Евреи в Прибалтике

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Иудаизм в Прибалтике»)
Перейти к: навигация, поиск

Евреи в Прибалтике, остзейские евреи, прибалтийские евреи — составная часть мировой еврейской диаспоры, проживающая со времени не позднее средневековья в Прибалтике — географической области, прилегающей к южному берегу Балтийского моря, к востоку от условной границы с Балтийским Поморьем.





Предыстория

Первое свидетельство о проживании евреев в Прибалтике принадлежит епископу Пражскому Адальберту. Будучи послан в 997 году насаждать христианство среди литовцев, он сообщает о наличии в Литве евреев[1].

Мнения о происхождении евреев Прибалтики расходятся. В биографиях многих раввинов и других видных деятелей указывается, что родились они в Пруссии и северной Германии и прибыли в Курляндию морем. Б. Д. Бруцкус указывал как главный источник иммиграции Польшу (помимо Литвы). [2].

С присоединением Волыни (первая половина XIV века) численность еврейского населения Литвы значительно возросла. В конце XIV века великий князь Витовт переселил из Крыма наряду с пленными татарами часть караимов в город Троки (ныне Тракай), ставший впоследствии караимским центром Польско-Литовского государства; караимские общины возникли в Луцке и Владимире-Волынском.

Первое упоминание о евреях в Эстонии относится к 1333 году[3].

История

[уточнить]

С приходом крестоносцев в Прибалтику до проживавших там евреев стали докатываться из Европы волны антисемитизма, провоцируемого властями. Так, в 1309 году гроссмейстер Фейхтванген (н.-нем. Sehfridt von Feuchtwangen) предписал:

Ради славы Бога и чести Марии, которым служим, указываем твёрдо выполнять, во-первых: ни еврей, ни чернокнижник, ни колдун [..] да не останется и да не будет потерплен в наших землях; и любой, их укрывающий, да пострадает вместе с ними.

Jolowicz, [books.google.com/books?id=2GULAAAAIAAJ&printsec=frontcover&dq=%22Geschichte+Der+Juden+in+K%C3%B6nigsberg%22&hl=ru&ei=ThbZTOPbCIzrOdvS9fII&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=1&ved=0CCsQ6AEwAA#v=onepage&q=necromant&f=false Geschichte Der Juden in Königsberg i. Pr.] Posen: Verlag von J. Jolowicz. 1867, S. 1-2 См. также сокращённый английский перевод[2]

.

В 1388 году Великий князь Литовский Витовт в предисловии к жалованой грамоте отмечает, что это не новые привилегии, а лишь систематическое изложение прав, которыми евреи издавна уже обладают. В конце XIV века отмечается переселение евреев и в соседнюю Курляндию. Источником их исхода в XIV веке была, в том числе, Германия, во многих местностях которой (в частности, в 1453 году в Силезии) «евреи были поголовно истреблены».(БЭ)[4]

Ещё в 1441 году Казимир Ягеллон пожаловал трокским евреям грамоту на магдебургское право в том же объёме, в каком оно было даровано Вильне, Ковну и христианской части самих Трок. Через полвека, в 1495 году Александр Ягеллон приказал «жидову з земли вон выбити».[4]

В начале второй половины XVI века положение евреев в Прибалтике вновь ухудшается в связи развалом Ливонского ордена и переходом Прибалтики под власть Польши. Ситуация усугубляется тем, что именно в это время сама Польша (где евреям были предоставлены широкие права, но только в пределах личных королевских имений), ввиду наплыва евреев из Моравии и Богемии, начинает вводить ограничения и возводить барьеры. В 1539 году Сигизмунд Август ходатайствует перед Иваном Грозным о разрешении въезда евреям в Москву. В 1549 году он же установил особую поголовную еврейскую подать по одному червонцу, дабы «дать почувствовать более других тяготу охранения и защиты государства тем, которые богатеют от выгод Польского королевства».

Вставая в 1561 году ради сохранения своей власти под защиту короля Сигизмунда Августа, магистр Кеттлер пожертвовал интересами ливонских евреев, и последние вынуждены были подчиниться ограничениям, под игом которых уже находились евреи в Польше. В частности, Pacta Subjectionis запрещал им торговать или брать в откуп пошлины, акцизы, налоги и т. п. Zeigenhorn констатирует[уточнить], что с момента подчинения Курляндии Польше вплоть до 1670-х годов евреи в Курляндии не жили — за исключением Пильтена.

В Пильтенском епископстве — Гробине, Газенпоте и части Виндавы статус евреев был более благоприятен. Закон разрешал им организовать общины и участвовать в торговле. Последний епископ Курляндии, Иоганн фон Мюнхгаузен, способствовал поселению на его территории богатых евреев, от которых получал немалый доход в форме налога на право проживания и выдачу привилегий на коммерческие операции.

Старейшая из общин в Пильтенском округе находилась в Полангене (Паланге), ранее принадлежавшей Великому княжеству Литовскому. При восстановлении в 1831 году записей в pinkes, сгоревших в годы польского мятежа, было вновь записано, что еврейское кладбище и погребальное братство здесь были открыты в 1487 году (Г. Розенталь отмечает сомнения в достоверности этого утверждения). Начиная с 1570-х годов отмечается, что многие евреи в Пилтене владели недвижимостью. В городе Айзпуте даже отмечены случаи предоставления некоторым прав гражданства — редкая привилегия в те времена.

В 1639 году король Станислав IV предоставил евреям Полангена и Горжд в Жмуди права гражданства и возможность получения патентов на торговлю, ремёсла и ведение сельского хозяйства, освободив от налогов молитвенные дома (Jüdische Capellengelder) и кладбища. При передаче области в ведение Курляндии, где такой нормы не было, это привилегии были отменены. В 1718 году (период Северной войны) упоминается синагога в Пилтене. На синагогу уплачивался особый налог — Jüdische Capellengelder.

В XVIII веке Пилтене теряет свою роль центра экономической активности. Также и в Айзпуте, где на евреев приходилась немалая доля внешнеторговых операций, но к моменту вхождения в состав России при последнем разделе Польши в городе оказалось лишь 896 евреев мужского пола. И всё же, уже при российской власти, один из них — Euchel — был избран в 1797 году ратсгерром этого города. Все вопросы внутренней жизни еврейской общины регулировались кагалом.

В других частях Курляндии, в том числе в Семигалии, положение евреев не было столь благоприятным, о чём свидетельствуют хорошо сохранившиеся кладбищенские надгробия в Митаве и других местах, датируемые от первых до последних десятилетий XVIII века. Герцоги Курляндии были вассалами Польши, и были не в силах предотвратить все негативные тенденции, особенно после 1561 года. Города ревниво оберегали свои привилегии — не только от евреев, но и от иностранцев вообще.

Восстание 1648—1654 годов в Курляндии обернулось изгнанием евреев. Но и после этого тенденция сохранилась: в 1686 году барон фон дер Остен-Сакен добавил 5 апреля 1686 года в устав Нового Суббата положение, запрещающее евреям жить в этом городе, открывать там шинки и приобретать иную недвижимость. Постановления ландтага 1692 года, приостанавливающее ранее выданные откупы на таможенные сборы и торговлю, косвенно свидетельствуют, что к концу XVII века евреи вновь пытаются селиться в Курляндии. Об этом же свидетельствуют и другие, вновь принятые установления — в Митаве, куда переводят столицу Курляндии, им было отведено гетто. Евреи имели право селиться только в пределах еврейской улицы (как стали в обиходе звать Добленскую улицу, Doblensche Strasse), где они имели статус охраняемых евреев (Schutzjuden).

В периоды большей терпимости к евреям они получали права проживания и в других городах и местечках, где их гешефт составляло посредничество, розничная торговля, винокурение и содержание постоялых дворов. Однако время от времени по требованиям и ремонстрациям горожан герцоги вновь издавали указы о выселении евреев. В частности, 23 марта 1714 года герцог Фердинанд приказал всем евреям выселиться в течение 6 недель, под страхом суровейших кар. Аналогичным указом от 20 сентября 1760 года отмечено и правление герцога Карла.

Регулярные выселения евреев перемежались с актами обратной направленности, при этом власти одного уровня издавали акты, противоречащие актам, принятым на другом уровне. Так, вопреки герцогскому указу 1760 года, магистрат вскоре издал указ, по которому евреи (а также иезуиты) получали вид на жительство в Курляндии на условии ежегодного платежа в 400 Альбертусовских талеров. В других случаях коммерческую (в том числе, личную) заинтересованность в прописывании евреев проявляла высшая власть. Так, Эрнст Бирон не только предоставил все права и привилегии еврею Липману (Леви), которому герцог поручил управление своими финансами, но и делил с ним прибыль (изымал часть прибыли?) от его операций. Такие исключения, отмечают Ersch and Gruber, вредили евреям в целом, создавали неприязненное к ним отношение.

Указ Елизаветы Петровны 1742 года о высылке евреев коснулся общин Митавы, Бауска, Якобштадта и других городов. В их числе Фридрихштадт был местом, куда по Двине на пути в Ригу шёл плотами лес, и на баржах — зерно, лён и другие товары русского экспорта. Указывая в ходатайстве Сенату, что это приведёт к перенаправлению грузопотоков на Кёнигсберг и Либаву, рижский магистрат приостановил своей властью исполнение указа во Фридрихштадте до окончания рассмотрения апелляции. Так же и за отмеченным выше герцогским указом 1760 года последовали акты, позволившие отсрочить его исполнение, а затем смягчить. Так, в Митаве евреям надо было либо доказать свою причастность к польско-литовской торговле, либо заплатить «sechser» с каждого дома, после чего городской голова выдавал каждому персональное разрешение на проживание. Некоторые успели так и поступить прежде, чем в следующем, 1761 году Эрнст Бирон, возвращённый Петром III из ссылки, не только отменил прежний указ, восстановив прежние свободы и привилегии евреям, но и предоставил им новые.

Защита остзейских евреев от посягательств сановников на их выселение была одной из редких точек совпадения политики Петра III и сменившей своего убиенного супруга Екатерины II. Последовательным инициатором идей изгнания евреев из Прибалтики выступал генерал-губернатор Ливонии Браун. В 1765 году Екатерина удовлетворяет просьбу митавских евреев о переселении в Ригу и Петербург, приказывая Брауну выдать им паспорта. В 1770 году Браун ходатайствует перед герцогом Курляндским о выселении евреев. Остзейское дворянство обратилось к императрице с протестом, и новое изгнание не состоялось[5]. Тем не менее, новое (1775 год) ходатайство митавских евреев о восстановлении исторических привилегий — уже перед Петром Бироном (сын Э. Бирона) — свидетельствует о «контрнаступлении» местных властей. Со своей стороны, Екатерина II продолжает вмешиваться в эти процессы на стороне евреев, иногда оригинальным способом. Так, в 1785 году своим указом она включила местечко Шлок в состав Риги, чтобы вывести его из-под юрисдикции Курляндии, предоставив его еврейскому населению права граждан Риги.

К концу XVIII века в Курляндии проживало 9000 евреев. В 1835 году их число выросло до 23.030; в 1850 — 22.743; в 1858 — 25.641; в 1891 — 42.776 человек. К 1914 году евреев насчитывалось 57.200 при общем населении 783.100, или 7,3 % в общей массе.[2]

Евреи в странах Балтии в период независимости

Согласно предвоенной переписи населения в 1935 году в Латвии проживало 93 479 евреев, в том числе 43 672 — в Риге. Существовали еврейские партии, культурные, религиозные, медицинские, образовательные и другие национальные организации. Выпускались печатные издания на языках идиш и иврит, евреи избирались в латвийский парламент — Сейм[6]. Членом правительства Латвийской Республики был известный еврейский общественный деятель и учёный-правовед Пауль Минц.

В 1934 году в Эстонии, согласно переписи, еврейское население насчитывало 4381 человека (0,4 % всего населения). В том числе в Таллине жили 2203 еврея, в Тарту — 920. Из них 57,4 % занимались торговлей, 30,7 % работали в промышленности или занимались ремеслами, 9,9 % были представителями свободных профессий. Существовали многочисленные общественные, политические и спортивные еврейские организации[7].

Присоединение к СССР

В 1940 году после включения Латвии в состав СССР еврейские организации были закрыты. Советские власти негативно относились к языку иврит и любым проявлениям религиозных традиций. Евреи понесли также существенные экономические потери — частные предприятия были национализированы[6].

14 июня 1941 года власти осуществили масштабные репрессии, выслав в отдалённые районы СССР в основном в так называемые исправительно-трудовые лагеря и на «спецпоселение» 14 476 человек, в том числе около 5000 евреев. На 1771 репрессированного еврея имеются персональные архивные документы. Высланы были члены сионистских и других некоммунистических организаций, религиозные деятели и предприниматели. Около половины заключённых в лагерях умерли от голода, болезней и непосильных работ. Выжившие были спасены от последующего уничтожения немецкими оккупантами и их пособниками[6][8].

В 1940 году после присоединения Эстонии к СССР еврейские организации были закрыты. Множество евреев пострадало от национализации[7]. Историки Антон Вайс-Вендт и Меэлис Марипуу утверждали, что после оккупации Эстонии Советским Союзом произошёл рост отрицательного отношения эстонцев к евреям. Марипуу связывает это с тем, что часть евреев активно участвовала в политике советской власти. Вайс-Вендт полагает, что это происходило в основном потому, что ряд руководящих постов среднего и высшего звена заняли евреи из СССР. По мнению Вайс-Вендта, большинство евреев боялось большевиков примерно так же, как и нацистов[9][10].

14 июня 1941 года вместе с эстонцами и представителями других национальностей были выселены в отдалённые районы Советского Союза[11] 439 евреев, что составило более 10 % всего еврейского населения Эстонии[9][12][13]. Таким образом, в процентом отношении евреи пострадали от депортации значительно больше, чем эстонцы. Депортированные евреи смогли избежать последующего уничтожения от рук немецких оккупантов и их пособников[14], однако часть из них умерла в тюрьмах и советских лагерях[9].

Антон Вайс-Вендт, сравнивая относительные цифры евреев, высланных советскими властями и убитых нацистами, пишет, что можно с некоторым преувеличением говорить о «скрытом Холокосте» в период советских репрессий, хотя немцы проводили полное уничтожение, а Советы выборочную чистку[9].

Холокост в Прибалтике

Территории Латвии, Литвы и Эстонии первыми из советских республик были целиком оккупированы нацистами. Они стали полигоном для апробации айнзатцгруппами технологии массовых казней, осуществленных в первые дни войны оккупантами с участием местных националистов. В августе 1941 года на этих территориях был создан рейхскомиссариат «Остланд». Методичным уничтожением евреев городов и местечек Прибалтики занимались войска СС, вспомогательная полиция при активнейшем участии местных «партизан» и полицаев. Основную же работу выполняли подразделения айнзатцгруппы «A» (для которой в 1941 году Прибалтика была основной территорией деятельности) и, частично, — айнзатцгруппы «B»[15].

Наибольшее количество евреев погибло в Литве. На начало войны здесь находилось от 225 до 265 тысяч евреев, включая 13—15 тысяч беженцев из оккупированной в 1939 году немцами Польши. Поскольку территория республики была полностью оккупирована немцами уже в первую неделю войны, число беженцев, успевших покинуть Литву, было крайне невелико. Буквально в первые дни войны были уничтожены евреи в районе Паланги и Кретинги оккупантами. 25 июня передовые части вермахта вошли в Каунас, где в ту же ночь местные националисты приступили к уничтожению евреев[16].

В «Сводном отчёте» о деятельности айнзатцгруппы «A» и местных коллаборационистов от 1 декабря 1941 года штандартенфюрер СС Егер сообщал, что было уничтожено свыше 137 000 человек[16]
Еврейская проблема в Литве полностью решена. В Литве больше нет евреев, кроме работающих евреев и их семей. Всего осталось: в Шауляе — около 4500, в Каунасе — около 15000, в Вильнюсе — около 15000.
Однако в данный отчёт не попали данные о жертвах за первые 2 недели войны, а также о евреях, уничтоженных другими подразделениями СС и полиции, вермахтом и местными жителями. Кроме того, уничтожение евреев Литвы продолжалось (хотя и в значительно меньших масштабах) также и в декабре 1941 — январе 1942 года. Более половины всех казнённых составляли женщины и дети. Были уничтожены все нетрудоспособные, а также старики и дети в Вильнюсе, Каунасе и Шяуляе. К концу января 1942 года жертвы Холокоста составили в Литве (в том числе от невыносимых условий существования) примерно 180 000—185 000 человек[17].

Осенью 1943 года ранее созданные гетто были по приказу Гиммлера ликвидированы. Некоторые из них (в Каунасе и Шяуляе) были преобразованы в концлагеря. Однако основные по размерам гетто в Прибалтике были созданы в Латвии (Кайзервальд/Саласпилс) и Эстонии (Клоога, Вайвара), куда, в частности, направили большинство жителей гетто Вильнюса. Детом и осенью 1944 года (в Клооге — 23 сентября) в этих концлагерях было осуществлено массовое убийство узников; оставленных в живых перевели в концлагеря на территории Германии[18].

Районы Прибалтики, связанные с Германией устойчивым транспортным сообщением (в частности Рига и Каунас), в свою очередь, были использованы как место массовых депортаций и уничтожения евреев Европы. В конце 1941 года в IX форт Каунаса пришли эшелоны с 5.000 евреев из Германии, Австрии, Чехословакии. В 1942—1944 годах здесь уничтожили несколько тысяч евреев из Бельгии, Нидерландов и ряда европейских государств. Летом 1944 года Советская Армия спасла от уничтожения около 1.000 человек, привезённых для уничтожения в Каунас из пересыльного лагеря Дранси во Франции[19].

Всего в Литве было умерщвлено и погибло не менее 215—220 тысяч евреев, или 95—96 % довоенного еврейского населения — наибольшие потери среди еврейских общин всех европейских государств в границах на 1 сентября 1939 года[19].

1 июля 1941 года немцы взяли Ригу, а к 8 июля оккупировали всю территорию Латвии. Из Каунаса в Ригу в начале августа 1941 года была переведена штаб-квартира рейхскомиссариата «Остланд» (Г. Лозе). Начальником полиции безопасности и СД «Остланда» осенью 1941 года был назначен обергруппенфюрер СС Ф. Еккельн, уже проявивший себя в уничтожении евреев в Бабьем Яру[19].

В оккупации оставалось: в Риге 35 тысяч, в Даугавпилсе 14-16 тысяч и в Лиепае свыше 7 тысяч евреев; всего от 72 до 74 тысяч. В Латвии, как и в Литве, в их уничтожении активнейшим образом участвовали местные националисты[20].

В Латвии оккупанты провели ряд специфических мер по защите «арийской крови». По приказу Еккельна сотни латышских женщин, состоявших в браке с евреями, были стерилизованы, и несколько десятков мужчин — полукровок были кастрированы. В Риге же впервые в истории Второй мировой войны осенью 1941 года был осуществлён массовый расстрел евреев — подданных нейтральных стран: Ирана, Южной и Северной Америки, включая США[21].

С декабря 1941 года рижское гетто (как и лагерь смерти Тростенец под Минском) стало местом концентрации и последующего истребления евреев из Германии, Австрии и Чехословакии. В первый месяц сюда было направлено 19 тысяч человек, а в 1942 году — ещё 6 тысяч евреев из разных стран. При ликвидации гетто осенью 1943 года его жители также были переведены в Саласпилс[21].

Последний расстрел евреев на территории Латвии (около 300 человек) прошёл в мае 1945 года в Лиепае, куда весной 1944 года их прислали из Риги на строительство оборонительных сооружений. Всего за годы войны на территории Латвии было уничтожено около 77 тысяч советских евреев, включая беженцев из Шауляя и других городов Литвы. Из числа оставшихся в оккупации в Риге выжило менее 200 евреев[22].

В Эстонии еврейское население было немногочисленным. Кроме того, ввиду усиленного противостояния Советской Армии войскам, двигавшимся к Ленинграду, оккупация Эстонии завершилась позже (материковая часть — 5 сентября 1941 года). Поэтому более половины евреев Эстонии успели эвакуироваться. По немецким источникам в Эстонии осталось около 2000 евреев. Согласно отчёту айнзатцгруппы «A» от 15 октября 1941 года, в их уничтожении она выполняла только организационные функции:
Арест всех евреев мужского пола в возрасте старше 16 лет почти закончен. Все они были уничтожены эстонскими силами самообороны под руководством зондеркоманды 1-A.
Эстония стала первой и единственной республикой СССР, в которой к началу 1942 года нацисты силами местных националистов уничтожили всех евреев, которые не смогли эвакуироваться. В 1943—1944 годах в несколько концлагерей на территории Эстонии были доставлены несколько тысяч евреев из Литвы, Латвии, Польши для использования на тяжёлых физических работах. Большинство из них погибло или было уничтожено[23].

Общее число евреев, уничтоженных в Прибалтике во время Второй мировой войны, составляет около 290 тысяч человек. Среди печально знаменитых мест массовых казней — IX форт в Каунасе, Понары в Вильнюсе, Румбульский лес в Риге[24].

После войны

После войны небольшое количество евреев вернулись в республики Прибалтики из эвакуации. В дальнейшем евреи приезжали в Прибалтику из других регионов СССР.

После распада СССР

Напишите отзыв о статье "Евреи в Прибалтике"

Примечания

  1. [www.eleven.co.il/?mode=article&id=12474&query=ЛИТВА Литва] (рус.) // Краткая еврейская энциклопедия. — Т. 4. — С. 864–876.
  2. 1 2 3 Herman Rosenthal [www.jewishgen.org/courland/rosenthal.htm Courland] (англ.) // Jewish Encyclopaedia : Спр(энц). — N.Y., L.: Funk & Wagnalls, 1916. — Vol. 4.
  3. [www.eja.pri.ee/Catalog_rus.pdf Каталог еврейского музея Эстонии]. Еврейский музей Эстонии. Проверено 21 апреля 2011. [www.webcitation.org/610knUfdg Архивировано из первоисточника 17 августа 2011]. стр. 10
  4. 1 2 Евреи // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  5. Оршанский И. Г. Русское законодательство о евреях. — Jewish Encyclopaedia. — СПб., 1877. — С. 374.
  6. 1 2 3 Залманович М. Катастрофа евреев Латвии (обзорная лекция) // М. Баркаган Уничтожение евреев Латвии 1941-1945 : сборник. — Рига: Шамир, 2008. — С. 36-37. — ISBN 978-9984-9835-6-1.
  7. 1 2 [www.eleven.co.il/article/15119 Эстония] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
  8. Штейман И. Латвийские евреи в Советском Союзе и вооружённых силах СССР // Евреи Латвии и Советская власть. 1928-1953. — Рига: Институт философии и социологии Латвийского университета, 2009. — С. 227. — 344 с. — ISBN 978-9984-624-80-8.
  9. 1 2 3 4 Антон Вайс-Вендт. [eja.pri.ee/history/Weiss-Wendt_rus.pdf Советская оккупация Эстонии в 1940-41 и евреи] // Holocaust and Genocide Studies. — 1998. — Т. 12, вып. 2.
  10. Марипуу М. [eja.pri.ee/history/Holocaust/Maripuu_rus.pdf Холокост эстонских евреев и эстонцы] // Vikerkaar. — авг.-сент. 2001. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0234-8160&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0234-8160].
  11. Выселение происходило в рамках кампании советских властей, официально именовавшейся «очисткой» от «антисоветского, уголовного и социально опасного элемента» и членов их семей,(а) по мнению современных эстонских историков, это выселение являлось преступлением против человечности в виде «широкомасштабного и систематического нападения на любых гражданских лиц, если такое нападение совершается сознательно»(б) либо как акт геноцида(в)
    а) Дюков А. Р. [common.regnum.ru/documents/mif-o-genocide.pdf Миф о геноциде]
    б)[www.estemb.ru/static/files/048/conclusions_ru.pdf Отчет Международной комиссии по преступлениям против человечности при президенте Эстонии]
    в) «Белая книга», Март Лаар
  12. Лебедев Н. [www.jewish.ru/history/facts/2010/02/news994283044.php Эстония и её евреи]. Jewish.ru. ФЕОР (25.02.2010). Проверено 31 марта 2011. [www.webcitation.org/610iubg0Q Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
  13. [eja.pri.ee/history/Holocaust/holokost_broshure_ru.pdf Под грифом «Judenfrei»: Холокост на территории оккупированной нацистами Эстонии, 1941—1944]. Таллин: Еврейская община Эстонии, 2009; с. 9-11
  14. Беркович Е. М. [www.port-folio.org/part134.htm Между молотом и наковальней]. Альманах «Порт-Фолио». Проверено 31 марта 2011. [www.webcitation.org/610iw0X88 Архивировано из первоисточника 17 августа 2011].
  15. Альтман, Холокост и еврейское сопротивление, 2002, с. 163-164.
  16. 1 2 Альтман, Холокост и еврейское сопротивление, 2002, с. 164.
  17. Альтман, Холокост и еврейское сопротивление, 2002, с. 165.
  18. Альтман, Холокост и еврейское сопротивление, 2002, с. 165-166.
  19. 1 2 3 Альтман, Холокост и еврейское сопротивление, 2002, с. 166.
  20. Альтман, Холокост и еврейское сопротивление, 2002, с. 166-167.
  21. 1 2 Альтман, Холокост и еврейское сопротивление, 2002, с. 167.
  22. Альтман, Холокост и еврейское сопротивление, 2002, с. 167-168.
  23. Альтман, Холокост и еврейское сопротивление, 2002, с. 168-169.
  24. Альтман, Холокост и еврейское сопротивление, 2002, с. 169.

Литература

  • Альтман И. А. Глава 5. Уничтожение евреев СССР. § 2. Уничтожение евреев в Прибалтике // [jhist.org/shoa/hfond_115.htm Холокост и еврейское сопротивление на оккупированной территории СССР] / Под ред. проф. А. Г. Асмолова. — М.: Фонд «Холокост», 2002. — С. 163-169. — 320 с. — ISBN 5-83636-007-7.
  • Бершадский С.,. Евреи // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  • Антон Вайс-Вендт. [eja.pri.ee/history/Weiss-Wendt_rus.pdf Советская оккупация Эстонии в 1940-41 и евреи] // Holocaust and Genocide Studies. — 1998. — Т. 12, вып. 2.
  • Оршанский И. Г. Русское законодательство о евреях. — СПб., 1877. — С. 374.
  • Herman Rosenthal [www.jewishgen.org/courland/rosenthal.htm Courland] (англ.) // Jewish Encyclopaedia : Спр(энц). — N.Y., L.: Funk & Wagnalls, 1916. — Vol. 4.
  • Levin Dov. The Sovietization of the Baltics and the Jews, 1940–1941 // Soviet Jewish Affairs. — Institute of Jewish Affairs, 1991. — Vol. 21. — P. 53-58. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0038-545X&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0038-545X]. — DOI:10.1080/13501679108577683.

Отрывок, характеризующий Евреи в Прибалтике

– Государь император сейчас будет, – сказал Растопчин, – я только что оттуда. Я полагаю, что в том положении, в котором мы находимся, судить много нечего. Государь удостоил собрать нас и купечество, – сказал граф Растопчин. – Оттуда польются миллионы (он указал на залу купцов), а наше дело выставить ополчение и не щадить себя… Это меньшее, что мы можем сделать!
Начались совещания между одними вельможами, сидевшими за столом. Все совещание прошло больше чем тихо. Оно даже казалось грустно, когда, после всего прежнего шума, поодиночке были слышны старые голоса, говорившие один: «согласен», другой для разнообразия: «и я того же мнения», и т. д.
Было велено секретарю писать постановление московского дворянства о том, что москвичи, подобно смолянам, жертвуют по десять человек с тысячи и полное обмундирование. Господа заседавшие встали, как бы облегченные, загремели стульями и пошли по зале разминать ноги, забирая кое кого под руку и разговаривая.
– Государь! Государь! – вдруг разнеслось по залам, и вся толпа бросилась к выходу.
По широкому ходу, между стеной дворян, государь прошел в залу. На всех лицах выражалось почтительное и испуганное любопытство. Пьер стоял довольно далеко и не мог вполне расслышать речи государя. Он понял только, по тому, что он слышал, что государь говорил об опасности, в которой находилось государство, и о надеждах, которые он возлагал на московское дворянство. Государю отвечал другой голос, сообщавший о только что состоявшемся постановлении дворянства.
– Господа! – сказал дрогнувший голос государя; толпа зашелестила и опять затихла, и Пьер ясно услыхал столь приятно человеческий и тронутый голос государя, который говорил: – Никогда я не сомневался в усердии русского дворянства. Но в этот день оно превзошло мои ожидания. Благодарю вас от лица отечества. Господа, будем действовать – время всего дороже…
Государь замолчал, толпа стала тесниться вокруг него, и со всех сторон слышались восторженные восклицания.
– Да, всего дороже… царское слово, – рыдая, говорил сзади голос Ильи Андреича, ничего не слышавшего, но все понимавшего по своему.
Из залы дворянства государь прошел в залу купечества. Он пробыл там около десяти минут. Пьер в числе других увидал государя, выходящего из залы купечества со слезами умиления на глазах. Как потом узнали, государь только что начал речь купцам, как слезы брызнули из его глаз, и он дрожащим голосом договорил ее. Когда Пьер увидал государя, он выходил, сопутствуемый двумя купцами. Один был знаком Пьеру, толстый откупщик, другой – голова, с худым, узкобородым, желтым лицом. Оба они плакали. У худого стояли слезы, но толстый откупщик рыдал, как ребенок, и все твердил:
– И жизнь и имущество возьми, ваше величество!
Пьер не чувствовал в эту минуту уже ничего, кроме желания показать, что все ему нипочем и что он всем готов жертвовать. Как упрек ему представлялась его речь с конституционным направлением; он искал случая загладить это. Узнав, что граф Мамонов жертвует полк, Безухов тут же объявил графу Растопчину, что он отдает тысячу человек и их содержание.
Старик Ростов без слез не мог рассказать жене того, что было, и тут же согласился на просьбу Пети и сам поехал записывать его.
На другой день государь уехал. Все собранные дворяне сняли мундиры, опять разместились по домам и клубам и, покряхтывая, отдавали приказания управляющим об ополчении, и удивлялись тому, что они наделали.



Наполеон начал войну с Россией потому, что он не мог не приехать в Дрезден, не мог не отуманиться почестями, не мог не надеть польского мундира, не поддаться предприимчивому впечатлению июньского утра, не мог воздержаться от вспышки гнева в присутствии Куракина и потом Балашева.
Александр отказывался от всех переговоров потому, что он лично чувствовал себя оскорбленным. Барклай де Толли старался наилучшим образом управлять армией для того, чтобы исполнить свой долг и заслужить славу великого полководца. Ростов поскакал в атаку на французов потому, что он не мог удержаться от желания проскакаться по ровному полю. И так точно, вследствие своих личных свойств, привычек, условий и целей, действовали все те неперечислимые лица, участники этой войны. Они боялись, тщеславились, радовались, негодовали, рассуждали, полагая, что они знают то, что они делают, и что делают для себя, а все были непроизвольными орудиями истории и производили скрытую от них, но понятную для нас работу. Такова неизменная судьба всех практических деятелей, и тем не свободнее, чем выше они стоят в людской иерархии.
Теперь деятели 1812 го года давно сошли с своих мест, их личные интересы исчезли бесследно, и одни исторические результаты того времени перед нами.
Но допустим, что должны были люди Европы, под предводительством Наполеона, зайти в глубь России и там погибнуть, и вся противуречащая сама себе, бессмысленная, жестокая деятельность людей – участников этой войны, становится для нас понятною.
Провидение заставляло всех этих людей, стремясь к достижению своих личных целей, содействовать исполнению одного огромного результата, о котором ни один человек (ни Наполеон, ни Александр, ни еще менее кто либо из участников войны) не имел ни малейшего чаяния.
Теперь нам ясно, что было в 1812 м году причиной погибели французской армии. Никто не станет спорить, что причиной погибели французских войск Наполеона было, с одной стороны, вступление их в позднее время без приготовления к зимнему походу в глубь России, а с другой стороны, характер, который приняла война от сожжения русских городов и возбуждения ненависти к врагу в русском народе. Но тогда не только никто не предвидел того (что теперь кажется очевидным), что только этим путем могла погибнуть восьмисоттысячная, лучшая в мире и предводимая лучшим полководцем армия в столкновении с вдвое слабейшей, неопытной и предводимой неопытными полководцами – русской армией; не только никто не предвидел этого, но все усилия со стороны русских были постоянно устремляемы на то, чтобы помешать тому, что одно могло спасти Россию, и со стороны французов, несмотря на опытность и так называемый военный гений Наполеона, были устремлены все усилия к тому, чтобы растянуться в конце лета до Москвы, то есть сделать то самое, что должно было погубить их.
В исторических сочинениях о 1812 м годе авторы французы очень любят говорить о том, как Наполеон чувствовал опасность растяжения своей линии, как он искал сражения, как маршалы его советовали ему остановиться в Смоленске, и приводить другие подобные доводы, доказывающие, что тогда уже будто понята была опасность кампании; а авторы русские еще более любят говорить о том, как с начала кампании существовал план скифской войны заманивания Наполеона в глубь России, и приписывают этот план кто Пфулю, кто какому то французу, кто Толю, кто самому императору Александру, указывая на записки, проекты и письма, в которых действительно находятся намеки на этот образ действий. Но все эти намеки на предвидение того, что случилось, как со стороны французов так и со стороны русских выставляются теперь только потому, что событие оправдало их. Ежели бы событие не совершилось, то намеки эти были бы забыты, как забыты теперь тысячи и миллионы противоположных намеков и предположений, бывших в ходу тогда, но оказавшихся несправедливыми и потому забытых. Об исходе каждого совершающегося события всегда бывает так много предположений, что, чем бы оно ни кончилось, всегда найдутся люди, которые скажут: «Я тогда еще сказал, что это так будет», забывая совсем, что в числе бесчисленных предположений были делаемы и совершенно противоположные.
Предположения о сознании Наполеоном опасности растяжения линии и со стороны русских – о завлечении неприятеля в глубь России – принадлежат, очевидно, к этому разряду, и историки только с большой натяжкой могут приписывать такие соображения Наполеону и его маршалам и такие планы русским военачальникам. Все факты совершенно противоречат таким предположениям. Не только во все время войны со стороны русских не было желания заманить французов в глубь России, но все было делаемо для того, чтобы остановить их с первого вступления их в Россию, и не только Наполеон не боялся растяжения своей линии, но он радовался, как торжеству, каждому своему шагу вперед и очень лениво, не так, как в прежние свои кампании, искал сражения.
При самом начале кампании армии наши разрезаны, и единственная цель, к которой мы стремимся, состоит в том, чтобы соединить их, хотя для того, чтобы отступать и завлекать неприятеля в глубь страны, в соединении армий не представляется выгод. Император находится при армии для воодушевления ее в отстаивании каждого шага русской земли, а не для отступления. Устроивается громадный Дрисский лагерь по плану Пфуля и не предполагается отступать далее. Государь делает упреки главнокомандующим за каждый шаг отступления. Не только сожжение Москвы, но допущение неприятеля до Смоленска не может даже представиться воображению императора, и когда армии соединяются, то государь негодует за то, что Смоленск взят и сожжен и не дано пред стенами его генерального сражения.
Так думает государь, но русские военачальники и все русские люди еще более негодуют при мысли о том, что наши отступают в глубь страны.
Наполеон, разрезав армии, движется в глубь страны и упускает несколько случаев сражения. В августе месяце он в Смоленске и думает только о том, как бы ему идти дальше, хотя, как мы теперь видим, это движение вперед для него очевидно пагубно.
Факты говорят очевидно, что ни Наполеон не предвидел опасности в движении на Москву, ни Александр и русские военачальники не думали тогда о заманивании Наполеона, а думали о противном. Завлечение Наполеона в глубь страны произошло не по чьему нибудь плану (никто и не верил в возможность этого), а произошло от сложнейшей игры интриг, целей, желаний людей – участников войны, не угадывавших того, что должно быть, и того, что было единственным спасением России. Все происходит нечаянно. Армии разрезаны при начале кампании. Мы стараемся соединить их с очевидной целью дать сражение и удержать наступление неприятеля, но и этом стремлении к соединению, избегая сражений с сильнейшим неприятелем и невольно отходя под острым углом, мы заводим французов до Смоленска. Но мало того сказать, что мы отходим под острым углом потому, что французы двигаются между обеими армиями, – угол этот делается еще острее, и мы еще дальше уходим потому, что Барклай де Толли, непопулярный немец, ненавистен Багратиону (имеющему стать под его начальство), и Багратион, командуя 2 й армией, старается как можно дольше не присоединяться к Барклаю, чтобы не стать под его команду. Багратион долго не присоединяется (хотя в этом главная цель всех начальствующих лиц) потому, что ему кажется, что он на этом марше ставит в опасность свою армию и что выгоднее всего для него отступить левее и южнее, беспокоя с фланга и тыла неприятеля и комплектуя свою армию в Украине. А кажется, и придумано это им потому, что ему не хочется подчиняться ненавистному и младшему чином немцу Барклаю.
Император находится при армии, чтобы воодушевлять ее, а присутствие его и незнание на что решиться, и огромное количество советников и планов уничтожают энергию действий 1 й армии, и армия отступает.
В Дрисском лагере предположено остановиться; но неожиданно Паулучи, метящий в главнокомандующие, своей энергией действует на Александра, и весь план Пфуля бросается, и все дело поручается Барклаю, Но так как Барклай не внушает доверия, власть его ограничивают.
Армии раздроблены, нет единства начальства, Барклай не популярен; но из этой путаницы, раздробления и непопулярности немца главнокомандующего, с одной стороны, вытекает нерешительность и избежание сражения (от которого нельзя бы было удержаться, ежели бы армии были вместе и не Барклай был бы начальником), с другой стороны, – все большее и большее негодование против немцев и возбуждение патриотического духа.
Наконец государь уезжает из армии, и как единственный и удобнейший предлог для его отъезда избирается мысль, что ему надо воодушевить народ в столицах для возбуждения народной войны. И эта поездка государя и Москву утрояет силы русского войска.
Государь отъезжает из армии для того, чтобы не стеснять единство власти главнокомандующего, и надеется, что будут приняты более решительные меры; но положение начальства армий еще более путается и ослабевает. Бенигсен, великий князь и рой генерал адъютантов остаются при армии с тем, чтобы следить за действиями главнокомандующего и возбуждать его к энергии, и Барклай, еще менее чувствуя себя свободным под глазами всех этих глаз государевых, делается еще осторожнее для решительных действий и избегает сражений.
Барклай стоит за осторожность. Цесаревич намекает на измену и требует генерального сражения. Любомирский, Браницкий, Влоцкий и тому подобные так раздувают весь этот шум, что Барклай, под предлогом доставления бумаг государю, отсылает поляков генерал адъютантов в Петербург и входит в открытую борьбу с Бенигсеном и великим князем.
В Смоленске, наконец, как ни не желал того Багратион, соединяются армии.
Багратион в карете подъезжает к дому, занимаемому Барклаем. Барклай надевает шарф, выходит навстречу v рапортует старшему чином Багратиону. Багратион, в борьбе великодушия, несмотря на старшинство чина, подчиняется Барклаю; но, подчинившись, еще меньше соглашается с ним. Багратион лично, по приказанию государя, доносит ему. Он пишет Аракчееву: «Воля государя моего, я никак вместе с министром (Барклаем) не могу. Ради бога, пошлите меня куда нибудь хотя полком командовать, а здесь быть не могу; и вся главная квартира немцами наполнена, так что русскому жить невозможно, и толку никакого нет. Я думал, истинно служу государю и отечеству, а на поверку выходит, что я служу Барклаю. Признаюсь, не хочу». Рой Браницких, Винцингероде и тому подобных еще больше отравляет сношения главнокомандующих, и выходит еще меньше единства. Сбираются атаковать французов перед Смоленском. Посылается генерал для осмотра позиции. Генерал этот, ненавидя Барклая, едет к приятелю, корпусному командиру, и, просидев у него день, возвращается к Барклаю и осуждает по всем пунктам будущее поле сражения, которого он не видал.
Пока происходят споры и интриги о будущем поле сражения, пока мы отыскиваем французов, ошибившись в их месте нахождения, французы натыкаются на дивизию Неверовского и подходят к самым стенам Смоленска.
Надо принять неожиданное сражение в Смоленске, чтобы спасти свои сообщения. Сражение дается. Убиваются тысячи с той и с другой стороны.
Смоленск оставляется вопреки воле государя и всего народа. Но Смоленск сожжен самими жителями, обманутыми своим губернатором, и разоренные жители, показывая пример другим русским, едут в Москву, думая только о своих потерях и разжигая ненависть к врагу. Наполеон идет дальше, мы отступаем, и достигается то самое, что должно было победить Наполеона.


На другой день после отъезда сына князь Николай Андреич позвал к себе княжну Марью.
– Ну что, довольна теперь? – сказал он ей, – поссорила с сыном! Довольна? Тебе только и нужно было! Довольна?.. Мне это больно, больно. Я стар и слаб, и тебе этого хотелось. Ну радуйся, радуйся… – И после этого княжна Марья в продолжение недели не видала своего отца. Он был болен и не выходил из кабинета.
К удивлению своему, княжна Марья заметила, что за это время болезни старый князь так же не допускал к себе и m lle Bourienne. Один Тихон ходил за ним.
Через неделю князь вышел и начал опять прежнюю жизнь, с особенной деятельностью занимаясь постройками и садами и прекратив все прежние отношения с m lle Bourienne. Вид его и холодный тон с княжной Марьей как будто говорил ей: «Вот видишь, ты выдумала на меня налгала князю Андрею про отношения мои с этой француженкой и поссорила меня с ним; а ты видишь, что мне не нужны ни ты, ни француженка».
Одну половину дня княжна Марья проводила у Николушки, следя за его уроками, сама давала ему уроки русского языка и музыки, и разговаривая с Десалем; другую часть дня она проводила в своей половине с книгами, старухой няней и с божьими людьми, которые иногда с заднего крыльца приходили к ней.
О войне княжна Марья думала так, как думают о войне женщины. Она боялась за брата, который был там, ужасалась, не понимая ее, перед людской жестокостью, заставлявшей их убивать друг друга; но не понимала значения этой войны, казавшейся ей такою же, как и все прежние войны. Она не понимала значения этой войны, несмотря на то, что Десаль, ее постоянный собеседник, страстно интересовавшийся ходом войны, старался ей растолковать свои соображения, и несмотря на то, что приходившие к ней божьи люди все по своему с ужасом говорили о народных слухах про нашествие антихриста, и несмотря на то, что Жюли, теперь княгиня Друбецкая, опять вступившая с ней в переписку, писала ей из Москвы патриотические письма.
«Я вам пишу по русски, мой добрый друг, – писала Жюли, – потому что я имею ненависть ко всем французам, равно и к языку их, который я не могу слышать говорить… Мы в Москве все восторжены через энтузиазм к нашему обожаемому императору.
Бедный муж мой переносит труды и голод в жидовских корчмах; но новости, которые я имею, еще более воодушевляют меня.
Вы слышали, верно, о героическом подвиге Раевского, обнявшего двух сыновей и сказавшего: «Погибну с ними, но не поколеблемся!И действительно, хотя неприятель был вдвое сильнее нас, мы не колебнулись. Мы проводим время, как можем; но на войне, как на войне. Княжна Алина и Sophie сидят со мною целые дни, и мы, несчастные вдовы живых мужей, за корпией делаем прекрасные разговоры; только вас, мой друг, недостает… и т. д.
Преимущественно не понимала княжна Марья всего значения этой войны потому, что старый князь никогда не говорил про нее, не признавал ее и смеялся за обедом над Десалем, говорившим об этой войне. Тон князя был так спокоен и уверен, что княжна Марья, не рассуждая, верила ему.
Весь июль месяц старый князь был чрезвычайно деятелен и даже оживлен. Он заложил еще новый сад и новый корпус, строение для дворовых. Одно, что беспокоило княжну Марью, было то, что он мало спал и, изменив свою привычку спать в кабинете, каждый день менял место своих ночлегов. То он приказывал разбить свою походную кровать в галерее, то он оставался на диване или в вольтеровском кресле в гостиной и дремал не раздеваясь, между тем как не m lle Bourienne, a мальчик Петруша читал ему; то он ночевал в столовой.
Первого августа было получено второе письмо от кня зя Андрея. В первом письме, полученном вскоре после его отъезда, князь Андрей просил с покорностью прощения у своего отца за то, что он позволил себе сказать ему, и просил его возвратить ему свою милость. На это письмо старый князь отвечал ласковым письмом и после этого письма отдалил от себя француженку. Второе письмо князя Андрея, писанное из под Витебска, после того как французы заняли его, состояло из краткого описания всей кампании с планом, нарисованным в письме, и из соображений о дальнейшем ходе кампании. В письме этом князь Андрей представлял отцу неудобства его положения вблизи от театра войны, на самой линии движения войск, и советовал ехать в Москву.
За обедом в этот день на слова Десаля, говорившего о том, что, как слышно, французы уже вступили в Витебск, старый князь вспомнил о письме князя Андрея.
– Получил от князя Андрея нынче, – сказал он княжне Марье, – не читала?
– Нет, mon pere, [батюшка] – испуганно отвечала княжна. Она не могла читать письма, про получение которого она даже и не слышала.
– Он пишет про войну про эту, – сказал князь с той сделавшейся ему привычной, презрительной улыбкой, с которой он говорил всегда про настоящую войну.
– Должно быть, очень интересно, – сказал Десаль. – Князь в состоянии знать…
– Ах, очень интересно! – сказала m llе Bourienne.
– Подите принесите мне, – обратился старый князь к m llе Bourienne. – Вы знаете, на маленьком столе под пресс папье.
M lle Bourienne радостно вскочила.
– Ах нет, – нахмурившись, крикнул он. – Поди ты, Михаил Иваныч.
Михаил Иваныч встал и пошел в кабинет. Но только что он вышел, старый князь, беспокойно оглядывавшийся, бросил салфетку и пошел сам.
– Ничего то не умеют, все перепутают.
Пока он ходил, княжна Марья, Десаль, m lle Bourienne и даже Николушка молча переглядывались. Старый князь вернулся поспешным шагом, сопутствуемый Михаилом Иванычем, с письмом и планом, которые он, не давая никому читать во время обеда, положил подле себя.
Перейдя в гостиную, он передал письмо княжне Марье и, разложив пред собой план новой постройки, на который он устремил глаза, приказал ей читать вслух. Прочтя письмо, княжна Марья вопросительно взглянула на отца.
Он смотрел на план, очевидно, погруженный в свои мысли.
– Что вы об этом думаете, князь? – позволил себе Десаль обратиться с вопросом.
– Я! я!.. – как бы неприятно пробуждаясь, сказал князь, не спуская глаз с плана постройки.
– Весьма может быть, что театр войны так приблизится к нам…
– Ха ха ха! Театр войны! – сказал князь. – Я говорил и говорю, что театр войны есть Польша, и дальше Немана никогда не проникнет неприятель.
Десаль с удивлением посмотрел на князя, говорившего о Немане, когда неприятель был уже у Днепра; но княжна Марья, забывшая географическое положение Немана, думала, что то, что ее отец говорит, правда.
– При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, – проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807 го года, бывшей, как казалось, так недавно. – Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы другой оборот…
– Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске…
– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.
– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.


Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.