Итальянское социальное движение

Итальянское социальное движение
итал. Movimento Sociale Italiano
Лидер:	Джорджио Альмиранте, Аугусто Марсанич, Артуро Микелини, Джанфранко Фини
Дата основания:	1946
Дата роспуска:	1995
Идеология:	неофашизм, национализм, консерватизм, корпоратизм
Количество членов:	202,715 (1993) max: 240,063 (1963)
Партийная печать:	Il Secolo d'Italia

К:Политические партии, основанные в 1946 году

К:Исчезли в 1995 году Итальянское социальное движение (итал. Movimento Sociale Italiano, MSI), с 1972 Итальянское социальное движение — Национальные правые (итал. Movimento Sociale Italiano - Destra Nazionale, MSI-DN), неофашистская организация, впоследствии национально-консервативная политическая партия в Италии 1946—1995 годов. Основана группой ветеранов фашистской партии Бенито Муссолини и Итальянской социальной республики. Первоначально лидерами MSI являлись Артуро Микелини, Джорджио Альмиранте и Пино Ромуальди. В 1972 году MSI объединилась с Итальянской демократической партией монархического единства и приняла название Итальянское социальное движение — Национальная правая (MSI-DN). Партия играла видную роль в политической жизни Первой республики. Прекратила существование 27 января 1995 года. Трансформировалась в самостоятельные правоконсервативные и праворадикальные объединения.

Образование и становление

Организационную основу MSI создали разрозненные группировки («Фронт рядового человека», «Трудовой фронт», «Социальная автономия», «Движение восстания»), сохранившие верность идеологии фашизма после поражения во Второй мировой войне. 3 декабря 1946 года их представители собрались в Риме под руководством Микелини, Альмиранте и Ромуальди. Было принято принципиальное решение о слиянии в единую партию неофашизма.

26 декабря 1946 года состоялось официальное учреждение партии MSI. Партия признала основы конституционного строя, но сделала заявку на возрождение таких принципов фашистского режима, как национализм, корпоративизм и максимально жёсткий антикоммунизм.

Первым национальным секретарём партии стал Джисинто Тревисонно. 15 июня 1947 года он уступил должность Джорджо Альмиранте. В сентябре под его руководством неофашистская партия добилась некоторого успеха на выборах в муниципалитет Рима. В 1948 году неофашисты провели шестерых депутатов на первых выборах в парламент Италии.

На первом съезде MSI в июне 1948 года была сформулирована позиция партии в отношении исторического фашизма: «Не отрицать и не реставрировать». Поднимались на щит традиционные социальные ценности. Неофашисты отвергали принципы послевоенного урегулирования как унизительные для Италии. Они настаивали на переходе от парламентской республики к авторитарной президентской системе. В социально-экономической сфере предлагалось развивать корпоративные отношения на предприятиях и государственные социальные программы. Либеральные принципы свободного рынка партия отвергала.

С самого начала в партии обозначился раскол между относительно умеренными сторонниками Микелини и национал-революционерами, группировавшимися вокруг Альмиранте. Представители радикального крыла в конце 1940-х годов подвергались полицейским преследованиям. Результатом стало отстранение Альмиранте с секретарского поста, который занял Аугусто Де Марсанич — сторонник альянса с правыми христианскими демократами и проамериканской внешней политики.

В начале 1950-х годов MSI демонстрировала быстрый рост поддержки в аграрных областях Юга Италии (на промышленном Севере поддержка была заметно меньшей). Партийное руководство блокировалось с правым крылом ХДП на основе правокатолической идеологии Луиджи Стурцо.

«Эра Микелини»

В 1954 году национальным секретарём MSI стал Артуро Микелини, взгляды которого скорее соответствовали крайнему консерватизму, нежели фашизму. Микелини стремился к полной интеграции в республиканскую политическую систему. Основным полем партийной деятельности он считал парламент. Микелини настоял на поддержке НАТО, что являлось принципиально неприемлемым для последовательных фашистов, в равной мере враждебных СССР и США — «двум ялтинским хищникам». Революционные национал-синдикалисты и ультраправые радикалы, верные романтической фашистской традиции 1920-х годов, требовали заменить Микелини на Альмиранте.

Наиболее жёсткую позицию заняли молодые активисты Пино Раути и Стефано Делле Кьяйе. В 1956 году они вышли из MSI. Ранее, в 1954 Раути основал «Центр исследований Нового порядка» (Centro Studi Ordine Nuovo, CSON), разработки которого впоследствии повлияли на террористическую организацию «Новый порядок» (Ordine Nuovo). Делле Кьяйе в 1960 году создал Национальный авангард (Avanguardia Nazionale) — ударную силу уличного неофашизма. В 1957 году организатор неофашистских профсоюзов Эрнесто Масси также оставил MSI, учредив Национальную партию труда.

Позиции Микелини оказались резко подорваны в 1960 году, когда христианско-демократическое правительство Фернандо Тамброни, несмотря на поддержку парламентской фракции MSI, отказало неофашистам в проведении съезда в Генуе под давлением левых протестов. Массовые беспорядки в этой связи привели к отставке Тамброни. Умеренный курс Микелини оказался дискредитирован. В MSI усилилась радикальная оппозиция.

Ф. Тамброни: Дорогой Артуро…

А. Микелини: Какой я вам Артуро?! Называйте как положено — «депутат Микелини»! Мы отменим съезд, но не ждите больше нашей поддержки!

Политический кризис 1960 года привёл к изоляции неофашистов. MSI было выведено из круга «конституционных партий» и отсечено от парламентских консультаций. Однако в 1963 году Микелини снова одержал победу над Альмиранте при выборах национального секретаря. Идеолог «исконного фашизма» Пино Ромуальди ультимативно требовал ухода Микелини. Вокруг Альмиранте консолидировалась разношёрстная коалиция, от парламентских монархистов и правых республиканцев до уличных боевиков-авангардистов. Однако Микелини оставался партийным лидером до своей кончины.

«Эра Альмиранте»

Артуро Микелини скончался в 1969 году. Национальным секретарём был вновь избран Джорджо Альмиранте, выступавший под радикальными антисистемными и антикоммунистическими лозунгами. Участник уличных драк с коммунистами, Альмиранте пользовался высоким доверием ультраправой молодёжи. В MSI вернулся и Пино Раути вместе с группой ультраправых из «Нового порядка». Одновременно неудача «заговора Боргезе» вынудила к эмиграции Стефано Делле Кьяйе.

Летом 1970 года MSI приняло активное участие в правопопулистском восстании Реджо-ди-Калабрия, во главе которого стоял неофашист Чиччо Франко. Восстание удалось подавить только на следующий год при помощи армейских частей, оснащённых бронетехникой. Популярность MSI значительно возросла. В феврале 1972 года неофашисты объединились с монархистами в MSI-DN. Это усилило поддержку в офицерском корпусе и правоохранительных органах. На выборах того же года партия достигла пика своего влияния.

1970-е годы ознаменовались в Италии мощным всплеском уличного насилия и терроризма. Руководство MSI-DN во главе с Альмиранте занимало относительно умеренную позицию, поддерживая антитеррористическую политику властей. Это вызвало резкий отток молодых радикалов и боевиков. С другой стороны, это же привлекало симпатии консервативных обывателей и убеждённых государственников из военно-полицейской и чиновной среды. Пино Ромуальди и Пино Раути вновь требовали радикализации курса, тогда как Джорджо Альмиранте фактически возродил политику Микелини.

Основной электорат MSI-DN ориентировался на фашистский радикализм, поэтому парламентские выборы 1976 года показали падение популярности партии. Наиболее активные неофашисты стали примыкать к нелегальным террористическим организациям. Оформился раскол на четыре основных течения:

• сторонники «центристского» курса Альмиранте (радикализм в теории, парламентский прагматизм на практике)
• группа Пино Ромуальди («народные правые» — традиционные фашисты)
• национал-демократы Эрнесто де Марцио (продолжатели курса Микелини)
• движение «Линия будущего» (Futura Line) во главе с Пино Раути (радикальные неофашисты).

На съезде 1977 года Альмиранте с помощью своих ораторских способностей и закулисных интриг сохранил за собой лидерство и обеспечил проведение своего курса.

На рубеже 1976—1977 Фракция де Марцио (к ней принадлежал, в частности, лидер неофашистских профсоюзов Джованни Роберти) откололись от MSI. На её основе 20 января 1977 года была создана самостоятельная национал-демократическая партия правых консерваторов. Их привлекала партийная модель республиканцев США, ХДС/ХСС ФРГ, консерваторов Великобритании. Партия просуществовала менее трёх лет (до 16 декабря 1979 года), однако во многом предвосхитила будущий Национальный альянс.

Сторонники Раути сформировали крыло MSI, делавшее упор на социально-протестных акциях. Радикальные «раутианцы» ориентировались на общественные низы, особенно проблемных регионов Юга. Наибольшую поддержку они находили в среде неофашистской молодёжи.

Раскол 1977 года в очередной раз высветил изначальные противоречия различных течений фашизма. Фракция национал-демократов продолжала традицию правых националистов, примкнувших к движению Муссолини. Фракция Раути — традицию революционного национал-синдикализма. Альмиранте, подобно Муссолини, умело маневрировал между ними и интегрировал противоположные тенденции.

Общий сдвиг итальянской политики вправо в конце 1970-х способствовал стабилизации положения неофашистской партии. Однако уровень поддержки колебался в пределах 5-7 %. С начала 1980-х в качестве второго лица после Альмиранте выдвинулся лидер молодёжной организации Джанфранко Фини. MSI постепенно эволюционировала в консервативно-либеральном направлении, особенно в вопросах экономической политики. Лидер правых социалистов Беттино Кракси, возглавлявший правительство в 1983—1987 годах, делал встречные шаги. Он впервые допустил Альмиранте к правительственным консультациям. Постепенно неофашистская партия стала равноправным элементом республиканской политической системы.

В 1987 году Джорджо Альмиранте оставил партийный пост по состоянию здоровья. Его сменил Джанфранко Фини. Соперником Фини при поддержке Пино Ромуальди выступал Пино Раути. «Тандем двух Пино» предлагал радикализацию партийной политики в духе традиционного фашизма. Однако новый лидер MSI-DN продолжал консервативно-либеральный курс.

Не может быть фашистом тот, кто родился после войны.
Джорджо Альмиранте

21 мая 1988 года скончался Пино Ромуальди. 22 мая скончался Джорджо Альмиранте (похороны проводились совместно). Таким образом ушли из жизни последние лидеры итальянского неофашизма, начинавшие во времена Муссолини.

Кризис и трансформация

Начало 1990-х годов явилось критическим временем для MSI-DN. Перестройка в СССР и быстрая эволюция ИКП в социал-демократическом направлении фактически дезавуировали угрозу коммунизма. Неофашисты потеряли свой главный козырь — антикоммунистический отпор. Последовал ряд неудач на выборах всех уровней. Единственным крупным успехом стало избрание в парламент от MSI-DN внучки Муссолини — Алессандры. В том же году неофашисты торжественно отметили 70-летие Похода на Рим.

В 1992—1993 году MSI-DN активно поддержало антикоррупционную операцию «Чистые руки» (характерно, что против неофашистов не было обнаружено серьёзного компромата).

Осенью 1992 — весной 1993 Джанфранко Фини и руководитель партийной пресс-службы Франческо Стораче начали ставить вопрос о преобразовании праворадикального Итальянского социального движения в правоконсервативный Национальный альянс, где наряду с неофашистами могли бы состоять либералы и христианские демократы. 24 апреля 1993 года начался учредительный процесс Национального альянса. По замыслу его создателей, партия должна была представлять правоориентированные социальные группы, порождённые постиндустриальным развитием (т. н. «офисный слой»). Первоначально проект проявился как эффективный. Джанфранко Фини и Алессандра Муссолини вышли во второй тур выборов мэров Рима и Неаполя.

На выборах 1994 года MSI-DN выступало в союзе с движением Сильвио Берлускони Forza Italia. Партия занимала несколько более правые позиции, однако неофашизм в идеологии и пропаганде практически не проявлялся.

В Америке меня бы называли всего лишь консервативным республиканцем.
Джанфранко Фини

27 января 1995 года состоялся общенациональный конгресс MSI-DN (форум получил название «прорыв Фьюджи»). Неофашистская партия была преобразована в консервативный Национальный альянс (Alleanza Nazionale, AN). Возглавил его Джанфранко Фини. Первоначально к AN примыкала и Алессандра Муссолини. Альянс стал важной составляющей коалиции Сильвио Берлускони «Дом свободы» (Casa delle Liberta). Фини неоднократно занимал министерские посты в правительствах Берлускони.

В 2009 году Национальный альянс объединился с Forza Italia в движение «Народ свободы» (Popolo della Libertà). Впоследствии актив Альянса разошёлся по самостоятельным организациям — от праволиберальной «Будущее и свобода» (Futuro e Libertà) Джанфранко Фини до правонационалистической «Правые» (La Destra) Франческо Стораче. Алессандра Муссолини возглавила движение «Социальная альтернатива» (Azione Sociale).

Ультраправые радикалы отвергли решения съезда во Фьюджи. Они протестовали против «очернения прошлого» и подчёркивали свою связь с фашистской традицией. 3 марта 1995 года Пино Раути инициировал создание партии Fiamma Tricolore («Трёхцветное пламя»). Она является главным носителем неофашистской идеологии и праворадикальной политики в сегодняшней Италии. После Раути (скончался в 2012 году) Fiamma Tricolore до 2013 возглавлял Люка Романьоли.

Аффилированные структуры

В партийную систему MSI и MSI-DN входили:

• женская организация (лидеры Эвелина Альберти, затем Адриана Бортоне);
• молодёжные организации — FUAN (Университетский фронт национального действия), «Молодой фронт», «Молодая Италия» (занимали более радикальные позиции, нежели партия в целом, активисты были склонны к уличным столкновениям);
• профсоюзная организация CISNAL (наиболее известные лидеры — вожак восстания Реджо-Калабрия Чиччо Франко, секретари профсоюза Джузеппе Ланди, Джованни Роберти, Иво Лаги);
• ассоциация студенческой и рабочей молодёжи (лидер Роберто Миевилле).

Статистика партийной политики

MSI-DN одиннадцать раз принимала участие в общенациональных парламентских выборах.

Максимальная поддержка была получена в 1972 году: 8,6 % голосов в палату депутатов, 9 % в сенат. Минимальная — в 1948 году: 2 % в палату депутатов, 1 % в сенат.

Двенадцать представителей MSI и MSI-DN, прежде всего Фини и Бортоне, в 1990-х годах занимали различные министерские посты.

В 1947—1983 года более двадцати неофашистских активистов были убиты в столкновениях с коммунистами, леворадикалами и полицейскими.

Историческая роль

Парадоксальным образом неофашистская партия сыграла позитивную роль в становлении и развитии демократических институтов Италии. Структуры MSI и MSI-DN включили правых радикалов в легальную политическую жизнь, приучили к демократическим процедурам и способствовали эволюции от экстремизма к консерватизму и даже правому либерализму. Кроме того, Итальянское социальное движение создавало важный противовес сильнейшей на Западе Итальянской коммунистической партии.

Большинство неофашистских радикалов, в том числе ряд террористов, на разных этапах своей деятельности состояли в MSI. Депутат парламента от MSI-DN, отставной офицер-десантник Сандро Саккуччи обвинялся в убийстве коммуниста Луиджи ди Розы 28 мая 1976 года. В то же время парламентские лидеры партии, особенно Альмиранте, причисляются к деятелям итальянской демократии. Так, бывший коммунист Джорджио Наполитано, президент Италии в 2006—2015 годах, говорил о лидере Итальянского социального движения:

Альмиранте противостоял антипарламентским тенденциям, демонстрировал уважение к республиканским учреждениям, делая это в своём суровом стиле. Он принадлежал к поколению лидеров, отличавшихся высоким государственным чувством.

С другой стороны, характерно, что ультраправые экстремисты яростно ненавидели Альмиранте.

— Вы как-то в 80-х рассказывали о том, что спасли Альмиранте жизнь.
— Не считаю это заслугой. Один раз мы с товарищем сидели в автомобиле и мимо проходил Альмиранте со своими псами. Камрад хотел застрелить Альмиранте, но я этому воспрепятствовал. Позже я очень жалел об этом.
Пьерлуиджи Конкутелли

Интересные факты

Несмотря на острое публичное противоборство, Джорджо Альмиранте поддерживал хорошие личные отношения и тайные политическик контакты с лидером итальянской компартии Энрико Берлингуэром.

Отрывок, характеризующий Итальянское социальное движение

На мужском конце стола разговор всё более и более оживлялся. Полковник рассказал, что манифест об объявлении войны уже вышел в Петербурге и что экземпляр, который он сам видел, доставлен ныне курьером главнокомандующему.
– И зачем нас нелегкая несет воевать с Бонапартом? – сказал Шиншин. – II a deja rabattu le caquet a l'Autriche. Je crains, que cette fois ce ne soit notre tour. [Он уже сбил спесь с Австрии. Боюсь, не пришел бы теперь наш черед.]
Полковник был плотный, высокий и сангвинический немец, очевидно, служака и патриот. Он обиделся словами Шиншина.
– А затэ м, мы лосты вый государ, – сказал он, выговаривая э вместо е и ъ вместо ь . – Затэм, что импэ ратор это знаэ т. Он в манифэ стэ сказал, что нэ можэ т смотрэт равнодушно на опасности, угрожающие России, и что бэ зопасност империи, достоинство ее и святост союзов , – сказал он, почему то особенно налегая на слово «союзов», как будто в этом была вся сущность дела.
И с свойственною ему непогрешимою, официальною памятью он повторил вступительные слова манифеста… «и желание, единственную и непременную цель государя составляющее: водворить в Европе на прочных основаниях мир – решили его двинуть ныне часть войска за границу и сделать к достижению „намерения сего новые усилия“.
– Вот зачэм, мы лосты вый государ, – заключил он, назидательно выпивая стакан вина и оглядываясь на графа за поощрением.
– Connaissez vous le proverbe: [Знаете пословицу:] «Ерема, Ерема, сидел бы ты дома, точил бы свои веретена», – сказал Шиншин, морщась и улыбаясь. – Cela nous convient a merveille. [Это нам кстати.] Уж на что Суворова – и того расколотили, a plate couture, [на голову,] а где y нас Суворовы теперь? Je vous demande un peu, [Спрашиваю я вас,] – беспрестанно перескакивая с русского на французский язык, говорил он.
– Мы должны и драться до послэ днэ капли кров, – сказал полковник, ударяя по столу, – и умэ р р рэ т за своэ го импэ ратора, и тогда всэ й будэ т хорошо. А рассуждать как мо о ожно (он особенно вытянул голос на слове «можно»), как мо о ожно менше, – докончил он, опять обращаясь к графу. – Так старые гусары судим, вот и всё. А вы как судитэ , молодой человек и молодой гусар? – прибавил он, обращаясь к Николаю, который, услыхав, что дело шло о войне, оставил свою собеседницу и во все глаза смотрел и всеми ушами слушал полковника.
– Совершенно с вами согласен, – отвечал Николай, весь вспыхнув, вертя тарелку и переставляя стаканы с таким решительным и отчаянным видом, как будто в настоящую минуту он подвергался великой опасности, – я убежден, что русские должны умирать или побеждать, – сказал он, сам чувствуя так же, как и другие, после того как слово уже было сказано, что оно было слишком восторженно и напыщенно для настоящего случая и потому неловко.
– C'est bien beau ce que vous venez de dire, [Прекрасно! прекрасно то, что вы сказали,] – сказала сидевшая подле него Жюли, вздыхая. Соня задрожала вся и покраснела до ушей, за ушами и до шеи и плеч, в то время как Николай говорил. Пьер прислушался к речам полковника и одобрительно закивал головой.
– Вот это славно, – сказал он.
– Настоящэ й гусар, молодой человэк, – крикнул полковник, ударив опять по столу.
– О чем вы там шумите? – вдруг послышался через стол басистый голос Марьи Дмитриевны. – Что ты по столу стучишь? – обратилась она к гусару, – на кого ты горячишься? верно, думаешь, что тут французы перед тобой?
– Я правду говору, – улыбаясь сказал гусар.
– Всё о войне, – через стол прокричал граф. – Ведь у меня сын идет, Марья Дмитриевна, сын идет.
– А у меня четыре сына в армии, а я не тужу. На всё воля Божья: и на печи лежа умрешь, и в сражении Бог помилует, – прозвучал без всякого усилия, с того конца стола густой голос Марьи Дмитриевны.
– Это так.
И разговор опять сосредоточился – дамский на своем конце стола, мужской на своем.
– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!
– Спрошу, – отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери:
– Мама! – прозвучал по всему столу ее детски грудной голос.
– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
– Казак, – проговорила она с угрозой.
Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
– Вот я тебя! – сказала графиня.
– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.


Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.
И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.

Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?

В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.


В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.