Итальянский поход Суворова
| Итальянский поход Суворова | |||
| Основной конфликт: Война Второй коалиции | |||
 Схема Итальянского и Швейцарского похода Суворова | |||
| Дата |
25 марта (5 апреля) — 31 августа (11 сентября) 1799 | ||
|---|---|---|---|
| Место | |||
| Итог |
Победа России и Австрии, | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Итальянский поход Суворова — боевые действия русско-австрийской армии во главе с А. В. Суворовым против французских войск в северной Италии в апреле—августе 1799 года. Поход явился частью войны Второй коалиции. Коалиция, состоявшая из Англии, Австрии, Неаполя, России и Османской империи вела войну с Францией. Россия имела цель, как гласил договор, заключенный с Англией, «действительнейшими мерами положить предел успехам французского оружия и распространению правил анархических; принудить Францию войти в прежние границы и тем восстановить в Европе прочный мир и политическое равновесие».
Содержание
Расстановка сил
К началу кампании 1799 года Австрия располагала в Южной Германии 80 тысяч эрцгерцога Карла, в Тироле — 48 тысяч графа Бельгарда; в Италии — 86 тысяч генерала Меласа. Россией было выставлено в подкрепление австрийцев 65 тысяч, помимо стоявших на западной границе 86 500 человек. По просьбе австрийского правительства, Императором Павлом с русскими войсками был командирован фельдмаршал граф Суворов, который должен был командовать союзными войсками в Италии. Он прибыл в Вену 14 (25) марта. Также в Средиземное море была послана русская эскадра адмирала Ф. Ф. Ушакова.
Французские войска находились: в Эльзасе и Майнце — 45 тысяч Бернадотта и Журдана; в Швейцарии Гельветическая армия — около 48 тысяч Массена́, считая местный контингент; в Северной Италии Итальянская армия — 58 тысяч Шерера и в средней и южной Италии Неаполитанская армия — 34 тысячи Макдональда.
1-й эшелон русских войск, состоявший из 22-х тысячного корпуса генерала Розенберга, выступил из Бреста 13 (24)—20 (31) октября 1798 год и в первых числах января следующего года достиг Дуная, где простоял на квартирах в окрестностях Кремса и Санкт-Пёльтена 2 месяца.
Начало кампании
Между тем, военные действия начались сражением при деревне Маньяно (25 марта (5 апреля) 1799 года). Хотя сражение не имело решительного характера, но атаковавшая австрийцев французская армия отступила за реку Минчио, оставив гарнизоны в крепостях Мантуя и Пескьера. В начале марта русские войска суворовскими маршами двинулись в Италию, почти не делая дневок, и 7 апреля колонна генерала Повало-Швейковского (11 тысяч) соединилась на реке Минчио с австрийцами (55 тысяч) Меласа.
3 (14) апреля Суворов прибыл в Верону, где был восторженно встречен местными жителями, а 4 (15) апреля прибыл в Валеджо, где была главная квартира австрийских войск. Там до 7 (18) апреля Суворов ожидал подхода отрядом корпуса Розенберга и одновременно обучал австрийские войска своей тактике, переведя на немецкий язык свою «Науку побеждать».
Взятие Брешиа, сражение на реке Адда
7 (18) апреля с прибытием в Валеджо дивизии Повало-Швейковского, армия Суворова выступила в поход, проходя в день по 28 вёрст. Оставив около 14 тысяч человек для наблюдения за Мантуей и Пескьерой, Суворов с союзной армией (52 тысячи) двинулся к реке Кьезе. 10 (21) апреля отряду генерала Края, состоявшему из авангарда Багратиона, 2 австрийских дивизий, после незначительной перестрелки сдалась крепость Брешиа. На Края, с отрядом, усиленным до 20 тысяч человек, была возложена осада крепостей на Минчио. 13 (24) апреля 1,5 полка казаков с налёта овладели укрепленным городом Бергамо с цитаделью, взяв в плен 130 человек, 12 орудий, знамя и много запасов. 14 (25) апреля союзные войска (48 тысяч), достигли реки Адды, где 15 (26)—17 (28) апреля состоялось сражение.
Шерер, ослабив армию выделением гарнизонов для крепостей, только с 28 тысячами расположился за Аддой, разбросав их на протяжении 100 километров — от её истоков до устья. 15 (26) апреля, после упорного боя, отряд Багратиона занял Лекко. Главные силы союзников переправились через Адду у Сан-Джервазио и Кассано. 16 (27) апреля генерал Моро, назначенный накануне вместо Шерера главнокомандующим, сделал попытку сосредоточиться в районе Ваприо — Кассано, но было уже поздно. Войска его, отрезанные от прямого пути на Милан, отступили в различных направлениях. Генерал Серюрье, вследствие потери связи с главнокомандующим, не зная о положении дел, заночевал между Вердерио и Падеро и 17 (28) апреля, окруженный союзными войсками, положил оружие. Потери французов 2,5 тысячи убитыми и ранеными, 5 тысяч пленными и 27 орудий, союзников — около 2 тысяч убитыми и раненными. Вечером 17 (28) апреля казачьим полком майора Молчанова был занят Милан. 18 (29) апреля Суворов торжественно вступил в город. Миланцы встречали его с энтузиазмом. Остатки французской армии отошли: дивизия Гренье — на Новару, Лемуан — на Пьяченцу.
Через 2 дня, 20 апреля (1 мая), оставив для блокады миланской цитадели отряд генерала Латермана (4500 человек), Суворов двинул к переправам через По у Пьяченцы 36 тысяч союзных войск; туда же был направлен отряд Отта (4500 человек). На Новару и Верчелли следовал 6-и тысячный отряд Вукасовича; генерал граф Гогенцоллерн с 5-и тысячным отрядом блокировал крепость Пичигетоне. Для наблюдения со стороны Швейцарии были расположены: у озера Комо — 3-х тысячный отряд принца Виктора Рогана и на верхней Адде — 5-и тысячный отряд генерала Штрауха. Край должен был завершить покорение страны взятием крепостей.
21 апреля (2 мая) союзные войска расположились по обе стороны По; Мелас с австрийцами — у Сан-Джиовани, Розенберг у Дорно и Лумелло, Багратион между Вогерой и Тортоной, авангарды Отта — у Пармы и отряд Морцина (2 тысячи человек) — у Боббио. При таком исходном положении Суворов сохранял возможность для действий в Пьемонте, а также в случае наступления с юга Макдональда. Это смелое выдвижение вперед противоречило планам гофкригсрата, озабоченного покорением Мантуи и других крепостей, оставшихся в тылу у Суворова, что и породило несогласия между последним и венским двором.
Моро, оставив в Турине 3500 человек генерала Фиорелла, сосредоточил армию на сильной позиции у Алессандрии (дивизия Виктора) и Валенции (дивизия Гренье), обеспеченной с фронта реками По и Танаро и с флангов крепостью Алессандрией и укреплением Валенцией. Генералу Периньяну, принявшему командование над войсками в генуэзской Ривьере, приказано занять проходы в Апенинах и войти в связь с Монришаром, войска которого занимали Пармскую, Моденскую и Феррарскую области.
Принятые Суворовым меры по формированию пьемонтских национальных войск встретили неодобрение австрийского правительства, предписавшего привлекать пьемонтцев в австрийскую армию. В значительной мере Суворов был связан в осуществлении своих оперативных соображений тем, что продовольственная часть была изъята из его ведения. 24 апреля (5 мая) сдалась Пескьера, и Край обратил все свои силы против Мантуи.
26 апреля (7 мая), вследствие известия об оставлении французами Валенции и начавшемся отступлении их за Апеннины, Суворов предпринял наступление. Приказано было Розенбергу двинуть 27 апреля (8 мая) авангард Чубарова для переправы через По, с целью овладеть Валенцией, отрядам Багратиона и Карачая — перехватить пути из Алессандрии в Геную (через Маренго и Нови) и Меласу — перейти к Тортоне. В главную квартиру прибыл Великий Князь Константин Павлович, которому Павел I позволил состоять при Суворове в качестве волонтера.
Сражение у Бассиньяно
29 апреля (10 мая) авангард Меласа занял Тортону, гарнизон которой заперся в цитадели. Суворов, получивший точные сведения о расположении Моро, принял решение сосредоточить свою армию впереди Тортоны и приказал Меласу расположиться у Торре-ди-Горофолло с авангардом у Маренго, Багратиону — у Нови, Розенбергу переправиться через реку По у Канбии. Последний, не будучи ориентирован относительно общей цели действий, по настоянию Великого Князя, продолжал начатую переправу у Бассиньяно для захвата Валенции. Переправившийся 1 (12) мая авангард Чубарова (3 тысячи человек) был встречен войсками дивизий Гренье и Виктора и с большим уроном отступил обратно. Переправа Вукасовича у Казале также не удалась. Суворов уже предполагал двинуться на выручку Розенберга, но французы и не собирались развивать своего успеха. 3 (14) мая войска Розенберга прибыли к Сале; 5 (16) мая подошла часть отряда Гогенцоллерна, освободившаяся после капитуляции крепости Пичигетоне. Сам Гогенцоллерн принял начальство над войсками, блокировавшими миланскую цитадель.
Полученные за это время Суворовым сведения настойчиво указывали на готовившееся наступление французов со стороны Швейцарии в Северную Италию и на движение из Франции подкреплений к Моро, а также на то, что Макдональд надолго задержан в Южной Италии. Неудача принца Рогана, действовавшего против Лекурба, отчасти подтверждала эти данные. В виду этого, Суворов, озабоченный занятием путей из Франции и Швейцарии, приказал Гогенцоллерну поддержать Рогана, а главной армии двинуться по левому берегу По вглубь Пьемонта, чтобы угрозой Турину заставить Моро покинуть позицию у Алессандрии.
Бой у Маренго
Как раз в это время и Моро решил оставить Пьемонт, чтобы прикрыть доступы в Ривьеру. Положение в Пьемонте для него было тяжело, а подкреплений он не ждал. Не зная расположения противника, в ночь на 5 (16) мая Моро переправил через Бормиду дивизию Виктора в расчете достигнуть Генуи прямым путём через Боккету. Карачай, занимавший Маренго, известил главный лагерь у Гарофолло о движении французов; оттуда прибыл к этому пункту генерал Лузиньян с одной австрийской дивизией. Шедший от Нови к Сале отряд Багратиона свернул туда же на выстрелы. Моро, встретив сопротивление, отошёл за Бормиду и направил дивизию Виктора (7200 человек), без артиллерии и обозов, по трудной горной дороге через Акви в Савону; Виктор 8 мая соединился с Периньяном. Сам же Моро 6 мая с дивизией Гренье, кавалерией, артиллерией и обозом (около 8 тысяч человек) направился на Асти, оставив в Алессандрии 3-х тысячный отряд генерала Гарданна.
9 (20) мая союзная армия достигла реки Сезии, расположилась в Кандии и Лангоско. Для блокады Тортонской цитадели был оставлен небольшой отряд Секендорфа, а для наблюдения за Монришаром отряд Отта в Пармской области. Казале и Валенция были заняты войсками Милорадовича и Швейковского. 10 (21) мая партизанский отряд (250 человек) капитана Шмельцера, высланный Секендорфом, занял крепостцу Чева, запиравшую проход по долине Танаро. Между тем, Моро, не имея возможности воспользоваться Тендским проходом, загроможденным обвалом, отправил тяжести в крепость Бриансон и, рассчитывая пройти по долине Танаро, выслал для занятия Чевы генерала Груши, а сам расположился у Кони.
14 (25) мая союзная армия подошла к Турину, а 15 (26) мая, овладев городом при помощи жителей, обложила цитадель. Высланный для разведки об армии Моро, в направлении на Хераско, Вукасович сообщил Суворову о направлении её отступления. Немедленно вслед за Вукасовичем был послан к Кони Фрелих. Приближение этих отрядов заставило Груши 20 (31) мая бросить осаду Чевы. Положение Моро казалось критическим. Оставив в Кони 3-х тысячный отряд, он перешёл в Мондови. В течение 3 дней беспрерывной работы была проложена по долине Корсалия, на Гарессио, новая дорога, и все его силы 26 мая (6 июня) спустились в Ривьеру. Таким образом, союзные войска овладели Северной Италией, став на путях сообщения французов с Савойей и Швейцарией.
15 (26) мая отряд Швейковского занял Алессандрию, гарнизон которой заперся в цитадели. Между тем, Бельгарду было приказано, усилив до 10 тысяч отряды, охранявшие Северную Италию со стороны Швейцарии, и поручив общее командование над ними генералу Гаддику, идти в Алессандрию.
Тем временем, Кленау овладел Феррарой (11 (22) и 12 (23) мая), что открыло австрийцам свободу судоходства на реке По; сдалась также миланская цитадель. После этого Гогенцоллерн присоединился к Краю, а остальная артиллерия была отправлена к Тортоне.
К концу мая у Моро в Ривьере собралось 25 тысяч. У Генуи находились Лабуассьер и Лапоип, у Сестри — Виктор и у Савоны — Гренье, занимая передовыми отрядами горные проходы в Апеннинах. Армия Макдональда (дивизии Домбровского, Оливье, Ватреня и Руска и бригада Сальма, около 30 тысяч человек) к 18 (29) мая прибыла в район Сарзаны, Флоренции и Лукки, при чём войска Монришара и Готье, поступившие в распоряжение Макдональда, находились в Тоскане, занимая авангардом Болонью).
Силы союзников достигали до 100 тысяч человек, не считая гарнизонов и народных ополчений; но ввиду их желания прикрыть Северную Италию и поставленного венским двором требования овладеть всеми крепостями, для действий в поле оставалось не более трети всех сил. 16-тысячный отряд Гаддика был разбросан на Сен-Готарде, Симплоне и в Аостской долине: Край с 20 тысячами блокировал Мантую; Кленау с 4500 человек находился у Феррары; Отто с 7500 человек — у Модены, наблюдая долины Требии и Таро; отряды Швейковского, Секендорфа и Алькаини (до 10 500 человек) блокировали цитадели Алессандрии и Тортоны.
После получении известия об отступлении Моро в Ривьеру Суворов сделал распоряжение о преследовании его в горах, но ряд тревожных слухов (об успехах французов в Валисе, о прибытии в Геную морем значительных подкреплений, движении 12 тысяч французов из Бриансона и намерении обеих французских армий соединиться в Ривьере) заставил Суворова принять более сосредоточенное расположение. 29 мая (9 июня), узнав о сосредоточении Моро у Генуи, он немедленно собрал свои силы у Алессандрии. К Бельгарду, 28 мая (8 июня) прибывшему к Алессандрии с 28 тысячами, должен был подойти Отт и Флерих, туда же был направлен и Гогенцоллерн. Вукасович двинут к Акви. Оставив для осады Туринской цитадели и обеспечения тыла со стороны Савойи и Дофине 8-тысячный отряд Кейма, сам Суворов, за 2,5 суток сделав 90 километров, прибыл 1 июня из-под Турина в Алессандрию. В этот день у Алессандрии собралось уже около 34 тысяч; Вукасович, Отто, Гогенцоллерн и Кленау ещё не подошли.
Между тем, французские армии, ввиду недоступности береговой дороги для тяжелой артиллерии и истощении местных средств, решили соединиться у Тортоны. 29 мая (9 июня) армия Макдональда выступила и 31 мая (11 июня) перевалила через горы. Для обеспечения её левого фланга были двинуты на соединение с ней: долиной Таро — дивизия Виктора и долиной Треббии — 3-тысячный отряд Лапоипа. Всего у Макдональда собралось около 36 тысяч. Моро с 14 тысячами должен был начать движение 6 (17) июня. 1 (12) июня Макдональд обрушился у Модены на отряд Гогенцоллерна, который, потеряв до 1600 человек, 3 знамени и 8 орудий, только благодаря поддержке Кленау, блокировавшего в это время форт Урбано, успел отступить за По к Мантуе, разрушив за собой мост. Кленау отошёл к Ферраре. Французы, преследуя отряд Княжевича, оставленный Оттом у Пармы, 4 (15) июня дошли до реки Арды, а их авангард до Фиоренцолы. Монришар оставлен у Карпи, а Оливье — у Модены.
Получив известие о наступлении Макдональда, Суворов решил со всеми силами двинуться против него, как сильнейшего противника. В виду этого было приказано: Отту сколько возможно задерживать противника; Краю, оставив необходимое для блокады Мантуи, усилить Гогенцоллерна и Кленау, для действий в тыл Макдональда, и подкрепить главную армию; Бельгарду с 14 тысячами, у Алессандрии, прикрыть тыл армии и блокаду цитадели со стороны Моро; Гаддику отправить бригаду Нобили к Турину на усиление Кейма.
4 (15) июня, в 10 часов вечера, после наведения моста через Бормиду, фельдмаршал с 24 тысячами союзных войск форсированным маршем двинулся навстречу противнику. Достигнув 5 (16) июня Кастеджио, Суворов все обозы переправил на левую сторону По по мосту у Мецано, тет-де-пон которого был занят войсками; отсюда же выслан отряд генерала Валецкого к Боббио. Здесь Суворовым был отдан приказ: «Неприятельскую армию взять в полон». По получении известия в ночь на 6 (17) июня о том, что Отт, атакованный Макдональдом у Пьяченцы, отошёл за реку Тидоне, Суворов немедленно выступил, и к 10 часам утра его главные силы достигли Страделлы. Макдональд, намереваясь покончить с отрядом Отта, 6 (17) июня атаковал его на Тидоне. Монришару и Оливье было приказано присоединиться к нему. Известие о том, что неприятель теснит Отта у Сан-Джиовани, полученное в Страделле, заставило Суворова продолжать движение, несмотря на утомление войск и палящий июньский зной. Подкрепив Отта в середине боя авангардом Меласа, фельдмаршал подоспел в решительную минуту с частью русских войск и отбросил Макдональда за Тидоне, имея против 19 тысяч французов всего 14—15 тысяч, из которых большая часть вступила в бой прямо с похода, пройдя пред тем более 80 километров за 36 часов. Только железная воля Суворова и обаяние его могли достигнуть этого. О марше Суворова к Треббии Моро впоследствии сказал: «C’est le sublime de l’art militaire».
Французы отошли к Треббии, предполагая, по прибытии оставшихся сзади дивизий, 8 июня вновь атаковать. 7 (18) июня, в 10 часов утра, Суворов сам атаковал французов, но, благодаря невыполнению Меласом диспозиции о выделении дивизии Фрелиха на правый фланг, а также прибытию в конце боя Монришара и Оливье, в этот день французам не было нанесено решительного поражения. Обе армии в непосредственной близости заночевали на Треббии.
8 (19) июня бой возобновили французы, но к вечеру они были отброшены на правый берег Треббии, при чём результат опять не был решительным, так как и на этот раз Мелас удержал дивизию Фрелиха. К 5 часам утра 9 (20) июня Суворов приказал войскам быть готовыми для новой атаки. Но Макдональд, в виду крайнего расстройства войск, отсутствия сведений о Моро и даже о колонне Лапоипа и появления в его тылу войск Гогенцоллерна и Кленау, занявших Модену, Реджио и Парму, в ночь на 9 (20) июня начал отступление. Вперед был выслан Монришар, чтобы очистить путь от австрийцев. Дивизии Виктора, Руска и Домбровского потянулись на Сан-Джоржио; дивизии Ватреня и Оливье — на Понте-Нуре, а Локруа с бригадой Сальма — на Ронко.
Для преследования Суворов направил две колонны: левую, Меласа, — по Пьяченцской дороге, на Понте-Нуре, и правую, Розенберга, — на Сан-Джоржио. Австрийцы преследовали вяло; русские же, нагнав дивизию Виктора у Сан-Джиоржио, обратили её в бегство. Розенберг дошёл до Монтенаро, а передовые его части — до реки Арды. Армия Макдональда поспешно отступила, потеряв до 18 тысяч, в том числе около 12 тысяч пленными и ранеными, оставленными в Пиаченцском госпитале, 6 орудий, 7 знамен и много обозов. Урон союзников — до 5500 человек.
Французские войска, сделав за 2 дня около 85 километров, достигли 10 (21) июня Реджио. Колонна Лапоипа, дошедшая 9 июня до Сан-Джиоржио, при отступлении по долине Треббии была рассеяна Велицким у Боббио. Авангард отряда Отта только 13 июня настиг арьергард французов. Главные силы союзников, дойдя 10 июня до Фиоренцолы, остановились. Здесь Суворов получил известие о наступлении французских войск со стороны Генуи. Передовые войска Моро уже 6 июня появились в окрестностях Алессандрии, а на другой день его армия (14 тысяч) достигла Нови.
Бельгард собрал свои силы к Алессандрии. Моро, двинувшийся 8 июня в тыл Суворову, приостановив своё движение, приказал Груши атаковать австрийцев. 9 (20) июня, после того, как в бой были введены части дивизии Гренье, Бельгард отступил за Бормиду, где начал укрепляться в ожидании подкреплений от Кейма. Моро, узнав о неудаче Макдональда, старался демонстрациями отвлечь Суворова в свою сторону, не решаясь, однако, на более серьёзные операции против Бельгарда. Фельдмаршал, приказав Краю усилить Отта, назначенного для наблюдения за армией Макдональда, до 10 тысяч, 12 (23) июня выступил к Алессандрии. 14 июня он был уже на реке Скривии и рассчитывал на следующий день атаковать Моро, но последний 15 июня уже втянулся в горы. Союзная армия стала лагерем на берегу Орбы с авангардом у Нови.
Ещё 9 (20) июня капитулировала туринская цитадель. Кейму (14 тысяч), которому были подчинены отряды Вукасовича к югу и Ла-Марселя к западу от Турина и Рогана в Аостской долине, поручено прикрывать Пьемонт. Силы Края под Мантуей доведены до 30 тысяч. Отт 19 (30) июня занял Болонью.
Войска армии Макдональда, под командованием Сен-Сира, из Тосканы прошли по береговой дороге в Ривьеру и присоединились к Моро. Их артиллерия и тяжести перевезены морем. Сам же Макдональд уехал в Париж.
27 июня (8 июля) форт Урбано сдался. Отт занял Парму, а Кленау — Флоренцию, захваченную ранее инсургентами. К началу июля прибыл корпус (10 тысяч человек) генерал-лейтенанта Ребиндера и был расположен в Пьяченце под командованием Дерфельдена. 11 (22) июля капитулировала цитадель Алессандрии, после чего осадная артиллерия перевезена под Тортону, а союзная армия перешла в лагерь при Ривальте (к югу от Тортоны).
Суворов решил нанести последний удар французам в Ривьере, но австрийское правительство воспретило это впредь до окончания осады Мантуи. Постоянное вмешательство венского гофкригсрата, разрушавшее все предначертания фельдмаршала, возбудили непримиримый разлад между ним и венским двором. Суворов даже просил Императора Павла I об увольнении его от должности главнокомандующего.
Наконец, 17 (28) июля сдалась Мантуя, гарнизон которой (7690 человек) сложил оружие. Падение Мантуи произвело громадное впечатление в Европе. Во Франции считали это большим позором; в Австрии ставили это событие выше всех побед Суворова, которому Император Павел в воздаяние заслуг дал титул князя Италийского. Сам Суворов был рад, что уже после этого события венский двор не сможет противиться наступлению союзных войск. Начались приготовления к походу, и к 30 июля (10 августа) Мелас должен был организовать снабжение продовольствием войск при переходе через Апеннины и в опустошенной французами Ривьере. Краю приказано, оставив 5-тысячный гарнизон в Мантуе и столько же на усиление Кленау, прибыть в Алессандрию, сделав 175 километров за 8 дней; 2-тысячному отряду Багратиона было поручено овладеть фортом Серавалле (к востоку от Нови), запиравшим долину Скривии. 30 июля (10 августа) к Алессандрии прибыл Край.
Между тем, директория, обновленная после июньского переворота, энергично принялась за восстановление армий. Полтора месяца бездействия, на которое был обречен Суворов указаниями гофкригсрата, дали возможность французам, находившуюся в полном развале, Итальянскую армию довести до 45 тысяч человек, Моро был заменен Жубером, которому было предписано немедленно двинуться для освобождения Мантуи. Жубер прибыл к армии 24 июля (4 августа) и, не зная о падении Мантуи, о численности и расположении союзных войск, вскоре предпринял наступление. Моро дружески предложил Жуберу своё содействие во время предстоящей трудной операции и остался на некоторое время при армии.
До разъяснения положения союзников решено было наступать по 2 направлениям. Правое крыло Сен-Сира (дивизия Лабуасьера и резерв Гереня) — от Вольтеджио через Гави, дивизия Ватреня и Домбровского — по долине Скривии и бригада Колли — по реке Орбе; левое крыло Периньяна: главные силы (дивизия Груши и резервы Клозеля и Ришпанса) — по долине Бормиды на Дего и дивизия Лемуана — на Сасело; всего 34 тысячи. В Ривьере оставлены отряды для её обеспечения: справа — Миоллиса, слева — Роге и Монришара.
1 (12) августа Периньян получил приказание перейти в долину Орбы. Войска Сен-Сира в это время ещё находились в Вольтеджио, только дивизия Ватреня продвинулась вперед и, оттеснив Дальгейма, обложила форт Серавалле, сдавшийся перед тем союзникам. Действия французов в долине Скривии и обнаруженное рекогносцировкой приближение их колонн к Акви убедили Суворова в происходящем наступлении французской армии. Располагая значительными силами с большим числом кавалерии, Суворов намерен был выманить французов на равнину, чтобы использовать своё численное превосходство.
Расположение союзной армии к 1 (12) августа — на 3 главных направлениях, откуда можно было ожидать французов, стояли авангарды: Бельгарда (6200 человек) — по дороге на Акви; Багратиона (5700 человек) — впереди Нови, по дороге на Гави, и Розенберга (8300 человек) — в долине Скривии; главные силы были расположены частью у Алессандрии (19 тысяч Края), частью у Ривальты (20 300 человек Меласа и Дерфельдена). Кроме того, 5300 человек Алькаини осаждали Тортону.
2 (13) августа французы начали стягиваться к Нови, а 3 августа заняли этот пункт, который, по приказанию Суворова, авангард Багратиона оставил без боя. На рассвете 4 (15) августа Суворов атаковал французов у Нови и нанес им полное поражение. Только часть войск Сен-Сира, сохранившая некоторый порядок, успела занять тыловую позицию у Гави; остальные войска отступили в полном расстройстве. Жубер был убит и командование армией снова принял Моро.
На следующий день, вследствие утомления войск преследование было слабое. 6 (17) августа авангард Розенберга, не доходя Гави, опрокинул арьергард французов, и на этом закончилось преследование, так как Мелас не исполнил данного ему приказания об организации продовольствия войск в горах. Опять Суворову не пришлось воспользоваться плодами победы. Это обстоятельство дало возможность Моро отступить к Ницце, сосредоточить остатки разбитой армии в Ривьере и удержать за собой проходы в Апеннинах.
Суворов, не покидавший мысли о наступлении в Ривьеру, должен был под влиянием обстоятельств отказаться от неё. Гофкригсрат ещё 5 (16) августа помимо него приказал Кленау приостановить наступление в Ривьеру по морскому берегу и заняться разоружением жителей в Тоскане. Получены были известия о приготовлениях альпийской армии Шампионе к наступлению в Пьемонт, об успехах французов в Швейцарии и неудачах принца Виктора Рогана и Штрауха.
Суворов, оставив Розенберга у Ривальты, расположил свои силы у Асти, занимая центральное положение между Турином и Тортоной. Край с 10 тысячами послан для подкрепления швейцарских отрядов, но вскоре был возвращен обратно. 11 (22) августа с гарнизоном тортонской цитадели заключено перемирие на 20 дней, при условии, что, если в течение этого срока не последует выручка со стороны французской армии, то цитадель будет сдана на капитуляцию.
Между тем, в Ривьере у французов собралось до 25 тысяч, которые и были расположены от верховьев Бормиды до Скривии, занимая передовыми отрядами проходы. Шампионе, имея намерение облегчить положение Моро, предпринял наступление 4 колоннами (всего 16 тысяч) в Пьемонт, но далее линии Суза — Пиньероль — Кони — Асти продвинуться не решился.
В середине августа Суворов получил извещение о новом плане союзных держав. Все русские войска (Розенберга, Дерфельдена, Римского-Корсакова и принца Конде), под общим командованием Суворова, по сосредоточении в Швейцарии, назначались для наступления во Францию через Франш-Конте. Австрийские армии, Итальянская и эрцгерцога Карла, должны были действовать на её флангах. Венский кабинет, принявший этот план, торопил Суворова с его выполнением, несмотря на возражение последнего, что необходимо сначала покончить с французской армией в Италии, а затем уж весной приступить к исполнению новых предначертаний. Но австрийцы, опасаясь резкого усиления влияния России в регионе, вызванного военными успехами Суворова и Ушакова, и видя в Суворове помеху для достижения своих своекорыстных целей в Италии, настаивали на удалении оттуда русских войск. Армия эрцгерцога Карла была отозвана из Швейцарии, и русский корпус Римского-Корсакова оказался, благодаря этому, в опасном положении. Это заставило Суворова 28 августа (8 сентября), за 3 дня до окончания перемирия с гарнизоном тортонской цитадели, выступить для следования в Швейцарию. Впрочем, вследствие полученного в этот же вечер известия о наступлении армии Моро, русские войска возвратились к Алессандрии и Ривальте.
Моро, узнав об уходе русских, сделал попытку освободить Тортону. Часть сил он направил к Нови, а Сен-Сир и Шампионе должны были содействовать движением: первый — по долине Бормиды, второй — к крепости Кони. Подойдя 30 августа к Нови, Моро убедился в присутствии здесь всех русских сил и отказался от своего намерения. 31 августа (11 сентября) тортонская цитадель капитулировала, и русские войска снова выступили в поход, оставив под Генуей только блокирующий корпус генерала Отта. Сосредоточившись у Валенции, они одной колонной двинулись к Сен-Готарду через Новару и Варезе. Начался Швейцарский поход.
В искусстве
- Маркиза д'О (1808) — новелла Клейста
- Маркиза фон О (1976) — фильм Ромера
Напишите отзыв о статье "Итальянский поход Суворова"
Литература
- Бескровный Л. Г. Итальянский и швейцарский походы А. В. Суворова // Военно-исторический журнал. — 1974. — № 8. — С. 98—103.
- [wars175x.narod.ru/cmp1799_01.html Елчанинов А. Г. Итальянский поход А. В. Суворова] // История русской армии от зарождения Руси до войны 1812 г. — СПб. 2003.
- Шефов Н. А. 1000 боёв и сражений русского оружия IX—XXI века. — М.: АСТ, 2007. — 830 с.
- Шишов А. В. Генералиссимус великой империи. — М.: Олма, 2005. — 480 с.
- Итальянский поход Суворова // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
- [www.memoirs.ru/rarhtml/Sement_IV91_11.htm Сементковский Р. И. Итальянский поход 1799 г. и Кронштадтская встреча 1891 г. // Исторический вестник, 1891. — Т. 46. — № 11. — С. 388—408.]
- Орлов Н. А. [adjudant.ru/suvorov/orlov1799-00.htm Разбор военных действий Суворова в Италии в 1799 году] СПб., 1892.
Ссылки
- [www.ostu.ru/personal/nikolaev/italy_suvorov1799.png Карта: Итальянский поход Суворова]
| ||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Итальянский поход Суворова
Ехавшие, спустившись под гору, скрылись из вида и через несколько минут опять показались. Впереди усталым галопом, погоняя нагайкой, ехал офицер – растрепанный, насквозь промокший и с взбившимися выше колен панталонами. За ним, стоя на стременах, рысил казак. Офицер этот, очень молоденький мальчик, с широким румяным лицом и быстрыми, веселыми глазами, подскакал к Денисову и подал ему промокший конверт.– От генерала, – сказал офицер, – извините, что не совсем сухо…
Денисов, нахмурившись, взял конверт и стал распечатывать.
– Вот говорили всё, что опасно, опасно, – сказал офицер, обращаясь к эсаулу, в то время как Денисов читал поданный ему конверт. – Впрочем, мы с Комаровым, – он указал на казака, – приготовились. У нас по два писто… А это что ж? – спросил он, увидав французского барабанщика, – пленный? Вы уже в сраженье были? Можно с ним поговорить?
– Ростов! Петя! – крикнул в это время Денисов, пробежав поданный ему конверт. – Да как же ты не сказал, кто ты? – И Денисов с улыбкой, обернувшись, протянул руку офицеру.
Офицер этот был Петя Ростов.
Во всю дорогу Петя приготавливался к тому, как он, как следует большому и офицеру, не намекая на прежнее знакомство, будет держать себя с Денисовым. Но как только Денисов улыбнулся ему, Петя тотчас же просиял, покраснел от радости и, забыв приготовленную официальность, начал рассказывать о том, как он проехал мимо французов, и как он рад, что ему дано такое поручение, и что он был уже в сражении под Вязьмой, и что там отличился один гусар.
– Ну, я г'ад тебя видеть, – перебил его Денисов, и лицо его приняло опять озабоченное выражение.
– Михаил Феоклитыч, – обратился он к эсаулу, – ведь это опять от немца. Он пг'и нем состоит. – И Денисов рассказал эсаулу, что содержание бумаги, привезенной сейчас, состояло в повторенном требовании от генерала немца присоединиться для нападения на транспорт. – Ежели мы его завтг'а не возьмем, они у нас из под носа выг'вут, – заключил он.
В то время как Денисов говорил с эсаулом, Петя, сконфуженный холодным тоном Денисова и предполагая, что причиной этого тона было положение его панталон, так, чтобы никто этого не заметил, под шинелью поправлял взбившиеся панталоны, стараясь иметь вид как можно воинственнее.
– Будет какое нибудь приказание от вашего высокоблагородия? – сказал он Денисову, приставляя руку к козырьку и опять возвращаясь к игре в адъютанта и генерала, к которой он приготовился, – или должен я оставаться при вашем высокоблагородии?
– Приказания?.. – задумчиво сказал Денисов. – Да ты можешь ли остаться до завтрашнего дня?
– Ах, пожалуйста… Можно мне при вас остаться? – вскрикнул Петя.
– Да как тебе именно велено от генег'ала – сейчас вег'нуться? – спросил Денисов. Петя покраснел.
– Да он ничего не велел. Я думаю, можно? – сказал он вопросительно.
– Ну, ладно, – сказал Денисов. И, обратившись к своим подчиненным, он сделал распоряжения о том, чтоб партия шла к назначенному у караулки в лесу месту отдыха и чтобы офицер на киргизской лошади (офицер этот исполнял должность адъютанта) ехал отыскивать Долохова, узнать, где он и придет ли он вечером. Сам же Денисов с эсаулом и Петей намеревался подъехать к опушке леса, выходившей к Шамшеву, с тем, чтобы взглянуть на то место расположения французов, на которое должно было быть направлено завтрашнее нападение.
– Ну, бог'ода, – обратился он к мужику проводнику, – веди к Шамшеву.
Денисов, Петя и эсаул, сопутствуемые несколькими казаками и гусаром, который вез пленного, поехали влево через овраг, к опушке леса.
Дождик прошел, только падал туман и капли воды с веток деревьев. Денисов, эсаул и Петя молча ехали за мужиком в колпаке, который, легко и беззвучно ступая своими вывернутыми в лаптях ногами по кореньям и мокрым листьям, вел их к опушке леса.
Выйдя на изволок, мужик приостановился, огляделся и направился к редевшей стене деревьев. У большого дуба, еще не скинувшего листа, он остановился и таинственно поманил к себе рукою.
Денисов и Петя подъехали к нему. С того места, на котором остановился мужик, были видны французы. Сейчас за лесом шло вниз полубугром яровое поле. Вправо, через крутой овраг, виднелась небольшая деревушка и барский домик с разваленными крышами. В этой деревушке и в барском доме, и по всему бугру, в саду, у колодцев и пруда, и по всей дороге в гору от моста к деревне, не более как в двухстах саженях расстояния, виднелись в колеблющемся тумане толпы народа. Слышны были явственно их нерусские крики на выдиравшихся в гору лошадей в повозках и призывы друг другу.
– Пленного дайте сюда, – негромко сказал Денисоп, не спуская глаз с французов.
Казак слез с лошади, снял мальчика и вместе с ним подошел к Денисову. Денисов, указывая на французов, спрашивал, какие и какие это были войска. Мальчик, засунув свои озябшие руки в карманы и подняв брови, испуганно смотрел на Денисова и, несмотря на видимое желание сказать все, что он знал, путался в своих ответах и только подтверждал то, что спрашивал Денисов. Денисов, нахмурившись, отвернулся от него и обратился к эсаулу, сообщая ему свои соображения.
Петя, быстрыми движениями поворачивая голову, оглядывался то на барабанщика, то на Денисова, то на эсаула, то на французов в деревне и на дороге, стараясь не пропустить чего нибудь важного.
– Пг'идет, не пг'идет Долохов, надо бг'ать!.. А? – сказал Денисов, весело блеснув глазами.
– Место удобное, – сказал эсаул.
– Пехоту низом пошлем – болотами, – продолжал Денисов, – они подлезут к саду; вы заедете с казаками оттуда, – Денисов указал на лес за деревней, – а я отсюда, с своими гусаг'ами. И по выстг'елу…
– Лощиной нельзя будет – трясина, – сказал эсаул. – Коней увязишь, надо объезжать полевее…
В то время как они вполголоса говорили таким образом, внизу, в лощине от пруда, щелкнул один выстрел, забелелся дымок, другой и послышался дружный, как будто веселый крик сотен голосов французов, бывших на полугоре. В первую минуту и Денисов и эсаул подались назад. Они были так близко, что им показалось, что они были причиной этих выстрелов и криков. Но выстрелы и крики не относились к ним. Низом, по болотам, бежал человек в чем то красном. Очевидно, по нем стреляли и на него кричали французы.
– Ведь это Тихон наш, – сказал эсаул.
– Он! он и есть!
– Эка шельма, – сказал Денисов.
– Уйдет! – щуря глаза, сказал эсаул.
Человек, которого они называли Тихоном, подбежав к речке, бултыхнулся в нее так, что брызги полетели, и, скрывшись на мгновенье, весь черный от воды, выбрался на четвереньках и побежал дальше. Французы, бежавшие за ним, остановились.
– Ну ловок, – сказал эсаул.
– Экая бестия! – с тем же выражением досады проговорил Денисов. – И что он делал до сих пор?
– Это кто? – спросил Петя.
– Это наш пластун. Я его посылал языка взять.
– Ах, да, – сказал Петя с первого слова Денисова, кивая головой, как будто он все понял, хотя он решительно не понял ни одного слова.
Тихон Щербатый был один из самых нужных людей в партии. Он был мужик из Покровского под Гжатью. Когда, при начале своих действий, Денисов пришел в Покровское и, как всегда, призвав старосту, спросил о том, что им известно про французов, староста отвечал, как отвечали и все старосты, как бы защищаясь, что они ничего знать не знают, ведать не ведают. Но когда Денисов объяснил им, что его цель бить французов, и когда он спросил, не забредали ли к ним французы, то староста сказал, что мародеры бывали точно, но что у них в деревне только один Тишка Щербатый занимался этими делами. Денисов велел позвать к себе Тихона и, похвалив его за его деятельность, сказал при старосте несколько слов о той верности царю и отечеству и ненависти к французам, которую должны блюсти сыны отечества.
– Мы французам худого не делаем, – сказал Тихон, видимо оробев при этих словах Денисова. – Мы только так, значит, по охоте баловались с ребятами. Миродеров точно десятка два побили, а то мы худого не делали… – На другой день, когда Денисов, совершенно забыв про этого мужика, вышел из Покровского, ему доложили, что Тихон пристал к партии и просился, чтобы его при ней оставили. Денисов велел оставить его.
Тихон, сначала исправлявший черную работу раскладки костров, доставления воды, обдирания лошадей и т. п., скоро оказал большую охоту и способность к партизанской войне. Он по ночам уходил на добычу и всякий раз приносил с собой платье и оружие французское, а когда ему приказывали, то приводил и пленных. Денисов отставил Тихона от работ, стал брать его с собою в разъезды и зачислил в казаки.
Тихон не любил ездить верхом и всегда ходил пешком, никогда не отставая от кавалерии. Оружие его составляли мушкетон, который он носил больше для смеха, пика и топор, которым он владел, как волк владеет зубами, одинаково легко выбирая ими блох из шерсти и перекусывая толстые кости. Тихон одинаково верно, со всего размаха, раскалывал топором бревна и, взяв топор за обух, выстрагивал им тонкие колышки и вырезывал ложки. В партии Денисова Тихон занимал свое особенное, исключительное место. Когда надо было сделать что нибудь особенно трудное и гадкое – выворотить плечом в грязи повозку, за хвост вытащить из болота лошадь, ободрать ее, залезть в самую середину французов, пройти в день по пятьдесят верст, – все указывали, посмеиваясь, на Тихона.
– Что ему, черту, делается, меренина здоровенный, – говорили про него.
Один раз француз, которого брал Тихон, выстрелил в него из пистолета и попал ему в мякоть спины. Рана эта, от которой Тихон лечился только водкой, внутренне и наружно, была предметом самых веселых шуток во всем отряде и шуток, которым охотно поддавался Тихон.
– Что, брат, не будешь? Али скрючило? – смеялись ему казаки, и Тихон, нарочно скорчившись и делая рожи, притворяясь, что он сердится, самыми смешными ругательствами бранил французов. Случай этот имел на Тихона только то влияние, что после своей раны он редко приводил пленных.
Тихон был самый полезный и храбрый человек в партии. Никто больше его не открыл случаев нападения, никто больше его не побрал и не побил французов; и вследствие этого он был шут всех казаков, гусаров и сам охотно поддавался этому чину. Теперь Тихон был послан Денисовым, в ночь еще, в Шамшево для того, чтобы взять языка. Но, или потому, что он не удовлетворился одним французом, или потому, что он проспал ночь, он днем залез в кусты, в самую середину французов и, как видел с горы Денисов, был открыт ими.
Поговорив еще несколько времени с эсаулом о завтрашнем нападении, которое теперь, глядя на близость французов, Денисов, казалось, окончательно решил, он повернул лошадь и поехал назад.
– Ну, бг'ат, тепег'ь поедем обсушимся, – сказал он Пете.
Подъезжая к лесной караулке, Денисов остановился, вглядываясь в лес. По лесу, между деревьев, большими легкими шагами шел на длинных ногах, с длинными мотающимися руками, человек в куртке, лаптях и казанской шляпе, с ружьем через плечо и топором за поясом. Увидав Денисова, человек этот поспешно швырнул что то в куст и, сняв с отвисшими полями мокрую шляпу, подошел к начальнику. Это был Тихон. Изрытое оспой и морщинами лицо его с маленькими узкими глазами сияло самодовольным весельем. Он, высоко подняв голову и как будто удерживаясь от смеха, уставился на Денисова.
– Ну где пг'опадал? – сказал Денисов.
– Где пропадал? За французами ходил, – смело и поспешно отвечал Тихон хриплым, но певучим басом.
– Зачем же ты днем полез? Скотина! Ну что ж, не взял?..
– Взять то взял, – сказал Тихон.
– Где ж он?
– Да я его взял сперва наперво на зорьке еще, – продолжал Тихон, переставляя пошире плоские, вывернутые в лаптях ноги, – да и свел в лес. Вижу, не ладен. Думаю, дай схожу, другого поаккуратнее какого возьму.
– Ишь, шельма, так и есть, – сказал Денисов эсаулу. – Зачем же ты этого не пг'ивел?
– Да что ж его водить то, – сердито и поспешно перебил Тихон, – не гожающий. Разве я не знаю, каких вам надо?
– Эка бестия!.. Ну?..
– Пошел за другим, – продолжал Тихон, – подполоз я таким манером в лес, да и лег. – Тихон неожиданно и гибко лег на брюхо, представляя в лицах, как он это сделал. – Один и навернись, – продолжал он. – Я его таким манером и сграбь. – Тихон быстро, легко вскочил. – Пойдем, говорю, к полковнику. Как загалдит. А их тут четверо. Бросились на меня с шпажками. Я на них таким манером топором: что вы, мол, Христос с вами, – вскрикнул Тихон, размахнув руками и грозно хмурясь, выставляя грудь.
– То то мы с горы видели, как ты стречка задавал через лужи то, – сказал эсаул, суживая свои блестящие глаза.
Пете очень хотелось смеяться, но он видел, что все удерживались от смеха. Он быстро переводил глаза с лица Тихона на лицо эсаула и Денисова, не понимая того, что все это значило.
– Ты дуг'ака то не представляй, – сказал Денисов, сердито покашливая. – Зачем пег'вого не пг'ивел?
Тихон стал чесать одной рукой спину, другой голову, и вдруг вся рожа его растянулась в сияющую глупую улыбку, открывшую недостаток зуба (за что он и прозван Щербатый). Денисов улыбнулся, и Петя залился веселым смехом, к которому присоединился и сам Тихон.
– Да что, совсем несправный, – сказал Тихон. – Одежонка плохенькая на нем, куда же его водить то. Да и грубиян, ваше благородие. Как же, говорит, я сам анаральский сын, не пойду, говорит.
– Экая скотина! – сказал Денисов. – Мне расспросить надо…
– Да я его спрашивал, – сказал Тихон. – Он говорит: плохо зн аком. Наших, говорит, и много, да всё плохие; только, говорит, одна названия. Ахнете, говорит, хорошенько, всех заберете, – заключил Тихон, весело и решительно взглянув в глаза Денисова.
– Вот я те всыплю сотню гог'ячих, ты и будешь дуг'ака то ког'чить, – сказал Денисов строго.
– Да что же серчать то, – сказал Тихон, – что ж, я не видал французов ваших? Вот дай позатемняет, я табе каких хошь, хоть троих приведу.
– Ну, поедем, – сказал Денисов, и до самой караулки он ехал, сердито нахмурившись и молча.
Тихон зашел сзади, и Петя слышал, как смеялись с ним и над ним казаки о каких то сапогах, которые он бросил в куст.
Когда прошел тот овладевший им смех при словах и улыбке Тихона, и Петя понял на мгновенье, что Тихон этот убил человека, ему сделалось неловко. Он оглянулся на пленного барабанщика, и что то кольнуло его в сердце. Но эта неловкость продолжалась только одно мгновенье. Он почувствовал необходимость повыше поднять голову, подбодриться и расспросить эсаула с значительным видом о завтрашнем предприятии, с тем чтобы не быть недостойным того общества, в котором он находился.
Посланный офицер встретил Денисова на дороге с известием, что Долохов сам сейчас приедет и что с его стороны все благополучно.
Денисов вдруг повеселел и подозвал к себе Петю.
– Ну, г'асскажи ты мне пг'о себя, – сказал он.
Петя при выезде из Москвы, оставив своих родных, присоединился к своему полку и скоро после этого был взят ординарцем к генералу, командовавшему большим отрядом. Со времени своего производства в офицеры, и в особенности с поступления в действующую армию, где он участвовал в Вяземском сражении, Петя находился в постоянно счастливо возбужденном состоянии радости на то, что он большой, и в постоянно восторженной поспешности не пропустить какого нибудь случая настоящего геройства. Он был очень счастлив тем, что он видел и испытал в армии, но вместе с тем ему все казалось, что там, где его нет, там то теперь и совершается самое настоящее, геройское. И он торопился поспеть туда, где его не было.
Когда 21 го октября его генерал выразил желание послать кого нибудь в отряд Денисова, Петя так жалостно просил, чтобы послать его, что генерал не мог отказать. Но, отправляя его, генерал, поминая безумный поступок Пети в Вяземском сражении, где Петя, вместо того чтобы ехать дорогой туда, куда он был послан, поскакал в цепь под огонь французов и выстрелил там два раза из своего пистолета, – отправляя его, генерал именно запретил Пете участвовать в каких бы то ни было действиях Денисова. От этого то Петя покраснел и смешался, когда Денисов спросил, можно ли ему остаться. До выезда на опушку леса Петя считал, что ему надобно, строго исполняя свой долг, сейчас же вернуться. Но когда он увидал французов, увидал Тихона, узнал, что в ночь непременно атакуют, он, с быстротою переходов молодых людей от одного взгляда к другому, решил сам с собою, что генерал его, которого он до сих пор очень уважал, – дрянь, немец, что Денисов герой, и эсаул герой, и что Тихон герой, и что ему было бы стыдно уехать от них в трудную минуту.
Уже смеркалось, когда Денисов с Петей и эсаулом подъехали к караулке. В полутьме виднелись лошади в седлах, казаки, гусары, прилаживавшие шалашики на поляне и (чтобы не видели дыма французы) разводившие красневший огонь в лесном овраге. В сенях маленькой избушки казак, засучив рукава, рубил баранину. В самой избе были три офицера из партии Денисова, устроивавшие стол из двери. Петя снял, отдав сушить, свое мокрое платье и тотчас принялся содействовать офицерам в устройстве обеденного стола.
Через десять минут был готов стол, покрытый салфеткой. На столе была водка, ром в фляжке, белый хлеб и жареная баранина с солью.
Сидя вместе с офицерами за столом и разрывая руками, по которым текло сало, жирную душистую баранину, Петя находился в восторженном детском состоянии нежной любви ко всем людям и вследствие того уверенности в такой же любви к себе других людей.
– Так что же вы думаете, Василий Федорович, – обратился он к Денисову, – ничего, что я с вами останусь на денек? – И, не дожидаясь ответа, он сам отвечал себе: – Ведь мне велено узнать, ну вот я и узнаю… Только вы меня пустите в самую… в главную. Мне не нужно наград… А мне хочется… – Петя стиснул зубы и оглянулся, подергивая кверху поднятой головой и размахивая рукой.
– В самую главную… – повторил Денисов, улыбаясь.
– Только уж, пожалуйста, мне дайте команду совсем, чтобы я командовал, – продолжал Петя, – ну что вам стоит? Ах, вам ножик? – обратился он к офицеру, хотевшему отрезать баранины. И он подал свой складной ножик.
Офицер похвалил ножик.
– Возьмите, пожалуйста, себе. У меня много таких… – покраснев, сказал Петя. – Батюшки! Я и забыл совсем, – вдруг вскрикнул он. – У меня изюм чудесный, знаете, такой, без косточек. У нас маркитант новый – и такие прекрасные вещи. Я купил десять фунтов. Я привык что нибудь сладкое. Хотите?.. – И Петя побежал в сени к своему казаку, принес торбы, в которых было фунтов пять изюму. – Кушайте, господа, кушайте.
– А то не нужно ли вам кофейник? – обратился он к эсаулу. – Я у нашего маркитанта купил, чудесный! У него прекрасные вещи. И он честный очень. Это главное. Я вам пришлю непременно. А может быть еще, у вас вышли, обились кремни, – ведь это бывает. Я взял с собою, у меня вот тут… – он показал на торбы, – сто кремней. Я очень дешево купил. Возьмите, пожалуйста, сколько нужно, а то и все… – И вдруг, испугавшись, не заврался ли он, Петя остановился и покраснел.
Он стал вспоминать, не сделал ли он еще каких нибудь глупостей. И, перебирая воспоминания нынешнего дня, воспоминание о французе барабанщике представилось ему. «Нам то отлично, а ему каково? Куда его дели? Покормили ли его? Не обидели ли?» – подумал он. Но заметив, что он заврался о кремнях, он теперь боялся.
«Спросить бы можно, – думал он, – да скажут: сам мальчик и мальчика пожалел. Я им покажу завтра, какой я мальчик! Стыдно будет, если я спрошу? – думал Петя. – Ну, да все равно!» – и тотчас же, покраснев и испуганно глядя на офицеров, не будет ли в их лицах насмешки, он сказал:
– А можно позвать этого мальчика, что взяли в плен? дать ему чего нибудь поесть… может…
– Да, жалкий мальчишка, – сказал Денисов, видимо, не найдя ничего стыдного в этом напоминании. – Позвать его сюда. Vincent Bosse его зовут. Позвать.
– Я позову, – сказал Петя.
– Позови, позови. Жалкий мальчишка, – повторил Денисов.
Петя стоял у двери, когда Денисов сказал это. Петя пролез между офицерами и близко подошел к Денисову.
– Позвольте вас поцеловать, голубчик, – сказал он. – Ах, как отлично! как хорошо! – И, поцеловав Денисова, он побежал на двор.
– Bosse! Vincent! – прокричал Петя, остановясь у двери.
– Вам кого, сударь, надо? – сказал голос из темноты. Петя отвечал, что того мальчика француза, которого взяли нынче.
– А! Весеннего? – сказал казак.
Имя его Vincent уже переделали: казаки – в Весеннего, а мужики и солдаты – в Висеню. В обеих переделках это напоминание о весне сходилось с представлением о молоденьком мальчике.
– Он там у костра грелся. Эй, Висеня! Висеня! Весенний! – послышались в темноте передающиеся голоса и смех.
– А мальчонок шустрый, – сказал гусар, стоявший подле Пети. – Мы его покормили давеча. Страсть голодный был!
В темноте послышались шаги и, шлепая босыми ногами по грязи, барабанщик подошел к двери.
– Ah, c'est vous! – сказал Петя. – Voulez vous manger? N'ayez pas peur, on ne vous fera pas de mal, – прибавил он, робко и ласково дотрогиваясь до его руки. – Entrez, entrez. [Ах, это вы! Хотите есть? Не бойтесь, вам ничего не сделают. Войдите, войдите.]
– Merci, monsieur, [Благодарю, господин.] – отвечал барабанщик дрожащим, почти детским голосом и стал обтирать о порог свои грязные ноги. Пете многое хотелось сказать барабанщику, но он не смел. Он, переминаясь, стоял подле него в сенях. Потом в темноте взял его за руку и пожал ее.
– Entrez, entrez, – повторил он только нежным шепотом.
«Ах, что бы мне ему сделать!» – проговорил сам с собою Петя и, отворив дверь, пропустил мимо себя мальчика.
Когда барабанщик вошел в избушку, Петя сел подальше от него, считая для себя унизительным обращать на него внимание. Он только ощупывал в кармане деньги и был в сомненье, не стыдно ли будет дать их барабанщику.
От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
Наружность Долохова странно поразила Петю своей простотой.
Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.
– Это так, но надо знать, какие и сколько войск, – сказал Долохов, – надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня мундиры с собою.
– Я, я… я поеду с вами! – вскрикнул Петя.
– Совсем и тебе не нужно ездить, – сказал Денисов, обращаясь к Долохову, – а уж его я ни за что не пущу.
– Вот прекрасно! – вскрикнул Петя, – отчего же мне не ехать?..
– Да оттого, что незачем.
– Ну, уж вы меня извините, потому что… потому что… я поеду, вот и все. Вы возьмете меня? – обратился он к Долохову.
– Отчего ж… – рассеянно отвечал Долохов, вглядываясь в лицо французского барабанщика.
– Давно у тебя молодчик этот? – спросил он у Денисова.
– Нынче взяли, да ничего не знает. Я оставил его пг'и себе.
– Ну, а остальных ты куда деваешь? – сказал Долохов.
– Как куда? Отсылаю под г'асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.
– Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.
– А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, – продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. – Ну этого ты зачем взял к себе? – сказал он, покачивая головой. – Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?
Эсаул, щуря светлые глаза, одобрительно кивал головой.
– Это все г'авно, тут Рассуждать нечего. Я на свою душу взять не хочу. Ты говог'ишь – помг'ут. Ну, хог'ошо. Только бы не от меня.
Долохов засмеялся.
– Кто же им не велел меня двадцать раз поймать? А ведь поймают – меня и тебя, с твоим рыцарством, все равно на осинку. – Он помолчал. – Однако надо дело делать. Послать моего казака с вьюком! У меня два французских мундира. Что ж, едем со мной? – спросил он у Пети.
– Я? Да, да, непременно, – покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».
На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.
– Потому что, – согласитесь сами, – если не знать верно, сколько там, от этого зависит жизнь, может быть, сотен, а тут мы одни, и потом мне очень этого хочется, и непременно, непременно поеду, вы уж меня не удержите, – говорил он, – только хуже будет…
Одевшись в французские шинели и кивера, Петя с Долоховым поехали на ту просеку, с которой Денисов смотрел на лагерь, и, выехав из леса в совершенной темноте, спустились в лощину. Съехав вниз, Долохов велел сопровождавшим его казакам дожидаться тут и поехал крупной рысью по дороге к мосту. Петя, замирая от волнения, ехал с ним рядом.
– Если попадемся, я живым не отдамся, у меня пистолет, – прошептал Петя.
– Не говори по русски, – быстрым шепотом сказал Долохов, и в ту же минуту в темноте послышался оклик: «Qui vive?» [Кто идет?] и звон ружья.
Кровь бросилась в лицо Пети, и он схватился за пистолет.
– Lanciers du sixieme, [Уланы шестого полка.] – проговорил Долохов, не укорачивая и не прибавляя хода лошади. Черная фигура часового стояла на мосту.
– Mot d'ordre? [Отзыв?] – Долохов придержал лошадь и поехал шагом.
– Dites donc, le colonel Gerard est ici? [Скажи, здесь ли полковник Жерар?] – сказал он.
– Mot d'ordre! – не отвечая, сказал часовой, загораживая дорогу.
– Quand un officier fait sa ronde, les sentinelles ne demandent pas le mot d'ordre… – крикнул Долохов, вдруг вспыхнув, наезжая лошадью на часового. – Je vous demande si le colonel est ici? [Когда офицер объезжает цепь, часовые не спрашивают отзыва… Я спрашиваю, тут ли полковник?]
И, не дожидаясь ответа от посторонившегося часового, Долохов шагом поехал в гору.
Заметив черную тень человека, переходящего через дорогу, Долохов остановил этого человека и спросил, где командир и офицеры? Человек этот, с мешком на плече, солдат, остановился, близко подошел к лошади Долохова, дотрогиваясь до нее рукою, и просто и дружелюбно рассказал, что командир и офицеры были выше на горе, с правой стороны, на дворе фермы (так он называл господскую усадьбу).
Проехав по дороге, с обеих сторон которой звучал от костров французский говор, Долохов повернул во двор господского дома. Проехав в ворота, он слез с лошади и подошел к большому пылавшему костру, вокруг которого, громко разговаривая, сидело несколько человек. В котелке с краю варилось что то, и солдат в колпаке и синей шинели, стоя на коленях, ярко освещенный огнем, мешал в нем шомполом.
– Oh, c'est un dur a cuire, [С этим чертом не сладишь.] – говорил один из офицеров, сидевших в тени с противоположной стороны костра.
– Il les fera marcher les lapins… [Он их проберет…] – со смехом сказал другой. Оба замолкли, вглядываясь в темноту на звук шагов Долохова и Пети, подходивших к костру с своими лошадьми.
