Иустин (Игнатьев)
| Иеромонах Иустин | |
| Имя при рождении: |
Иван Васильевич Игнатьев |
|---|---|
| Род деятельности: |
иеромонах, монах Никольского единоверческого монастыря, бывший старообрядческий епископ Тульчинский (Белокриницкой иерархии) |
| Гражданство: | |
| Место смерти: | |
Иеромона́х Иусти́н (в миру Иван Васильевич Игнатьев; 24 февраля 1823, деревня Келич, Волоколамский уезд, Московская губерния — ?) — единоверческий иеромонах Русской православной церкви, старообрядческий епископ Тульчинский Белокриницкой иерархии.
Биография
Семья принадлежала к беглопоповскому согласию, но так как родители Ивана были незаписными старообрядцами, то он был крещён и миропомазан священником греко-российской церкви. Вскоре после крещения был миропомазан во Ржеве беглым священником, присоединившись таким образом к старообрядчеству.
С 18 по 26 лет занимался в Москве «художеством», но знакомство с различными старообрядцами побудило его, как он сам позже писал, «оставить житейские заботы и всего себя посвятить на служение Богу в удалённом от мира странствии».
22 мая 1861 года стал вторым епископом рукоположенным архиепископом Онуфрием Браиловским в Белой Кринице на Тульчинскую кафедру.
Его старообрядческая паства оказалась на территории Османской империи, где он и прибывал и даже построил на свои средства старообрядческую церковь.
15 апреля 1863 года вместе с епископом Славским Аркадием, епископом Васлуйским Аркадием, а также белокриницким архидиаконом Филаретом (Захаровичем) подписал «Окружное послание»[1].
Недовольство, вызванное раздорами в Белокриницкой старообрядческой иерархии, ещё усилившимися спорами с беспоповскими старообрядцами, зародило в нём сомнения в истинности Белокриницкой иерархии, которое укрепилось когда нашлись единомышленники, главным из которых стал епископом Коломенский Пафнутий (Овчинников). Постепенно сформировалось братство из 7-ми единомышленников, которые вступили в переговоры со митрополитом Московским Филаретом (Дроздовым), закончившиеся присоединением к синодальной Православной Российской Церкви.
Сначала 23 июня 1865 года епископ Браиловский Онуфрий (Парусов) вместе с епископом Коломенским Пафнутием (Овчинниковым), иеромонахом Иоасафом, архидиаконом и секретарём-письмоводителем Белокриницкой митрополии Филаретом (Захаровичем) и иеродьяконом Мельхиседеком, в Московском Троицком единоверческом храме, епископом Дмитровским Леонидом (Краснопевковым), викарием Московской епархии, были присоединены к Православной Церкви на правах единоверия.
21 июля 1865 года к ним ещё присоединились на правах единоверия неокружнический епископ Тульский Сергий и протодиакон Кирилл Загадаев.
17 августа 1865 года бывшие члены Белокриницкого согласия, перешедшие в единоверие, были представлены Александру II, который сочувственно отнёсся к идее создания в Москве Никольского единоверческого монастыря[1].
В марте 1867 года епископ Иустин покинул Тульчу и в начале апреля добрался до Москвы, где начал готовиться к присоединению к Православной Российской Церкви. Был принят в том же году как инок; вместе с ним был принят иеродьякон Феодосий.
15 декабря 1868 года был рукоположен во иеродиакона для служения в Московском Никольском единоверческом монастыре[2]. Впоследствии рукоположён в сан иеромонаха.
Напишите отзыв о статье "Иустин (Игнатьев)"
Литература
- Майоров Р. А. Епископ Иустин Тульчинский (по материалам Отдела Рукописей Российской Государственной Библиотеки). // Культура русских-липован в национальном и международном контексте. Вып. 4. Бухарест: Издательство «CRLR», 2011.
- Субботин Н. И. [lell33.ucoz.ru/load/25-1-0-1659 Присоединение к православию раскольнических епископов и других членов так называемой Белокриницкой иерархии]. -М.: Унив. тип. (Катков и К°), 1866. −60 с.
- Субботин Н. И. [www.pavel-prusskiy.ru/lib/25let-episkopam.djvu Двадцатипятилетие присоединения к Церкви раскольнических епископов и других членов Белокриницкой иерархии]. -М: тип. Э. Лисснера и Ю. Романа, 1890. −109 с.
- Филарет (Захарович), игум. [www.pavel-prusskiy.ru/lib/ob-otkrit-mon.html Об открытии Никольского единоверческого монастыря в Москве] : Ист. записка / Сост. игум. Филаретом. -М.: тип. Э.Лисснера и Ю.Романа, 1897. −30 с.
Примечания
Отрывок, характеризующий Иустин (Игнатьев)
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.
Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
