Иулиания Лазаревская

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Иулиания Лазаревская
Ульяна Устиновна Осорьина

Св. Иулиания Лазаревская, икона XIX в.
Благовещенский монастырь г. Мурома
Рождение

1530(1530)
Плосна

Смерть

10 (20) февраля 1604(1604-02-20)
с. Лазарево

Почитается

в православной церкви

Прославлена

1614 год, Русская Православная Церковь

В лике

праведных

Главная святыня

мощи в c. Лазарево

День памяти

2 (15) января

Иулиания Лазаревская (или Иулиания Муромская, подлинное имя Ульяна Устиновна Осорьина; 1530 — 10 (20) января 1604, Лазарево, Муромский уезд) — святая Русской православной церкви, из семьи дворян Недюревых.

Память совершается 2 (15) января.

В 16 лет вышла замуж за Юрия Осорьина, владевшего селом Лазаревское, прославилась благочестивой жизнью, поддержкой нищих и заключенных. Во время голода при царе Борисе Годунове продала всё своё имущество для покупки хлеба для неимущих.

Умерла 10 января 1604 года, причислена к лику святых, после открытия её мощей в 1614 году.

Героиня одного из классических произведений древнерусской литературы — «Повести о Иулиании Лазаревской», написанной её сыном — Каллистратом (Дружиной) Осорьиным.



Тропарь праведной Иулиании Лазаревской, Муромской, глас 4

Просветившися Божественною благодатию, / и по смерти светлость жития твоего явила еси: / источаеши бо миро благовонное всем болящим на исцеление, / с верою приходящим к мощем твоим, / праведная мати Иулиание, / Христа Бога моли / спастися душам нашим.

Напишите отзыв о статье "Иулиания Лазаревская"

Литература

Ссылки

  • [www.juliania.orthodoxy.ru/hi/julianiya/life.php Жизнеописание святой Иулиании Лазаревской, написанное её сыном]
  • [prav-sarov.ru/archive/newspaper/prav-sarov-20111020-013.pdf Издание «Православный Саров»]
  • [lazarevo-podvorye.ru Архиерейское подворье Михаило-Архангельского храма села Лазарево Владимирской епархии РПЦ]

Отрывок, характеризующий Иулиания Лазаревская

– Enlevez moi ca, [Уберите это,] – сказал офицер, указывая на бревна и трупы; и французы, добив раненых, перебросили трупы вниз за ограду. Кто были эти люди, никто не знал. «Enlevez moi ca», – сказано только про них, и их выбросили и прибрали потом, чтобы они не воняли. Один Тьер посвятил их памяти несколько красноречивых строк: «Ces miserables avaient envahi la citadelle sacree, s'etaient empares des fusils de l'arsenal, et tiraient (ces miserables) sur les Francais. On en sabra quelques'uns et on purgea le Kremlin de leur presence. [Эти несчастные наполнили священную крепость, овладели ружьями арсенала и стреляли во французов. Некоторых из них порубили саблями, и очистили Кремль от их присутствия.]
Мюрату было доложено, что путь расчищен. Французы вошли в ворота и стали размещаться лагерем на Сенатской площади. Солдаты выкидывали стулья из окон сената на площадь и раскладывали огни.
Другие отряды проходили через Кремль и размещались по Маросейке, Лубянке, Покровке. Третьи размещались по Вздвиженке, Знаменке, Никольской, Тверской. Везде, не находя хозяев, французы размещались не как в городе на квартирах, а как в лагере, который расположен в городе.
Хотя и оборванные, голодные, измученные и уменьшенные до 1/3 части своей прежней численности, французские солдаты вступили в Москву еще в стройном порядке. Это было измученное, истощенное, но еще боевое и грозное войско. Но это было войско только до той минуты, пока солдаты этого войска не разошлись по квартирам. Как только люди полков стали расходиться по пустым и богатым домам, так навсегда уничтожалось войско и образовались не жители и не солдаты, а что то среднее, называемое мародерами. Когда, через пять недель, те же самые люди вышли из Москвы, они уже не составляли более войска. Это была толпа мародеров, из которых каждый вез или нес с собой кучу вещей, которые ему казались ценны и нужны. Цель каждого из этих людей при выходе из Москвы не состояла, как прежде, в том, чтобы завоевать, а только в том, чтобы удержать приобретенное. Подобно той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина и захватив горсть орехов, не разжимает кулака, чтобы не потерять схваченного, и этим губит себя, французы, при выходе из Москвы, очевидно, должны были погибнуть вследствие того, что они тащили с собой награбленное, но бросить это награбленное им было так же невозможно, как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами. Через десять минут после вступления каждого французского полка в какой нибудь квартал Москвы, не оставалось ни одного солдата и офицера. В окнах домов видны были люди в шинелях и штиблетах, смеясь прохаживающиеся по комнатам; в погребах, в подвалах такие же люди хозяйничали с провизией; на дворах такие же люди отпирали или отбивали ворота сараев и конюшен; в кухнях раскладывали огни, с засученными руками пекли, месили и варили, пугали, смешили и ласкали женщин и детей. И этих людей везде, и по лавкам и по домам, было много; но войска уже не было.