Итальянская партизанская война в Эфиопии (1941—1943)

Итальянская партизанская война в Эфиопии
Основной конфликт: Восточноафриканская кампания
Итальянская Восточная Африка в июне 1940 года перед вторжением в Британский Сомалиленд
Дата	27 ноября 1941 — октябрь 1943
Место	Итальянская Восточная Африка
Итог	Поражение партизан
Противники
Италия Великобритания Великобритания Эфиопия
Командующие
неизвестно неизвестно
Силы сторон
около 7000 солдат и офицеров неизвестно
Потери
неизвестно неизвестно

Итальянская партизанская война в Эфиопии (1941—1943 г.г.) — вооружённое сопротивление в 1941—1943 годах остатков итальянских войск в Итальянской Восточной Африке англичанам после поражения итальянской армии в Восточно-Африканской кампании Второй мировой войны.

История

Когда итальянский генерал Гульермо Наси на почётных условиях капитулировал перед англичанами с последней продолжавшей сопротивление частью итальянской колониальной армии после поражения в битве при Гондаре в ноябре 1941 года, что формально означало завершение Восточно-Африканской кампании, многие итальянские солдаты решили продолжать борьбу и начали партизанскую войну в в горах и пустынях Эфиопии, Эритреи и Сомали. Почти 7000 солдат (по данным итальянского историка Альберто Росселли) приняли участие в этой борьбе против британской армии и эфиопов в надежде на то, что германо-итальянская армия под руководством генерала Роммеля одержит победу в Египте (что превратит Средиземноморье в итальянское Mare Nostrum) и вернёт контроль над недавно оккупированными англичанами территориями итальянских колоний.

Первоначально существовали две основных партизанских итальянских организации: Fronte di Resistenza (Фронт Сопротивления) и Figli d’Italia (Сыны Италии).

Fronte di Resistenza была тайной военной организацией во главе с полковником Лючетти, члены которой концентрировались во всех крупных городах бывшей Итальянской Восточной Африки. Основными направлениями их деятельности были военные диверсии и сбор информации о британских войсках для отправки теми или иными способами в Италию.

Организация Figli d’Italia была создана в сентябре 1941 года, то есть ещё до окончательной «официальной» капитуляции итальянцев в Эфиопии, из чернорубашечников «Milizia Volontaria per la Sicurezza Nazionale» (фашистской организации солдат-добровольцев). Они вступили в партизанскую войну против англичан и преследовали тех итальянцев — как гражданских лиц, так и бывших солдат колониальной армии, — которые тем или иным образом сотрудничали с британскими и эфиопскими войсками и именовались членами организации не иначе как «предатели».

Другими группами, боровшимися против англичан, были отряды бойцов-амхара под руководством лейтенанта Амедео Гийе в Эритрее и партизанский отряд майора Гобби, действовавший в Дэссе, на севере Эфиопии. В начале 1942 года в Эритрее появились партизанские боевые группы под командованием капитана Алоизи, деятельность которых была посвящена помощи в побеге итальянским солдатам и мирным жителям из британских концентрационных лагерей, располагавшихся в городах Асмэра и Декамэра. В первые месяцы 1942 года (из-за завоевания Британского Сомалиленда в августе 1940 года) итальянские партизанские группы появились и в Британском Сомалиленде.

Было также некоторое количество эритрейцев и сомалийцев (и даже небольшое число эфиопов), которые помогали итальянским повстанцам. Но их число значительно сократилось после поражения войск стран Оси в битве при Эль-Аламейне в конце 1942 года.

Эти партизанские отряды (называемые на итальянском языке bande) действовали на довольно обширной территории — от севера Эритреи до юга Сомали. Их вооружение состояло главным образом из старых винтовок «91», а также из пистолетов «Beretta», пулемётов «Fiat» и «Schwarzlose», ручных гранат, динамита и даже нескольких небольших 65-мм пушек. Однако им всегда сильно не хватало достаточного количества боеприпасов.

С января 1942 года большинство данных bande стали действовать более-менее согласованно, подчиняясь приказам генерала Муратори (в прошлом — командира фашистской «милиции» в колонии). Он поддержал (а фактически — организовал) восстание против англичан племенной группы азебо-галла народа оромо, населяющей региона Галла-Сидама на севере Эфиопии, став одним из главных действующих лиц этого восстания. Восстание было подавлено английскими и эфиопскими войсками только в начале 1943 года.

Весной 1942 года даже император Эфиопии Хайле Селассие I начал налаживать дипломатические «каналы связи» с итальянскими повстанцами, поскольку был напуган победой Роммеля под Тобруком в Ливии. Майор Лючетти после окончания войны заявлял, что император, если бы войска Оси достигли Эфиопии, был готов принять итальянский протекторат со следующими условиями:

1. Всеобщая амнистия для эфиопов, сражавшихся против Италии;
2. Наличие эфиопов во всех органах власти протектората и на всех уровнях управления;
3. Участие императора Хайле Селассие в будущем правительстве протектората.

Однако никаких документальных подтверждений тому, что такие условия выдвигались императором на самом деле, нет.

Летом 1942 года активнее и успешнее других против англичан действовали следующие партизанские отряды: под руководством полковника Кальдерари в Сомали, под руководством полковника ди Марко в Огадене, под руководством полковника Руглио в Данакиле и под руководством «центуриона чернорубашечников» де Варде в Эфиопии. Их успешные засады вынудили британское командование направить в охваченную партизанской войной бывшую Итальянскую Восточную Африку дополнительные войска из Судана и Кении, включающие в себя танки и даже авиацию.

Летом того же года англичане приняли решение поместить большую часть итальянского населения прибрежных районов Сомали в концентрационные лагеря, дабы исключить возможность их контактов с действовавшими неподалёку японскими подводными лодками.

В октябре 1942 года боевой дух итальянских повстанцев начал постепенно иссякать из-за поражения Роммеля в битве при Эль-Аламейне, а также из-за пленения англичанами майора Лючетти (лидера организации Fronte di Resistenza).

Партизанская война, тем не менее, продолжалась до лета 1943 года, когда итальянские солдаты начали уничтожать своё вооружение и — иногда — даже предпринимать успешные попытки бегства в Италию; например, упомянутый лейтенант Амедео Гийе (прозванный англичанами «командиром-дьяволом») достиг Тарента 3 сентября 1943 года. Более того, он даже попросил у итальянского военного министерства «самолёт, загруженный боеприпасами, который будет использоваться для для партизанских атак в Эритрее», но подписанное правительством несколько дней спустя перемирие с союзниками поставило на этом отчаянном плане крест.

Одним из последних итальянских солдат в Восточной Африке, сдавшихся британским войскам, был Коррадо Тучетти, который впоследствии в своих мемуарах писал, что некоторые солдаты продолжали сражаться и устраивать засады на англичан вплоть до октября 1943 года. Последним итальянским офицером, который вёл партизанскую войну против англичан в Восточной Африке, был полковник Нино Трамонти, сражавшийся в Эритрее.

Таким образом, боевые действия в Восточной Африке были по времени самыми длительными из всех, которые происходили на африканском континенте в годы Второй мировой войны.

Герои партизанской войны

Из многих итальянцев, воевавших с англичанами в качестве партизан в Восточной Африке в период с декабря 1941 года по октябрь 1943 года, особенное внимание стоит уделить двоим, получившим за эту «неизвестную» кампанию Второй мировой войны медали:

• Франческо де Мартини, капитан итальянской военно-информационной службы (Servizio Informazioni Militari), который в январе 1942 года взорвал склад боеприпасов в Массауа, Эритрея, и позже организовал группу из эритрейских моряков, действовавших на небольших лодках (называемых «самбуко»), для того чтобы отслеживать действия британского флота в Красном море и передавать сведения об этом в Рим с помощью радио. За свои действия де Мартини был награждён итальянской золотой медалью «За воинскую доблесть».
• Роза Данелли, военный врач, которой в августе 1942 года удалось проникнуть на основной склад боеприпасов англичан в Аддис-Абебе и взорвать его, чудом выжив при страшном взрыве. Её диверсия уничтожила весь запас боеприпасов для новейшего на тот момент британского оружия — пистолета-пулемёта STEN, что задержало применение этого оружия в боях на много месяцев. За свои действия доктор Данелли была награждена итальянским Железным крестом («croce di ferro»).

Список основных итальянских офицеров-партизан, принимавших участие в войне

• Лейтенант Амедео Гийе в Эритрее;
• Лейтенант Франческо де Мартини в Эритрее;
• Капитан Паоло Алоизи в Эфиопии;
• Капитан Леопольдо Риццо в Эфиопии;
• Полковник ди Марко в Огадене;
• Полковник Руглио в Данкале;
• Генерал чернорубашечников Муратори в Эфиопии/Эритрее;
• Офицер («центурион») чернорубашечников де Варде в Эфиопии;
• Офицер («центурион») чернорубашечников Луиджи Кристиани в Эритрее;
• Майор Лючетти в Эфиопии;
• Майор Гобби в Дэссе;
• Полковник Нино Трамонти в Эритрее;
• Полковник Кальдерари в Сомали.

Литература

• Bullotta, Antonia. La Somalia sotto due bandiere Edizioni Garzanti, 1949  (итал.)
• Cernuschi, Enrico. La resistenza sconosciuta in Africa Orientale Rivista Storica, dicembre 1994.(Rivista Italiana Difesa)  (итал.)
• Del Boca, Angelo. Gli Italiani in Africa Orientale La caduta dell’Impero Editori Laterza, 1982.  (итал.)
• Rosselli, Alberto. Storie Segrete. Operazioni sconosciute o dimenticate della seconda guerra mondiale Iuculano Editore. Pavia, 2007  (итал.)
• Sbacchi, Alberto. Hailé Selassié and the Italians, 1941-43. African Studies Review, vol.XXII, n.1, April 1979.  (англ.)
• ASMAI/III, Archivio Segreto. Relazione Lucchetti. 2 Guerra Mondiale pacco IV.  (итал.)
• Segre, Vittorio Dan. La guerra privata del tenente Guillet. Corbaccio Editore. Milano, 1993  (итал.)i new dat

Ссылки

• [www.comandosupremo.com/KerenBattle.html The Devil Commander Amedeo Guillet]  (англ.)
• [www.storiain.net/arret/num80/artic4.asp The Italian guerrillas in Italian East Africa]  (итал.)

Отрывок, характеризующий Итальянская партизанская война в Эфиопии (1941—1943)

– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.


– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.

Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
– Слава Богу! – сказал голос. – А батюшка?
– Почивать легли, – отвечал голос дворецкого Демьяна, бывшего уже внизу.
Потом еще что то сказал голос, что то ответил Демьян, и шаги в теплых сапогах стали быстрее приближаться по невидному повороту лестницы. «Это Андрей! – подумала княжна Марья. Нет, это не может быть, это было бы слишком необыкновенно», подумала она, и в ту же минуту, как она думала это, на площадке, на которой стоял официант со свечой, показались лицо и фигура князя Андрея в шубе с воротником, обсыпанным снегом. Да, это был он, но бледный и худой, и с измененным, странно смягченным, но тревожным выражением лица. Он вошел на лестницу и обнял сестру.
– Вы не получили моего письма? – спросил он, и не дожидаясь ответа, которого бы он и не получил, потому что княжна не могла говорить, он вернулся, и с акушером, который вошел вслед за ним (он съехался с ним на последней станции), быстрыми шагами опять вошел на лестницу и опять обнял сестру. – Какая судьба! – проговорил он, – Маша милая – и, скинув шубу и сапоги, пошел на половину княгини.


Маленькая княгиня лежала на подушках, в белом чепчике. (Страдания только что отпустили ее.) Черные волосы прядями вились у ее воспаленных, вспотевших щек; румяный, прелестный ротик с губкой, покрытой черными волосиками, был раскрыт, и она радостно улыбалась. Князь Андрей вошел в комнату и остановился перед ней, у изножья дивана, на котором она лежала. Блестящие глаза, смотревшие детски, испуганно и взволнованно, остановились на нем, не изменяя выражения. «Я вас всех люблю, я никому зла не делала, за что я страдаю? помогите мне», говорило ее выражение. Она видела мужа, но не понимала значения его появления теперь перед нею. Князь Андрей обошел диван и в лоб поцеловал ее.