Итальянский язык

Итальянский язык
Классификация
Категория:	???
См. также: Проект:Лингвистика

Сюда перенаправляется запрос «Староитальянский язык». На эту тему нужна отдельная статья.

Италья́нский язы́к (italiano, lingua italiana) — официальный язык Италии, Ватикана (наряду с латинским), Сан-Марино и Швейцарии (наряду с немецким, французским и ретороманским). Признан вторым официальным языком в нескольких округах Хорватии и Словении.

Итальянский язык непосредственно восходит к народной латыни, распространённой на территории Италии. В Средние века, когда Италия была политически разъединена, общего литературного языка не существовало, хотя сохранились письменные памятники различных диалектов. Начиная с эпохи Ренессанса, наиболее престижным становится диалект Тосканы, а точнее — Флоренции, на котором писали Данте, Петрарка и Боккаччо. Тем не менее, высокообразованные люди продолжали называть итальянский язык «простонародным» — volgare, по контрасту с классической чистой латынью. С XVIII—XIX веков формируется единый итальянский литературный язык на основе тосканского диалекта, являющегося переходным между северными и южными идиомами. В то же время на территории Италии распространено множество диалектов, взаимопонимание между которыми может быть затруднено: североитальянские диалекты с исторической точки зрения являются галло-романскими, а южноитальянские — итало-романскими. Помимо диалектов, существует несколько региональных разновидностей итальянского литературного языка, а также ряд идиомов, считающихся отдельными языками, а не диалектами итальянского языка (в первую очередь сардинский и фриульский).

Строй итальянского языка достаточно типичен для романской семьи. В фонологии же осталось противопоставление долгих и кратких согласных, что необычно для новых романских языков. В лексике помимо исконного латинского фонда присутствует множество поздних, «книжных» заимствований из латыни.

История

Итальянский язык сложился на основе романских диалектов Италии, восходящих к народной латыни. Литературный итальянский язык основан на диалекте Тосканы, то есть того региона, где ранее проживали этруски. Существовало мнение, будто особенности тосканского диалекта связаны с этрусским субстратом, однако в настоящее время оно считается устаревшим.

Историю итальянского языка делят на ряд периодов, первый из которых покрывает время от X века, когда появляются первые записи на народном языке (Веронская загадка, IX век; Капуанские тяжбы, 960 и 963 годы) до XIII века, времени, когда начинается доминирование флорентийского стандарта. На самом раннем этапе диалектные памятники создаются в основном в центре и на юге страны, это обычно юридические документы и религиозная поэзия. Крупным центром учености становится монастырь Монтекассино. Позже, к концу XII века, формируются отдельные центры развития литературной традиции на диалектах: Сицилия (куртуазная поэзия), Болонья, Умбрия и др. Особенно богата тосканская традиция, которой присуще значительное жанровое разнообразие. В то же время наряду с «народным» языком в Италии используются латынь, старофранцузский и старопровансальский языки.

В конце XIII века формируется школа «нового сладостного стиля» (dolce stil nuovo), взявшая за основу тосканский диалект. Наиболее значительные деятели тосканской литературы XIII—XIV веков — Данте, Боккаччо и Петрарка. В своих трактатах «Пир» (Convivio) и «О народном красноречии» (De vulgari eloquentia) Данте обосновывал тезис о том, что на народном языке возможно создавать произведения на любые темы — от художественных до религиозных. Такой «просвещённый» народный язык он называл volgare illustre, хотя Данте не считал, что всеми необходимыми качествами обладает какой-то один диалект.

В XIV веке обработанный тосканский диалект, ориентирующийся на образцы Данте, Петрарки и Боккаччо, становится, по сути, общеитальянским литературным языком. Период XV—XVI веков называется среднеитальянским. В это время все чаще появляются высказывания о превосходстве народного, а точнее тосканского языка над латынью (Леон Баттиста Альберти, Анджело Полициано), появляется первая грамматика («Правила народного флорентийского языка», 1495). Писатели из других регионов, например неаполитанец Якопо Саннадзаро, стараются приближать язык своих произведений к тосканскому стандарту.

В XVI веке в Италии происходит «Спор о языке» (Questione della lingua), после которого стало окончательно принято брать за образец язык классических авторов XIV века: этой точки зрения придерживался Пьетро Бембо, который противостоял и теории «тосканизма», предлагавшей брать за основу живую современную речь Тосканы, и теории «придворного языка» (lingua cortigiana), ориентировавшейся на узус придворных кругов всей Италии. В результате начинают появляться прескриптивные издания, ориентирующиеся именно на эту теорию, в частности печатные грамматики («Грамматические правила народного языка» Джованни Фортунио, «Три источника» Никколо Либурнио) и словари. Несмотря на это в среднеитальянский период в литературных произведениях встречается множество живых тосканских черт, не удержавшихся в конце концов в рамках нормы (например, окончание -a в 1-м лице единственного числа имперфекта индикатива: cantava 'я пел', совр. cantavo, постпозиция объектных клитик: vedoti 'вижу тебя', совр. ti vedo), в первую очередь у тосканских писателей, таких как Макиавелли.

В XVII и XVIII веках продолжается укрепление позиций тосканского как единого литературного языка Италии, прочие разновидности начинают рассматриваться как «диалекты». В XVII веке появляется фундаментальный словарь Академии делла Круска (три издания: 1612, 1623 и 1691 годы), закрепляющий множество архаизмов и латинизмов. Итальянский язык начинает использоваться в науке (Галилей), в философии, продолжается его использование в литературе и театре (комедия дель арте). В XVIII веке начинается пробуждение итальянского самосознания, в частности на основе единого языка (Л. А. Муратори), вновь появляются идеи о необходимости приблизить литературный язык к народному (М. Чезаротти). В то же время начинается новый расцвет литературного творчества на диалектах (Карло Гольдони пишет пьесы на венецианском диалекте, Джоаккино Белли — стихи на романеско).

После Рисорджименто литературный итальянский язык приобретает официальный статус, хотя подавляющее большинство итальянцев им не пользуются. Начинается формирование современного языка, в котором большую роль сыграло творчество миланца Алессандро Мандзони. Начинается серьёзное изучение итальянских диалектов (Г. И. Асколи). В то же время попытки правительства расширить сферу употребления итальянского языка приводят к тому, что позиции диалектов начинают ослабевать. Большую роль в этом сыграла Первая мировая война, во время которой литературный язык был зачастую единственным средством общения солдат из разных регионов, и политика правительства Муссолини. После Второй мировой войны начинается стремительное распространение литературного языка за счет всеобщего образования, СМИ. При этом идёт активное переселение людей с юга на север страны и из сёл в города, что приводит к нивелировке диалектов и увеличению роли литературного итальянского языка.

Письменность

Итальянский алфавит (alfabeto)

Буква	Произношение	Название (ит.)	Название (рус.)
A a	[a]	a	а
B b	[b]	bi	би
С с	[k], [ʧ]	сі	чи
D d	[d]	di	ди
E e	[e], [ɛ]	e	э
F f	[f]	effe	эффе
G g	[g], [ʤ]	gi	джи
H h	см. текст	acca	акка
I i	[i], [j]	i	и
L l	[l]	elle	элле
M m	[m]	emme	эмме
N n	[n]	enne	энне
O o	[o], [ɔ]	o	о
P p	[p]	pi	пи
Q q	только в сочетании qu [kw]	cu	ку
R r	[r]	erre	эрре
S s	[s], [z]	esse	эссе
T t	[t]	ti	ти
U u	[u], [w]	u	у
V v	[v]	vu	ву
Z z	[ʣ], [ʦ]	zeta	дзета
Только для записи слов иностранного происхождения
J j	[j]	i lunga	и лунга
K k	[k]	cappa	каппа
W w	[v], [w]	vu doppia	ву доппиа
X x	[ks]	ics	икс
Y y	[i], [j]	i greca	и грека

Итальянский язык использует латинский алфавит с дополнительными диакритиками. Распространены также диграфы.

Буквы c и g обозначают звуки [k] и [g] перед гласными непереднего ряда (o, u, a), а перед гласными e, i они читаются как [ʧ] и [ʤ] соответственно. В сочетаниях «ci, gi + гласный» буква i не читается, а только обозначает чтение c и g как аффрикат (ciao 'привет'/'пока' ['ʧao]), если только на i не падает ударение. Сочетания cie, gie в современном языке не отличаются по произношению от ce, ge([ʧe] и [ʤe]). Они используются в немногих корнях (cieco 'слепой', но ceco 'чешский') и во множественном числе имён женского рода после гласных: valigia 'саквояж', мн. ч. valigie (не valige). Триграф sci обозначает [ʃ].

Звуки [k] и [g] перед i, e обозначаются ch, gh (ср. также sch [sk]): ghiaccio 'лед' [g^jjaʧ:o], che [k^je] 'что'.

Буква h не имеет собственного звукового значения. Она используется в диграфах ch, gh (и триграфе sch), в заимствованиях, в междометиях (ahi 'увы'), а также для того, чтобы отличать формы глагола avere 'иметь' от омонимичных им других слов: ho 'я имею' (o 'или'), hai 'ты имеешь' (ai — слитная форма предлога a и артикля i), ha 'он(а) имеет' (a 'к'), hanno 'они имеют' (anno 'год').

Диграфы gl и gn обозначают палатальные сонанты [ʎ] ('лль') и [ɲ] ('нь'). Сочетание [ʎ] с любым гласным, кроме i, требует написания триграфа gli: ср. gli [ʎi] ('льи') — изменение артикля i, или 'ему'; но migliaia [mi'ʎaja] ('милья́я') 'тысяча'.

Буква q используется только в составе сочетания qu, обозначающего [kw]. Удвоенное соответствие qu выглядит как триграф cqu: acqua 'вода', nacque '(он) родился' (исключения: soqquadro 'беспорядок', biqquadro 'бекар').

Буквы i и u могут обозначать как гласные [i] и [u], так и глайды [j] и [w]. Обычно в соседстве с другим гласным они обозначают глайды, если на них не падает ударение или речь не идёт о суффиксе -ia. Ударение это обычно на письме не обозначается: Russia ['rus.si.a] 'Россия', но trattoria [trat.to.'ri.a] 'трактир'. Ср., однако, capìi [ka.'pi.i] 'я понял'.

Буквы e и o могут обозначать как более закрытые [e], [o], так и более открытые [ɛ], [ɔ]. Если над ними не стоит знак акута или грависа, они не различаются: legge 'закон' ([leʤ:e]), но legge 'он(а) читает' ([lɛʤ:e]).

Знаки акута и грависа используются в первую очередь для указания на то, что ударным является последний слог, причём если ударный гласный — i, u или a, то используется всегда гравис: città 'город', gioventù 'юность', capì 'он(а) понял(а)'. Если же гласный принадлежит среднему подъёму, то для указания на открытость используется гравис, а на закрытость — акут: perché 'почему' [per'ke], tè [tɛ] 'чай'.

Кроме того, знаки акута и грависа ставятся над некоторыми полноударными формами, чтобы отличать их от омографов, которые обозначают безударные слова: dà 'он(а) даёт' и da 'от', sì 'да' и si '-ся' (ср. также è 'он(а) есть' и e 'и').

Буква j используется в ряде заимствований и личных имён, сохраняющих традиционное написание (ср. Juventus). В старых текстах встречается j в окончаниях множественного числа имён на -io: principj 'начала' (морфологически principi-i, ср. principio 'начало').

Лингвистическая характеристика

Фонетика и фонология

В области фонетики и фонологии итальянский язык на фоне прочих романских отличает ряд особенностей. В области вокализма это особое развитие, получившее название «итальянского типа» (в частности, совпадение латинских кратких гласных верхнего подъёма и долгих гласных среднего подъёма в гласных верхне-среднего подъёма). В области согласных для итальянского языка характерен достаточно большой консерватизм: сохраняются количественные противопоставления, не происходят или происходят нерегулярно процессы интервокального ослабления согласных.

Итальянские слова произносятся так же, как и пишутся, но, в отличие от русского языка, в итальянском языке нет редукции, иначе говоря, гласные, которые находятся в безударном положении, не произносятся слабо, а звучат отчётливо вне зависимости от того, в каком положении находятся: в ударном или безударном. Произношение согласных букв тоже происходит гораздо напряжённее и чётче, чем в русском языке, а перед такими гласными, как e, i никогда не подлежит смягчению.

Гласные

Состав гласных монофтонгов литературного итальянского языка представлен в таблице:

Гласные итальянского языка

	Передние	Центральные	Задние
Верхние	i		u
Средне-верхние	e		o
Средне-нижние	ɛ		ɔ
Нижние		a

Полный набор представлен только в ударных слогах, в безударных противопоставление двух рядов гласных среднего подъёма снимается в пользу [e], [o].

В итальянском языке существуют также дифтонги (сочетания гласных с [j], [w]): poi [pɔj] 'потом', buono [bwono] 'хороший' — и трифтонги: buoi 'быки'. При этом с фонологической точки зрения большинство таких сочетаний дифтонгами не являются, а рассматриваются как соположения гласных и глайдов. Истинными дифтонгами, являются, в частности, uo и ie, ср. buono и bontà 'доброта' (uo участвует в чередовании).

В ряде случаев возникает зияние: operai 'рабочие' [o.pe.ra.i] (ср. operaio 'рабочий' [o.pe.ra.jo]).

Ударение в итальянском языке обычно падает на предпоследний слог (такие слова в итальянской традиции называются «ровными» (parole piane): càsa 'дом', giornàle 'газета'. Часты также слова с ударением на третий от конца слог («ломаные», parole sdrucciole). В этом классе много слов с безударными суффиксами: simpàtico 'симпатичный', edìbile 'съедобный'. Кроме того, сюда относятся глаголы, к которым присоединены энклитики, не влияющие на расстановку ударения, и глаголы 3 лица множественного числа настоящего времени с окончанием -no, также не меняющим ударения: lavòrano 'они работают' (как lavòra 'он(а) работает'), scrìvi-gli 'напиши-ему' (как scrìvi 'напиши'). Ряд слов имеют фиксированное ударение на третьем от конца слоге: zùcchero 'сахар', àbita 'он(а) живёт'.

Слова с ударением на последнем слоге называются «усечёнными» (parole tronche). Это заимствования (caffè 'кофе'), слова, восходящие к определённому типу латинского склонения (civiltà 'цивилизация' из лат. civilitas, civilitatis), а также некоторые формы будущего времени и простого перфекта (см. ниже о глагольной морфологии). Наконец, редкий тип слов — слова с ударением на четвёртом слоге от конца («дважды ломаные», parole bisdrucciole). Они образуются либо путём добавления к «ломаным словам» одной клитики (или окончания -no) (àbitano 'они живут'), либо при добавлении к «полным» глагольным формам двух клитик: scrìvi-glie-lo 'напиши-ему-это', dimenticàndo-se-ne 'забыв об этом' (буквально 'забывши-сь-об этом'). При этом на письме ударение обозначается только тогда, когда падает на последний слог (см. раздел об орфографии).

Элизия в итальянском

В итальянском языке элизии как правило подвергаются:

1. неопределённый артикль женского рода una, если следующее слово начинается на a: un’antica;
2. определённые артикли единственного числа lo, la: l’albero, l’erba;
3. одна из форм определённого артикля мужского рода множественного числа gli, если следующее слово начинается на i: gl’Italiani, gl’Indiani;
4. артикль множественного числа женского рода le изредка усекается в диалектах и разговорной речи: l’erbe — но безусловно предпочтительным вариантом является использование полной формы этого артикля: le erbe.
5. Кроме того, элизия нередко применяется для некоторых предлогов, местоимений, и прилагательных:

• di: d’Italia;
• mi, ti, si, vi: m’ha parlato, v’illudono;
• grande, santo, bello, quello: grand’uomo, sant’Angelo, bell’albero, quell’amico.

Как видно из вышеприведённых примеров, элизия в итальянском языке — это выпадание одиночной гласной в конце слова.

В итальянском языке также наблюдаются выпадания слогов целиком, которые не маркируются апострофом и называются по разному:

* афереза (afèresi) — опускание слога в начале слова;

* синкопа (sincope) — опускание слога в середине слова;

* апокопа (apocope, также troncamento) — опускание последнего слога (без присоединения последующего слова).

Морфология

Имена

У итальянского языка есть:

Два рода: мужской (maschile) и женский (femminile). Нет падежей, есть только предлоги (di, a, da, con, и т. д.).

Местоимения: io ('я'), tu ('ты'), lui ('он'), lei ('она'), noi ('мы'), voi ('вы'), loro ('они'). Формальные 'Вы' — Lei (единственное число) или Loro (множественное число). Есть падежи местоимений. Притяжательное прилагательное: mio ('мой'), tuo ('твой'), suo ('его'/'её'), nostro ('наш'), vostro ('ваш'), loro ('их').

Итальянский язык потерял латинский аналог для 'его', который звучал, как 'ejus', и начал использовать латинский аналог для 'свой' для этой цели. Латинский 'их', eorum, выжил, как и loro (от латинского illorum, 'тех'), который стал несклоняемым (нет *lora/*lori/*lore).

Числительное

Русский Итальянский IPA Один uno /ˈuno/ Два due /ˈdue/ Три tre /tre/ Четыре quattro /ˈkwattro/ Пять cinque /ˈtʃiŋkwe/ Шесть sei /ˈsɛi/ Семь sette /ˈsɛtte/ Восемь otto /ˈɔtto/ Девять nove /ˈnɔve/ Десять dieci /ˈdjɛtʃi/

Русский Итальянский IPA Одиннадцать undici /ˈunditʃi/ Двенадцать dodici /ˈdoditʃi/ Тринадцать tredici /ˈtreditʃi/ Четырнадцать quattordici /kwatˈtorditʃi/ Пятнадцать quindici /ˈkwinditʃi/ Шестнадцать sedici /ˈsɛditʃi/ Семнадцать diciassette /ditʃasˈsɛtte/ Восемнадцать diciotto /diˈtʃɔtto/ Девятнадцать diciannove /ditʃanˈnɔve/ Двадцать venti /ˈventi/

Русский Итальянский IPA Двадцать один ventuno /venˈtuno/ Двадцать два ventidue /ventiˈdue/ Двадцать три ventitre /ventiˈtre/ Двадцать четыре ventiquattro /ventiˈkwattro/ Двадцать пять venticinque /ventiˈtʃinkwe/ Двадцать шесть ventisei /ventiˈsɛi/ Двадцать семь ventisette /ventiˈsɛtte/ Двадцать восемь ventotto /venˈtɔtto/ Двадцать девять ventinove /ventiˈnɔve/ Тридцать trenta /ˈtrenta/

Русский	Итальянский	IPA
сто	cento	/ˈtʃento/
тысяча	mille
две тысячи	duemila
две тысячи двенадцать {2012}	duemiladodici

Глагол

В итальянском языке существует три спряжения глаголов. Глаголы, заканчивающиеся на -are (volare, 'летать'), относятся к первому спряжению, на -ere (cadere, 'падать') — ко второму, и на -ire (capire, 'понять') — к третьему. Есть также возвратные глаголы: lavare, 'мыть'; lavarsi, 'мыться'. Все глаголы изменяются по лицам, то есть в каждом времени каждый глагол имеет 6 форм, три в единственном числе и три во множественном. Неправильные итальянские глаголы не подчиняются общим правилам образования форм в лицах, поэтому все формы каждого времени приходится запоминать (verbi irregolari).

	-are parlare	-ere vendere	-ire dormire / capire
io	-o	-o	-o / -isco
tu	-i	-i	-i / -isci
lui, lei, Lei	-a	-e	-e / -isce
noi	-iamo	-iamo	-iamo
voi	-ate	-ete	-ite
loro	-ano	-ono	-ono / -iscono

См. также

• Итальянская традиция произношения латыни (п.4.2.1).

Ссылки

В Викисловаре список слов итальянского языка содержится в категории «Итальянский язык»

• [www.italian-blog.com Итальянский блог. Бесплатный аудиокурс, материалы для изучения языка.]
• [www.xexe.org/ Итальянско-английский словарь]
• [www.internetpolyglot.com/russian/lessons-it-ru Игровые уроки итальянского языка]
• [www.initaliano.ru/ Основы итальянского языка]
• [www.learnitaliano.net/ Итальянская грамматика для иностранцев]
• [opentran.net/russian/русско-итальянский-онлайн-переводчи.html Итальянский онлайн-переводчик]
• [tvkultura.ru/video/show/brand_id/17526/episode_id/127322/video_id/127322 Видеоуроки Italian на канале Культура]

Отрывок, характеризующий Итальянский язык

– А! Никита Иваныч, – сказал Николай, учтиво вставая. И, как бы желая, чтобы Никита Иваныч принял участие в его шутках, он начал и ему сообщать свое намерение похитить одну блондинку.
Муж улыбался угрюмо, жена весело. Добрая губернаторша с неодобрительным видом подошла к ним.
– Анна Игнатьевна хочет тебя видеть, Nicolas, – сказала она, таким голосом выговаривая слова: Анна Игнатьевна, что Ростову сейчас стало понятно, что Анна Игнатьевна очень важная дама. – Пойдем, Nicolas. Ведь ты позволил мне так называть тебя?
– О да, ma tante. Кто же это?
– Анна Игнатьевна Мальвинцева. Она слышала о тебе от своей племянницы, как ты спас ее… Угадаешь?..
– Мало ли я их там спасал! – сказал Николай.
– Ее племянницу, княжну Болконскую. Она здесь, в Воронеже, с теткой. Ого! как покраснел! Что, или?..
– И не думал, полноте, ma tante.
– Ну хорошо, хорошо. О! какой ты!
Губернаторша подводила его к высокой и очень толстой старухе в голубом токе, только что кончившей свою карточную партию с самыми важными лицами в городе. Это была Мальвинцева, тетка княжны Марьи по матери, богатая бездетная вдова, жившая всегда в Воронеже. Она стояла, рассчитываясь за карты, когда Ростов подошел к ней. Она строго и важно прищурилась, взглянула на него и продолжала бранить генерала, выигравшего у нее.
– Очень рада, мой милый, – сказала она, протянув ему руку. – Милости прошу ко мне.
Поговорив о княжне Марье и покойнике ее отце, которого, видимо, не любила Мальвинцева, и расспросив о том, что Николай знал о князе Андрее, который тоже, видимо, не пользовался ее милостями, важная старуха отпустила его, повторив приглашение быть у нее.
Николай обещал и опять покраснел, когда откланивался Мальвинцевой. При упоминании о княжне Марье Ростов испытывал непонятное для него самого чувство застенчивости, даже страха.
Отходя от Мальвинцевой, Ростов хотел вернуться к танцам, но маленькая губернаторша положила свою пухленькую ручку на рукав Николая и, сказав, что ей нужно поговорить с ним, повела его в диванную, из которой бывшие в ней вышли тотчас же, чтобы не мешать губернаторше.
– Знаешь, mon cher, – сказала губернаторша с серьезным выражением маленького доброго лица, – вот это тебе точно партия; хочешь, я тебя сосватаю?
– Кого, ma tante? – спросил Николай.
– Княжну сосватаю. Катерина Петровна говорит, что Лили, а по моему, нет, – княжна. Хочешь? Я уверена, твоя maman благодарить будет. Право, какая девушка, прелесть! И она совсем не так дурна.
– Совсем нет, – как бы обидевшись, сказал Николай. – Я, ma tante, как следует солдату, никуда не напрашиваюсь и ни от чего не отказываюсь, – сказал Ростов прежде, чем он успел подумать о том, что он говорит.
– Так помни же: это не шутка.
– Какая шутка!
– Да, да, – как бы сама с собою говоря, сказала губернаторша. – А вот что еще, mon cher, entre autres. Vous etes trop assidu aupres de l'autre, la blonde. [мой друг. Ты слишком ухаживаешь за той, за белокурой.] Муж уж жалок, право…
– Ах нет, мы с ним друзья, – в простоте душевной сказал Николай: ему и в голову не приходило, чтобы такое веселое для него препровождение времени могло бы быть для кого нибудь не весело.
«Что я за глупость сказал, однако, губернаторше! – вдруг за ужином вспомнилось Николаю. – Она точно сватать начнет, а Соня?..» И, прощаясь с губернаторшей, когда она, улыбаясь, еще раз сказала ему: «Ну, так помни же», – он отвел ее в сторону:
– Но вот что, по правде вам сказать, ma tante…
– Что, что, мой друг; пойдем вот тут сядем.
Николай вдруг почувствовал желание и необходимость рассказать все свои задушевные мысли (такие, которые и не рассказал бы матери, сестре, другу) этой почти чужой женщине. Николаю потом, когда он вспоминал об этом порыве ничем не вызванной, необъяснимой откровенности, которая имела, однако, для него очень важные последствия, казалось (как это и кажется всегда людям), что так, глупый стих нашел; а между тем этот порыв откровенности, вместе с другими мелкими событиями, имел для него и для всей семьи огромные последствия.
– Вот что, ma tante. Maman меня давно женить хочет на богатой, но мне мысль одна эта противна, жениться из за денег.
– О да, понимаю, – сказала губернаторша.
– Но княжна Болконская, это другое дело; во первых, я вам правду скажу, она мне очень нравится, она по сердцу мне, и потом, после того как я ее встретил в таком положении, так странно, мне часто в голову приходило что это судьба. Особенно подумайте: maman давно об этом думала, но прежде мне ее не случалось встречать, как то все так случалось: не встречались. И во время, когда Наташа была невестой ее брата, ведь тогда мне бы нельзя было думать жениться на ней. Надо же, чтобы я ее встретил именно тогда, когда Наташина свадьба расстроилась, ну и потом всё… Да, вот что. Я никому не говорил этого и не скажу. А вам только.
Губернаторша пожала его благодарно за локоть.
– Вы знаете Софи, кузину? Я люблю ее, я обещал жениться и женюсь на ней… Поэтому вы видите, что про это не может быть и речи, – нескладно и краснея говорил Николай.
– Mon cher, mon cher, как же ты судишь? Да ведь у Софи ничего нет, а ты сам говорил, что дела твоего папа очень плохи. А твоя maman? Это убьет ее, раз. Потом Софи, ежели она девушка с сердцем, какая жизнь для нее будет? Мать в отчаянии, дела расстроены… Нет, mon cher, ты и Софи должны понять это.
Николай молчал. Ему приятно было слышать эти выводы.
– Все таки, ma tante, этого не может быть, – со вздохом сказал он, помолчав немного. – Да пойдет ли еще за меня княжна? и опять, она теперь в трауре. Разве можно об этом думать?
– Да разве ты думаешь, что я тебя сейчас и женю. Il y a maniere et maniere, [На все есть манера.] – сказала губернаторша.
– Какая вы сваха, ma tante… – сказал Nicolas, целуя ее пухлую ручку.


Приехав в Москву после своей встречи с Ростовым, княжна Марья нашла там своего племянника с гувернером и письмо от князя Андрея, который предписывал им их маршрут в Воронеж, к тетушке Мальвинцевой. Заботы о переезде, беспокойство о брате, устройство жизни в новом доме, новые лица, воспитание племянника – все это заглушило в душе княжны Марьи то чувство как будто искушения, которое мучило ее во время болезни и после кончины ее отца и в особенности после встречи с Ростовым. Она была печальна. Впечатление потери отца, соединявшееся в ее душе с погибелью России, теперь, после месяца, прошедшего с тех пор в условиях покойной жизни, все сильнее и сильнее чувствовалось ей. Она была тревожна: мысль об опасностях, которым подвергался ее брат – единственный близкий человек, оставшийся у нее, мучила ее беспрестанно. Она была озабочена воспитанием племянника, для которого она чувствовала себя постоянно неспособной; но в глубине души ее было согласие с самой собою, вытекавшее из сознания того, что она задавила в себе поднявшиеся было, связанные с появлением Ростова, личные мечтания и надежды.
Когда на другой день после своего вечера губернаторша приехала к Мальвинцевой и, переговорив с теткой о своих планах (сделав оговорку о том, что, хотя при теперешних обстоятельствах нельзя и думать о формальном сватовстве, все таки можно свести молодых людей, дать им узнать друг друга), и когда, получив одобрение тетки, губернаторша при княжне Марье заговорила о Ростове, хваля его и рассказывая, как он покраснел при упоминании о княжне, – княжна Марья испытала не радостное, но болезненное чувство: внутреннее согласие ее не существовало более, и опять поднялись желания, сомнения, упреки и надежды.
В те два дня, которые прошли со времени этого известия и до посещения Ростова, княжна Марья не переставая думала о том, как ей должно держать себя в отношении Ростова. То она решала, что она не выйдет в гостиную, когда он приедет к тетке, что ей, в ее глубоком трауре, неприлично принимать гостей; то она думала, что это будет грубо после того, что он сделал для нее; то ей приходило в голову, что ее тетка и губернаторша имеют какие то виды на нее и Ростова (их взгляды и слова иногда, казалось, подтверждали это предположение); то она говорила себе, что только она с своей порочностью могла думать это про них: не могли они не помнить, что в ее положении, когда еще она не сняла плерезы, такое сватовство было бы оскорбительно и ей, и памяти ее отца. Предполагая, что она выйдет к нему, княжна Марья придумывала те слова, которые он скажет ей и которые она скажет ему; и то слова эти казались ей незаслуженно холодными, то имеющими слишком большое значение. Больше же всего она при свидании с ним боялась за смущение, которое, она чувствовала, должно было овладеть ею и выдать ее, как скоро она его увидит.
Но когда, в воскресенье после обедни, лакей доложил в гостиной, что приехал граф Ростов, княжна не выказала смущения; только легкий румянец выступил ей на щеки, и глаза осветились новым, лучистым светом.
– Вы его видели, тетушка? – сказала княжна Марья спокойным голосом, сама не зная, как это она могла быть так наружно спокойна и естественна.
Когда Ростов вошел в комнату, княжна опустила на мгновенье голову, как бы предоставляя время гостю поздороваться с теткой, и потом, в самое то время, как Николай обратился к ней, она подняла голову и блестящими глазами встретила его взгляд. Полным достоинства и грации движением она с радостной улыбкой приподнялась, протянула ему свою тонкую, нежную руку и заговорила голосом, в котором в первый раз звучали новые, женские грудные звуки. M lle Bourienne, бывшая в гостиной, с недоумевающим удивлением смотрела на княжну Марью. Самая искусная кокетка, она сама не могла бы лучше маневрировать при встрече с человеком, которому надо было понравиться.
«Или ей черное так к лицу, или действительно она так похорошела, и я не заметила. И главное – этот такт и грация!» – думала m lle Bourienne.
Ежели бы княжна Марья в состоянии была думать в эту минуту, она еще более, чем m lle Bourienne, удивилась бы перемене, происшедшей в ней. С той минуты как она увидала это милое, любимое лицо, какая то новая сила жизни овладела ею и заставляла ее, помимо ее воли, говорить и действовать. Лицо ее, с того времени как вошел Ростов, вдруг преобразилось. Как вдруг с неожиданной поражающей красотой выступает на стенках расписного и резного фонаря та сложная искусная художественная работа, казавшаяся прежде грубою, темною и бессмысленною, когда зажигается свет внутри: так вдруг преобразилось лицо княжны Марьи. В первый раз вся та чистая духовная внутренняя работа, которою она жила до сих пор, выступила наружу. Вся ее внутренняя, недовольная собой работа, ее страдания, стремление к добру, покорность, любовь, самопожертвование – все это светилось теперь в этих лучистых глазах, в тонкой улыбке, в каждой черте ее нежного лица.
Ростов увидал все это так же ясно, как будто он знал всю ее жизнь. Он чувствовал, что существо, бывшее перед ним, было совсем другое, лучшее, чем все те, которые он встречал до сих пор, и лучшее, главное, чем он сам.
Разговор был самый простой и незначительный. Они говорили о войне, невольно, как и все, преувеличивая свою печаль об этом событии, говорили о последней встрече, причем Николай старался отклонять разговор на другой предмет, говорили о доброй губернаторше, о родных Николая и княжны Марьи.
Княжна Марья не говорила о брате, отвлекая разговор на другой предмет, как только тетка ее заговаривала об Андрее. Видно было, что о несчастиях России она могла говорить притворно, но брат ее был предмет, слишком близкий ее сердцу, и она не хотела и не могла слегка говорить о нем. Николай заметил это, как он вообще с несвойственной ему проницательной наблюдательностью замечал все оттенки характера княжны Марьи, которые все только подтверждали его убеждение, что она была совсем особенное и необыкновенное существо. Николай, точно так же, как и княжна Марья, краснел и смущался, когда ему говорили про княжну и даже когда он думал о ней, но в ее присутствии чувствовал себя совершенно свободным и говорил совсем не то, что он приготавливал, а то, что мгновенно и всегда кстати приходило ему в голову.
Во время короткого визита Николая, как и всегда, где есть дети, в минуту молчания Николай прибег к маленькому сыну князя Андрея, лаская его и спрашивая, хочет ли он быть гусаром? Он взял на руки мальчика, весело стал вертеть его и оглянулся на княжну Марью. Умиленный, счастливый и робкий взгляд следил за любимым ею мальчиком на руках любимого человека. Николай заметил и этот взгляд и, как бы поняв его значение, покраснел от удовольствия и добродушно весело стал целовать мальчика.
Княжна Марья не выезжала по случаю траура, а Николай не считал приличным бывать у них; но губернаторша все таки продолжала свое дело сватовства и, передав Николаю то лестное, что сказала про него княжна Марья, и обратно, настаивала на том, чтобы Ростов объяснился с княжной Марьей. Для этого объяснения она устроила свиданье между молодыми людьми у архиерея перед обедней.
Хотя Ростов и сказал губернаторше, что он не будет иметь никакого объяснения с княжной Марьей, но он обещался приехать.
Как в Тильзите Ростов не позволил себе усомниться в том, хорошо ли то, что признано всеми хорошим, точно так же и теперь, после короткой, но искренней борьбы между попыткой устроить свою жизнь по своему разуму и смиренным подчинением обстоятельствам, он выбрал последнее и предоставил себя той власти, которая его (он чувствовал) непреодолимо влекла куда то. Он знал, что, обещав Соне, высказать свои чувства княжне Марье было бы то, что он называл подлость. И он знал, что подлости никогда не сделает. Но он знал тоже (и не то, что знал, а в глубине души чувствовал), что, отдаваясь теперь во власть обстоятельств и людей, руководивших им, он не только не делает ничего дурного, но делает что то очень, очень важное, такое важное, чего он еще никогда не делал в жизни.
После его свиданья с княжной Марьей, хотя образ жизни его наружно оставался тот же, но все прежние удовольствия потеряли для него свою прелесть, и он часто думал о княжне Марье; но он никогда не думал о ней так, как он без исключения думал о всех барышнях, встречавшихся ему в свете, не так, как он долго и когда то с восторгом думал о Соне. О всех барышнях, как и почти всякий честный молодой человек, он думал как о будущей жене, примеривал в своем воображении к ним все условия супружеской жизни: белый капот, жена за самоваром, женина карета, ребятишки, maman и papa, их отношения с ней и т. д., и т. д., и эти представления будущего доставляли ему удовольствие; но когда он думал о княжне Марье, на которой его сватали, он никогда не мог ничего представить себе из будущей супружеской жизни. Ежели он и пытался, то все выходило нескладно и фальшиво. Ему только становилось жутко.


Страшное известие о Бородинском сражении, о наших потерях убитыми и ранеными, а еще более страшное известие о потере Москвы были получены в Воронеже в половине сентября. Княжна Марья, узнав только из газет о ране брата и не имея о нем никаких определенных сведений, собралась ехать отыскивать князя Андрея, как слышал Николай (сам же он не видал ее).
Получив известие о Бородинском сражении и об оставлении Москвы, Ростов не то чтобы испытывал отчаяние, злобу или месть и тому подобные чувства, но ему вдруг все стало скучно, досадно в Воронеже, все как то совестно и неловко. Ему казались притворными все разговоры, которые он слышал; он не знал, как судить про все это, и чувствовал, что только в полку все ему опять станет ясно. Он торопился окончанием покупки лошадей и часто несправедливо приходил в горячность с своим слугой и вахмистром.
Несколько дней перед отъездом Ростова в соборе было назначено молебствие по случаю победы, одержанной русскими войсками, и Николай поехал к обедне. Он стал несколько позади губернатора и с служебной степенностью, размышляя о самых разнообразных предметах, выстоял службу. Когда молебствие кончилось, губернаторша подозвала его к себе.
– Ты видел княжну? – сказала она, головой указывая на даму в черном, стоявшую за клиросом.
Николай тотчас же узнал княжну Марью не столько по профилю ее, который виднелся из под шляпы, сколько по тому чувству осторожности, страха и жалости, которое тотчас же охватило его. Княжна Марья, очевидно погруженная в свои мысли, делала последние кресты перед выходом из церкви.
Николай с удивлением смотрел на ее лицо. Это было то же лицо, которое он видел прежде, то же было в нем общее выражение тонкой, внутренней, духовной работы; но теперь оно было совершенно иначе освещено. Трогательное выражение печали, мольбы и надежды было на нем. Как и прежде бывало с Николаем в ее присутствии, он, не дожидаясь совета губернаторши подойти к ней, не спрашивая себя, хорошо ли, прилично ли или нет будет его обращение к ней здесь, в церкви, подошел к ней и сказал, что он слышал о ее горе и всей душой соболезнует ему. Едва только она услыхала его голос, как вдруг яркий свет загорелся в ее лице, освещая в одно и то же время и печаль ее, и радость.
– Я одно хотел вам сказать, княжна, – сказал Ростов, – это то, что ежели бы князь Андрей Николаевич не был бы жив, то, как полковой командир, в газетах это сейчас было бы объявлено.
Княжна смотрела на него, не понимая его слов, но радуясь выражению сочувствующего страдания, которое было в его лице.
– И я столько примеров знаю, что рана осколком (в газетах сказано гранатой) бывает или смертельна сейчас же, или, напротив, очень легкая, – говорил Николай. – Надо надеяться на лучшее, и я уверен…
Княжна Марья перебила его.
– О, это было бы так ужа… – начала она и, не договорив от волнения, грациозным движением (как и все, что она делала при нем) наклонив голову и благодарно взглянув на него, пошла за теткой.
Вечером этого дня Николай никуда не поехал в гости и остался дома, с тем чтобы покончить некоторые счеты с продавцами лошадей. Когда он покончил дела, было уже поздно, чтобы ехать куда нибудь, но было еще рано, чтобы ложиться спать, и Николай долго один ходил взад и вперед по комнате, обдумывая свою жизнь, что с ним редко случалось.
Княжна Марья произвела на него приятное впечатление под Смоленском. То, что он встретил ее тогда в таких особенных условиях, и то, что именно на нее одно время его мать указывала ему как на богатую партию, сделали то, что он обратил на нее особенное внимание. В Воронеже, во время его посещения, впечатление это было не только приятное, но сильное. Николай был поражен той особенной, нравственной красотой, которую он в этот раз заметил в ней. Однако он собирался уезжать, и ему в голову не приходило пожалеть о том, что уезжая из Воронежа, он лишается случая видеть княжну. Но нынешняя встреча с княжной Марьей в церкви (Николай чувствовал это) засела ему глубже в сердце, чем он это предвидел, и глубже, чем он желал для своего спокойствия. Это бледное, тонкое, печальное лицо, этот лучистый взгляд, эти тихие, грациозные движения и главное – эта глубокая и нежная печаль, выражавшаяся во всех чертах ее, тревожили его и требовали его участия. В мужчинах Ростов терпеть не мог видеть выражение высшей, духовной жизни (оттого он не любил князя Андрея), он презрительно называл это философией, мечтательностью; но в княжне Марье, именно в этой печали, выказывавшей всю глубину этого чуждого для Николая духовного мира, он чувствовал неотразимую привлекательность.
«Чудная должна быть девушка! Вот именно ангел! – говорил он сам с собою. – Отчего я не свободен, отчего я поторопился с Соней?» И невольно ему представилось сравнение между двумя: бедность в одной и богатство в другой тех духовных даров, которых не имел Николай и которые потому он так высоко ценил. Он попробовал себе представить, что бы было, если б он был свободен. Каким образом он сделал бы ей предложение и она стала бы его женою? Нет, он не мог себе представить этого. Ему делалось жутко, и никакие ясные образы не представлялись ему. С Соней он давно уже составил себе будущую картину, и все это было просто и ясно, именно потому, что все это было выдумано, и он знал все, что было в Соне; но с княжной Марьей нельзя было себе представить будущей жизни, потому что он не понимал ее, а только любил.
Мечтания о Соне имели в себе что то веселое, игрушечное. Но думать о княжне Марье всегда было трудно и немного страшно.
«Как она молилась! – вспомнил он. – Видно было, что вся душа ее была в молитве. Да, это та молитва, которая сдвигает горы, и я уверен, что молитва ее будет исполнена. Отчего я не молюсь о том, что мне нужно? – вспомнил он. – Что мне нужно? Свободы, развязки с Соней. Она правду говорила, – вспомнил он слова губернаторши, – кроме несчастья, ничего не будет из того, что я женюсь на ней. Путаница, горе maman… дела… путаница, страшная путаница! Да я и не люблю ее. Да, не так люблю, как надо. Боже мой! выведи меня из этого ужасного, безвыходного положения! – начал он вдруг молиться. – Да, молитва сдвинет гору, но надо верить и не так молиться, как мы детьми молились с Наташей о том, чтобы снег сделался сахаром, и выбегали на двор пробовать, делается ли из снегу сахар. Нет, но я не о пустяках молюсь теперь», – сказал он, ставя в угол трубку и, сложив руки, становясь перед образом. И, умиленный воспоминанием о княжне Марье, он начал молиться так, как он давно не молился. Слезы у него были на глазах и в горле, когда в дверь вошел Лаврушка с какими то бумагами.