Итало-румейский язык
Итало-румейский язык | |
Самоназвание: |
Κατωιταλιωτικά |
---|---|
Страны: | |
Регионы: | |
Общее число говорящих: |
20 000 (1981 год) |
Статус: |
исчезающий язык |
Классификация | |
Категория: | |
Письменность: | |
См. также: Проект:Лингвистика |
Итало-румейский язык (греч. Κατωιταλιώτικα, букв. «южно-итальянский диалект»; итал. Grico) — условное наименование групп наречий, на которых говорило греческое и эллинизированное население Южной Италии и соседних островов. Эти области были колонизированы ещё во времена ранней античности и получили название Великая Греция. В настоящее время в регионе сохраняются лишь два небольших ареала грекоязычного населения (в основном уже двуязычного). В литературе современной Греции итало-румейский (также в русскоязычной литературе именуемый трапезундско-румейским, хотя не стоит путать его с понтийским языком города Трапезунда) рассматривается как диалект греческого. Как и последний, принадлежит к греческой группе, однако в отличие от современного новогреческого языка (димотика) он не испытал влияния последней волны эллинистического койне. Итало-румейский представляет своего рода остаточный диалект древнегреческого языка с влиянием ранних вариантов среднегреческого (византийского) языка при интенсивном романском влиянии. В 1071 году вторжение норманнов привело к утрате контроля Византии над Южной Италией. Местное греческое и эллинизированное население было в значительной степени ассимилировано, а язык немногочисленного сельского населения, сохранившего способность разговаривать по-гречески, подвергся сильной итальянизации. Современная оценка числа говорящих даёт число 30'000 человек.[1]
Содержание
Диалекты
Язык существует в трёх основных вариантах:
Корсиканские диалекты
Особую историю имеет греческий диалект Корсики, где греческие беженцы-маниоты из Османской империи (полуостров Мани) появились в 1676 году. В корсиканском посёлке Каржез они осели в 1775. Последний носитель греческого языка умер в 1976 году.
Образец итало-румейского текста
Песнь «Калинифта»:
Итало-румейский
- Εβώ πάντα σε σένα πενσέω,
- γιατί σένα φσυκή μου 'γαπώ,
- τσαι που πάω, που σύρνω, που στέω
- στην καρδιά μου πάντα σένα βαστώ.
Транслитерация кириллицей:
- Эво панта се сéна пенсéо,
- ятú сéна фсихú му гапó,
- це пу пáo, пу сúрно, пу стéо
- стин кардиá му пáнда сéна вастó.
Современный новогреческий эквивалент
- Εγώ πάντα εσένα σκέφτομαι,
- γιατί εσένα ψυχή μου αγαπώ,
- και όπου πάω, όπου σέρνομαι, όπου στέκω,
- στην καρδιά μου πάντα εσένα βαστώ.
Кириллическая транслитерация:
- Эго́ па́нда эсе́на ске́фтоме,
- яти́ эсе́на психи́ му агапо́,
- ке о́пу па́о, о́пу се́рноме, о́пу сте́ко
- стин кардиа́ му па́нда эсе́на васто́.
Перевод на русский язык
- Я всегда думаю о тебе,
- потому что я люблю тебя, душа моя,
- И куда бы я ни шел, во что бы ни ввязался, где бы ни был,
- Ты всегда в моем сердце.
Напишите отзыв о статье "Итало-румейский язык"
Примечания
- ↑ N. Vincent, Italian, in B. Comrie (ed.) The world’s major languages, London, Croom Helm, 1981. p.p.279-302.
См. также
|
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
Это заготовка статьи об одном из языков мира. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Итало-румейский язык
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.