Ито Хиробуми
| Ито Хиробуми 伊藤博文<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
| ||||||||||||||||||
| ||||||||||||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| 22 декабря 1885 — 30 апреля 1888 | ||||||||||||||||||
| Монарх: | Мэйдзи | |||||||||||||||||
| Предшественник: | должность учреждена | |||||||||||||||||
| Преемник: | Курода Киётака | |||||||||||||||||
| ||||||||||||||||||
| 8 августа 1892 — 31 августа 1896 | ||||||||||||||||||
| Монарх: | Мэйдзи | |||||||||||||||||
| Предшественник: | Мацуката Масаёси | |||||||||||||||||
| Преемник: | Мацуката Масаёси | |||||||||||||||||
| ||||||||||||||||||
| 12 января 1898 — 30 июня 1898 | ||||||||||||||||||
| Монарх: | Мэйдзи | |||||||||||||||||
| Предшественник: | Мацуката Масаёси | |||||||||||||||||
| Преемник: | Окума Сигэнобу | |||||||||||||||||
| ||||||||||||||||||
| 19 октября 1900 — 10 мая 1901 | ||||||||||||||||||
| Монарх: | Мэйдзи | |||||||||||||||||
| Предшественник: | Ямагата Аритомо | |||||||||||||||||
| Преемник: | Кацура Таро | |||||||||||||||||
| ||||||||||||||||||
| 3 марта 1906 — 14 июня 1909 | ||||||||||||||||||
| Монарх: | Мэйдзи | |||||||||||||||||
| Преемник: | Сонэ Арасукэ | |||||||||||||||||
| Вероисповедание: | Синтоизм | |||||||||||||||||
| Рождение: | 16 октября 1841 город Хаги, княжество Тёсю, сёгунат Токугава | |||||||||||||||||
| Смерть: | 26 октября 1909 (68 лет) Империя Цин, Харбин | |||||||||||||||||
| Место погребения: | Япония, Токио, район Синагава, квартал Нисиои | |||||||||||||||||
| Имя при рождении: | Хаяси Рисукэ | |||||||||||||||||
| Отец: | Хаяси Дзюдзо (яп. 林十蔵) | |||||||||||||||||
| Мать: | Хаяси Котоко (яп. 林琴子) | |||||||||||||||||
| Супруга: | Ито Умэко (яп. 伊藤梅子) | |||||||||||||||||
| Дети: | дочери: Садако (яп. 貞子)[1] Икуко (яп. 生子) Асако (яп. 朝子) сыновья: Хирокуни (яп. 博邦, приёмный сын) Бункити (яп. 文吉) Синъити (яп. 眞一, приёмный сын) | |||||||||||||||||
| Образование: | Университетский колледж Лондона | |||||||||||||||||
| Учёная степень: | Почётный доктор Йельского университета | |||||||||||||||||
| Профессия: | Экономист | |||||||||||||||||
| Награды: |
| |||||||||||||||||
Князь Ито Хиробуми (яп. 伊藤博文 Ито: Хиробуми?, 1841—1909) — японский политик, первый (а также 5-й, 7-й и 10-й) премьер-министр Японии, первый генерал-резидент Кореи, первый (а также 3-й, 8-й и 10-й) председатель Тайного Совета, автор проекта Конституции Японии. Один из лидеров Реставрации Мэйдзи, входил в число советников императора — гэнро. Почётный доктор Йельского университета[2].
Содержание
Юность
Ито Хиробуми родился 16 октября 1841 года в столице княжества Хаги, находившегося в вассальной зависимости от княжества Тёсю (на сегодняшний день город Хаги входит в состав префектуры Ямагути). Отец Ито Хаяси Дзюдзо был крестьянином. Он был усыновлён семейством Ито и получил статус асигару и фамилию Ито.
Ито Хиробуми учился в школе Сёка сондзюку (яп. 松下村塾, «Пансион под сенью сосен»). Он был самым младшим учеником в школе. Учителем Ито был Ёсида Сёин (яп. 吉田松陰, 1830—1859). Сам Ито так описывал своё обучение у Ёсиды[3]:
Он учил нас национализму, преданности монарху и этике бусидо с божественным воодушевлением. Многие из наших руководителей, кто посвятил себя служению трону, — это лица, вышедшие из школы Мацусита[4].
В юности Хиробуми был сторонником политического движения Сонно Дзёй («почитать Императора, изгонять варваров»)[5]. В 1862 году Ито Хиробуми, Иноуэ Каору, Такасуги Синсаку и некоторые другие противники иностранцев подожгли посольство Великобритании в Эдо[6].
Стажировка в Великобритании
В 1863 году руководство княжества Тёсю приняло решение об отправке пятерых юношей на стажировку в Англию. Среди них был Ито Хиробуми. Официально выезд из страны был запрещён сёгунатом (см. сакоку), поэтому поездка проходила в тайне. Молодых людей отвезли в Нагасаки, переодели в форму английских моряков и вывезли в Шанхай. Там их разделили на две группы и отвезли в Лондон. Путь занял шесть месяцев. В течение этого срока Ито и Иноуэ Каору работали моряками на корабле «Пегас» (англ. Pegasus), решив таким образом заплатить за своё путешествие[7]. В Лондоне пятеро юношей учились у профессора Александра Уильяма Вильямсона[8]. В это же время Ито Хиробуми встретился с Эрнестом Сатовым, с которым он до конца жизни поддерживал дружеские отношения. Однако Ито и Иноуэ Каору пробыли в Великобритании всего две недели: узнав о конфликте между руководством Тёсю и иностранными державами по вопросу прохода через пролив Симоносеки, они вернулись домой, чтобы попытаться убедить руководство княжества воздержаться от войны.
Эта поездка произвела на Ито глубокое впечатление и вызвала переворот в его мировоззрении: он стал убеждённым сторонником модернизации Японии по западному образцу.
Женитьба
В ходе конфликта между Тёсю и Великобританией Ито впервые выступил в качестве дипломата, являясь посредником между князем Тёсю Мори и англичанами. Поскольку Ито занимал умеренную позицию, наиболее консервативно настроенные представители руководства Тёсю организовали несколько покушений на его жизнь. В ходе одного из этих инцидентов молодая гейша Умэко спрятала Ито в подполе своей комнаты. Между ними завязался роман. Вскоре Хиробуми выкупил Умэко и в апреле 1866 года они поженились[7].
Начало карьеры
В 1867 году Ито Хиробуми был произведён в ранг гоятои и официально стал самураем[9]. В 1868 году он стал советником правительства (санъё) по иностранным делам. На переговорах Ито был переводчиком императора. Кроме того, он получил должность правителя префектуры Хёго. В 1868 году столица префектуры город Кобе была открыта для иностранцев. Хёго стала занимать лидирующие позиции в области модернизации и интернационализации Японии.
В 1870 году Ито уехал в командировку в США изучать западную систему финансов и валютного обращения. Там он познакомился с министром иностранных дел США Гамильтоном Фишем. Фиш подарил Ито экземпляр американской конституции и свод важнейших законов США. Однако Ито Хиробуми нашёл американские образцы малопригодными для Японии. После возвращения на родину Ито стал статс-секретарём общественных работ, а также возглавил департамент налогов и денежного обращения. Он принял участие в замене старой административной системы княжеств на новую систему префектур.
В 1871 году Ито выступил с предложением отправить в Европу и США дипломатическую миссию для лучшего знакомства с устройством государств Запада, и, возможно, для пересмотра неравноправных договоров с ними. Предложение было принято. Миссию из 107 членов возглавил министр иностранных дел Ивакура Томоми[10], Ито стал одним из его заместителей. За исключением него, все члены миссии покидали Японию впервые в жизни. Поездка произвела на Ито Хиробуми сильное впечатление. Он писал:
«Политические системы, обычаи, образование, медицина, оборонное производство Запада превосходят восточные. Поэтому наш долг — перенести на японскую почву западную цивилизацию, стремиться к прогрессу, чтобы наш народ быстро стал вровень с этими территориями, день и ночь стараться и учиться»[3].
В ходе этой поездки на одном из приёмов он произнёс речь о японском флаге. Ито сказал:
|
Красный круг на нашем государственном флаге — это не сургучная печать, которая «запечатывает» нашу империю, это символ, который предвещает вхождение страны в мировое содружество цивилизованных государств, благородный символ восхода диска утреннего солнца над линией горизонта[11]. |
|
Когда члены миссии попытались начать переговоры с американским правительством о пересмотре договоров, им было указано, что у Ивакуры Томоми отсутствуют документы, дающие миссии необходимые полномочия. Ито и Окубо Тосимити вернулись в Японию за документами, однако это оказалось бесполезным, так как переговоры зашли в тупик.
В 1873 году высокопоставленный чиновник Сайго Такамори выступил с предложением военного похода на Корею с целью её аннексии. Однако вернувшиеся 13 сентября из-за границы члены миссии Ивакура смогли убедить императора и его окружение, что Япония пока не готова вести победоносную войну. Среди них был и Ито Хиробуми. Дебаты по поводу похода на Корею получили название «Сэйканрон» (яп. 征韓論)[12].
В 1873 году Ито был назначен министром общественных работ[13]. В том же году он был произведён в полные советники, а после смерти Окубо Тосимити в 1878 году Ито стал министром внутренних дел. В качестве министра внутренних дел Ито Хиробуми сыграл ключевую роль в присоединении к Японии островов Рюкю. 25 января 1879 года первый секретарь министерства внутренних дел Мацуда Митиюки приехал в столицу Рюкю Наху и выдвинул королю Сё Таю ультиматум, требующий немедленного присоединения Рюкю к Японии. После переговоров в июне 1879 года Сё Тай приехал в Иокогаму и Рюкю было присоединено к Японии — несмотря на протесты Китая, считавшего Рюкю своим вассалом[14].
В феврале 1879 года Ито провёл образовательную реформу. Были учреждены выборные комитеты по делам образования. Зажиточные крестьяне были допущены к участию в управлении образованием. В результате изменения системы школьных участков, стали создаваться начальные школы в деревнях и посёлках. Кроме того, была признана возможность строительства одной школы путём объединения усилий нескольких посёлков и деревень. Следует отметить, что реформа не включала положений об унификации учебных программ, благодаря чему достигался компромисс с обществом[3].
В ходе этой реформы Ито Хиробуми пришлось столкнуться с противодействием консервативно настроенного наставника императора Мотоды Эйфу. Мотода выступал против европеизации образования, кроме того, он считал, что правительство должно осуществлять идейное руководство системой образования[3].
В 1881 году Ито вынудил Окума Сигэнобу уйти в отставку и начал играть ключевую роль в правительстве. В 1884 году по инициативе Ито был принят указ императора о введении системы аристократических титулов (кадзоку) в Японии. 7 июля Ито Хиробуми был присвоен титул графа (яп. 伯爵 хакусяку). Обосновывая смысл введения системы кадзоку, Ито в письме к Иноуэ Каору подчёркивал:
«Пользуясь тем, что пламя феодального монархизма всё ещё полностью не угасло, необходимо создать средство для его оживления»[3].
18 апреля 1885 года Ито Хиробуми подписал японо-китайский Тяньцзиньский договор, нормализовавший отношения между Японией и империей Цин. С китайской стороны подпись поставил Ли Хунчжан[15].
Премьер-министр Японии
Первый срок
Реформа госаппарата
Исходя из европейского (главным образом, германского) опыта, Ито Хиробуми провёл реформу властных структур: в 1885 году в Японии появились кабинет министров[16] и гражданская служба, заменившие Дадзёкан (яп. 太政官 Дадзё:кан, Государственный совет) в качестве главного государственного исполнительного органа. 22 декабря 1885 года Ито стал первым премьер-министром Японии, одновременно являясь министром императорского двора и председателем Конституционной комиссии[17].
Объясняя суть реформы, Ито Хиробуми писал:Вследствие этой реорганизации министры были поставлены перед необходимостью нести индивидуальную ответственность непосредственно перед императором<…> Задачей реорганизации было, с одной стороны, придать большее значение функциям министров и усилить их ответственность и, с другой стороны, поддержать единство кабинета, предупредив все возможные разногласия и колебания отдельных его членов[17].
Следует отметить, что в новом правительстве, в отличие от Дадзёкана, власть была относительно равномерно распределена между министерствами. Кроме того, одной из целей реформы было приблизить японский госаппарат к европейским образцам, чтобы показать западным странам, что Япония входит в число «цивилизованных» государств.
Работа над Конституцией Японии
Ито считал необходимым для Японии принять Конституцию, так как, с одной стороны, это благоприятно повлияло бы на внешнеполитический имидж государства и способствовало бы её признанию в качестве «цивилизованной страны»[18], а с другой — обеспечило бы поддержку правительства японскими либералами, появление которых он считал делом ближайшего будущего. В 1882 году он отправился в Европу изучать государственный строй различных европейских государств. Наибольшее впечатление на Ито произвели Австро-Венгрия и Германия, и поэтому Конституция Японии оказалась во многом скопированной с немецкой.
В августе 1883 года Ито Хиробуми вернулся в Японию и с тремя секретарями — Иноуэ Каору, Ито Миёдзи и Канэко Кэнтаро — начал работу над проектом Конституции. Они собирались в течение двух лет на даче Ито на острове Мацусима. К работе над Конституцией были также привлечены немецкий профессор Карл Фридрих Герман Рейслер, преподававший в Токийском университете, и судья Исаак Альберт Моссе. В апреле 1888 года Конституция была готова.
Одновременно Ито работал над пересмотром структуры кабинета министров и вопросами, относящимися к полномочиям императора. Известны его слова:
|
|
Права верховной власти в государстве мы унаследовали от предков и хотели бы завещать потомкам. Ни мы, ни они в будущем не откажемся от них, а будем сохранять их в соответствии с гарантиями, обеспеченными конституцией. Ею мы провозглашаем уважение и охрану безопасности прав, а также процветание нашего народа[19]. |
|
Канэко Кэнтаро, участвовавший в составлении проекта Конституции, указывал, что, по мнению Ито Хиробуми, правление в Японии осуществляется императором, но император дарует народу право участия в управлении государством. В 1890 году Конституция вступила в силу, после чего в стране прошли парламентские выборы. Ито стал основателем одной из первых японских политических партий, Конституционной императорской партии, и председателем верхней палаты парламента.
В конце 1880-х годов образовалась влиятельная группа пожизненных советников императора (гэнро), членом которой стал Ито Хиробуми[20].
Другие реформы
Ито Хиробуми содействовал принятию законов, гарантирующих безопасность финансового положения семьи императора, который, по мысли Ито, должен был выполнять роль лидера нации, не обладая фактической властью. Он писал:
Когда советники в целом единодушны во мнении, тогда своё предложение они передают на утверждение императора; в том случае, когда нет согласия, старшие советники императора — но не его личные — должны постараться коллективно найти решение; если же и в этом случае усилия будут напрасны, только тогда испрашивается мнение императора[3].
Кроме того, Ито Хиробуми способствовал созданию Тайного Совета, председателем которого он стал, одновременно подав в отставку с поста премьер-министра[3].
Второй срок
Когда в 1892 году Ито снова стал премьер-министром, он выдвинул лозунг «надпартийного правительства». В 1894 году Ито Хиробуми подписал договор с Великобританией, согласно которому британские подданные теряли право экстерриториальности в Японии с 1899 года.
Ито поддерживал участие Японии в японо-китайской войне 1894—1895 годов и вместе с министром иностранных дел Японии Муцу Мунэмицу принял участие в обсуждении и подписании Симоносекского мирного договора с Китаем в марте 1895 года. По условиям договора, Корея переставала быть вассалом Китая, к Японии отходили южная часть Ляодунского полуострова, Тайвань и Пескадорские острова. Также Китай выплачивал контрибуцию — 200 млн лянов. Для подданных Японии открывались порты Чунцин, Шаши, Сучжоу и Ханчжоу, кроме того, им было предоставлено право заниматься коммерческой деятельностью на территории Китая. Японская империя получала статус наибольшего благоприятствования.
Однако из-за того, что Ито Хиробуми счёл правильным принять условия «тройной интервенции» — требования России, Германии и Франции отказаться от аннексии Ляодунского полуострова, его кабинет потерпел крах.
5 августа 1895 года Ито был присвоен титул маркиза (яп. 侯爵 ко:сяку).
Третий и четвёртый сроки
В 1898 году Ито Хиробуми в третий раз стал премьер-министром и вступил в трудный диалог с парламентскими партиями по налоговым вопросам. Однако Либеральная[en] (яп. 自由党) и Прогрессивная партия[en] (яп. 進歩党) отвергли его предложения. В ответ Ито распустил парламент и назначил новые выборы. В результате новых выборов либералы и прогрессисты объединились в Конституционную партию[en] (яп. 憲政党), которая получила большинство мест и заставила Ито Хиробуми уйти в отставку. После этого он понял, что ему нужно создать проправительственную партию, и в 1900 году организовал Партию друзей конституционного правления (яп. 立憲政友会 риккэн сэйю:кай)[3].
В 1900 году Ито в четвёртый раз стал премьер-министром. Новое правительство состояло в основном из членов Сэйюкай. Исключение составляли военный министр Кацура Таро, министр флота Ямамото Гоннохёэ и министр иностранных дел Като Такааки[17]. На этот раз Ито Хиробуми столкнулся с оппозицией в верхней палате парламента (яп. 貴族院 Кидзоку-ин). Устав от политических интриг, он подал в отставку с поста премьер-министра в 1901 году.
Последние годы жизни
Ито Хиробуми был сторонником пророссийской ориентации Японии. В ноябре 1901 года Ито провёл переговоры с Сергеем Витте с целью заключения соглашения о разделении сфер влияния. Смысл его инициативы сводился к предложению России оставить за собой Маньчжурию, а Японии предоставить взамен свободу действий в Корее. Однако российская сторона ответила отказом. Военный министр России Алексей Куропаткин по этому поводу высказывался следующим образом:
|
|
Полный отказ от Кореи составит слишком дорогую цену для соглашения с Японией |
|
Мнение императора Николая II было аналогичным: он сделал пометку на докладе о переговорах с маркизом Ито: «России никак нельзя отказаться от прежнего её права держать в Корее столько войск, сколько там находится японских»[21].
После неудачных переговоров с Россией Ито Хиробуми направился в Англию. В январе 1902 года он заключил договор о японо-английском союзе, который создал предпосылки для русско-японской войны[22]. Тем не менее, и в дальнейшем Ито выступал против войны с Россией, отчасти потому, что сомневался в возможности Японии победить[23].
Основным направлением его дальнейшей политики стало усиление японского влияния в Корее.
Ито Хиробуми подготовил японо-корейский договор о протекторате, наиболее важным пунктом которого было то, что Корея теряла право на проведение самостоятельной внешней политики. Ито полагал, что Корея находится в моральном долгу перед Японией, отстоявшей её независимость в русско-японской войне ценой жизни своих подданных, и поэтому обязана принять условия договора[24]. Договор о протекторате был подписан 17 ноября 1905 года. С корейской стороны его подписали пять прояпонски настроенных министров. После этого Ито стал первым генерал-резидентом Кореи (1906 год)[25]. В том же году по его указу в Корее начала выходить ежедневная японоязычная газета Кэйдзё ниппо.
В 1907 году император Кореи Коджон послал трёх человек на Гаагскую конференцию о мире, чтобы попытаться представить Договор о протекторате как несправедливый и аннулировать его. После того как посланники прибыли в Гаагу и обратились к странам-участницам с просьбой вмешаться, руководство конференции решило запросить Сеул, действительно ли эти корейцы были посланы Коджоном. Однако телеграмма, адресованная императору, попала на стол к Ито Хиробуми. После разговора с генерал-резидентом слабовольный Коджон заявил, что никого не посылал. Ито информировал об этом конференцию[26].
После этого инцидента прояпонски настроенный премьер-министр Кореи Ли Ванён при поддержке Ито Хиробуми заставил Коджона отречься от престола в пользу своего недееспособного сына Сунджона. Коджон отрёкся 20 июля, и уже через несколько дней, 24 июля 1907 года, Ито и Ли подписали японо-корейский договор, значительно расширявший права генерал-резидента и сокращавший суверенитет Кореи[27].
21 сентября 1907 года Ито Хиробуми был присвоен титул князя (яп. 公爵 ко:сяку).
По приглашению Ито наследный принц Кореи Ли Ын уехал в Японию, где получил образование. Одновременно Ито Хиробуми организовал поездку в Корею наследного принца Японии Ёсихито для того, чтобы корейцы не считали своего наследного принца заложником[28]. Позднее Ли Ын служил в японской армии, получил звание генерала и вошёл в состав генерального штаба Японии[29].
Ито был сторонником относительно мягкой политики в отношении Кореи, в частности, демонстрируя уважение к местной культуре, он часто носил корейскую одежду. Однако его сдержанная позиция не находила поддержки в японских правящих кругах, стремившихся к быстрому присоединению этого государства к Японии[30][31]. Под давлением военных, возглавляемых Ямагатой Аритомо, 14 июня 1909 года Ито Хиробуми ушёл в отставку с поста генерал-резидента. Одновременно он стал председателем Тайного Совета. На этом посту он оставался до конца жизни.
Гибель
В октябре 1909 года Ито Хиробуми выехал в Харбин для встречи с российским министром финансов В. Н. Коковцовым[32]. Планировалось обсудить вопрос о полной аннексии Кореи Японией. 26 октября в 9 часов утра поезд, на котором ехал Ито, прибыл на станцию. После того, как Коковцов зашёл в вагон, Ито тепло поприветствовал его и высказал уверенность, что между Японией и Россией всегда будут мир и дружба. Коковцов предложил ему сойти на платформу, где выстроился почётный караул. Когда они совершали обход караула, Ито Хиробуми был застрелен корейским националистом Ан Чунгыном. Он умер через полчаса после покушения. Последними словами Ито были «Он застрелил меня. Вот дурак!» (яп. 俺を撃ったりして、馬鹿な奴だ).
Ан рассчитывал, что смерть Ито Хиробуми принесёт Корее независимость, но, по иронии судьбы, напротив, его смерть послужила предлогом для окончательной аннексии Кореи Японией[33][34].
После гибели Ито в Японии был объявлен траур. На посольствах были приспущены государственные флаги. Множество японских и заграничных газет вышли с чёрной рамкой. Наследный принц Кореи сказал, что он шокирован убийством Ито Хиробуми, с которым у него были очень тёплые отношения, особенно тем, что Ито был убит корейцем. Премьер-министр Кацура Таро заявил:
|
|
Политика Японии не изменится из-за смерти князя Ито. Мы будем следовать его мирным инициативам и традициям, которые он оставил. |
|
Свои соболезнования также высказали император Мэйдзи, граф Комура Дзютаро, маршал Ямагата Аритомо, Иноуэ Каору, посол США О`Брайен, посол России Малевский-Малевич и президент США Уильям Тафт, который хорошо знал Ито и считал его своим другом[35]. Газета «The New York Times» отметила, что Ито Хиробуми всегда стремился к миру в Восточной Азии[36].
Тело Ито было доставлено в Далянь, а оттуда, на военном корабле — в Иокогаму[37]. 11 ноября 1909 года, после торжественной церемонии в парке Хибия, он был похоронен на фамильном кладбище рода Ито в квартале Нисиои района Синагава столицы Японии Токио. На похоронах присутствовало около 400 тысяч человек[38].
Обвинения Ан Чунгына
На допросе Ан обвинил Ито Хиробуми в совершении следующих деяний, которые, с точки зрения Ана, носили характер преступления:
- Убийство королевы Мин[39]
- Принуждение императора Коджона к отречению
- Принуждение правительства Кореи к заключению договоров 1905 и 1907 годов
- Зверские убийства невинных корейцев
- Отстранение правительства Кореи от власти
- Экспроприация железных дорог, рудников, гор, лесов, рек и болот
- Использование банкнот Центрального банка
- Роспуск корейской армии
- Создание препятствий к получению образования
- Запрещение корейцам обучаться за рубежом
- Конфискация и сжигание учебников
- Дезинформирование мирового сообщества о якобы имеющем место протекторате (кор. 보호) Японии над Кореей
- Введение в заблуждение императора Японии о якобы имеющем место мире и процветании в Корее при непрекращающейся конкуренции между современными Кореей и Японией, и постоянных убийствах людей
- Нарушение мира в Восточной Азии
- Убийство отца действующего императора Японии
По крайней мере последнее из обвинений является заведомо абсурдным: на момент смерти императора Комэя (январь 1867 года) 26-летний Ито был не в Киото, а в своём родном княжестве Тёсю. Некоторые исследователи, в частности, А. Н. Мещеряков, на основании этого делают вывод о том, что Ан Чунгын был сумасшедшим[40].
Оценки личности
В Японии большая часть современников и потомков оценивала Ито Хиробуми как выдающегося политика, внёсшего большой вклад в становление и усиление новой Японии. Сергей Витте назвал его «замечательным и даже великим государственным деятелем Японии»[21]. В то же время большая часть корейцев видит в Ито в первую очередь человека, способствовавшего упразднению корейской государственности[41].
Род Ито
- Хаяси Митиоки (林通起)
- Хаяси Митисакэ (林通重)
- Хаяси Нобукацу (林信勝)
- Хаяси Нобуёси (林信吉)
- Хаяси Нобуаки (林信顯)
- Хаяси Нобухиса (林信久)
- (Прапрадед) Хаяси Хэидзибэ (林 平治兵衞)
- (Прадед) Хаяси Рихати (林利八)
- (Дед) Хаяси Сукэдзаэмон (林 助左衞門)
- (Отец) Ито Дзюдзо (伊藤十蔵) (1816—1896)
- (Мать) Ито Котоко (伊藤琴子)
- Ито Хиробуми (伊藤博文) (1841—1909)
- (Супруга) Ито Умэко (伊藤梅子)
- (Приёмный сын) Ито Хирокуни (伊藤博邦) (1870—1931)
- (Сын) Ито Бункити (伊藤文吉)
- (Сын) Ито Синъити (伊藤眞一)
- (Дочь) Ито Садако (伊藤貞子)
- (Дочь) Ито Икуко (伊藤生子)
- (Зять) Суэмацу Кэнтё (末松謙澄)
- (Дочь) Ито Асако (伊藤朝子)
- (Зять) Ниси Гэнсиро (西源四郎)
- (Внук): Мацумото Такэаки (яп. 松本剛明, 25 апреля 1959 года)[42]
- (Дед) Хаяси Сукэдзаэмон (林 助左衞門)
- (Прадед) Хаяси Рихати (林利八)
- (Прапрадед) Хаяси Хэидзибэ (林 平治兵衞)
- Хаяси Нобухиса (林信久)
Имена Ито
На протяжении своей жизни Ито Хиробуми носил различные имена. Ниже приведён список в хронологическом порядке[43].
- Хаяси (яп. 林)\ Ито (яп. 伊藤) Рисукэ (яп. 利助)\ Тосисукэ (яп. 利介・利輔) — имя, полученное при рождении.
- Ито Сюнсукэ (яп. 伊藤俊輔 ито: сюнсукэ, вариант: 伊藤舜輔) — с 1862 по 1863 годы.
- Оти Онотаро (яп. 越智斧太郎 оти онотаро:) — 1862 год. Вымышленное имя во время разведки в княжестве Хиконэ.
- Ито Сюнсукэ (яп. 伊藤春輔 ито: сюнсукэ) — с 1862 по 1865 годы.
- Дэпона (デポナー) — 1864 год. Так Ито назвал себя, когда сходил с корабля в Японии.
- Ханаяма Сюнсукэ (яп. 花山春輔) — с 1864 после возвращения на родину.
- Ханаяма Сюнтаро (яп. 花山春太郎 ханаяма сюнтаро:) — 1865 год. Вымышленное имя во время путешествия в Ивакуни.
- Ёсимура Сёдзо (яп. 吉村荘蔵 ёсимура сёдзо:) — 1865 год. Вымышленное имя во время пребывания в Нагасаки.
- Хаяси Уити (яп. 林宇一) — с 1866 по 1868 годы.
- Ито Сюнсукэ (яп. 伊藤俊介) — с 1867 по 1868 годы.
- Ито Хиробуми (яп. 伊藤博文) — с сентября 1868 года. Под этим именем он вошёл в историю.
- Сюмпо (яп. 春畝) — псевдоним.
Награды Ито
| Дата получения | Название награды | Изображение |
|---|---|---|
| 2 ноября 1877 года | Высший Орден Хризантемы с ожерельем[44] | 
|
| 25 мая 1885 года | Королевский орден династии Васа 1 степени (Швеция) | 
|
| 11 февраля 1889 года | Высший Орден Хризантемы с большой лентой[44] |
|
| 5 июля 1895 года | Высший Орден Хризантемы с большой лентой[44] |
|
| 19 марта 1896 года | Орден Святого Александра Невского (Россия) | 
|
| 4 октября 1897 года | Орден Леопольда 1 степени (Бельгия) | 
|
| 29 апреля 1898 года | Орден Почётного легиона (Кавалер Большого Креста) (Франция) | 
|
| 1 апреля 1906 года | Высший Орден Хризантемы с ожерельем[44] |
|
Ито в культуре
Сериалы
| Сериал | Актёр в роли Ито Хиробуми |
|---|---|
| Вот идёт Рёма 竜馬がゆく |
Накамура Ацуо 中村敦夫 |
| Бог цветов 花神 |
Бито Исао 尾藤イサオ |
| Время льва 獅子の時代 |
Нэдзу Дзинбати 根津甚八 |
| Весенние волны 春の波涛 |
Итами Дзюдзо 伊丹十三 |
| Как полёт 翔ぶが如く |
Огура Хисахиро 小倉久寛 |
| Ветер пылает 風が燃えた |
Миура Томокадзу 三浦友和 Хира Микидзиро 平幹二朗 |
| Вперёд, к республике! 走向共和 |
Хирата Ясуюки 平田康之 |
| Бал заканчивается 夜会の果て |
Набэ Осами なべおさみ |
Фильмы
| Фильм | Актёр в роли Ито Хиробуми |
|---|---|
| 203-я высота 二百三高地 |
Морисигэ Хисая 森繁久弥 |
| Пятеро из Тёсю 長州ファイブ |
Миура Акифуми 三浦アキフミ |
| 2009: Утраченные воспоминания 2009 로스트 메모리즈 |
У Санджон 우상전 |
Литература
Роман корейского писателя Пок Коиля «В поисках эпитафии» (кор. 비명을 찾아서) посвящены альтернативной истории, в которой Ан Чунгын не смог убить Ито. В мире, описанном писателем, Япония остаётся нейтральной во Второй мировой войне и ей удается сохранить свои колонии и полностью ассимилировать корейцев. На той же идее (Ито Хиробуми остается живым после покушения) основан южнокорейско-японский фильм «2009: Утраченные воспоминания».
Память
- В колониальной Корее существовал храм Хакубундзи, посвященный памяти Ито Хиробуми. В октябре 1939 года сын Ан Чунгына Ан Чунсэн (кор. 안준생), приехавший из Шанхая в Кэйдзё, посетил этот храм вместе с Ито Бункити, сыном Ито Хиробуми, и принёс ему извинения за то, что сделал его отец[45].
- На выпускавшейся с 1 ноября 1963 года по 4 января 1986 года банкноте достоинством в 1000 иен был изображён Ито Хиробуми.
- В честь Ито Хиробуми назван астероид № 110743[46].
- В Японии стоят множество памятников Ито Хиробуми, а его родной дом в Хаги превращён в музей.
- Hakubun Temple.JPG
Храм Хакубундзи
- SeriesC 1000yen Banknote of Japan-1.jpg
Банкнота с изображением Ито
- Series C 1K Yen Bank of Japan note - Watermark.jpg
Водяной знак на банкноте
См. также
Напишите отзыв о статье "Ито Хиробуми"
Примечания
- ↑ Умерла в детстве
- ↑ Denis Crispin Twitchett, John King Fairbank. The Cambridge History of China. — Cambridge University Press, 2002. — Т. 11. — С. 133. — 784 с. — ISBN 0521220297.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 Совастеев В. Хиробуми Ито в интерьере японской истории // [web.archive.org/web/20071025124405/www.japantoday.ru/znakjap/histori/pdf/Sovasteev_35.pdf Япония сегодня]. — М., 2003. — С. 47-57.(версия сайта от 25 октября 2007 года. web.archive.org)
- ↑ Другое название Сёка сондзюку
- ↑ Louis G. Perez. The History of Japan. — Westport, Connecticut: Greenwood Publishing Group, 1998. — P. 88.
- ↑ Louis G. Perez. The History of Japan. — Westport, Connecticut: Greenwood Publishing Group, 1998. — P. 90.
- ↑ 1 2 Soylent Communications. [www.nndb.com/people/516/000097225/ Ito Hirobumi] (англ.). Проверено 12 августа 2008. [www.webcitation.org/60r2gao3H Архивировано из первоисточника 11 августа 2011].
- ↑ [www.pref.yamaguchi.lg.jp/cms/a12900/access0611/feature1.html 山口県/国際課/access200611・feature1]
- ↑ W. G. Beasley. [www.jstor.org/pss/610366 Councillors of Samurai Origin in the Early Meiji Government, 1868-9]. — Bulletin of the School of Oriental and African Studies, University of London. — Cambridge: Cambridge University Press, 1968. — Т. 20.
- ↑ Ian Hill Nish, Ian Nish. The Iwakura Mission in America and Europe: A New Assessment. — RoutledgeCurzon, 1998. — 244 с. — ISBN 1873410840.
- ↑ Мещеряков А. Н. Император Мэйдзи и его Япония. — М.: Наталис, 2006. — Т. 252. — 735 с. — ISBN 5-8062-0221-6.
- ↑ [books.google.com/books?id=4N0oXNN7dcoC&pg=PA85&dq=%22seikan%20ron%22&hl=en#v=onepage&q=%22seikan%20ron%22&f=false Japan's emergence as a modern state: political and economic problems of the Meiji period]. — UBC Press, 2000. — P. 85. — ISBN 0-7748-0822-5.
- ↑ Sidney DeVere Brown. [www.uwosh.edu/home_pages/faculty_staff/earns/meiji.html Nagasaki in the Meiji Restoration: Choshu Loyalists and British Arms Merchants] (англ.). Проверено 12 августа 2008. [www.webcitation.org/60r2goZ4Y Архивировано из первоисточника 11 августа 2011].
- ↑ Мещеряков А. Н. Император Мэйдзи и его Япония. — М.: Наталис, 2006. — С. 377. — 735 с. — ISBN 5-8062-0221-6.
- ↑ Urs Matthias Zachmann. China and Japan in the Late Meiji Period: China Policy and the Japanese Discourse on National Identity, 1895-1904. — Routledge, 2010. — P. 16. — 256 p.
- ↑ Кабинет состоял из одиннадцати министерств: внутренних дел, иностранных дел, императорского двора, финансов, военного, морского, сельского хозяйства, торговли, юстиции, просвещения и путей сообщения
- ↑ 1 2 3 История Японии / А. Е. Жуков. — М.: Институт востоковедения РАН, 1998. — Т. 2. — С. 111. — 659 с. — ISBN 5-8928-2-107-2.
- ↑ Исследователь В.Совастеев отмечает, что только три статьи Конституции (1,31 и 71) можно считать чисто японскими, тогда как все остальные являются дословным переводом статей конституции других государств или содержат их основные положения
- ↑ Ito Hirobumi. On the Constitution of the Empire of Japan. — Tokyo: Chuo Daigaku, 1931. — С. 1.
- ↑ Shibasaki Rikiei. [ci.nii.ac.jp/naid/110002364746/ The "Kei-En System" and the Political Power Situation Surrounding the Genro] (англ.). Проверено 12 августа 2008. [www.webcitation.org/60r2gwJ0g Архивировано из первоисточника 11 августа 2011].
- ↑ 1 2 Витте С. Ю. [az.lib.ru/w/witte_s_j/text_0050.shtml Воспоминания]. — М., 1994. — С. 212.
- ↑ Ian Nish. Ito in London // [sticerd.lse.ac.uk/dps/is/IS432.pdf Anglo-Japanese alliance]. — С. 11. — 47 с.
- ↑ Очерки новой истории Японии. — М., 1958. — С. 371—372.
- ↑ Кузнецов С.И. Ито Хиробуми // [olddesign.isu.ru/hist/kuznetsov/download/hirobumi.pdf Материалы к лекциям по курсу истории стран Азии и Африки в новейшее время].
- ↑ Ито Хиробуми // Большая советская энциклопедия. — 3-е изд. — М.: «Советская энциклопедия», 1973. — Т. 11. — С. 47-57. — 608 с.
- ↑ Мещеряков А. Н. Император Мэйдзи и его Япония. — М.: Наталис, Рипол Классик, 2006. — С. 649. — 736 с. — ISBN 5-8062-0221-6 («Наталис»),5-7905-4353-7 («Рипол Классик»).
- ↑ Peter Duus. The Abacus and the Sword: The Japanese Penetration of Korea, 1895-1910. — Berkeley, USA: University of California Press, 1998. — P. 219. — 498 p. — ISBN 978-0520213616.
- ↑ [www.eonet.ne.jp/~kazusin/cyosyu/itohirobumi.htm 伊藤博文 年表] (яп.). Проверено 12 августа 2008. [www.webcitation.org/60r2hMasJ Архивировано из первоисточника 11 августа 2011].
- ↑ [www.generals.dk/general/Yi/Un_Prince/Japan.html Генералы Второй мировой войны] (англ.). Проверено 8 июня 2008. [www.webcitation.org/60r2hlOBW Архивировано из первоисточника 11 августа 2011].
- ↑ George Trumbull Ladd. In Korea with Marquis Ito. — Boston, USA: Adamant Media Corporation, 2002. — 519 p. — ISBN 978-1402190308.
- ↑ Arthur Cotterell. Western Power in Asia: Its Slow Rise and Swift Fall, 1415—1999. — Wiley, 2009. — P. 175. — 448 p. — ISBN 978-0470824894.
- ↑ [kokovtsev-ito.narod.ru/index.html Отрывок из мемуаров В. Коковцова об убийстве Ито Хиробуми]. Проверено 31 мая 2008. [www.webcitation.org/60r2hzr8n Архивировано из первоисточника 11 августа 2011].
- ↑ Peter Duus. The Abacus and the Sword: The Japanese Penetration of Korea, 1895-1910. — Berkeley, USA: University of California Press, 1998. — P. 240—241. — 498 p. — ISBN 978-0520213616.
- ↑ Post Wheeler. Dragon in the Dust. — Wheeler Press, 2007. — P. 79. — 252 p. — ISBN 978-1406763652.
- ↑ [query.nytimes.com/mem/archive-free/pdf?res=9D05E3DD1630E733A25754C2A9669D946897D6CF Taft expresses sorrow]. The New York Times (27 Oct 1909). Проверено 23 июля 2008. [www.webcitation.org/60r2iIbY6 Архивировано из первоисточника 11 августа 2011].
- ↑ [query.nytimes.com/gst/abstract.html?res=9D0CE4DD1630E733A25754C2A9669D946897D6CF Kokovsoff gives details]. The New York Times (27 Oct 1909). Проверено 23 июля 2008. [www.webcitation.org/60r2iRXqo Архивировано из первоисточника 11 августа 2011].
- ↑ [query.nytimes.com/mem/archive-free/pdf?res=9F0CE4DD1630E733A25754C2A9669D946897D6CF Japan mourns for Ito]. The New York Times (27 Oct 1909). Проверено 23 июля 2008. [www.webcitation.org/60r2ihOb8 Архивировано из первоисточника 11 августа 2011].
- ↑ Мещеряков А.Н. Император Мэйдзи и его Япония. — М.: Наталис, 2006. — С. 659. — 735 с. — ISBN 5-8062-0221-6.
- ↑ Королева была жестоко убита 8 октября 1895 года японскими солдатами под командованием Миуры Горо. Миура утверждал, что действовал самостоятельно, однако многие учёные подвергают это сомнению — в частности из-за того, что его оправдали на суде. Однако на данных момент не найдено (возможно, их просто не существует) улик, позволяющих обвинить в причастности к убийству Ито или других высокопоставленных японских чиновников.
- ↑ Мещеряков А.Н. Император Мэйдзи и его Япония. — М.: Наталис, 2006. — С. 660. — 735 с. — ISBN 5-8062-0221-6.
- ↑ Ли В. Ф. Русско-японская война и аннексия Кореи // История Кореи (Новое прочтение). — 3-е изд. — М.: МГИМО (У), РОССПЭН, 2003. — С. 270. — 430 с. — ISBN 5-8243-0436-X.
- ↑ См., например, [keizu.masa-mune.jp/owarihayasi.html 尾張林氏 (род Хаяси из Овари)] (яп.). Проверено 26 августа 2013. [www.webcitation.org/6JdF5MZyy Архивировано из первоисточника 14 сентября 2013].
- ↑ [www.kvision.ne.jp/~momorx/nen-p.htm 年表] (яп.). 伊藤博文. — Японский сайт об Ито Хиробуми. Проверено 31 мая 2008. [www.webcitation.org/60r2irLoE Архивировано из первоисточника 11 августа 2011].
- ↑ 1 2 3 4 [www.geocities.jp/nakanolib/giten/kikka2.htm#%E5%A4%A7%E5%8B%B2%E4%BD%8D%E8%8F%8A%E8%8A%B1%E7%AB%A0%E9%A0%B8%E9%A3%BE 大勲位菊花章頸飾・大勲位菊花大綬章受章者一覧 (Список награждённых Высшим Орденом Хризантемы с большой лентой и с ожерельем)] (яп.). Nakano Library. Проверено 26 августа 2013. [www.webcitation.org/6JdF6AnsU Архивировано из первоисточника 14 сентября 2013].
- ↑ 이성환, 이토 유키오. 식민지 조선에서 이토 히로부미의 기억 // 한국과 이토 히로부미. — 1. — 서울, 2009. — 448 p. — (선인). — ISBN 396-398.
- ↑ [ssd.jpl.nasa.gov/sbdb.cgi?sstr=110743+Hirobumi#content 110743 Hirobumi (2001 UQ1)] (англ.). NASA (12 April 2010). Проверено 26 августа 2013. [www.webcitation.org/6JdF6tT6S Архивировано из первоисточника 14 сентября 2013].
Литература
- Hamada Kengi. Prince Ito. — Tokyo: Sanseido Co, 1936.
- Nakamura Kaju. Prince Ito, The Man And Statesman: A Brief History Of His Life. — Montana: Kessinger Publishing, LLC, 2007. — 128 с. — ISBN 054829089X.
- Palmer Frederick. Marquis Ito: the great man of Japan. — 1910.
Ссылки
- Ито-Хиробуми // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- Совастеев В. Хиробуми Ито в интерьере японской истории // [web.archive.org/web/20071025124405/www.japantoday.ru/znakjap/histori/pdf/Sovasteev_35.pdf Япония сегодня]. — М., 2003. — С. 47—57. (версия сайта от 25 октября 2007 года. web.archive.org)
- Кузнецов С.И. Ито Хиробуми // [olddesign.isu.ru/hist/kuznetsov/download/hirobumi.pdf Материалы к лекциям по курсу истории стран Азии и Африки в новейшее время].
- [burari2161.fc2web.com/itouhirobumi.htm Японский сайт, посвящённый Ито Хиробуми]
| ||||||
| ||||||||||||||||||
| ||||||||||
| ||||||||||||||||||||||
|
|
Отрывок, характеризующий Ито Хиробуми
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.
Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?
– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.
К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А ! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
– Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!
Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.
– Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! – закричал Растопчин. – Руби! Я приказываю! – Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
– Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.
Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
Приехав в свой загородный дом и занявшись домашними распоряжениями, граф совершенно успокоился.
Через полчаса граф ехал на быстрых лошадях через Сокольничье поле, уже не вспоминая о том, что было, и думая и соображая только о том, что будет. Он ехал теперь к Яузскому мосту, где, ему сказали, был Кутузов. Граф Растопчин готовил в своем воображении те гневные в колкие упреки, которые он выскажет Кутузову за его обман. Он даст почувствовать этой старой придворной лисице, что ответственность за все несчастия, имеющие произойти от оставления столицы, от погибели России (как думал Растопчин), ляжет на одну его выжившую из ума старую голову. Обдумывая вперед то, что он скажет ему, Растопчин гневно поворачивался в коляске и сердито оглядывался по сторонам.
Сокольничье поле было пустынно. Только в конце его, у богадельни и желтого дома, виднелась кучки людей в белых одеждах и несколько одиноких, таких же людей, которые шли по полю, что то крича и размахивая руками.
Один вз них бежал наперерез коляске графа Растопчина. И сам граф Растопчин, и его кучер, и драгуны, все смотрели с смутным чувством ужаса и любопытства на этих выпущенных сумасшедших и в особенности на того, который подбегал к вим.
Шатаясь на своих длинных худых ногах, в развевающемся халате, сумасшедший этот стремительно бежал, не спуская глаз с Растопчина, крича ему что то хриплым голосом и делая знаки, чтобы он остановился. Обросшее неровными клочками бороды, сумрачное и торжественное лицо сумасшедшего было худо и желто. Черные агатовые зрачки его бегали низко и тревожно по шафранно желтым белкам.
– Стой! Остановись! Я говорю! – вскрикивал он пронзительно и опять что то, задыхаясь, кричал с внушительными интонациями в жестами.
Он поравнялся с коляской и бежал с ней рядом.
– Трижды убили меня, трижды воскресал из мертвых. Они побили каменьями, распяли меня… Я воскресну… воскресну… воскресну. Растерзали мое тело. Царствие божие разрушится… Трижды разрушу и трижды воздвигну его, – кричал он, все возвышая и возвышая голос. Граф Растопчин вдруг побледнел так, как он побледнел тогда, когда толпа бросилась на Верещагина. Он отвернулся.
– Пош… пошел скорее! – крикнул он на кучера дрожащим голосом.
Коляска помчалась во все ноги лошадей; но долго еще позади себя граф Растопчин слышал отдаляющийся безумный, отчаянный крик, а перед глазами видел одно удивленно испуганное, окровавленное лицо изменника в меховом тулупчике.
Как ни свежо было это воспоминание, Растопчин чувствовал теперь, что оно глубоко, до крови, врезалось в его сердце. Он ясно чувствовал теперь, что кровавый след этого воспоминания никогда не заживет, но что, напротив, чем дальше, тем злее, мучительнее будет жить до конца жизни это страшное воспоминание в его сердце. Он слышал, ему казалось теперь, звуки своих слов:
«Руби его, вы головой ответите мне!» – «Зачем я сказал эти слова! Как то нечаянно сказал… Я мог не сказать их (думал он): тогда ничего бы не было». Он видел испуганное и потом вдруг ожесточившееся лицо ударившего драгуна и взгляд молчаливого, робкого упрека, который бросил на него этот мальчик в лисьем тулупе… «Но я не для себя сделал это. Я должен был поступить так. La plebe, le traitre… le bien publique», [Чернь, злодей… общественное благо.] – думал он.
У Яузского моста все еще теснилось войско. Было жарко. Кутузов, нахмуренный, унылый, сидел на лавке около моста и плетью играл по песку, когда с шумом подскакала к нему коляска. Человек в генеральском мундире, в шляпе с плюмажем, с бегающими не то гневными, не то испуганными глазами подошел к Кутузову и стал по французски говорить ему что то. Это был граф Растопчин. Он говорил Кутузову, что явился сюда, потому что Москвы и столицы нет больше и есть одна армия.
– Было бы другое, ежели бы ваша светлость не сказали мне, что вы не сдадите Москвы, не давши еще сражения: всего этого не было бы! – сказал он.
Кутузов глядел на Растопчина и, как будто не понимая значения обращенных к нему слов, старательно усиливался прочесть что то особенное, написанное в эту минуту на лице говорившего с ним человека. Растопчин, смутившись, замолчал. Кутузов слегка покачал головой и, не спуская испытующего взгляда с лица Растопчина, тихо проговорил:
– Да, я не отдам Москвы, не дав сражения.
Думал ли Кутузов совершенно о другом, говоря эти слова, или нарочно, зная их бессмысленность, сказал их, но граф Растопчин ничего не ответил и поспешно отошел от Кутузова. И странное дело! Главнокомандующий Москвы, гордый граф Растопчин, взяв в руки нагайку, подошел к мосту и стал с криком разгонять столпившиеся повозки.
В четвертом часу пополудни войска Мюрата вступали в Москву. Впереди ехал отряд виртембергских гусар, позади верхом, с большой свитой, ехал сам неаполитанский король.
Около середины Арбата, близ Николы Явленного, Мюрат остановился, ожидая известия от передового отряда о том, в каком положении находилась городская крепость «le Kremlin».
Вокруг Мюрата собралась небольшая кучка людей из остававшихся в Москве жителей. Все с робким недоумением смотрели на странного, изукрашенного перьями и золотом длинноволосого начальника.
– Что ж, это сам, что ли, царь ихний? Ничево! – слышались тихие голоса.
Переводчик подъехал к кучке народа.
– Шапку то сними… шапку то, – заговорили в толпе, обращаясь друг к другу. Переводчик обратился к одному старому дворнику и спросил, далеко ли до Кремля? Дворник, прислушиваясь с недоумением к чуждому ему польскому акценту и не признавая звуков говора переводчика за русскую речь, не понимал, что ему говорили, и прятался за других.
Мюрат подвинулся к переводчику в велел спросить, где русские войска. Один из русских людей понял, чего у него спрашивали, и несколько голосов вдруг стали отвечать переводчику. Французский офицер из передового отряда подъехал к Мюрату и доложил, что ворота в крепость заделаны и что, вероятно, там засада.
– Хорошо, – сказал Мюрат и, обратившись к одному из господ своей свиты, приказал выдвинуть четыре легких орудия и обстрелять ворота.
Артиллерия на рысях выехала из за колонны, шедшей за Мюратом, и поехала по Арбату. Спустившись до конца Вздвиженки, артиллерия остановилась и выстроилась на площади. Несколько французских офицеров распоряжались пушками, расстанавливая их, и смотрели в Кремль в зрительную трубу.
В Кремле раздавался благовест к вечерне, и этот звон смущал французов. Они предполагали, что это был призыв к оружию. Несколько человек пехотных солдат побежали к Кутафьевским воротам. В воротах лежали бревна и тесовые щиты. Два ружейные выстрела раздались из под ворот, как только офицер с командой стал подбегать к ним. Генерал, стоявший у пушек, крикнул офицеру командные слова, и офицер с солдатами побежал назад.
Послышалось еще три выстрела из ворот.
Один выстрел задел в ногу французского солдата, и странный крик немногих голосов послышался из за щитов. На лицах французского генерала, офицеров и солдат одновременно, как по команде, прежнее выражение веселости и спокойствия заменилось упорным, сосредоточенным выражением готовности на борьбу и страдания. Для них всех, начиная от маршала и до последнего солдата, это место не было Вздвиженка, Моховая, Кутафья и Троицкие ворота, а это была новая местность нового поля, вероятно, кровопролитного сражения. И все приготовились к этому сражению. Крики из ворот затихли. Орудия были выдвинуты. Артиллеристы сдули нагоревшие пальники. Офицер скомандовал «feu!» [пали!], и два свистящие звука жестянок раздались один за другим. Картечные пули затрещали по камню ворот, бревнам и щитам; и два облака дыма заколебались на площади.
Несколько мгновений после того, как затихли перекаты выстрелов по каменному Кремлю, странный звук послышался над головами французов. Огромная стая галок поднялась над стенами и, каркая и шумя тысячами крыл, закружилась в воздухе. Вместе с этим звуком раздался человеческий одинокий крик в воротах, и из за дыма появилась фигура человека без шапки, в кафтане. Держа ружье, он целился во французов. Feu! – повторил артиллерийский офицер, и в одно и то же время раздались один ружейный и два орудийных выстрела. Дым опять закрыл ворота.
За щитами больше ничего не шевелилось, и пехотные французские солдаты с офицерами пошли к воротам. В воротах лежало три раненых и четыре убитых человека. Два человека в кафтанах убегали низом, вдоль стен, к Знаменке.
– Enlevez moi ca, [Уберите это,] – сказал офицер, указывая на бревна и трупы; и французы, добив раненых, перебросили трупы вниз за ограду. Кто были эти люди, никто не знал. «Enlevez moi ca», – сказано только про них, и их выбросили и прибрали потом, чтобы они не воняли. Один Тьер посвятил их памяти несколько красноречивых строк: «Ces miserables avaient envahi la citadelle sacree, s'etaient empares des fusils de l'arsenal, et tiraient (ces miserables) sur les Francais. On en sabra quelques'uns et on purgea le Kremlin de leur presence. [Эти несчастные наполнили священную крепость, овладели ружьями арсенала и стреляли во французов. Некоторых из них порубили саблями, и очистили Кремль от их присутствия.]
Мюрату было доложено, что путь расчищен. Французы вошли в ворота и стали размещаться лагерем на Сенатской площади. Солдаты выкидывали стулья из окон сената на площадь и раскладывали огни.
Другие отряды проходили через Кремль и размещались по Маросейке, Лубянке, Покровке. Третьи размещались по Вздвиженке, Знаменке, Никольской, Тверской. Везде, не находя хозяев, французы размещались не как в городе на квартирах, а как в лагере, который расположен в городе.
Хотя и оборванные, голодные, измученные и уменьшенные до 1/3 части своей прежней численности, французские солдаты вступили в Москву еще в стройном порядке. Это было измученное, истощенное, но еще боевое и грозное войско. Но это было войско только до той минуты, пока солдаты этого войска не разошлись по квартирам. Как только люди полков стали расходиться по пустым и богатым домам, так навсегда уничтожалось войско и образовались не жители и не солдаты, а что то среднее, называемое мародерами. Когда, через пять недель, те же самые люди вышли из Москвы, они уже не составляли более войска. Это была толпа мародеров, из которых каждый вез или нес с собой кучу вещей, которые ему казались ценны и нужны. Цель каждого из этих людей при выходе из Москвы не состояла, как прежде, в том, чтобы завоевать, а только в том, чтобы удержать приобретенное. Подобно той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина и захватив горсть орехов, не разжимает кулака, чтобы не потерять схваченного, и этим губит себя, французы, при выходе из Москвы, очевидно, должны были погибнуть вследствие того, что они тащили с собой награбленное, но бросить это награбленное им было так же невозможно, как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами. Через десять минут после вступления каждого французского полка в какой нибудь квартал Москвы, не оставалось ни одного солдата и офицера. В окнах домов видны были люди в шинелях и штиблетах, смеясь прохаживающиеся по комнатам; в погребах, в подвалах такие же люди хозяйничали с провизией; на дворах такие же люди отпирали или отбивали ворота сараев и конюшен; в кухнях раскладывали огни, с засученными руками пекли, месили и варили, пугали, смешили и ласкали женщин и детей. И этих людей везде, и по лавкам и по домам, было много; но войска уже не было.
В тот же день приказ за приказом отдавались французскими начальниками о том, чтобы запретить войскам расходиться по городу, строго запретить насилия жителей и мародерство, о том, чтобы нынче же вечером сделать общую перекличку; но, несмотря ни на какие меры. люди, прежде составлявшие войско, расплывались по богатому, обильному удобствами и запасами, пустому городу. Как голодное стадо идет в куче по голому полю, но тотчас же неудержимо разбредается, как только нападает на богатые пастбища, так же неудержимо разбредалось и войско по богатому городу.
Жителей в Москве не было, и солдаты, как вода в песок, всачивались в нее и неудержимой звездой расплывались во все стороны от Кремля, в который они вошли прежде всего. Солдаты кавалеристы, входя в оставленный со всем добром купеческий дом и находя стойла не только для своих лошадей, но и лишние, все таки шли рядом занимать другой дом, который им казался лучше. Многие занимали несколько домов, надписывая мелом, кем он занят, и спорили и даже дрались с другими командами. Не успев поместиться еще, солдаты бежали на улицу осматривать город и, по слуху о том, что все брошено, стремились туда, где можно было забрать даром ценные вещи. Начальники ходили останавливать солдат и сами вовлекались невольно в те же действия. В Каретном ряду оставались лавки с экипажами, и генералы толпились там, выбирая себе коляски и кареты. Остававшиеся жители приглашали к себе начальников, надеясь тем обеспечиться от грабежа. Богатств было пропасть, и конца им не видно было; везде, кругом того места, которое заняли французы, были еще неизведанные, незанятые места, в которых, как казалось французам, было еще больше богатств. И Москва все дальше и дальше всасывала их в себя. Точно, как вследствие того, что нальется вода на сухую землю, исчезает вода и сухая земля; точно так же вследствие того, что голодное войско вошло в обильный, пустой город, уничтожилось войско, и уничтожился обильный город; и сделалась грязь, сделались пожары и мародерство.
Французы приписывали пожар Москвы au patriotisme feroce de Rastopchine [дикому патриотизму Растопчина]; русские – изуверству французов. В сущности же, причин пожара Москвы в том смысле, чтобы отнести пожар этот на ответственность одного или несколько лиц, таких причин не было и не могло быть. Москва сгорела вследствие того, что она была поставлена в такие условия, при которых всякий деревянный город должен сгореть, независимо от того, имеются ли или не имеются в городе сто тридцать плохих пожарных труб. Москва должна была сгореть вследствие того, что из нее выехали жители, и так же неизбежно, как должна загореться куча стружек, на которую в продолжение нескольких дней будут сыпаться искры огня. Деревянный город, в котором при жителях владельцах домов и при полиции бывают летом почти каждый день пожары, не может не сгореть, когда в нем нет жителей, а живут войска, курящие трубки, раскладывающие костры на Сенатской площади из сенатских стульев и варящие себе есть два раза в день. Стоит в мирное время войскам расположиться на квартирах по деревням в известной местности, и количество пожаров в этой местности тотчас увеличивается. В какой же степени должна увеличиться вероятность пожаров в пустом деревянном городе, в котором расположится чужое войско? Le patriotisme feroce de Rastopchine и изуверство французов тут ни в чем не виноваты. Москва загорелась от трубок, от кухонь, от костров, от неряшливости неприятельских солдат, жителей – не хозяев домов. Ежели и были поджоги (что весьма сомнительно, потому что поджигать никому не было никакой причины, а, во всяком случае, хлопотливо и опасно), то поджоги нельзя принять за причину, так как без поджогов было бы то же самое.
- Родившиеся 16 октября
- Родившиеся в 1841 году
- Персоналии по алфавиту
- Родившиеся в Хаги
- Умершие 26 октября
- Умершие в 1909 году
- Умершие в Харбине
- Похороненные в Токио
- Кавалеры Высшего ордена Хризантемы
- Кавалеры ордена Цветов павловнии
- Кавалеры ордена Восходящего солнца 1 класса
- Кавалеры Большого креста ордена Леопольда I
- Кавалеры Большого креста ордена Почётного легиона
- Кавалеры ордена Железной короны 1-й степени
- Кавалеры ордена Красного орла Большой крест
- Кавалеры Высшего ордена Святого Благовещения
- Кавалеры Большого креста ордена Святых Маврикия и Лазаря
- Кавалеры Большого креста ордена Короны Италии
- Рыцари Большого креста ордена Бани
- Кавалеры Большого креста ордена Карлоса III
- Кавалеры ордена Вазы
- Кавалеры ордена Святого Александра Невского
- Премьер-министры Японии
- Генерал-резиденты Кореи
- Министры внутренних дел Японии
- Министры иностранных дел Японии
- Убитые политики
- Жертвы политических убийств
- Самураи по алфавиту
- Графы Японии
- Маркизы Японии
- Князья Японии
