ни один волос с головы не упадет без Его воли. А воля Его руководствуется только одною беспредельною любовью к нам, и потому всё, что ни случается с нами, всё для нашего блага. Вы спрашиваете, проведем ли мы следующую зиму в Москве? Несмотря на всё желание вас видеть, не думаю и не желаю этого. И вы удивитесь, что причиною тому Буонапарте. И вот почему: здоровье отца моего заметно слабеет: он не может переносить противоречий и делается раздражителен. Раздражительность эта, как вы знаете, обращена преимущественно на политические дела. Он не может перенести мысли о том, что Буонапарте ведет дело как с равными, со всеми государями Европы и в особенности с нашим, внуком Великой Екатерины! Как вы знаете, я совершенно равнодушна к политическим делам, но из слов моего отца и разговоров его с Михаилом Ивановичем, я знаю всё, что делается в мире, и в особенности все почести, воздаваемые Буонапарте, которого, как кажется, еще только в Лысых Горах на всем земном шаре не признают ни великим человеком, ни еще менее французским императором. И мой отец не может переносить этого. Мне кажется, что мой отец, преимущественно вследствие своего взгляда на политические дела и предвидя столкновения, которые у него будут, вследствие его манеры, не стесняясь ни с кем, высказывать свои мнения, неохотно говорит о поездке в Москву. Всё, что он выиграет от лечения, он потеряет вследствие споров о Буонапарте, которые неминуемы. Во всяком случае это решится очень скоро. Семейная жизнь наша идет по старому, за исключением присутствия брата Андрея. Он, как я уже писала вам, очень изменился последнее время. После его горя, он теперь только, в нынешнем году, совершенно нравственно ожил. Он стал таким, каким я его знала ребенком: добрым, нежным, с тем золотым сердцем, которому я не знаю равного. Он понял, как мне кажется, что жизнь для него не кончена. Но вместе с этой нравственной переменой, он физически очень ослабел. Он стал худее чем прежде, нервнее. Я боюсь за него и рада, что он предпринял эту поездку за границу, которую доктора уже давно предписывали ему. Я надеюсь, что это поправит его. Вы мне пишете, что в Петербурге о нем говорят, как об одном из самых деятельных, образованных и умных молодых людей. Простите за самолюбие родства – я никогда в этом не сомневалась. Нельзя счесть добро, которое он здесь сделал всем, начиная с своих мужиков и до дворян. Приехав в Петербург, он взял только то, что ему следовало. Удивляюсь, каким образом вообще доходят слухи из Петербурга в Москву и особенно такие неверные, как тот, о котором вы мне пишете, – слух о мнимой женитьбе брата на маленькой Ростовой. Я не думаю, чтобы Андрей когда нибудь женился на ком бы то ни было и в особенности на ней. И вот почему: во первых я знаю, что хотя он и редко говорит о покойной жене, но печаль этой потери слишком глубоко вкоренилась в его сердце, чтобы когда нибудь он решился дать ей преемницу и мачеху нашему маленькому ангелу. Во вторых потому, что, сколько я знаю, эта девушка не из того разряда женщин, которые могут нравиться князю Андрею. Не думаю, чтобы князь Андрей выбрал ее своею женою, и откровенно скажу: я не желаю этого. Но я заболталась, кончаю свой второй листок. Прощайте, мой милый друг; да сохранит вас Бог под Своим святым и могучим покровом. Моя милая подруга, mademoiselle Bourienne, целует вас.