Иудаизм

Иудаи́зм, иуде́йство (др.-греч. Ἰουδαϊσμός), «иудейская религия» — религиозное, национальное и этическое мировоззрение, сформировавшееся у еврейского народа, одна из древнейших монотеистических религий человечества и самая древняя из существующих по настоящее время

Иудеи — этнорелигиозная группа, включающая тех, кто был рождён евреем, и тех, кто обратился в иудаизм. В 2010 году численность иудеев во всём мире оценивалась в 13,4 миллиона, или около 0,2 % от всего населения Земли. Около 42 % всех иудеев проживает в Израиле и около 42 % проживает в США и Канаде, большинство остальных проживает в Европе.

Иудаизм заявляет об исторической преемственности, охватывающей более чем 3000 лет.

Происхождение термина

Изначальный смысл слова иудей — израильтянин из колена Иуды. Когда, после падения Северного Израильского царства и увода в плен его жителей — десяти колен Израилевых, Иудейское царство осталось единственным представителем всего народа, то название «иудей» стало почти тождественным названию «еврей».

Термин «иудаизм» происходит от греческого Ἰουδαϊσμός (в русском произношении «иудаисмо́с»), появляющегося в еврейско-эллинистической литературе на рубеже I в. до н. э. (2Макк. 2:21; 8:1) и обозначающего еврейскую религию как антитезу эллинистическому язычеству. В некоторых языках наряду с термином «иудаизм», обозначающим еврейскую религию в узком смысле, существует более общий термин, охватывающий всю еврейскую цивилизацию, включая религию, в целом — русское еврейство, немецкое Judentum, английское Jewry или Jewish People. На иврите термины «иудаизм» и «еврейство» обозначаются одним и тем же словом יהדות. Термин ивр. ‏יַהֲדוּת‏‎ (яхадут), возник в иврите после Вавилонского пленения. На идише иудаизм традиционно обозначается термином идиш ‏ייִדישקײט‏‎ (идишка́йт), дословно означающим «еврейскость» (от прилагательного идиш ‏ייִדיש‏‎, еврейский), то есть еврейский образ жизни.

В большинстве языков понятия «иудей» и «еврей» обозначаются одним термином и не разграничиваются при разговоре, что соответствует трактовке [ru.wikipedia.org/w/%D0%95%D0%B2%D1%80%D0%B5%D0%B9%D1%81%D1%82%D0%B2%D0%BE еврейства] самим иудаизмом. В современном русском языке существует разделение понятий «еврей» и «иудей», обозначающих соответственно этническую принадлежность евреев и религиозную составляющую иудаизма, берущее начало из греческого языка и культуры. В английском языке существует слово judaic (иудаический, еврейский), происходящее от греческого Ioudaios — более широкого понятия, чем евреи.

Символы

В существенном смысле, символическое значение в иудаизме имеют молитва Шма и соблюдение шаббата и кашрута, ношение кипы (головного убора).

Один из внешних символов иудаизма с XIX века — шестиконечная Звезда Давида. Более древним символом иудаизма является семисвечник (Менора), который, согласно Библии и традиции, стоял в Скинии и Иерусалимском храме. Две расположенные рядом прямоугольные скрижали с закруглённой верхней гранью также являются символом иудаизма, зачастую встречающимся в орнаменте и декорации синагог. Иногда на скрижалях выгравированы 10 заповедей, в полной либо сокращённой форме, либо 10 первых букв еврейского алфавита, служащих для символической нумерации заповедей.

Библия также описывает знамёна каждого из 12 колен. Поскольку традиционно считается, что современные евреи, в основном, происходят из колена Иуды и существовавшего на его территории Иудейского царства, лев — символ этого колена — также является одним из символов иудаизма. Иногда лев изображается с царским скипетром — символом царской власти, которой наделил это колено в своём пророчестве праотец Иаков (Быт. 49:10). Также встречаются изображения двух львов, по обе стороны от скрижалей — стоящих «на страже заповедей».

• Star of David.svg

  Звезда Давида

• Menora.svg

  Менора

Вероучение

В современном иудаизме нет единого и общепризнанного института или лица, имеющего авторитет источника права, учительства или власти. Источники права ([ru.wikipedia.org/w/%D0%93%D0%B0%D0%BB%D0%B0%D1%85%D0%B0 Галахи]) современного [ru.wikipedia.org/w/%D0%9E%D1%80%D1%82%D0%BE%D0%B4%D0%BE%D0%BA%D1%81%D0%B0%D0%BB%D1%8C%D0%BD%D1%8B%D0%B9_%D0%B8%D1%83%D0%B4%D0%B0%D0%B8%D0%B7%D0%BC ортодоксального иудаизма] — устоявшиеся в различных общинах традиции и раввинские респонсы, основанные на [ru.wikipedia.org/w/%D0%A2%D0%B0%D0%BD%D0%B0%D1%85 Танахе] («[ru.wikipedia.org/w/%D0%92%D0%B5%D1%82%D1%85%D0%B8%D0%B9_%D0%97%D0%B0%D0%B2%D0%B5%D1%82 Ветхий Завет]») и [ru.wikipedia.org/w/%D0%A2%D0%B0%D0%BB%D0%BC%D1%83%D0%B4 Талмуде] («[ru.wikipedia.org/w/%D0%A3%D1%81%D1%82%D0%BD%D0%B0%D1%8F_%D0%A2%D0%BE%D1%80%D0%B0 Устной Торе]»). Галаха регулирует, в частности, те сферы жизни евреев, которые в иных правовых системах регулируются [ru.wikipedia.org/w/%D0%A3%D0%B3%D0%BE%D0%BB%D0%BE%D0%B2%D0%BD%D0%BE%D0%B5_%D0%BF%D1%80%D0%B0%D0%B2%D0%BE уголовным], гражданским, [ru.wikipedia.org/w/%D0%A1%D0%B5%D0%BC%D0%B5%D0%B9%D0%BD%D0%BE%D0%B5_%D0%BF%D1%80%D0%B0%D0%B2%D0%BE семейным], корпоративным и [ru.wikipedia.org/w/%D0%9F%D1%80%D0%B0%D0%B2%D0%BE%D0%B2%D0%BE%D0%B9_%D0%BE%D0%B1%D1%8B%D1%87%D0%B0%D0%B9 обычным] правом. Общепринятым в разных течениях ортодоксального иудаизма является составленный в XVI веке Йосефом Каро свод [ru.wikipedia.org/w/%D0%A8%D1%83%D0%BB%D1%85%D0%B0%D0%BD_%D0%B0%D1%80%D1%83%D1%85 Шулхан арух], который подвёл итог кодификативной деятельности галахических авторитетов многих поколений. Евреи-ашкеназы приняли его с дополнениями Моше Иссерлеса (Рамо), учитывающими обычаи ашкеназской общины, и рядом других, более поздних дополнений и комментариев.

Основные черты

1. Иудаизм провозгласил монотеизм, углублённый учением о сотворении человека Богом по своему образу и подобию — следствием чего является любовь Бога к человеку, стремление Бога помочь человеку и уверенность в конечной победе Добра.
2. Понятие о Боге как абсолютно Совершенном, не только абсолютном Разуме и Всемогуществе, но и источнике Благости, Любви и Справедливости, который выступает по отношению к человеку не только как Творец, но и как Отец.
3. Понятие о жизни как о Диалоге Бога и Человека, — ведущемся как на уровне индивидуума, так и на уровне народа (проявление Провидения в национальной истории) и на уровне «всего человечества как единого целого».
4. Учение об абсолютной ценности Человека, человеческой жизни (как индивидуума, так и народов и также всего человечества в целом) — как бессмертного духовного существа, созданного Богом по Своему образу и подобию, учение об идеальном назначении человека, заключающемся в бесконечном всестороннем духовном усовершенствовании.
5. Учение о равенстве всех людей в их отношениях к Богу: каждый человек является творением Божьим, его образом и подобием, каждому открыта дорога к совершенствованию в направлении познания Бога, всем людям даются средства к достижению этого предназначения — свободная воля и божественная помощь.
6. При этом у еврейского народа есть особая Миссия (то есть Избранность), заключающаяся в том, чтобы донести эти Божественные истины до человечества и через это помочь человечеству приблизиться к Богу. Для реализации этой задачи Бог заключил с еврейским народом Завет и дал ему заповеди. Божественный Завет неотменим; и он налагает на еврейский народ более высокий уровень ответственности.
7. Иудаизм предлагает всем людям и народам (неевреям) принять необходимый минимум моральных обязательств, налагаемых Торой на всё человечество: в то время как евреи обязаны соблюдать все 613 извлечённых из Пятикнижия предписаний (мицвот), нееврей, который считается участником завета, заключённого Богом с Ноем (Быт. 9:9), обязан выполнять лишь семь законов Ноевых сынов. В то же время, иудаизм принципиально не занимается миссионерством, то есть не стремится к прозелитизму (на иврите — гиюр) и является национальной религией еврейского народа.
8. Учение о полном господстве духовного начала над материей, но при этом духовной ценности также и мира материального: Бог — безусловный Владыка материи, как её Творец: и Он вручил Человеку господство над материальным миром, чтобы через материальное тело и в материальном мире осуществить своё идеальное назначение;
9. Учение о приходе Машиаха (Мессии, слово происходит от ивр. ‏מָשִׁיחַ‏‎, «помазанник», то есть царь), когда «И перекуют мечи свои на орала и копья свои — на серпы; не поднимет народ меча на народ, и не будут больше учиться воевать … и наполнится вся земля познанием Господа» (Ис. 2:4). (Машиах является царём, прямым потомком царя Давида, и, согласно иудейской традиции, должен быть помазан на царство пророком Илиёй (Элиягу), который был взят на небо живым).
10. Учение о воскресении из мёртвых в конце дней (эсхатология), то есть вера в то, что в определённое время мёртвые будут оживлены во плоти и будут снова жить на земле. О воскресении из мёртвых говорили многие еврейские пророки, такие как Иезекииль (Йехезкель), Даниил (Даниель) и др. Так, пророк Даниил об этом говорит следующее: «И многие из спящих в прахе земли пробудятся, одни для жизни вечной, другие на вечное поругание и посрамление» (Дан. 12:2).

Танах (Ветхий Завет)

Танах — ивр. ‏תנ"ך‏‎, аббревиатура, составленная из трёх слов: Тора́ ивр. ‏תורה‏‎, Невии́м ивр. ‏נביאים‏‎, Ктуви́м ивр. ‏כתובים‏‎ — Закон, Учение; Пророки и Писания. Тора иначе называется Пятикнижие Моисеево, так как эти пять книг, согласно традиции, были получены Моисеем от Всевышнего на горе Синай.

Танах называют «Еврейской Библией» (у христиан соответствует каноническим книгам Ветхого Завета). Он описывает сотворение мира и человека, Божественный завет и заповеди, а также историю еврейского народа от его возникновения до начала периода Второго Храма. Танах, а также религиозно-философские учения иудаизма послужили основой для становления христианства и ислама.

В разных контекстах Танах употребляет различные имена и эпитеты, прямо или косвенно обозначающие Бога. Классические комментаторы объясняют различные аспекты, связанные с употреблением каждого из этих имён, например, преобладание качества милосердия над строгим судом, и так далее.

Изучение особенностей текста, связанных с употреблением того или иного имени, легло в основу Документальной гипотезы современной Библейской критики.

Тора (Пятикнижие)

То́рa (ивр. תּוֹרָה — тора́, букв. «учение, закон»; в ашкеназском произношении — То́йрэ).

• Как правило, Торой называют Пятикнижие Моисе́ево (греч. πεντάτευχος) или Кни́ги Моисе́евы.
• В самом Пятикнижии «Торой» часто называется отдельное предписание Бога (Исх.15:25), отдельные заповеди (Быт.26:5) или совокупность законов, относящихся к тому или иному предмету, например, «закон (Тора) всесожжения» (Лев.6:2), «закон (Тора) о жертве повинности» (Лев.7:1) и т. п.
• Слово «Тора» также встречается в смысле поучения или родительского наставления.
• Иногда Торой называют весь Танах.
• Дальнейшее расширение значения произошло с различением Письменного Закона (Тора ше-би-хтав) и Устного Закона (Тора ше-бе-‘ал пе): встречающееся в Пятикнижии множественное число торот было интерпретировано как относящееся к этим двум сферам Божественного откровения, которые традиционно рассматриваются как данные Моисею на горе Синай.
• В самом широком смысле Торой называют всю совокупность еврейского традиционного закона.
• Термин Тора означает также учение — философскую, научную и т. п. систему (например, торат Кант — `теория, учение, философия Канта`; торат а-яхасут — `Теория Относительности`).

Комментарии к Торе

Так как текст Торы и её истинный смысл достаточно труден для понимания (в том числе даже для изучающих её людей), веками мудрецы пытались комментировать отдельные её положения. Некоторые комментаторы, например Раши, создали комментарии почти к каждому предложению Письменной Торы. По данным традиции, Моисей получил на горе Синай вместе с Письменной и устную Тору, которая раскрывает глубинный, скрытый смысл, дополняет Письменную и объясняет то, что там «недосказано». Хотя в Письменной Торе нет прямого подтверждения об устной Торе, в книге Шмот (Исход) сказано: «И написал Моисей все слова Господни…» (Шмот, 24:4).

Из поколения в поколение Устная Тора передавалась лишь в виде устного предания, пока не была записана во II веке в виде Мишны, а позднее — в Гемаре, которые вместе составляют Талмуд.

В современные издания Талмуда включают комментарии многих выдающихся мудрецов Торы из разных поколений: от гаонов (геоним) (раннее средневековье) до XVII века.

Другая часть комментариев вошла в Мидраш. Существуют мидраши на книги Бытие (Брешит Рабба), Левит (Вайикра Рабба) (ранние мидраши), на книгу Исход (Шмот Рабба).

Есть также Тосефта (пояснения и дополнения к Мишне).

История

На сегодняшний день, несмотря на заметные успехи библейской археологии, Танах (Ветхий Завет) является практически единственным источником сведений о древнейшей истории израильтян, и поэтому не представляется возможным установить, в каком пункте древнееврейская история перестаёт быть чисто легендарной. Первой личностью, упоминаемой в Танахе, о которой имеется независимое письменное свидетельство, является Ахав, царь Израиля; о нём говорится в одном ассирийском письме, датированном 853 г. до н. э. В то же время в двух небиблейских источниках (Стела царя Меша и Стела из Тель-Дана) упоминается о династии царя Давида (бейт Давид), который по реконструированной на основе текста Танаха хронологии должен был жить за 100—150 лет до времени создания этих письменных текстов в камне. В Стеле Меша говорится о войнах Меша с царём Омри, отцом Ахава.

История иудаизма делится на следующие большие периоды развития:

• [ru.wikipedia.org/w/%D0%AF%D1%85%D0%B2%D0%B8%D0%B7%D0%BC «библейский» иудаизм] (X в. до н. э. — VI в. до н. э.),
• [ru.wikipedia.org/w/%D0%98%D1%83%D0%B4%D0%B0%D0%B8%D0%B7%D0%BC_%D0%92%D1%82%D0%BE%D1%80%D0%BE%D0%B3%D0%BE_%D1%85%D1%80%D0%B0%D0%BC%D0%B0 Иудаизм Второго храма] (VI в. до н. э. — II в. н. э.), включая эллинистический иудаизм (после 323 г. до н. э.),
• [ru.wikipedia.org/w/%D0%A2%D0%B0%D0%BB%D0%BC%D1%83%D0%B4%D0%B8%D1%87%D0%B5%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9_%D0%B8%D1%83%D0%B4%D0%B0%D0%B8%D0%B7%D0%BC Талмудический иудаизм] (II в. н. э. — XVIII в. н. э.),
• современный иудаизм (с 1750 г. по настоящее время).

Гипотезы о происхождении

Многие из учёных — убеждённые сторонники документальной гипотезы, которая утверждает, что Тора (Пятикнижие) приобрела современную форму путём объединения нескольких первоначально независимых литературных источников, а не написана полностью Моисеем.

Многие полагают, что во время Первого Храмового периода люди Израиля верили, что у каждого народа существует свой бог, но их Бог является самым главным Богом, то есть придерживались монолатрии. Проводились параллели с маздаизмом и зороастризмом, в том числе Ахура Мазды и Иеговы, дуализма (Иеговы и Сатаны). Некоторые утверждают, что реакцией на дуализм было, наоборот, развитие строгого монотеизма во время Вавилонского пленения. В текстах Танах после Вавилонского Плена и строительства Второго Храма стали появляться упоминания о причастности сатаны к грехопадению, чего не наблюдалось в более ранних источниках. По этой гипотезе только в эллинистический период большинство иудеев начали верить, что их Бог — единственный, и что их народ сплачивает единая религия.

Джон Дей полагает, что истоки библейских Эль, Баала и т. д. возможно имеют корни в ранней ханаанитской религии, основанной на пантеоне богов, подобном греческому.

Профессор кафедры иудаики Нью-Йоркского университета Л. Шиффман пишет:

Некоторые учёные утверждают, что вероучение патриархов было просто одной из форм монолатрии…, но Библия твёрдо свидетельствует, что патриархи были настоящими монотеистами. Вместе с тем, позднейшее развитие библейской системы жертвоприношений делает очевидным тот факт, что ранние израильтяне также верили в демонические силы. Божественная свита ангельских существ в том виде, как она описывается в некоторых псалмах, несколько напоминает пантеоны политеистических Месопотамии и Угарита….

Течения иудаизма

Современный иудаизм включает различные «течения» или «направления», сформировавшиеся в XIX—XX веках. Самыми крупными являются ортодоксальный иудаизм (включающий, в свою очередь, [ru.wikipedia.org/w/%D0%A5%D0%B0%D1%81%D0%B8%D0%B4%D0%B8%D0%B7%D0%BC хасидов], «[ru.wikipedia.org/w/%D0%9B%D0%B8%D1%82%D0%B2%D0%B0%D0%BA%D0%B8 литваков]», современную ортодоксию, [ru.wikipedia.org/w/%D0%A0%D0%B5%D0%BB%D0%B8%D0%B3%D0%B8%D0%BE%D0%B7%D0%BD%D1%8B%D0%B9_%D1%81%D0%B8%D0%BE%D0%BD%D0%B8%D0%B7%D0%BC религиозных сионистов], и т. д.), реформистское и консервативное течения (в основном, в США и Канаде). В некоторых странах течение, приблизительно соответствующее реформистскому, называется либеральным либо прогрессивным иудаизмом, а сторонников консервативного иудаизма вне США и Канады называют «масорти». Кроме того, последователями «традиционного» иудаизма, или «масорати», иногда называют прослойку людей (в первую очередь, в Израиле), которые, сами не являясь ортодоксами, тем не менее, соблюдают многие традиции и являются сторонниками ортодоксального иудаизма. Похожая ситуация существовала и сохраняется по сей день в бывшем СССР, где большинство людей, исповедующих иудаизм, не соблюдают всех его предписаний на бытовом уровне в ортодоксальной интерпретации, но, тем не менее, не относят себя к другим течениям, и уважают авторитет ортодоксальных раввинов. Однако, после распада СССР, в России возникли и общины, связанные с прогрессивным течением.

Ортодоксальный иудаизм

Ортодоксальный иудаизм (от др.-греч. ὀρθοδοξία — букв. «правильное мнение») — общее название течений в иудаизме, последователи которых являются продолжателями классической формы еврейской религии. Ортодоксальный иудаизм считает обязательным соблюдение еврейского религиозного закона (Галаха) в том виде, в каком он зафиксирован в Талмуде и кодифицирован в своде Шулхан арух. В ортодоксальном иудаизме есть несколько направлений — литовское, хасидизм различного толка, модернистский ортодоксальный иудаизм (от англ. Modern Orthodox Judaism), религиозный сионизм. Общее количество последователей — более 4-х миллионов человек.

Литваки

Представители наиболее классического направления в ашкеназской ветви современного иудаизма.

Называются литваками, так как основные их духовные центры — иешивы находились, вплоть до Второй мировой войны, преимущественно в Литве (в Литву, точнее, Великое княжество Литовское входили земли современной Литвы, Беларуси части Польши и Украины).

«Литовская Школа» появилась хронологически раньше хасидизма и религиозного сионизма.

Литваки являются последователями Виленского Гаона (рабби Элиягу бен Шлоймэ Залмана), великого еврейского учёного-талмудиста. С его благословения была создана первая иешива литваков современного образца в Воложине.

В России литваки входят в состав КЕРООРа (Конгресс еврейских религиозных общин и организаций России).

Выдающиеся раввины, учёные и общественные деятели, принадлежащие к течению литваков: рабби Исроэль Мейр а-Коэн (Хафец Хаим), рав Шах.

Хасидизм

Религиозно-мистическое движение, возникшее в XVIII веке. В настоящее время центры хасидизма расположены в Израиле, США, Великобритании и Бельгии.

См. также Хабад.

Ортодоксальный модернизм

Ортодоксальный модернизм придерживается всех принципов ортодоксального иудаизма, при этом интегрирует их с современной культурой и цивилизацией, а также с религиозным пониманием сионизма. В Израиле его последователями является более половины ортодоксально-религиозного еврейского населения.

В XIX веке начальные формы «Современной ортодоксии» создали раввины Азриэль Хильдесхаймер (1820—1899) и Шимшон-Рафаэль Гирш (1808—1888), которые провозгласили принцип Тора вэ дэрех эрец — гармоничное сочетание Торы с окружающим (современным) миром.

Религиозный сионизм

Иное направление «Современной ортодоксии» — религиозный сионизм — возникло в 1850-е годы и связано с именем рава Цви Калишером и ряда других раввинов, а затем в начале XX века разработано равом Авраамом-Ицхаком Куком.

Во второй половине XX века главные идеологи движения р. Цви-Иехуда Кук (Израиль) и р. Йосеф-Дов Соловейчик (США).

Видные представители в настоящее время: р. Авраам Шапира (умер в 2007 году), р. Элиезер Беркович (умер в 1992 году), р. Мордехай Элон, р. Шломо Рискин, р. Йехуда Амиталь, р. Аарон Лихтенштейн, р. Ури Шерки, р. Шломо Авинер.

В русскоязычной еврейской общине принципам современной ортодоксии и религиозного сионизма следует организация Маханаим во главе с Зеевом Дашевским и Пинхасом Полонским.

Реформистский (прогрессивный) иудаизм

Возник в начале XIX века на основе идей рационализма и изменения системы заповедей — сохранения «этических» заповедей при отказе от «ритуальных» заповедей. Движение прогрессивного иудаизма — это либеральное течение в иудаизме. Прогрессивный иудаизм считает, что еврейская традиция постоянно развивается, с каждым новым поколением приобретая новый смысл и новое содержание. Прогрессивный иудаизм стремится к обновлению и реформе религиозных обрядов в духе современности и принципиально отвергает Галаху.

Движение прогрессивного иудаизма считает себя продолжателем дела пророков Израиля и следует по пути справедливости, милосердия и уважения к ближнему. Движение прогрессивного иудаизма стремится связать современную жизнь с еврейским Учением; его сторонники уверены в том, что на рубеже тысячелетий еврейские традиции и еврейское воспитание нисколько не утратили своей актуальности.

Зародившись около 200 лет назад в Европе, прогрессивный иудаизм насчитывает сегодня более миллиона приверженцев, проживающих на 5 континентах, в 36 странах. Большая часть приверженцев проживает в США, где сложился классический реформистский иудаизм, изначально задуманный в качестве универсального, а не исключительно еврейского рационального морально-этического учения. Реформистский иудаизм признаёт евреями как принявших иудаизм (в любой его форме) неевреев, так и потомков евреев по отцовской либо материнской линии.

В Великобритании идейно близкое к реформистскому иудаизму движение называется либеральным. Реформистский же иудаизм в Великобритании идейно ближе к консервативному движению в США. В совокупности, либеральное, реформистское, а также реконструктивистское движения называют прогрессивным иудаизмом.

Консервативный иудаизм

Современное течение в иудаизме, возникло в середине XIX века в Германии, первые организованные формы образовались в начале XX века в США. Изначально было ответвлением реформистского иудаизма.

Консервативный иудаизм стал массовым движением в США после массовой иммиграции евреев из Восточной Европы, в большинстве своём выходцев из традиционных (ортодоксальных, в современной терминологии) семей, примкнувших к существующим реформистским общинам. Им был чужд классический реформистский иудаизм немецкого толка, но, в то же время, они не отводили повседневному соблюдению ту же роль, что большинство ортодоксов. В итоге, консервативный иудаизм выделился в отдельное движение, но, в то же время, под его влиянием многие традиционные обряды вернулись в реформистский иудаизм.

В США также существует небольшая прослойка, условно именуемая Conservadox, описывающая людей, чья религиозная практика попадает в промежуток от консервативного до ортодоксального (модернистского) иудаизма. Часто это выходцы из ортодоксальных семей, придерживающихся религиозных обрядов менее строго, чем это принято в ортодоксальных общинах, но более строго, чем принято в консервативных, и без практик, почерпнутых консерваторами у реформистов. Примерно ту же группу нередко называют «традиционными» евреями (противопоставляя их как ультраортодоксам, так и реформистам и идейно близкой им части консерваторов). Таким образом, спектр взглядов и практик, составляющих консервативный иудаизм, весьма широк.

Реконструктивистский иудаизм

Движение, базирующееся на идеях раввина Мордехая Каплана об иудаизме как цивилизации, изначально — ответвление консервативного иудаизма. Входит, наряду с реформистским иудаизмом, в World Union for Progressive Judaism.

Прочие течения иудаизма

• [www.teena.org.il/index.php?a=st&id=368 Движение гуманистического иудаизма]
• Обновленческий иудаизм раввина Майкла Лернера

Иудаизм в русской этнической среде

См. статью Субботники

Святые места

Святой город — Иерусалим, в котором находился Храм. Храмовая гора, на которой возвышался Храм, — в иудаизме считается наиболее святым местом. Другие святые места иудаизма — Пещера Махпела в Хевроне, где похоронены библейские праотцы, Вифлеем (Бейт-Лехем) — город, на пути к которому похоронена праматерь Рахиль, Наблус (Шхем), где похоронен Иосиф, Цфат, в котором развилось мистическое учение Каббалы и Тверия, где долгое время заседал Синедрион.

Статус иудаизма в Израиле

• Flag of Israel.svg

  Звезда Давида, один из символов еврейства, на флаге Государства Израиль

• Coat of arms of Israel.svg

  Менора, один из символов иудаизма, на гербе Государства Израиль

Среди еврейского населения Израиля (5,3 млн) около 25 % являются полностью соблюдающими сторонниками ортодоксального иудаизма (из них около половины — сторонники литовского направления и хасидизма, другая половина — сторонники религиозного сионизма), ещё около 35 % соблюдают частично, но также считают себя сторонниками ортодоксального иудаизма. Сторонники консервативного и реформистского направлений составляют около 7 % (на 2013).

В Государстве Израиль религия не является государственной (то есть обязательной для граждан), но она и не отделена от государства. Есть вопросы (женитьба, развод, смерть, гиюр — переход в иудаизм), которые находятся в исключительном ведении религиозных учреждений. Есть также и другие вопросы, которые могут рассматриваться религиозным судом «Бейт дин» по обоюдному согласию сторон. В любом случае возможна апелляция в Верховный суд. Некоторые законы Израиля приняты на основании традиционного иудейского права — Галахи.

Также выходным днём в Израиле является суббота, а праздничными — все праздничные дни (Песах, Шавуот, Рош а-Шана, Йом Кипур, Суккот) в соответствии с иудаизмом.

Взаимоотношения с другими религиями

Иудаизм и язычество

Общее отношение иудаизма к языческим религиям иллюстрирует молитва Алейну Лешабе́ах (современный текст написал вавилонский талмудист Рав Аба Арика, III век), которая завершает молитвословия всех служб еврейского суточного круга:

На нас возложено прославлять Господа всего мира, провозглашать величие Создателя вселенной. Ибо он не сделал нас подобными народам мира, не дал нам быть похожими на племена земные. Он дал нам не их удел, и не ту судьбу, что всем их полчищам. Ибо они поклоняются пустоте и тщете, и молятся божествам, которые не спасают <…>.

— Русский перевод по: «Сидур Врата молитвы» под редакцией Пинхаса Полонского — М., 1993, стр. 144—145.

Попытка навязать иудейской общине верования эллинов привела к войне Маккавеев.

См. также: Ханука

Иудаизм и христианство

См. также: Христианство и антисемитизм, История раннего христианства и Фарисеи

В целом иудаизм относится к христианству как к своему «производному» — то есть как к «дочерней религии», призванной нести базовые элементы иудаизма народам мира:

«<…> и всё происшедшее с Йешуа Ганоцри и с пророком измаильтян, который пришёл после него, было подготовкой пути для царя Машиаха, подготовкой к тому, чтобы весь мир стал служить Всевышнему, как сказано: «Тогда Я вложу в уста всех народов ясные речи, и станут люди призывать имя Господа и будут служить Ему все вместе» (Соф. 3:9). Каким образом [те двое способствовали этому]? Благодаря им весь мир наполнился вестью о Машиахе, о Торе и о заповедях. И достигли эти вести дальних островов, и среди многих народов с необрезанным сердцем начали рассуждать о Машиахе, и о заповедях Торы. Одни из этих людей говорят, что заповеди эти были истинными, но в наше время потеряли силу, ибо были даны только на время. Другие — что заповеди следует понимать иносказательно, а не буквально, и уже пришёл Машиах, и объяснил их тайный смысл. Но когда придет истинный Машиах, и преуспеет, и достигнет величия, сразу все они поймут, что научили их отцы ложному и что их пророки и предки ввели их в заблуждение.»

— [www.machanaim.org/philosof/mishne/tzar.htm Рамбам. Мишне Тора, Законы о царях, гл. 11:4]

В авторитетной раввинистической литературе нет единого мнения, считать ли христианство с его тринитарной и христологической догматикой, разработанной в IV веке, идолопоклонством (язычеством) или же приемлемой (для неевреев) формой монотеизма, известной в Тосефте как шитуф (термин подразумевает поклонение истинному Богу вместе с «дополнительными»).

Христианство исторически возникло в религиозном контексте иудаизма: сам Иисус (ивр. ‏יֵשׁוּעַ‏‎) и его непосредственные последователи (апостолы) были по рождению и воспитанию иудеями; многие евреи воспринимали их в качестве одной из многочисленных иудейских сект. Так, согласно 24-й главе Книги Деяний, на суде над апостолом Павлом сам Павел декларирует себя как фарисея, и при этом он именуется от лица первосвященника и иудейских старейшин «представителем Назорейской ереси» (Деян. 24:5).

С точки зрения иудаизма, личность Иисуса из Назарета не имеет никакого религиозного значения, и признание его мессианского статуса (и, соответственно, использование титула «Христос» по отношению к нему) неприемлемо. В иудейских религиозных текстах той эпохи нет упоминаний о личности, которую можно было бы достоверно отождествить с Иисусом.

Иудаизм и ислам

Взаимодействие ислама и иудаизма началось в VII веке с возникновением и распространением ислама на Аравийском полуострове. Ислам и иудаизм относятся к авраамическим религиям, происходя из общей древней традиции, восходящей к Аврааму. Поэтому есть много общих аспектов между этими религиями. Мухаммед утверждал, что вера, которую он провозгласил, есть ни что иное, как чистейшая религия Авраама, впоследствии искажённая как иудеями, так и христианами.

Иудеи признают ислам, в отличие от христианства, последовательным монотеизмом. Традиционно, евреям, живущим в мусульманских странах, было разрешено исповедовать свою религию и управлять своими внутренними делами. Они были свободны в выборе места жительства и профессии. Период с 712 по 1066 годы был назван золотым веком еврейской культуры в исламской Андалусии (Испания). Лев Поляков пишет, что евреи в мусульманских странах пользовались большими привилегиями, их общины процветали. Не было никаких законов или социальных барьеров, препятствующих ведению ими коммерческой деятельности. Многие евреи мигрировали в районы, завоёванные мусульманами, и образовали там свои общины. Османская империя стала убежищем для евреев, которые были изгнаны с территории Испании католической церковью.

Традиционно немусульмане, в том числе евреи, в мусульманских странах находились в положении подданства. Для этих народов существовал статус зимми, основанный на законах, которые были разработаны мусульманскими авторитетами во времена Аббасидов. Пользуясь защитой жизни и имущества, они обязаны были признать безраздельное господство ислама во всех сферах жизни общества и платить специальный налог (джизья). Вместе с тем они освобождались от других налогов (закят) и освобождались от службы в армии.

Народы, исповедующие иудаизм

В течение веков в еврейской диаспоре сложились многочисленные группы евреев, характеризующиеся культурными и языковыми особенностями. Многие из них говорят или говорили на особых еврейских этнолектах, диалектах и языках.

См. также

• Иудаика
• Еврейство
• Библеистика
• Караимизм
• Мессианский иудаизм

Литература

• [verigi.ru/?book=205 Алов А. А., Владимиров Н. Г. — Иудаизм в России]. М.: Институт Наследия, 1997
• [lib.ru/PSIHO/FREUD/moisej.txt Фрейд З. — «Этот человек Моисей»]
• [monotheism.narod.ru/religionknowledge/nicolsky.djvu Никольский Н. М. «Политеизм и монотеизм в еврейской религии» (на белорус. яз., Минск, 1931; рус. вариант в кн.: Никольский Н. М. Избр. произведения по истории религии, М., 1974)] (недоступная ссылка с 15-05-2013 (3998 дней) — история)
• Фишбейн М. Религиозные традиции иудаизма // Религиозные традиции мира. Т. 1. М., 1996.
• Иудаизм от А до Я./ сост. Н. Б. Антонов. М.: АСТ: Восток-Запад, 2007—288 с.

Ресурсы по иудаизму

• [toldot.ru/ Иудаизм и Евреи]
• [www.istok.ru/ Иудаизм — книги, статьи, лекции]
• [www.ejwiki.org/ ЕЖеВика — Академическая Вики-энциклопедия по еврейским и израильским темам]
• [www.chagsameach.ru/ Еврейские праздники и традиции]
• [ru.chabad.org/ Хабад Любавич]
• [www.jewradio.net/ Еврейское Радио] Уроки Иудаизма в прямом эфире.
• [www.chassidus.ru/ «Хасидус по-русски»] Еврейский портал по изучению иудаизма. Более ста книг по иудаизму онлайн.
• [jewish-library.ru/ Еврейская электронная библиотека]
• [www.evreyatlanta.org/ «Рассказывает рав Исроэль Зельман»].
• [5thdimension.org/wp/lectures Лекции по Торе и Каббале в формате MP3]
• [www.machanaim.org/ Маханаим — еврейский культурно-религиозный центр]
• www.evrey.com/
• [www.jewish.ru/ Глобальный еврейский on-line центр]
• [iudaizm.com/ Аудио и видео онлайн лекции по иудаизму]
• [www.machonmeir.org.il/Russian/ Махон Меир]
• [sinagoga.jeps.ru/iudaizm/praktika-evrejskoj-zhizni/ Практика иудаизма]

Ссылки

• [www.eleven.co.il/article/11877 Иудаизм] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
• [www.istok.ru/ «Иудаизм»] . Книги по иудаизму
• [www.krugosvet.ru/articles/52/1005265/1005265a1.htm Статья «Иудаизм»]. Энциклопедия «Кругосвет».
• [www.religio.ru/lecsicon/09/237.html Статья «Иудаизм»]. «Мир религий».
• [lvov.judaica.spb.ru/judaism.shtml Статья «Иудаизм (краткий очерк)»]. Сайт А. Львова.
• [www.machanaim.org/yearroun/inb_trad.htm «Еврейская традиция»] Школьный учебник
• [www.svob.narod.ru/bibl/judaism.htm «История иудаизма до нашей эры»] Обзорно-аналитическая статья Юрия Клименковского
• [toldot.ru/tora/articles/articles_757.html?template=83 «Иудаизм и Ислам»] Обзорно-аналитическая статья
• [www.spiritualportal.ru/viewtopic.php?p=1842#p1810 Словарь терминов, используемых в текстах Иудаизма]
• [www.philosophi-terms.ru/word/%D0%98%D1%83%D0%B4%D0%B0%D0%B8%D0%B7%D0%BC Новейший философский словарь]

Отрывок, характеризующий Иудаизм

– Ну, а остальных ты куда деваешь? – сказал Долохов.
– Как куда? Отсылаю под г'асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.
– Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.
– А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, – продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. – Ну этого ты зачем взял к себе? – сказал он, покачивая головой. – Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?
Эсаул, щуря светлые глаза, одобрительно кивал головой.
– Это все г'авно, тут Рассуждать нечего. Я на свою душу взять не хочу. Ты говог'ишь – помг'ут. Ну, хог'ошо. Только бы не от меня.
Долохов засмеялся.
– Кто же им не велел меня двадцать раз поймать? А ведь поймают – меня и тебя, с твоим рыцарством, все равно на осинку. – Он помолчал. – Однако надо дело делать. Послать моего казака с вьюком! У меня два французских мундира. Что ж, едем со мной? – спросил он у Пети.
– Я? Да, да, непременно, – покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».
На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.
– Потому что, – согласитесь сами, – если не знать верно, сколько там, от этого зависит жизнь, может быть, сотен, а тут мы одни, и потом мне очень этого хочется, и непременно, непременно поеду, вы уж меня не удержите, – говорил он, – только хуже будет…


Одевшись в французские шинели и кивера, Петя с Долоховым поехали на ту просеку, с которой Денисов смотрел на лагерь, и, выехав из леса в совершенной темноте, спустились в лощину. Съехав вниз, Долохов велел сопровождавшим его казакам дожидаться тут и поехал крупной рысью по дороге к мосту. Петя, замирая от волнения, ехал с ним рядом.
– Если попадемся, я живым не отдамся, у меня пистолет, – прошептал Петя.
– Не говори по русски, – быстрым шепотом сказал Долохов, и в ту же минуту в темноте послышался оклик: «Qui vive?» [Кто идет?] и звон ружья.
Кровь бросилась в лицо Пети, и он схватился за пистолет.
– Lanciers du sixieme, [Уланы шестого полка.] – проговорил Долохов, не укорачивая и не прибавляя хода лошади. Черная фигура часового стояла на мосту.
– Mot d'ordre? [Отзыв?] – Долохов придержал лошадь и поехал шагом.
– Dites donc, le colonel Gerard est ici? [Скажи, здесь ли полковник Жерар?] – сказал он.
– Mot d'ordre! – не отвечая, сказал часовой, загораживая дорогу.
– Quand un officier fait sa ronde, les sentinelles ne demandent pas le mot d'ordre… – крикнул Долохов, вдруг вспыхнув, наезжая лошадью на часового. – Je vous demande si le colonel est ici? [Когда офицер объезжает цепь, часовые не спрашивают отзыва… Я спрашиваю, тут ли полковник?]
И, не дожидаясь ответа от посторонившегося часового, Долохов шагом поехал в гору.
Заметив черную тень человека, переходящего через дорогу, Долохов остановил этого человека и спросил, где командир и офицеры? Человек этот, с мешком на плече, солдат, остановился, близко подошел к лошади Долохова, дотрогиваясь до нее рукою, и просто и дружелюбно рассказал, что командир и офицеры были выше на горе, с правой стороны, на дворе фермы (так он называл господскую усадьбу).
Проехав по дороге, с обеих сторон которой звучал от костров французский говор, Долохов повернул во двор господского дома. Проехав в ворота, он слез с лошади и подошел к большому пылавшему костру, вокруг которого, громко разговаривая, сидело несколько человек. В котелке с краю варилось что то, и солдат в колпаке и синей шинели, стоя на коленях, ярко освещенный огнем, мешал в нем шомполом.
– Oh, c'est un dur a cuire, [С этим чертом не сладишь.] – говорил один из офицеров, сидевших в тени с противоположной стороны костра.
– Il les fera marcher les lapins… [Он их проберет…] – со смехом сказал другой. Оба замолкли, вглядываясь в темноту на звук шагов Долохова и Пети, подходивших к костру с своими лошадьми.
– Bonjour, messieurs! [Здравствуйте, господа!] – громко, отчетливо выговорил Долохов.
Офицеры зашевелились в тени костра, и один, высокий офицер с длинной шеей, обойдя огонь, подошел к Долохову.
– C'est vous, Clement? – сказал он. – D'ou, diable… [Это вы, Клеман? Откуда, черт…] – но он не докончил, узнав свою ошибку, и, слегка нахмурившись, как с незнакомым, поздоровался с Долоховым, спрашивая его, чем он может служить. Долохов рассказал, что он с товарищем догонял свой полк, и спросил, обращаясь ко всем вообще, не знали ли офицеры чего нибудь о шестом полку. Никто ничего не знал; и Пете показалось, что офицеры враждебно и подозрительно стали осматривать его и Долохова. Несколько секунд все молчали.
– Si vous comptez sur la soupe du soir, vous venez trop tard, [Если вы рассчитываете на ужин, то вы опоздали.] – сказал с сдержанным смехом голос из за костра.
Долохов отвечал, что они сыты и что им надо в ночь же ехать дальше.
Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с офицером с длинной шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая коротенькую французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени безопасна дорога от казаков впереди их.
– Les brigands sont partout, [Эти разбойники везде.] – отвечал офицер из за костра.
Долохов сказал, что казаки страшны только для таких отсталых, как он с товарищем, но что на большие отряды казаки, вероятно, не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего не ответил.
«Ну, теперь он уедет», – всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
– La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь.] – и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
«Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
Лошадей подали.
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.

Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.


Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
– Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.


О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.
Во второй день перехода, осмотрев у костра свои болячки, Пьер думал невозможным ступить на них; но когда все поднялись, он пошел, прихрамывая, и потом, когда разогрелся, пошел без боли, хотя к вечеру страшнее еще было смотреть на ноги. Но он не смотрел на них и думал о другом.
Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.
Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.


22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
Остановившись на постоялом дворе, оба купца заснули, и на другой день товарищ купца был найден зарезанным и ограбленным. Окровавленный нож найден был под подушкой старого купца. Купца судили, наказали кнутом и, выдернув ноздри, – как следует по порядку, говорил Каратаев, – сослали в каторгу.
– И вот, братец ты мой (на этом месте Пьер застал рассказ Каратаева), проходит тому делу годов десять или больше того. Живет старичок на каторге. Как следовает, покоряется, худого не делает. Только у бога смерти просит. – Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, говорит, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, купец; и богатство большое имел. Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит, бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху и деток жаль. И так то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что купца убил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? все расспросил. Заболело у него сердце. Подходит таким манером к старичку – хлоп в ноги. За меня ты, говорит, старичок, пропадаешь. Правда истинная; безвинно напрасно, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал и нож тебе под голова сонному подложил. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа.
Каратаев замолчал, радостно улыбаясь, глядя на огонь, и поправил поленья.
– Старичок и говорит: бог, мол, тебя простит, а мы все, говорит, богу грешны, я за свои грехи страдаю. Сам заплакал горючьми слезьми. Что же думаешь, соколик, – все светлее и светлее сияя восторженной улыбкой, говорил Каратаев, как будто в том, что он имел теперь рассказать, заключалась главная прелесть и все значение рассказа, – что же думаешь, соколик, объявился этот убийца самый по начальству. Я, говорит, шесть душ загубил (большой злодей был), но всего мне жальче старичка этого. Пускай же он на меня не плачется. Объявился: списали, послали бумагу, как следовает. Место дальнее, пока суд да дело, пока все бумаги списали как должно, по начальствам, значит. До царя доходило. Пока что, пришел царский указ: выпустить купца, дать ему награждения, сколько там присудили. Пришла бумага, стали старичка разыскивать. Где такой старичок безвинно напрасно страдал? От царя бумага вышла. Стали искать. – Нижняя челюсть Каратаева дрогнула. – А его уж бог простил – помер. Так то, соколик, – закончил Каратаев и долго, молча улыбаясь, смотрел перед собой.
Не самый рассказ этот, но таинственный смысл его, та восторженная радость, которая сияла в лице Каратаева при этом рассказе, таинственное значение этой радости, это то смутно и радостно наполняло теперь душу Пьера.


– A vos places! [По местам!] – вдруг закричал голос.
Между пленными и конвойными произошло радостное смятение и ожидание чего то счастливого и торжественного. Со всех сторон послышались крики команды, и с левой стороны, рысью объезжая пленных, показались кавалеристы, хорошо одетые, на хороших лошадях. На всех лицах было выражение напряженности, которая бывает у людей при близости высших властей. Пленные сбились в кучу, их столкнули с дороги; конвойные построились.
– L'Empereur! L'Empereur! Le marechal! Le duc! [Император! Император! Маршал! Герцог!] – и только что проехали сытые конвойные, как прогремела карета цугом, на серых лошадях. Пьер мельком увидал спокойное, красивое, толстое и белое лицо человека в треугольной шляпе. Это был один из маршалов. Взгляд маршала обратился на крупную, заметную фигуру Пьера, и в том выражении, с которым маршал этот нахмурился и отвернул лицо, Пьеру показалось сострадание и желание скрыть его.
Генерал, который вел депо, с красным испуганным лицом, погоняя свою худую лошадь, скакал за каретой. Несколько офицеров сошлось вместе, солдаты окружили их. У всех были взволнованно напряженные лица.
– Qu'est ce qu'il a dit? Qu'est ce qu'il a dit?.. [Что он сказал? Что? Что?..] – слышал Пьер.
Во время проезда маршала пленные сбились в кучу, и Пьер увидал Каратаева, которого он не видал еще в нынешнее утро. Каратаев в своей шинельке сидел, прислонившись к березе. В лице его, кроме выражения вчерашнего радостного умиления при рассказе о безвинном страдании купца, светилось еще выражение тихой торжественности.
Каратаев смотрел на Пьера своими добрыми, круглыми глазами, подернутыми теперь слезою, и, видимо, подзывал его к себе, хотел сказать что то. Но Пьеру слишком страшно было за себя. Он сделал так, как будто не видал его взгляда, и поспешно отошел.
Когда пленные опять тронулись, Пьер оглянулся назад. Каратаев сидел на краю дороги, у березы; и два француза что то говорили над ним. Пьер не оглядывался больше. Он шел, прихрамывая, в гору.
Сзади, с того места, где сидел Каратаев, послышался выстрел. Пьер слышал явственно этот выстрел, но в то же мгновение, как он услыхал его, Пьер вспомнил, что он не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов оставалось до Смоленска. И он стал считать. Два французские солдата, из которых один держал в руке снятое, дымящееся ружье, пробежали мимо Пьера. Они оба были бледны, и в выражении их лиц – один из них робко взглянул на Пьера – было что то похожее на то, что он видел в молодом солдате на казни. Пьер посмотрел на солдата и вспомнил о том, как этот солдат третьего дня сжег, высушивая на костре, свою рубаху и как смеялись над ним.
Собака завыла сзади, с того места, где сидел Каратаев. «Экая дура, о чем она воет?» – подумал Пьер.
Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.


Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.