Итальянское имя

Согласно общеевропейской традиции романских языков, современные граждане Италии имеют личное имя и фамилию.

Имя

По крайней мере с XVI века в Италии складывается традиция именования детей по именам предков:

• первый сын получал имя деда по отцу
• первая дочь получала имя бабушки по отцу
• второй сын получал имя деда по матери
• вторая дочь получала имя бабушки по матери.

Остальные дети получали имена своих родителей, или имена ближайших незамужних, неженатых или умерших дядь и тёть. Из-за этого обычая одни и те же имена повторяются в итальянских семьях из поколения в поколение.

Большинство имён, даваемых детям при рождении в Италии — из имён святых Римско-католической церкви. Нередко имена местных святых покровителей используются в одних регионах чаще, чем в соседних. Так, например, имя Ромоло (Romolo) очень распространено в Риме и окрестностях, но редко используется в других местах.

Фамилия

Античное наследие

Итальянское слово фамилия — «cognome» происходит от латинского «cognomen» — что-то, что дополняет личное имя. В древности фамилии не использовались, только с возвышением Древнего Рима использование «трёхчленного имени» за гражданами закрепилось в традиции. Например, имя в трёх частях «Марк Туллий Цицерон», состоит из Marcus — praenomen (личное имя), Tullius — nomen (указывает на генеалогию и семью), и когномен Cicero, который стал своего рода псевдонимом для опознания в дальнейшем. (См. Римские имена).

Этот обычай был утрачен в Средние века, а большинство итальянцев, родившихся до X века, известны только по личному имени, полученному при рождении, как например Джузеппе, Симеоне, но начиная с Венецианской республики, во избежание путаницы уже стало использоваться дополнительное имя.

Средневековье

Наиболее ранние свидетельства использования фамилий в Италии прослеживаются с XII века. В те времена это ещё были, в большинстве случаев (за исключением родовых имен знати) прозвища (soprannomi — означает «выше имени»), а также различные именования в честь предков, географические и названия по профессии.

В средневековой Италии была распространена патронимия. В повседневной действительности человеку было достаточно одного имени, но когда речь заходила о документах, всегда уточнялось к какому семейству человек принадлежит. В качестве уточняющего дополнения как правило приводилось имя главы семейства, то есть отца этого человека.

Проще всего это проследить на именах династий художников, которые не были ни аристократами, ни простолюдинами, но представляли собой средний класс. Например, семейство основателя живописной школы Дуччо:

• сын его брата Бонавентуры по имени Сенья фигурирует в документах как Сенья ди Бонавентура, то есть «Сенья, принадлежащий к Бонавентуре» («сын Бонавентуры»)
• а сын Сеньи Никколо соответственно именовался Никколо ди Сенья, то есть «Никколо, принадлежащий к Сенья».

Кроме патронимии были распространены топонимические прозвища. Это делалось, вероятно, для того, чтобы отличить разных людей с одним и тем же именем. Например в истории итальянского средневекового искусства Джунта Пизано и Джованни Пизано означает не то, что они были родственниками, а лишь то, что оба они из города Пиза. В дальнейшем многие из soprannomi закрепились в качестве родового имени — cognome.

Обычай иметь фамилию постепенно воспринимается от знати, всеми классами населения, и в XV веке большинство фамилий были уже образованы. Наконец, в 1564 году Тридентский собор приказал приходским священникам регистрировать каждого человека с именем и фамилией.

Новое время

Современные итальянские фамилии обычно оканчиваются на «-i» — Пуччини, Томмазини — или «-o» — Папараццо. Кроме того, в них могут входить и дополнительные частицы, которые порой указывают на знатное происхождение, хотя далеко не всегда. Так, например, они могут обозначать:

• принадлежность к семье («сын такого-то» по имени, прозвищу или профессии): Ди Джакомо, Ди Фердинандо, Дель Сарто, Дель Кастаньо;
• прозвище, аналогичное прилагательному, описывающее обстоятельства рождения или жизни: Ди Маджио («майский»), Дель Боско («лесной»);
• вассальную принадлежность или службу кому-то: Дель Дука, Дель Монако, Де Пископо («герцогский», «монашеский», «епископский»), — так же, как и фамилия Конте (букв. «граф») не обязательно будет означать причастность к дворянству;
• «поэтические» фамилии типа Дельи Инноченти, Дельи Эспозити, Дель’Аморе, Ди Дио (букв. «из невинных», «из подброшенных», «принадлежащий любви», «принадлежащий Богу») присваивались найденышам.

Чаще всего в подобных фамилиях фигурирует предлог «di» (приблизительно соответствующий русскому «из» или родительному падежу), нередко сливающийся в соответствии с правилами итальянского языка с определённым артиклем мужского или женского рода, единственного или множественного числа — порождая такие стандартные формы как «del», «della», «dello», «dei», «delle», «degli», «dell'» и др.

См. также

• Категория:Итальянские фамилии

Ссылки

• [www.ciaocacao.it/cognomi.htm Итальянские фамилии]
• [www.nomix.it/intro_russian.php Итальянские имена]
• [www.italynews.ru/material_2007.html Самые популярные итальянские имена: Франческо и Джулия]

Отрывок, характеризующий Итальянское имя

Масон внимательно посмотрел на Пьера и улыбнулся, как улыбнулся бы богач, державший в руках миллионы, бедняку, который бы сказал ему, что нет у него, у бедняка, пяти рублей, могущих сделать его счастие.
– Да, вы не знаете Его, государь мой, – сказал масон. – Вы не можете знать Его. Вы не знаете Его, оттого вы и несчастны.
– Да, да, я несчастен, подтвердил Пьер; – но что ж мне делать?
– Вы не знаете Его, государь мой, и оттого вы очень несчастны. Вы не знаете Его, а Он здесь, Он во мне. Он в моих словах, Он в тебе, и даже в тех кощунствующих речах, которые ты произнес сейчас! – строгим дрожащим голосом сказал масон.
Он помолчал и вздохнул, видимо стараясь успокоиться.
– Ежели бы Его не было, – сказал он тихо, – мы бы с вами не говорили о Нем, государь мой. О чем, о ком мы говорили? Кого ты отрицал? – вдруг сказал он с восторженной строгостью и властью в голосе. – Кто Его выдумал, ежели Его нет? Почему явилось в тебе предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир предположили существование такого непостижимого существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах?… – Он остановился и долго молчал.
Пьер не мог и не хотел прерывать этого молчания.
– Он есть, но понять Его трудно, – заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. – Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу всё всемогущество, всю вечность, всю благость Его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видать, не понимать Его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? – Он помолчал. – Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, – сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, – а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать Его трудно… Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании Его мы видим только нашу слабость и Его величие… – Пьер, с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим, старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона, и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью; – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни.
– Он не постигается умом, а постигается жизнью, – сказал масон.
– Я не понимаю, – сказал Пьер, со страхом чувствуя поднимающееся в себе сомнение. Он боялся неясности и слабости доводов своего собеседника, он боялся не верить ему. – Я не понимаю, – сказал он, – каким образом ум человеческий не может постигнуть того знания, о котором вы говорите.
Масон улыбнулся своей кроткой, отеческой улыбкой.
– Высшая мудрость и истина есть как бы чистейшая влага, которую мы хотим воспринять в себя, – сказал он. – Могу ли я в нечистый сосуд воспринять эту чистую влагу и судить о чистоте ее? Только внутренним очищением самого себя я могу до известной чистоты довести воспринимаемую влагу.
– Да, да, это так! – радостно сказал Пьер.
– Высшая мудрость основана не на одном разуме, не на тех светских науках физики, истории, химии и т. д., на которые распадается знание умственное. Высшая мудрость одна. Высшая мудрость имеет одну науку – науку всего, науку объясняющую всё мироздание и занимаемое в нем место человека. Для того чтобы вместить в себя эту науку, необходимо очистить и обновить своего внутреннего человека, и потому прежде, чем знать, нужно верить и совершенствоваться. И для достижения этих целей в душе нашей вложен свет Божий, называемый совестью.
– Да, да, – подтверждал Пьер.
– Погляди духовными глазами на своего внутреннего человека и спроси у самого себя, доволен ли ты собой. Чего ты достиг, руководясь одним умом? Что ты такое? Вы молоды, вы богаты, вы умны, образованы, государь мой. Что вы сделали из всех этих благ, данных вам? Довольны ли вы собой и своей жизнью?
– Нет, я ненавижу свою жизнь, – сморщась проговорил Пьер.
– Ты ненавидишь, так измени ее, очисти себя, и по мере очищения ты будешь познавать мудрость. Посмотрите на свою жизнь, государь мой. Как вы проводили ее? В буйных оргиях и разврате, всё получая от общества и ничего не отдавая ему. Вы получили богатство. Как вы употребили его? Что вы сделали для ближнего своего? Подумали ли вы о десятках тысяч ваших рабов, помогли ли вы им физически и нравственно? Нет. Вы пользовались их трудами, чтоб вести распутную жизнь. Вот что вы сделали. Избрали ли вы место служения, где бы вы приносили пользу своему ближнему? Нет. Вы в праздности проводили свою жизнь. Потом вы женились, государь мой, взяли на себя ответственность в руководстве молодой женщины, и что же вы сделали? Вы не помогли ей, государь мой, найти путь истины, а ввергли ее в пучину лжи и несчастья. Человек оскорбил вас, и вы убили его, и вы говорите, что вы не знаете Бога, и что вы ненавидите свою жизнь. Тут нет ничего мудреного, государь мой! – После этих слов, масон, как бы устав от продолжительного разговора, опять облокотился на спинку дивана и закрыл глаза. Пьер смотрел на это строгое, неподвижное, старческое, почти мертвое лицо, и беззвучно шевелил губами. Он хотел сказать: да, мерзкая, праздная, развратная жизнь, – и не смел прерывать молчание.