Иудаизм в Белоруссии

Иудаизм в Белоруссии — одна из религий, традиционно представленных в Белоруссии.

Расселение евреев в Великом княжестве Литовском

Проникновение иудаизма происходило преимущественно с запада. Первым документом, свидетельствующим о проживании евреев, а следовательно и существовании иудаизма на территории современной Белоруссии относится к 24 июня 1388 года, когда литовский князь Витовт издал в Луцке привилей евреям Бреста с целью поощрения их дальнейшего переселения. Привилей схож с документом, изданным князем Болеславом Калишским в 1264 году. Привилей Витовта устанавливал принципы проживания евреев в Великом княжестве Литовском. За убийство еврея полагалось такое же наказание как и за убийство шляхтича. Евреям разрешалось свободное исполнение обрядов, а также дозволялось заниматься имущественными и залоговыми операциями. Под залог разрешалось брать любые вещи, кроме христианской религиозной утвари и «окровавленных» (снятых с убитого) вещей. Кроме того, следуя декретам римских пап, Витовт в этом документе запрещал обвинять евреев в употреблении христианской крови. Были установлены и основы автономии еврейской общины.

18 июня 1389 года Витовтом был издан привилей евреям Гродно. Этот документ устанавливал границы поселений еврейской общины, освобождал от налогов синагогу и кладбище, а также регулировал торговые отношения в городе.

Многие из осевших на территории Белоруссии евреев были изгнаны из стран Западной Европы. Белорусские евреи традиционно были ремесленниками, занимались науками и медициной, работали в сфере услуг. В Белоруссии зародились некоторые хасидские направления (см. Хасидизм), в частности, Хабад. В местечках Белоруссии сформировался уклад жизни, имевший местные особенности, и особый северо-восточный диалект языка идиш.

Расселение белорусских евреев в черте оседлости

В 1791 году, когда происходил процесс присоединения Белоруссии к Российской империи, была создана черта оседлости, закреплявшая возможность проживания евреев только в границах западных губерний. Евреи в этот период составляли абсолютное либо относительное большинство практически во всех городах и местечках Белоруссии. По переписи населения 1897 года, приверженцами иудаизма назвали себя:

• в Виленской губернии — 204 686 человек из 1 591 207 проживавших в губернии, то есть 12,8 %
• в Витебской губернии — 175 629 из 1 489 246, то есть 11,8 %
• в Гродненской губернии — 280 489 из 1 603 409, то есть 17,5 %
• в Минской губернии — 345 015 из 2 147 621, то есть 16 %
• в Могилёвской губернии — 203 946 из 1 686 764, то есть 12,1 %.

Положение евреев в советский период

В 1920-х и начале 30-х годов идиш был одним из четырёх государственных языков БССР. Существовали еврейские школы, развивалась культура на идише, существовало еврейское отделение Института белорусской культуры (позднее преобразованного в Белорусскую Академию Наук).

Во время немецкой оккупации (1941—1944) погибло около 800 тысяч белорусских евреев.

Положение евреев в независимой Белоруссии

С 1990-х годов наблюдаются одновременное усиление активности жизни еврейских общин и уменьшение количества евреев за счет эмиграции в Израиль, а также США и ряд других стран Запада и Россию. Число евреев по данным переписей быстро сокращается, так в 1979 году их было 135 тысяч, в 1989 году 112 тысяч; особенно быстро число евреев сокращалось в период независимости страны: к 1999 году их число сократилось ещё в 4 раза (до 28 тысяч), а в период до 2009 года ещё более чем вдвое — до 13 тысяч. Подавляющее большинство в языковом плане обрусело — согласно переписи 2009 года 86 % евреев Белоруссии родным языком назвали русский и 96 % разговаривают на нем дома. Доля евреев, называвших родным еврейский язык (идиш или иврит), в 1990—2000-х гг. снижалась: если в 1989 г. таковых было около 8 %, то в 1999 г. — 5,4 %, в 2009 г. — 2,8 %. Некоторые родным языком считают белорусский — в 2009 году таких было 9 % от всего еврейского населения, но дома по-белорусски говорили только 2 % евреев Белоруссии. В конце ХХ в. выросла белорусская алия в Израиль: белорусские правительственные источники предполагают, что в Израиле проживает около 130 тыс. выходцев из Белоруссии.

По информации из еврейских общин, к евреям себя относят от 30 до 50 тысяч жителей страны, однако подавляющее большинство евреев не являются активными верующими. Тем не менее есть источники, которые называют значительно более высокие цифры числа лиц иудейского вероисповедания: 60 тысяч.

Действуют 11 синагог: 2 — в Минске, 2 — в Витебске, 2 — в Могилёве, Пинске, Бресте, Гродно, в Бобруйске и в Гомеле, работает 19 раввинов. Наибольшее число представителей еврейской общины проживает в Минске и областных центрах республики, а также в Барановичах, Бобруйске, Мозыре, Пинске и Полоцке.

В республике существует Союз белорусских еврейских общественных объединений и общин во главе с Борисом Герстеном и Иудейское религиозное объединение, возглавляемое Григорием Хайтовичем. Эти организации поддерживают тесные контакты с посольством Израиля в Белоруссии, «Израильским культурным центром» и представительством Джойнта в Минске.

См. также

• Басин, Яков Зиновьевич
• Музей истории и культуры евреев Беларуси

Ссылки

• [www.interfax.by/article/21875 Еврейские общины Беларуси / interfax.by /]
• [www.eleven.co.il/article/10487 Белоруссия] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
• Авторский проект Александра Фридмана [www.beljews.info/ «История евреев Беларуси»].
• [mb.s5x.org/yazib.org/yb050000.html Большевизм и евреи 1920-е]
• [www.shtetlinks.jewishgen.org/Belarus.html Belarus ShtetLinks Index]
• Leonid Smilovitsky, Ph.D. [www.jewishgen.org/belarus/newsletter/DemographicProfile.htm A Demographic Profile of the Jews in Belorussia, 1939—1959] Diaspora Research Institute, Lester and Sally Entin Faculty of the Humanties, Tel Aviv University

Отрывок, характеризующий Иудаизм в Белоруссии

– Нет, душа моя, мне самой страшно, – отвечала мать. – Иди.
– Все равно я не буду спать. Что за глупости спать? Maмаша, мамаша, такого со мной никогда не бывало! – говорила она с удивлением и испугом перед тем чувством, которое она сознавала в себе. – И могли ли мы думать!…
Наташе казалось, что еще когда она в первый раз увидала князя Андрея в Отрадном, она влюбилась в него. Ее как будто пугало это странное, неожиданное счастье, что тот, кого она выбрала еще тогда (она твердо была уверена в этом), что тот самый теперь опять встретился ей, и, как кажется, неравнодушен к ней. «И надо было ему нарочно теперь, когда мы здесь, приехать в Петербург. И надо было нам встретиться на этом бале. Всё это судьба. Ясно, что это судьба, что всё это велось к этому. Еще тогда, как только я увидала его, я почувствовала что то особенное».
– Что ж он тебе еще говорил? Какие стихи то эти? Прочти… – задумчиво сказала мать, спрашивая про стихи, которые князь Андрей написал в альбом Наташе.
– Мама, это не стыдно, что он вдовец?
– Полно, Наташа. Молись Богу. Les Marieiages se font dans les cieux. [Браки заключаются в небесах.]
– Голубушка, мамаша, как я вас люблю, как мне хорошо! – крикнула Наташа, плача слезами счастья и волнения и обнимая мать.
В это же самое время князь Андрей сидел у Пьера и говорил ему о своей любви к Наташе и о твердо взятом намерении жениться на ней.

В этот день у графини Елены Васильевны был раут, был французский посланник, был принц, сделавшийся с недавнего времени частым посетителем дома графини, и много блестящих дам и мужчин. Пьер был внизу, прошелся по залам, и поразил всех гостей своим сосредоточенно рассеянным и мрачным видом.
Пьер со времени бала чувствовал в себе приближение припадков ипохондрии и с отчаянным усилием старался бороться против них. Со времени сближения принца с его женою, Пьер неожиданно был пожалован в камергеры, и с этого времени он стал чувствовать тяжесть и стыд в большом обществе, и чаще ему стали приходить прежние мрачные мысли о тщете всего человеческого. В это же время замеченное им чувство между покровительствуемой им Наташей и князем Андреем, своей противуположностью между его положением и положением его друга, еще усиливало это мрачное настроение. Он одинаково старался избегать мыслей о своей жене и о Наташе и князе Андрее. Опять всё ему казалось ничтожно в сравнении с вечностью, опять представлялся вопрос: «к чему?». И он дни и ночи заставлял себя трудиться над масонскими работами, надеясь отогнать приближение злого духа. Пьер в 12 м часу, выйдя из покоев графини, сидел у себя наверху в накуренной, низкой комнате, в затасканном халате перед столом и переписывал подлинные шотландские акты, когда кто то вошел к нему в комнату. Это был князь Андрей.
– А, это вы, – сказал Пьер с рассеянным и недовольным видом. – А я вот работаю, – сказал он, указывая на тетрадь с тем видом спасения от невзгод жизни, с которым смотрят несчастливые люди на свою работу.
Князь Андрей с сияющим, восторженным и обновленным к жизни лицом остановился перед Пьером и, не замечая его печального лица, с эгоизмом счастия улыбнулся ему.
– Ну, душа моя, – сказал он, – я вчера хотел сказать тебе и нынче за этим приехал к тебе. Никогда не испытывал ничего подобного. Я влюблен, мой друг.
Пьер вдруг тяжело вздохнул и повалился своим тяжелым телом на диван, подле князя Андрея.
– В Наташу Ростову, да? – сказал он.
– Да, да, в кого же? Никогда не поверил бы, но это чувство сильнее меня. Вчера я мучился, страдал, но и мученья этого я не отдам ни за что в мире. Я не жил прежде. Теперь только я живу, но я не могу жить без нее. Но может ли она любить меня?… Я стар для нее… Что ты не говоришь?…
– Я? Я? Что я говорил вам, – вдруг сказал Пьер, вставая и начиная ходить по комнате. – Я всегда это думал… Эта девушка такое сокровище, такое… Это редкая девушка… Милый друг, я вас прошу, вы не умствуйте, не сомневайтесь, женитесь, женитесь и женитесь… И я уверен, что счастливее вас не будет человека.
– Но она!
– Она любит вас.
– Не говори вздору… – сказал князь Андрей, улыбаясь и глядя в глаза Пьеру.
– Любит, я знаю, – сердито закричал Пьер.
– Нет, слушай, – сказал князь Андрей, останавливая его за руку. – Ты знаешь ли, в каком я положении? Мне нужно сказать все кому нибудь.
– Ну, ну, говорите, я очень рад, – говорил Пьер, и действительно лицо его изменилось, морщина разгладилась, и он радостно слушал князя Андрея. Князь Андрей казался и был совсем другим, новым человеком. Где была его тоска, его презрение к жизни, его разочарованность? Пьер был единственный человек, перед которым он решался высказаться; но зато он ему высказывал всё, что у него было на душе. То он легко и смело делал планы на продолжительное будущее, говорил о том, как он не может пожертвовать своим счастьем для каприза своего отца, как он заставит отца согласиться на этот брак и полюбить ее или обойдется без его согласия, то он удивлялся, как на что то странное, чуждое, от него независящее, на то чувство, которое владело им.
– Я бы не поверил тому, кто бы мне сказал, что я могу так любить, – говорил князь Андрей. – Это совсем не то чувство, которое было у меня прежде. Весь мир разделен для меня на две половины: одна – она и там всё счастье надежды, свет; другая половина – всё, где ее нет, там всё уныние и темнота…
– Темнота и мрак, – повторил Пьер, – да, да, я понимаю это.
– Я не могу не любить света, я не виноват в этом. И я очень счастлив. Ты понимаешь меня? Я знаю, что ты рад за меня.
– Да, да, – подтверждал Пьер, умиленными и грустными глазами глядя на своего друга. Чем светлее представлялась ему судьба князя Андрея, тем мрачнее представлялась своя собственная.


Для женитьбы нужно было согласие отца, и для этого на другой день князь Андрей уехал к отцу.
Отец с наружным спокойствием, но внутренней злобой принял сообщение сына. Он не мог понять того, чтобы кто нибудь хотел изменять жизнь, вносить в нее что нибудь новое, когда жизнь для него уже кончалась. – «Дали бы только дожить так, как я хочу, а потом бы делали, что хотели», говорил себе старик. С сыном однако он употребил ту дипломацию, которую он употреблял в важных случаях. Приняв спокойный тон, он обсудил всё дело.
Во первых, женитьба была не блестящая в отношении родства, богатства и знатности. Во вторых, князь Андрей был не первой молодости и слаб здоровьем (старик особенно налегал на это), а она была очень молода. В третьих, был сын, которого жалко было отдать девчонке. В четвертых, наконец, – сказал отец, насмешливо глядя на сына, – я тебя прошу, отложи дело на год, съезди за границу, полечись, сыщи, как ты и хочешь, немца, для князя Николая, и потом, ежели уж любовь, страсть, упрямство, что хочешь, так велики, тогда женись.
– И это последнее мое слово, знай, последнее… – кончил князь таким тоном, которым показывал, что ничто не заставит его изменить свое решение.
Князь Андрей ясно видел, что старик надеялся, что чувство его или его будущей невесты не выдержит испытания года, или что он сам, старый князь, умрет к этому времени, и решил исполнить волю отца: сделать предложение и отложить свадьбу на год.
Через три недели после своего последнего вечера у Ростовых, князь Андрей вернулся в Петербург.

На другой день после своего объяснения с матерью, Наташа ждала целый день Болконского, но он не приехал. На другой, на третий день было то же самое. Пьер также не приезжал, и Наташа, не зная того, что князь Андрей уехал к отцу, не могла себе объяснить его отсутствия.