Иустин Философ

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Иустин Великий»)
Перейти к: навигация, поиск
В Википедии есть статьи о других людях с именем Иустин.
Иусти́н Философ
Ιουστίνος ὁ Φιλόσοφος

Иусти́н Философ (икона конца XIX века)
Рождение

около 100
Флавия Неаполис, Сирия Палестинская, Римская империя

Смерть

165(0165)
Рим, Римская империя

Почитается

в Православии
в Католицизме
в Англиканской церкви
в Лютеранстве
в Древневосточных церквах

В лике

мученика

День памяти

в православии — 1 июня (14 июня), в католицизме — 13 апреля

Труды

Диалог с Трифоном Иудеем, Первая и Вторая Апологии

Подвижничество

апологет

Иусти́н Филосо́ф (Иусти́н Вели́кий, Иусти́н Ри́мский, Иусти́н Му́ченик, Юсти́н Му́ченик; др.-греч. Ιουστίνος ὁ Φιλόσοφος; ок. 100—165 гг.) — раннехристианский мученик и апологет. Путь христианина, по Иустину — это путь благотворительности, смысл собраний христиан, их литургии — благотворительность.[1]. Первым привил христианскому вероучению понятия греческой философии и положил начало богословскому истолкованию истории. По Иустину, древние философы разъясняли язычникам истины Ветхого Завета, а философия возможна, потому что человеку присуща способность Боговедения (поэтому античная философия не бесполезна, а служит приуготовлением к Новому Завету). Несмотря на присутствие в одной из работ, адресованных грекам, взглядов, которые можно понять как тварность Логоса, что позднее было названо субординационизмом (Логос- Слово — активная часть материи и присутствие Бога в этом мире — творение Бога-Отца), Философ-Мученик в остальном в этой работе и во всех других работах без этой, возможно, обусловленной цензурой, оговорки точно излагает учение о Пресвятой Троице. С другой стороны, если принять объяснение о. Иоанна Мейендорфа, что здесь Иустин имел в виду проявление Отца в тварном мире через Его Сына Слово, его богословие можно считать вполне православным.[2] Иустин развивает учение о Боге как Творце мира, как о принципе его существования, о Том, Кто является в Теофании, с одной стороны, и как полностью апофатичном, трансцендентном, несообщаемом, «анонимном» с другой. Иустин Философ — не только поборник научной картины мира и учитель древнего радикального материалиста Татиана, но и предвосхитил то богословие, которое найдёт своё завершение в современном православном исихазме, начиная с работ Григория Паламы.[3]





Биография

Родился около 100 года[4] в городе Флавия Неаполис в римской провинции Сирии Палестинской. Его дед носил латинское имя Вакх (Вакхий), а его отец — латинское имя Приск[5], что дало повод предположить, что родители Иустина принадлежали к числу римских колонистов, восстанавливавших город после его разрушения во время Иудейской войны 70 г.[6] Его родители были язычниками, а сам Иустин указывает на своё языческое происхождение и называет себя «необрезанным»[7].

Иустин в книге «Диалог с Трифоном иудеем» подробно описывает своё обучение. Сначала он занимался философией у стоического философа, но вскоре разочаровывается в стоической школе ввиду того, что она, по мнению Иустина, не считала познания о Боге необходимыми. Тем не менее, уже став христианином, Иустин считал Сократа и стоиков до Рождества Христова христианами до Христа. Заимствуя у стоиков отдельные элементы учения о «семенном Логосе», Иустин отвергает и атеизм, и пантеизм стоиков: вместо Логоса как некоего безликого мирового Закона, действующего с фатальной неизбежностью, является Логос-Христос, то есть второе Лицо Святой Троицы, по безмерному Человеколюбию Своему принявшее всю полноту человеческого естества, и тем самым открывшее Своей благодатью Истину во всей её совокупности. Точно так же и третье Лицо — Святой Дух — воплощает все «духи»-добродетели, в то время как ранее, например, Соломон обладал лишь даром мудрости, а пророк Даниил — лишь даром разума и совета и т. д. Христос — Логос и Святой Дух — раздаёт таланты своим последователям по их достоинству, но и спросит с каждого в соответствии с полученным им от Господа даром.[8] Затем знакомится с перипатетиком, но ушел от него после того, как тот потребовал плату за обучение. Иустин беседовал с неким знаменитым пифагорейцем, но не был допущен к обучению в этой школе ввиду отсутствия у Иустина познаний в области музыки, астрономии и геометрии. После этого он познакомился с платоником, с которым занимался философией долгое время[9]. Таким образом, на Иустина оказал значительное влияние платонизм промежуточного периода (Средний платонизм)[10]. Но наиболее важной в жизни Иустина оказалась встреча с пожилым человеком, вероятно, палестинским или сирийским христианином[11]. Во время диспута старец критикует ряд положений распространенных философских школ и убеждает Иустина, что для познания Бога следует обращаться к ветхозаветным пророчествам более, чем к доводам разума[12]. Иустин как платоник считал, что душа наша — божественна, бессмертна и есть «часть царственного Ума», то есть Бога. Поэтому она и может зреть Его «оком ума». Старец противопоставляет такой идее иное понятие о душе: она не является «жизнью самой по себе», но жизнь получает от Бога и лишь «сопричаствует» этой жизни. Поэтому душа имеет начало и перестаёт существовать, когда у неё отнимается «жизненный дух», дарованный Богом. Иустин описывает и другой повод, заставивший его принять христианство. Во Второй апологии он пишет, что в то время, когда он учился у платоника, то «слышал, как поносят христиан, но видя, как они бесстрашно встречают смерть и все, что почитается страшным, почел невозможным, чтоб они были преданы пороку и распутству»[13]. Иустин принимает крещение, вероятно, в промежуток между 132 и 137 г.[4] и занимается активной миссионерской деятельностью. Поскольку иудеи считали, что Мессия родится от людей, а не от Бога, в диалоге с Трифоном иудеем Иустин Философ доказывает рождение Христа от Девственницы ссылкой на греческий перевод слов пророка Исаии: се, Дева во чреве приимет и родит Сына, и нарекут имя ему: Еммануил (Ис 7.14). Но Трифон ссылается на еврейский текст Библии, где употреблено слово «alma», которое может означать не только девственницу, но и «молодую женщину», хотя в Септуагинте используется только перевод «дева». Иустин же настаивает на том, что пророк Исаия говорил именно о рождении Иисуса от Девственницы.[14]

Иустин много путешествует, в частности, он посещает Александрию и Эфес. В правление Антонина Пия прибывает в Рим, где основывает собственную официально — философскую школу, но фактически — катехизическую школу, среди учеников которой был Татиан[15]. Вступил в диспут с киником Кресцентом[16], обвинявшим христиан в атеизме, и, по утверждению самого Иустина, «доказал, что Кресцент вовсе ничего не знает»[17], а также предложил повторить диспут в присутствии императора.

Уже во Второй апологии Иустин предполагает, что будет «повешен на дереве, по крайней мере, Кресцентом»[18]. Татиан также упоминает, что Кресцент преследовал его самого и Иустина[19], но он не говорит о том, чем это преследование закончилось, так как, вероятно, писал ещё до кончины Иустина. Евсевий тоже считает, что к смерти Иустина причастен Кресцент[20], но его источниками являются упомянутые выше два отрывка из сочинений Иустина и Татиана[21]. Этого же мнения придерживается и Иероним Стридонский[16]. Но так как все достоверные источники, включая «Акты Иустина», хранят на эту тему молчание, то становится невозможно достоверно определить, причастен ли Кресцент к казни Иустина[22].

Согласно «Мученическим актам», сохранившимся в сборнике Симеона Метафраста, римский префект Рустик[23] расспрашивал Иустина о его вере и христианском образе жизни, а также убеждал вернуться к почитанию эллинских богов, на что получил отказ. Тогда «за отказ принести жертву богам и неповиновение приказу императора» Иустин вместе с шестью своими учениками (Харитон, Харито, Эвелпист, Иеракс, Пеон, Либериан) подверглись бичеванию, а затем были обезглавлены[24]. Таким образом, Иустин был казнён около 165 г.[21]

Сочинения

Согласно самому Иустину, он является автором трактата «против всех ересей»[25]. Ириней Лионский цитирует фрагмент из недошедшего до нас сочинения Иустина «Против Маркиона»[26]. Евсевий Кесарийский упоминает обе эти работы[27], но сам, похоже, не читал их. Также у него представлен известный ему список работ Иустина: «речь, обращенная к Антонину, именуемому Благочестивым, к его детям и к римскому сенату»; апология «к Антонину Веру» (к Марку Аврелию); «К эллинам»; ещё одно сочинение к эллинам, называющееся «Обличение»; «О Божественном единодержавии»; «Лирник»; сочинение о природе души; «Диалог с Трифоном иудеем»; «Против Маркиона»; в конце добавляет, что «существует много и других его трудов у многих братьев»[28]. Более поздние авторы ничего не прибавляли к этому списку.

Первая апология

Из сохранившихся работ «Первая апология» — наиболее ранний труд Иустина. Атрибуция этой работы не вызывает сомнений, а датировка, по разным оценкам, варьируется от 149[29] до 155 года[30]. Главный адресат апологии — император Антонин Пий, известный как честный и склонный к философии человек. Иустин ставит своей задачей защитить христиан от обвинений, связанных с непочитанием эллинских богов[31], что рассматривалось как безбожие и считалось уголовно наказуемым преступлением[32]; от обвинений в политическом перевороте[33]; в бытовых преступлениях[34], безнравственности[35] и даже в подкидывании новорожденных младенцев[36]. Во второй части сочинения Иустин излагает христианское вероучение: описывает ветхозаветные пророчества, которые, по его мнению, сбылись[37], и которые сбудутся[38], а также приводит схожие элементы иудео-христианской и эллинских религий, обосновывая это сходство заимствованием греками этих элементов из Библии[39]. Иустин завершает текст прошением о прекращении преследования и приложением нескольких правительственных писем, свидетельствующих о благонадежности христиан.

Вторая апология

Вторая апология состоит из 15 глав и дополняет Первую. Ряд ученых предполагает, что изначально обе апологии представляли собой единое произведение[10], но свидетельство Евсевия Кесарийского говорит против такого утверждения[4]. Время написания точно определить невозможно, но, вероятно, она была написана в скором времени после написания Первой, то есть около 155 года[40].

Поводом для написания этого письма к римскому сенату стал следующий инцидент. В Риме ведущая распутную жизнь женщина приняла христианство. Её муж не отказался вместе с ней от прежнего образа жизни, и женщина подала разводное письмо. В отместку, муж через своего друга сотника убедил префекта Урбика заключить в тюрьму наставника своей жены — некоего Птоломея за то, что он был христианином. Когда Птоломея было приказано казнить, другой христианин по имени Лукий указал Урбику, что он осуждает ни в чём не повинного человека. Тогда Урбик, узнав, что Лукий тоже христианин, приказывает казнить его вместе с Птоломеем[41].

Иустин излагает сенату христианское учение, чтобы тот обнародовал его и избавил христиан от ложных обвинений. В частности, Иустин затрагивает тему самоубийства и дачи ложного показания[42], теодицеи[43], эсхатологии[44], гонений и смерти[45]. Как и в Первой апологии, Иустин на протяжении всего повествования проводит параллели с греческой литературой и философией.

Диалог с иудеем Трифоном

Ещё одно сочинение, не вызывающее сомнений в авторстве[10], — это «Диалог с Трифоном иудеем». Вероятнее всего, диалог записан около 160 года[46]. В отличие от Апологии Иустин отступает от монолога и выбирает жанр диалога. Его оппонентом является эллинизированный иудей по имени Трифон. Некоторые ученые считают, что в действительности диалога не было, и Трифон — лишь литературный герой Иустина. В частности, сомнение вызывает способность Иустина столь подробно передать детали диалога спустя 30 лет (либо спустя 20 лет[47])[48]. Согласно другой точке зрения, дебаты могли иметь место в истории ок. 132 г., и к 160 г. Иустин тщательно собрал все аргументы, которые в полемике накопила его Церковь[10]. Также существует мнение, что Трифон, являющийся оппонентом Иустина, — это рабби Тарфон[49]. Относительно целевой аудитории сочинения единогласного мнения тоже нет. Среди ученых XIX в. было распространено традиционное мнение, что ею являются евреи. Но в XX веке ряд ученых стал придерживаться мнения, что целевая аудитория Диалога — греки[50]. Вероятный адресат сочинения — некий Марк Помпей, упомянутый в 141 главе[51].

Композиционно сочинение можно поделить на три части:

  • В первой части (гл. 11 — 31) рассматривается вопрос о роли Моисеева Закона.
  • Во второй части (гл. 32 — 110) идет речь о значении и природе Иисуса Христа .
  • В третьей части (гл. 111 −142) Иустин дискутирует о спасении язычников.

Спорные, подложные и утраченные сочинения

Сохранились многие другие сочинения, приписываемые Иустину, атрибуция которых подвергается серьёзной критике. Среди них: «Увещательное слово к эллинам»[52], «Речь к эллинам»[53], «О единовластительстве» («О монархии»)[54], «О воскресении»[55], «Послание к Диогнету»[56].

Сохранилось несколько сочинений, однозначно не принадлежащих Иустину: «Вопросы христиан к язычникам»[57], «Вопросы язычников к христианам»[58], «Вопросы и ответы к православным»[59], «Опровержение некоторых аристотелевских мнений»[60], «Изложение правого исповедания»[61], «Послание к Зене и Серену»[62].

Ряд сочинений утерян: «Синтагма против всех ересей», «Против Маркиона», «К эллинам», «Обличение», «Лирник», «О Божественном единодержавии».

Учение

Учение о Боге: Триадология

На вопрос Трифона иудея, что есть Бог, Иустин отвечает: «То, что всегда пребывает одним и тем же и есть причина бытия прочих существ, подлинно есть Бог»[63]. Говоря о Боге, Иустин ссылается на Платона и дает следующее определение: Бог «есть существо тождественное себе, высшее всякой сущности, неизреченное, неизъяснимое, единое, прекрасное и благое, внезапно проявляющееся в благородных душах по причине их сродства и желания видеть Его»[64].

Иустин подчеркивает трансцендентность Бога, характеризуя Его в популярных терминах позднеантичной философии как «нерожденного» (αγέννητος)[65], «неизреченного» (άρρητος)[66], «неизменного» (άτρεπτος) и «вечного» (αίδιος)[67]. У трансцендентного Бога «нет определенного имени, ибо если бы Он назывался каким-нибудь именем, то имел бы кого-либо старше себя, который дал Ему имя»[65]. Он никому не является и никогда прямо не беседует, только через посредство Сына или ангелов[68]. В то же время Иустин подчеркивает и имманентность Бога, указывая, что Бог «ясно видит и слышит, не глазами или ушами, но неизглаголанною силою, так что Он все видит и все знает, и никто из нас не скрыт от Него»[69].

В отличие от греческих философов, Иустин говорит о личном Боге. Бог является не только творцом Бытия, принципом духовных и нравственных сил и законодательной власти, но Он есть личность, вступающая в определенные отношения с людьми, заботясь о них[70], причём о каждом человеке в отдельности, а не только о целом мире[63]. Для этого Он управляет спасением человечества в истории, устанавливая различные жертвы, субботы и закон[71]. Бог способен слышать молитвы[72]. К личностному Богу можно применять такие эпитеты как «милостив»[73], «человеколюбив»[74]. Можно говорить об Его сострадании[75] или гневе[76].

Почитание

«Акты Иустина», сохранившиеся в трех редакциях на греческом языке, свидетельствуют о раннем почитании Иустина Философа как мученика. По мнению исследователей, «Акты Иустина» являются копиями судебного допроса с добавлением вводной и заключительной части[77][78].

Тем не менее, имя Иустина Философа не встречается в латинских календарях. Лишь в середине IX века Флор Лионский впервые указал в мартирологе имя Иустина под 12 апреля[79]. Вероятно, дата была выбрана на том основании, что в мартирологе Иеронима под 12 апреля указана память мучеников Карпа, Папилы и Агафоника, пострадавших схожим путём (путём обезглавливания) и при схожих обстоятельствах во время преследования христиан при императоре Деции. Позже Иустин упоминается в мартирологе Адона Виеннского[80], в мартирологе Узуарда[81] и в мартирологе Цезаря Барония[82]. Почитание Иустина получило широкое распространение при Пие IX, который 11 июня 1874 года утвердил решение Конгрегации обрядов о наделении Иустина Философа статусом «duplex minus» и об установлении на 14 апреля дня его памяти[83]. Но, так как этот день перегружен в связи с пасхальным циклом, Иустин впоследствии стал поминаться 1 июня, в соответствии с греческими календарями.

В византийских синаксарях, начиная с IX века, под датой 1 июня указывалась память двух святых с именем Иустин: первый — вместе с учениками Харитоном, Харито, Эвелпистом, Иераксом, Пеоном, Либерианом; второй — Иустин Философ. Это, вероятно, связано с тем, что Евсевий Кесарийский и Иероним Стридонский описывают кончину Иустина иначе, чем «Акты Иустина»[84], что дало византийским агиографам повод предположить двух мучеников с одинаковым именем[85]. По мнению болландистов, дата 1 июня была выбрана лишь на том основании, что в этот день не было службы другим святым[86]. Празднование 1 июня памяти двух Иустинов прочно вошло в практику греческого православия. Так в «Новом Синаксаристе» Никодима Святогорца приводится два рассказа о мученичестве Иустина: в одном упоминаются ученики, а в другом — нет[87]. Только в XX веке митрополит Софроний (Евстратиадис) указал на то, что в синаксарях подразумевается один человек[88]. Сейчас Элладская Православная Церковь празднует 1 июня память только одного Иустина.

В славянской агиографии также сложилась традиция празднования памяти двух Иустинов. Так сведения об Иустине с учениками и Иустине Философе содержатся в стишном Прологе (XIV в.)[89], в Великих Макарьевских Четьи-Минеях (XVI в.)[90], в Житиях Святых Димитрия Ростовского и в современном церковном календаре Русской Православной Церкви.

В дошедших до нас источниках сведения о месте погребения Иустина Философа отсутствуют. Папа Урбан VIII (1623—1644) подарил монастырю Санта-Мария-делла-Кончеционе мощи Иустина, происхождение которых неизвестно. В 1992 г. мощи были перенесены в Церковь св. Иустина в квартале Алессандрино в Риме[91].

Иконография

Традиция изображения

Согласно греческому иконописному подлиннику иеромонаха Дионисия Фурноаграфиота (ок. 1730—1733 гг.) Иустин Философ описывается как «молодой, с круглой бородой, говорящий: Иже во Отце и Сыне и Божественном Духе, Бог Святый»[92]. В другом разделе этого подлинника Иустин описан как «старец с длинной бородой»[93].

В русских иконописных подлинниках сводной редакции (XVIII век) говорится, что Иустин «подобием рус, власы с ушей кратки, брада аки Козмина, около шеи плат белый, в руках книга, риза лазорева, испод светлокрасная»[94]. Здесь же описывается другой Иустин (сказывается традиция отмечания памяти двух Иустинов): «подобием темнорус, власы кратки и просты, брада аки Богоотца Иоакима, риза багряная, испод дикая, в руке крест»[95].

В начале XX века академик В. Д. Фартусов в пособии для иконописцев говорит об Иустине следующее: «типа самарян, но из язычников; 61 года, у него небольшая борода, волосы рассыпаны по плечам; одежда — длинная туника и длинный плащ, закинутый за плечо. В руках хартия с его изречением „Добре ведый, яко часто народным неразсудным судом неповинные осуждаются, яко повинные, и чистые, аки сквернители, обезславляемые бывают, и праведники аки грешники вменяются“». Фартусов предлагает и другой вариант надписи на хартии: «Есть Существо выше всех существ, непостижимое, Неисповедимое, едино Доброе и Красное, Егоже знания желание благородным душам из начала от Того же Самого есть всаждено: любит бо То от оных познано и видено быти». Так же он допускает изображение на хартии слов, обращенных старцем к Иустину: «Ум человеческий, не наставленный от Духа Святаго, и верою непросвещенный, Бога никакоже имать ведати и разумети»[96].

Изображения Иустина Философа на минеях, храмовых росписях и иконах

Изображения Иустина Философа получили наибольшее распространение в связи с включением его в минейные циклы. Наиболее ранним памятником календарного типа, содержащим изображение Иустина, является Синайский гексаптих (конец XI — начало XII века) из монастыря вмц. Екатерины на Синае[97]. В полный рост Иустин изображен в Минологии Димитрия Солунского (1327—1340 гг., Фессалоники) и в «Афонской книге образцов» (греко-грузинская рукопись, кон. XV в.)[98].

Один из первых примеров русской иконописи представлен на годовой минее первой половины XVI в. (музей икон в Рекклингхаузене). Здесь Иустин изображен с темными короткими волосами и округлой небольшой бородой. Одет в сине-зеленый хитон и красный плащ. В правой руке держит крест, левая прижата к груди. Иустин также изображен на майских иконах на комплектах годовых миней XVI века (ВГИАХМЗ); на комплектах годовых миней конца XVI века (КОГИАМЗ); на годовых минеях XVIII века работы И. Ф. Липина (КОГИАМЗ); на иконе на май и июнь XVII века (старообрядческая реставрация первой четверти XIX века; хранится в ГРМ); на гравированных святцах работы Г. П. Тепчегорского (1714 и 1722 гг. издания) и И. К. Любецкого (1730 г.).

Галерея

  • Иустин Философ, Афон.jpg

    Иустин Философ. Фреска Феофана Критского и его сына Симеона. Церковь свт. Николая (Монастырь Ставроникита, Афон), 1546 год.

  • Engraving of Justin Martyr.jpg

    Гравюра Св. Иустина Философа в книге Андре Теве «Les Vrais Pourtraits et Vies Hommes Illustres», 1584.

  • Jan van Haelbeck - Ecclesiae Militantis Triumphi - In medio ignis....jpg

    Гравюра мученичества Св. Поликарпа. В правом верхнем углу изображена сцена обезглавливания Иустина Философа. Франция, 1600 - 1620.

  • Justin Martyr. Great St Mary's church in Cambridge.jpg

    Иустин Философ. Витраж. Церковь Святой Марии. XIX век (?). Кембридж (Великобритания).

  • Justin Martir. Menaion. Russia, XVI.jpg

    Иустин Философ. Минея годовая - июнь (фрагмент). Икона. Русь, первая половина XVI в. Хранится в музее икон в Реклингхаузене (Германия).

  • Justin Martyr - fragment of XVII centry orthodox icon.jpg

    Иустин Философ. Минея - июнь (фрагмент). Икона. Русь, начало XVII в. Хранится в Церковно-Археологическом Кабинете Московской Духовной Академии.

  • Justin Martir in iconic Stroganoff face of the original.jpg

    Иустин Философ. Строгановский иконописный лицевой подлинник (издан в Москве в 1869 году.). Русь, конец XVI - начало XVII в.

  • Justin Martyr, Russia, IXX.jpg

    Икона Иустина Философа. Россия, XIX в. Храм Воскресения словущего на Успенском вражке, Москва.

  • Mosaic of St. Justin Martyr, Mount of the Beatitudes.jpg

    Казнь Св. Иустина Философа. Мозаика на г. Блаженств (Израиль), 1984.

Напишите отзыв о статье "Иустин Философ"

Литература

Издания:

  • Estienne R., ed. Opera omnia. — Paris, 1551 [editio principes].
  • Sylburg F., ed. Opera. — Heidelberg, 1593.
  • Grabe J. E., ed. Apologia prima pro Christianis. — Oxoniae, 1700.
  • Styani Thirlbii, ed. Justini Philosophi & Martyris Apologiae Duae et Dialogus cum Tryphone Judaeo — Impensis R. — Sare, 1722.
  • Maran, P., ed. Opera quae extant omnia, necnon Tatiani, Athenagoae S. Theophili, Hermiae. — Paris, 1742. (Издание Бенедиктинцев, переизданное в патрологии Миня)
  • Otto, J. C. Th., von, ed. Opera quae ferunrur omnia. — Jena, 1842—1843. T. 1—2 (1847—1850 — второе изд-е; 1876—1881 — третье изд-е).
  • Trollope W. S. Justini philosophi et martyris, cum Trypnone Judaeo dialogus. — Cambridge J. Hall, 1846. [archive.org/details/sjustiniphilosop01just Vol. 1], [archive.org/details/sjustiniphilosop02just Vol. 2].
  • Migne J. P., ed. Patrologia Graeca. Vol. VI. — Paris, 1857.
  • Krüger, G. Die Apologien Justinis des Märtyrers. — Freiburg, 1891 (Tübingen, 1896, 1904, 1915 — второе, третье и четвёртое изд-я; Frankfurt, 1968 — пятое изд-е).
  • Pautigny L. Apologies // [www.patristique.org/Textes-et-documents-pour-l-etude.html Textes et documents pour l’etude historique du Christ]. — Paris, 1904.
  • Archambault G., ed. Dialogue avec Tryphon: Texte grec, trad., introd. — Paris, 1909. 2 vol.
  • Blunt A. W. F., ed. The Apologies of Justin Martyr. — Cambridge, 1911.
  • Goodspeed, E. J. Die ältesten Apologeten. — Göttingen, 1914.
  • Winden J. C. M., van. An Early Chritian Philosopher: Justin Martyr’s Dialogue with Trypho. — Leiden, 1971.
  • Musorillo H., ed. The Acts of the Christian Martyrs. Oxford, 1972.
  • Wartelle A., ed. Apologies. — Paris, 1987.
  • Marcovich M., ed. Cohortatio Ad Graecos ; De Monarchia ; Oratio Ad Graecos. — Walter de Gruyter, Inc., 1990. — Vol. 32.
  • Marcovich M., ed. Iustini Martyris Apologiae Pro Christianis. — Walter de Gruyter, Inc, 1995. — Vol. 38.
  • Marcovich M., ed. Iustini Martyris Dialogus Cum Tryphone. — Walter de Gruyter, Inc., 1997. — Vol. 47.
  • Munier Ch., ed. Apologie pour les chrétiens. — Fribourg, 1995 (Paris, 2006 — второе изд-е).
  • Goodspeed, E. J., ed. Index Apologeticus: Iustini Martyris Operum: Aliorumuque Apologetarum Pristinorum. — Wipf & Stock Publishers, 2003.
  • Bobichon Ph., ed. Dialogue avec Tryphon: Edition critique, trad., comment. — Fribourg, 2003.

Русские переводы:

  • Христомафиа, или Выбранные места из св. мученика и философа Иустина, служащие полезным нравоучением. — М., 1783. — 147 с. (включает две апологии)
  • Святого мученика Иустина философа Разговор с Трифоном Иудеанином о истине христианского закона. / Пер. Иринея (Климентьевского). — СПб., 1797. — 176 с.
  • Преображенский П. А. Памятники древнехристианской письменности в русском переводе. Т. 3—4. М., 1862—1863 (переиздания: 1864; 1891—1892; 1895; репринтное изд-е 1891—1892 гг. под названием: Св. Иустин — Философ и Мученик: Творения. / пред. А. И. Сидорова. — М., Благовест, 1995).

Исследования:

На английском:

  • Kaye J. Some Account of the Life and Writings of Justin Martyr. — Cambridge, 1853.
  • Donaldson J. A critical history of Christian literature and doctrine from the death of thé Apostles to the Nicene conncil. — London, 1866. — pp. 62–344.
  • Drummond J. Study in Theological Review, XII (1875), 471 sqq., XIV (1877), 155 sqq., XVI (1879), 360 eqq.
  • [www.archive.org/details/supernaturalrel01cassgoog Cassel W. R. Supernatural Religion], i . 283—428, ii. 271—316, iii. 15-17 — London, 1875.
  • [books.google.ru/books/about/A_general_survey_of_the_history_of_the_c.html?id=a50CAAAAQAAJ&redir_esc=y Westcott B. F. A general survey of the history of the canon of the New Testament]. — 1875. — pp. 59–177.
  • [www.ccel.org/w/wace/biodict/ Smith W. and Wace H. Dictionary of Christian Biography] — Boston, 1877-87 — Vol III, pp. 560–587.
  • Farrar F. W. Lives of the Fathers, I. 93-117. — New York, 1889.
  • [www.archive.org/details/testimonyofjus00purv Purves G. T. The Testimony of Justin Martyr to Early Christianity]. — ib. 1889.
  • Martin M. E. Life of Justin Martyr. — London, 1890.
  • [books.google.ru/books/about/Dictionary_of_Greek_and_Roman_biography.html?id=b8gOAAAAYAAJ&redir_esc=y Smith W. Dictionary of Greek and Roman Biography and Mythology]. — II. 682 687, ib. 1890.
  • Waterman L. The Post-Apostolic Age, pp. 141–156 et passim, New York, 1898.
  • [books.google.ru/books?id=28EwibJux3kC&hl=ru&source=gbs_navlinks_s Walker W. Great Men of the Christian Church]. — Chicago, 1908.
  • [www.jstor.org/pss/1582344 Bellinzoni A. J. The Source of the Agraphon in Justin Martyr’s Dialogue with Trypho 47: 5] // Vigiliae Christianae — Vol. 17, No. 2 (Jun., 1963), pp. 65–70.
  • Barnard L. W. Justin Martyr: His Life and Thought. — Cambridge, 1967. — P. 1-13.

На немецком:

  • Semisch K. Justin der Martyrer. — 2 vols., Breslau, 1840-42; Eng. transl. — Edinburgh, 1844.
  • [www.archive.org/details/dieapostolische01semigoog Semisch K. Die apostolischen Denkwürdigkeiten des Martyrers Justinus]. — Hamburg, 1848.
  • [books.google.ru/books/about/Kritische_Untersuchungen_%C3%BCber_die_Evang.html?id=qJIHAAAAQAAJ&redir_esc=y Hilgenfeld A.] Kritische Untersuchungen über die Evangelien Justin’s, der clementinischen Homilien und Marcion’s. — Halle, 1850.
  • Volkmar G. Ueber Justin den Märtyrer und sein Verhdltniss zu unsern Evangelien. — Zurich, 1853.
  • Seibert C. G. Justinue der Vertheidiger des Chriatenthums war dem Thron der Caesaren. — Elberfeld, 1859.
  • [books.google.ru/books/about/Geschichte_der_Kosmologie_in_der_griechi.html?id=Q8cCAAAAQAAJ&redir_esc=y Möller E.W. Geschichte der Kosmologie in der griechischen Kirche bis auf Origenes.] — Halle, 1860. — pp. 112–188.
  • Puiseau D. H. De Chris tolopie van Justin Martyr. — Leyden, 1864.
  • Engelhard M. Das Christentum Justins des Märtyrers. Eine Untersuchung über die Anfänge der katholischen Glaubenslehre. — Deichert, Erlangen, 1878.
  • [www.archive.org/details/justindermrtyre00stgoog Stählin A. Justin der Märtyrer und sein neuester Beurtheiler.] — Leipsic, 1880.
  • Clemen C. Die religions-philosophische Bedeutung des stoisch — christlichen Eudàmonismus in Justins Apologie. — Leipsic, 1891.
  • Bardenhewer O. Patrologie. — Freiburg, 1901.
  • Feder A. L. Justins des Märtyrers Lehre von Jesus Christus. — Freiburg, 1908.
  • Freudenberger R. Die Acta Justini als historisches Dokument // Humanitas — Christianitas. — Witten, 1968.
  • Osborn E. F. Justin Martyr.- Tubingen, 1973.

На французском:

  • [www.archive.org/details/dejustinimartyr00ottogoog Otto J. C. T. De Justini martyris scriptis et doctrina commentatio]. — Jena, 1841.
  • [www.scribd.com/doc/75665688/Les-apologistes-chretiens-au-deuxieme-siecle Freppel C. E. Les apologistes chrétiens au lle siècle.] — Paris, 1860.
  • Aubé B. Saint Justin : philosophe et martyr : étude critique sur l’apologétique chrétienne au IIe si`ecle. — Paris, 1875.
  • Riviere J. S. Justin et les Apologistes du Il' Siecle. — Paris, 1907.
  • Wertelle A. Saint Justin. Apologie: Introduction, texte critique, traduction et index par. — Paris, 1987.

На русском:

  • Гагинский А.М. Имя Бога и бытие: Филон Александрийский и Иустин Философ // Евразия: духовные традиции народов. 2012. № 2 (2). С. 26-33.
  • Гусев Д. В. Св. Иустин Мученик и Философ. — Казань, 1898.
  • Сагарда Н. И. Лекции по патрологии I—IV века — М.: Издательский Совет Русской Православной Церкви, 2004. С. 235—277. (лекции прочтены в 1910—1911 гг.)
  • Майоров Г. Г. Формирование средневековой философии (латинская патристика). — М.: Мысль, 1979. — С. 57-62.
  • [krotov.info/history/02/sidorov/09.html Св. Иустин философ и мученик] // А. И. Сидоров. Курс патрологии. М. — : Изд-во ПСТБИ, 1994 (переиздан: М.: Рус. огни, 1996; Бровары, 2005; Бровары, 2007).
  • [krotov.info/history/01/kern/109.html Святой Мученик Иустин Философ] // К. Э. Керн. Патрология. Т.1. Свято-Сергиевский православный богословский институт в Париже. — М.-Париж, 1996.

Примечания

  1. ↑ Диакон Павел Сержантов. [www.pravoslavie.ru/put/54236.htm Несвятой философ Платон и святой философ Иустин]. Православие.Ru (14 июня 2012).
  2. ↑ Иоанн Мейендорф. [pstgu.ru/download/1159960963.Vvedenie.pdf Введение в святоотеческое богословие].
  3. ↑ Иустин Философ. [predanie.ru/lib/book/67694/ Творения]. Благотворительный фонд «Предание».
  4. ↑ 1 2 3 [krotov.info/history/02/sidorov/09.html Св. Иустин философ и мученик] // А. И. Сидоров. Курс патрологии.
  5. ↑ Иустин Философ. Первая апология, 1.
  6. ↑ Reinhold Plummer. Early Christian authors on Samaritans and Samaritanism. — Mohr Siebeck, 2002. — p.14.
  7. ↑ Иустин Философ. Диалог с Трифоном, 28, 2; 29, 41; Первая апология, 53.
  8. ↑ Сидоров А. И. [www.portal-slovo.ru/philology/37475.php?ELEMENT_ID=37475&PAGEN_1=7 Иустин Философ. Курс патрологии. Возникновение греческой апологетики].
  9. ↑ Иустин Философ. Диалог с Трифоном, 2.
  10. ↑ 1 2 3 4 [books.google.ru/books?id=bS49AAAAIAAJ&printsec=frontcover&hl=ru Justin Martyr]. — Cambridge University Press, 1967.
  11. ↑ Oskar Skarsaune. The proof from prophecy: a study in Justin Martyr’s proof-text tradition: text-type, provenance, theological profile, Brill, 1987 p.246.
  12. ↑ Иустин Философ. Диалог с Трифоном, 3; 7.
  13. ↑ Иустин Философ. Вторая апология, 12.
  14. ↑ Митрополит Иларион (Алфеев). Богородица. Православие. т. 1 azbyka.ru/library/illarion_pravoslavie_1_96-all.shtml
  15. ↑ Marian Hillar. From Logos to Trinity: The Evolution of Religious Beliefs from Pythagoras to Tertullian. — Cambridge University Press, 2012. — p. 139.
  16. ↑ 1 2 Иероним Стридонский. О знаменитых мужах. Глава 23
  17. ↑ Вторая апология, 3.
  18. ↑ Иустин Философ. Вторая апология, 3.
  19. ↑ Слово к эллинам, 19
  20. ↑ Евсевий Кесарийский. Церковная история, IV.16.7-8.
  21. ↑ 1 2 [www.newadvent.org/cathen/08580c.htm St. Justin Martyr] // Catholic Encyclopedia.
  22. ↑ Osborn E. F. Justin Martyr. — Tubingen, 1973. P. 8—10.
  23. ↑ См. также Епифаний Кипрский. Панарион, XLVI.
  24. ↑ [www.newadvent.org/fathers/0133.htm The Martyrdom of the Holy Martyrs Justin, Chariton, Charites, Pæon, and Liberianus, who Suffered at Rome] // ANF — Vol. I. pp. 504—507.
  25. ↑ Иустин Философ. I апология, 26:8.
  26. ↑ Ириней Лионский. Против ересей,IV,6:2.
  27. ↑ Евсевий Кессарийский. Церковная история, IV.11.8-10.
  28. ↑ Евсевий Кессарийский. Церковная история, IV.18.
  29. ↑ Library of Fathers of the Holy Catholic Chrch / ed. — Oxford, 1861. — Vol. 40., pp. I — xxii.
  30. ↑ David Rokeah. Justin Martyr and the Jews — Leiden : Brill, 2002. p.2.
  31. ↑ Иустин Философ. I апология, 5 −6; 8-10; 13; 18-26.
  32. ↑ [apologia.narod.ru/history/bolotov/bol_his_2.htm Юридические основания гонений на христиан] // В. В. Болотов. Лекции по истории Древней Церкви. — Т. 2, Москва, 1994.
  33. ↑ Иустин Философ. I апология, 11.
  34. ↑ Иустин Философ. I апология, 7; 12.
  35. ↑ Иустин Философ. I апология, 14-17.
  36. ↑ Иустин Философ. I апология, 27-29.
  37. ↑ Иустин Философ. I апология, 30 — 51.
  38. ↑ Иустин Философ. I апология, 52 — 53.
  39. ↑ Иустин Философ. I апология, 54 — 67.
  40. ↑ [www.earlychristianwritings.com/tixeront/index-2.html J. Tixeront. A Handbook of Patrology] (недоступная ссылка с 19-05-2013 (3993 дня) — история) / engl. trans. by S. A. Raemers, — St. Louis, MO: Herder Book Co. — p.38.
  41. ↑ Иустин Философ. II апология, 1 — 2.
  42. ↑ Иустин Философ. II апология, 4.
  43. ↑ Иустин Философ. II апология, 5 — 7.
  44. ↑ Иустин Философ. II апология, 7 — 9.
  45. ↑ Иустин Философ. II апология, 10 — 13.
  46. ↑ F.L. Cross. The Early Christian Fathers — London, 1960. — p. 51
  47. ↑ Winden J. С. М., van. An Early Christian Philosopher: Justin Martyr’s Dialogue with Trypho Chapters One to Nine. — Leiden, 1971. — p. 127
  48. ↑ [www.archive.org/details/theologyofjustin00gooduoft E.R. Goodenough. Theology of Justin Martyr]. — Jena, Frommann, 1923. — pp. 90-3.
  49. ↑ [azbyka.ru/religii/iudaizm/maksimov_otnosheniya_pravoslaviya_i_iydaizma-all.shtml Юрий Максимов. Краткий обзор отношений Православия и Иудаизма]
  50. ↑ T. Stylianopoulos. Justin Martyr and the Mosaic Law. — SBL Disserations 20; Missoula: Scholars Press, 1972. — pp. 10-20; 169—195.
  51. ↑ J. Nilson. To whom is Justin’s dialogue with Trypho Addressed // Theological Studies. — 1977. — № 38.
  52. ↑ [www.newadvent.org/fathers/0129.htm Hortatory Address to the Greeks] // Ante-Nicene Fathers, Vol. 1. Edited by Alexander Roberts, James Donaldson, and A. Cleveland Coxe. — Buffalo, NY: Christian Literature Publishing Co., 1885. (англ.)
  53. ↑ [www.newadvent.org/fathers/0135.htm Discourse to the Greeks] // Ante-Nicene Fathers, Vol. 1. Edited by Alexander Roberts, James Donaldson, and A. Cleveland Coxe. — Buffalo, NY: Christian Literature Publishing Co., 1885. (англ.)
  54. ↑ [www.newadvent.org/fathers/0130.htm On the Sole Government of God] // Ante-Nicene Fathers, Vol. 1. Edited by Alexander Roberts, James Donaldson, and A. Cleveland Coxe. — Buffalo, NY: Christian Literature Publishing Co., 1885. (англ.)
  55. ↑ [www.earlychristianwritings.com/text/justinmartyr-resurrection.html Fragments of the lost work of Justin On the Resurrection] на www.earlychristianwritings.com (англ.)
  56. ↑ [krotov.info/acts/02/03/diognetu.html Послание к Диогнету] // Иустин Философ и мученик. Творения. — М.: «Паломник», 1995. — С. 371—384.
  57. ↑ [khazarzar.skeptik.net/pgm/PG_Migne/Iustinus_PG%2006/Quaestiones%20Christianorum%20ad%20gentiles.pdf ΤOΥ AΓIOΥ IOΥΣΤIΝOΥ ΦIΛOΣOΦOΥ ΚAI ΜAΡΤΥΡOΣ EΡΩΤHΣEIΣ ΧΡIΣΤIAΝIΚAI ΠΡOΣ ΤOΥΣ EΛΛHΝAΣ] на www.khazarzar.skeptik.net (др.-греч. ).
  58. ↑ [agios.org.ua/el/index.php/%CE%99%CE%BF%CF%85%CF%83%CF%84%CE%AF%CE%BD%CE%BF%CF%82_%CE%BF_%CE%9C%CE%AC%CF%81%CF%84%CF%85%CF%81%CE%B1%CF%82._E%CE%A1%CE%A9%CE%A4H%CE%A3EI%CE%A3_E%CE%9B%CE%9BH%CE%9DI%CE%9AAI_%CE%A0%CE%A1O%CE%A3_%CE%A4O%CE%A5%CE%A3_%CE%A7%CE%A1I%CE%A3%CE%A4IA%CE%9DO%CE%A5%CE%A3 ΤOΥ AΓIOΥ IOΥΣΤIΝOΥ ΦIΛOΣOΦOΥ ΚAI ΜAΡΤΥΡOΣ EΡΩΤHΣEIΣ EΛΛHΝIΚAI ΠΡOΣ ΤOΥΣ ΧΡIΣΤIAΝOΥΣ] на agios.org.ua (др.-греч.)
  59. ↑ [khazarzar.skeptik.net/pgm/PG_Migne/Iustinus_PG%2006/Quaestiones%20et%20responsiones%20ad%20orthodoxos.pdf ΤOΥ AΓIOΥ IOΥΣΤIΝOΥ ΦIΛOΣOΦOΥ ΚAI ΜAΡΤΥΡOΣ AΠOΚΡIΣEIΣ ΠΡOΣ ΤOΥΣ OΡΘOΔOΞOΥΣ ΠEΡI ΤIΝΩΝ AΝAΓΚAIΩΝ ΖHΤHΜAΤΩΝ] на www.khazarzar.skeptik.net (др.-греч. ).
  60. ↑ [khazarzar.skeptik.net/pgm/PG_Migne/Iustinus_PG%2006/Confutatio%20dogmatum%20quorundam%20Aristotelicorum.pdf ΤOΥ AΓIOΥ IOΥΣΤIΝOΥ ΦIΛOΣOΦOΥ ΚAI ΜAΡΤΥΡOΣ AΝAΤΡOΠH ΔOΓΜAΤΩΝ ΤIΝΩΝ AΡIΣΤOΤEΛIΚΩΝ] на www.khazarzar.skeptik.net (др.-греч. ).
  61. ↑ [khazarzar.skeptik.net/pgm/PG_Migne/Iustinus_PG%2006/Expositio%20rectae%20fidei.pdf EΚΘEΣIΣ ΤHΣ OΡΘHΣ ΠIΣΤEΩΣ] на www.khazarzar.skeptik.net (др.-греч. ).
  62. ↑ [khazarzar.skeptik.net/pgm/PG_Migne/Iustinus_PG%2006/Epistula%20ad%20Zenam%20et%20Serenum.pdf IOΥΣΤIΝOΣ ΖHΝAι ΚAI ΣEΡHΝΩ] на www.khazarzar.skeptik.net (др.-греч. ).
  63. ↑ 1 2 Иустин Философ. Диалог с Трифоном, 3.
  64. ↑ Иустин Философ. Диалог с Трифоном, 4.
  65. ↑ 1 2 Иустин Философ. Вторая апология, 6.
  66. ↑ Иустин Философ. Вторая апология, 10.
  67. ↑ Иустин Философ. Первая апология, 13.
  68. ↑ Иустин Философ. Диалог с Трифоном, 56; 127.
  69. ↑ Иустин Философ. Диалог с Трифоном, 127.
  70. ↑ Иустин Философ. Первая апология, 28.
  71. ↑ Иустин Философ. Диалог с Трифоном, 22; 45; 55.
  72. ↑ Иустин Философ. Диалог с Трифоном, 7; 105.
  73. ↑ Иустин Философ. Диалог с Трифоном, 55; 106.
  74. ↑ Иустин Философ. Диалог с Трифоном, 23; 107.
  75. ↑ Иустин Философ. Диалог с Трифоном, 96; 108.
  76. ↑ Иустин Философ. Диалог с Трифоном, 136.
  77. ↑ Bardenhewer O. Patrologie. — Freiburg, 1901. P. 201.
  78. ↑ Freudenberger R. Die Acta Justini als historisches Dokument // Humanitas — Christianitas. — Witten, 1968. S. 24.
  79. ↑ Quentin, H. Les martyrologes historiques du moyen âge: Étude sur la formation du Martyrologe romain. —- Paris, 1908. P. 248, 290, 292, 305, 308, 379.
  80. ↑ PL. 123. Col. 246.
  81. ↑ PL. 124. Col. 929.
  82. ↑ Martyrologium Romanum. P. 136.
  83. ↑ Acta Sanctae Sedis. — R., 1874—1875. Vol. 8. P. 64.
  84. ↑ Евсевий Кесарийский. Церковная история, IV, 16; Иероним Стридонский, О знаменитых мужах, 23; Acta Iustini. AB 5.6 — 6; C. 5.1 — 6.1.
  85. ↑ Hamman A. La confession de la foi dans les premiers actes des martyrs // Epektasis: Mélanges patristiques offerts au cardinal Jean Daniélou. — Paris 1972. P. 436.
  86. ↑ Acta Sanctorum, Iunii, T. I, P. 18.
  87. ↑ Νικόδημος ο Αγιορείτης. Συναξαριστής. Т. 5. Σ. 157—159.
  88. ↑ Σωφρόνιος (Εὐστρατιάδης). ῾Αγιολόγιον. Σ. 222.
  89. ↑ Петков Г. В. Стишният пролог в старата българска, сръбска и руска литература (XIV—XV век): Археография, текстология и издание на проложните стихове / Г. В. Петков. — Пловдив, 2000. С. 411.
  90. ↑ Иосиф, арх. Оглавление ВМЧ. Стб. 204, 208 (2-я паг.).
  91. ↑ Православная Энциклопедия. Т. XXVIII. — М. : Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2012. С. 635.
  92. ↑ Дионисий Фурноаграфит. Ерминии, Ч. 3. § 15. № 29.
  93. ↑ Дионисий Фурноаграфит. Ерминии, Ч. 3. § 22. Июнь. 1.
  94. ↑ Большаков С. Т.. Подлинник иконописный. — М.: Паломник, 1998. С. 104; Сводный иконописный подлинник XVIII века по списку Г. Филимонова. М.: Общество древнерусского искусства, 1874. С. 358.
  95. ↑ Сводный иконописный подлинник XVIII века по списку Г. Филимонова. М.: Общество древнерусского искусства, 1874. С. 358.
  96. ↑ Фартусов В. Д. [www.mediafire.com/view/?mxxnnngwzqm Руководство к писанию икон святых угодников Божиих в порядке дней года. Опыт пособия для иконописцев]. — М., 1910
  97. ↑ Galavaris G. An eleventh century hexaptych of the Saint Catherine’s monastery at Mount Sinai. —- Athens: Hellenic Inst. of Byzantine and post-Byzantine studies in Venice: Mount Sinai Foundation, 2009.
  98. ↑ РНБ. О. I. 58. Л. 116.

Ссылки

В Викитеке есть полный текст Жития св. Иустина Философа
  • Преображенский П. А. [www.odinblago.ru/pamatniki_3 Памятники древнехристианской письменности в русском переводе]. Т. 3. М., 1862.
  • Преображенский П. А. [www.odinblago.ru/pamatniki_4 Памятники древнехристианской письменности в русском переводе]. Т. 4. М., 1863.

Отрывок, характеризующий Иустин Философ

Ростов увидал все это так же ясно, как будто он знал всю ее жизнь. Он чувствовал, что существо, бывшее перед ним, было совсем другое, лучшее, чем все те, которые он встречал до сих пор, и лучшее, главное, чем он сам.
Разговор был самый простой и незначительный. Они говорили о войне, невольно, как и все, преувеличивая свою печаль об этом событии, говорили о последней встрече, причем Николай старался отклонять разговор на другой предмет, говорили о доброй губернаторше, о родных Николая и княжны Марьи.
Княжна Марья не говорила о брате, отвлекая разговор на другой предмет, как только тетка ее заговаривала об Андрее. Видно было, что о несчастиях России она могла говорить притворно, но брат ее был предмет, слишком близкий ее сердцу, и она не хотела и не могла слегка говорить о нем. Николай заметил это, как он вообще с несвойственной ему проницательной наблюдательностью замечал все оттенки характера княжны Марьи, которые все только подтверждали его убеждение, что она была совсем особенное и необыкновенное существо. Николай, точно так же, как и княжна Марья, краснел и смущался, когда ему говорили про княжну и даже когда он думал о ней, но в ее присутствии чувствовал себя совершенно свободным и говорил совсем не то, что он приготавливал, а то, что мгновенно и всегда кстати приходило ему в голову.
Во время короткого визита Николая, как и всегда, где есть дети, в минуту молчания Николай прибег к маленькому сыну князя Андрея, лаская его и спрашивая, хочет ли он быть гусаром? Он взял на руки мальчика, весело стал вертеть его и оглянулся на княжну Марью. Умиленный, счастливый и робкий взгляд следил за любимым ею мальчиком на руках любимого человека. Николай заметил и этот взгляд и, как бы поняв его значение, покраснел от удовольствия и добродушно весело стал целовать мальчика.
Княжна Марья не выезжала по случаю траура, а Николай не считал приличным бывать у них; но губернаторша все таки продолжала свое дело сватовства и, передав Николаю то лестное, что сказала про него княжна Марья, и обратно, настаивала на том, чтобы Ростов объяснился с княжной Марьей. Для этого объяснения она устроила свиданье между молодыми людьми у архиерея перед обедней.
Хотя Ростов и сказал губернаторше, что он не будет иметь никакого объяснения с княжной Марьей, но он обещался приехать.
Как в Тильзите Ростов не позволил себе усомниться в том, хорошо ли то, что признано всеми хорошим, точно так же и теперь, после короткой, но искренней борьбы между попыткой устроить свою жизнь по своему разуму и смиренным подчинением обстоятельствам, он выбрал последнее и предоставил себя той власти, которая его (он чувствовал) непреодолимо влекла куда то. Он знал, что, обещав Соне, высказать свои чувства княжне Марье было бы то, что он называл подлость. И он знал, что подлости никогда не сделает. Но он знал тоже (и не то, что знал, а в глубине души чувствовал), что, отдаваясь теперь во власть обстоятельств и людей, руководивших им, он не только не делает ничего дурного, но делает что то очень, очень важное, такое важное, чего он еще никогда не делал в жизни.
После его свиданья с княжной Марьей, хотя образ жизни его наружно оставался тот же, но все прежние удовольствия потеряли для него свою прелесть, и он часто думал о княжне Марье; но он никогда не думал о ней так, как он без исключения думал о всех барышнях, встречавшихся ему в свете, не так, как он долго и когда то с восторгом думал о Соне. О всех барышнях, как и почти всякий честный молодой человек, он думал как о будущей жене, примеривал в своем воображении к ним все условия супружеской жизни: белый капот, жена за самоваром, женина карета, ребятишки, maman и papa, их отношения с ней и т. д., и т. д., и эти представления будущего доставляли ему удовольствие; но когда он думал о княжне Марье, на которой его сватали, он никогда не мог ничего представить себе из будущей супружеской жизни. Ежели он и пытался, то все выходило нескладно и фальшиво. Ему только становилось жутко.


Страшное известие о Бородинском сражении, о наших потерях убитыми и ранеными, а еще более страшное известие о потере Москвы были получены в Воронеже в половине сентября. Княжна Марья, узнав только из газет о ране брата и не имея о нем никаких определенных сведений, собралась ехать отыскивать князя Андрея, как слышал Николай (сам же он не видал ее).
Получив известие о Бородинском сражении и об оставлении Москвы, Ростов не то чтобы испытывал отчаяние, злобу или месть и тому подобные чувства, но ему вдруг все стало скучно, досадно в Воронеже, все как то совестно и неловко. Ему казались притворными все разговоры, которые он слышал; он не знал, как судить про все это, и чувствовал, что только в полку все ему опять станет ясно. Он торопился окончанием покупки лошадей и часто несправедливо приходил в горячность с своим слугой и вахмистром.
Несколько дней перед отъездом Ростова в соборе было назначено молебствие по случаю победы, одержанной русскими войсками, и Николай поехал к обедне. Он стал несколько позади губернатора и с служебной степенностью, размышляя о самых разнообразных предметах, выстоял службу. Когда молебствие кончилось, губернаторша подозвала его к себе.
– Ты видел княжну? – сказала она, головой указывая на даму в черном, стоявшую за клиросом.
Николай тотчас же узнал княжну Марью не столько по профилю ее, который виднелся из под шляпы, сколько по тому чувству осторожности, страха и жалости, которое тотчас же охватило его. Княжна Марья, очевидно погруженная в свои мысли, делала последние кресты перед выходом из церкви.
Николай с удивлением смотрел на ее лицо. Это было то же лицо, которое он видел прежде, то же было в нем общее выражение тонкой, внутренней, духовной работы; но теперь оно было совершенно иначе освещено. Трогательное выражение печали, мольбы и надежды было на нем. Как и прежде бывало с Николаем в ее присутствии, он, не дожидаясь совета губернаторши подойти к ней, не спрашивая себя, хорошо ли, прилично ли или нет будет его обращение к ней здесь, в церкви, подошел к ней и сказал, что он слышал о ее горе и всей душой соболезнует ему. Едва только она услыхала его голос, как вдруг яркий свет загорелся в ее лице, освещая в одно и то же время и печаль ее, и радость.
– Я одно хотел вам сказать, княжна, – сказал Ростов, – это то, что ежели бы князь Андрей Николаевич не был бы жив, то, как полковой командир, в газетах это сейчас было бы объявлено.
Княжна смотрела на него, не понимая его слов, но радуясь выражению сочувствующего страдания, которое было в его лице.
– И я столько примеров знаю, что рана осколком (в газетах сказано гранатой) бывает или смертельна сейчас же, или, напротив, очень легкая, – говорил Николай. – Надо надеяться на лучшее, и я уверен…
Княжна Марья перебила его.
– О, это было бы так ужа… – начала она и, не договорив от волнения, грациозным движением (как и все, что она делала при нем) наклонив голову и благодарно взглянув на него, пошла за теткой.
Вечером этого дня Николай никуда не поехал в гости и остался дома, с тем чтобы покончить некоторые счеты с продавцами лошадей. Когда он покончил дела, было уже поздно, чтобы ехать куда нибудь, но было еще рано, чтобы ложиться спать, и Николай долго один ходил взад и вперед по комнате, обдумывая свою жизнь, что с ним редко случалось.
Княжна Марья произвела на него приятное впечатление под Смоленском. То, что он встретил ее тогда в таких особенных условиях, и то, что именно на нее одно время его мать указывала ему как на богатую партию, сделали то, что он обратил на нее особенное внимание. В Воронеже, во время его посещения, впечатление это было не только приятное, но сильное. Николай был поражен той особенной, нравственной красотой, которую он в этот раз заметил в ней. Однако он собирался уезжать, и ему в голову не приходило пожалеть о том, что уезжая из Воронежа, он лишается случая видеть княжну. Но нынешняя встреча с княжной Марьей в церкви (Николай чувствовал это) засела ему глубже в сердце, чем он это предвидел, и глубже, чем он желал для своего спокойствия. Это бледное, тонкое, печальное лицо, этот лучистый взгляд, эти тихие, грациозные движения и главное – эта глубокая и нежная печаль, выражавшаяся во всех чертах ее, тревожили его и требовали его участия. В мужчинах Ростов терпеть не мог видеть выражение высшей, духовной жизни (оттого он не любил князя Андрея), он презрительно называл это философией, мечтательностью; но в княжне Марье, именно в этой печали, выказывавшей всю глубину этого чуждого для Николая духовного мира, он чувствовал неотразимую привлекательность.
«Чудная должна быть девушка! Вот именно ангел! – говорил он сам с собою. – Отчего я не свободен, отчего я поторопился с Соней?» И невольно ему представилось сравнение между двумя: бедность в одной и богатство в другой тех духовных даров, которых не имел Николай и которые потому он так высоко ценил. Он попробовал себе представить, что бы было, если б он был свободен. Каким образом он сделал бы ей предложение и она стала бы его женою? Нет, он не мог себе представить этого. Ему делалось жутко, и никакие ясные образы не представлялись ему. С Соней он давно уже составил себе будущую картину, и все это было просто и ясно, именно потому, что все это было выдумано, и он знал все, что было в Соне; но с княжной Марьей нельзя было себе представить будущей жизни, потому что он не понимал ее, а только любил.
Мечтания о Соне имели в себе что то веселое, игрушечное. Но думать о княжне Марье всегда было трудно и немного страшно.
«Как она молилась! – вспомнил он. – Видно было, что вся душа ее была в молитве. Да, это та молитва, которая сдвигает горы, и я уверен, что молитва ее будет исполнена. Отчего я не молюсь о том, что мне нужно? – вспомнил он. – Что мне нужно? Свободы, развязки с Соней. Она правду говорила, – вспомнил он слова губернаторши, – кроме несчастья, ничего не будет из того, что я женюсь на ней. Путаница, горе maman… дела… путаница, страшная путаница! Да я и не люблю ее. Да, не так люблю, как надо. Боже мой! выведи меня из этого ужасного, безвыходного положения! – начал он вдруг молиться. – Да, молитва сдвинет гору, но надо верить и не так молиться, как мы детьми молились с Наташей о том, чтобы снег сделался сахаром, и выбегали на двор пробовать, делается ли из снегу сахар. Нет, но я не о пустяках молюсь теперь», – сказал он, ставя в угол трубку и, сложив руки, становясь перед образом. И, умиленный воспоминанием о княжне Марье, он начал молиться так, как он давно не молился. Слезы у него были на глазах и в горле, когда в дверь вошел Лаврушка с какими то бумагами.
– Дурак! что лезешь, когда тебя не спрашивают! – сказал Николай, быстро переменяя положение.
– От губернатора, – заспанным голосом сказал Лаврушка, – кульер приехал, письмо вам.
– Ну, хорошо, спасибо, ступай!
Николай взял два письма. Одно было от матери, другое от Сони. Он узнал их по почеркам и распечатал первое письмо Сони. Не успел он прочесть нескольких строк, как лицо его побледнело и глаза его испуганно и радостно раскрылись.
– Нет, это не может быть! – проговорил он вслух. Не в силах сидеть на месте, он с письмом в руках, читая его. стал ходить по комнате. Он пробежал письмо, потом прочел его раз, другой, и, подняв плечи и разведя руками, он остановился посреди комнаты с открытым ртом и остановившимися глазами. То, о чем он только что молился, с уверенностью, что бог исполнит его молитву, было исполнено; но Николай был удивлен этим так, как будто это было что то необыкновенное, и как будто он никогда не ожидал этого, и как будто именно то, что это так быстро совершилось, доказывало то, что это происходило не от бога, которого он просил, а от обыкновенной случайности.
Тот, казавшийся неразрешимым, узел, который связывал свободу Ростова, был разрешен этим неожиданным (как казалось Николаю), ничем не вызванным письмом Сони. Она писала, что последние несчастные обстоятельства, потеря почти всего имущества Ростовых в Москве, и не раз высказываемые желания графини о том, чтобы Николай женился на княжне Болконской, и его молчание и холодность за последнее время – все это вместе заставило ее решиться отречься от его обещаний и дать ему полную свободу.
«Мне слишком тяжело было думать, что я могу быть причиной горя или раздора в семействе, которое меня облагодетельствовало, – писала она, – и любовь моя имеет одною целью счастье тех, кого я люблю; и потому я умоляю вас, Nicolas, считать себя свободным и знать, что несмотря ни на что, никто сильнее не может вас любить, как ваша Соня».
Оба письма были из Троицы. Другое письмо было от графини. В письме этом описывались последние дни в Москве, выезд, пожар и погибель всего состояния. В письме этом, между прочим, графиня писала о том, что князь Андрей в числе раненых ехал вместе с ними. Положение его было очень опасно, но теперь доктор говорит, что есть больше надежды. Соня и Наташа, как сиделки, ухаживают за ним.
С этим письмом на другой день Николай поехал к княжне Марье. Ни Николай, ни княжна Марья ни слова не сказали о том, что могли означать слова: «Наташа ухаживает за ним»; но благодаря этому письму Николай вдруг сблизился с княжной в почти родственные отношения.
На другой день Ростов проводил княжну Марью в Ярославль и через несколько дней сам уехал в полк.


Письмо Сони к Николаю, бывшее осуществлением его молитвы, было написано из Троицы. Вот чем оно было вызвано. Мысль о женитьбе Николая на богатой невесте все больше и больше занимала старую графиню. Она знала, что Соня была главным препятствием для этого. И жизнь Сони последнее время, в особенности после письма Николая, описывавшего свою встречу в Богучарове с княжной Марьей, становилась тяжелее и тяжелее в доме графини. Графиня не пропускала ни одного случая для оскорбительного или жестокого намека Соне.
Но несколько дней перед выездом из Москвы, растроганная и взволнованная всем тем, что происходило, графиня, призвав к себе Соню, вместо упреков и требований, со слезами обратилась к ней с мольбой о том, чтобы она, пожертвовав собою, отплатила бы за все, что было для нее сделано, тем, чтобы разорвала свои связи с Николаем.
– Я не буду покойна до тех пор, пока ты мне не дашь этого обещания.
Соня разрыдалась истерически, отвечала сквозь рыдания, что она сделает все, что она на все готова, но не дала прямого обещания и в душе своей не могла решиться на то, чего от нее требовали. Надо было жертвовать собой для счастья семьи, которая вскормила и воспитала ее. Жертвовать собой для счастья других было привычкой Сони. Ее положение в доме было таково, что только на пути жертвованья она могла выказывать свои достоинства, и она привыкла и любила жертвовать собой. Но прежде во всех действиях самопожертвованья она с радостью сознавала, что она, жертвуя собой, этим самым возвышает себе цену в глазах себя и других и становится более достойною Nicolas, которого она любила больше всего в жизни; но теперь жертва ее должна была состоять в том, чтобы отказаться от того, что для нее составляло всю награду жертвы, весь смысл жизни. И в первый раз в жизни она почувствовала горечь к тем людям, которые облагодетельствовали ее для того, чтобы больнее замучить; почувствовала зависть к Наташе, никогда не испытывавшей ничего подобного, никогда не нуждавшейся в жертвах и заставлявшей других жертвовать себе и все таки всеми любимой. И в первый раз Соня почувствовала, как из ее тихой, чистой любви к Nicolas вдруг начинало вырастать страстное чувство, которое стояло выше и правил, и добродетели, и религии; и под влиянием этого чувства Соня невольно, выученная своею зависимою жизнью скрытности, в общих неопределенных словах ответив графине, избегала с ней разговоров и решилась ждать свидания с Николаем с тем, чтобы в этом свидании не освободить, но, напротив, навсегда связать себя с ним.
Хлопоты и ужас последних дней пребывания Ростовых в Москве заглушили в Соне тяготившие ее мрачные мысли. Она рада была находить спасение от них в практической деятельности. Но когда она узнала о присутствии в их доме князя Андрея, несмотря на всю искреннюю жалость, которую она испытала к нему и к Наташе, радостное и суеверное чувство того, что бог не хочет того, чтобы она была разлучена с Nicolas, охватило ее. Она знала, что Наташа любила одного князя Андрея и не переставала любить его. Она знала, что теперь, сведенные вместе в таких страшных условиях, они снова полюбят друг друга и что тогда Николаю вследствие родства, которое будет между ними, нельзя будет жениться на княжне Марье. Несмотря на весь ужас всего происходившего в последние дни и во время первых дней путешествия, это чувство, это сознание вмешательства провидения в ее личные дела радовало Соню.
В Троицкой лавре Ростовы сделали первую дневку в своем путешествии.
В гостинице лавры Ростовым были отведены три большие комнаты, из которых одну занимал князь Андрей. Раненому было в этот день гораздо лучше. Наташа сидела с ним. В соседней комнате сидели граф и графиня, почтительно беседуя с настоятелем, посетившим своих давнишних знакомых и вкладчиков. Соня сидела тут же, и ее мучило любопытство о том, о чем говорили князь Андрей с Наташей. Она из за двери слушала звуки их голосов. Дверь комнаты князя Андрея отворилась. Наташа с взволнованным лицом вышла оттуда и, не замечая приподнявшегося ей навстречу и взявшегося за широкий рукав правой руки монаха, подошла к Соне и взяла ее за руку.
– Наташа, что ты? Поди сюда, – сказала графиня.
Наташа подошла под благословенье, и настоятель посоветовал обратиться за помощью к богу и его угоднику.
Тотчас после ухода настоятеля Нашата взяла за руку свою подругу и пошла с ней в пустую комнату.
– Соня, да? он будет жив? – сказала она. – Соня, как я счастлива и как я несчастна! Соня, голубчик, – все по старому. Только бы он был жив. Он не может… потому что, потому… что… – И Наташа расплакалась.
– Так! Я знала это! Слава богу, – проговорила Соня. – Он будет жив!
Соня была взволнована не меньше своей подруги – и ее страхом и горем, и своими личными, никому не высказанными мыслями. Она, рыдая, целовала, утешала Наташу. «Только бы он был жив!» – думала она. Поплакав, поговорив и отерев слезы, обе подруги подошли к двери князя Андрея. Наташа, осторожно отворив двери, заглянула в комнату. Соня рядом с ней стояла у полуотворенной двери.
Князь Андрей лежал высоко на трех подушках. Бледное лицо его было покойно, глаза закрыты, и видно было, как он ровно дышал.
– Ах, Наташа! – вдруг почти вскрикнула Соня, хватаясь за руку своей кузины и отступая от двери.
– Что? что? – спросила Наташа.
– Это то, то, вот… – сказала Соня с бледным лицом и дрожащими губами.
Наташа тихо затворила дверь и отошла с Соней к окну, не понимая еще того, что ей говорили.
– Помнишь ты, – с испуганным и торжественным лицом говорила Соня, – помнишь, когда я за тебя в зеркало смотрела… В Отрадном, на святках… Помнишь, что я видела?..
– Да, да! – широко раскрывая глаза, сказала Наташа, смутно вспоминая, что тогда Соня сказала что то о князе Андрее, которого она видела лежащим.
– Помнишь? – продолжала Соня. – Я видела тогда и сказала всем, и тебе, и Дуняше. Я видела, что он лежит на постели, – говорила она, при каждой подробности делая жест рукою с поднятым пальцем, – и что он закрыл глаза, и что он покрыт именно розовым одеялом, и что он сложил руки, – говорила Соня, убеждаясь, по мере того как она описывала виденные ею сейчас подробности, что эти самые подробности она видела тогда. Тогда она ничего не видела, но рассказала, что видела то, что ей пришло в голову; но то, что она придумала тогда, представлялось ей столь же действительным, как и всякое другое воспоминание. То, что она тогда сказала, что он оглянулся на нее и улыбнулся и был покрыт чем то красным, она не только помнила, но твердо была убеждена, что еще тогда она сказала и видела, что он был покрыт розовым, именно розовым одеялом, и что глаза его были закрыты.
– Да, да, именно розовым, – сказала Наташа, которая тоже теперь, казалось, помнила, что было сказано розовым, и в этом самом видела главную необычайность и таинственность предсказания.
– Но что же это значит? – задумчиво сказала Наташа.
– Ах, я не знаю, как все это необычайно! – сказала Соня, хватаясь за голову.
Через несколько минут князь Андрей позвонил, и Наташа вошла к нему; а Соня, испытывая редко испытанное ею волнение и умиление, осталась у окна, обдумывая всю необычайность случившегося.
В этот день был случай отправить письма в армию, и графиня писала письмо сыну.
– Соня, – сказала графиня, поднимая голову от письма, когда племянница проходила мимо нее. – Соня, ты не напишешь Николеньке? – сказала графиня тихим, дрогнувшим голосом, и во взгляде ее усталых, смотревших через очки глаз Соня прочла все, что разумела графиня этими словами. В этом взгляде выражались и мольба, и страх отказа, и стыд за то, что надо было просить, и готовность на непримиримую ненависть в случае отказа.
Соня подошла к графине и, став на колени, поцеловала ее руку.
– Я напишу, maman, – сказала она.
Соня была размягчена, взволнована и умилена всем тем, что происходило в этот день, в особенности тем таинственным совершением гаданья, которое она сейчас видела. Теперь, когда она знала, что по случаю возобновления отношений Наташи с князем Андреем Николай не мог жениться на княжне Марье, она с радостью почувствовала возвращение того настроения самопожертвования, в котором она любила и привыкла жить. И со слезами на глазах и с радостью сознания совершения великодушного поступка она, несколько раз прерываясь от слез, которые отуманивали ее бархатные черные глаза, написала то трогательное письмо, получение которого так поразило Николая.


На гауптвахте, куда был отведен Пьер, офицер и солдаты, взявшие его, обращались с ним враждебно, но вместе с тем и уважительно. Еще чувствовалось в их отношении к нему и сомнение о том, кто он такой (не очень ли важный человек), и враждебность вследствие еще свежей их личной борьбы с ним.
Но когда, в утро другого дня, пришла смена, то Пьер почувствовал, что для нового караула – для офицеров и солдат – он уже не имел того смысла, который имел для тех, которые его взяли. И действительно, в этом большом, толстом человеке в мужицком кафтане караульные другого дня уже не видели того живого человека, который так отчаянно дрался с мародером и с конвойными солдатами и сказал торжественную фразу о спасении ребенка, а видели только семнадцатого из содержащихся зачем то, по приказанию высшего начальства, взятых русских. Ежели и было что нибудь особенное в Пьере, то только его неробкий, сосредоточенно задумчивый вид и французский язык, на котором он, удивительно для французов, хорошо изъяснялся. Несмотря на то, в тот же день Пьера соединили с другими взятыми подозрительными, так как отдельная комната, которую он занимал, понадобилась офицеру.
Все русские, содержавшиеся с Пьером, были люди самого низкого звания. И все они, узнав в Пьере барина, чуждались его, тем более что он говорил по французски. Пьер с грустью слышал над собою насмешки.
На другой день вечером Пьер узнал, что все эти содержащиеся (и, вероятно, он в том же числе) должны были быть судимы за поджигательство. На третий день Пьера водили с другими в какой то дом, где сидели французский генерал с белыми усами, два полковника и другие французы с шарфами на руках. Пьеру, наравне с другими, делали с той, мнимо превышающею человеческие слабости, точностью и определительностью, с которой обыкновенно обращаются с подсудимыми, вопросы о том, кто он? где он был? с какою целью? и т. п.
Вопросы эти, оставляя в стороне сущность жизненного дела и исключая возможность раскрытия этой сущности, как и все вопросы, делаемые на судах, имели целью только подставление того желобка, по которому судящие желали, чтобы потекли ответы подсудимого и привели его к желаемой цели, то есть к обвинению. Как только он начинал говорить что нибудь такое, что не удовлетворяло цели обвинения, так принимали желобок, и вода могла течь куда ей угодно. Кроме того, Пьер испытал то же, что во всех судах испытывает подсудимый: недоумение, для чего делали ему все эти вопросы. Ему чувствовалось, что только из снисходительности или как бы из учтивости употреблялась эта уловка подставляемого желобка. Он знал, что находился во власти этих людей, что только власть привела его сюда, что только власть давала им право требовать ответы на вопросы, что единственная цель этого собрания состояла в том, чтоб обвинить его. И поэтому, так как была власть и было желание обвинить, то не нужно было и уловки вопросов и суда. Очевидно было, что все ответы должны были привести к виновности. На вопрос, что он делал, когда его взяли, Пьер отвечал с некоторою трагичностью, что он нес к родителям ребенка, qu'il avait sauve des flammes [которого он спас из пламени]. – Для чего он дрался с мародером? Пьер отвечал, что он защищал женщину, что защита оскорбляемой женщины есть обязанность каждого человека, что… Его остановили: это не шло к делу. Для чего он был на дворе загоревшегося дома, на котором его видели свидетели? Он отвечал, что шел посмотреть, что делалось в Москве. Его опять остановили: у него не спрашивали, куда он шел, а для чего он находился подле пожара? Кто он? повторили ему первый вопрос, на который он сказал, что не хочет отвечать. Опять он отвечал, что не может сказать этого.
– Запишите, это нехорошо. Очень нехорошо, – строго сказал ему генерал с белыми усами и красным, румяным лицом.
На четвертый день пожары начались на Зубовском валу.
Пьера с тринадцатью другими отвели на Крымский Брод, в каретный сарай купеческого дома. Проходя по улицам, Пьер задыхался от дыма, который, казалось, стоял над всем городом. С разных сторон виднелись пожары. Пьер тогда еще не понимал значения сожженной Москвы и с ужасом смотрел на эти пожары.
В каретном сарае одного дома у Крымского Брода Пьер пробыл еще четыре дня и во время этих дней из разговора французских солдат узнал, что все содержащиеся здесь ожидали с каждым днем решения маршала. Какого маршала, Пьер не мог узнать от солдат. Для солдата, очевидно, маршал представлялся высшим и несколько таинственным звеном власти.
Эти первые дни, до 8 го сентября, – дня, в который пленных повели на вторичный допрос, были самые тяжелые для Пьера.

Х
8 го сентября в сарай к пленным вошел очень важный офицер, судя по почтительности, с которой с ним обращались караульные. Офицер этот, вероятно, штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем русским, назвав Пьера: celui qui n'avoue pas son nom [тот, который не говорит своего имени]. И, равнодушно и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть и прибрать их, прежде чем вести к маршалу. Через час прибыла рота солдат, и Пьера с другими тринадцатью повели на Девичье поле. День был ясный, солнечный после дождя, и воздух был необыкновенно чист. Дым не стлался низом, как в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала; дым поднимался столбами в чистом воздухе. Огня пожаров нигде не было видно, но со всех сторон поднимались столбы дыма, и вся Москва, все, что только мог видеть Пьер, было одно пожарище. Со всех сторон виднелись пустыри с печами и трубами и изредка обгорелые стены каменных домов. Пьер приглядывался к пожарищам и не узнавал знакомых кварталов города. Кое где виднелись уцелевшие церкви. Кремль, неразрушенный, белел издалека с своими башнями и Иваном Великим. Вблизи весело блестел купол Ново Девичьего монастыря, и особенно звонко слышался оттуда благовест. Благовест этот напомнил Пьеру, что было воскресенье и праздник рождества богородицы. Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского народа встречались только изредка оборванные, испуганные люди, которые прятались при виде французов.
Очевидно, русское гнездо было разорено и уничтожено; но за уничтожением этого русского порядка жизни Пьер бессознательно чувствовал, что над этим разоренным гнездом установился свой, совсем другой, но твердый французский порядок. Он чувствовал это по виду тех, бодро и весело, правильными рядами шедших солдат, которые конвоировали его с другими преступниками; он чувствовал это по виду какого то важного французского чиновника в парной коляске, управляемой солдатом, проехавшего ему навстречу. Он это чувствовал по веселым звукам полковой музыки, доносившимся с левой стороны поля, и в особенности он чувствовал и понимал это по тому списку, который, перекликая пленных, прочел нынче утром приезжавший французский офицер. Пьер был взят одними солдатами, отведен в одно, в другое место с десятками других людей; казалось, они могли бы забыть про него, смешать его с другими. Но нет: ответы его, данные на допросе, вернулись к нему в форме наименования его: celui qui n'avoue pas son nom. И под этим названием, которое страшно было Пьеру, его теперь вели куда то, с несомненной уверенностью, написанною на их лицах, что все остальные пленные и он были те самые, которых нужно, и что их ведут туда, куда нужно. Пьер чувствовал себя ничтожной щепкой, попавшей в колеса неизвестной ему, но правильно действующей машины.
Пьера с другими преступниками привели на правую сторону Девичьего поля, недалеко от монастыря, к большому белому дому с огромным садом. Это был дом князя Щербатова, в котором Пьер часто прежде бывал у хозяина и в котором теперь, как он узнал из разговора солдат, стоял маршал, герцог Экмюльский.
Их подвели к крыльцу и по одному стали вводить в дом. Пьера ввели шестым. Через стеклянную галерею, сени, переднюю, знакомые Пьеру, его ввели в длинный низкий кабинет, у дверей которого стоял адъютант.
Даву сидел на конце комнаты над столом, с очками на носу. Пьер близко подошел к нему. Даву, не поднимая глаз, видимо справлялся с какой то бумагой, лежавшей перед ним. Не поднимая же глаз, он тихо спросил:
– Qui etes vous? [Кто вы такой?]
Пьер молчал оттого, что не в силах был выговорить слова. Даву для Пьера не был просто французский генерал; для Пьера Даву был известный своей жестокостью человек. Глядя на холодное лицо Даву, который, как строгий учитель, соглашался до времени иметь терпение и ждать ответа, Пьер чувствовал, что всякая секунда промедления могла стоить ему жизни; но он не знал, что сказать. Сказать то же, что он говорил на первом допросе, он не решался; открыть свое звание и положение было и опасно и стыдно. Пьер молчал. Но прежде чем Пьер успел на что нибудь решиться, Даву приподнял голову, приподнял очки на лоб, прищурил глаза и пристально посмотрел на Пьера.
– Я знаю этого человека, – мерным, холодным голосом, очевидно рассчитанным для того, чтобы испугать Пьера, сказал он. Холод, пробежавший прежде по спине Пьера, охватил его голову, как тисками.
– Mon general, vous ne pouvez pas me connaitre, je ne vous ai jamais vu… [Вы не могли меня знать, генерал, я никогда не видал вас.]
– C'est un espion russe, [Это русский шпион,] – перебил его Даву, обращаясь к другому генералу, бывшему в комнате и которого не заметил Пьер. И Даву отвернулся. С неожиданным раскатом в голосе Пьер вдруг быстро заговорил.
– Non, Monseigneur, – сказал он, неожиданно вспомнив, что Даву был герцог. – Non, Monseigneur, vous n'avez pas pu me connaitre. Je suis un officier militionnaire et je n'ai pas quitte Moscou. [Нет, ваше высочество… Нет, ваше высочество, вы не могли меня знать. Я офицер милиции, и я не выезжал из Москвы.]
– Votre nom? [Ваше имя?] – повторил Даву.
– Besouhof. [Безухов.]
– Qu'est ce qui me prouvera que vous ne mentez pas? [Кто мне докажет, что вы не лжете?]
– Monseigneur! [Ваше высочество!] – вскрикнул Пьер не обиженным, но умоляющим голосом.
Даву поднял глаза и пристально посмотрел на Пьера. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и этот взгляд спас Пьера. В этом взгляде, помимо всех условий войны и суда, между этими двумя людьми установились человеческие отношения. Оба они в эту одну минуту смутно перечувствовали бесчисленное количество вещей и поняли, что они оба дети человечества, что они братья.
В первом взгляде для Даву, приподнявшего только голову от своего списка, где людские дела и жизнь назывались нумерами, Пьер был только обстоятельство; и, не взяв на совесть дурного поступка, Даву застрелил бы его; но теперь уже он видел в нем человека. Он задумался на мгновение.
– Comment me prouverez vous la verite de ce que vous me dites? [Чем вы докажете мне справедливость ваших слов?] – сказал Даву холодно.
Пьер вспомнил Рамбаля и назвал его полк, и фамилию, и улицу, на которой был дом.
– Vous n'etes pas ce que vous dites, [Вы не то, что вы говорите.] – опять сказал Даву.
Пьер дрожащим, прерывающимся голосом стал приводить доказательства справедливости своего показания.
Но в это время вошел адъютант и что то доложил Даву.
Даву вдруг просиял при известии, сообщенном адъютантом, и стал застегиваться. Он, видимо, совсем забыл о Пьере.
Когда адъютант напомнил ему о пленном, он, нахмурившись, кивнул в сторону Пьера и сказал, чтобы его вели. Но куда должны были его вести – Пьер не знал: назад в балаган или на приготовленное место казни, которое, проходя по Девичьему полю, ему показывали товарищи.
Он обернул голову и видел, что адъютант переспрашивал что то.
– Oui, sans doute! [Да, разумеется!] – сказал Даву, но что «да», Пьер не знал.
Пьер не помнил, как, долго ли он шел и куда. Он, в состоянии совершенного бессмыслия и отупления, ничего не видя вокруг себя, передвигал ногами вместе с другими до тех пор, пока все остановились, и он остановился. Одна мысль за все это время была в голове Пьера. Это была мысль о том: кто, кто же, наконец, приговорил его к казни. Это были не те люди, которые допрашивали его в комиссии: из них ни один не хотел и, очевидно, не мог этого сделать. Это был не Даву, который так человечески посмотрел на него. Еще бы одна минута, и Даву понял бы, что они делают дурно, но этой минуте помешал адъютант, который вошел. И адъютант этот, очевидно, не хотел ничего худого, но он мог бы не войти. Кто же это, наконец, казнил, убивал, лишал жизни его – Пьера со всеми его воспоминаниями, стремлениями, надеждами, мыслями? Кто делал это? И Пьер чувствовал, что это был никто.
Это был порядок, склад обстоятельств.
Порядок какой то убивал его – Пьера, лишал его жизни, всего, уничтожал его.


От дома князя Щербатова пленных повели прямо вниз по Девичьему полю, левее Девичьего монастыря и подвели к огороду, на котором стоял столб. За столбом была вырыта большая яма с свежевыкопанной землей, и около ямы и столба полукругом стояла большая толпа народа. Толпа состояла из малого числа русских и большого числа наполеоновских войск вне строя: немцев, итальянцев и французов в разнородных мундирах. Справа и слева столба стояли фронты французских войск в синих мундирах с красными эполетами, в штиблетах и киверах.
Преступников расставили по известному порядку, который был в списке (Пьер стоял шестым), и подвели к столбу. Несколько барабанов вдруг ударили с двух сторон, и Пьер почувствовал, что с этим звуком как будто оторвалась часть его души. Он потерял способность думать и соображать. Он только мог видеть и слышать. И только одно желание было у него – желание, чтобы поскорее сделалось что то страшное, что должно было быть сделано. Пьер оглядывался на своих товарищей и рассматривал их.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Иустин_Философ&oldid=81329074»