Ифигения в Тавриде (Еврипид)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Ифигения в Тавриде
Ιφιγένεια εν Ταύροις

В. Серов Ифигения в Тавриде (1891)
Жанр:

трагедия

Автор:

Еврипид

Язык оригинала:

древнегреческий

Дата написания:

414 г. до н. э.

[lib.ru/POEEAST/EVRIPID/evripid1_10.txt Электронная версия]

Текст произведения в Викитеке

«Ифиге́ния в Таври́де» — античная трагедия Еврипида 414 года до н. э., а также названия других, более поздних литературных и музыкальных произведений, написанных на основе сюжета трагедии Еврипида.





Трагедия Еврипида

Предыстория

Ифигения — старшая дочь героя Троянской войны аргос­ского царя Агамемнона и его жены Клитемнестры. В трагедии «Ифигения в Авлиде» Еврипид рассказывает предысторию того, как Ифигения оказалась в Тавриде. Когда Агамемнон отправлялся в поход на Трою, Артемида велела ему принести Ифигению себе в жертву. Агамемнон повиновался, но Артемида в последний момент пожалела девушку и подменила её ланью, а Ифигению отправила на облаке в Тавриду, где та стала жрицей богини в храме, где находился её деревянный идол. Ни один из смертных не узнал о том, что Ифигения осталась жива.

Сюжет

Трагедия начинается с того, что брат Ифигении Орест вместе со своим другом Пиладом, мужем второй его сестры Электры, должен во искупление своих грехов привезти в Грецию из Тавриды деревянный идол богини Артемиды. Это сложное задание, так как иноземцев в Тавриде приносят в жертву Артемиде.

Ифигения служит жрицей Артемиды, в её обязанности входит готовить чужеземцев для принесения в жертву. Накануне она видит сон, который истолковывает как известие о смерти Ореста. Опечаленная, она идёт к чужеземцам, которых должна подготовить к церемонии, но обещает отпустить одного из них, если тот отвезёт в Грецию письмо для Ореста. Пока герои не знают, кому нужно передать письмо, они спорят, кто из них должен остаться в живых, но когда выясняется, что жрица это Ифигения, они рассказывают ей о цели своего визита. Ифигения берётся им помочь, она убеждает всех, что статуя богини нечиста из-за прикосновения чужеземцев и её необходимо омыть в море. Они выносят статую, и вместе с Ифигенией садятся на свой корабль. Когда стражники замечают это, беглецы оказываются уже далеко. В конце трагедии появляется богиня Афина и призывает царя Таврии не преследовать беглецов, так как их дело угодно богам.

Перевод на русский язык

«Ифигению в Тавриде», а также другие трагедии Еврипида на русский язык перевёл русский поэт, драматург, переводчик, критик, исследователь литературы и языка и педагог Иннокентий Фёдорович Анненский. Перевод был впервые опубликован в 1898 году.[1] Переиздавался в сборнике «Театр Еврипида» под ред. Ф. Ф. Зелинского в 1921 году.[2] В советское время трагедия в переводе Анненского несколько раз переиздавалась, в том числе и в собрании сочинений Анненского «Стихотворения и трагедии» в издательстве «Советский писатель», где выдержала три переиздания.

Другие литературные произведения

  • 1779-1786: Гёте, трагедия «Ифигения в Тавриде»

В музыке

В других видах искусства

Трагедии Еврипида и сюжету об Ифигении в Тавриде посвящены также полотна художников.
В частности, сюжет запечатлён на стене в Помпеях (не позднее 79 года н. э.)[3]

Напишите отзыв о статье "Ифигения в Тавриде (Еврипид)"

Ссылки

  • [lib.ru/POEEAST/EVRIPID/evripid1_10.txt полный текст трагедии Еврипида в библиотеке Максима Мошкова]
  • Гаврилов А. К. Знаменья и действие — мантика в «Ифигении Таврической» Еврипида // Philologia classica. Вып. 2 (Толстовский сборник). Л., 1982. С. 88-101.
  • [annensky.lib.ru/evripid/tavrich.pdf Таврическая жрица у Еврипида, Руччелаи и Гёте]

Примечания

  1. [annensky.lib.ru/evripid.htm Перевёл с греческого стихами и снабдил послесловием «Посмертная Ифигения Еврипида» Иннокентий Анненский. Перевод посвящается Ст. Ос. Цыбульскому. СПб.: Тип. В. С. Балашева и К°, 1898. 94 с.]
  2. [annensky.lib.ru/evripid.htm Драмы. Перевод со введениями и послесловиями И. Ф. Анненского; Под ред. и с коммент. Ф. Ф. Зелинского. М.: Издание М. и С. Сабашниковых, 1921. Т. 3. 549 с. (Памятники мировой литературы: Античные писатели)]
  3. [journals.cambridge.org/action/displayAbstract?fromPage=online&aid=8726274 Cambridge Journals Online - Abstract]. Проверено 22 марта 2013. [www.webcitation.org/6Fjk8olQb Архивировано из первоисточника 9 апреля 2013].

См. также

Отрывок, характеризующий Ифигения в Тавриде (Еврипид)

– От Николеньки письмо? Наверно! – вскрикнула Наташа, прочтя утвердительный ответ в лице Анны Михайловны.
– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.