Иуда Галилеянин

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Иуда Галилеянин (Иехуда бен Хизкия) — галилейский повстанец, основатель «философской школы» (ИД кн.18, гл.1:6), выходец из города Гамла[1]. Его отцом был лидер мятежников Иезекия (Хизкия), которого казнил Ирод Великий. После смерти Ирода Великого, Иуда собрал толпу и захватил царский арсенал в городе Сепфорис (ИД кн.17, гл.10:5). Затем его поддержали местные фарисеи во главе с Саддуком, которые протестовали против переписи, которую предпринял римский прокуратор Квириний. Восстание было подавлено, сам Иуда был убит, но его род сохранил значение среди партии зелотов.

У Иосифа Флавия Иуда именуется «софистес», то есть учёный.

Сыновья Иуды Галилеянина, Яков и Симон, были распяты Тиберием Александром в 46 году; другой сын, Менахем бен-Яир, сделался предводителем сикариев и во время Иудейской войны захватил на короткое время Иерусалим[2]. Внук Иуды, Эл‘азар бен-Яир руководил обороной Масады.



Библейские упоминания

Упомянут Гамалиилом:

Во время переписи явился Иуда Галилеянин и увлек за собою довольно народа; но он погиб, и все, которые слушались его, рассыпались (Деян. 5:37)

Напишите отзыв о статье "Иуда Галилеянин"

Примечания

  1. Mark A. Chancey. The Myth of a Gentile Galilee: The Population of Galilee and New Testament Studies. — Cambridge: Cambridge University Press, 2004. — P. 129-130. — 248 p. — ISBN 978-0521609487.
  2. [ec-dejavu.ru/q/Qumran.html Кумранские рукописи как источник по истории Палестины I в. н. э.]

Ссылки

Отрывок, характеризующий Иуда Галилеянин

В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.