Иусат

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Иусат
в иероглифах
M17G43S29
X1
[1]

Иусат (Иусасет) «величайшая среди тех, кто исходит» — одна из первых богинь в древнеегипетской мифологии. Её также называют «бабушкой всех божеств». Этот эпитет употреблялся без упоминания деда, и возможно, что существовал древний миф, утерянный с течением времени, в котором рассказывалось о рождении божества посредством партеногенеза в регионе, где был культ этой богини (рядом с дельтой Нила). Альтернативные варианты написания имени Иусат: Юсаес, Осаас, Иусас и Юсас, также известен древнегреческий вариант Саосис. Отождествлялась с богиней Хатхор[1].





Отождествление с акацией

Богиня Иусат отождествлялась с акацией[2], которая считалась деревом жизни. В частности, самым старым деревом на земле считалась акация, находившаяся к северу от города Иуну (по этой причине место, где она росла, считалось местом рождения всех богов). Египтяне верили, что это дерево принадлежало богине Иусат. Акация была известна своей крепостью, выносливостью, лечебными свойствами и съедобными плодами. Многие использовали это дерево как важную сельскохозяйственную культуру.

В искусстве

В древнеегипетском искусстве Иусат изображали в виде женщины с рогатой короной, с уреем и солнечным диском, укрепленной на платформе модиусе, которая в свою очередь была размещена на золотом чеканном стервятнике (коршуне); в одной руке у богини был анх, а в другой папирусный скипетр уадж. Стервятник был священной птицей для древних египтян и символизировал богиню Нехбет (одна из двух богинь (англ.), защищавших Египет), считалось, что он также размножался путём партеногенеза. Возможно, именно отсюда происходили аналогичные представления египтян о материнстве Иусат. Стервятников также считали чрезвычайно хорошими матерями, заботящимися о своём потомстве. Коровьи рога, урей и солнечный диск связывают Иусат с такими богинями, как Бат и Хатхор.

Из-за связи Иусат со стервятником и уреем можно предположить, что она таким образом связывает Верхний и Нижний Египет, так же как и богиня Мут, с которой её также отождествляют.

Хотя происхождение богини до конца не ясно, Иусат появилась довольно рано в египетском пантеоне (англ.), что в свою очередь связывает её с первотворением и созданием богов. Многие мифы говорят о том, что Иусат была матерью первого божества и бабушкой всех последующих божеств, наблюдавшей за рождением своих внуков. Она была одним из главных божеств на протяжении всех культурных эпох Египта — персидской, гиксосской, греческой и римской, — вне зависимости от изменений в мифологии египтян.

Изменения в мифах

Согласно одному из мифов, Иусат и Атум были родителями первых богов Шу и Тефнут. В этом мифе её часто называли его тенью, сестрой или женой. Позже другие богини также стали отождествляться с Атумом, а в одном из вариантов мифа рассказывалось о том, что именно он породил всех божеств, но, как считают учёные, этот вариант был отвергнут многими культурными и религиозными центрами.

В период Древнего царства египтяне верили, что Атум поднимал души фараонов из гробницы к звёздным небесам[3] Ко времени Нового царства произошло слияние мифа об Атуме с пантеоном Ра, которого позже считали творцом и солнечным божеством, так появился его культ. Два тождественных друг другу бога были объединены в единое божество Атум-Ра. После слияния двух божеств Ра рассматривался как полуденное солнце, Атум как вечернее солнце, заходящее на западе (его изображали как старика, опирающегося на посох), а Хепри был утренним солнцем, поднимающимся на востоке.

В более поздние времена богиню Иусат стали отождествлять с Глазом Ра.

См. также

Напишите отзыв о статье "Иусат"

Примечания

  1. 1 2 [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_myphology/2594/ИУСАТ Энциклопедия мифологии. Богиня Иусат]
  2. [henadology.wordpress.com/theology/netjeru/iusaas/ henadology.wordpress.com Iusâas]
  3. [www.philae.nu/akhet/NetjeruA.html#Atum Information about Atem]

Ссылки

  • [piramidavorever.ru/egipetskie-bogi/152-iusat.html Богиня Иусат]

Литература

Отрывок, характеризующий Иусат

Все русские, содержавшиеся с Пьером, были люди самого низкого звания. И все они, узнав в Пьере барина, чуждались его, тем более что он говорил по французски. Пьер с грустью слышал над собою насмешки.
На другой день вечером Пьер узнал, что все эти содержащиеся (и, вероятно, он в том же числе) должны были быть судимы за поджигательство. На третий день Пьера водили с другими в какой то дом, где сидели французский генерал с белыми усами, два полковника и другие французы с шарфами на руках. Пьеру, наравне с другими, делали с той, мнимо превышающею человеческие слабости, точностью и определительностью, с которой обыкновенно обращаются с подсудимыми, вопросы о том, кто он? где он был? с какою целью? и т. п.
Вопросы эти, оставляя в стороне сущность жизненного дела и исключая возможность раскрытия этой сущности, как и все вопросы, делаемые на судах, имели целью только подставление того желобка, по которому судящие желали, чтобы потекли ответы подсудимого и привели его к желаемой цели, то есть к обвинению. Как только он начинал говорить что нибудь такое, что не удовлетворяло цели обвинения, так принимали желобок, и вода могла течь куда ей угодно. Кроме того, Пьер испытал то же, что во всех судах испытывает подсудимый: недоумение, для чего делали ему все эти вопросы. Ему чувствовалось, что только из снисходительности или как бы из учтивости употреблялась эта уловка подставляемого желобка. Он знал, что находился во власти этих людей, что только власть привела его сюда, что только власть давала им право требовать ответы на вопросы, что единственная цель этого собрания состояла в том, чтоб обвинить его. И поэтому, так как была власть и было желание обвинить, то не нужно было и уловки вопросов и суда. Очевидно было, что все ответы должны были привести к виновности. На вопрос, что он делал, когда его взяли, Пьер отвечал с некоторою трагичностью, что он нес к родителям ребенка, qu'il avait sauve des flammes [которого он спас из пламени]. – Для чего он дрался с мародером? Пьер отвечал, что он защищал женщину, что защита оскорбляемой женщины есть обязанность каждого человека, что… Его остановили: это не шло к делу. Для чего он был на дворе загоревшегося дома, на котором его видели свидетели? Он отвечал, что шел посмотреть, что делалось в Москве. Его опять остановили: у него не спрашивали, куда он шел, а для чего он находился подле пожара? Кто он? повторили ему первый вопрос, на который он сказал, что не хочет отвечать. Опять он отвечал, что не может сказать этого.
– Запишите, это нехорошо. Очень нехорошо, – строго сказал ему генерал с белыми усами и красным, румяным лицом.
На четвертый день пожары начались на Зубовском валу.
Пьера с тринадцатью другими отвели на Крымский Брод, в каретный сарай купеческого дома. Проходя по улицам, Пьер задыхался от дыма, который, казалось, стоял над всем городом. С разных сторон виднелись пожары. Пьер тогда еще не понимал значения сожженной Москвы и с ужасом смотрел на эти пожары.
В каретном сарае одного дома у Крымского Брода Пьер пробыл еще четыре дня и во время этих дней из разговора французских солдат узнал, что все содержащиеся здесь ожидали с каждым днем решения маршала. Какого маршала, Пьер не мог узнать от солдат. Для солдата, очевидно, маршал представлялся высшим и несколько таинственным звеном власти.
Эти первые дни, до 8 го сентября, – дня, в который пленных повели на вторичный допрос, были самые тяжелые для Пьера.

Х
8 го сентября в сарай к пленным вошел очень важный офицер, судя по почтительности, с которой с ним обращались караульные. Офицер этот, вероятно, штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем русским, назвав Пьера: celui qui n'avoue pas son nom [тот, который не говорит своего имени]. И, равнодушно и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть и прибрать их, прежде чем вести к маршалу. Через час прибыла рота солдат, и Пьера с другими тринадцатью повели на Девичье поле. День был ясный, солнечный после дождя, и воздух был необыкновенно чист. Дым не стлался низом, как в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала; дым поднимался столбами в чистом воздухе. Огня пожаров нигде не было видно, но со всех сторон поднимались столбы дыма, и вся Москва, все, что только мог видеть Пьер, было одно пожарище. Со всех сторон виднелись пустыри с печами и трубами и изредка обгорелые стены каменных домов. Пьер приглядывался к пожарищам и не узнавал знакомых кварталов города. Кое где виднелись уцелевшие церкви. Кремль, неразрушенный, белел издалека с своими башнями и Иваном Великим. Вблизи весело блестел купол Ново Девичьего монастыря, и особенно звонко слышался оттуда благовест. Благовест этот напомнил Пьеру, что было воскресенье и праздник рождества богородицы. Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского народа встречались только изредка оборванные, испуганные люди, которые прятались при виде французов.