Итальянский театр военных действий австро-прусско-итальянской войны

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Австро-прусско-итальянская война
Богемия (Чехия)ИталияМайнАдриатикаСеверное мореБалтика

Итальянский театр военных действий австро-прусско-итальянской войны (другие названия — Австро-итальянская война, Третья итальянская война за независимость) — часть Австро-прусско-итальянской войны, боевые действия между Королевством Италия и Австрийской империей. Завершилась победой Италии (в союзе с Пруссией), в результате которой в состав страны вошли Венеция и Рим.





Предыстория

Виктор Эммануил II Савойский был коронован королём Италии 17 марта 1861 года; к этому моменту Италия была в основном объединена, но ещё не контролировала ряд территорий с преобладанием итальянского населения, в том числе Венецию и Лацио (вместе с Римом). Ирредентизм (итальянский термин для обозначения территорий страны, находящихся под иностранным господством, буквально означающий «неосвбождённые») создал состояние непрерывного напряжения во внутренней политике вновь созданного королевства, а также являлся краеугольным камнем его внешней политики.

Первая попытка захватить Рим была предпринята в 1862 году Джузеппе Гарибальди. Веря в нейтралитет короля, он отплыл из Генуи в Палермо. Собрав 1200 добровольцев, он вышел из Катании и высадился в Мелитоне, в Калабрии, 24 августа, чтобы достичь горы Аспромонте, с намерением дойти по полуострову до Рима. Пьемонтский генерал Энрико Чалдини, однако, направил войска полковника Паллавичино остановить ополчение. Гарибальди был ранен в ходе последовавшей битвы и взят в плен вместе со своими людьми.

Растущие расхождения между Австрией и увеличивающей своё влияние в других германских государствах Пруссией переросли в открытую войну в 1866 году, давая Италии повод вернуть Венецию. 8 апреля 1866 года итальянское правительство заключило военный союз с Пруссией при посредничестве Наполеона III во Франции. Итальянские армии во главе с генералом Альфонсо Ферреро Ла Мармора должны были открыть Южный фронт против австрийцев. Одновременно, пользуясь своим превосходством сил на море, итальянцы угрожали далматинскому побережью, вынудив Австрию переместить часть своих войск с центрального европейского фронта туда.

Итальянские приготовления

В начале войны итальянское военное положение было осложнено следующими негативными факторами:

  • незавершённое слияние армий Сардинского королевства и Королевства Обеих Сицилий, двух основных компонентов нового государства. Это было связано с ожесточённым сопротивлением в южной Италии последнего неаполитанского оплота в Гаэта (до 1861 года), а также тот факт, что войска бывшей неаполитанской армии по существу рассматривали завоевание их страны как колонизацию;
  • ещё сильнее было соперничество между двумя флотами, которые легли в основу Regia Marina (единого итальянского флота);
  • нерешённый вопрос о верховном командовании, уже оспаривавшийся между бывшим итальянским премьер-министром Камилло Бенсо Кавуром и королём Виктором Эммануилом с 1859 года и к моменту начала войны усугублённый невысокими военными способностями преемников Кавура. Король в конце концов решил остаться в качестве высшего командующего армией; несмотря на своё мужество, он не подходил для этой роли.

Итальянское вторжение

Пруссия начала военные действия 16 июня 1866 года атакой на несколько немецких государств, находящихся в союзе с Австрией. Через три дня Италия объявила войну Австрии, начав военные действия с 23 июня.

Итальянские войска были разделены на две армии: первая, под командованием Ла-Мармора, была развёрнута в Ломбардии, к западу от реки Минчо, наступая на сильную австрийскую крепость Квадрилатеро, вторая, под командованием Энрико Чалдини, — в Романье, к югу от реки По, наступая на Мантую и Ровиго.

Ла Мармора первоначально прошёл через Мантую и Пескьера-дель-Гарда, но потерпел жестокое поражение под Кустоцей 24 июня. Чалдини, однако, не предпринимал наступлений в первый период войны, проведя лишь несколько операций и даже не осадив австрийскую крепость Боргофорте к югу от реки По.

Поражение под Кустоцей привело к отмене всех наступательных операций, а итальянцами принято решение о перегруппировке сил ввиду опасения австрийского контрнаступления. Австрийцы действительно воспользовались ситуацией, чтобы вторгнуться в Вальтеллину и Валь-Камонику (битва при Вецца-д’Огглио). Общий ход войны, однако, был обращён в пользу Италии благодаря победам прусской армии на севере, в особенности после их победы под Садовой 3 июля 1866 года. Австрийцы были вынуждены перевести один из своих трех армейских корпусов, развернутых в Италии, в Вену, сосредоточившись на обороне Трентино и Изонцо.

Новое итальянское наступление

5 июля правительству Италии пришло известие о посреднических усилиях Наполеона III для урегулирования ситуации, которые позволили бы Австрии получить благоприятные условия мира с Пруссией, а также, в частности, решить вопрос о принадлежности Венеции. Ситуация для Италии складывалась непросто, так как её силы не смогли достичь никаких военных успехов на поле боя. Когда австрийцы передислоцировали часть своих войск в Вену, Ла Мармора предложил воспользоваться численным превосходством, одержать какую-либо крупную победу и тем самым улучшить условия мира для Италии.

14 июля, во время военного совета, состоявшегося в Ферраре, было принято решение о новом плане военных действий согласно следующим пунктам:

  • Чалдини должен была провести основную армию в 150 000 солдат через Венето, в то время как Ла Мрамора с 70 000 солдат должен продолжать держать в осаде Квадрилатеро;
  • Флот Италии под командованием адмирала Карло ди Персано должен был отплыть в Адриатическое море из Анконы, имея целью остров Лисса (Вис) в качестве мишени для завоевания после посадки;
  • Добровольцы Гарибальди (под названием «Cacciatori delle Alpi»), усиленные регулярными войсками, должны были проникнуть в Трентино, пытаясь подойти как можно ближе к его главному центру, Тренто. Хотя у правительства была уверенность, что Венеция будет получена через бой или сдачу, судьба Трентино была сомнительной.

Чалдини пересёк реку По и оккупировал Ровиго (11 июля), Падую (12 июля), Тревизо (14 июля), Сан-Дона-ди-Пьяве (18 июля), Вальдобьядене и Одерцо (20 июля), Виченцу (21 июля) и, наконец, Удине, во Фриулии (22 июля). В это же время добровольцы Гарибальди продвинулись вперёд в Бресции в направлении Тренто, одержав победу в битве при Бецекке 21 июля.

Эти победы были, однако, были омрачены катастрофическим поражением части итальянской армии в битве при Кустоце 24 июня и итальянского военно-морского флота в битве при Лиссе (20 июля 1866 года). 9 августа, получив от короля приказ об отступлении с недавно завоёванных позиций, Гарибальди выполнил свою знаменитую телеграмму «Obbedisco!» («Я повинуюсь!») и отступил из Трентино.

Прекращение военных действий было отмечено Кормонским перемирием, подписаным 12 августа, после чего был подписан Венский договор от 3 октября 1866 года.

Последствия

Договор включал уступку Венеции (с Мантуей и западной частью Фриулии) Франции (которая передала их Италии) и предоставление Железной короны (которую носили когда-то ломбардские короли Италии и Священной Римской империи, а также Наполеон Бонапарт).

«Освобождённые» земли были присоединены к Италии через плебисцит, состоявшийся 21 и 22 октября 1866 года.

После этого только Рим и Лацио остались за пределами Королевства Италии. «Взятие Рима» произошло в сентябре 1870 года, после чего состоялся плебисцит, утверждивший его объединение с остальной Италией.


Напишите отзыв о статье "Итальянский театр военных действий австро-прусско-итальянской войны"

Отрывок, характеризующий Итальянский театр военных действий австро-прусско-итальянской войны

В это время дверь отворилась.
– Вот он, наконец, – закричал Ростов. – И Берг тут! Ах ты, петизанфан, але куше дормир , [Дети, идите ложиться спать,] – закричал он, повторяя слова няньки, над которыми они смеивались когда то вместе с Борисом.
– Батюшки! как ты переменился! – Борис встал навстречу Ростову, но, вставая, не забыл поддержать и поставить на место падавшие шахматы и хотел обнять своего друга, но Николай отсторонился от него. С тем особенным чувством молодости, которая боится битых дорог, хочет, не подражая другим, по новому, по своему выражать свои чувства, только бы не так, как выражают это, часто притворно, старшие, Николай хотел что нибудь особенное сделать при свидании с другом: он хотел как нибудь ущипнуть, толкнуть Бориса, но только никак не поцеловаться, как это делали все. Борис же, напротив, спокойно и дружелюбно обнял и три раза поцеловал Ростова.
Они полгода не видались почти; и в том возрасте, когда молодые люди делают первые шаги на пути жизни, оба нашли друг в друге огромные перемены, совершенно новые отражения тех обществ, в которых они сделали свои первые шаги жизни. Оба много переменились с своего последнего свидания и оба хотели поскорее выказать друг другу происшедшие в них перемены.
– Ах вы, полотеры проклятые! Чистенькие, свеженькие, точно с гулянья, не то, что мы грешные, армейщина, – говорил Ростов с новыми для Бориса баритонными звуками в голосе и армейскими ухватками, указывая на свои забрызганные грязью рейтузы.
Хозяйка немка высунулась из двери на громкий голос Ростова.
– Что, хорошенькая? – сказал он, подмигнув.
– Что ты так кричишь! Ты их напугаешь, – сказал Борис. – А я тебя не ждал нынче, – прибавил он. – Я вчера, только отдал тебе записку через одного знакомого адъютанта Кутузовского – Болконского. Я не думал, что он так скоро тебе доставит… Ну, что ты, как? Уже обстрелен? – спросил Борис.
Ростов, не отвечая, тряхнул по солдатскому Георгиевскому кресту, висевшему на снурках мундира, и, указывая на свою подвязанную руку, улыбаясь, взглянул на Берга.
– Как видишь, – сказал он.
– Вот как, да, да! – улыбаясь, сказал Борис, – а мы тоже славный поход сделали. Ведь ты знаешь, его высочество постоянно ехал при нашем полку, так что у нас были все удобства и все выгоды. В Польше что за приемы были, что за обеды, балы – я не могу тебе рассказать. И цесаревич очень милостив был ко всем нашим офицерам.
И оба приятеля рассказывали друг другу – один о своих гусарских кутежах и боевой жизни, другой о приятности и выгодах службы под командою высокопоставленных лиц и т. п.
– О гвардия! – сказал Ростов. – А вот что, пошли ка за вином.
Борис поморщился.
– Ежели непременно хочешь, – сказал он.
И, подойдя к кровати, из под чистых подушек достал кошелек и велел принести вина.
– Да, и тебе отдать деньги и письмо, – прибавил он.
Ростов взял письмо и, бросив на диван деньги, облокотился обеими руками на стол и стал читать. Он прочел несколько строк и злобно взглянул на Берга. Встретив его взгляд, Ростов закрыл лицо письмом.
– Однако денег вам порядочно прислали, – сказал Берг, глядя на тяжелый, вдавившийся в диван кошелек. – Вот мы так и жалованьем, граф, пробиваемся. Я вам скажу про себя…
– Вот что, Берг милый мой, – сказал Ростов, – когда вы получите из дома письмо и встретитесь с своим человеком, у которого вам захочется расспросить про всё, и я буду тут, я сейчас уйду, чтоб не мешать вам. Послушайте, уйдите, пожалуйста, куда нибудь, куда нибудь… к чорту! – крикнул он и тотчас же, схватив его за плечо и ласково глядя в его лицо, видимо, стараясь смягчить грубость своих слов, прибавил: – вы знаете, не сердитесь; милый, голубчик, я от души говорю, как нашему старому знакомому.
– Ах, помилуйте, граф, я очень понимаю, – сказал Берг, вставая и говоря в себя горловым голосом.
– Вы к хозяевам пойдите: они вас звали, – прибавил Борис.
Берг надел чистейший, без пятнушка и соринки, сюртучок, взбил перед зеркалом височки кверху, как носил Александр Павлович, и, убедившись по взгляду Ростова, что его сюртучок был замечен, с приятной улыбкой вышел из комнаты.
– Ах, какая я скотина, однако! – проговорил Ростов, читая письмо.
– А что?
– Ах, какая я свинья, однако, что я ни разу не писал и так напугал их. Ах, какая я свинья, – повторил он, вдруг покраснев. – Что же, пошли за вином Гаврилу! Ну, ладно, хватим! – сказал он…
В письмах родных было вложено еще рекомендательное письмо к князю Багратиону, которое, по совету Анны Михайловны, через знакомых достала старая графиня и посылала сыну, прося его снести по назначению и им воспользоваться.
– Вот глупости! Очень мне нужно, – сказал Ростов, бросая письмо под стол.
– Зачем ты это бросил? – спросил Борис.
– Письмо какое то рекомендательное, чорта ли мне в письме!
– Как чорта ли в письме? – поднимая и читая надпись, сказал Борис. – Письмо это очень нужное для тебя.
– Мне ничего не нужно, и я в адъютанты ни к кому не пойду.
– Отчего же? – спросил Борис.
– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.