Итальянская философия

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Итальянская философия — обобщённое название философии итальянских мыслителей.

Италия на протяжении веков имела значительное влияние на западную философию, начиная с Древней Греции и Древнего Рима, в продолжение ренессансного гуманизма, эпохи Просвещения и философии Нового времени.





Древний Рим

В числе значительных римских философов: Цицерон (106 — 43 до н. э.), Лукреций (94 — 55 до н. э.), Сенека (4 г. до н. э. — 65 г. н. э.), Музоний Руф (30 — 100 н. э.), Плутарх (45 — 120 н. э.), Эпиктет (55 — 135 н. э.), Марк Аврелий (121—180 н. э.), Климент Александрийский (150—215 н. э.), Алкиной (философ) (II в. н. э.), Секст Эмпирик (III в. н. э.), Александр Афродисийский (III в. н. э.), Аммоний Саккас (III в. н. э.), Плотин (205—270 н. э.), Порфирий (232—304 н. э.), Ямвлих (242—327 н. э.), Фемистий (317—388 н. э.), Аврелий Августин (354—430 н. э.), Прокл Диадох (411—485 н. э.), Иоанн Филопон (490—570 н. э.), Дамаский (462—540 н. э.), Боэций (472—524 н. э.) и Симпликий (490—560 н. э.). На римскую философию оказала сильное влияние греческая.

Средневековье

К итальянской средневековой философии, которая была преимущественно христианского направления, относятся несколько видных философов таких, как Фома Аквинский. Он был учеником блестящего доминиканского экспериментатора Альберта Великого, близкого по духу францисканцу Роджеру Бэкону, который жил в Оксфорде в XIII веке. Фома Аквинский по-новому представил философию Аристотеля в христианстве. Он считал, что между верой и светскими знаниями отсутствуют противоречия. Полагал, что Аристотель достиг вершины в человеческом стремлении к истине, поэтому философию Аристотеля была принята в качестве основы для построения его богословских и философских воззрений. Он был профессором в престижном Парижском университете.

Ренессанс

Ренессанс — изначально итальянское (флорентийское) движение, и также величайший период в искусстве и философии. Среди отличительных черт философии Ренессанса возобновление (ренессанс означает «возрождение») интереса к классической цивилизации и образованию; частичное возвращение авторитета Платона над Аристотелем, который доминировал в средневековой философии; и, среди отдельных философов, увлечение оккультизмом и герметизмом.

Как с другими историческими периодами существуют различные подходы к датировке эпохи Ренессанса и определению её границ. Считается, что Ренессанс возник в Италии (итальянский Ренессанс) и впоследствии охватил всю Европу.

Гуманизм

Ренессансный гуманизм — европейское интеллектуальное движение, являющееся важным течением Ренессанса. Возникло во Флоренции во второй половине XIV века и распространилось, прежде всего, в Италии. Гуманистическое движение развивалось в результате переоткрытия европейскими учёными латинской и древнегреческой литературы. Первоначально гуманистами считали учёных-филологов или учителей латинского языка. С середины XV века гуманизм составляет программу обучения studia humanitatis, включающую грамматику, риторику, моральную философию, поэзию и историю в изложении латинских и греческих писателей.

Гуманизм предлагает необходимые интеллектуальные и философские приёмы для первичного критического анализа текстов. Известно достижение текстологии Лоренцо Валлы, который доказал подложность раннесредневекового дарственного акта «Дар Константина». В дальнейшем филологическая критика вызвала резкое споры, когда Эразм Роттердамский, следуя методике Валлы, подверг критическому исследованию аккуратность латинского перевода Священного Писания (Вульгата) и, как следствие, выступал за чтение оригинального греческого текста Нового Завета.

Гуманисты итальянского Ренессанса верили, что свободные искусства должны практиковаться всеми, независимо от социального положения. Они также поощряли самостоятельность, ценность и достоинство человеческой индивидуальности, и полагали: жизнь предопределена природой, однако человек волен выбрать свой путь.

Неоплатонизм

В Италии так же был распространен неоплатонизм, который возрождал интерес к Античности, к платонизму, в особенности во Флоренции под управлением Медичи.

В ходе Ферраро-Флорентийского собора в 1438—1445 гг. предпринимались безуспешные попытки преодолеть раскол христианской церкви, Козимо Медичи и его круг интеллектуалов изучили наследие философа-неоплатоника Плифона, рассуждения которого о Платоне и александрийских мистиках так воодушевили учёное сообщество, что они назвали его вторым Платоном. В 1459 г. Иоанн Аргиропул читал лекции во Флоренции о греческом языке и литературе, и Марсилио Фичино стал его учеником. Козимо Медичи решил основать Платоновскую Академию во Флоренции и выбрал её главой Марсилио Фичино, который выполнил классический перевод Платона с греческого на латинский язык (опубликован в 1484 г.), также перевёл собрание эллинистических текстов герметического корпуса, и сочинения многих неоплатоников: Порфирия, Ямвлиха, Плотина и других. На основании тезисов Плифона Марсилио Фичино пытался объединить христианство и платонизм.

В отличие от флорентийских неоплатоников Джордано Бруно развивал неоплатонизм в духе возрожденческого натурализма, пытался дать в этом ключе философскую интерпретацию учения Коперника.

Макиавелли

Никколо Макиавелли (1469—1527) считается одним из наиболее значительных философов и писателей итальянского Ренессанса, и основателем современной политологии. Наиболее известное сочинение «Государь» внесло в историю политической мысли фундаментальное расхождение между политическим реализмом и политическим идеализмом. Макиавелли рассматривал в основе политического поведения выгоду и силу, описывал каким образом правитель может контролировать государство. Для сохранения власти он должен поддерживать социально-политические институты, привычные людям, и опираться на силу, а не мораль. Свои доводы он обосновывал наблюдениями из дипломатического опыта и из истории.

Государь был внесён католической церковью в Индекс запрещённых книг. Гуманисты (Эразм Роттердамский и другие) также отнеслись к книге отрицательно.

Век Просвещения

Эпоха Просвещения изменила направление итальянской философии благодаря многочисленным группам, которые встречались и дискутировали в частных салонах, самые известные в Милане, Рим, Венеции, а также благодаря преподавателям важных университетов в Падуе, Болонье и Неаполе в лице философов таких, как Джамбаттиста Вико, его считают основателем современной итальянской философии), и Антонио Дженавези. Итальянское общество претерпело серьёзные изменения в течение эпохи Просвещения. Герцог Тосканы Леопольд II отменил смертную казнь. Власть церкви была существенно ограничена, это период великих открытий Галилео Галилея, Алессандро Вольта и Луиджи Гальвани. Одним из величайших писателей итальянского Просвещения был Чезаре Беккариа. Его трактат «О преступлениях и наказаниях» был переведён на 22 языка.

XIX век

В XIX веке Италия также имеет известных представителей в философских направлениях идеализма, сенсуализма и эмпиризма. Крупными итальянскими философами-сенсуалистами были Мельхиор Джойя и Джованни Д. Романьози. Среди итальянских критиков сенсуализма, в первую очередь, называют Паскуале Галуппи. Антонио Росмини-Сербати является основателем итальянского идеализма.

К другим философским направлениям, сравнительно популярным в Италии XIX века, относится онтологизм, значительным представителем которого является Винченцо Джоберти. В истории европейской философии сочинения Джоберти стоят обособленно, поскольку его философская система независима от других современных школ мысли. Среди других философов итальянского онтологизма выделяют Теренцио Мамиани, Луиджи Ферри и Авзонио Франки.

Гегельянство, схоластика и позитивизм. Августо Вера — значительный итальянский философ-гегельянец, писал на французском и итальянском языках. Многое из его трудов о неогегельянских теориях было переосмыслено Бертрандо Спавента. Некоторые работы об итальянской доктрине гегельянства ведут к фашизму.

Новейшее время

Итальянская философия с 1920 по 1940 гг. в основном фашистская. В XX веке Джованни Джентиле был одним из крупных итальянских философов-идеалистов фашистского направления, основателем теории актуального идеализма. Представителем так называемого левого джентилианства в это время был философ и экономист Уго Спирито (1896-1979).

Важным критиком Джентиле был философ-неогегельянец Бенедетто Кроче, который обвинял интеллигенцию, сотрудничающую с фашистским правительством в предательстве идеалов итальянского Рисорджименто. Наиболее значителен вклад Кроче в эстетику и философию истории, его работы оказали существенное влияние на эстетическую мысль первой половины XX столетия.

Напишите отзыв о статье "Итальянская философия"

Литература

  • Яковенко, Б. Итальянская философия последнего времени. Обзор. — М. : Тип. «Печатное Дело» Ф. Я. Бурче, 1910. — Кн. 2. — С. 259—285.
  • Губский Е.Ф., Кораблёва Г.В., ред. Философский энциклопедический словарь. — М.: Инфра-М, 2009. — 576 с.
  • Философская энциклопедия. В 5-х т. — М.: Советская энциклопедия. Под редакцией Ф. В. Константинова. 1960—1970.
  • Гарин Э. Хроника итальянской философии XX века Пер. с итальянского. М.: Прогресс, 1965.- 483 с.
  • Эфиров С. А. Итальянская буржуазная философия XX века. М.: Мысль, 1968.- 268 с.
  • Д. Реале, Д. Антисери. Итальянская философия в эпоху Рисорджименто. Итальянская философия эпохи Рисорджименто. Общие черты / Западная философия от истоков до наших дней: От романтизма до наших дней. СПб.: Петрополис, 1997. — 850 стр.
  • Итальянская и испанская философия на рубеже XX—XXI веков: Сборник обзоров и рефератов / Под редакцией Ю. А. Кимелева. — М.: РАН. ИНИОН. Центр гуманитарных научно-информационных исследований. Отдел философии, 2005. — 136 с. — ISBN 5-248-00 222-2.
  • Зорин А.Л. Этика итальянских неоидеалистов. Проблема обоснования морали и метода. Краснодар, 1999.- 180 с.
  • Шевакин Г.Г. Итальянские философские журналы первой половины XX в. // Историко-философский ежегодник'2011. М., 2012. - С.268-277. ISBN 978-5-88373-345-0

Отрывок, характеризующий Итальянская философия

– Безухов est ridicule [смешон], но он так добр, так мил. Что за удовольствие быть так caustique [злоязычным]?
– Штраф! – сказал молодой человек в ополченском мундире, которого Жюли называла «mon chevalier» [мой рыцарь] и который с нею вместе ехал в Нижний.
В обществе Жюли, как и во многих обществах Москвы, было положено говорить только по русски, и те, которые ошибались, говоря французские слова, платили штраф в пользу комитета пожертвований.
– Другой штраф за галлицизм, – сказал русский писатель, бывший в гостиной. – «Удовольствие быть не по русски.
– Вы никому не делаете милости, – продолжала Жюли к ополченцу, не обращая внимания на замечание сочинителя. – За caustique виновата, – сказала она, – и плачу, но за удовольствие сказать вам правду я готова еще заплатить; за галлицизмы не отвечаю, – обратилась она к сочинителю: – у меня нет ни денег, ни времени, как у князя Голицына, взять учителя и учиться по русски. А вот и он, – сказала Жюли. – Quand on… [Когда.] Нет, нет, – обратилась она к ополченцу, – не поймаете. Когда говорят про солнце – видят его лучи, – сказала хозяйка, любезно улыбаясь Пьеру. – Мы только говорили о вас, – с свойственной светским женщинам свободой лжи сказала Жюли. – Мы говорили, что ваш полк, верно, будет лучше мамоновского.
– Ах, не говорите мне про мой полк, – отвечал Пьер, целуя руку хозяйке и садясь подле нее. – Он мне так надоел!
– Вы ведь, верно, сами будете командовать им? – сказала Жюли, хитро и насмешливо переглянувшись с ополченцем.
Ополченец в присутствии Пьера был уже не так caustique, и в лице его выразилось недоуменье к тому, что означала улыбка Жюли. Несмотря на свою рассеянность и добродушие, личность Пьера прекращала тотчас же всякие попытки на насмешку в его присутствии.
– Нет, – смеясь, отвечал Пьер, оглядывая свое большое, толстое тело. – В меня слишком легко попасть французам, да и я боюсь, что не влезу на лошадь…
В числе перебираемых лиц для предмета разговора общество Жюли попало на Ростовых.
– Очень, говорят, плохи дела их, – сказала Жюли. – И он так бестолков – сам граф. Разумовские хотели купить его дом и подмосковную, и все это тянется. Он дорожится.
– Нет, кажется, на днях состоится продажа, – сказал кто то. – Хотя теперь и безумно покупать что нибудь в Москве.
– Отчего? – сказала Жюли. – Неужели вы думаете, что есть опасность для Москвы?
– Отчего же вы едете?
– Я? Вот странно. Я еду, потому… ну потому, что все едут, и потом я не Иоанна д'Арк и не амазонка.
– Ну, да, да, дайте мне еще тряпочек.
– Ежели он сумеет повести дела, он может заплатить все долги, – продолжал ополченец про Ростова.
– Добрый старик, но очень pauvre sire [плох]. И зачем они живут тут так долго? Они давно хотели ехать в деревню. Натали, кажется, здорова теперь? – хитро улыбаясь, спросила Жюли у Пьера.
– Они ждут меньшого сына, – сказал Пьер. – Он поступил в казаки Оболенского и поехал в Белую Церковь. Там формируется полк. А теперь они перевели его в мой полк и ждут каждый день. Граф давно хотел ехать, но графиня ни за что не согласна выехать из Москвы, пока не приедет сын.
– Я их третьего дня видела у Архаровых. Натали опять похорошела и повеселела. Она пела один романс. Как все легко проходит у некоторых людей!
– Что проходит? – недовольно спросил Пьер. Жюли улыбнулась.
– Вы знаете, граф, что такие рыцари, как вы, бывают только в романах madame Suza.
– Какой рыцарь? Отчего? – краснея, спросил Пьер.
– Ну, полноте, милый граф, c'est la fable de tout Moscou. Je vous admire, ma parole d'honneur. [это вся Москва знает. Право, я вам удивляюсь.]
– Штраф! Штраф! – сказал ополченец.
– Ну, хорошо. Нельзя говорить, как скучно!
– Qu'est ce qui est la fable de tout Moscou? [Что знает вся Москва?] – вставая, сказал сердито Пьер.
– Полноте, граф. Вы знаете!
– Ничего не знаю, – сказал Пьер.
– Я знаю, что вы дружны были с Натали, и потому… Нет, я всегда дружнее с Верой. Cette chere Vera! [Эта милая Вера!]
– Non, madame, [Нет, сударыня.] – продолжал Пьер недовольным тоном. – Я вовсе не взял на себя роль рыцаря Ростовой, и я уже почти месяц не был у них. Но я не понимаю жестокость…
– Qui s'excuse – s'accuse, [Кто извиняется, тот обвиняет себя.] – улыбаясь и махая корпией, говорила Жюли и, чтобы за ней осталось последнее слово, сейчас же переменила разговор. – Каково, я нынче узнала: бедная Мари Волконская приехала вчера в Москву. Вы слышали, она потеряла отца?
– Неужели! Где она? Я бы очень желал увидать ее, – сказал Пьер.
– Я вчера провела с ней вечер. Она нынче или завтра утром едет в подмосковную с племянником.
– Ну что она, как? – сказал Пьер.
– Ничего, грустна. Но знаете, кто ее спас? Это целый роман. Nicolas Ростов. Ее окружили, хотели убить, ранили ее людей. Он бросился и спас ее…
– Еще роман, – сказал ополченец. – Решительно это общее бегство сделано, чтобы все старые невесты шли замуж. Catiche – одна, княжна Болконская – другая.
– Вы знаете, что я в самом деле думаю, что она un petit peu amoureuse du jeune homme. [немножечко влюблена в молодого человека.]
– Штраф! Штраф! Штраф!
– Но как же это по русски сказать?..


Когда Пьер вернулся домой, ему подали две принесенные в этот день афиши Растопчина.
В первой говорилось о том, что слух, будто графом Растопчиным запрещен выезд из Москвы, – несправедлив и что, напротив, граф Растопчин рад, что из Москвы уезжают барыни и купеческие жены. «Меньше страху, меньше новостей, – говорилось в афише, – но я жизнью отвечаю, что злодей в Москве не будет». Эти слова в первый раз ясно ыоказали Пьеру, что французы будут в Москве. Во второй афише говорилось, что главная квартира наша в Вязьме, что граф Витгснштейн победил французов, но что так как многие жители желают вооружиться, то для них есть приготовленное в арсенале оружие: сабли, пистолеты, ружья, которые жители могут получать по дешевой цене. Тон афиш был уже не такой шутливый, как в прежних чигиринских разговорах. Пьер задумался над этими афишами. Очевидно, та страшная грозовая туча, которую он призывал всеми силами своей души и которая вместе с тем возбуждала в нем невольный ужас, – очевидно, туча эта приближалась.
«Поступить в военную службу и ехать в армию или дожидаться? – в сотый раз задавал себе Пьер этот вопрос. Он взял колоду карт, лежавших у него на столе, и стал делать пасьянс.
– Ежели выйдет этот пасьянс, – говорил он сам себе, смешав колоду, держа ее в руке и глядя вверх, – ежели выйдет, то значит… что значит?.. – Он не успел решить, что значит, как за дверью кабинета послышался голос старшей княжны, спрашивающей, можно ли войти.
– Тогда будет значить, что я должен ехать в армию, – договорил себе Пьер. – Войдите, войдите, – прибавил он, обращаясь к княжие.
(Одна старшая княжна, с длинной талией и окаменелым лидом, продолжала жить в доме Пьера; две меньшие вышли замуж.)
– Простите, mon cousin, что я пришла к вам, – сказала она укоризненно взволнованным голосом. – Ведь надо наконец на что нибудь решиться! Что ж это будет такое? Все выехали из Москвы, и народ бунтует. Что ж мы остаемся?
– Напротив, все, кажется, благополучно, ma cousine, – сказал Пьер с тою привычкой шутливости, которую Пьер, всегда конфузно переносивший свою роль благодетеля перед княжною, усвоил себе в отношении к ней.
– Да, это благополучно… хорошо благополучие! Мне нынче Варвара Ивановна порассказала, как войска наши отличаются. Уж точно можно чести приписать. Да и народ совсем взбунтовался, слушать перестают; девка моя и та грубить стала. Этак скоро и нас бить станут. По улицам ходить нельзя. А главное, нынче завтра французы будут, что ж нам ждать! Я об одном прошу, mon cousin, – сказала княжна, – прикажите свезти меня в Петербург: какая я ни есть, а я под бонапартовской властью жить не могу.
– Да полноте, ma cousine, откуда вы почерпаете ваши сведения? Напротив…
– Я вашему Наполеону не покорюсь. Другие как хотят… Ежели вы не хотите этого сделать…
– Да я сделаю, я сейчас прикажу.
Княжне, видимо, досадно было, что не на кого было сердиться. Она, что то шепча, присела на стул.
– Но вам это неправильно доносят, – сказал Пьер. – В городе все тихо, и опасности никакой нет. Вот я сейчас читал… – Пьер показал княжне афишки. – Граф пишет, что он жизнью отвечает, что неприятель не будет в Москве.
– Ах, этот ваш граф, – с злобой заговорила княжна, – это лицемер, злодей, который сам настроил народ бунтовать. Разве не он писал в этих дурацких афишах, что какой бы там ни был, тащи его за хохол на съезжую (и как глупо)! Кто возьмет, говорит, тому и честь и слава. Вот и долюбезничался. Варвара Ивановна говорила, что чуть не убил народ ее за то, что она по французски заговорила…
– Да ведь это так… Вы всё к сердцу очень принимаете, – сказал Пьер и стал раскладывать пасьянс.
Несмотря на то, что пасьянс сошелся, Пьер не поехал в армию, а остался в опустевшей Москве, все в той же тревоге, нерешимости, в страхе и вместе в радости ожидая чего то ужасного.
На другой день княжна к вечеру уехала, и к Пьеру приехал его главноуправляющий с известием, что требуемых им денег для обмундирования полка нельзя достать, ежели не продать одно имение. Главноуправляющий вообще представлял Пьеру, что все эти затеи полка должны были разорить его. Пьер с трудом скрывал улыбку, слушая слова управляющего.
– Ну, продайте, – говорил он. – Что ж делать, я не могу отказаться теперь!
Чем хуже было положение всяких дел, и в особенности его дел, тем Пьеру было приятнее, тем очевиднее было, что катастрофа, которой он ждал, приближается. Уже никого почти из знакомых Пьера не было в городе. Жюли уехала, княжна Марья уехала. Из близких знакомых одни Ростовы оставались; но к ним Пьер не ездил.
В этот день Пьер, для того чтобы развлечься, поехал в село Воронцово смотреть большой воздушный шар, который строился Леппихом для погибели врага, и пробный шар, который должен был быть пущен завтра. Шар этот был еще не готов; но, как узнал Пьер, он строился по желанию государя. Государь писал графу Растопчину об этом шаре следующее:
«Aussitot que Leppich sera pret, composez lui un equipage pour sa nacelle d'hommes surs et intelligents et depechez un courrier au general Koutousoff pour l'en prevenir. Je l'ai instruit de la chose.
Recommandez, je vous prie, a Leppich d'etre bien attentif sur l'endroit ou il descendra la premiere fois, pour ne pas se tromper et ne pas tomber dans les mains de l'ennemi. Il est indispensable qu'il combine ses mouvements avec le general en chef».
[Только что Леппих будет готов, составьте экипаж для его лодки из верных и умных людей и пошлите курьера к генералу Кутузову, чтобы предупредить его.
Я сообщил ему об этом. Внушите, пожалуйста, Леппиху, чтобы он обратил хорошенько внимание на то место, где он спустится в первый раз, чтобы не ошибиться и не попасть в руки врага. Необходимо, чтоб он соображал свои движения с движениями главнокомандующего.]