Итон, Джон

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Джон Итон
англ. John Henry Eaton
3-й Губернатор Флориды
24 апреля 1834 — 16 марта 1836
Предшественник: Уильям Дюваль
Преемник: Ричард Колл
Министр армии США
Предшественник: Питер Портер
Преемник: Льюис Касс
 
Рождение: 18 июня 1790(1790-06-18)
Галифакс, Северная Каролина
Смерть: 17 ноября 1856(1856-11-17) (66 лет)
Вашингтон, округ Колумбия
Партия: Демократическая партия
Образование: Университет Северной Каролины в Чапел-Хилл

Джон Итон (англ. John Henry Eaton; 18 июня 1790 — 17 ноября 1856, Вашингтон) — американский политический деятель и дипломат из Теннесси, который служил в сенате США и в военным министром США в администрации Эндрю Джексона (1829—1831) при президенте Эндрю Джексоне. Ему было 28 лет, когда он вступил в должность, что делает его вторым самым молодым сенатором США в истории после Армистеда Томсона Мейсона[en].





Биография

Родился в городе Скотланд Нек[en], округ Галифакс, Северная Каролина, посещал государственную школу, затем учился в университете Северной Каролины. Его первая жена Майра Льюис умерла в 1818 году, когда ему было 28 лет. Итон был адвокатом и членом Демократической партии США, служил в армии США во время войны 1812 года и был членом Палаты представителей Генеральной ассамблеи Теннесси[en] с 1815 до 1816 года.

Итон женился на своей второй жене Маргарет О'Нил Тимберлейк[en] (больше известная как Пегги Итон) — давней подруге и недавно овдовевшей, в 1829 году, через годы после встречи с ней и её мужем в Вашингтоне, округ Колумбия.

В 1818 он избран сенатором от штата Теннесси и занимал эту должность до 1829 года. Вступление его в должность сенатора в возрасте 28 лет примечательно тем, что это противоречило требованиям Конституции США о том, что все сенаторы должны быть старше 30 лет.

Итон был близким другом Эндрю Джексона. После того, как Джексон стал президентом США, Итон и генеральный почтмейстер США Амос Кендалл[en] стали членами кабинета Джексона, а также входили в его неформальный круг советников. Недоброжелатели Джексона назвали их «Кухонный кабинет» (англ. Kitchen Cabinet) (видимо потому, что эта группа, по сути, часто встречалась на кухне Белого дома).

Итон оставил место в Сенате в 1829 году из-за общественного скандала и назначен на должность военного министра США Джексона с 1829 года до 1831 года. Почтенные дамы Вашингтонского светского круга во главе с Флорид Кэлхун[en], женой вице-президента Джона К. Калхуна, пренебрежительно отзывались в сторону Пегги Итон из-за ее скорого брака, после смерти мужа, и из-за слухов, что они имели романтические отношения до их брака. Слухи проникли в кабинет, в тот момент как жёны стали участвовать с оппозиционной стороны. Джексон был в ярости, что жену его друга презирали. Спор, известный как дело Петтикоат[en], косвенно способствовал политическому росту Мартина Ван Бюрена, члена кабинета Джексона, который поддержал Итонов.

После уговоров Мартина Ван Бюрена, Итон ушёл с поста военного министра 18 июня 1831 года. Позднее он служил в качестве губернатора Флориды с 1834 по 1836 год, а также в качестве посла США в Испании[en] с 1836 по 1840 год.

Итон, масон, умер в Вашингтоне 17 ноября 1856 года. Он похоронен на Кладбище Оук-Хилл (Вашингтон)[en].

Наследие

Округ Итон в штате Мичиган назван в честь Джона Итона[1].

Напишите отзыв о статье "Итон, Джон"

Примечания

  1. Gannett, Henry. [books.google.com/books?id=9V1IAAAAMAAJ&pg=PA113#v=onepage&q&f=false The Origin of Certain Place Names in the United States]. — Govt. Print. Off., 1905. — P. 113.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Итон, Джон

– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А ! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
– Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!
Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.
– Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! – закричал Растопчин. – Руби! Я приказываю! – Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
– Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.