Иуда ибн-Курайш

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Иуда ибн-Курайш
ивр.יהודה אבן קריש‏‎
араб. يهوذا بن قريش
Дата рождения:

конец VIII века

Место рождения:

Тагорт, Северная Африка

Дата смерти:

начало IX века

Научная сфера:

грамматик, лексикограф

Известен как:

первооткрыватель близкого родства семитских языков

Иу́да ибн-Кура́йш (ивр.יהודה אבן קריש‏‎, араб. يهوذا بن قريش‎; конец VIII—начало IX века) — средневековый еврейский грамматик и лексикограф, родился в Тагорте (Северная Африка).

Хотя в своих грамматических трудах Иуда и мало добавляет к работам предшественников, большое значение имеют те данные, которые он внёс в сравнительную филологию. Так, он установил близкое родство семитических языков, их происхождение из одного общего источника и то, что все они подчиняются одинаковым лингвистическим законам. Его «Risalah», арабское послание к фецской общине[1], заключает в себе первый критический материал к сравнительному изучению семитических языков. В предисловии Иуда предостерегает общину от пренебрежения изучением Таргума, так как последний имеет огромное значение для правильного понимания Библии, содержащей, как известно, немало арамеизмов. Его толкования текста Св. Писания вполне самостоятельны, и он отстаивает свои положения даже вопреки утверждениям Мишны и Талмуда. Ввиду этого Иуда ошибочно считался караимом. Ему приписывается, кроме «Risalah», составление также словаря и трактата о заповедях. Хотя Иуда сам упоминает в вышеназванном своём «Послании» об этом словаре, однако ни о нём, ни о трактате о заповедях ничего не известно.



Источник

[ru.wikisource.org/wiki/ЕЭБЕ/Иуда_ибн-Курайш Иуда ибн-Курайш] — статья из Еврейской энциклопедии Брокгауза и Ефрона

Напишите отзыв о статье "Иуда ибн-Курайш"

Примечания

  1. édition Barges et Goldberg, Paris, 1857

Ср.: Goldberg, предисловие к Risalah; Karpeles, Gesch. der jüd. Literatur, I, 135 sqq.; Winter-Wünsche, Jüdische Literatur, II, 442—144. [J. E., VIII, 345].

Отрывок, характеризующий Иуда ибн-Курайш

– Я скажу ему, я всё еще раз скажу ему, – сказал Пьер; – но… я бы желал знать одно…
«Что знать?» спросил взгляд Наташи.
– Я бы желал знать, любили ли вы… – Пьер не знал как назвать Анатоля и покраснел при мысли о нем, – любили ли вы этого дурного человека?
– Не называйте его дурным, – сказала Наташа. – Но я ничего – ничего не знаю… – Она опять заплакала.
И еще больше чувство жалости, нежности и любви охватило Пьера. Он слышал как под очками его текли слезы и надеялся, что их не заметят.
– Не будем больше говорить, мой друг, – сказал Пьер.
Так странно вдруг для Наташи показался этот его кроткий, нежный, задушевный голос.
– Не будем говорить, мой друг, я всё скажу ему; но об одном прошу вас – считайте меня своим другом, и ежели вам нужна помощь, совет, просто нужно будет излить свою душу кому нибудь – не теперь, а когда у вас ясно будет в душе – вспомните обо мне. – Он взял и поцеловал ее руку. – Я счастлив буду, ежели в состоянии буду… – Пьер смутился.
– Не говорите со мной так: я не стою этого! – вскрикнула Наташа и хотела уйти из комнаты, но Пьер удержал ее за руку. Он знал, что ему нужно что то еще сказать ей. Но когда он сказал это, он удивился сам своим словам.
– Перестаньте, перестаньте, вся жизнь впереди для вас, – сказал он ей.
– Для меня? Нет! Для меня всё пропало, – сказала она со стыдом и самоунижением.
– Все пропало? – повторил он. – Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире, и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей.
Наташа в первый раз после многих дней заплакала слезами благодарности и умиления и взглянув на Пьера вышла из комнаты.
Пьер тоже вслед за нею почти выбежал в переднюю, удерживая слезы умиления и счастья, давившие его горло, не попадая в рукава надел шубу и сел в сани.
– Теперь куда прикажете? – спросил кучер.
«Куда? спросил себя Пьер. Куда же можно ехать теперь? Неужели в клуб или гости?» Все люди казались так жалки, так бедны в сравнении с тем чувством умиления и любви, которое он испытывал; в сравнении с тем размягченным, благодарным взглядом, которым она последний раз из за слез взглянула на него.
– Домой, – сказал Пьер, несмотря на десять градусов мороза распахивая медвежью шубу на своей широкой, радостно дышавшей груди.