Итальянские острова Эгейского моря

Итальянские острова Эгейского моря (итал. Isole italiane dell’Egeo) — название островов Додеканес в период их нахождения под властью Италии с 1912 по фактически 1943, а формально — по 1947 год.

Острова Додеканес, за исключением острова Калиостро, стали итальянским владением после Итало-турецкой войны 1911—1912 годов, будучи до этого владением Османской империи. Из-за расплывчатости мирного договора в Уши, однако, предполагалось установить там лишь временную итальянскую администрацию, окончательно же острова стали владением Италии в 1923 году, уже после завершения Первой мировой войны, в соответствии с Лозаннским мирным договором с Османской империей. Остров Калиостро во время Первой мировой войны был оккупирован Францией и передан Италии в 1919 году. На островах Лерос и Патмос были основаны базы военно-морского флота Италии, к началу Второй мировой войны на них находилось около 45 тысяч итальянских военнослужащих. Первым военным губернатором островов стал Джон Амельио.

Статус островов и положение местного населения

Статус островов в составе итальянского государства окончательно так и не был определён: они занимали промежуточное положение между колонией и непосредственной частью государства. После прихода к власти в 1922 фашистов во главе с Бенито Муссолини была начата постепенная реализация политики реальной колонизации островов, предусматривающей переселение туда большого количества итальянских колонистов и массовой «итальянизации» местного населения. До 16 ноября 1922 года на Итальянских Додеканах правили военные губернаторы, затем их сменили гражданские. Первым гражданским губернатором стал либеральный политик Марио Лаго, выступавший за мирное сотрудничество итальянцев с различными группами местного населения (греками, турками, евреями) и различные автономные права для них, однако крайне негативно относился к православной церкви, запретив служение по греческому обряду и сделав единственно законными католические богослужения. В 1924 году вышли декрет, отменивший режим капитуляций и упразднивший иностранные почтовые службы на архипелаге, а также закон, давший островам автономию и освободивший население от воинской повинности. В 1929 году в университете Пизы была установлена специальная стипендия для студентов с Додеканесских островов, желающих изучать итальянские язык и культуру, — этим итальянское правительство надеялось способствовать распространению своей культуры среди образованной прослойки жителей островов.. Правление Лаго на островах в итальянской историографии называется «золотым веком» Додекан.

Преемник Лаго, фашист и бывший министр образования Чезаре Мария де Векки, назначенный губернатором в 1936 году, начал проводить гораздо более жёсткую итальянизаторскую политику. Итальянский язык стал единственным государственным и единственным, на котором велось обучение в школах, изучение же греческого языка стало факультативным. В то время как Лаго разрешал местным жителям самостоятельно избирать мэров, де Векки в 1937 году провёл административную реформу, разделив острова на коммуны, во главе каждой из которых был поставлен назначенный подеста. В 1938 году усилиями де Векки местное законодательство было приведено в полное соответствие с итальянским, одновременно на Додеканах были введены принятые ранее в метрополии так называемые итальянские расовые законы. В 1940 году де Векки сменил Этторе Бастико, в 1941 году губернатором стал адмирал Иниго Кампиони.

Итальянская администрация всячески способствовала притоку итальянских переселенцев на острова, но больших успехов в этом деле не достигла: по данным переписи 21 апреля 1936 года, на Додеканесских островах проживало 7015 итальянских колонистов, большинство из которых поселилось на островах Родос, Лерос и Кос, и 4933 переселенца из других стран; в то время как итальянцы на Родосе и Косе, как правило, занимались фермерством, переселенцы на Лерос предпочитали военную или государственную службу в городе Портолаго. На островах в период итальянского правления проводились значительные общественные и строительные работы, результаты которых были призваны продемонстрировать миру мощь фашистской Италии: строились новые дороги, монументальные и гидротехнические сооружения, нередко с использованием принудительного труда греческого населения. С 1930 года на островах проводились археологические раскопки. Итальянцы также ввели на Додеканах межевание и начали развивать туристическую индустрию.

После оккупации Греции германскими и итальянскими войсками в 1941 году в ходе Второй мировой войны Италия планировала включить в состав Итальянских островов Эгейского моря острова Киклады и Северные Спорады, однако этому противилась нацистская Германия, не хотевшая допустить сокращение территории союзного ей марионеточного Греческого государства. Киклады, однако, после оккупации Греции оказались в итальянской сфере оккупации, поэтому, несмотря на сопротивление Германии, подготовка к их аннексии велась итальянскими властями до 1943 года.

Когда в сентябре 1943 года после высадки Союзников на Сицилии и юге Италии правительство Муссолини было свергнуто и подписано перемирие между новым итальянским правительством и Союзниками, Додеканесские острова стали ареной битвы между англичанами и немцами. Итальянские войска первоначально большей частью поддержали англичан, однако были разбиты; многим удалось бежать в Турцию, где они были интернированы, часть же попавших в плен к немцам были расстреляны в ходе так называемой резни на острове Кос. При этом остров Калиостро был занят и удержан британскими войсками. Додеканесская операция стала одной из последних крупных побед Германии в войне, и острова остались под немецким контролем до начала мая 1945 года, хотя де-юре Германия признавал их владением марионеточной Итальянской социальной республики (она же республика Сало), основанной после освобождения Муссолини из плена, но новый губернатор Уго Фаралли, примкнувший к республике Сало, был полностью зависим от немецких властей.

Германские войска на Додеканесских островах начали капитулировать 9 мая 1945 года и не оказывали сопротивления высаживавшимся на них англичанам, которые с целью облегчения контроля над островами решили восстановить итальянскую гражданскую администрацию: её главой стал бывший мэр Родоса Антонио Макки, в задачи которого входила репатриация итальянцев на родину и защита интересов тех, кто хотел остаться на Додеканах. 1 января 1947 года англичане передали власть над островами греческой администрации, которая сразу же заключила с Макки соглашение, по которому обязалась не проводить депортации итальянцев: греки верили, что бывшие колнисты могут быть полезны для восстановления разрушенной войной экономики региона. По итогам Парижского мирного договора острова в 1947 году были окончательно переданы Италией Греции.

Официальная передача полномочий первому греческому гражданскому губернатору состоялась на Родосе 15 сентября 1947 года, но ещё до этого события греческая администрация показала, что на деле не спешит выполнять заключённое с Макки соглашение: итальянцы начали подвергаться дискриминации, католические церкви были насильно преобразованы в православные, а в главной больнице Родоса были образованы разные отделения для итальянцев и греков. Макки отправился в Рим искать помощи против притеснений, и уже к 1 сентября 1947 года ему удалось организовать депортацию в Италию 6000 бывших колонистов. 31 августа 1949 года между Италией и Грецией было подписано соглашение о депортации к концу года в Италию всех бывших колонистов, при этом греческие власти предписывали им продать своё имущество. При этом нескольким пожелавшим остаться несмотря ни на что итальянцам было предоставлено двойное гражданство, а итальянский язык преподавался в додеканесских школах до 1950 года.

Движение за независимость Додеканеса

В сентябре 1928 года был подписан итало-греческий договор о нейтралитете, в результате чего Афины отказались от поддержки движения за возврат островов Греции и не поддержали манифестацию 1929 года. Штаб-квартирой движения за выход островов из Италии была Александрия, но в 1929 году заключено египетско-итальянское соглашение о том, что все додеканесцы Египта являются подданными Рима В 1935 году вспыхнуло восстание на острове Калимнос, но оно было быстро подавлено, а Италия объявила амнистию его участникам.

Отрывок, характеризующий Итальянские острова Эгейского моря

C'etait pour la grande cause, la fin des hasards elle commencement de la securite. Un nouvel horizon, de nouveaux travaux allaient se derouler, tout plein du bien etre et de la prosperite de tous. Le systeme europeen se trouvait fonde; il n'etait plus question que de l'organiser.
Satisfait sur ces grands points et tranquille partout, j'aurais eu aussi mon congres et ma sainte alliance. Ce sont des idees qu'on m'a volees. Dans cette reunion de grands souverains, nous eussions traites de nos interets en famille et compte de clerc a maitre avec les peuples.
L'Europe n'eut bientot fait de la sorte veritablement qu'un meme peuple, et chacun, en voyageant partout, se fut trouve toujours dans la patrie commune. Il eut demande toutes les rivieres navigables pour tous, la communaute des mers, et que les grandes armees permanentes fussent reduites desormais a la seule garde des souverains.
De retour en France, au sein de la patrie, grande, forte, magnifique, tranquille, glorieuse, j'eusse proclame ses limites immuables; toute guerre future, purement defensive; tout agrandissement nouveau antinational. J'eusse associe mon fils a l'Empire; ma dictature eut fini, et son regne constitutionnel eut commence…
Paris eut ete la capitale du monde, et les Francais l'envie des nations!..
Mes loisirs ensuite et mes vieux jours eussent ete consacres, en compagnie de l'imperatrice et durant l'apprentissage royal de mon fils, a visiter lentement et en vrai couple campagnard, avec nos propres chevaux, tous les recoins de l'Empire, recevant les plaintes, redressant les torts, semant de toutes parts et partout les monuments et les bienfaits.
Русская война должна бы была быть самая популярная в новейшие времена: это была война здравого смысла и настоящих выгод, война спокойствия и безопасности всех; она была чисто миролюбивая и консервативная.
Это было для великой цели, для конца случайностей и для начала спокойствия. Новый горизонт, новые труды открывались бы, полные благосостояния и благоденствия всех. Система европейская была бы основана, вопрос заключался бы уже только в ее учреждении.
Удовлетворенный в этих великих вопросах и везде спокойный, я бы тоже имел свой конгресс и свой священный союз. Это мысли, которые у меня украли. В этом собрании великих государей мы обсуживали бы наши интересы семейно и считались бы с народами, как писец с хозяином.
Европа действительно скоро составила бы таким образом один и тот же народ, и всякий, путешествуя где бы то ни было, находился бы всегда в общей родине.
Я бы выговорил, чтобы все реки были судоходны для всех, чтобы море было общее, чтобы постоянные, большие армии были уменьшены единственно до гвардии государей и т.д.
Возвратясь во Францию, на родину, великую, сильную, великолепную, спокойную, славную, я провозгласил бы границы ее неизменными; всякую будущую войну защитительной; всякое новое распространение – антинациональным; я присоединил бы своего сына к правлению империей; мое диктаторство кончилось бы, в началось бы его конституционное правление…
Париж был бы столицей мира и французы предметом зависти всех наций!..
Потом мои досуги и последние дни были бы посвящены, с помощью императрицы и во время царственного воспитывания моего сына, на то, чтобы мало помалу посещать, как настоящая деревенская чета, на собственных лошадях, все уголки государства, принимая жалобы, устраняя несправедливости, рассевая во все стороны и везде здания и благодеяния.]
Он, предназначенный провидением на печальную, несвободную роль палача народов, уверял себя, что цель его поступков была благо народов и что он мог руководить судьбами миллионов и путем власти делать благодеяния!
«Des 400000 hommes qui passerent la Vistule, – писал он дальше о русской войне, – la moitie etait Autrichiens, Prussiens, Saxons, Polonais, Bavarois, Wurtembergeois, Mecklembourgeois, Espagnols, Italiens, Napolitains. L'armee imperiale, proprement dite, etait pour un tiers composee de Hollandais, Belges, habitants des bords du Rhin, Piemontais, Suisses, Genevois, Toscans, Romains, habitants de la 32 e division militaire, Breme, Hambourg, etc.; elle comptait a peine 140000 hommes parlant francais. L'expedition do Russie couta moins de 50000 hommes a la France actuelle; l'armee russe dans la retraite de Wilna a Moscou, dans les differentes batailles, a perdu quatre fois plus que l'armee francaise; l'incendie de Moscou a coute la vie a 100000 Russes, morts de froid et de misere dans les bois; enfin dans sa marche de Moscou a l'Oder, l'armee russe fut aussi atteinte par, l'intemperie de la saison; elle ne comptait a son arrivee a Wilna que 50000 hommes, et a Kalisch moins de 18000».
[Из 400000 человек, которые перешли Вислу, половина была австрийцы, пруссаки, саксонцы, поляки, баварцы, виртембергцы, мекленбургцы, испанцы, итальянцы и неаполитанцы. Императорская армия, собственно сказать, была на треть составлена из голландцев, бельгийцев, жителей берегов Рейна, пьемонтцев, швейцарцев, женевцев, тосканцев, римлян, жителей 32 й военной дивизии, Бремена, Гамбурга и т.д.; в ней едва ли было 140000 человек, говорящих по французски. Русская экспедиция стоила собственно Франции менее 50000 человек; русская армия в отступлении из Вильны в Москву в различных сражениях потеряла в четыре раза более, чем французская армия; пожар Москвы стоил жизни 100000 русских, умерших от холода и нищеты в лесах; наконец во время своего перехода от Москвы к Одеру русская армия тоже пострадала от суровости времени года; по приходе в Вильну она состояла только из 50000 людей, а в Калише менее 18000.]
Он воображал себе, что по его воле произошла война с Россией, и ужас совершившегося не поражал его душу. Он смело принимал на себя всю ответственность события, и его помраченный ум видел оправдание в том, что в числе сотен тысяч погибших людей было меньше французов, чем гессенцев и баварцев.


Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.
Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской армии, сказал бы, что французам стоит сделать еще одно маленькое усилие, и русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады французов, сказал бы, что русским стоит сделать еще одно маленькое усилие, и французы погибнут. Но ни французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.