Ицукусима (бронепалубный крейсер)
«Ицукусима» (厳島) — бронепалубный крейсер Японского Императорского флота. Головной в серии из трёх крейсеров типа «Мацусима». Участвовал в Японо-китайской войне и Русско-японской войне.
Как и все корабли серии, крейсер получил название в честь одного из трёх наиболее живописных видов Японии — острова Ицукусима.
Содержание
История службы
Строительство корабля
Крейсер «Ицукусима» был заложен на верфях французского общества «Форже э Шантье Медитеране» в Ла-Сен-сюр-Мер 7 января 1888 года. 18 июля 1889 г. корабль был спущен на воду. С сентября по октябрь 1890 года проведены предварительные заводские испытания крейсера. 15 октября 1890 года на испытаниях достигнута средняя максимальная скорость в 16,78 узлов, выше установленной по контракту.
После проведения испытаний, 3 сентября 1891 года крейсер был зачислен в состав ВМС Японии. 12 ноября «Ицукусима» вышел из Тулона в направлении Японии. Однако в ходе похода дымогарные трубки котлов начали обильно течь, в результате по прибытию в порт Коломбо (остров Цейлон) корабль оказался не способен двигаться далее. Прибывшая ремонтная бригада фирмы-строителя устранила неисправности и уже 18 апреля 1892 года крейсер смог продолжить плаванье. 21 мая 1892 года «Ицукусима» завершил переход в Японию, где вошел в состав эскадры военно-морской базы (округа) Куре (адмиралтейство Гуко).
Японо-китайская война
С началом японо-китайской войны «Ицукусима» вошел в состав отряда отряда главных сил под командованием вице-адмирала Ито Сукэюки.
17 сентября 1894 года «Ицукусима» принял участие в Сражении у реки Ялу. В начале боя «Ицукусима» шел третьим в кильватерной колоне главных сил японского флота, после «Мацусима» и «Чиода». За время сражения орудие главного калибра крейсера смогло произвести всего пять выстрелов, сопровождавшихся многочисленными отказами: четыре по флагманскому броненосцу «Динъюань» и один по «Чжэньюань». Попаданий главным калибром в китайские корабли не было. В ходе боя крейсер получил восемь попаданий вражескими снарядами, в том числе наиболее серьёзные попадания — в носовое помещение торпедных аппаратов, машинное отделение и мачту. Потери экипажа составили 14 убитых и умерших от ран, 17 раненых (в том числе один офицер)[1].
В дальнейшем «Ицукусима» принимал участие конвоировании транспортов с японскими войсками, перебрасываемыми в Китай, в осаде Порт-Артура и Вэйхайвэя. 9 февраля 1895 года в «Ицукусима» попал один невзорвавшийся снаряд с китайской береговой батареи Вэйхайвэя, не причинивший потерь и существенных повреждений.
Межвоенный период
С сентября 1895 года по февраль 1896 года на корабле проведен ремонт котельной установки. В это же время с мачты сняты боевые марсы. Несмотря на проведенный ремонт, котельная установка осталось ненадежной, уже в мае 1897 года командование флота было вынуждено отдать приказ об использовании котлов только при сниженном давлении. В 1898 году «Ицукусима» был переклассифицирован в крейсер 2 класса. К 1900 году на корабль, взамен части 37-мм пушек, было установлено шесть пулеметов. К февралю 1900 года, из-за протечек котлов, максимальная скорость корабля составляла не более 12,5 узлов.
В апреле 1900 года крейсер принимал участие в больших маневрах Императорского флота в составе Блокирующей эскадры. Экипаж корабля в этот период был укомплектован на половину и составлял 155 человек[2].
В 1900 году во время восстания ихэтуаней «Ицукусима» был направлен в Шанхай для представления интересов Японии и обеспечения возможной защиты японских граждан.
С 25 февраля по 14 августа 1901 года «Ицукусима» и «Хасидате», выйдя из Йокосука, совершили учебный поход, посетив Манилу, Батавию (Джакарта), Гонконг, Чемульпхо (Инчхон), Пусан, Вонсан и Владивосток.
С 1901 год по 1902 год проведен капитальный ремонт крейсера, в ходе которого бывшие шесть огнетрубных котлов заменены на восемь водотрубных котлов системы Бельвиля, малокалиберная артиллерия была заменена на два 75-мм и 18 47-мм орудий.
В 1903 году крейсер «Ицукусима», в составе 4-го учебного отряда, совершил шестимесячный учебный поход.
Русско-японская война
Перед началом русско-японской войны крейсер «Ицукусима» вошел в состав 5-го боевого отряда 3-й эскадры Соединенного флота, став флагманским кораблем командующего эскадрой вице-адмирала Ситиро Катаока. С 6 февраля 1904 года крейсер в составе своего отряда приступил к сторожевой службе в Корейском проливе, базируясь в заливе Такесики (на острове Цусима).
1 мая крейсер в составе отряда задействовался для конвоирования транспортов, перевозящих 2-ю японскую армию. С 5 мая по 13 мая крейсер прикрывал высадку войск 1-го отряда 2-й армии, а его шлюпки перевозили солдат с транспортов на берег до 31 мая. После высадки десанта крейсер, в составе всей 3-й эскадры Соединенного флота задействовался в блокаде Порт-Артура.
23 июня «Ицукусима» в составе отряда участвовал в безрезультатной встрече Соединенного флота с кораблями русской эскадры, вышедшей из Порт-Артура[3].
26 июня «Ицукусима» и крейсер «Асама» с миноносцами вошли в бухту Талиенван, для содействия атаки сухопутных войск. Отряд русских кораблей во главе с крейсером «Новик», оказывающих поддержку своим обороняющимся войскам, был вынужден отойти. 9 июля, при выходе броненосца «Победа», крейсеров, канонерских лодок и миноносцев русской эскадры для обстрела японских позиций в бухте Лунвантан, «Ицукусима» в составе отряда участвовал в перестрелке с крейсером «Баян». Попаданий с обеих сторон не было. 26 июля, при выходе крейсеров, канонерских лодок и миноносцев русской эскадры для поддержки правого фланга обороняющихся войск, «Ицукусима», во главе 5-го боевого отряда, принял участие в перестрелке с русскими крейсерами «Баян», «Аскольд» и «Паллада». По русским данным один 203-мм снаряд с крейсера «Баян» попал в корму «Ицукусима»[3][4], японскими источниками это не подтверждается[5].
28 июля, при выходе крейсеров и канонерских лодок русской эскадры в бухту Тахе, «Ицукусима» во главе 5-го боевого отряда участвовал в наблюдении за действиями русских кораблей, в готовности оказать поддержку японским миноносцам из состава 2-го отряда истребителей и 14-го отряда миноносцев 8 августа в составе отряда крейсер участвовал в перестрелке с обстреливающим японские сухопутные части русскими кораблями: крейсером «Новик», канонерскими лодками «Бобр», «Гремящий» и миноносцами. 9 августа в составе отряда крейсер вновь принял участие в перестрелке с вышедшими для поддержки русских войск крейсером «Новик» и канонерскими лодками.
10 августа непосредственно в бою в Жёлтом море «Ицукусима» принять участие не смог, ремонтируя машины на рейде Эллиот, однако сразу после боя «Ицукусима» присоединился к своему отряду, приняв участие в наблюдении за русскими кораблями, возвращавшимися в Порт-Артур[5][6]. Затем, вплоть до падения Порт-Артура, крейсер «Ицукусима» принимал участие в блокаде крепости[7]. 10 декабря крейсера «Ицукусима» и «Хасидате» оказали помощь подорвавшемуся на мине крейсеру «Акаси» и 12 декабря отконвоировали его в Дальний[5]. 2 января крейсер «Ицукусима», находившийся на рейде Эллиот получил приказ выйти в море на перехват, якобы идущего на прорыв из готовящейся к сдаче крепости броненосца«Севастополь». Однако вскоре выяснилось, что броненосец затопил сам себя и выход в море был отменен[5]. После падения Порт-Артура 8 февраля «Ицукусима» пришёл из Дальнего в Куре для проведения ремонта. 22 марта ремонт был завершен и 5 апреля крейсер снова приступил к сторожевой службе в Корейском проливе.
27 мая 1905 года в Цусимском сражении «Ицукусима» действовал во главе 5-го боевого отряда под флагом командующего 3-й эскадры вице-адмирала Ситиро Катаока. После обнаружения вспомогательными крейсерами русской эскадры, выйдя со стоянки в заливе Одзаки на острове Цусима, отряд обнаружил противника около 08:00 и начал ведение наблюдения. После начала боя главных сил 5-й отряд получил приказ атаковать арьергард наших сил, но из-за дымки потерял контакт и смог начать бой с русскими крейсерами только около 16:30-16:40. Крейсер «Ицукусима» первым открыл огонь по крейсерам «Олег» и «Аврора» с дистанции около 8000 метров. Около 17:30 5-й боевой отряд прекратил огонь, повернув в направлении своих главных сил. Около 18:30, следуя на северо-запад, в направлении главных сил, продолжавших бой с русской эскадрой, корабли 5-го отряда обнаружили не имеющие хода и горящие эскадренный броненосец «Суворов» и плавучую мастерскую (транспорт) «Камчатка». В 18:48 с дистанции около 4000 метров по «Суворову» и «Камчатке» был открыт огонь. Около 19:00 «Камчатка» затонула, после чего адмирал Катаока отдал приказ атаковать «Суворов» подошедшему 11-му отряду миноносцев. В 19:25 эскадренный броненосец «Суворов» затонул в 13 милях северо-восточнее острова Окиносима, после этого 5-й отряд прекратил бой и направился на север для соединения с главными силами. В ходе боя в крейсер «Ицукусима» попаданий не было. 28 мая около 05:20 5-й отряд обнаружил шедший в направлении Владивостока отряд контр-адмирала Небогатова, немедленно доложив об этом своему командующему. После окружения и сдачи русских кораблей «Ицукусима» во главе отряда принимал участие в розыске прорывающихся во Владивосток русских кораблей.
После сражения, 30 мая, пополнив запасы, крейсер «Ицукусима» в составе отряда продолжил дозорную службу в Корейском проливе.
14 июня «Ицукусима», как и все остальные крейсера типа «Мацусима», вошли в сформированный 8-й боевой отряд 4-й эскадры. 4 июля «Ицукусима» в составе своего отряда вышел из Оминато в качестве конвоя первого десантного эшелона 13-й пехотной дивизии Харагучи. Утром 7 июля личный состав крейсера в составе сводного отряда принимал участие в десанте для захвата плацдарма у деревни Мерея на побережье залива Анива, после чего была начата высадка подразделении сухопутных войск. 29 июля в составе 4-й эскадры вышел из Александровска в Отару, куда прибыл 31 июля для обеспечения охраны Сангарского пролива. 26 августа «Ицукусима» вышел в Йокосука для ремонта. 20 октября «Ицукусима» прибыл из Йокосука в Иокогама для участия в состоявшемся 23 октября 1905 года императорском смотре флота[8].
Завершение службы
После окончания русско-японской войны крейсер «Ицукусима» стал использоваться в качестве учебного корабля, совершив в 1906, 1907 и 1914 годах заграничные плаванья с курсантами на борту к берегам Юго-Восточной Азии и Австралии. К 1909 году вооружение корабля состояло из одного 320-мм, шести 120-мм, шести 76-мм орудий и двух пулеметов. 76-мм пушки были установлены вместо 47-мм орудий, не достаточно эффективных для отражения атак миноносцев новых типов.
28 августа 1912 года «Ицукусима» был переклассифицирован а корабль береговой обороны 2-го класса.
С 1914 года по 1920 год корабль использовался как портовое судно и применялся в гавани в качестве учебно-тренировочной станции. С 20 сентября 1920 года по 31 июля 1924 года корабль использовался в качестве базы подводных лодок и одновременно в качестве плавающей школы подводников. 12 марта 1926 года бывший крейсер исключили из списков флота и сдали на металлолом в Куре.
Командиры корабля
- капитан 1-го ранга Арима Синъити (Arima, Shinichi) — командовал кораблем с 17 декабря 1894 года по 5 июня 1895 года[9].
- капитан 1-го ранга Мацунага Юдзу (Matsunaga, Yuju) — командовал кораблем с 28 сентября 1895 года по 13 августа 1896 года[9].
- капитан 1-го ранга Хирао Фукусабуро (Hirao, Fukusaburo) — командовал кораблем с 13 августа 1896 года по 1 октября 1898 года[9].
- капитан 1-го ранга Сайто Макото (Saito, Makoto) — командовал кораблем с 1 октября по 10 ноября 1898 года[10][11].
- капитан 1-го ранга Хосоя Сукэудзи (Hosoya, Sukeuji) — командовал кораблем с 22 марта по 13 октября 1899 года[12].
- капитан 1-го ранга Нидзима Итиро (Nijima, Ichiro) — с 19 июня 1900 года по 30 августа 1901 года[12].
- капитан 1-го ранга Мацумото Кадзу (Matsumoto, Kazu) — с 23 октября 1902 года по 26 сентября 1903 года[13].
- капитан 1-го ранга Нарита Кацуро (Narita, Katsuro) — с 26 сентября 1903 года по 19 июня 1904 года[13].
- капитан 1-го ранга Нива Норитада (Niwa, Noritada) — с 13 июля 1904 года по 12 января 1905 года[14].
- капитан 1-го ранга Цутия Тамоцу (Tsuchiya, Tamotsu) — с 21 января 1905 года по 12 октября 1906 года[15][11].
- капитан 1-го ранга Нава Матахатиро (Nawa, Matahachiro) — с 12 октября 1906 года по 5 августа 1907 года[16].
- капитан 1-го ранга Обана Санго (Obana, Sango) — с 5 августа 1907 года по 1 сентября 1908 года[17].
- капитан 1-го ранга Танака Морихидэ (Tanaka, Morihide) — с 1 сентября по 10 декабря 1908 года[18].
Галерея
- Japanese cruiser Itsukushima in 1893.jpg
Крейсер «Ицукусима» в 1893 году.
- Japanese cruiser Itsukushima 1897.jpg
Крейсер «Ицукусима» в 1897 году в Кобэ
Напишите отзыв о статье "Ицукусима (бронепалубный крейсер)"
Примечания
- ↑ Jukichi Inouye, Kazumasa Ogawa. The naval battle of Haiyang. Yokohama, 1895 — 56 с.
- ↑ Белов А. А. Броненосцы Японии. Серия Боевые корабли мира. — СПб, 1998, 136 с + 16 с вкл.
- ↑ 1 2 Русско-Японская война 1904—1905 гг. Книга вторая. Действия флота на Южном театре от перерыва сообщений с Порт-Артуром до морского боя 28 июля (10 августа) в Жёлтом море. — СПб: Историческая комиссия по описанию действий флота в войну 1904—1905 гг. при Морском Генеральном Штабе, 1913—394 с.
- ↑ Мельников Р. М. Броненосный крейсер «Баян», 1897—1904 гг. Серия «Корабли и сражения». — СПб: Издатель Леонов М. А., 2005 — 92 с. ISBN 5-902236-23-1
- ↑ 1 2 3 4 Русско-японская война: Осада и падение Порт-Артура. — М: ООО «Издательство АСТ», 2002—733 с Ошибка в сносках?: Неверный тег
<ref>
: название «A_4» определено несколько раз для различного содержимого Ошибка в сносках?: Неверный тег<ref>
: название «A_4» определено несколько раз для различного содержимого - ↑ Русско-Японская война 1904—1905 гг. Книга третья. Морское сражение в Жёлтом море 28 июля (10 августа) 1904 г. Захват миноносца «Решительный» в Чифу. — Петроград: Историческая комиссия по описанию действий флота в войну 1904—1905 гг. при Морском Генеральном Штабе, 1915—193 с.
- ↑ Русско-Японская война 1904—1905 гг. Книга четвёртая. Действия флота на южном театре и действия морских команд при обороне Порт-Артура после морского сражения в Жёлтом море 28 июля (10 августа) 1904 г. до конца осады крепости — Петроград: Историческая комиссия по описанию действий флота в войну 1904—1905 гг. при Морском Генеральном Штабе, 1916—370 с.
- ↑ Русско-японская война: От Владивостока до Цусимы. — М: ООО «Издательство АСТ», 2002—605 с
- ↑ 1 2 Полутов А. В. Десантная операция японской армии и флота в феврале 1904 года в Инчхоне. — Владивосток: ООО «Русский остров», 2009—472 с. ISBN 978-5-93577-045-7 Ошибка в сносках?: Неверный тег
<ref>
: название «A_6» определено несколько раз для различного содержимого
Литература
- А. А. Белов. Крейсера типа «Мацусима». 1888—1926 гг. СПб.: Издатель Р. Р. Муниров, 2005. — 88 с. ISBN 5-98830-008-1
- Ненахов Ю. Ю. Энциклопедия крейсеров 1860—1910. — М.: Издательство АСТ; Мн.: Издательство «Харвест», 2006, 464 с. ISBN 5-17-030194-4 (АСТ); ISBN 985-13-4080-4 (Харвест)
- Сулига С. В. Корабли русско-японской войны 1904—1905 гг. Японский флот. Издательство Аскольдъ, 1993, 51 с. ISBN 5-85259-077-0
- Conway's All The World's Fighting Ships 1860—1905 / E. Gardiner, R. Chesnau, E. M. Kolesnik. — Лондон: Conway Maritime Press, 1979. — 448 с. — ISBN 0-85177-133-5.
Отрывок, характеризующий Ицукусима (бронепалубный крейсер)
Да здравствует сей храбрый король!и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.
Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.
Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7 го декабря из Петербурга, государь 11 го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.
Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.
– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.
Вдруг он как будто вспомнил: чуть заметная улыбка мелькнула на его пухлом лице, и он, низко, почтительно наклонившись, взял предмет, лежавший на блюде. Это был Георгий 1 й степени.
На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
При таком настроении фельдмаршал, естественно, представлялся только помехой и тормозом предстоящей войны.
Для избежания столкновений со стариком сам собою нашелся выход, состоящий в том, чтобы, как в Аустерлице и как в начале кампании при Барклае, вынуть из под главнокомандующего, не тревожа его, не объявляя ему о том, ту почву власти, на которой он стоял, и перенести ее к самому государю.
С этою целью понемногу переформировался штаб, и вся существенная сила штаба Кутузова была уничтожена и перенесена к государю. Толь, Коновницын, Ермолов – получили другие назначения. Все громко говорили, что фельдмаршал стал очень слаб и расстроен здоровьем.
Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.
Война 1812 го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое – европейское.
За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.
Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.